Михаил Белиловский
      Нить непрерывная. Часть 1
      (рассказ в слезах)
      Never-ending thread
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ВЗРАСТИТЬ...
      Ранний лучик
      Деревня -двенадцать дворов всего. Добротные в два ряда дома. Между ними пустынная улица, уходящая извилистой дорогой в раздольное злачное поле. A далее, в размытой тонкой вуалью, раскаленной от жары дымке, - дремучий лес. Почти девственный. Некому особенно его топтать. Разве что обитающей там живности. Железная дорога - за полсотни километров.
      Река совсем близко. Широкая, полноводная - приток Волги.
      С наступлением ночи, на землю спускается тишина и божественный покой. А звезды в бездонном ночном небе перемигиваются друг с другом, радуясь своему главенству над царством тьмы и сказочных видений. В это время вездесущий Морфей1 повергает всех и вся в сон, приносящий с собой мечту, мираж или ужас. Одна лишь, неподвластная ему, навсегда прикованная к полярной оси, Медведица - полуночница продолжает свой вечный круговой путь, увлекая за собой всю звездную вселенную.
      Тишину иногда нарушает шальной ветерок. Резвясь, он обдает подхваченной с реки прохладой усталую от дневной жары листву растущих вокруг домов деревьев. Потом мчится в порыве вдоль улицы, заигрывая с неплотно закрытой, скрипящей на ржавых подвесках, калиткой, а то, извиваясь и шурша, врывается под крыши строений.
      Обитатели деревни настолько устают задень на полях, огородах и фермах, что к закату у них остается лишь одно желание, - как можно быстрее отключиться от реальной жизни и предать свое тело и душу забвению в глубоком непробудном сне. Обычно с заходом солнца не слышно становится человеческих голосов.
      Однако в одну из таких ночей двое вели негромкий разговор.
      - Кто здесь есть живой? - раздался чуть заплетающийся голос откуда то сверху, из-под крыши одного из домов на окраине, - Сдается мне, кто-то здесь дышит. Ей богу, дышит. Мм, да. И не то, чтобы чужой дух. Чувствую, всем существом своим, что - свой. Конечно же! И не просто - свой, а же-ла-нный...
      - Вот что, повеса молодой, совесть надо иметь. Вся деревня уже давно спит. А ты все еще колобродишь.
      - Ша! Тихо! Просто пытаюсь до тебя добраться. А оно кругом какие-то столбы понаставляли и полно барахла всякого под ногами. Ага, вот и сено.
      Раздался звон металлического корыта.
      - У, черт! Развесили всякое...Прямо лбом...
      - Говорила, меру надо знать.
      - Меру, говоришь? А что такое мера?
      - Ну, все, кончай!
      В дальнем углу беспокойно застрочил кузнечик.
      - Понимаешь, человек под пятой. Каждый раз, видимо, ему приходиться объясняться и оправдываться. И не только перед женой своей, тетей Надей. А еще...ты, я думаю, заметила, острый взгляд дочери. А тут такой случай, что можно ему, так сказать, приложиться совершенно открыто по случаю приезда гостей. Посочувствовать надо. А кто, если не мы, мужики...
      - Прямо таки, - му-жик... выручать... Хорош ты был на прошлой неделе, когда мы справляли новоселье. Думаю, не забыл, как после первых двух-трех рюмок втихаря, по-английски, исчез, удобно улегся в ванну и довольно противным голосом кричал: "Умираю!". И так, что гости вскоре разошлись, а мне еще пришлось долго откачивать лекарствами напуганную мать.
      - Ты, Анна, ко мне не справедлива. Я ведь одновременно был на двух новосельях. Ну не мог же я отказать соседке. Уж так она просила. Говорила, всего на две минуты, только для духа мужского. У нее ведь собрались одни женщины, и мне их жалко стало. Я уже к тому времени и так был хорош, а они мне стакан целый, а потом еще...
      - Женщин пожалел... С этого все и начинается. Однако отдаю тебе, Володька, должное, что во время сообразил вернуться и дух свой молодецкий остудить в собственной ванной, подмочив, конечно, его немного... под холодным душем, но ничего, - сойдет. Ложись и спи.
      - Спасибо тебе, Аннушка. Считай, что я так расчувствовался от этих слов твоих, что не скоро, видимо, усну. Ну, зачем уж так сразу и в сон. Ведь какой день был у нас вчера в этой деревне!? Должен высказаться и поделится. Не могу иначе.
      - Поделишься завтра по поводу того, как ты, не скрывая своего низменного удовольствия, щи хлебал и настолько громко и жадно, что чуть было не проглотил пролетевшую мимо твоего рта муху. Первый раз вижу за тобой такое. Боже, знала бы раньше, ни за что не вышла бы замуж за такое чудовище.
      - Но помилуй, они ведь все громко... Миска то одна на всех. Сидят вокруг нее. Ну и..., не быть же мне белой вороной...
      - Ты ведь из столицы приехал. Хоть какую то культуру должен нести деревне?!
      Со стороны реки раздавался ночной лягушачий галдеж.
      - Из столицы!? Боже, за одни только сутки забыл, откуда я и что там было. А было ли вообще? Да, да...что-то вспоминаю. Длинные ночи, кошмарные сны под непрерывный грохот тяжеловозов под окном, пронзительные гудки автомашин, огнем пронизывающие мозг, прямо по - живому, раскалывая его пополам... Утром - опухшая голова, марафон, автобус, работа.... И сил уже никаких нету. А проблемы - одна за другой... Бррр...
      - Слушаю и удивляюсь, как можно с расколотым на двое мозгом руководить людьми?
      - Это и тебе, дорогая, не плохо бы знать. Одна половина утверждает, вторая возражает. Так в их споре и рождается истина. Человек приспособляется к новым условиям.
      - А что? На самом деле - толково. Дальше некуда. Сам делаешь и сам себя же критикуешь.
      - Наконец - то я добрался до тебя и ты мне ответишь за насмешку...
      Прошли минуты.
      Кругом - ночь, тишина. Тонкий дурманящий запах свежего сена орошает легкие невыразимым наслаждением, и хочеться думать о сильной, неуязвимой любви, огражденной от земных неурядиц. Любви, парящей в лучах сладостных мечтаний.
      - Хочешь послушать? - заговорил он совсем иным, притихшим, протрезвленным голосом, - Пожалуйста, подожди, не засыпай. Неожиданно вспомнил.
      Он начал медленно, сдерживая напор накопившейся страсти, чтобы сохранить контроль над собой, и сполна выразить всю нежность и силу чарующей мелодии стиха.
      Осенним вечером, когда глаза закрыв,
      Уткнувшись в грудь твою, лежу я молчаливый,
      Я слышу запах твой, я вижу край счастливый,
      Где солнце буйствует, а бег минут ленив.
      И знойный остров твой и синий твой залив,
      И птиц причудливых, как сказочные дивы,
      Мужчины там сильны, а женщины красивы...
      Волна вдохновенья перекрыла дыхание.
      Тишину нарушила Аня.
      - Да, это действительно прекрасно. Счастливый край, причудливые птицы, сильные мужчины... Может быть, такое и бывает. А где, интересно? - Аня растянуто зевнула, и продолжала сонным, спокойным голосом:
      - А у меня, почему-то... до сих пор перед глазами... Стасик... Позавчера, когда мы приехали со станции и вошли во двор... Он, - такой счастливый, глазки в слезах и сияют радостью. Выскочил на крылечко, застыл на миг, со страхом кинул взгляд вниз. Потом собрал все имеющиеся силенки свои, вцепился пухлыми ручонками в перила и бочком припустился преодолевать одну ступеньку за другой, дрожа всем телом от нетерпения и всхлипывая: "Ма-а-ма, мамочка...". Я взяла его на руки, тепленького, нежненького... закрыла глаза и представила себе, что былое мое желание исполнилось, что, все - таки, Стасик наш вовсе и не мальчик, а девочка, как я и хотела.... И, знаешь,...
      - Ну ладно, будет тебе еще и девчонка.
      - Ты даже не заметил. Как будто Стасик тебе чужой. Вчера в бане стала тереть малому спинку, а он как заорет. Смотрю спинка вся в волдырях. Оказывается, Рая посадила его в саду в одних трусиках на травку и дала ему коробку со старыми пуговицами. Чтобы он поиграл ими и не мешал ей обед готовить. И сидел он долго один за этим занятием на солнце. Рая мне сама об этом рассказала, объяснив, что вроде совершенно точно посадила его в тени. Забыла, видимо, что солнце не стоит на месте.
      - Достанется же мне от тещи. А-а, скажет, сколько раз говорила, детей одних в деревню с няней только полоумные родители отпускают. Но ведь Алешка кинулся ко мне с таким восторгом, - его прокатили по улице на сенометателе с высоко приподнятым вверх ковшом. Залезал с местными мальчишками на самый верх огромной скирды. А, вообще - то, мама твоя много раз повторяла, что Рая-то у нас, как родная... Мы ведь ей всегда доверяли, и сейчас доверяем.
      В наступившей тишине слышно было жужжание комаров, мечущихся в поисках дармовой пищи.
      - Если уже уснул - извини. Мне, пожалуй, тоже что-то не спиться , начала было Аня, - Ты молчишь. Ну, и - ладно. Счастливых тебе сновидений.
      - Наоборот, рад с тобой поболтать. Ведь ты так и не дала мне возможность излить свой восторг по поводу вчерашнего дня. А жаль. Запал сник. Но, - голос его возвысился, - такое не забывается. Так что...
      - Не кажется ли тебе, Володька, - перебила она его, - что отсчет времени здесь, в этой деревушке, как в космосе, совершенно иной. Жизнь как бы замедляется. Глядишь, вернемся через две недели, а там, в городе, уже прошло пару десятков лет. Мама удивится, глядя на нас, что мы почти нисколько не изменились, не постарели. И, конечно, добавит, что молодыми то остались, да вот, жаль, мудрости не прибавилось.
      - А что, - это блестящая мечта - махнуть в космос и вернутся молодыми. Но, увы, придется подождать. Сначала собаки. Ты заметила, как старший наш взял на днях газету и стал читать ее по складам. Он увидел там снимок Белки и Стрелки2 , и долго допытывался, что они там делают и куда их выводят на прогулку. Но ты бы посмотрела, с каким редким упорством он читал. Похоже, будущее поколение уже навострило лыжи к звездам
      - А я в шесть лет читала уже очень хорошо. Не поверишь, прочитала чуть ли не за несколько дней "Овода" и принялась было за "Анну Каренину". Но где-то
      на самом для меня интересном месте, увлеклась настолько, что никого и ничего вокруг не замечала. И вдруг, сзади меня, откуда ни возьмись, папочка мой, и в спину: " Без нас с мамой - не смей!".
      - Боже мой, это же надо о таком беспутстве и в шесть лет. Вот, оказывается, когда все это началось! А я вот, дурак форменный, частенько, и даже со слезами умиления на глазах думаю, и говорю себе, - ну, ладно тебе, молодая она, красива и, куда тут денешься, видать без игривости и кокетства, чего доброго и вся эта прелесть завянет. А жалко ведь.
      - Ха, ха, ха, дурачок ты мой, и никакой не форменный, а просто... глупенький.
      - Спасибо, милая.
      - Но ты послушай, что было дальше. - Она привстала и, сидя, стала энергично жестикулировать руками, - Дальше вспыхнула настоящая война. Да, да. По одну сторону фронта - папа с мамой, по другую - не кто иной, как я. Мне, пожалуй, было уже чуть за шесть. Шутишь? Я категорически заявила, что, хотя мне только шесть, но ждать два года, пока меня отдадут в школу, не намерена.
      - И что же, обратилась в Президиум Верховного Совета, чтобы пересмотрели закон о начальной школе?
      - И что Вас, умнейшую часть человечества, всегда тянет к глобальным решениям в то время, когда рядом самое простое!?
      - Ну, ну, давай!
      - Сама пошла в школу. Это было рядом с нашим домом. А там директор сидит такой огромный, толстый, почти весь свой кабинет своей фигурой занимает. А я то против него как мышонок.
      - Представляю.
      - Когда я ему изложила цель своего посещения, он посмотрел на меня сначала очень грозно, как Карабас Барабас на Буратино, потом смягчился и с улыбкой: что ж, дескать, приходи с папой или с мамой, - поговорим. Я в слезы и стала перечислять, какие книги уже прочитала (про "Анну Каренину", конечно - молчок). И вижу, лицо у него все больше вытягивается от удивления. И дальше наношу последний, сокрушительный удар. Дайте, мол, любой текст, при вас и почитаю. Директор такого не ожидал. Прочитала часть текста, и он, протянул мне свой платок и говорит: "Слезки то утри, а то они дрожат в глазках и мешают тебе, еще собьешься. Ну, хорошо, приходи просто так по пятницам. Будешь тихо сидеть на задней парте, и слушать учителя".
      - Я просто таки тронут. Слезки на глазках повисли..., - Володя сделал жест рукой, пытаясь обнять жену.
      - Не лезь, сивушная твоя душа. Слушай лучше.
      - Нет, дружочек, - возразил Володя довольно решительно, - слушать будешь теперь ты меня. Дома как-то нет времени поговорить и даже посмотреть на свою избранницу.
      - Слушаю. Но увидеть меня сейчас ты, пожалуй, не сможешь. Придется подождать до утра.
      - Знаешь, - начал он тихо и проникновенно, - даже в этой кромешной темноте я вижу тебя, я слышу твое дыхание, осязаю тебя всю от прекрасных твоих смолистых ароматных кудрей и до умопомрачительных ножек. На меня смотрят огромные небесно голубые глаза твои...и в них необъятная светлая вселенная на двоих и только на двоих, и вся она заполнена красками, звуками, запахами, неведомые даже самому господу богу...
      - Бедненький ты мой, тебя, видимо, комар больно укусил. - Она притянула его к себе, но весь он, словно молнией пораженный, превратился в безжизненное, бездыханное существо.
      Безответность. Какой же горькой, безысходной печатью ложится она на пылающее сердце мужчины!? И он молчал. Но ровно столько, чтобы прийти в себя и вспомнить, что он мужчина: - Бездушное, хамское создание, я все равно тебя люблю! И любить буду до конца дней своих!
      В ответ - сонный, неторопливый ее голос стал перебирать бессмертные строки, написанные поэтом еще в прошлом веке:
      То лишь обман неопытного взора,
      То жизни луч из сердца ярко бьет,
      И золотит, лаская без разбора,
      Все, что к нему случайно подойдет.
      Как можно было ей справиться с собой, с тем, что заложено в женщине навечно? Ведь самой природой предначертано, - игриво разжигать страсть, но не обесценивать любовь? Но иногда разум все-таки берет верх, правда, на время:
      - Не обижайся на меня, Владимир. Разве тебе не слышен пульс моего сердца?
      И он словно ребенок, с которого только что была снята горечь безответности своих порывов, на радостях залепетал о том, что случайно пришло ему в голову:
      - Опять Сережкины стишки. Дался он тебе. Сплошное уныние, тоска и пьянство. Приеду, - первым делом сорву твоего Есенина со стены...
      - Ну, знаешь, щи хлебать на всю деревню, это еще куда ни шло, но стиль, этот, стиль.... Как можно ему такое приписать... Окончательно убеждаюсь в роковой моей ошибке. Что ж, буду нести свой крест до конца. В конце концов, бывает и похуже.
      - Хуже, лучше. Кто может в этом разобраться? Я знаю одно - мы вместе и навсегда!
      Тише, не шуми так. Протрезвись сначала
      Не хочу и не буду трезвым, никогда. Слышишь - никогда! Зачем? И вообще, трезвый человек - несчастный человек, зануда. Сердце, - что тебе безжизненный насос и только. Разве рассудительному дано отдаться мгновенно возникшему чувству? А ведь именно оно дарит нам истинное наслаждение, вожделение, восторг, изумление. Причем сразу, нежданно - негаданно и во всю свою изначальную силу. И в этом - великая радость. Награду преподносит, когда ее не ждешь, и поэтому она воспринимается как высший ранг человеческого счастья. Трезвый приходит в жизнь и уходит из жизни, так и не познав ее, - яркую, до боли волнующую, настоящую, какая она есть на самом деле.
      - Прекрасно сказано - ничего не скажешь. Насколько я поняла, - закрывай глаза и... в свободный полет. Что подскажет нутро. А что, если бездумный шаг, да в результате никакого счастья, а только жестокое разочарование, муки, позор.
      - А, по твоему, чем больше взвешиваешь.... Но пусть даже так. Удачи бывают и в том и другом случае, но сладость ее, даже если она случается одна единственная, но пришедшая в порыве чувств, неоценима. И ради одной единственной стоит жить и поддаваться голосу сердца.
      - Видимо, у дяди Макара водка замешана на какой-то уж больно умной травке. Ты прямо таки открыл передо мной совершенно новый и прекрасный мир, расположенный, правда, на краю пропасти, но...
      - Ну, хватит тебе. Вот послушай лучше, где я был вчера, когда вы все ушли в баню. Мы с дядей Макаром вчера еще хлебнули с утра.... Но ты не переживай. Я - совсем немного. Он обиделся и пусть. Для меня вполне достаточно было. И вот прошу у него велосипед, который заметил в сарае, и отправляюсь на прогулку. Как тебе рассказать, что было со мной потом?
      Володе замолк. Потребовалось время, чтобы внутренне подготовиться и еще раз пережить то, что было с ним вчера.
      - Мимо промелькнул последний дом и я мчусь - не знаю куда. Теплый, ласковый ветерок навстречу, кругом ни души. На земле и в небе столько удивительно прекрасного,... Будто вижу все это впервые в жизни. И я, не стыдясь, громко пою, кричу и смеюсь. На моем пути, слева, на покрытой зеленой травкой возвышенности, молодая белоствольная березка, - тонкая, гибкая. Единственная свидетельница моего восторга. Она приветливо машет мне на ветру кудрявыми ветками и мне кажется, что в этом веселом шелесте ее листьев разделенная моя радость и свобода.
      Зашуршало сено. Володя приподнялся на своем ложе и оживленно продолжал.
      - И стал я громко провозглашать на весь мир: "Прочь все, что называется долгом, обязанностью, солидностью. Да здравствует великий праздник, праздник возвращения блудного сына к своей матери - природе, которая его родила. Пусть я, соблазненный обманчивыми бликами цивилизации, предал ее. Но хочется думать, что все что величаво - великодушно. И я верю, что буду прощен!"... Мною овладевает желание стать на колени, склонить голову, и просить прощения за совершенную измену.
      В небе вспыхивали зарницы, и яркой прощальной трассой заканчивали свою жизнь звезды, уступая место новым светилам, только что зародившимся где-то в глубине вселенной.
      - Ты просто заворожил меня, - после минутной тишины отозвалась она. Да, совсем забыла, завтра рано утром к нам приезжает Павел. Давай будем спать, а то
      проспим. Спокойной ночи
      Беснующаяся круговерть большого города, и вдруг, - тишина, дурманящий воздух и по настоящему темная звездная ночь, сулящие бездну сладостного блаженства и вольных страстей. А вокруг и до самых звезд небесного свода ни одного свидетеля. Разве что только бледная луна со своей ехидной улыбкой, постоянно напоминающей людям о том, что сладостно-мучительной любви им никогда не миновать. Но в эту прекрасную ночь даже ей не довелось быть очевидцем всепобеждающего таинства.... Всякий раз воздушная легкомысленная тучка в белом газовом одеянии с легкостью балерины налетала на хитро улыбающееся, любопытное светило и... на всякий случай сочувственно перекрывало его назойливый взгляд...
      Ночная тишь в деревне. Вслушайтесь! Именно так, - вслушайтесь в нее, в тишину, и вы становитесь ее добровольным пленником. И уже не в состоянии будете от нее оторваться.
