Бог, что это такое?

На «Улице Спинозы» гость из Лондона ставил трудные и волнующие вопросы: о боге, о природе связи, существующей между человеческой душой и телом, о принципах философии Декарта и Бэкона. Молодой, двадцатидевятилетний мыслитель не уходил отответа.

— Бог сегодня в центре внимания философии, — сказал Спиноза. — Сумеет ли она освободиться от пут религии и пойти своей дорогой, дорогой разума, или она и впредь будет служанкой теологии? Бог стал предметом спора, дискуссий. Самый факт, что о нем заговорили, что он взят под микроскоп философских наблюдений, говорит об антиклерикальном настроении науки и эпохи. С этого момента гибель религии и ее центральной идеи неотвратима. Ей уже приходится защищаться от Коперника, Галилея, Бруно. Противники свободной мысли уже теперь держат ответ. Религия ищет поддержки у философии,

— И находит? — спросил Ольденбург.

— Вы желаете, — в ответ сказал Спиноза, — чтобы я указал вам ошибки, которые усматриваю в философии Декарта и Бэкона? Хотя и не в моих привычках раскрывать чужие заблуждения, однако хочу и в этом вопросе исполнить ваше желание.

Ольденбург в вежливых словах выразил свою благодарность.

— Первая и самая важная ошибка заключается в том, — добавил Спиноза, — что оба они очень далеки от понимания первопричины и происхождения всех вещей.

— Это серьезный упрек, — заметил Ольденбург.

— Разумеется, — сказал Спиноза. — Декарт освободил свой дух от традиционной схоластики, глубоко погрузился в мышление и открыл большие просторы, наметил перспективы. Его метод познания природы заслуживает лучших похвал. Поистине велик Декарт. Мы ему очень обязаны. Но свой ум он все же не освободил от всех предрассудков, от обычного понимания природы.

— Что вы имеете в виду? — допытывался Ольденбург.

— Декарт, — пояснил Спиноза, — исходил из двух независимых друг от друга начал бытия. Две субстанции, учил он, образуют мир. Одна из них телесна, другая — духовна. Они не взаимодействуют. Как же так? Если субстанции не общаются, то как быть с единством материи и духа? Ведь человек — реальное воплощение единства тела и души. Кто же творец нашей природы? Хитрый обманщик? Чтобы выпутаться из этих противоречий, Декарт поставил над субстанциями бога, который сверхъестественным образом направляет согласное их действие. Бог культа и догматики, костра и плахи. С этим согласиться нельзя. Никаких двух субстанций, никакого бога, призванного оказывать динамическую помощь покоящимся и независимым субстанциям! Гармония мира, реальная, объективная в единой и единственной природе!

«Какая всеиспепеляющая страсть, какое величие мыслей!» — подумал Ольденбург.

— Что же вы подразумеваете под богом? — спросил он.

— Я не так отделяю бога от природы, — ответил Спиноза, — как это делали все известные мне мыслители. По учению любой религии, бог — это отдельная и отличная от природы сущность, обладающая свойством личности, создавшая однажды по доброй воле мир и все живое из ничего и постоянно управляющая вселенной и поведением людей. Религия признает бога, стоящего над природой. Нелепее такого представления я не знаю. Я определяю бога совсем иначе. Он — существо, состоящее из бесчисленных атрибутов, из которых каждый в высшей степени совершенен в своем роде. При этом прошу учесть следующее: во-первых, в природе не может быть двух субстанций, которые не различались бы своею сущностью; во-вторых, никакая субстанция не может быть произведена, ибо существование принадлежит к сущности субстанции; в-третьих, каждая субстанция должна быть бесконечна или в высшей степени совершенна в своем роде. Как только это будет усвоено, — закончил Спиноза, — вы легко поймете, славнейший муж, общее направление моей мысли, если вы только при этом будете иметь в виду мое определение бога.

Спиноза обратил внимание своего слушателя на необходимость усвоения его определения бога. В самом деле, о двух бесконечных субстанциях мыслить невозможно, и если субстанция никем не создана, то, стало быть, она одна и существует. Она существо, которое состоит из бесчисленных атрибутов (качеств), из которых каждый бесконечен или в высшей степени совершенен.

Вывод: бог есть природа или субстанция.

— Почему, однако, люди измышляют сверхъестественные силы, надмировые существа, именуя их богами? — спросил Ольденбург.

