Друзья-коллегианты

Богатейшая голландская буржуазия создавала новую культуру, несовместимую с феодальной идеологией, опутанной церковными догматами и культом. Живопись, театр, литература, выражая интересы нового общественного класса, находились в оппозиции церкви. Появились центры новой общественной мысли, не связанные со старыми католическими университетами и враждебно настроенные к религии. В дом бюргера входила светская книга, вытеснявшая священное писание.

Однако в XVII веке Библия все еще играла значительную роль в борьбе новых идей против духовной диктатуры церкви.

В стране действовало общество коллегиантов[16], защищавшее свободомыслие и гуманизм. С Библией в руках члены этого общества выступали против ортодоксов-кальвинистов, жестоко преследовавших вольнодумство, радость и смех. Коллегиантам ненавистен был Кальвин, его суровые и мрачные нормы жизни, жестокость его учения и религиозный террор. Им были известны злодеяния «женевского папы», по приказу которого после ужасных пыток отрубили голову Жаку Грюэ за то, что он «богохульствовал в письмах, высказывал сомнение в боговдохновенности Библии и бессмертии души, сочинял вольнодумные стихи и старался подорвать авторитет церкви». Не могли они забыть и испанца Микаэля Сервета, которого по распоряжению Кальвина арестовали, приговорили к смертной казни и заживо сожгли за то, что он «допустил нападки на таинство святой троицы». Коллегианты любили жизнь и искусство, умели жить не только умом, но и сердцем, боролись, строили и побеждали. Из учения Кальвина они приняли только принцип абсолютного предопределения, ибо согласно этому принципу успехи и неудачи человека определяются не происхождением, а исключительно его способностями, предусмотренными господом богом.

Коллегианты — буржуа и дети буржуа. Их вполне устраивало кальвинистское учение о предопределении, так как в нем они улавливали божественную санкцию своей предпринимательской деятельности, актам купли и продажи, капризам капиталистического рынка, зависящим от милосердия неведомых, стихийных сил.

Впервые коллегианты появились в 1619 году в селении Рейнсбург, расположенном вблизи университетского города Лейдена. Поэтому поначалу их называли рейнсбуржцами. Организаторами коллегиантов были братья Кодде. Они учили: попы творят зло, образуя касту; священнослужители всеми правдами и неправдами охраняют свои привилегии и экономические интересы, объявляют еретиком любого верующего, пытающегося понять Библию своим собственным умом. «Долой церковь и попов! Люди, — призывали братья Кодде, — собирайтесь в частные дома и там читайте священное писание! И этим вы будете спасены и угодны богу!»

Додрехтский синод ополчился против рейнсбуржцев, руководители были заточены в тюрьму. Но в 1648 году «сектанты» вновь организовались, на сей раз в Амстердаме. На улице Линденграхт, в доме Корнелиуса Мормана можно было видеть, как по воскресным дням собирается группа молодых людей — коллег, увлеченно изучающих Библию и философию.

Спиноза с ними познакомился в 1655 году. Тогда в руководящий состав общества входили богатый купец Симон Иостен де Врис, врач и литератор Лодевейк Мейер, купец и издатель Ярих Иеллес, коммерсант и публицист Питер Баллинг, врач Ян Боуместер, книгоиздатель и книготорговец Ян Риувертс, коммерсант Петер Саррариус и поэт Жан Зет. За малым исключением они впоследствии составили амстердамский кружок по изучению философии Спинозы и способствовали распространению его учения.

Девизом всех этих людей был «Nil volentibus arduum!», то есть «Нет преград стремящемуся!».

Будучи еще учеником школы Франциска ван ден Эндена, Спиноза обнаружил свои исключительные дарования. Опытный педагог, умный и проницательный Энден разгадал в юноше личность необыкновенного таланта и красоты. Он полюбил его и гордился им.

Широкая политическая деятельность Франциска ван ден Эндена вызывала симпатии передовых людей Нидерландов. В родном городе он был властелином княжества науки и искусства. Это он ввел Спинозу в круг наиболее образованных и мыслящих людей Амстердама. Коллегианты дружелюбно встретили Спинозу, и вскоре он стал их идейным вождем. Иначе и не могло быть. Люди, жаждущие познать истинный смысл священного писания, не могли не поставить во главе своего общества Спинозу — блестящего знатока Библии со всеми нагромоздившимися вокруг ее текстов богословскими комментариями.