      Там в этой тишине вы услышите дыхание и пульс вселенной. Почувствуете ее радости и печали, раздольную мелодию и слезы, призыв к борьбе и торжество победы, рождение и смерть. Это словно библейский манускрипт о настоящем. Не в грохоте металла и вое сирен суть мирской жизни. Вечное и незыблемое, движение и рост, - именно здесь. Все, что сопровождает жизнь, от малейшего шороха ветра и до раскалывающего небеса могучего грома, органически сливается с вашим существом в одно целое. Это ваш возврат к истокам мироздания. И пришли вы сюда не просто как пассивное составляющее природы. Ваш счастливейший удел познавать и восхищаться ее творениями, благословлять и воодушевляться красотой и гармонией, находить определенный смысл в развитии и усовершенствовании, быть со всем этим рядом. Деревенская тишина, - она располагает к мысли, глубокой, обстоятельной. Ее щедрость во времени и спокойствии, позволяет оценивать обстоятельства, поступки. Деревня, ночь, тишина, - богатство беспредельное. Оно, загадочное, увлекающее, интригующее, обещающее... И с этих позиций еще и великий лекарь тоски и печали.
      Было уже за полночь, когда Аня погрузилась в сон, а Володя все еще не мог справиться с глубоким возбуждением от событий последних дней. Кругом царил покой, покрытый непроницаемой темнотой ночи, а мысли и чувства бесконечной чередой осаждали сердце и мозг, не оставляя места сну.
      Он подумал о том, что не помнит даже, когда он мог так вот оставаться наедине с самим собой, и иметь возможность осознать то, что с ним происходит. Некогда было. Надо было постоянно бежать вперед и всюду успевать.
      А сейчас, прислушиваясь к ровному умиротворяющему Аниному дыханию, сам себе удивился, обнаружив, что счастье всегда для него оставалось где-то впереди. Казалось, он ни разу так и не завладел им сполна.
      Мысли пробежались по прошедшему времени.
      День рождения его однокурсницы. Он немного опоздал, и его представляют незнакомым ему гостям. И вдруг - лицо, фигура, - все на удивление. Ростом невелика, но поражает отточенной стройностью. Не верилось, глядя на нее, что на таком маленьком обличье, окаймленном крупными завивающимися темными локонами, может поместиться столько чувственного, гармоничного, выразительного. Магнетизм пухлых, крупно очерченных губ сводил с ума. Глаза.... Весь вечер он вел себя неуклюже. Неустанно хотелось в них заглянуть и, вместе с тем, боялся лишний раз их увидеть. Раньше ему часто приходилось слышать, когда разговор шел о красивом человеке: "Какие у этого человека замечательные глаза!?" И удивлялся, считая, что в печали, радости, грусти, восторженности, красиво очерченный нитью ярких алых губ рот с прямыми белоснежными зубами, манера говорить, улыбаться, возмущаться, много выразительней. И вдруг глаза, огонь которых пронизывает душу с одного лишь взгляда, не оставляя места для чего нибудь другого. Большие, всеобъемлющие, как голубое небо, и в них, - то радость, то грусть, то мысль.
      На прощанье, оказавшись лицом к лицу с ней, совершено неожиданно, при всех раскланивающихся у выхода гостях, - мимолетный, обоюдный поцелуй, который поверг Владимира в глубокое смятение. Он, - со своей невидной, несколько сутуловатой, внешностью, нескладный в движении, косноязычный в разговоре, и такой пассаж.
      Однако, с тех пор они вместе.
      Сначала в одной комнате с ее родителями, потом в одной комнате с маленькими сыновьями и няней вдобавок. Аня фанатично предана своей работе и не мыслит даже, как можно отдаться целиком детям.
      Чувствам оставалось совсем немного места и времени. Они были почти всегда взаперти. Больно было сознавать, что молодость уходит, и так и не удастся в полной мере познать друг друга.
      "А может быть, - Володя неожиданно повернул ход своих мыслей, - это и есть высшее счастье, если дорога к любви нескончаема. Пожалуй, даже страшно подумать, что движение к желанному может когда нибудь остановиться".
      В первый день отпуска, когда Рая увезла детей в деревню, а они остались дома вдвоем, Аня решила в отсутствии детей привести дом в порядок. В легком, коротком, плотно облегающем ее фигуру, сарафанчике она непрерывно курсировала по дому. А он ходил за ней по пятам и, забегая вперед, старался с подчеркнутой смешной поспешностью выполнять любое ее желание.
      Его волновало каждое ее движение, жест, голос. Даже ее узкие, упругие, слегка румяные пятки со смешной единственной морщинкой наискосок вызывали умиление и желание поиздеваться. С каждым ее плавным шагом они слегка бледнели у основания, сохраняя свою удлиненную округлую форму.
      - Слушай, Ань, - говорил он ей, поймав ее на ходу за плечи, - то, что я сейчас вспомнил, это просто поразительно.
      - И что же? - Обрамленные частоколом длинных, черных ресниц, огромные веки, словно театральный занавес, наполовину открывали сказочную бездну голубых ее глаз.
      Какой же у меня был прозорливый комбат, который каждый раз после тяжелого боя повторял с тяжелым вздохом: "Ничего, Володька. Вот кончится война, и я тебя женю на Катерине с порэпанными пятками".
      В ответ в ее взгляде мелькнул острый луч.
      На кухне стоит таз с бельем. Айда вниз и развешивай. И поаккуратней, пожалуйста.
      Она освободилась от его рук и исчезла за дверью.
      Сконфуженный, он оставался стоять на том же месте. Надежда смягчить слишком деловое сердечко провалилась. Оно, это самое сердечко, и не догадывалось об истинном своем предназначении.
      Домашние хлопоты длились до позднего вечера, даже после того, как Володя лег в постель. Наконец, погашен был везде свет. Аня раздевалась, стоя на коврике рядом.
      Вот согнутые пальцы маленькой руки касаются кончиками ногтей одной пуговицы, затем - второй. Дотрагиваются плавно, размеренно, только слегка, самую малость. И этого достаточно, чтобы заключенная в них магическая сила нежного прикосновения выполнила волю хозяйки. Он слышит и чувствует шелест шелка, спадающего с ее тела, видит ее волнующий силуэт в слабом лунном освещении, лучи которого проникали через открытую на балкон дверь. Сарафан расстегнут, руки расправляются словно крылья, обнажают высокую упругую грудь и... вместе с этим выпускают на волю жгучий, радостный огонь надежды, жарким пламенем охватившим его гулко громыхающее сердце и затуманенный мозг. И вдруг, словно от мгновенного удара молнии, незримый жгут в одно мгновение соединяет их в единый узел дикого безумия...
      В эту ночь они долго лежали молча, без сна, остро ощущая тишину и пустоту своего дома и скрытую неловкость за беззаботность своих чувств. Иллюзорность существования их, и только их, собственного мира, постепенно рассеивалась...
      Сон, овладевший Володей, прервал воспоминания. Живительный деревенский воздух увлекает все живое в бесконечную череду столь приятных сновидений, что хотелось бы отстрочить возврат в реальный мир. Но наступает рассвет, и он безжалостно отнимает это сладостное блаженство.
      На этот раз виноватым оказался лучик раннего солнышка, который заглянул к ним через маленькую прореху в крыше. Он коснулся своим нежным теплом лица Володи, и уполз дальше. Володя лежал неподвижно прислушивался к счастливому, ровному дыханию Ани, стараясь ее не разбудить. Наблюдал за солнечным, зайчиком, загадывал: " Если луч коснется ее губ, тогда и я тихонько присоединюсь к его теплу и нежности".
      Однако глупый лучик заблудился и прошел мимо. А счастье досталось лишь тому, кто страстно этого желал...
      Данная тебе в ощущении
      Первым в доме проснулся Полкан, внушительного роста длинношерстный кобель. К восходу он уже успевал изрядно потрудиться. Ведь не было такого события в деревне, которое можно было пропустить и не отметить громким лаем, собственным или в хоре с другими собаками. Петухи, заливаясь по очереди бойким кукареку, благословляли наступление нового дня. Они совершали свой обряд с неистовой фанатичной преданностью. Особенно старались молоденькие петушки, по смешному вытягивая вперед свою тонкую шейку. Солнце уверенно вставало над горизонтом, посылая на землю все больше тепла и света. Пора уже было начаться трудовому дню. Небольшое стадо коров направилось вдоль деревни на пастбище. Но это было настолько уже привычно, что Полкан спокойно поприветствовал их доброжелательным лаем. Большое беспокойство доставлял ему дородный бык, по кличке "Жених". Содержался он в загоне по соседству. Полкан никак не мог примириться с его существованием. Малейший звук со стороны этого соседа приводил его в ярость дикого зверя. Пес был наделен солидным ростом и незаурядной силой. Не зря хозяева посадили его на весьма мощную цепь и на всю его жизнь. Единственное, что ласкало его слух, это были трели воробьиной ватаги, которая временами налетала на ближайшую, высокую осину. Это была стартовая площадка для нападения на владения быка, где было чем поживиться. Под птичий перезвон Полкан ложился на бок, косил глазами в сторону, откуда доносился звонкий птичий щебет, и водил ушами в разные стороны, наслаждаясь звонкими голосами крылатых существ.
      Аня проснулась чуть позже хозяев и подошла к Макару, который в это время подливал воду в старую посудину для Полкана. Последний спокойно пил, не обращая внимания на гостю, которую он уже успел вчера признать.
      Отец Раи, плотного телосложения среднего роста мужик, отличался завидной общительностью и деревенской склонностью поразмыслить в разговоре.
      - Вам не жалко постоянно держать на цепи этого красавца? - Спросила она, рукой поправляя свой сарафан на обнаженных круглых плечах.
      - Оно так и человека пожалеть впору, - все время ведь под ярмом. Может в городе иначе, а у нас в деревне он, человек - то, до самой смерти, как ломовая лошадь.
      - И все-таки, при всем при том, даже в деревне, немало выпадает радости для человека.
      Столько ж, сколько собаке. Вот сейчас, поел, попил и, - радость. Раз в год невесту к нему привожу. Иногда его на ночь выпускаю. А вот, чтобы пожалеть, подарить ему больше свободы, значить, он положенное ему предназначение не выполнит. Должна быть злость. Вот он и на цепи. Нет злости и нет надежного сторожа. Да оно и у человека без этого никакого дела по настоящему не будет. Гнев, ярость человека - великое дело, богом придуманное, хотя об этом ни в каких священных писаниях не отмечено.
      Доброе расположение между Аней и Макаром завязалось еще тогда, когда отец приехал к ним в Москву, чтобы удостовериться в том, что его дочь хорошо устроилась. Аня ждала его приезда с некоторым беспокойством. По словам Раи отец пьет, и именно поэтому она решилась уехать из деревни. И Аня настроилась встретить человека, опустившегося в беспробудном пьянстве. Но каково же было ее удивление, когда к ним домой заявился Макар с мужественным в глубоких морщинах, совершенно трезвым на вид лицом, и прямо с порога завязал оживленный разговор о дороге, деревне, дочери своей. Весь вечер они с Аней говорили о зерновых. культурах, как они убираются, сохраняются, оцениваются .
      А на днях, когда они с Володей приехали на станцию, Макар их встретил на повозке и проявил исключительную заботливость, приготовив даже заблаговременно одежку для своих пассажиров, дабы предохранить их от утренней прохлады.
      Когда Макар ушел на огород, Аня присела на корточки к Полкану, стала его гладить и приговаривать:
      - Какой же ты завидный красавец. Глаза, уши, шерсть. Ну, просто загляденье.
      Пес лежал спокойно. Водил только своими ушами со стороны в сторону, подтверждая, таким образом, свою благодарность за ласку.
      - Ты с ума сошла!!! Не трогай его!- Раздался тревожный крик Володи, появившегося из-за угла дома.
      - Разве ты не видишь, - это же настоящий...
      Он не успел договорить. Со звериным ревом Полкан молниеносно рванулся вперед и так, что, натянутая, как струна, тяжелая цепь, поставила его на дыбы и разъяренная пасть оказалась в полуметре от побледневшего Володи. Аня вскочила на ноги, секунду стояла неподвижно, потом вдруг неожиданно протянула руки в сторону Полкана.
      - Постой, дружек! Ты напрасно так злишься. - Аня стала медленно гладить его вдоль спины и продолжала ласковым тоном:
      - Ну, вот так то лучше. Успокоился? Присядь и порычи еще чуть - чуть. Это будет на пользу и тебе и ему. - Она одарила Володю снисходительной победной улыбкой . - Я прекрасно, ушастый, понимаю, что именно могло всполошить тебя в этой трусливой мужской душе. Просто завидую тебе, ершистому, как это ты смог сразу его пронюхать. А я вот, сколько лет пытаюсь...
      - Перестань фиглярничать и отойди от него!
      - Собаки меня любят, - она продолжала гладить смирившегося Полкана,потому, что я их истинный друг. Они это чувствуют. Правда, серый?
      Володя стоял в стороне, бледный, прикованный к тому, что еще продолжало оставаться в его испуганных глазах, - звериный оскал и ее руки... Руки, чудо прикосновения которых может остановить дыхание, мгновенно взорвать или погасить страсть! В этом он убеждался не раз. Но в противостоянии с диким зверем?!
      Аня выпрямилась во весь рост и стала прислушиваться к шуму со стороны дороге.
      - Слышишь - мотоцикл. Это - Павел.
      Из-за небольшой возвышенности выросла крупная фигура мотоциклиста, восседающего на легкой двухколесной машине.
      - Привет милой семейке! - Павел заглушил двигатель и спросил: - Как оно живется без повседневного героического труда?
      - Терпим. Пока не сдаемся. - Аня шла навстречу гостю. - И далеко живут твои родственники?
      На загорелом лице высокого и широкого в плечах Павла заиграла приветливая улыбка.
      - Да нет же, рукой подать. Соседняя деревня. Километров пять - шесть всего. С трудом отпустили. Обиделись. Говорят, ты их там в своей Москве и так часто видишь. Еле отпросился.
      Павел стоял, широко расставив ноги. Каштановы волосы, спускающиеся из под стоячей крестьянской кепки, обрамляли верхнюю часть лица, и добавляли к выражению мужества черты мягкости и добродушия.
      На крыльцо вышли дядя Макар, тетя Надя, Рая и поприветствовали Павла, как старого, доброго знакомого.
      - И чего там долго раздумывать. Заходи, - гостем будешь.
      - Спасибо, дядя Макар. Хочу им показать красоты наши деревенские. Как-то расхвастался я перед ними, рассказывая, где родился, и какая здесь красота. А теперь должен доказать им, что не пустая это была болтовня. Останется время - зайду. А сейчас, хочу спросить у Раечки, как вот эти коммунисты - эксплуататоры не замучили тебя? А то я все-таки чувствую ответственность, после того, как предложил им тебя.
      Но, небольшого роста хозяйка, худенькая, маленькая с мозолистыми от крестьянского труда руками и темным обветренным лицом, тетя Надя, не дала дочери ответить на вопрос Павла и заговорила о другом.
      - Ты бы промолвил хоть пару слов о твоих сродственниках, а то давно никого не видели, и не слышали, хотя рядом живут.
      - Спасибо, тетя Надя. Живут как все. Слава богу, живы - здоровы.
      Гость целиком привлек на некоторое время внимание взрослых, и никто даже не заметил, как Алеша и Стасик, заспанные, взъерошенные, оказались у мотоцикла. Черное чудище с колесами на блестящих спицах, с никелированным рулем, фонарем, и сиреной .... А, скорость то какая!? Строчит, как пулемет тру-ту-ту, тру-ту-ту... Явь и фантастика мелькали в широко открытых, сонных еще, родниково - ясных мальчишеских глазах.
      Павла, который перед отъездом из своей деревни перекусил, и голодным не был, все-таки уговорили войти в дом и усадили за стол, где все собрались за завтраком. Тетя Надя угостила его мочеными яблоками.
      Возвращенные к столу мальчишки, как никогда уминали завтрак, чтобы быстрее вернуться к заветному мотоциклу, однако строгий Раин голос не умолкал:
      - Ты чего хребтину гнешь? Сиди, как положено, когда кушаешь, приказывала она маленькому Стасику, который временами косил глаза в сторону мамы, напрасно ища у нее защиту. Женщины были едины по части строгого воспитания детей.
      Рая проявляла строгость не только по отношению к детям. С ее приходом в доме воцарился исключительный порядок, а с Аней сразу сложились отношения на равных. Было удивительно видеть, с какой врожденной горделивостью, уверенностью и чувством собственного достоинства вела себя эта немного полная, румянолицая девушка, вся двадцатидвухлетняя жизнь которой прошла в далекой, глухой русской деревне.
      - Рассказывайте, дорогие гости, что вы там делаете хорошего для деревни в своем институте зерна. - Макар, продолжая свой завтрак, посмотрел в сторону Павла.
      - Ты бы, отец, не встревал не в свое дело, - забеспокоилась дочь. Чего доброго, отец может предстать в неприличном свете. - Трудятся люди. Государство подсобляет деньгами, значит на пользу.
      - Зря ты, Раечка прервала отца. - Павел кинулся защищать Макара. Деньги - то у государства, откуда берутся? Тот, кто их делает своим трудом, тот и вправе спросить.
      - То- то, - благодарно пробубнил Макар.
      - Тем более вправе, - вмешалась, как бы мимоходом, Аня, - что всякая наука, как сказал один знаменитый академик, подобна крокодилу, который на своем пути все начисто пожирает, а сам еле ползет.
      Шутка понравилась всем, взрослые весело смеялись и даже Алешка и Стасик, постукивая по столу своими ложками, громко хохотали, повторяя:
      - Крокодил ползет и все по-жир-ает! Стр-ашный такой очень, б-ольш-ой кро-ко-дил!
      Они все больше и больше распалялись, пока Володя не утихомирил их.
      - А, вообще, если признаться, то всякое у нас бывает, дядя Макар. Как и у вас, в колхозе.
      - Как в колхозе, говоришь? Оно у нас у каждого начальства червь зависти в голове сидит, и мозги ему точит. То и дело следит, как бы кто да не выделялся сверх меры, не сделал чего без его указаний. Как же? Иначе оно получается, что есть головы поумнее.
      - Ну вот, дядя Макар, Вы как бы в воду смотрели. Вот эта милая женщина, - Павел повернул голову в сторону Ани и встретил ее удивленный взгляд, будучи еще студенткой, вместе с одним видным ученым разработала новый способ хранения зерна. Начальство сначала было против, потом, смекнув, что может прозевать выгодное для них дело, примкнуло и даже задумало получить государственную премию. Вместо дела стали составлять списки на ее получение и туда кого только из руководителей не включили?! А вот Аню, одного из главных исполнителей - совсем упустили.
      - Ладно тебе, Павел, кому это интересно. Дело прошлое.
      В ответ Павел засмеялся и продолжал.
      Действительно, хрен с ней с премией. А вот, как я в тот день, да, весьма своеобразно, такую яркую жизнь спас? Спускаюсь по институтской лестнице вниз и в самом конце, за поворотом, в темном закутке стоит она и тихо горько плачет. Жизнь, говорит, надоела
      - Прямо таки, - вставила Аня, - Просто, узнав, что меня нет в списке, расстроилась.
      - Я ей и говорю, есть идея. Поступай к нам, в кружок мотоциклистов. С первого круга дух захватит и так, что все твои неприятности будут сметены в кювет одним виражом. Станешь сразу счастливым человеком. Смотрю, глаза загорелись, даже слезинки в глазах радостно засверкали, и появилась робкая, но все же улыбка на лице. Вот так мы оказались в этом кружке. Мы его называли кружком "Веселых самоубийц".