— Боготворство объясняется формулой: люди судят обо всем по себе, — пояснил философ. — Так как люди находят в себе и вне себя немало средств, весьма полезных, как-то: глаза для зрения, зубы для жевания, растения и животных для питания, солнце для освещения, море для выкармливания рыб и т. д., то отсюда и произошло, что они смотрят на все естественные вещи как на средства для своей пользы. Они знают, что эти средства ими найдены, а не приготовлены ими самими, и это дает им повод верить, что есть кто-то другой, кто приготовил эти средства для их пользования. В самом деле, взглянув на вещи, как на средства, они не могли уже думать, что эти вещи сами себя сделали таковыми. Но по аналогии с теми средствами, которые они сами обыкновенно приготовляют для себя, они должны были заключить, что есть какой-то или какие-то правители природы, одаренные волей и свободой. О характере этих правителей они судят по своему собственному.

— И люди по аналогии с собственной природой, — добавил Спиноза, — приписывают богам человеческие качества: гнев и милость, любовь и ненависть, радость и печаль. Посмотрите, прошу вас, — воскликнул Спиноза, — до чего дошло! Среди стольких удобств природы люди должны были обнаружить также немало и неудобств, каковы бури, землетрясения, болезни и т. д., и предположили, что это случилось потому, что боги были разгневаны понесенными ими от людей обидами или погрешностями, допущенными в их почитании. И хотя опыт ежедневно говорил против этого и показывал в бесчисленных примерах, что польза и вред выпадают без разбора как на долю благочестивых, так и на долю нечестивых, однако же от укоренившегося предрассудка люди не отстали.

Спиноза доверительно сообщил Ольденбургу, что он обдумывает «особый трактатец», в котором центральное место займет вопрос о тождестве бога и природы, о том, каким образом вещи начали существовать и в какого рода зависимости они находятся от первопричины.

— Но, — говорил философ, — я откладываю этот труд в сторону, так как еще не имею определенного решения касательно его издания. Я боюсь, как бы нынешние теологи не почувствовали себя оскорбленными и не набросились бы на меня с обычною для них ненавистью, — на меня, которого так страшат всякого рода ссоры.

— Я решительно посоветовал бы вам не скрывать от ученых тех результатов, которых вы достигли в философии благодаря проницательности вашего ума и вашей учености. Опубликуйте их, — настоятельно рекомендовал Ольденбург, — какой бы визг ни подняли посредственные теологи.

— Вы говорите, «посредственные теологи». Да разве только они? Любые теологи «поднимут визг», пользуясь вашим выражением, — сказал Спиноза, — и те, которые постулируют бога, помещая его в заоблачный мир, и смотрят на него как на вершителя судеб природы и человека.

— Ваша мудрость, — подчеркнул Ольденбург, — позволит вам изложить ваши мысли и взгляды с возможной умеренностью. Все прочее предоставьте судьбе. Достойнейший муж, отбросьте всякий страх и опасение раздражить разных ничтожных людишек нашего времени. Уже достаточно угождали невежеству и ничтожеству. Распустим паруса истинной науки и проникнем в святилище природы глубже, чем это делалось до сих пор.

На основании бесед Спинозы с Ольденбургом и первых писем к нему мы можем заключить, что начальный период становления философии Спинозы был завершен. К этому времени он критически переоценил приобретенные в школе Эндена и в кругу коллегиантов знания, выработал основные принципы нового мировоззрения и был полностью подготовлен к самостоятельному проникновению «в святилище природы», освобожденной от мистики и сверхчувственных сил.

Суверенитет разума

Первый труд Спинозы, связанный с Рейнсбургом, — это «Трактат об усовершенствовании разума». В нем все ясно, как луч солнца. Трактат содержит кое-какие автобиографические данные, по которым можно прочесть всю партитуру пройденного пути философа. Развивая мысль «Краткого трактата» о суетности богатства и любострастия, Спиноза в новом произведении ссылается на опыт, на практику капиталистического города. Наблюдения жизни Амстердама вызывали в нем отвращение как к ничтожеству и спеси аристократов, так и к стяжательству и корыстолюбию купцов. Буржуазный быт Голландии, заменивший устои средневековья, породил основы, извращающие человеческую природу и превращающие жизнь в постоянное страдание.