Можно с уверенностью сказать, что до появления Спинозы в обществе коллегиантов члены его с благоговейным трепетом произносили и толковали стихи Писания. С приходом юного мыслителя отношение коллегиантов к Библии начинало приобретать иной характер.

Осторожно, с тактом и умением Спиноза стал давать своим новым друзьям своеобразные уроки «закона божия». Эти уроки раскрыли им глаза на подлинное, земное содержание так называемых «богооткровенных» письмен.

Откровение? Что это такое?

Долго и тщательно готовился Спиноза к ответу на этот вопрос.

В начале февраля 1656 года в доме Мормана собрались почти все коллегианты города. Они пришли послушать лекцию своего наставника и друга.

Вдумчивый и спокойный Спиноза начал свою лекцию словами: «Откровение, или пророчество, учит Библия, есть известное познание о какой-нибудь вещи, открытое людям богом. Каким же способом, — задал вопрос Барух слушателям, — бог открылся людям, пророкам? — И, не дожидаясь ответа, сказал: — Если мы пересмотрим священные свитки, то увидим, что все, что бог открывал пророкам, было открыто им в словах, или в образах, или тем и другим способом, это подтверждается текстом библейской книги Числ (глава 12, стихи 6 и 7), гласящим: „Если кто из вас будет пророком божиим, то я буду открываться ему в видении, в снах буду говорить с ним“. Стало быть, коль скоро пророки воспринимали божественное откровение при помощи воображения, то они, несомненно, могли воспринимать многое, что находится вне границ разума. Иначе говоря, откровение, по свидетельству самого Ветхого завета, есть плод воображения. А вообразить можно все что угодно. Ибо из слов и образов можно гораздо больше составить представлений, нежели из одних тех принципов и понятий, на которых зиждется наше естественное познание.

— Выходит, — отметил один из слушателей Спинозы, — что естественное познание гораздо выше откровения?

— Конечно, — ответил Спиноза. — Только разум, естественный свет, способен познать природу, ее могущество и законы. «Откровение божие», «повеления» и другие подобные слова маскируют или выражают человеческое невежество. Авторы Библии обыкновенно относили к богу все, что превосходило их понимание, и естественных причин чего они в то время не знали.

Итак, — заключил со свойственным ему юмором Спиноза, — коль скоро необыкновенные дела природы называются делами божиими, а деревья необыкновенной величины — божиими деревьями, то не удивительно, что в первой книге Библии люди очень сильные и большого роста, несмотря на то, что они нечестивые грабители и блудодеи, называются сынами божиими.

Самый рассудительный из коллегиантов, Лодевейк Мейер, сказал:

— Дорогой Спиноза, слушая вас, я заключаю, что пророчество и откровение — дело весьма сомнительное.

— Несомненно, — подтвердил Спиноза. — Обратите внимание, — прибавил он, — пророчество само по себе не содержит никакой достоверности, поэтому пророки, по словам самого Ветхого завета, нуждались в знамении. Гедеон, например, так прямо и просит бога: «И сделай мне знамение, чтобы я знал, что ты говоришь со мной». Пророческая достоверность вымышленная, фантастическая! Откровение поэтому уступает естественному познанию, которое не нуждается ни в каком знамении, но содержит в себе достоверность на основании своей природы. Математика и опыт — вот подлинные основания достоверного, естественного, разумного, живого познания.

Выдающийся ум Спинозы, смело критикующий твердо установленное мнение о богооткровенности Библии, уже нельзя было остановить. О самостоятельные мысли философа разбивались все предрассудки, сложившиеся вокруг священного писания в течение многих веков.

— Итак, друзья, — продолжал Барух, — хочу вам сказать несколько слов о характере откровения. В Библии пророчество всецело подчинено темпераменту, воображению и воспитанию пророка. Если пророк был человек веселый, то он «открывал» победы, мир и все, что побуждает людей к радости; наоборот, если пророк был меланхолик, то ему были «открываемы» войны, наказания и всякие беды. Если пророк был селянином, то ему представлялись быки и коровы, если воином — полководцы, войска, если он был царедворцем — царский двор. Волхвам, например, верившим в астрологические бредни, рождение Христа было открыто тем, что они вообразили звезду, взошедшую на востоке. Выходит, что, смотря по эрудиции и способностям пророка, бог бывает изящен, точен, суров, груб, многоречив и темен.