      Аня забеспокоилась, что разговор о премии будет продолжаться. Хотя прошло уже много времени, но не хотелось ворошить прошлое и возрождать обиду. Слишком горький и глубокий след оставила в ее душе эта история. Сколько сначала было колебаний, сомнений, споров, сколько труда вложено, сколько было проявлено усилий для внедрения в практику!? И вот, наконец, дело сделано, а награду получают другие. То, что произошло, было похоже на трагедию отлучения матери от родного ребенка. Длительное время, после обнародования списка претендентов на премию, Аня чувствовала внутреннее отвращение к своему институту и ко всем его делам. Ночами она спала тревожно. Ее мучили кошмарные сны. Ее спасло умение сдерживать свои чувства и не растравлять их ненужными жалобами на свою судьбу. Никто из окружающих даже не догадывался, насколько глубоко она была тогда потрясена случившимся.
      Она не хотела больше вспоминать эту историю. К счастью, ее выручила хозяйка дома. Добрая тетя Надя миротворно заключила разговор:
      - Что бы вы ни говорили, а ученый человек это ученый человек. Вон, какие трактора и умные комбайны придумали.
      Во дворе Стасик и Алешка копошились у мотоцикла. Деревенские мальчишки стояли несколько в стороне и наблюдали за ними. Для них мотоцикл - не в диковинку. Алеша же хватался то за руль, то за седло, то приседал и с интересом поедал своими глазами причудливые формы двигателя, стараясь разгадать, в каком месте и как возникает та бешеная сила, стрелой уносящая человека вперед. Стасик во всем подражал ему, - вслед за ним ощупывал ту же деталь и даже с забавно-серьезным видом наклонялся к двигателю, как бы тоже стараясь разгадать тайну стремительного движения стрекочущего чудовища.
      Сначала материнское сердце, глядя на своих сынов, таяло в умилении. А дальше, откуда ни возьмись, мгновенный импульс памяти вдруг восстановил неописуемую былую радость и трепетный восторг, когда малейшее проявление воли, - легкий поворот ручки акселератора, - и... сатанинская сила в бешенном порыве подхватывает твое тело и несет вперед вместе с твоей душой, замирающей в блаженном самосознании всемогущего властелина, отважившегося оседлать огнедышащего дьявола и ринуться вместе с ним навстречу простирающемуся перед тобой бесконечному пространству.
      - Слушай, Павел, - Аня вышла из минутного транса и, слегка задыхаясь от сладостного предвкушения, взмолилась: - один круг, только один. А? Помнишь, как я...
      - Постой, Анка, ты ведь давно не ездила. И дети здесь кругом.
      - Я - тихонько, - сказала она, и решительно направилась к мотоциклу, не дожидаясь разрешения. Павел за ней.
      - И потом, - продолжала она скороговоркой, как бы боясь возможного запрета, - если что не так, давить буду тормоз.
      -Ну и ну, потрясающую же истину ты говоришь, - пошутил гость.
      - Во всяком случае, не людей, тем более детишек, - Аня улыбнулась, щеки ее покрылись легким румянцем. - Разве ты не слышал такое, как одному неудачливому россиянину посоветовали сдавать на права в Грузии. Там, дескать, не очень строго спрашивают. И вот, грузин-инструктор задает первый вопрос: "Кого давить будэшь, если мчишься по очень узкой дороге между отвесной скалой и обрывом, и слева старушка, а справа молодой дэвушка и проехать между ними нельзя?" Неуверенный ответ: "Пожалуй, старушку. Все равно жить ей осталось недолго". Грузин: "Варвар ты, она же тебе что мать!!!" Тогда тот с неуверенной дрожью в голосе говорит: " Извините, не мать, конечно же. Девушку давить буду?" Грузин как заорет: " Вай, вай, как не стыдно! Она же тебе что дочь! О, господи, какой же ты болван! Да тормоз давить нужно! То-р-моз!"
      - Ну, тогда давай, - дави тормоз, - посмеявшись, согласился Павел, только осторожно, дети. За мотоцикл, если что, как-нибудь отчитаюсь перед братом, а вот .... Ну, это уж пусть Володя. Благо он тут, так сказать, в наличии.
      - Дети отступили в сторону и стояли молча и неподвижно, с любопытством наблюдая за каждым движением взрослых. Трудно было догадаться, что таилось за округленными от удивления глазами Стасика и Алеши. Они ведь раньше никогда не видели маму верхом на мотоцикле.
      Стасик поднял голову вверх, дернул Алешку за рубашку и хитроумно предложил:
      - Давай, догонять будем, только, давай, кто последний, тот будет считаться, как самый первый.
      Алешка не обратил на это внимание, так как такое милое предложение он слышал от своего братца каждый раз, когда они собирались бежать наперегонки и когда бедняга Стасик тщетно старался прийти первым. Обычно это кончалось горькими слезами.
      Аня подошла к мотоциклу, взялась за руль, потрогала многочисленные ручки и повернулась к Павлу, который наблюдал за этим с выражением иронического любопытства, надеясь на то, что она сама откажется от своей затеи. Но не тут то было.
      - Будь же, друг, до конца мужчиной и объясни мне, пожалуйста, что к чему здесь. Черт возьми, как же техника пошла вперед. Разве такие мотоциклы были раньше?
      Выслушав, наконец, до конца своего наставника, Аня поставила на педаль ногу, чтобы завести двигатель. Но не торопилась. Видимо, сомневалась все же в задуманном.
      Володя все это время находился на некотором расстоянии, у колодца, и беседовал о чем то с Макаром. Он очнулся только тогда, когда услышал мерное, неторопливое тарахтение мотоцикла и увидел стройную посадку жены. Она держала руль с такой гордостью, словно только что поймала за рога быстроногого оленя и заставила его подчиниться ее воле. Адская машина все быстрее мчалась вперед. Ане казалось, что она восседает на сказочном лихом скакуне, который с радостью рвется вперед, чтобы удовлетворить ее желание. И она со скрытым восторгом отпускала ему все больше и больше воли, наслаждаясь быстро нарастающим движением. Собравшиеся деревенские мальчишки и девчонки вместе со Стасиком и Алешкой сначала замерли на несколько секунд, а потом кинулись и стали кричать наперебой:
      - Ура! Быстрей. Догоним циклу-циклу мотоциклу!
      Временами Аня с полуоборота бросала свой взгляд назад, на толпу ребятишек, гнавшихся за ней. Чуть-чуть прибавляла на всякий случай скорость. Тянувшийся за мотоциклом небольшой кудрявый хвост дорожной пыли, дополнял картину торжественности движения.
      Трогательно неуклюже закидывая ножки, Стасик сумел пробежать метров двадцать, споткнулся, упал и заплакал от глубокой обиды. Две девочки отделились от толпы ребятишек, чтобы помочь Стасику подняться, но во время подоспел Володя, вскинул сына на плечи и побежал вместе со всеми.
      - Папочка, пожалуйста, давай догоним всех, - кричал сверху Стасик, Ну, пожалуйста.
      Папа не торопился. Он просто шел быстрым шагом, рассчитывая встретить Аню на обратном ее пути прежде, чем ребята ее догонят.
      - Глупенький ты мой, не надо шуметь. Вот увидишь, как мы всех перехитрим.
      Стасик подпрыгивал на спине у отца и хныкал от нетерпения.
      Однако, бросив взгляд вперед и увидев, что там делается, Володя забеспокоился. Бегущие сзади ребята врассыпную заняли всю ширину дороги. Как бы Аня не вздумала повернуть обратно им навстречу. Он вздохнул облегченно, когда увидел, что она доехала до последнего дома и завернула за угол. Очевидно, для того, чтобы там остановиться. За домом скрылись и ребята. Стало тихо.
      Не дойдя шагов двести до последнего дома, Володя остановился. Из-за домов, куда скрылась Аня на мотоцикле, с нарастающей силой раздавался странный шум. С десяток недовольно воркующих голубей, используя богом данную им возможность летать и все сверху видеть, предусмотрительно, для безопасности, взмыл крутой дугой над крышами домов. В следующую минуту, из пространства между двумя последними домами, с громким криком вынырнула поднявшаяся в воздух стая переполошившихся гусей. Потом появилась Аня на мотоцикле, и, наконец, собаки с угрожающим лаем. От такого тарарама ее душил смех, но ехала она довольно уверенно, вырулила на дорогу и тут же заметила мужа с сыном.
      Стасик стал нетерпеливо подгонять отца.
      - Папочка, милый, давай быстрее к маме!
      Когда Аня остановилась около них, ребята с криком выскочили из-за домов и побежали по дороге.
      Стасик, конечно, ликовал и громко заявил подбежавшему брату:
      - Я первый, самый первый!
      - Эй, люди, привет! - раздался вдруг голос с быстро приближающейся с другой стороны дороги телеги. Стройная русоволосая женщина спрыгнула на землю и быстрым энергичным шагом направилась к собравшимся вокруг мотоцикла взрослым и детям.
      - Не иначе, как вы вздумали устроить здесь грандиозный парад на земле и в воздухе. Анка, сознайся, - твоя работа? Ну, конечно, же! А ты, длинный, ничего другого не мог придумать, как соблазнить женщину мотоциклом. Хоть немного бы подумал. Кругом дети...
      - Лялька, привет, - радостно поздоровалась Аня, - Ты чего? Как видишь, прокатилась нормально, - дети живы здоровы. Вот уж, не ждала тебя. Павел, так возьми же у меня эту таратайку.
      - Успела справиться на огороде, а тут как раз по дороге мимо проезжает добрый человек. Я и напросилась. И приехала не просто так. В воскресенье в клубе танцы. Я такое пропустить не могу. Приглашаю кавалеров и тебя Анка. Не пожалеете. Приедем вечером прямо в клуб. Там и встретимся. У Раи узнаете дорогу. А сейчас, длинный, - властно обратилась она к мужу, - сажай меня на свой транспорт и к тете Клаше. Забыл, небось, а сам ведь обещал. Уже опаздываем.
      Спустя пару минут они скрылись за деревней.
      Золотые солнечные лучи на закате. Они как бы спускаются ближе к земле, чтобы на прощанье, под занавес, представить еще раз, и по-новому, очарование и прелесть всего сущего во вселенной. Смотришь, даже ничем не примечательные в другое время дня деревенские постройки заиграли искусством резных обрамлений, отраженным светом окон, бахромой поблескивающего от дуновения ветра зеленого травяного ковра.
      Широкая грунтовая дорога за деревней уводила в необъятный красочный мир, щедро предоставленный взгляду человека. Он раскинулся во все стороны и до самого горизонта могучим разворотом вдохновенной красоты земного и небесного раздолья.
      По обе стороны дороги поле легким наклоном уходило к далекой реке, демонстрируя волновые перекаты золотого океана созревших злаков, зеленые сочные травы пастбищ и мирно пасущиеся на нем стада.
      Все здесь дышало щедростью, богатством, вольностью, миром и красотой. Казалось, природа показывала в миниатюре, каким задуман весь наш огромный мир, призывая людей следовать этому примеру.
      Что нужно для жизни человека? Почти каждый скажет: тепло, свет, вода, воздух, плодородная почва. Редко кто упомянет красоту. А ведь великий архитектор поставил ее, красоту, даже не в один ряд, а значительно выше всего остального. Доказательство вовсе не требуется. Достаточно выйти из-под крыши своего жилища, и, забыв обо всем остальном на свете, только взглянуть на небо и землю, чтобы грудь человека невольно широко раскрылась в ощущении радостной полноты своего существования. Кто после этого посмеет усомниться в том, что душа реально существует? Душа, только она, единственная, способна оценить красоту и побудить человека к любви, благородству, творчеству.
      Двое на закате вышли из деревни на эту дорогу и невольно остановились. Их внимание привлек высоко парящий в небе коршун. Он то взмывал вверх в голубое небо, то камнем падал на землю в поисках добычи.
      - В этом, что то есть захватывающее, - промолвил Володя, повернув голову в сторону Ани, которая заворожено продолжала наблюдать за полетом хищника.
      - Безусловно, одно удачное пике и одной жизнью становится меньше на земле. Невольно вспомнишь слова Фучика3: "Люди будьте бдительны!"
      Птица взмыла опять над рекой и, широко распластав свои крылья, стала плавно кружить над зарослями у берега.
      - Какой здесь славный ветерок! Что до меня, Анка, то я предпочел бы вместо танцев в клубе, посидеть на травке у реки и послушать нежный плеск водички у берега. А там попробуем понять, о чем он. А уж, если не поймем, тогда и вызовем золотую рыбку. Она нам все и расскажет.
      - Ну что ж, давай посидим, - без особого энтузиазма отозвалась Аня. Она наклонилась в рожь, чтобы сорвать синий василек, выпрямилась и добавила: - А потом пойдем и потанцуем.
      - При одном условии.
      - Каком же?
      - Не очень увлекаться партнером.
      - Ха-ха, тобой тоже?
      - Мне, знаешь ли, совсем не до шуток, - игриво пригрозил Володя.
      - Мужская ревность - это ясное дело. А вот о ревности женщины к женщине.... Такое ты слыхал когда нибудь? - Густые темные брови взметнулась вверх и круто изогнулись. - Так слушай.
      Она шла по тропе у обочины дороги и широко размахивала небольшим букетом васильков в правой руке. Многозначительная улыбка и шалость в глазах обещали необычную историю, которая случилась с ней еще в студенческие годы, и долго оставалась невысказанной. Впервые в жизни почувствовала она тогда, что умна, красива, привлекательна и этим открытием она была обязана своим подружкам, которые однажды доверили ей свои самые сокровенные тайны.
      После этого Аня на всю жизнь уже была обречена, помимо своей воли, контролировать каждый свой шаг, дабы не растерять случайным проявлением нескромности или небрежности то, чем ее наделила природа.
      Рассказать об этом захотелось именно сейчас, именно здесь, где так легко и свободно.
      - Представляешь, три подруги, я Оля и Катя, студентки, и живем мы душа в душу, делимся тайнами своих девичьих похождений и дум. Каждой из нас еще нет двадцати и, конечно, все мечтаем о принце. Мечтаем и влюбляемся. Сначала платонически, а потом и по настоящему. И как не поделиться с самой близкой подругой!? Придумываем самые изощренные сюжеты возможной встречи и знакомства с Ним. Где? Когда? Как с ходу привлечь его внимание, о чем заговорить с ним при первой встрече.
      - Сначала только Оля меня донимала. У нас с ней была давнишняя дружба и уговор о строжайшей тайне. А потом и Катя начала раскрывать мне свои сердечные дела и тоже под большим секретом. Мне все это страшно импонировало, тем более, что каждый их заход начинался с дифирамбов в мой адрес. Дескать, они счастливы иметь такую верную подругу, которой можно доверить самое дорогое, - содержание души своей. Подругу чуткую, отзывчивую, красивую, элегантную... Муж, ты чуешь, проникся или нет? То-то. Эдакую избавительницу сердечных мук с запасом советов на все случаи жизни, женщину - мессию, богом с неба ниспосланную. Бывало при совместном помещении бани восхищались даже моими телесами. Ах, какие ножки, какая аппетитная грудь! Повелитель мой, может что - нибудь скажешь по этому поводу? Ухмыляешься и молчишь? А я то была, как пробка, глупенькая, и принимала их похвалы за чистую монету. Уж больно хотелось, как можно скорее, обрести статус взрослой, очаровательной, обаятельной женщины и быть в центре внимания окружающих меня людей.
      - Итак они, каждая в отдельности, в тайне друг от друга делятся со мной. Понимаешь мое положение? Когда же тайное стало явным, Катя присылает мне весьма трагическое письмо, в котором, к большому моему удивлению раскрывается тайна ее беззаветной любви... И к кому ты думаешь? Ко мне.... Вот так-то. И чтобы быть верной только мне одной, она, как она рассказывает, в свое время даже порвала со всеми своими подружками. А теперь она с ужасом вдруг поняла, что я принадлежу, оказывается, не только ей, и решила исчезнуть из виду, чтобы не становится поперек дороги нам с Олей. Дескать, дружить по настоящему могут только двое. Ты такое слышал? Какая дикая смесь благородства и нелепости! Смешно, но я тогда очень гордилась собой. Гордилась, что доверили тайну и особенно тем, что меня приревновали. Трагическое Катино письмо было снабжено сочиненным ею эпиграфом, который я до сих пор помню. Вот послушай:
      Тяжкие, нерадостные мысли,
      Резко мой нарушили покой,
      Струны счастья оборвались,
      Разошлись ведь мы с тобой...
      Где - то недалеко в кустах пели жаворонки. В голубых высотах с восторженным визгом и неуемной радостью носились стрижи, молниеносно выписывая невероятные виражи.
      - Ты только посмотри на них, как они разошлись - Говорил Володя, подняв голову к небу.
      Мужское сердце, похоже, не испытало особых эмоций от Аниного рассказа. И он продолжал.
      - Я, так сказать, царь природы должен тащиться шаг за шагом около часа, чтобы пройти несколько километров. А эта ничтожное создание - за считанные минуты покрывает это расстояние.
      Володин взгляд соскользнул с голубого неба на землю, и он увидел, как Аня повернулась к нему спиной и стала медленным шагом удаляться по дорожке, которая уходила от берега реки по направлению к клубу.
      - Эй, чудик! Куда же ты? А как же, насчет того, чтобы посидеть у реки? Нас ведь золотая рыбка ждет!?
      Ответ последовал не сразу:
      - Теперь то я понимаю, - только женщины настоящие ценители красоты и обаяния. Напрасно мы всю жизнь ждем от мужчин отзывчивости, сопереживания. Мужчины - бесчувственны, топорны, и удивить их ничем нельзя. А еще и трусливы.
      Володя приблизился к ней, обнял за плечи повернул к себе, и мимолетно коснулся ее пухлых теплых губ.
      - Слушай, дичок, я иногда думаю, может быть, я тебя просто придумал, внушил себе..., а на самом деле, может, такой в природе нет. Просто желанный, выдуманный образ... Потому, что просто не верится... Счастье не укладывается в веру. Но то, что ты мне сейчас поведала... Ты действительно диво. И знаешь, почему?
      - Не - ге! - Совсем тихо отвечает Анька, запрокидывая в поцелуе голову и кокетливо загоняя свои голубые ртутинки - зрачки в угол бело - лазуревого пространства, где они и остаются, слегка вздрагивая и изображая совершеннейшую свою непричастность к минуте душевной слабости.
      Возбуждающий аромат ее тела рождал волну безумия, но Володя сумел себя сдержать и нежно поправил декольте на ее груди.
      - Даже, - продолжал он неровным голосом, - когда я исчезну, превращусь в ничто, в пепел, вместе со своим воображением, - шептал он под напором нахлынувших чувств, - ты все равно останешься прекрасной, такой, какой я тебя вижу. Я теперь это твердо знаю... Ты... ты, ну понимаешь, ты объективная реальность и на самом деле есть, существуешь и поэтому жизнь на нашей земле так прекрасна.
      Оставаясь еще в плену его нежных объятий, она совершенно спокойно выдала с ироническим намеком на его последнюю философскую фразу:
      - Пожалуй, ты прав, дорогой. Действительно, - я для тебя объективная реальность, данная тебе в ощущении...
      Ветер всколыхнул океан хлебов и трав.
      Воздух извне
      Клуб стоял в чистом поле у лесопосадки на почти равном расстоянии от ближайших деревень. Видимо, чтобы никому обидно не было. С первого взгляда можно было сказать, что этому очагу культуры достался заботливый, разумный хозяин. Просторный зал, большие, вширь и в длину, окна. По качеству звука можно было судить об отличной аппаратуре. В зависимости от погоды танцевать можно не только внутри помещения, но и на хорошо оборудованной танцевальной площадке, окаймленной вьющейся зеленой растительностью и проглядывающими сквозь нее бутонами разноцветных роз.