Спиноза стоял у колыбели буржуазного общества и угадал последствия «чистогана», безжалостно превращающего «личное достоинство человека в меновую стоимость». Все идет вкривь. Все склоняются перед золотым идолом. Но золотой телец, который самодержавно царил над людьми в век капиталистического накопления, не стал кумиром Спинозы. Его идеал — философия, верно выражающая сущность и единство природы, формирующая человека — господина своих страстей, направляющая сознание на путь глубокого и истинного отражения первопричины и ее существенных связей со всеми вещами.

(Шeкспир, «Тимон Афинский»)

Многие страницы «Трактата об усовершенствовании разума» с вдохновенной силой отвергают любострастие, славу и богатство, показывая, «сколько бед и горестей идет за ним вослед». Любострастие, оно так сковывает помыслы, что препятствует думать о другом; «между тем за вкушением этого следует величайшая скорбь, которая хотя и не связывает духа, но смущает и притупляет его». Есть много примеров, когда люди претерпевали преследования и даже смерть ради богатства. Немало примеров и того, как ради достижения или удержания пустой славы люди шли на любые жертвы.

Подводя итоги амстердамской жизни, Спиноза говорит, что и он был во власти общепринятых представлений о радостях жизни. Действительно, я видел, рассказывает он, что «нахожусь в величайшей опасности и вынужден изо всех сил искать средства помощи... Так больной, страдающий смертельным недугом, предвидя верную смерть, если не будет найдено средство помощи, вынужден всеми силами искать это средство, хотя бы и недостоверное, ибо в нем заключена вся его надежда».

Что же толкает людей в погоню за желтым дьяволом? Спиноза вновь, как в«Кратком трактате», обращается к проблеме любви. Он полагает, что «все счастье и несчастье заключено в одном, а именно в качестве того объекта, к которому мы привязаны любовью».

Любовь — основа всякого стремления. Вне любви нет никаких душевных движений, истины, гармония мысли и объекта. Но любовь «к вещи преходящей» несовершенна. Она сковывает дух, вызывает печаль и грусть, парализующие активность и волю людей. Наоборот, любовь «к вещи вечной и бесконечной окрыляет дух, побуждает к действию и совершенству», а этого должно сильно желать и всеми силами добиваться. Такая любовь есть любовь разума, устремленного к обобщенному познанию единства всего реального. Интеллектуальная любовь — это побуждение, неотвратимый зов к постижению истинного счастья и высшего блага. «Чтобы правильно понять это, — говорит автор „Трактата об усовершенствовании разума“, — нужно заметить, что о добре и зле можно говорить только относительно, так как одну и ту же вещь можно назвать хорошей и дурной в различных отношениях, и таким же образом можно говорить о совершенном и несовершенном. Ибо никакая вещь, рассматриваемая в своей природе, не будет названа совершенной или несовершенной, особенно после того, как мы поймем, что все совершающееся совершается согласно определенным законам природы... Все, что может быть средством к достижению этого, называется истинным благом, высшее же благо — это достижение того, чтобы вместе с другими индивидуумами обладать такой природой».

Совершенствование разума открывает путь к воспитанию человеческой природы, объятой интеллектуальной любовью, стремлением к познанию единства, которым «дух» связан с объективным миром. Гармоническая целостность учения о вселенной, стройная согласованность философии и природы, предполагает знание законов мира и образование такого общества, при котором «как можно легче и вернее» многие пришли бы к выводу о необходимости всю силу духа своего направить на раскрытие законов, управляющих природой и человеком.

Отказ от «вечных и незыблемых ценностей» мещанства и буржуазного блага дал повод филистерам рисовать Спинозу в виде бездушного и холодного созерцателя. Но такой портрет философа — вымысел, Он полностью расходится с реальным образом Бенедикта Спинозы, с сыном революционной эпохи, умевшим последовательно отстаивать свое учение и бороться за торжество своих взглядов. Воинствующим поборникам наживы и грабежа, душителям свободы, справедливости и правды Спиноза заявил: «Я не мешаю другим делать наживу целью своей жизни, но пусть и мне будет дозволено жить сообразно с истиной».

В «Трактате об усовершенствовании разума» Спиноза выступает как пламенный пропагандист опытного изучения природы, живой научной мысли и неограниченных прав разума. Вырвавшись из мрачного плена религии, опьяненный солнцем разума, Спиноза становится глашатаем гуманизма, подлинной любви к человеку, упоенному природой и поднимающемуся с помощью материалистической философии к вершинам счастья и совершенства.