Уже на школьной скамье в училище «Древо жизни» я понял, — подчеркнул Спиноза, — что границы постигнутого, очерченные богословием, очень тесны. Попробуем поднять тайную завесу слов «всевышний», «предвечный», «всемилостивейший» и т. п. Обратимся снова к Библии.

Адам согласно Ветхому завету первый, кому бог открылся. Его мнение о боге весьма заурядное. Бог, по Адаму, не вездесущ и не всеведущ. Адам ведь спрятался от бога и старался извинить свой грех перед ним, как будто перед ним был человек. Да, в представлении Адама бог — это человек. Только ли в представлении Адама? Человек создает бога по своему образу. Адам ведь слышал, как бог гуляет по саду, зовет его и спрашивает, где он находится.

Авраам тоже не знал, — развивал свою мысль вольнодумец, — что бог вездесущ и предвидит все вещи: ведь как только Авраам услыхал приговор над содомлянами, он попросил бога не приводить его в исполнение, прежде чем он не узнает, все ли были достойны наказания. В воображении Авраама бог говорит и так («Бытие», глава 18, стих 21): «Сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко мне...» Бог антропоморфен, то есть человекоподобен. Суждения Моисея о боге ничем не отличаются от суждений о нем других ветхозаветных пророков. Моисей учил, что бог обладает человеческими качествами, что он милосерден, благосклонен, в высшей степени ревнив и т. п. Моисей верил, что бог имеет свое местожительство на небесах, каковое мнение было самым распространенным среди язычников.

Отсюда больше чем достаточно обнаруживается то, что я намеревался вам показать, а именно: бог Библии, бог откровения — это вымысел жрецов и пророков, — заключил Спиноза. — Но почему, спросите вы меня, то, что было измышлением древних, является и поныне предметом поклонения и почитания многих, очень многих людей?

Если бы люди, отвечаю я, во всех делах могли поступать по определенному плану или, если бы им всегда благоприятствовало счастье, то никакое суеверие не могло овладеть ими. Но так как люди часто попадают в затруднительное положение и находятся в жалком колебании между надеждой и страхом, то поэтому в большинстве случаев они чрезвычайно склонны верить чему угодно. Дух их, обыкновенно самоуверенный, кичливый и надменный, легко приходит в смятение в минуту сомнения, а еще легче, когда он колеблется, волнуемый надеждой и страхом. Да это, я полагаю, каждому известно, хотя я уверен, что многие сами себя не знают. Никто ведь не прожил между людьми без того, чтобы не заметить, как при благоприятных обстоятельствах очень многие люди, хотя бы они были и весьма несведущи, до такой степени переполнены мудростью, что считают за оскорбление, если кто пожелает дать им совет; при несчастии же они не знают, куда обратиться, и просят совета у каждого; и нет той несообразности, той нелепости или вздора, которых они не послушались бы. Люди, находясь в страхе, создают бесконечное множество выдумок и толкуют природу столь удивительно, как будто и она заодно с ними безумствует.

Суевериям всякого рода более всего преданы те люди, — сказал Спиноза, — которые без меры желают чего-нибудь сомнительного. Они обращаются к божественной помощи тогда, когда находятся в опасности и не умеют сами себе помочь. Тут они дают обеты и проливают слезы, называют разум слепым (потому что он не может указать верного пути к призрачным благам, которых жаждут люди), а мудрость человеческую суетною, и наоборот — бред воображения, сны, детский вздор они считают за божество и божественные указания. Они верят, что бог написал свои решения во внутренностях животных[17] или что эти решения предсказываются дураками, юродивыми, безумными и птицами[18] по божественному вдохновению и внушению. До такой степени страх заставляет людей безумствовать.

Идея о всевышнем, — подчеркнул Спиноза, — заблуждение, равно присущее древним и современным людям, великим гениям и пошлейшим глупцам.

Спиноза в эти минуты был мятежником, восставшим против божественной силы. Он дерзнул открыто преступить охраняемые церковью пределы познания. Наделенный сильным характером и проницательным умом, стремительным духом и пламенным сердцем, он, опровергнув библейского бога, шел по пути, ведущему к познанию истинного смысла бытия вселенной и человека.