      Танцы только начались, и танцующих было мало. Мужчины сидели вряд на перилах, курили, и наблюдали за девичьими парами, которые уже успели освоить площадку. Не трудно было догадаться, о чем они говорили, и по поводу чего временами раздавался взрыв смеха. Сильный пол прикрывал этим свою бесспорную и очевидную слабость.
      Достаточно было одного взгляда на танцующих красавиц, чтобы сердце мужчины дрогнуло, отмело прочь занудные условности, и откликнулось на вечный зов навстречу чудесному миру женского обаяния и красоты. Но, увы! ...
      А впрочем, не станем торопиться обвинять этих молодых мальчиков, а также мужчин, в недостатке смелости. Как раз наоборот. Будем думать о том, какой взрыв глубоко потаенных желаний и бурной страсти может вызвать один только случайно вспыхнувший девичий взгляд, одно только неожиданное движение женского стана, чтобы оправдать их осторожность. Ведь выпустив джина из бутылки, можно, если повезет, либо обрести в награду желанную любовь, или... разочароваться и потерять, может быть даже навсегда, веру в ее святость.
      - Готов, прямо таки, сквозь землю провалиться! - воскликнул, появившийся на площадке, Павло. Он пропустил вперед Ольгу, которая тут же примкнула к стоящим рядом Володе и Ане. - Не иначе, как Петро передо мной. Черт возьми, настоящий мужик... Чуть было не прошел мимо. Мог и не узнать. А ведь три года назад ... Ха, и Евдоким здесь. Не думал.
      - А чего это ты так - "не думал"? Что ж, по твоему, на мою то долю одни железяки, да мазут с соляркой. Вот сремонтировал сегодня подъемник и заслуженно отдыхаю.
      - И вот так отремонтировал, с кувалдой, как я видел сегодня, проезжая мимо? Грохот был на всю округу. Натрудился, небось, в поте лица. А еще и жара какая днем была. И, все-таки, сюда пришел.
      - А что, и мне по женской части на танцах тоже интересно.
      - Оно видно. Жену оставил дома, а сам вон на тетю Зою только и посматриваешь. Это здорово. Мужик, видать, ты еще с порохом. Похоже, разбираешься в чувствительных деталях. А вот нет, чтобы хотя бы на танец ее пригласить.
      Евдоким сплюнул в кусты.
      - Тьфу! Такую срамоту!?
      - Как так? - удивился Павло, - В теле - она ничего. А ножки то, выставила как. Выше колен. Соблазн то какой!
      - Я, если хочешь знать, смотрю,... действительно обозреваю и скрывать мне нечего. Любопытство разбирает, что за мода пошла? Заголилась почти до пупа и задом крутит туда сюда. А ведь в годах. И вот, туда же.
      - Зато видно, на что рассчитывать можно, - вдруг вставил безусый еще Петро как бы невзначай.
      - Молокосос ты еще, Петя, рассуждать. - Евдоким не смог вынести такого издевательства. Ладно бы от кого нибудь постарше это услышать, а то ведь от Петра. - Дурачина ты еще. Разве главное в плоти? Я вот 30 лет прожил с моей Катей, троих уродили и ни разу... слышишь, ни разу ее голой не видел! Понял?
      - Так может быть, другие видели, - упрямо не унимался Петр со своим скрипучим юношеским баском.
      Тем временем зазвучало танго. Танго Верано...
      Чарующий сказ о любви, покорившей все живое на земле. С первых его звуков человек оказывается в плену волшебной мелодии, одухотворяющего ритма, неисчислимой мозаики и звездного богатства тончайших тонов. Они пронизывают душу бриллиантовой музыкальной волной скрипичных инструментов, изумрудной россыпью фортепьянных аккордов. И таинственная сила уносит вас вместе с вашим партнером в мир всеобщего блаженства, красоты и сладостного согласия чувств и движений. Ваш стан обретает элегантную стройность, ноги необыкновенную упругость, лицо озаряется лучами искреннего счастья.
      Часто ли в повседневной сутолоке человек бывает таким, каким его задумал бог? Запрокинув гордо голову назад, Аня смотрела нежным, покорным взглядом на своего избранника, с видом преданной супруги, и готовностью выполнить любое его повеление. Она казалась Володе совершенно иной, загадочной. Незаметно для себя он выпрямился и стал выше обычного. Задавая ход ритмичным движениям, он чувствовал себя властелином и покорителем. Взгляды их встретились и оставались вместе до конца танца.
      Над ними, непрерывно, меняя свою окраску, еще сиял дневным светом гаснущий небосвод. Нежная благородная лазурь с Запада постепенно переходила в темно голубой цвет на Востоке. Далеко в вышине стройными рядами выстроились перистые светлые облака, и уходящее за горизонт солнце, зажигало их по очереди ярким багрянцем. А бледная, круглая луна, не заставив себя долго ждать, уже было повисла над миром, чтобы продлить чудное его представление, но уже в ночи, вместе с мириадами мигающих звезд.
      Через некоторое время обе площадки внутри и снаружи были уже полны желающими повеселиться и отдохнуть. У входа в клуб на траве выстроились множество мотоциклов и велосипедов. За это время Аня с Володей уже успели освоиться и сделать приятное открытие. Местных жителей, пришедших в клуб, совершенно не удивляет появление незнакомых им людей. Гости с других мест здесь не редкость. Так что можно было вести себя совершенно свободно. И Аня не преминула вскоре этим воспользоваться.
      - Владимир, посмотри, какой мужчина. - Вырвалось у нее после очередного зажигательного танца.
      Она часто дышала и не совсем еще владела собой. При этом она дернула мужа за руку, будучи не в состоянии учесть, с кем намерилась разделить этот свой восторг. Несколько дней пребывания в деревне развязали рутинный узел повседневных забот, и возродили не погасший еще огонь ранней студенческой, девичьей молодости, готовой в любую минуту по внезапному беспричинному побуждению выпорхнут за рамки приличия.
      Глаза ее были прикованы к, вышедшему на помост, высокому парню в футболке с крупной надписью " Спартак" на груди. Коротким движением руки он откинул назад кучерявый белокурый клок волос со лба и с уверенной улыбкой оглядел зал слева направо. На загорелом, мужественном лице обозначились ямочки на щеках. Он подождал внимания со стороны публики и, когда стало относительно тихо, произнес:
      - Опять, я вижу, наши красавицы попарно танцуют, а орлы по углам курят и баланду травят между собой. Что ж, сейчас мы их и расшевелим. Покажите-ка, женщины наши ненаглядные, кто на самом то деле может вот так вот, - прийти, увидеть, покорить. Объявляется дамский танец под звуки песен известной на Западе и неизвестной у нас в стране русской певицы Баяновой. У нас она впервые. Мальчики, не упускайте момента и соглашайтесь на приглашения сразу.
      Володя только успел услышать:
      - Муж, не скучай. Я вернусь.
      Потом увидел, как быстро Аня пробирается мимо танцующих пар к тому месту где стоял устроитель танцев. Легкий пригласительный реверанс и они вдвоем вместе закружились по периметру танцплощадки.
      Он остался стоять один опустошенный, обескураженный. Ему казалось, что все, кто был на площадке, были свидетелями этой неожиданной сцены, и каждый из них теперь может судить об этом на свой лад. Он весь собрался и старался не смотреть по сторонам. Руки оказались лишними, и он не знал, куда их девать. Сердце, зажженное с минуту назад необъятным счастьем, остановилось. Радостный, яркий мир вдруг погас и потерял всякий смысл.
      - Такую женку обижать - просто грешно, - услышал Володя рядом с собой голос Евдокима, - Посмотрел я, как вы в танго с ней и было, залюбовался. Подумал, как же она его накрепко - то обанкрутила и приковала к себе своими голубыми глазищами. И надо же было обидеть ее!?
      - Почему же обидел? Я ее не обижал, - удивился Володя.
      - Э, не скажи. Иначе, ни за что бы не ушла танцевать к другому.
      "А вот, взяла и ушла, - с горечью подумал Володя, - и ведь не то, чтобы я ее действительно оскорбил".
      Глубокой обиде свойственны крайние суждения. Подозрения, легковерие, предположения растут, как на дрожжах, и подводят человека к опасной черте, за которой спокойная благоразумная жизнь отсутствует.
      Подумать только, сколько тепла, нежности, преданности и только ей, единственной... Неужели этого можно не заметить, не увидеть, не почувствовать?! И так грубо попрать. Сразу, неожиданно. И потом, совершенно чужой, незнакомый парень. И что? Неужели он может показаться привлекательней? Не в меру огромный, неуклюжий в движениях, на круглом, гладком лице ни капли мужественности...
      Но постой, постой. Любой согласится, женщина - загадка. Объяснить, предугадать следующий ее шаг, - совершено невозможно. Так что по части увлечения, любви... может они, только женщины, знают эту тайну, и от мужчин ее оберегают. Чем любовь загадочней, тем она сильней! Может действительно, только они и знают, что такое любовь. И, удерживая в своих руках эту тайну, управляют нами, как того хотят! И каждый их взгляд, улыбка, голос, каждое движение, поступок зиждется на знании законов этой самой великой любви. Любви, которая непостижима для нас, мужчин. Бог наделил, а опыт жизни подтверждает и ими, женщинами, убедительно осознано, что все в мире зависит от них. Вселенная покоится, только на одной лишь главной божественной опоре, - их красоте и очаровании. Это их богатство. И оно, - от бога. И никому, и никогда, и ни за что не лишить их этого дара. Более того, чем чаще звучит "слабый пол", тем настойчивей зреет и проявляется их желание постоянно напоминать о том, что расцвет жизни на земле без них совершенно невозможен.
      Сохраняя самоуважение, Володя бросает беглый, как бы невзначай, взгляд в сторону Ани и... о чем они могут так оживленно говорить, смеяться? Так прямо смотреть друг другу в глаза? Никогда не видел столько веселья и счастья в глазах жены своей.
      Бесконечная череда мучительных вопросов осаждает его, и он не в силах избавиться от них.
      А Анька, тем временем, легко и свободно кружит в вихре блистательного вальса, радуясь своему успеху. Ей важно было подчинить своей воле рослого, стройного устроителя бала. И теперь бьющийся через край восторг стремительного движения переполняет ее сердце.
      - Можно мне пригласить Вас на танец? - перед Володей стояла совсем молоденькая русая девчушка. Косички загнутые в разные стороны; веснушки на курносом носу; цветастое короткое платьице; круглые потупленные к низу глазки, застывшие в неуверенности и страхе быть отвернутой.
      Володя не сразу опомнился от своих грустных мыслей и ответил скороговоркой.
      - Спасибо, конечно можно.
      Танцуя, он, незаметно для себя, задавал своей молоденькой партнерше безнадежно устаревший темп, освоенный им еще в студенческие годы. Новое поколение приняло совсем иной стиль. Манеру топтаться почти на одном месте без быстрых движений и поворотов.
      Сначала Володя услышал ее удушливый смешок, от которого стали вздрагивать ее плечики. А через некоторое время беззвучный, внутренний смех прорвался забавным тонким хихиканьем.
      " Она, конечно, видела, что произошло у него с Аней. Вот, плутовка, только что вылупилась из яичка, а уже уверена в том, что может судить других. Однако, что она находит в этом смешного?"
      - Как вас звать?
      - Дашей меня зовут, - Дашенька, продолжая посмеиваться, обнажила тесный ряд своих мелких зубов.
      - А почему Вы смеетесь?
      - Мы тут не так танцуем. Не галопом, а то ведь не поговоришь толком. И понять друг друга тоже нельзя..., если партнеры один от другого так далеко, - на последних словах Даша густо зарделась. Володя был заинтригован:
      - А что значит, не понять? И как близко они должны быть?
      Даша откинула голову назад и громко начала хохотать.
      Потом вдруг серьезно и запальчиво:
      - Разве люди говорят только словами? А сердцем, а дыханием...
      - Дашенька, - растаял он от такой мудрости и на мгновенье прижал ее к своей груди. - Вы прямо таки прелесть.
      Когда Володя возвращался на свое место, Аня, Ольга и Павел уже были там и обменивались веселым разговором. Хотя он, уже немного развеялся, но внутренне был все еще скован, и не готов разумно себя повести.
      А что, подумал он, если обратиться к своему собственному сердцу, и поговорить с ним?! Убедить его быть спокойным и выдержанным. Самоубеждение... Это реальная сила, спасающая иногда жизнь человека, стоящего на краю гибели.
      " Гибели?! - мысленно произнес он это слово, и ему захотелось громко посмеяться, - Черт возьми, как далеко я зашел. Совсем недавно говорил ей... "Поклонники? Пусть будет их целая куча. Гордиться только буду успехом своей очаровательной жены".
      А пока что, перед ним встала проблема, как себя повести в следующую минуту. Ясно, что придавать значения происшедшему унизительно и равносильно признанию собственной слабости. С другой стороны, хотелось бы избежать мучительного притворства и делать вид, будто ничего особенного не произошло.
      Аня посмотрела на приближающегося к ним Володю с выражением притворной шалости с еле заметным оттенком вины. Он физически ощутил тепло ее пристального взгляда. Это было ее тепло, только лишь ей присущее. И сердце его на миг притаилось, отбросило все прочь и безрассудно, вслепую припустилось вперед своим крылатым, размашистым ритмом.
      В эту минуту вечерний прохладный воздух, благоухающий полевыми запахами, заполнился печальной, полной глубокого драматизма, мелодией. Она начиналась с фортепьянных вступительных нот, которые медленно и с глубочайшей печалью вводили в мир сложных, неразрешимых желаний, необузданных страстей, горьких и безвозвратных утрат. Звуки чудодейственного инструмента в таинственном своем музыкальном звучании несли с собой тонкий, проникновенный рассказ о любви породившей смерть. И Аня, подойдя вплотную к Володе, взяла его руки в свои, склонила свою разлохмаченную на ветру голову к его груди, и нежно сжала его ладони.
      Чувственный, выразительный голос талантливой актрисы увлек их в медленный танец словами о трагической любви:
      - Милый мой - строен и высок, милый мой - ласков, но жесток, больно хлыщет шелковый шнурок...
      Увлеченные богатством короткой фортепьянной увертюры, завороженные необыкновенным мастерством певицы, они танцевали в тесном единении, словно один человек.
      А песни накал разгорался в своей драме все больше и больше:
      - Как то раз странно у двери, посмотрел сквозь табачный дым, как я в танце увлеклась другим,
      Разве в том была моя вина, что цвела пьянящая весна, что счастьем так была полна...
      Не сговариваясь, они вдруг остановились. Володя слегка отстранил от себя Анну. Но неведомая сила продолжала удерживать их вместе. Взгляды скрестились и замерли. Каждый из них напрасно искал в глубине души своего партнера ясность, абсолютную искренность. Именно в этой вечной непостижимости заложена непоколебимая сила притяжения двух сердец. Так они продолжали стоять в ожидании трагедийного конца песни. И вот зазвучали роковые аккорды страшной развязки:
      В ранний час пусто в кабаке, ржавый крюк в дощатом потолке, вижу друг на шелковом шнурке,
      Разве в том была моя вина, что я счастье выпила до дна, а потом, когда судьи спросили:
      Ну, а Вы его когда-нибудь любили? Ответила я, понимая. Боже ведь любила, ой, любила!
      Теперь я знаю.
      В воздухе повисла неожиданная растерянность и безутешная печаль.
      Пение закончилось, но заключительное звуки фортепьяно продолжали нести на своих кристально отточенных музыкальных волнах столь мощное величие и богатство человеческих страстей, что пораженные, они еще долго оставались стоять вместе в полном оцепенении. Володя ощутил, как все сильнее застучало его сердце, беспокойно забегали глаза, участилось дыхание. В голове закружился неистребимый вихрь догадок, подозрений, обид. И надо было немедленно вырваться из него, как из страшного сна.
      Отчаянное усилие и Аня почувствовала, как он тянет ее к выходу площадки. Володя устремился вперед, крепко удерживая ее за руку. Они пробежали залитое лунным светом поле, пересекли узкую лесопосадку и оказались в неглубокой лощине. Он повернул Аню к себе лицом, прислонил ее спиной к стволу одиноко стоящей там березы.
      - Вот здесь ты мне признаешься во всем. Как на духу, - взволновано проговорил Володя сквозь отдававшийся в горле ритм сердца.
      Упершись ладонями в дерево, он широко обхватил Аню, не прикасаясь к ней.
      Она стояла перед ним по струнке с гордо поднятой головой и притворно трагедийным выражением лица. В этот момент, словно по божьего велению, тучка соскользнула с луны и серебренный ее свет залил окружающее пространство. Его взгляд молнией скользнул по всей ее фигуре. Опущенные вниз руки прижаты были к дереву. В глазах вопрос: "За что?". Крупные очертания пухлых губ сложены в хитрой улыбке.
      - Владимир, муж мой, я готова умереть с правдой на устах, - говорила она несколько театрально, - тем более, здесь, где кругом такая очаровательная экзотика... Но у нас ведь дети, дорогой. Что ты с ними станешь делать один, без меня? Однако, в чем она, моя вина?
      - Признавайся, это ты, ты подсказала ему поставить " Шелковый шнурок"!
      - Я?! - Спросила она невинным голосом, удивленно склонив голову набок. Потом вдруг приняла серьезный вид и добавила, подражая интонации песни:
      - А я не помню, вот не помню, не знаю...
      В самой глубине ее дивных, голубых глаз, нацеленных на Володю, засверкали искорки обаятельного озорства, которые в одно мгновенье воспламенили его душу. И он, совершенно сломленный ее женской, игривой прелестью, склонил голову ей на грудь и положил на ее плечи свои руки.
      Потом медленно и нежно провел их вниз вдоль волнующих очертаний ее тела и спустился на колени.
      Замерев на минуту, он принялся после этого с ласковой покорностью целовать ее стройные ноги.
      От него повеяло такой непоколебимой страстью и преданностью, что расшалившаяся за вечер Анина душа приобрела, наконец, равновесие, чтобы быть в состоянии ответить искренней благодарностью.
      Она тихо и осторожно нагнулась к склоненной Володиной фигуре, нежно прислонилась теплой щекой к его спине, и с глубоким чувством обняла его. Jставаясь все же сама собой, она не смогла избежать оттенка иронии даже сейчас, когда глубоко взволнованное сердце ее настроилось на искреннюю правду. Она тихо и проникновенно прошептала:
      - Боже, ведь любила... и люблю, ой люблю! Теперь я твердо знаю...
      Божественный клубок человеческих чувств и страстей в лунном серебре, на безграничном русском поле, под ночным звездным небом, у одинокой березы казался живым изваянием вечной, загадочной, противоречивой любви на земле!
      Погашен был свет на площадке, вспыхивали яркие зарницы в ночном звездном небе, раздавался шум мотоциклетных двигателей, люди расходились и разъезжались по разным дорогам. Вдалеке светилась лунным отражением извивающаяся лента реки. Слабый свежий ветерок приносил оттуда тончайший запах клевера, и вместе с этим отрывки неугомонных частушек с лихо закрученным юмором:
      Сидит Ваня на крыльце,
      С выраженьем на лице,
      Выраженье таково,
      Чем садятся на крыльцо.
      Ииии- ох!
      Евдоким обещал Павлу подвезти его друзей прямо к дому Макара на своем мотоцикле с коляской, и они решили его подождать.
      Аня с Ольгой, ударившись в воспоминания о своих студенческих годах, отошли несколько в сторону. Они вместе учились в одной и той же группе Пищевого института. Вспоминали, как на последнем курсе они были посланы в Грузию на студенческую практику, на винодельческий завод.
      - Помнишь, - скороговоркой болтала Аня, - пришли мы, я, ты и Катя в специальную лабораторию на дегустацию вин. А там заведующий, молодой грузин, как посмотрел на тебя, высокую стройную блондиночку, так и замер. Прямо таки, в каменное изваяние превратился.