Как известно, Декарт положил в основу бытия разум, являющийся исходной позицией его философии. «Я мыслю — стало быть, существую». Спиноза же был глубоко убежден в существовании природы, основы основ всего живого и реального, в том числе и разума. Мышление, по Спинозе, не пустое умствование, а содержательное воспроизведение мира в понятиях.

Разум — это безграничная способность человека проникать в глубь природы, раскрывать ее сокровенные тайны и законы. Разум — это вечная жажда знания, утолить которую до конца невозможно. Невозможно потому, что объект знания — бесконечная, абсолютная, могучая и неисчерпаемая природа.

В «Кратком трактате» Спиноза полагал, что ограниченный разум человека не в состоянии познать безграничную вселенную. Он писал: «1. Существует бесконечное число познаваемых вещей. 2. Конечный ум не может понять бесконечного».

В «Трактате об усовершенствовании разума» Спиноза заявляет, что конечный ум можно и должно врачевать, совершенствовать, а это приближает его к природе вещей и дает ему возможность в бесконечном многообразии мира уловить единство и сущность.

Спиноза подчеркивает, что ум человека совершенствуется не пассивно, а в процессе познания и покорения природы, «Здесь дело обстоит так же, — поясняет автор трактата, — как и с материальными орудиями... Чтобы ковать железо, нужен молот, необходимо его сделать; для этого нужен другой молот и другие орудия; а чтобы их иметь, также нужны будут другие орудия, и так до бесконечности; таким образом, кто-нибудь мог бы попытаться доказать, что у людей нет никакой возможности ковать железо. Но подобно тому, как люди изначала сумели природными орудиями сделать некоторые наиболее легкие, хотя и с трудом и несовершенно, а сделав их, сделали и другие более трудные, с меньшим трудом и совершеннее, и так постепенно переходят от простейших работ к орудиям и от орудий к другим работам и орудиям и дошли до того, что с малым трудом совершили столько и столь трудного; так и разум природной силой своей создает себе умственные орудия (instrumenta intellectualia), от которых обретает другие силы для других умственных работ, а от этих работ — другие орудия, то есть возможность дальнейшего исследования, и так постепенно подвигается, пока не достигнет вершины мудрости».

Провозглашая безграничную мощь человеческого ума, Спиноза едко высмеивал скептиков, людей, глубоко пораженных «духовной слепотой от рождения или вследствие предрассудков».

«Трактат об усовершенствовании разума» — восторженный гимн всесилию интеллекта, его могуществу и способностям дать истину, рисовать картину мира, изображающую реальную действительность, ее существенные стороны и закономерности.

Трактат, к сожалению, не был закончен. Он обрывается на положении о том, что «ложные и выдуманные идеи» ничему не могут нас научить. И мы ничего не знали бы о трактате, если бы друзья Спинозы не издали его вскоре после смерти философа. В коротеньком «Предуведомлении читателю» они писали: «Автор всегда имел намерение окончить его, но его задержали другие дела, и, наконец, он умер, так и не успев довести свой труд до желанного конца. Заметив, что он содержит много хороших и полезных идей, которые, несомненно, могут втой или иной степени пригодиться каждому, кто искренно стремится к истине, мы не хотели лишить тебя его»,

Какие «другие дела» отвлекали Спинозу от завершения своего трактата?

Много труда и работы мысли Спиноза потратил в селе Рейнсбург на обдумывание своей философии (Спиноза об этом говорит в примечаниях к трактату и пишет слово «философия» с прописной буквы). Под «своей философией» Спиноза подразумевал «Этику» — центральное и основное произведение, которому он посвятил двенадцать лет жизни. «Этика» целиком поглощала его и отвлекала от других работ.

Наряду с первыми записями, аксиомами и теоремами, вошедшими в «Этику», Спиноза читал лекции одному студенту по философии Декарта. Студента звали Иоганн Казеариус. Учился он на философском факультете Лейденского университета, а жил в селе Рейнсбург в одном доме со Спинозой. Декарта в университете изучать нельзя было. Правительство Голландии запретило читать курс о «Началах философии» французского мыслителя. Казеариус просил Спинозу пополнить его знания своими беседами. Преданнейший друг — коллегиант Симон Иостен де Врис 24 февраля 1663 года писал из Амстердама «славнейшему мужу Бенедикту де Спинозе»:

В ответ на это письмо Спиноза в конце февраля 1663 года писал: «Ученейшему Симону де Врису»:

Из этой переписки легко заметить, что, излагая Казеариусу учение Декарта, Спиноза «свою философию» от него скрыл: слишком он юн и неустойчив и скорее стремится к новизне, чем к истине.