Среди слушателей оказался приехавший из Горкума[19] пенсионарий[20] этого города Гуго Боксель. Он дружил с Питером Баллингом и был им приглашен в дом Мормана.

Пораженный мужественной и откровенной речью Спинозы, Боксель спросил:

— Славнейший муж, выходит, вы не допускаете в боге никаких человеческих качеств? Я это одобряю, ибо мы не знаем ни каким образом бог действует, ни каким образом он желает, понимает, рассуждает, видит, слышит и т. д. Однако если вы совершенно отрицаете за ним эти качества, то я не знаю вашего бога или того, что вы разумеете под словом «бог».

— Вы говорите, — ответил ему Спиноза, — что если я отрицаю зрение, слух, внимание, желания и т. п., то вам непонятно, каким я представляю себе бога. Это заставляет меня подозревать, что, по вашему мнению, нет больше совершенства, чем то, которое может быть выражено этими качествами. Этому я не удивляюсь, ибо я думаю, что если бы треугольник имел дар слова, то таким же образом сказал бы, что бог в наивысшей степени треуголен, а круг сказал бы, что божественная природа совершеннейшим образом кругла. И подобным образом любая вещь приписывала бы богу свои собственные свойства и делала бы себя похожей на бога, причем все остальное казалось бы ей безобразным.

— Что касается меня, — заявил Боксель, — то я верю в бога. Он есть дух, и наряду с ним существуют другие духи и привидения. На это у меня имеются следующие основания. Во-первых, существование духов приличествует великолепию и совершенству вселенной. Во-вторых, создание их творцом весьма вероятно уже потому, что они более похожи на него, чем существа телесные. В-третьих, как тело может существовать без духа, так и дух может существовать без тела.

— Первое ваше основание, — подчеркнул Спиноза, — состоит в том, что существование духов приличествует красоте и совершенству вселенной. Но красота, господин Боксель, есть не столько качество того объекта, который нами рассматривается, сколько эффект, имеющий место в том, кто рассматривает. Красивейшая рука, рассматриваемая в микроскоп, показалась бы ужасною. Вещи сами по себе не являются ни красивыми, ни безобразными. Не вдаваясь в излишние рассуждения, задам только следующий вопрос: что могло бы более способствовать украшению и совершенству мира — привидения или чудища вроде кентавров, гидр, аргусов и других измышлений?

Боксель понял сарказм Спинозы и промолчал.

— Право, — пошутил Спиноза, — мир был бы на славу изукрашен, если бы бог населил его по прихоти нашей фантазии разными существами, которых всякий может легко измыслить и вообразить.

— Хорошо, но второй и третий мои доводы, — сказал Боксель, — ведь они убедительны.

— Погодите. Второе ваше основание — это то, что так как духи выражают образ бога в большей степени, чем другие телесные создания, то весьма вероятно, что бог их создал. Я должен признать, что мне до сего времени неизвестно, в чем именно духи выражают бога больше, чем другие создания. Но если бы это было так, то и этот ваш аргумент ничего не дает по интересующему нас вопросу. Если бы о привидениях я имел столь же ясное представление, как о треугольнике или круге, тогда я нисколько не задумался бы признать, что они действительно созданы богом. Но так как представление, которое я имею о них, вполне сходится с теми идеями о гидрах и кентаврах, которые я нахожу в своем воображении, то я не могу смотреть на привидения иначе, как на сновидения.

Третье же ваше основание, — напомнил Спиноза, — состоит в том, что как тело может существовать без души, так и душа — без тела. Мне оно кажется равным образом абсурдным, как и первые ваши доводы. Скажите, пожалуйста, не будет ли в такой же мере правдоподобно заключение о существовании памяти, слуха, зрения и тому подобного без тела на том основании, что есть тела, не имеющие памяти, слуха и зрения?

— Допустим, — стал защищаться Гуго Боксель, — вы правы. Но тогда какой же вы философ? Ведь не защитники, а противники духов высказывают недоверие к философии, потому что все философы, как древние, так и новые, разделяют убеждение в существовании духов. Об этом свидетельствуют Сократ, Платон, Аристотель. Из новых писателей также никто не отрицает привидений.