      - А, помню, Гуно, кажется, его звали. Выставлял нам самые вкусные вина и покрепче.
      - Надо было видеть, как он заглядывался на тебя, когда ты прикладывалась к рюмке во время дегустации.
      - Правда? Знаешь, все позабыла.
      - Как такое можно забыть!?
      - Анька, подруженька моя. Уж кто, а ты - то прекрасно знаешь, сколько их было. Так я их всех из глаз долой, из сердца вон. Тем более, такой мусор держать в памяти.
      - Лялек, пожалуйста, не лишай меня сейчас удовольствия. Дай напомнить. - Между тем Аня уже авансом давилась от смеха.
      - Ну, валяй!
      - Как-то под вечер, ты решила похвастаться и с эдаким демонстративным чувством превосходства выболтала, что он предложил тебе, прокатиться с ним на машине, и показать красоты Кавказа. Такое задиристое хвастовство нас с Катей здорово задело. Мы тайно посовещались и решили, что так просто тебя на свидание не пустим.
      С этого момента они оба стали заливаться громким хохотом. Видимо Ольга, наконец, вспомнила эту историю.
      Тем временем Павел приблизился к Володе.
      - Мне Аня твоя сказала, что ты завтра возвращаешься в Москву, поинтересовался он.
      - Да, - отвечал Володя, - мне предстоит важная встреча на работе. Аня с детьми останется еще на одну неделю.
      - Тогда, слушай. Перед моим приездом сюда, теща твоя, Полина Давыдовна, позвонила мне и попросила, чтобы ты, если не застанешь ее дома, обязательно связался с ней по телефону, как только вернешься. Она гостит у старшей дочери, Аниной сестры.
      - Что- нибудь случилось?
      - Узнаешь у нее. Я не в курсе.
      Володя всполошился. Теще 75 лет. Состояние ее здоровья желает лучшего. Разумно, конечно, Ане пока ничего не говорить об этом разговоре. Пусть спокойно отдыхает.
      Тем временем женщины продолжали весело забавляться, продолжая вспоминать случай из студенческой жизни.
      - Итак, - продолжала Аня с явным удовольствием, - решение наше тогда с Катей было простым и решительным, - запломбировать тебя и чтобы со свидания вернулась с целой пломбой.
      - Ну и фантазерка ты, Анька. Какая ты была, такая и осталась.
      - Неужели ты не помнишь, как мы перед твоим свиданием повалили тебя на кровать. Катя у нас сильная и старалась тебя удержать. Ты орала благим матом, и не очень сопротивлялась. А я с иголкой и ниткой плотно зашивала на тебе твои трусики.
      - Ну, ладно тебе, все вроде вспомнила. Ни дебюта, ни финала то вы с Катей до сих пор не знаете. По сути их и не было.
      - Как так!?
      - А вот так. В девичьем сердце созрела весна - бурная, цветущая, зовущая и не находила отзвука. И вот сама себя убедила, что он пригласил меня на свидание. А когда сообщала Вам об этом, уже твердо в это сама верила. А с "пломбой" то вашей два сеанса идиотского какого-то кинофильма отсидела, а потом еще часа два в ночном кафе - мороженное. И было у меня достаточно времени, чтобы сочинить для вас убедительный рассказ о галантном, сказочном принце, который всю ночь почти таял у моих ног, но ничего так и не получил.
      С минуту было тихо. Потом хохот приобрел такой размах, что казалось конца ему не будет.
      Евдоким с ветерком доставил Аню и Володю в деревню. Жители ее погрузились уже было в глубокий сон. Поблагодарив Евдокима, они направились к притихшему, безмолвному, с потухшими окнами дому. Зазвенела цепь, вскочил на ноги Полкан, но убедившись в том, что пришедшие - свои, сладко зевнул, потянулся, потряс своей длиной шерстью и опять улегся.
      Бесшумно сняли на крылечке обувь. Прошли сначала туда, где спали ребята. В доме раздавался чей-то храп. Слабый лунный свет заглядывал через окно.
      У широкой кровати, где спали дети, на полу обнаружили довольно большой предмет. Володя наклонился, притронулся рукой к нему и почувствовал человеческое тепло. Тетя Надя тут же проснулась, откинула одеяло и присела.
      - Вы что же переполошились!? С ребятами все, как надо. Услышала, что Стасик во сне мамку звал. А когда подошла, он продолжал спать крепко. И я решила, до вашего прихода полежать здесь, рядом с ними. Так, на всякий случай.
      Володя принялся помогать тете Наде встать и ощутил в своей ладони жесткие мозолистые пальцы ее рук.
      Глубоко взволнованная поступком тети Нади, Аня не находила подходящих слов для благодарности и молча стояла в стороне.
      Ночник на столике в углу бросал косой свет на икону, висящую над ним, а старинные ходики упрямо отстукивали время, как бы подтверждая незыблемость и извечность законов этого дома.
      Стояла ласкающая утренняя теплынь. Звенели и перекликались птичьи голоса. Случайные порывы ветра награждали полуобнаженное тело нежным прикосновением воздушных потоков, и несли с собой целую гамму благоухающих запахов, дурманящих мозг, омолаживающих сердце, ободряющих поступь.
      Аня провожала Володю. Они шли к автобусной остановке рядом. Плечом к плечу.
      - Приедешь, привези сразу маму домой, а то исхудаешь на сухомятке. Правда, в последнее время она редко готовит, но тебя она любит и с недельку пусть потрудится. Не хандри. Будет скучно, сходи в кино. Лучше с мамой. Надежней вроде будет. А то..., - она взяла его за руку, легко сжала ее, и с гордостью продолжала, - А то, как я посмела заметить вчера, развлекать молоденьких ты еще способен. И очень даже недурно получается!
      Заинтригованный блеск ее глаз озадачил Володю, будто она спрашивала его:
      " Разве это не так?" И странно было то, что всем своим видом она выдавала желание, чтобы он подтвердил это. Видимо, женщинам, думал Володя, не дано четко сознавать, чего они хотят. Главное, чтобы спутник жизни вызывал у них восторг, гордость, чтобы он непременно очаровал ее. А чем, это совсем не важно.
      Они шли вдоль тесной лесной дорожки. Случайное соприкосновение плеч и тепло ее руки, которую он держал в своей ладони, вызывало чувство единения, которое растопило вчерашнюю обиду, и он не стал даже парировать на едкое ее замечание, хотя имел на это полное право.
      Автобус непосредственно в деревню не заходил. Ближайшая остановка была в лесу на расстоянии двух километров от нее. Там у дороги стоял покосившийся столбик с полу стертым названием остановки на жестяной табличке. У его подножья лежал длинный, толстый ствол засохшего дерева, который служил скамейкой для пассажиров ожидавших автобуса.
      Кроме Володи с Аней на остановке никого больше не было. И когда далеко в глубине соснового леса раздался шум приближающегося автобуса, он неистово прижал ее к своей груди и, опьяненный волнующим теплом и упругостью ее тела, целовал влажные, застывшие в трепетном ожидании, губы.
      Выбираться из приволжской глуши было не менее сложно, чем добираться до нее. Доведенный до крайней степени изношенности автобус тащился по разбитым дорогам до станции около двух часов. Примерно столько же приходилось ждать поезда. Далее, путешествие по железной дороге обычно длилось шесть часов. Так что Володя, выехав утром, мог добраться до дома своего только лишь к концу дня.
      Самой утомительной частью пути была поездка на автобусе. Утомляли частые остановки, тряска, громкие разговоры входящих и выходящих пассажиров. Невозможно на чем - то сосредоточится, что - либо почитать. Другое дело в поезде, в особенности, если удается пристроиться на сидении у окна. Тогда за окном вагона можно увидеть многое, что напоминает о детских и юношеских годах, да и, вообще, о событиях печальных и радостных, неудачливых и победных. Человек, побуждаемый стремительной локомотивной скоростью и бешеным ритмом стучащих о рельсы стальных колес, невольно дает волю своему воображению, и думает о будущем, о своих планах и намерениях.
      В ближайшее время Володе предстояло преодолеть серьезное препятствие в работе, которую он подготовил для защиты кандидатской диссертации. Поставленная в ней проблема решалась на грани двух отраслей, - медицины и техники. Попытки получить необходимые отзывы пока не имели успеха. Медики говорили, что некомпетентны в технике, а техники ссылались на незнание медицинских вопросов. Единственным выходом, и очень рискованным для него, было обратиться в один из институтов, занимающихся вопросами кибернетики. Там работали специалисты разных профилей.
      Большую часть пути он был увлечен тем, какие в первую очередь шаги ему следует принять, вспоминал имена специалистов, которые по предварительным соображениям могли бы согласиться принять его работу на рассмотрение, если назначенная встреча закончиться неудачей.
      Несмотря на большую скорость, панорама далекой холмистой местности разворачивалась очень медленно, давая как бы специально возможность в достаточной мере проникнуться таинством земных красот. И стройный лес, темной полосой возникающий на вершине, или глубокая извилистая ложбина, разделяющая покрытые зеленой растительностью возвышенности и исчезающей где то за ними - все это создавало в душе атмосферу спокойной, несуетной вечности.
      Иногда эта мирная картина нарушалась отраженным грохотом от молниеносно проносящихся мимо станционных построек, встречных поездных составов, мостовых сооружений.
      Ближе к концу поездки степной пейзаж за окном постепенно сменялся лесным, и начиналось далекое Подмосковье с сопутствующими столице городами, дачными домиками, пансионатами, заводами, лесными массивами.
      Где - то в густом хвойном бору заскрипели тормоза, и поезд замедлил ход. Мимо мелькнула табличка с названием станции, на которую Володя не мог не обратить внимания.
      "Ну, конечно же, - подумал он, - та самая Розненская."
      В разгар зимы, при умеренном морозе после обильного снегопада, они с Аней затеяли лыжную прогулку в лесу, в районе этой станции. Всего около часа понадобилось на дорогу, чтобы поменять городской шум и суету на тихий зимний лес, искрящуюся звездно белую обитель, дышащую чарами удивительной красоты и свежести. Лес стоял в безветрии, притихший, не успев как бы еще осознать, что с ним произошло за ночь после снежной бури. Видимо, он смущенно оценивал новый свой снежный наряд, и, преисполненный великим счастьем, потерял на время способность радоваться.
      Одинокая, неуверенная лыжня раннего первопроходца протянулась вдоль высокого берега замершего ручья. По обе стороны его, под сенью своих важных рослых заснеженных елок - родителей, густо теснились припорошенные пушистым снегом подростки-елочки. Они широко раскинули к низу гибкие свои ветви, словно готовы были в любую минуту пуститься в праздничный пляс. Тонкий морозный лесной аромат порождал легкость в движении, свободу чувств, полет фантазии, и Володя легкими размашистыми шагами мчался во весь опор. Аня - за ним. В огромном лесном массиве в этот ранний час все живое пребывало еще в глубоком сне. И светлое царство, озаренное золотом раннего восхода, принадлежало только им. Их голоса, шуршание снега от перемежающихся движений лыж и шум от палок, с определенным ритмом выбрасываемых вперед, - все это повторялось ближним эхом. Казалось, все происходит в обособленном, только для них созданном, огромном великолепном белоснежном дворце, в окружении бесчисленного множества наряженных пирамидальных красавцев.
      Аня отставала от Володи. Временами вслед ему раздавался ее голос.
      - Постой, Володя, подожди! Я не успеваю за тобой.
      Лыжи ее на поворотах съезжали с лыжни и застревали в пушистых сугробах. Попытки с помощью палок поправить движение еще больше осложняло дело. Они не всегда достигали твердой опоры. И она продолжала кричать, теряя равновесие и виновато улыбаясь.
      - Муж, стой же! Иначе я поверну обратно!
      Володя же безжалостно озорничал и бесился. Он выпрыгивал из лыжни на целину, подлетал к очередной елке, ветки которой свисали над лыжней, и с силой встряхивал ее как раз в тот момент, когда Аня проезжала мимо. Лавина легких снежных хлопьев устремлялась вниз. За этой завесой мелькал ее беззащитный силуэт, раскрасневшиеся щеки, ярко алые губы, густые черные брови, покрытые белыми снежинками, и клок черных волос из - под синего берета.
      С досады за свою беспомощность, Аня, наконец, пригрозила:
      - Володька - злодей, прекрати, а то накажу!
      Володю эта угроза рассмешила и он громко, счастливо хохотал, продолжая свое.
      Остановиться было выше его сил. Он задыхался от восторга.
      Одержимое воображение соединило блеск и величие зимнего, лесного пейзажа с очарованием и красотой любимой женщины в одну потрясающую картинушедевр, которая привела его в состояние невменяемости. Возбужденное счастье било через край, заслоняя разум. Это его... его находка, его открытие великой гармонии живой и неживой красоты, неповторимого земного чуда.
      Не дать сказочному виденью исчезнуть! Ну, хотя бы, пока не насладишься им вдосталь.
      - Ах, ты так! Что ж, изверг, получай, - угрожающе и с торжеством в голосе закричала Анька на весь лес и резким движением сошла с лыжни в сторону высокого берега ручья, туда, где ночная вьюга нанесла сугробы в половину человеческого роста.
      Володя мгновенно отрезвел:
      - Стой! - приказал он, - провалишься с обрыва!!!
      Но Аня, не раздумывая, шагнула в сторону ручья. Потом сделала пару шагов и тут же свалилась набок у густой елки. С помощью палок попыталась встать на ноги и избавится от лыж, но завязла в сугробе. Правая лыжа, которую она хотела отстегнуть, оказалась наполовину торчащей вертикально в снегу. Пока Володя бежал к ней на помощь, она делала отчаянные усилия, чтобы освободить от лыж ботинки. Но тщетно. Каждое ее движение ухудшало ее положение, лишало опоры, и она все больше застревала в снегу. Тем не менее, она старалась справиться самостоятельно и не просила о помощи. Он быстро приближался к ней, но на расстоянии нескольких шагов вдруг остановился.
      В горящих презрением огромных, красивых голубых ее глазах дрожали... две слезинки. В них не было ни мольбы, ни желания вызвать сочувствие. Это были слезы женщины, столкнувшейся с непреодолимым для нее препятствием, и не признающей поражения. Нанесенная ей обида подсказывала единственно возможный для нее путь. Она должна, непременно должна, сама добиться своего без помощи обидчика.
      - Не подходи, - крикнула она решительно, - не нужна мне твоя помощь!
      Хотя он понимал, что сама она не сможет выйти из создавшегося положения, но продолжал стоять неподвижно. Мелькнула мысль, заснять, обязательно заснять, на кинопленку забавный эпизод. Конечно, это выглядело, как прямое издевательство над человеком, но отказаться от такого намерения он не мог. Тем более киноаппарат был при нем. Плененный увиденным, Володя быстро вытащил из футляра киноаппарат. Он стал снимать, не обращая внимания на беспомощные попытки Ани выпутаться на поверхность сугроба.
      - Палач ты, - говорила она с негодованием, продолжая барахтаться в снегу, - изувер, сатрап! Ты мне больше не муж!
      Неожиданно сзади, с лыжни, раздался басовитый голос
      - Ванька стой! Кажется мне, здесь на природе назревает семейный скандал. Поможем, что ли, его разрешить?
      - Давай, Юрок! Уж больно жалко... такая красавица!
      В стороне остановились два рослых парня, наблюдавших за любопытной сценой.
      - Мальчики, милые, помогите, пожалуйста, - тут же взмолилась Анька.
      - Но мы должны посовещаться, - сказал один из них. - Здесь непременно нужно закон соблюдать.
      Спустя несколько минут, Аня вместе с лыжами на ногах сидела уже на довольно высокой ветке развесистой сосны и заигрывающим тоном кричала вслед уходящим парням:
      - Стойте, мальчики, а как же я? Возьмите, пожалуйста, меня с собой.
      - А это уже, извините, не по закону, - Заявил Юрок и добавил - Через часик другой на обратном пути снимем, если что.
      Володя вспомнил, с какой готовностью и радостью Аня сначала положила свои руки на плечи обоих незнакомцев. А потом, с каким победоносным видом разместилась на составленных четырехугольником руках этих совершенно чужих ей парней. И опять в его душе возродилось знакомое ему чувство удивления и острого беспокойства.
      Сидел он в полу пустом вагоне и смотрел в окно и продолжал рассуждать. Не может быть никакого сомнения в том, что Аня счастлива, думал Володя. Больше того, она гордится им. Бывало, - в особенности в ненастную погоду, она задерживалась очень поздно на различного рода совещаниях и по ее просьбе он приезжал за ней, чтобы проводить домой. Обычно она спускалась в вестибюль не одна, а в окружении многих сотрудников, с которыми продолжала вести оживленный разговор. Подойдя вплотную к нему, она клала вытянутую руку ему на плечо, и представляла его еще незнакомым ему ее сослуживцам с видом несомненной уверенности в том, что ее избранник не может не понравится окружающим. При этом в ее лице светилась неподдельная гордость женщины, одаренной столь счастливым выбором. Сомнений у него на этот счет быть не могло. И вместе с тем, не проходило мимо его внимания то, что она никогда прямо не говорила о любви. Это слово не упоминалось вообще никогда. Оставалось только гадать почему. Володе хотелось думать, что это сокровенное чувство настолько дорого ей, что пытаться поместить его в рамки какого бы то ни было слова, просто - на - просто кощунственно. О любви говорить не нужно. Она, любовь должна возноситься над нами и царствовать. Но так лишь хотелось думать. На самом же деле, с какой мучительной страстью душа постоянно жаждет этого волшебного слова! И почему бы, собственно говоря, не пойти иногда на выяснение отношений и услышать из уст любимого человека вполне определенное "Да" или "Нет"? Но, если подумать,... это, пожалуй, - пустое. Cлова "люблю", равно как и "не люблю" не могут отражать в полной мере истину, быть ее гарантом. И, видимо, этот тупик и есть одна из причин того, что любовь всегда сопровождается ревностью. Что эти чувства были, есть и останутся неразделенными.
      По мере того, как поезд приближался к конечной остановке, Володю все больше занимали предстоящие дела. Прежде всего, надо выяснить, не случилось ли чего серьезного с тещей, не требуется ли его помощь. А потом уже позвонить в головную организацию и уточнить время приема. Но, важнее другое. Ане в ближайшее время предстояла командировка в Париж на международную конференцию по стандартизации муки и мамина болезнь может сильно усложнить положение дел.
      Аня в своем институте и даже отрасли считалась весьма авторитетным, влиятельным специалистом. Глубокое знание своего дела, решительность, ставило ее весьма высоко в глазах окружающих ее людей. Для Володи решение заняться наукой, отчасти было навеяно ее успехами в этой области. Он постоянно удивлялся ее увлеченности, смелости, когда речь шла о преодолении устаревших, не идущих в ногу со временем, мнений. И в этом деле она проявляла исключительные бойцовские качества, даже, если на ее пути стоял, облаченный высоким научным или служебным титулом человек. Во многих случаях она оказывалась неудобным для начальства работником. Вероятно, поэтому руководство института довольно долго, под тем или иным предлогом, откладывало продвижение ее диссертации на неопределенный срок, хотя по числу выполненных и опубликованных научных работ она считалась вполне зрелым научным работником.
      Нередко ей поручали текущие дела государственного значения, что надолго отвлекало ее от основной научной работы по исследованию питательных свойств гречихи. Так было, когда страну постигло стихийное бедствие. Непрерывные в течение всего летнего периода дожди, поставили страну в трудное положение по снабжению населения хлебом. Даже собранный с большими потерями урожай не проходил по условиям существующего стандарта. И понадобилось комиссия со специальными правительственными полномочиями для выезда на места. Требовалось уговорить местные контролирующие органы санкционировать возможность использования нестандартного, почти непригодного для употребления, зерна.