Студент прослушал курс лекций только по второй части книги Декарта «Начала философии». (Спиноза пишет «Принципы Декарта».) В апреле 1663 года Спиноза отправился в Амстердам. «Там[31], — пишет Спиноза, — некоторые друзья обратились ко мне с просьбой, чтобы я сделал для них копию одного трактата, содержащего в кратком изложении вторую часть «Принципов Декарта», доказанную геометрическим способом, а также краткое изложение важнейших проблем метафизики. Трактат этот был продиктован некоторое время тому назад одному юноше[32], которому я не желал открыто преподавать моих собственных мнений. Затем друзья мои попросили меня, чтобы я как можно скорее изложил тем же методом и первую часть «Принципов». Чтобы не противиться друзьям, я немедленно приступил к выполнению этого. В две недели работа была готова, и я передал ее друзьям, которые в конце концов попросили меня, чтобы я разрешил им издать все это. Они без труда получили мое разрешение под тем, однако, условием, чтобы кто-нибудь из них в моем присутствии украсил мою работу более элегантным стилем и снабдил ее небольшим предисловием, предуведомляющим читателей, что я разделяю не все, что содержится в этом трактате, так как я изложил в нем немало такого, что совершенно противоположно моим собственным воззрениям. Все это должно было быть пояснено на одном или двух примерах. Исполнение всего этого взял на себя один из моих друзей, который наблюдает за изданием этой книжки. Вот это-то и задержало меня на некоторое время в Амстердаме».

Какая удивительная энергия: в течение двух недель был завершен труд, излагающий основные философские позиции Декарта!

Друзья Спинозы слово сдержали. Лодевейк Мейер написал предисловие, иллюстрируя несколькими примерами принципиальные расхождения между автором книги и французским мыслителем по коренным вопросам философии.

Пример первый. Декарт, «не приводя доказательства, — сказано в предисловии, — допускает, что человеческая душа безусловно мыслящая субстанция. Между тем наш автор считает, что существование мысли становится необходимым, как только человеческое тело начинает существовать».

Декарт, следовательно, — идеалист, Спиноза — материалист.

Пример второй. Декарт допускает, что кое-что «превосходит человеческое понимание». Спиноза же утверждает, что «самое высокое и самое тонкое» может быть точно и ясно понято и даже объяснено.

Иными словами, Декарт принижает разум, Спиноза возвышает его. Поэтому, подчеркивает Мейер, «изложенные Декартом основания наук и то, что он на них построил, недостаточны, чтобы распутать и разрешить все затруднительные вопросы, возникающие в метафизике (читай: в философии, — М. Б.), но необходимы еще другие для того, чтобы поднять наш разум на вершину познания».

Последователи, друзья и ученики Спинозы, познакомившись в рукописи с его изложением философии Декарта, поняли, что их учитель отвергает заблуждения, освобождает разум от слепого подчинения авторитетам и совершает великое, святое дело во имя свободы мысли и человека. Они убедились, что Декарт не произвел на свет божий, а только вызвал к жизни учение Спинозы.

«Великий гений, — писал Гейне, — образуется с помощью другого гения не столько ассимиляцией, сколько посредством трения. Один алмаз полирует другой. Точно так же философия Декарта ни в коем случае не породила философию Спинозы, а лишь способствовала ее появлению. Поэтому мы вначале встречаемся у ученика с методами учителя, это большое достоинство. Затем у Спинозы, как и у Декарта, мы обнаруживаем аргументацию, заимствованную у математики. Это большой порок. Математический метод изложения придает Спинозе жесткую форму. Но она подобна жесткой скорлупе миндаля: тем отраднее ядро».

Ян Боуместер в сочинении, помещенном на заглазном листе «Основ философии Декарта», выразил восторг последователей спинозизма в следующих стихах:

К книге

Мы знаем, что Спиноза охотно согласился печатать «Основы», хотя в них почти отсутствовали его собственные воззрения.