      Для Ани, с ее принципиальным характером, идти на вынужденное, по указанию с самых верхов, нарушение каких либо установленных норм, за которые она еще вчера ратовала, было настоящей пыткой. Сталкиваясь с высоким начальством, она поражалась их лицемерию и непоследовательности. И каждый раз после возвращения из подобных командировок, она выглядела крайне измученной, обескураженной вопиющей пропастью между тем, что декларировалось и тем, что на самом деле происходило.
      Сияющий и новый день
      С порога своего дома перед ним открывалась тишина, неподвижность, пустота. Сноп яркого солнечного света проникал через верхнюю не завешенную часть окна, освещая и демонстрируя сохранность оставленного ему на хранение домашнего уюта.
      Володя остановился посередине большой комнаты и медленно осмотрел все вокруг. Он увидел много знакомых ему домашних вещей, мимо которых он в повседневной жизни проходил, не придавая им особого значения. Сейчас они ревниво и пристально смотрели на него и готовы были напомнить свою историю в обмен на должное к ним внимание.
      На письменном столе в деревянной рамке - фотография. Черное море. Отвесная стена скалистого берега. Над ней зеленый сосновый лес, светлый внутри от проникающих сквозь его кроны солнечных лучей. Скалистые, остроугольные образования уходят вниз к воде. Они теряются дальше под совершенно прозрачными морскими волнами уже отшлифованными и округленными неустанным, вековым прибоем. В большом белокаменном, неглубоком овального вида углублении купаются Аня, Стасик, Алеша. В нижнем правом углу фотографии надпись от руки, - слова наставления бабушки перед их отъездом на юг, которые показались для всех очень тогда забавными: "Пожалуйста, очень прошу вас, плывите только к берегу!". Они неоднократно пытались расшифровать это наставление, пока Алешка не кинул как - то совсем небрежно: " Ну, папа, мамочка, неужели вы не понимаете. Надо отойти далеко от берега, а потом плавать к нему".
      В дальнем углу комнаты у стенки полулежал соскучившейся по Стасику большой, темно коричневый медвежонок с горькой обидой в круглых, блестящих глазах. Улыбка мелькнула на лице Володи. Побывавший у них гость как - то сказал, что в последнее время под Москвой появились медведи. На что Стасик, прижимая к себе мохнатого друга, ответил: " А мой Мишка будет всегда сверху на Москве, а не под Москвой".
      Этажерка. На книжных полках собрания сочинений известных писателей. Аня по своему вкусу отбирает, и выписывает их, не задумываясь над затратами и над временем, которое приходиться тратить, порой подолгу простаивая по выходным дням в очередях книжных магазинов. Приключенческие, исторические, научно - популярные издания, - все то, что скоро нужно будет детям. И, конечно, еще и то, что ей самой нравится - детективы, поэзия.
      Володя взял в руки первый, попавшийся ему томик Блока. Открыл книгу, и, не спеша, прочитал дарственную надпись: "Любимой, дорогой, умной, веселой, жизнерадостной, героической женщине с очаровательными голубыми глазищами и прочее... преданной, весьма строгой, надежной, сладенькой с перчиком, чудной, спортивной, содержательной, образованной, стойкой, мужественной, обольстительной жене моей".
      Аня, когда прочитала, сказала мимоходом: "С такой универсальной характеристикой я могу твердо рассчитывать на любое место, в любом учреждении. Здорово. Любое занятие, бери и выбирай. Наука, - пожалуйста, милиция, - тоже и даже, стриптиз, черт возьми".
      Володя ждал от нее других слов. Правда, получил еще беглый поцелуй от жены.
      Он подарил ей эту книгу в начале лета, и это послужило поводом для посещения дома - музея поэта в Шахматово. Стоял тогда удивительный теплый, солнечный, воскресный день, который пришел после очистительного ночного проливного дождя. В такой день тянуло на природу. Однако, была заранее заказана экскурсия по Блоковским местам.
      - Слушай, Ань, - взмолился Володя поутру, - ну что тебе дался этот музей с запахами старины и ветхости. Махнем, давай, в лес. Смотри, какая погода. А?
      Аня разглядывала себя у высокого зеркала. Поправляла на себе светлое, строгое платье с крупными синими и красными гвоздиками, приводила в порядок густую темную прядь волос. По несколько раз поворачивалась, разглядывая, как сидит на ней платье сбоку, сзади. Рассматривала, как выглядит обувь со стороны. Она не торопилась, делала все обстоятельно, подолгу колдовала над своей внешностью и вместе с тем интуитивно взвешивала свое душевное расположение, стараясь довести его до такой степени совершенства, которое позволяло бы ей считать себя достойной соприкоснуться ко всему прекрасному, что воспето было великим поэтом. В эти минуты она уже не жила обыденной жизнью. Ее душа парила уже где - то в другом измерении, в мире мистических грез, неземных страстей и сказочной любви. Она полюбила стихотворения Блока еще в студенческие годы. Это был тогда для нее звездный час, будто она всю жизнь томительно и страстно их ждала. И вот наступил торжественный момент воссоединения, когда сотворенное воспламеняет душу и порождает спасительную от реальной жизни идиллию.
      Володя с нескрываемым любопытством смотрел в ее сторону и ждал ответа. Он уловил, что - то глубоко затаенное в том, как она готовилась к экскурсии. Так она обычно собиралась к необычному торжеству. Но сейчас, думал он, ведь ничего больше, как полуторачасовая, изнурительная поездка на автобусе, а потом длительное вышагивание за экскурсоводом по рядам экспонатов и выслушивание всякой сомнительной подноготной, только унижающей величие поэта.
      Аня продолжала молчать и сосредоточенно заниматься собой. Каждое ее движение, каждый ее жест у зеркала был подчеркнутым ответом на нанесенную ей глубокую обиду. Подвергать сомнению задуманную встречу с великим поэтом, значить считать, что ничего святого на свете нет. Наконец, последовало ее повеление, которое не могло не привести к обратному эффекту.
      - Сэр Владимир, вы можете взять с собой детишек и в лес. А я - в Шахматово. Будьте! Я вас приветствую! - Сказала она с подчеркнутым сарказмом, выразительно махнув рукой.
      Поехали они, конечно, вместе. Он не посмел настаивать на своем, так как понимал насколько глубоко может ранить ее. После просмотра музея они, усталые от двухчасового хождения, оказались у подножья крутого склона над рекой Лутосней в ожидании обратного автобуса. Володя расстелил свою куртку на траве и предложил Ане отдохнуть. Одарив его благодарным взглядом, Аня села, обхватила руками свои колени и облегченно вздохнула.
      Высокий холм, был покрыт зеленным, сочным травяным покровом с разбросанными по нему многочисленными разноцветными семейками полевых фиалок и колокольчиков. Он поднимался круто вверх от реки, окаймленной густым прибрежным кустарником. С восточной стороны у основания возвышенности виднелся глубокий овраг, заросший диким густым шиповником. Володя растянулся на траве, и, поддерживая голову обеими руками, неподвижно смотрел в небо.
      - Нужно ли знать народу о том, что Блок был психически неуравновешенным человеком, и посещал публичные дома, а Люба, жена его, вела легкий образ жизни, а по своей внешности, оказывается, не совсем походила на "прекрасную даму"?
      Аня не сразу ответила. Она опустила свои веки, задумавшись, и сказала:
      - Бог создал человека в купе с множеством соблазнов, перед которыми устоять невозможно. Поэтому за нами всегда будут грехи.
      - Но писатели, поэты, - мы то их считаем маяками, носителями прекрасного, идеального...
      - Чего ты, Володька? Да все вроде кончилось благопристойно. Блок незадолго перед смертью сказал, что у него были две женщины, Люба и все остальные. А много лет спустя Люба прощается с жизнью со словом "Саша" на устах.
      - И все - таки, я против копания в грязном белье.
      - Но тогда не ясны будут истоки гениального. " Негодование рождает стих" стоит эпиграфом к одному из стихотворений Блока.
      - Ну ты и даешь, - истоки гениального, видите ли, мы видим в этой самой грязи ... , - Володя приподнялся, и хотел было продолжить, но Аня его перебила.
      - Ладно тебе с этим. Я вот заметила, что все критики поэзии Блока, как правило, приводят одни и те же, с десяток, его стихотворений. Для надежности, видимо, придерживаются общепринятого подхода. А такое, например, стихотворение, как " В дюнах", никто даже не упоминает. А ведь какой в этом сочинении захватывающий дух безграничной свободы и шальной страсти. Послушай.
      Трогательно нежными жестами своих женских рук она попыталась подчеркнуть могучее звучание стиха:
      Я рабства не люблю. Свободным взором
      Красивой женщине смотрю в глаза и говорю:
      "Сегодня ночь. Но завтра
      Сияющий и новый день. Приди.
      Бери меня, торжественная страсть.
      А завтра я уйду - и запою".
      - Да что это!? - продолжала она. - А такое, слышал? И как сказано!? Аня закрыла глаза, и, проникшись заранее цветомузыкой стиха, напевно прошептала каждый его слог:
      Она же оставляла легкий след в зыбучих дюнах,
      И пропала в соснах, когда их заплела ночная синь.
      Громкий голос через мегафон провозгласил прибытие автобуса...
      Володя вспомнил, что нужно позвонить теще. Полина Давыдовна действительно просила сразу позвонить, так как хотела, как можно быстрее вернуться домой. Она, как бывало раньше, пожаловалась на свое здоровье, и добавила, что при таком самочувствии лучше всего быть дома, в привычном для нее месте, однако, ее уговорили погостить еще недельку.
      Значит, с тещей ничего необычного не произошло. Володя почувствовал облегчение.
      На следующее утро он рассчитывал заняться своими диссертационными делами, и решить, в конце концов, вопрос о головной организации, которая должна ознакомится с работой и дать свое заключение. Но оказалось, что на вторую половину дня ожидался визит весьма высокопоставленной особы из Комитета по науке. Возможно даже самого Председателя. От того, как пройдет этот инспекционный набег, зависело многое - и штатное расписание и выделение средств на крупные научные работы и вообще судьба некоторых подразделений. Все ведущие сотрудники были строго предупреждены и находились на местах в своих лабораториях. Все новинки были выставлены на столах, в полной готовности для демонстрации в действии.
      Вернувшись с обеденного перерыва, Володя обнаружил, что у одного из очень важных макетов отсутствует инженер. Сосед объяснил, - ушел на срочное заседание месткома. И без того настроение у него еще с первой половины дня было нарушено разговором с одной из сотрудниц, которая недоумевала по поводу того, что ее ни разу не посылали в заграничную командировку. Попытка объяснить, что для этого нужно уметь проявлять полную самостоятельность в порученном деле, оказались для нее неубедительными.
      Но и это еще не все. Окинув беглым взглядом свою лабораторию и остановив свой взгляд на один из невысоких шкафов в самом центре помещения, Володя увидел грязную посуду, кусок недоеденного хлеба, какие то пакеты на верху невысокого шкафа.
      Ждали долго и утомительно, пока в коридоре за дверью не раздалось:
      - Идут, наконец.
      Свита была столь велика, что вся она не смогла поместиться в лаборатории. Входная дверь осталась открытой. Часть сопровождающих оставалась в коридоре. Однако, это их нисколько не смущало. Напротив, давало возможность полушепотом обмениваться о вещах более интересных для них и не имеющих какое либо отношение к делу.
      Володе важно было, чтобы представленные работы произвели впечатление на Председателя. Это могло бы помочь выстоять перед постоянной угрозой, которая нависла над лабораторией. Директор института, хоть и подписывал каждый год план, но не переставал при этом, почти при каждой встрече затевать с Володей примерно один и тот же разговор о невозможности продолжение работы в институте по его тематике.
      - Не иначе, как ты, Левин, хочешь моей погибели, - так в последний раз начал он разговор.
      - Что вы, Иван Петрович, такое говорите, - удивился Владимир.
      - Только вчера начальник главка с меня стружку снимал и так, что еле выстоял.
      - По поводу чего же?
      - А все того же. Не наше это дело заниматься твоей темой. Есть для этого специальный институт.
      - Почему же, как только требуется представить на какой либо заграничной выставке видную работу, обращаются к нам?
      Директор по отечески положил руку на плечо своего собеседника, пригласив его жестом шагать вместе с ним, и продолжал назидательно:
      - Ах, молодость - прекрасная пора. Завидую. В душе чистенькая, как слеза, мораль, заложенная еще школой...
      - Кстати, и родителями тоже, - посмел прервать директора Володя.
      - И не думал, - прозвучало после минутного молчания, - что ты у нас такой ершистый. С удовольствием поспорил бы с тобой на эту тему. Но, увы, машина ждет, тороплюсь. А вот тематику твою придется закрыть. Сверху так велят. Вот такая она, взрослая мораль.
      Шутка сказать, - закрыть. Сколько души было вложено. А мучительные бессонные ночи, когда задуманное оказывается ошибочным, и уже другого пути нет, как только совершить невозможное. А диссертация?
      Даже на отдыхе, где, казалось, окружающая красота природы, радость и счастье общения с любимой женой и детьми должны бы заслонить все остальное, - мысли одна за другой вертелись вокруг оставленных на двадцать четыре дня в институте проблем.
      "Может, все, что делаю, не так уж важно, и поэтому директор вместе с вышестоящим начальством с такой легкостью подходят к этому делу"? - порой думал Володя.
      Но фактов, говорящим об обратном, было достаточно. Сам академик Буряковский как-то сказал даже такое, что ему, Володе, и его работе цены нет.
      Особых надежд на посещение Председателя по науке Володя не питал. Как правило, высокопоставленная особа не утруждает себя особенно, не вникает в глубину и существо дела. Один два вопроса по поводу техники безопасности или стоимости первых образцов аппарата и посещение закончено. Однако, сейчас речь шла об использовании любой, пусть даже самой незначительной, возможности для спасения своей тематики.
      Но, на этот раз Володя был приятно удивлен, когда увидел, с каким интересом и вниманием этот муж, обличенный солидной в стране властью, слушает его. Какие вопросы, и в самый корень, задает. И это несмотря на то, что директор начал представлять работу лаборатории прямо таки в стиле "за упокой":
      - Здесь представлена работа по искусственному вспомогательному кровообращению. Не скажу, что она не представляет интереса. Безусловно, актуальна. Но, к сожалению, не наш профиль. Есть специальный для этого институт, возглавляемый, как это вам известно, Зинаидой Гавриловной...
      - А как же эта работа оказалась у Вас?
      - По просьбе Николая Михайловича Амосова.
      - Что же Вы тогда c этих же соображений ему не отказали?
      - Он убедил нас доводом, что конкуренция между институтами позволит выполнить работу более качественно и в короткий срок.
      - Весьма резонно.
      - Однако, я вынужден выполнить волю начальника главка. Он решительно против параллелизма.
      - Послушаем сначала руководителя темы.
      Володя словно крылья обрел. Он четко и коротко очертил проблему. Операция на сердце может пройти удачно, начал он. Однако, в течение последующих трех, четырех дней израненная под скальпелем сердечная мышца должна интенсивно сокращаться и в полную меру обеспечивать организм кровью. А это затрудняет процесс заживления швов на ней. Отсюда идея, не вскрывая грудной клетки, присоединить к крупной артерии, расположенной близко от поверхности тела, кровяной насос, который возьмет часть нагрузки на себя и, таким образом, обеспечить, так называемый, курортный режим для левого желудочка. При этом такое устройство должно работать в автоматическом режиме, с учетом информации о функциональной деятельности сердца в каждый данный момент.
      - А далее, - продолжал Володя с душевным подъемом, - по мере восстановления работы естественного сердца должна сокращаться интенсивность работы искусственного.
      - Должна!? Этого хотелось бы. Но как? Рассказывают такой анекдот. Председатель в предвкушении забавной истории, которую он настроился рассказать, развеселился и повернулся лицом к свите, - Изобретатель очень долго добивался приема у высокопоставленного лица. Время шло, а тот ему отказывал. Изобретатель заявляет, что дело это государственной важности и ему разрешают аудиенцию. Принес он с собой большую деревянную доску с многочисленными кнопками на ней. А у каждой из них наименования городов западных стран: Нью-Йорк, Париж, Бон и т.д. Рассказывай, в чем идея - ему говорят. А он: достаточно нажать на кнопку "Бон" и города этого нет, больше не существует, взлетает в воздух. То же с другими городами и мы победили. Начальство в смятении почесало затылок и спрашивает: А что это у тебя такое умное с другой стороны доски, что оно так здорово получается? А изобретатель без всякого на то смущения: "Извините, я изобретатель. Главное - это моя идея, а уж как, - это пусть ваши инженеры сами придумают."
      Посмеялись. Анекдот понравился всем. И, как показалось Володе, особенно директору.
      Жизнь заставляла Володю задумываться над каждым шагом, этого человека. И его крайне удивляло, почему он играет с ним в кошки-мышки и не закрывает тему без всяких разговоров, одним лишь росчерком пера?
      - Нечто в том же духе и у вас, - Председатель прервал глубокие раздумья Володи. - И в самом деле, извините, пожалуйста, я - не медик, но смею заметить следующее. Сердце нагнетает кровь в аорту, а насос в артерию где-то на периферии. Ну, прямо таки, лебедь, рак и щука по Крылову. К какому из органов кровь будет прибывать, и от какого убывать и в какое время?
      " Толково, черт возьми, возражает", - отметил про себя Володя и припустился дальше в атаку, не заметив, что опасно перешел границу, где кончается техника и начинается медицина.
      Но тут его поддержал его коллега по медицинской части доктор Суперов, и вместе они сумели объяснить, как обеспечивается согласованная работа искусственного и естественного сердец.
      В конце визита Председатель признал:
      - Ну, что ж, проблема на самом деле достойна внимания. Желаю успехов.
      - А уходя, будучи уже в дверях, в самой гуще своей многочисленной свиты, повернулся лицом к Володе и с улыбкой сказал:
      - А вот один из трех каналов записи, который вы показывали, неисправный у вас.
      " Надо же, заметил ведь!", подумал Володя со злостью на своего инженера, который так и не пришел во - время с заседания месткома.
      Однако на душе было легко и свободно. Как ни как, а сам Председатель по науке Совмина сказал, что работа достойна внимания. Ясно, что директор не станет снимать тему. Во всяком случае, в ближайший год. И нужно торопится с диссертацией. Как можно быстрее защитить ее. Володя решил связаться с ученым секретарем института и объяснить ему, какие трудности возникли с отзывами на диссертационную работу.
      Накопилось довольно много неотложных дел, но во второй половине дня Володя не в силах был взяться за что нибудь серьезное и он решил спуститься в библиотеку.
      - Привет, Левин! - в кресле с газетой в руках, в развалку сидел переводчик из отдела информации, отъявленный балагур и шутник - рослый, худой, молодой мужчина с короткой стрижкой, - Сколько лет, сколько зим. Как дела? Защищаться когда будешь?
      - Не скоро. Обращался в разные организации. Не берутся дать отзыв. Медиков отпугивает техника, а инженеров - медицина. Собираюсь к ученому секретарю Мейеру за советом.
      - К Мейеру!? - Левчук выразил крайнее удивление, оглянулся кругом и продолжал уже шепотом. - Ты что, ничего не знаешь? Институт словно вверх дном перевернуло от этой новости.
      - Какая еще новость?
      Левчук встал и увел Володю за руку в сторону. Когда он намеревался поразить собеседника очередным своим опусом, все в его лице заострялось, нос, подбородок и даже вытянутые губы и веки.
      - Ты, я надеюсь, помнишь какой у него автомобиль. Такой, затасканный "Запорожец". Инвалидный вариант. Просто посмешище. Так вот вздумал наш Мейер на нем махнуть на Кавказ и там отдохнуть. У самой границы отказали тормоза и он, спускаясь с горы Арарат, проскочил границу и оказался в Турции. А оттуда... куда думаешь? Прямиком махнул в Израиль.
      - Скажи, пожалуйста?! - Совершенно спокойно отреагировал Володя.
      - Я наперед знал, что ты не поверишь. Но, послушай конец этой хохмы. Встречаю в коридоре Наталью Ивановну, небезызвестного тебе начальника первого отдела и рассказываю ей эту историю, а она сходу в ужасе, без доклада врывается в кабинет к Ивану Петровичу. А тот, выслушав рассказ, сразу понял, в чем дело и разразился таким хохотом, что его еле валерьянкой откачали.
      Поняв по реакции своего собеседника, что все его номера уже в достаточной мере приелись, Левчук перешел на деловой тон.
      - Давай лучше о деле. Мы ведь, как никак, а друзья с тобой. Какую гору материала я для тебя перевел. И делал это с душой, потому, что понимал важность твоей работы. Так вот, хочешь, я попробую тебе помочь. Я ведь раньше работал по совместительству в Институте проблем управления. Там как раз есть отдел с медико-техническим уклоном. Они могут тебе дать отзыв, как головная организация.
      - Спасибо, друг, но для них моя работа - мелкота, не представляющая особого интереса.
      - Ну что ж, тогда валяй к своему Мейеру. Вопрос то подготовил? Начальство ведь за тебя думать не станет. Чудак ты эдакий. Ходить надо не к царю, а к писарю. Понял?
      Звонкий женский голос библиотекаря прервал их беседу.
      - Здравствуйте, Володя. Где это вы так долго пропадали. Мы уже тут соскучились по вас. Небось, по заграницам шастали.
      - Представьте, Светочка, дорогая, совсем наоборот. Вернулся из настоящего рая, небольшой милой деревушки, что на притоке Волги и вот, хотел бы, еще раз полистать книгу Фельдбаума.
      - Я сейчас занята, но в виде исключения разрешаю вам пройти в книгохранилище. Стеллаж 9Е, на самом верху.
      Володя завернул в узкое пространство между высокими до самого потолка стеллажами. Там при тусклом освещении стояла полная тишина. Оказавшись один в кладезе человеческой мудрости, им овладело чувство, будто он внезапно сменил суматошный, кричащий на все лады мир на тихое мирное пристанище. Здесь можно расслабиться, и дать возможность порабощенной ежечасной текучкой душе стряхнуть с себя ненавистные оковы, и спокойно, не торопясь, познавать все, что ей заблагорассудится.
      Его внимание привлек ряд солидно переплетенных, объемистых красных томов с настораживающим названием "Лекарственные болезни". Совсем недавно, при очередном обследовании, рентгеновский снимок легких показал наличие у него небольшого инфильтрата. И хотя Володя объяснил, что это у него с военных времен и нисколько его не беспокоит, врач выписал огромное количество лекарств и настойчиво велел их принимать.
      Перелистывая страницы одного из томов, где приводился длинный список побочных эффектов некоторых лекарств, он невольно вспомнил, как это звучит в устах простого человека: одно лечим, а другое калечим.
      Светочка появилась совершенно неожиданно.
      Тонкий, обвораживающий запах дорогих французских духов пронесся вслед за ней, усиливая привлекательность молодой женщины.
      - Володя, вы случайно здесь не уснули? Здесь тихо и клонит ко сну, в особенности, когда работаешь за столом. Ба, вы, кажется, интересуетесь тем, что не предназначено для широкой публики. Если бы все знали, к чему ведут некоторые лекарства!? Потерпите чуть, и я вам достану нужную вам книгу.
      Светочка вмиг притащила алюминиевую лестницу. Володя не успел опередить ее и сделать это самому, но во - время оказался рядом. Светочка в спешке стала взбираться наверх, пошатнулась и вскрикнула. В следующее мгновение она оказалась в крепких мужских руках. А дальше произошло то, что и в мыслях у него не могло быть. Он держал ее вместе с книгой в тесных объятиях, целовал и приговаривал:
      - Это, Светочка, за героический ваш поступок.
      Совершенно неожиданно возник шанс получить отзыв на диссертацию от довольно солидного учреждения, знаменитого Бауманского института.
      Володя позвонил руководителю кафедры, которому он послал свою работу месяца три тому назад и напомнил о себе. В ответ ему было предложено приехать. И это было сказано тоном, который ничего хорошего не предвещал. Володя переступил порог кабинета с глубоко скрытым волнением. Принял предложение сесть в кресло. Пришлось некоторое время ждать, пока хозяин кабинета беседовал по телефону.
      Наконец, был открыт ящик стола и оттуда извлечена диссертация. Глава кафедры с тяжелым вздохом взял ее в руки, раскрыл, провел большим пальцем по торцу страниц. Замелькали текст, рисунки, схемы, таблицы.
      - Ну что вам сказать, молодой человек, чтобы вы нас поняли. Глянешь, в общем и целом чувствуется проделана солидная работа, богатый материал подобран, живой результат в виде опытного образца аппарата, хорошие отзывы врачебных учреждений...
      Наступила напряженная длинная пауза. За спиной у Володи щелкнула и отворилась входная дверь, и внимание руководителя кафедры переключилось на нового посетителя. Последние обнадеживающие слова повисли в воздухе. Напрашивался вполне определенный вывод и Володя с опаской, чтобы не сглазить, не очень, но, уже было, настроился на победный лад.
      - Что у тебя Денис?
      - Хотел согласовать план проведения научной конференции.
      - Сядь и подожди минуту. Так вот, - заведующий обратился к Володе, - я не стану говорить о высоком уровне наших специалистов и их возможностях. Это известно всем. И, конечно, они вполне могут разобраться в медико технических вопросах, хотя это не является их профилем. Но для этого потребуется много времени, значительно больше обычного. Поэтому, мы решили, товарищ Левин, посоветовать вам обратиться в другое учреждение, имеющее опыт инженерной работы в медицине. Сожалею, и извините нас, ради бога.
      Волна слабой надежды отхлынула и оставила за собой досадную душевную пустоту. Володя молча взял со стола свою работу. Медленно заталкивая ее в портфель, вдруг почувствовал чей то взгляд на себе. Не успел он в этом разобраться, как посетитель по имени Денис с шумом отодвинул свой стул и ринулся на Володю с распростертыми руками и круглыми, полными радостного удивления, глазами.
      - Володя!? Володька Левин! Друг! Какая встреча!? Ты где теперь? Я часто вспоминал тебя. Мне сказали, тебя на периферию упекли.
      В конце победного сорок пятого года Володя вернулся с войны, поступил в Механический институт и попал в группу, в которой учились двадцать шесть девчонок и один единственный нарасхват юноша, бывший солдат Войска Польского Миткевич Денис. Он по-прежнему продолжал носить военную форму польской армии с потрясающей многоугольной конфедераткой на голове, которая не могла не будоражить девичье сердце необычностью и таинственностью ее хозяина. Стройный блондин, с ярко выраженным мужественным лицом, вечно улыбающийся, со снисходительной улыбкой относящийся ко всем, кто с ним беседует, и ко всему, что происходит. Война ушла в прошлое, какие могут быть еще серьезные проблемы? Впереди - заманчивые возможности, юность продолжается, и он весь в лучах двадцати шести пар зазывающих девичьих глаз.
      Друзья жили в студенческом общежитии вместе в одной и той же комнате. Учились, развлекались и даже питались вместе.
      А сейчас перед Володей стоял другой Денис. По углам глаз и на лбу раскинуты морщины, несколько сутуловат, манера разговаривать, и жесты не совсем уверенны.
      Потом они сидели на скамейке в институтском скверике и обменивались рассказами о своей жизни после окончания учебы в институте. Денис был распределен на работу в научное учреждение Новосибирска. За короткое время защитил диссертацию и получил звание доцента.
      -Там же в Сибири женился, - продолжал он свой рассказ, - жена родила двух сыновей. Казалось бы, все складывалось хорошо. Но совершенно нетерпима была ко мне, когда я затевал на стороне дружескую попойку. Даже, самую невинную. Ты, ведь, мой характер знаешь. Без друзей не могу. А как с ними встречаться, не пропустив по рюмочке. Ну вот, чем больше она скандалила, тем больше я отдавался зеленому змию. Оставил их там, в Сибири, и живу теперь в Москве один. Жаль, конечно, сыночки то классные... Кончим об этом. Давай о деле. Ты оставляешь мне работу, и я ознакомлюсь с ее содержанием. Через пару недель звони. Найду возможным, напишу и согласую с начальством. Только учти, дружба дружбой, а...
      Взволнованный этим неожиданным предложением, Володя тут же его прервал:
      - Денис, я тебе друг и ставить тебя в затруднительное положение не собираюсь. Если найдешь, что по чистой совести можешь написать положительный отзыв, буду благодарен.
      Поцелуя первого сладость
      То, что произошло на танцевальной площадке в деревне, можно было считать незначительным эпизодом, нестоящим того, чтобы о нем даже вспоминать. Так, собственно, считал и Володя. Логика подтверждала. Подумаешь, жена пожелала танцевать с приглянувшимся ей молодым человеком. С кем такого не бывает? Тем более, - а это Володе известно было давно, - Аня никогда не упускала случая подчеркнуть женское равноправие, где только можно. Она никогда не была ханжой и относилась к возможным слабостям человека с пониманием. Кому не свойственны минутные увлечения? Можно ли считать жизнь человека нормальной, если она фанатично целиком и полностью, во всех своих проявлениях отдана только одному единственному кумиру? Не является ли это добровольным рабством, отрешением от богатейшего разнообразия красоты, мирских радостей и страстей в нашей жизни?
      Все это так, думал Володя, но где предел искушению и существует ли он вообще? По каким таким показаниям он оценивается? Что, где, когда может во время и к месту подать тревожный сигнал: cтой, дальше нельзя! В силах ли расчетливый разум в единоборстве с вечно ищущим невообразимых приключений сердцем предотвратить нарушение роковой границы? Он ли несет на своих плечах основную часть нестерпимого груза противоречий и неопределенностей в порывах чувств? Ведомо ли в полной мере сознанию человека, насколько кровоточит каждая нервная клетка в сомнениях и догадках? Может, лучше довериться зову сердца и предоставить душе нашей большую свободу действий? А дальше - опыт, мудрейший наш учитель, скажет свое. Конечно, хорошо, если - тонкий, неназойливый, убедительный, а главное, - ко времени. И не дай бог, роковой, фатальный, запоздалый!?
      Стоп. Собственно, кому и зачем нужны эти приключения вообще? К чему эти рвения, риск, авантюра за пределами собственного дома? Разве недостаточно того, что однажды обрел и посчитал неотделимой частью своей жизни? Однако, опять таки, как можно отгородится от прекрасной гармонии остального, окружающего тебя, мира? Возможно ли ходить по земле с закрытыми глазами? Не обедняют ли эти шоры и твою единственную, счастливую любовь?
      Ведь, без наружного воздуха, в пору, задохнуться в собственном жилище.
      Но, как же тогда быть с древней народной мудростью, которая настораживающе гласит: "Далеко от очей, далеко от сердца". Что это означает? Не говорит ли это о том, что в каждом человеке заложена мина случайного действия, и она, нет - нет, да и может сработать где нибудь "далеко от очей"?
      Мысли одна за другой травили душу, лишали покоя. Возникало ощущение, что его занесло слишком далеко за пределы разумного, откуда невозможно уже выбраться. Тогда он делал над собой отчаянное усилие, и на время ему удавалось успокоиться.
      Неоднократно он себя уговаривал:
      " Слушай, парень, если ты еще при уме, то ответь, что, собственно, произошло. Какого черта дурью маешься. Не будь смешон. Возьми себя в руки?"
      Однако, спустя некоторое время все начиналось снова.
      Поздно вечером после работы, позвонила Полина Давыдовна и напомнила ему, что осталось три дня до приезда Ани с детьми, а она собирается завтра утром приехать, чтобы заблаговременно пополнить семейное меню. Дала инструкцию, что надо купить и, добавила полу язвительным, но веселым тоном:
      - Немного попользовался свободой и хватит. Напоминаю, что у тебя семья и, естественно, обязанности.
      " Свобода, говорит, - угрюмо повторил про себя Володя, положив на рычаг трубку. Затем изобразил язвительную кривую улыбку на лице и подумал: "А что, не преминул ведь воспользоваться случаем и сорвать довольно таки сладенький поцелуй в полу темном книгохранилище?!"
      Не стал Володя дальше вспоминать о том, как он на следующий день в мрачную дождливую погоду не захотел после работы рано возвращаться в пустой дом и они со Светочкой побывали в консерватории на концерте классической музыки.
      Вместо этого, в памяти всплывали события из прошлого. История, которой он в свое время не придавал особого значения, а сейчас вдруг повернулась совершенно с другой стороной.
      Два года тому назад, в связи с неотложными делами на работе, Ане пришлось отложить отпуск. Володя отправился один в круиз по побережью Черного моря из Одессы до Батуми.
      Кают кампания большого парохода, стены входного коридора и большого круглого зала отделаны красным деревом и увешаны картинами Айвазовского. Сотканные грузинским орнаментом ковры, удобные кресла, обтянутые декоративной шелковой тканью. В углу уютный кафетерий с выставленными лучшими кавказскими винами. Играет небольшой джаз банд, слабое освещение создает интимную обстановку для танцующих пар.
      Володя выглядел в этой толчее довольно эффектно в своей полотняной светло - серой украинской косоворотке. По краю стоячего воротника и ворота, а также снизу она окаймлена была желто-голубым орнаментом. Рубаха одета на выпуск, и обтянута крупно сплетенным, шелковым, черным шнурком со свисающими на правом боку распушенными двумя бомбошками. Эти, давно вышедшие из моды, атрибуты хранились много лет не востребованными и только сейчас по прихоти своего хозяина нашли успешное применение.
      Его партнерша, Люда, - миловидная, немного полная блондинка в строгом голубом платье с неглубоким декольте, переходящее в спускающейся к низу до самого конца прямой оборкой. С заметным напряжением она пытается попасть своими стройными ногами в такт, но ей это не всегда удается и на ее напряженном лице возникает виноватая улыбка.
      Накануне ночью разыгрался сильный шторм, и даже те пассажиры, которые не были подвержены морской болезни, не спали. Играли в карты, запивали вином страх перед стихией или просто пьянствовали по случайно подвернувшемуся еще одному предлогу. Володя в это время сидел на нарах и пытался читать газету. Остальные четверо обитателей хором храпели на все лады после очередного ухарского выпивона. В каюту после тревожного стука ворвалась женщина и попросила помощи. Володя быстро оделся, последовал за ней. Надо было помочь снять с верхних нар женщину, которой стало плохо от сильной морской качки. Это была Люда. Вот так они познакомились и с тех пор часто проводили время вместе.
      Люда из тех женщин, которые обычно привлекали внимание Володи. Задумчивые, печальные глаза, во взгляде - содержательность, разум и через эту завесу с трудом и не так часто вырывается наружу свободная улыбка.
      Отпускное, беззаботное настроения, море, воздух, солнце, делали свое дело. Он стремился быть остроумным, разыгрывать влюбленность, (то, без чего невозможна даже простая дружба с женщиной), не задавая себе вопроса "Зачем?". Но каждый раз ни то ни другое cполна не удавалось. Не было того таинственного источника, и с теми минеральными составляющими, которые могли бы зародить в нем огонь и так, чтобы самому себе удивляться неожиданному своему остроумию, галантности, изобретательности, и думать о себе с крайним удивлением: он ли это?
      Но Люда была довольно привлекательна, красива, женственна. Шумными, веселыми и общительными были три ее сожительницы по каюте. Во всяком случае, в такой компании приятно было посетить местный музей, которые были почти в каждом из приморских городов, позагорать на пляже, вечерами потанцевать.
      Вернувшись после Черноморского круиза домой, Володя был полон впечатлений и несколько вечеров подряд за ужином рассказывал о проведенных в круизе днях. Показывал фотографии, свои и присланные одной из подружек Люды. Об обмене ими договорились еще в день отъезда. На многих из них были Володя с Людой. Ему доставляло удовольствие рассказывать Ане о своих мужских похождениях.
      Володя стал перебирать одну фотографию за другой.
      С заметным донжуанским честолюбием рассказывал о веселой женской компании, к которой он случайно примкнул по воле божьей, пославшей на землю морской шторм.
      - Вот здесь я стою в толпе отдыхающих на палубе, - говорит он, вытаскивая из конверта очередную фотографию, и передавая ее в руки Ане, - и смотрю, как пароход входит в порт Сочи под приветственный марш духового оркестра моряков. Любуюсь стройностью оркестрантов, облаченных в ладную морскую форму. Рядом девчонки бурно обсуждают предстоящие экскурсии в городе, но сентиментально патриотический "Славянский марш" покоряет меня настолько, что я не слышу, о чем они говорят. Ко мне подходит Люда и сообщает, что завтра в местном храме состоится крестный ход. Одиноких женщин туда пускать не будут. Я с радостью согласился. Интересно ведь. Вот на этой фотографии видно, как мы проходим пост дружинников у ограды храма. Люда очень волновалась и сказала, что если их разоблачат и не пустят, то для нее это будет большая травма. Смотри, как мы здорово сыграли свои роли. Скажи? Она, словно невеста, судорожно держится за меня и прижимается к моему плечу. А каков я? С гордой осанкой, твердой поступью, эдакий дамский сердцеед. А?
      - Поздравляю, дорогой, - Аня выразительно развела руки, склонилась к мужу, и театрально, мимолетно чмокнула его в щеку, - Успех, что называется, по-тря-са-ющий и безусловный!
      Потом на стол легли и другие фотографии. Володя и Люда на Ялтинском пляже после купания. Дрожа, греются у каменной стены, согретой скупым апрельским солнцем. Они же на танцах. Оба возбужденные, радостные - джаз исполняет зажигательного " Черного кота". Прощальный снимок в чисто женской компании на палубе парохода на фоне бортового бассейна и далекой Одесской перспективы. Володя рядом с Людой.
      - А она у тебя - вроде ничего, - Аня встала и хлопнула мужа по плечу.
      И это было все, что она сказала. По существу, почти полное безразличие. Но он в то время на это не обратил никакого внимания.
      А сейчас, вспомнил, и сердце вздрогнуло, сжалось.
      Если возникшие подозрения реальны, то все, конечно, становится на свои места.
      Тут же, незамедлительно присоединились и другие подтверждения. Через некоторое время после возвращения Володи с Юга, он получил письмо от Люды из подмосковного города Можайска, где она жила. Она напоминала Володе, что он обещал подобрать подходящий ресторан для встречи всей компанией, как договорились перед отъездом.
      После письма Володя звонил из дома и заказывал места. Потом состоялась встреча. И опять таки, - никаких обид, претензий и, вообще, разговоров на эту тему.
      Может быть, вольности, допускаемые Володей, ей на руку, и открывают, как бы, свободу для нее самой. Свободу? Какую свободу? Измена? Абсолютнейшая чепуха! Поверить совершенно невозможно!
      " Если допускаешь сердцем своим неверность жены, значить ты ее совсем не любишь", - так расценил для себя Володя.
      Они поженились, когда им было уже за тридцать. Его юность прошла на войне. Ее - в тяжелой, полуголодной эвакуации. Потом трудные, крайне неустроенные послевоенные годы и отчаянные усилия получить образование в условиях недостатка во всем, - в более или менее нормальном жилище, самой необходимой одежде и питании, при жестком дефиците взаимного понимания и уважении между людьми в быту и на работе. Особенно остро эти сложности отражались на положении молодых женщин, возраст которых грозил перевалить уже за тридцать. Война оставила на поле боя миллионы молодых парней, их сверстников. Слишком долго не складывалась личная жизнь и у Ани. Но вот, наконец, семья, два сына, признание успехов на работе. Спустя некоторое время после драматического для нее завершения работы по активному вентилированию зерна ей было, наконец, предложено в кратчайший срок оформить материалы своей научной работы и защитить диссертацию. Один из влиятельных в институте докторов наук стремился занять должность профессора, но для этого ему не доставало необходимого количество учеников. Вот тут то и возникла необходимость в справедливой оценке Аниных трудов.
      Аня успешно защищает диссертацию, и вскоре после этого возглавила в институте отдел стандартизации. На этой должности она вхожа во многие республиканские и союзные учреждения. Круг общения и интересов значительно расширяется. По работе и просто по дружбе. По мере того, как ее положение в обществе растет, успехи приумножаются, центр тяжести неизбежно смещается в сторону внешней жизни, за пределы семьи. Вместе с этим меняется и Аня, как человек, как женщина. Ее все больше уважают, ценят, замечают. В каждом ее поступке появляется больше уверенности, свободы. Она все чаще бывает на людях. Володя и не заметил, как все это произошло. Для него это оказалось полной неожиданностью. Смирится с тем, что какая то часть обретенного им простого, но бесценного, счастья видеть, слышать, разговаривать с ней становится так или иначе достоянием ее друзей, знакомых, сослуживцев... Это тяжело и довольно мучительно!
      Вероятно она сама чувствует, что происходящие изменения в ее жизни и перемены с ней могут отразиться на семейном благополучии, на ее взаимоотношении с мужем. Не это ли является причиной безразличного ее отношения к вольностям Володю вне семьи?! Нет ли здесь неосознанного стремления иметь, в случае чего, козырь для оправдания?!
      Володино сердце, затуманенное мелкими обидами, подавленное острой неразумной болью, оказалось не в состоянии взвесить все за и против, добиться спокойствия и уравновешенности.
      После тещиного звонка он попытался еще почитать Хемингуэя. Незаметно наступила полночь, и очень хотелось спать после дневной усталости, а перед глазами, словно карты при раскладе пасьянса, одно за другим ложатся события, возбуждающие нелепые подозрения... На фотографии в альбоме во время командировки на Дальний Восток, - счастливо улыбающаяся Анна на лавочке рядом с молодым человеком, сотрудником института, который обнимает ее за плечи, а она с сияющей улыбкой склоняет кокетливо свою голову ему на плечо.... Павел катается с ней на лодке вдоль извилистой реки с густо заросшими берегами и Анна звонко заливается в счастливом смехе... А история с влюбленной парой: он - из Риги, она - из Ленинграда. Оба женаты. Приехали на совещание в Москву. Аня знает их по совместной работе. Они ей симпатичны. Она понимает их с полу слова. И, чтобы избавить от гостиничных проблем, приглашает их жить к себе на время, когда она со своим семейством будет отдыхать в деревне...
      " Нет, не могу иначе! - Володя вскочил с постели и стал нервно прохаживаться по комнате туда- обратно, - я должен ей все высказать. Именно сейчас. Иначе не могу. Три дня до приезда. Письмо... Удобней всего в письме. Дойдет, думаю за два дня".
      Сел за стол, написал первую строку и тут же почувствовал, как к сердцу подбирается червь сомнения.
      "Что ты делаешь? Остановись! Ты можешь все погубить. Ты потеряешь в ее глазах и на всю жизнь..."
      Опять погасил свет и лег, а сна ни в одном глазу.
      " Все- таки, нужно себя уважать. И если не воспользоваться удобным случаем, и молчать.... Мучиться будешь с этим камнем на шее всю жизнь. Ты не сможешь с глазу на глаз... Не хватит мужества смотреть ей прямо в глаза"
      Так этой глубокой беспокойной ночью родилось письмо, написанное в спешке одним духом, в страхе, что перед ним вдруг, каким то образом может появиться Аня и с выражением глубокого недоумения, словно лазерным лучом, поразить его огненным взглядом своих прекрасных глаз.
      Шустрик, привет!
      Я сошел с ума. Без удержу, денно и нощно думаю, пытаюсь тебя понять и не иначе, как насквозь! Зачем, спрашивается? Сам не знаю и не ведаю. Известно ведь: всю тайну узнать - любви не бывать. Не иначе, как мною овладела нечистая сила. Ничего с собой сделать не могу. Я обречен, видимо, навечно любить и мучиться в разгадке твоей магии.
      Так вот, не раскрывай ее, ни в коем случае не разглашай. Храни ее за семью печатями. Иначе наш светлый дом рухнет. А я готов прожить всю свою
      жизнь у твоих ног в нестерпимых, но прекрасных муках неведения и считать себя безмерно счастливым.
      Собственно говоря, зачем пишу и обнажаю свою слабость? Бога молю, чтобы это письмо пропало по дороге или опоздало. Но, нет же! Мне нужно именно сейчас и немедленно ощутить прочность нити между нами. Иначе, умереть можно. Так что пишу и надеюсь.
      Целую Вас В.
      После трудного дня с серьезными неурядицами, возникшими при стыковке электрокардиографа с блоком синхронизации, не хотелось сразу идти домой. Володя из естественного желания немного передохнуть остался сидеть за своим письменным столом, чтобы почитать свежий номер "Правды". Крупный заголовок на первой странице газеты возвещал о том, что распоясавшиеся израильские агрессоры, нагло вторгшиеся на территорию Египта, встретят заслуженный отпор миролюбивых народов. Было ясно, что столь смелые шаги маленького еврейского государства будут строго осуждены на фициальном уровне. Создалась тревожная и накаленная до предела атмосфера. Даже в кругу семьи порою возникали споры на эту тему.
      - Приветствую и поздравляю с хорошей погодой. Как жена, детишки, теща? - прогремел на ходу голос Левчука, энергично ворвавшийся в помещение с толстой книжкой подмышкой.
      - Привет, Петр, присаживайся.
      Пока Володя отвечал на приветствие, тот заглянул в газету и прочитал заголовок.
      - И ты, конечно же, принимаешь всю эту чушь за чистую монету?
      Володя, сидя в кресле, выпрямился.
      - Ну, как тебе сказать, дали им территорию, разрешили строить государство, а они...
      - Что "они"? "Они", "Им". Ты то кто? А твоя жена, дети, теща. Да я бы на твоем месте ходил после этого с гордо поднятой головой и лихо закрученным к верху хвостом. Кто теперь будет говорить, что евреи, если стреляют, то только из кривого ружья из-за угла, а победу добывали в Ташкенте? Я, человек без единой капли иудейской крови в жилах, но не могу скрыть восторга. Такой рывок. Всего за шесть дней разметать кучу арабский стран и захватить Синайский полуостров, восточный Иерусалим. Это же настоящий подвиг и высочайшее военное искусство! И это притом, что государству еще и двадцати лет не исполнилось!?
      - Тихо, тихо! Разошелся тут.
      - Так вот, я, пожалуй, посижу. Решил пожертвовать своим временем ради благородного дела. Просветить тебя хочу. Я ведь слушаю западное радио на английском. Ты же ничего не знаешь, кроме одной единственной, так сказать, правды, услышанной от своих идейных лидеров. И не только ты, а все твои соплеменники, живущие в Союзе. Ну, хорошо, образованный ты человек вроде. А вот, что ты знаешь об этом государстве, традициях еврейских, их прошлом? Их история - это ведь история всего человечества! Ты это понимаешь или нет? И именно поэтому я, человек, не имеющей никакого отношения к иудаизму, и народу, проповедующему его, еще студентом ИНЯЗ стал проявлять интерес к Ближнему Востоку.
      - Откуда ты взял, что я не знаю истории своего народа и не интересуюсь его судьбой? Его судьба, в какой то степени, может быть, и моя судьба, покривил душой Володя, чего не мог не заметить его друг, - И потом я всегда вправе не соглашаться или соглашаться с тем, что делают правители Израиля. Об этом, пожалуй, хватит. Пораскинул я мозгами и решил, как ты посоветовал, обратится в Институт проблем управления.
      Слава богу, появились у тебя некоторые признаки просветления. Кстати, только что был у Мейера. Закончил очень не простой перевод для него. Ну и матерьщинщик же наш Ученый секретарь. И страшный любитель всякой парнухи. С войны, говорит, такой. Потерял обе ноги, и, валяясь в госпиталях, от обиды на свою судьбу, стал ругаться по черному и, чтобы совсем не свихнуться, старался запоминать и записывать остроумные солдатские анекдоты. Настойчиво, с научным подходом собирал, сортировал по темам на разные случаи жизни и рассказывал их, отвлекаясь от фатальных мыслей. Хочешь, для разрядки один из них, который он мне сейчас рассказал.
      - Давай, так и быть.
      - Матрос ранен в бою. Осколок снаряда повредил мужское достоинство. Хирургу ничего не остается, как ампутировать часть его. Просыпается матрос после операции, посмотрел на то, что осталось и горько заплакал: " Что же вы, злодеи, меня не спросили. Там же татуировка была ... Такой во всем мире не сыщете". Сестра ему в ответ: " Осталась твоя татуировка. Успокойся и выздоравливай!" А матрос продолжает убиваться: " Горе то мое, горе! Что там осталось!?" Отвечает сестра: " Ну как же, красуется там " Поля" твоя.
      Смотри!". Матрос с горя печально завыл: " Дуреха ты медицинская! Какая тебе еще "Поля". Там было " Привет из Севастополя".
      - Здорово! Весьма сальный анекдот и без единого слова нецензурного. От души смеялся Володя.
      - Я пошел, - Петр поднялся со стула и будучи уже в дверях сказал: Чуть было не забыл. Звонил тебе доктор Семенов из 50-й больницы. Он тебя не застал и просил меня передать, чтобы ты обязательно ему позвонил в понедельник.
      Он бежал по перрону рядом с прибывающим поездом, а сердце в предчувствии желанной встречи готово было выпорхнуть на волю и опередить своего хозяина. Вагоны обгоняли его один за другим. Казалось, этому конца, и края не будет. Предстоящая счастливая минута долго играла с ним, желая как можно дольше оставаться таковой. Бесконечная вереница окон с мелькающими в них лицами представлялась ему совершенно пустой, лишенной смысла и содержания. Нетерпение с каждой минутой напрягалось и переходило в тревогу с нелепыми предположениями, - вдруг не достали билетов или опоздали на поезд... Пассажиры путались под ногами и выражали недоумение при виде проносящегося мимо них человека с взъерошенной головой и жадно ищущими, округленными глазами. Проводники, словно истуканы, стояли у открытых дверей тамбура и, как бы нарочно, закрывали своими широким фигурами весь проем, дабы не видно было, кто за ними стоит. Тормоза поезда уже начали визжать, и душа замирала в страхе потерять надежду.
      Накануне, весь вечер, он не находил в себе силы заняться чем то определенным. Сначала напросился к теще на кухню чистить картошку, шинковать капусту. Освободившись, пытался навести порядок на письменном столе. Рано лег спать. Но не спалось. Мысли несли на себе главное беспокойство. Оно не оставляло его до утра. Неоднократно прерывало сон. Письмо Ане... Почему он не может твердо решить для себя, что поступил правильно и больше не возвращаться к этому? Тем более, что дело уже сделано и ничего изменить уже нельзя. И, вообще, почему он придает столь важное значение нескольким наполовину завуалированным строкам в адрес своей собственной жены?
      Да и в целом, не раздувает ли он из мухи слона. Аня как была, так и осталась любящей и преданной ему женой. Полезно было бы ему подумать, не изменилось ли что - либо в нем самом? И то, что раньше казалось обычным, малозаметным, теперь лишает его покоя.
      Он пытался представить себе, как Аня отреагирует на сам факт появления письма. Пришел деревенский почтальон и вручает ей запечатанный конверт. Она смотрит обратный адрес... Крайнее удивление, сменяющееся беспокойством, испуг... Вскрывает конверт, извлекает листок, читает...
      Володя перевел дыхание и оглянулся. Сзади - еще с полдесятка вагонов. Громче завизжали тормоза, загромыхали сцепки. Нахлынувший на окружающее пространство привокзальный грохот и шум, оказался не в силах перекрыть два желанных, родимых, звонких детских голоса:
      - Папа, Па-поч-ка! Мы здесь!!!
      В проеме вагонного окна две продолговато круглые светлые головки арбузики. Мальчишки приветливо машут руками. Мама между ними. В улыбке верно преданная радость встречи, зазывающая к себе, под сень фантастически очаровательных глаз.
      В следующую минуту он уже вихрем продирался по проходу в вагоне навстречу проводнику, пассажирам, чемоданам, не обращая никакого внимания на возмущенные взгляды и крепкие словечки. Первое купе, второе..., четвертое, пятое. Вот, наконец. Сходу обнимает всех сразу. Писк, хохот, шум невообразимый. Целует по несколько раз каждого в отдельности. Ребята что то пытаются ему сказать, спросить, объяснить. Аня: Как ты? За неделю, без меня и уже похудел. Как мама, Ева? Что у тебя на работе? Мне не звонили? А письма?
      На секунду ему удалось совладать собой. Кинул испытующий взгляд на жену. Кроме лучезарного счастья, что все они вместе и им хорошо и весело, ничего, вроде. Ни тени, ни намека на недовольство, насмешку или раздражение. Видно, не получила письмо. Не дошло. Не успело дойти. Ну, и, ладно.
      " Оно , конечно, до поры до времени, - съязвил про себя Володя, Вернется назад и может попасть ей в руки".
      А может, получила и отнеслась к этому с совершенным безразличием. Эта мысль его больно уколола.
      "Что - то Анька еще спрашивает", - мелькнуло в его возбужденной голове.
      - А из поликлиники, с моей работы? Результаты обследования. Мне скоро оформлять поездку во Францию. Не было ничего? Слава богу. Значит, все в порядке.
      Действительно, ничего не поступало. Ни письма, ни звонка.
      А дальше всю дорогу в метро, автобусе все говорили одновременно, перекрикивали и перебивали друг друга, с восторгом обсуждали перипетии пребывания в деревне. Впечатлений было столько, что рассказы и споры продолжались и дома. Этому способствовали бесконечные бабушкины вопросы.
      - А ягоды в лесу собирали? - спросила Алешку бабушка Поля.
      - Что ты, бабуленька, тоже мне скажешь! Еще как! Дядя Павло повел нас на солнечную поляну в лес, а там вся земля усеяна земляникой и черникой. Мы там ели, ели прямо от пуза и чуть животы не разболелись. И сюда привезли. Пошли, бабушка, на кухню и мы тебе покажем. Целая корзина
      - Давай лучше расскажем бабушке про озеро, - Заорал Стасик, нетерпеливо дергая брата за рукав.
      - Сам и расскажи, - рассердился Алеша и тут же сам поменял разговор, Бабуля, в лесу там темно, страшно. И озеро за кустами в глубокой яме. А над ним - туман. И сидит там под водой страшный дракон. Его все рыбки боятся. Один только змей его может сначала, ужалить, а потом победить...
      - А на речке было соревнование, - перебил разговор Стасик.
      - Какое? - спросил отец.
      - Кто больше рыбок поймает.
      - И что же?
      - Больше всех поймали мы с дядей Павло.
      - С одной удочкой?
      - Я все время шепотом кричал ему, что клюет. Он дергал и вытаскивал.
      - А мама тоже рыбку ловила?
      - Мамка все время издевалась над нами, - заявил Алешка с серьезным видом.
      - А вот и нет. Совсем не издевалась, - заступился за маму Стасик.
      - Нам внизу у воды было прохладно, а мамка лежала на травке наверху над обрывом, грелась на солнце и книжку читала, - объяснил Алеша.
      - Не издевалась мамка совсем! - Крикнул Стасик. - Она просто кричала нам, чтобы подняться к ней и погреться.
      - Погреться!? - Алеша с опаской поглядывал на мать, и не желал сдаваться, - Мамка сверху кричала нам, чтобы бросили ловить никому не нужную несчастную мелюзгу, которую никто кушать то не будет.
      - Это просто ужасно! - Володя вопросительно посмотрел на стоящую рядом с ним улыбающуюся жену и обнял ее за плечи.
      Алешка решил дело довести до конца, и доказать свою правоту:
      - А когда дядя Павел стал жарить рыбку, мамка сказала, что очень вкусно пахнет, и стала есть вместе с нами.
      - Это уже есть сущее безобразие и за это мы сейчас накажем маму, Володя принял нарочито серьезный вид и не на шутку напугал Стасика.
      - Не надо наказывать мамку!
      Стасик бросился к папе, но опоздал. Володя одним махом подхватил жену и посадил ее наверх на не очень высокий, недавно купленный рижский шкаф. Аня только успела взвизгнуть. А Стасик подошел к шкафу, поднял голову к верху, увидел улыбающуюся маму и задал ее вопрос:
      - Мама, мамочка, тебе там хорошо или плохо?
      Аня обвела всех присутствующих коварным, торжествующим взглядом. Она явно что - то замышляла.
      - Сейчас, - заговорила она на распев и в растяжку, - мы попросим папу, чтобы он меня снял.
      - И не подумаю! - Володю настолько увлекла эта игра, что он не в состоянии был чего - либо заподозрить.
      - И не подумаешь!? - Прищуренные глаза и хитрая улыбка обещали неожиданный ход.
      Правой рукой Аня изобразила круговой жест фокусника. Потом, затягивая явно время, запустила руку в кармашек своего неснятого еще с приездом платья. Еще раз, и не торопясь, она обозрела всех присутствующих. Подождала немного и пронизывающим взглядом остановилась прямо на Владимире.
      - Итак, раз уж решили оставить меня здесь, приступаем к делу.
      И медленно вытаскивая что то из кармашка, громко произнесла:
      - Всем, всем, всем, кто тут присутствует, заявляю, что один из вас хотел бы, чтобы я была создана из... Чего вы думаете? Из стекляшки, стеклышка. Насквозь прозрачного. Да, да, и совсем чтобы видно было, что творится у меня внутри. А там ведь - душа. Заглянул в душонку, дернул за ниточку и...
      Володя слегка побледнел. Он не отрывал своего взгляда от Аниной руки, запущенной в кармашек.
      - Стой! Сдаюсь. - произнес он громко и направился к ней.
      Потом они стояли вплотную лицом к лицу. Он нежно гладил пышные ее волосы и заглядывал в глаза с чувством человека сраженного, но счастливого. Эта минута повторила сладость того самого незабываемого первого поцелуя, соединившего их тогда, много лет тому назад, навсегда и с первого взгляда. И была она звездной минутой. Она сфокусировала в себе все то, чем наделил их бог и то, что они сумели постичь сами.
      В непрерывном, неустанном стремлении к познанию, душевному обогащению, созиданию они день за днем оттачивали свое уменье радоваться земной красоте и щедрости, отдавать дань выдающимся человеческим творениям, восхищаться чудом становления детей, с наслаждением отдаваться труду и бережно любить друг друга.
      В коловороте повседневной жизни им некогда было призадуматься над бренностью всего сущего на Земле, и это прекрасное их восхождение казалось им естественным и вечным.
      Засыпая поздним вечером, Володя неоднократно пытался вспомнить, что то важное, связанное с предстоящей Аниной командировкой. Но ему это не удавалось. Оно, это "что то" оставалось в тени, где то там, в глубине и полумраке сцены, ждало своего выхода. Беспокоило, тревожило и не давало себя раскрыть. И только на следующий день, по дороге на работу, вспомнил, - не забыть позвонить доктору Семенову. Временами Володя обращался к нему за консультацией по медицинским вопросам. Но сейчас инициатива шла с его стороны. Это давало повод для беспокойства.
      Конец первой части.
      1 Бог сна
      2 Имена собак, которые первыми побывали в космосе.
      3 Чешский писатель и общественный деятель.