— Авторитет Платона, Аристотеля и Сократа не имеет для меня большого значения, — категорически заявил Спиноза. — Я был бы удивлен, если бы вы сослались на Эпикура, Демокрита, Лукреция или какого-нибудь другого из атомистов и защитников атомов. Ибо не удивительно, что люди, измыслившие тысячу пустяков, выдумали также духов и привидения и доверились бабьим сказкам, чтобы ослабить авторитет Демокрита, славе которого они так завидовали, что сожгли все его книги. Если вы расположены верить этим людям, то какие основания имеете вы для отрицания чудес божественной девы и всех святых, — чудес, о которых писали столько философов, теологов и историков, что я мог бы насчитать их вам по сто на каждого из признающих привидения?

Пламенная защита правды атомистов, тонкий юмор, неопровержимая логика Спинозы искренне радовали его учеников. Ярих Иеллес заявил:

— Спиноза, вы совершенно правы. Бог — это своего рода капитал, который отдан в рост священнослужителям и призван обеспечить блаженство в загробном царстве для жалких и мелких душ.

Самый молодой из коллегиантов, восторженный Симон Иостен де Врис, воскликнул:

— Мосье, вы реформатор земли и неба! Всю жизнь я мечтал о том, как можно познать сокрытые силы природы, измерить расстояние между Землей и Солнцем, раскрыть тайную причину явлений. Пришли вы — и я, наконец, нашел тот маяк, который указал верный путь к истине.

Спиноза был смущен похвалой друзей-единомышленников. Чтобы вернуться к теме лекции, он сказал:

— Все люди обладают разумом, а следовательно, рождены для света.

Лодевейк Мейер добавил:

— Рожденные для света пребывают во мраке.

— Чтобы покончить с мраком, — сказал Спиноза, — необходимо сознание собственной силы, оно снимает оковы рабства, ломает цепи, в которые церковь заковала человеческий разум. Кто вложил в свое сердце стремление к познанию истины, того никто не остановит.

День шел к концу. Симон Иостен пригласил друзей к себе на ужин. Приглашение охотно было всеми принято. Спиноза с Кларой-Марией первым вышел на улицу в направлении дома де Вриса. Шли медленно. Клара-Мария взяла руку Спинозы и провела ею по своему лбу и щекам, словно эта рука мыслителя источала целительный бальзам. Она была благодарна судьбе, что рядом с нею шел он, мудрый, юный, красивый, величественный — восходящее солнце, пришедшее к людям, чтобы озарить их своим светом.

— Бенедикт, — обратилась она к нему.

— Почему Бенедикт? Меня все зовут Барух.

— Вы говорили, — пояснила она Спинозе, — что ваша фамилия происходит от названия португальского городка Эспиноза. Я же полагаю, что она происходит от латинского «Спиноза» — роза.

Улыбаясь, он ей ответил:

— Переведите уж до конца; спиноза означает колючая роза. Да, но почему вы изменили мое имя?

— Для гармонии. Пусть и оно звучит по-латыни. Великолепно! Отныне всюду среди друзей и недругов я буду называть вас только так — Бенедикт Спиноза.

Шутя, Спиноза заявил, что раз так, то ему придется изготовить герб, обрамленный словами: «Caute quia spinoza est», то есть «Осторожно — колется...».

Во время обеда у Симона де Вриса присутствующие, обращаясь к Спинозе, уже называли его не иначе, как Бенедиктом.

Благословенный Бенедикт — это имя пристало к Спинозе, слилось с ним и закрепилось за ним навсегда.

После обеда все вышли в веселый от обилия зелени сад. Лодевейк Мейер напомнил Бенедикту, что он обещал потолковать с друзьями о своем понимании бога.

— Да, обещал, — подтвердил Спиноза. — Однако не торопите меня, я еще не в состоянии ответить себе и вам на этот вопрос.

— В такой прекрасный вечер, — вступила в разговор Клара-Мария, — лучше дать слово Жану Зету. Пусть порадует он нас своими новыми стихами.

Собравшиеся дружно попросили Зета почитать им что-нибудь.

Жан Зет забрался на садовую скамейку и оттуда начал декламировать:

До поздней ночи веселились друзья-коллегианты в саду де Вриса. Многие из них тогда твердо уверовали в правду слов Спинозы о том, что жизнь, радость и веселье начинаются там, где упорно трудится мысль, неустанно ведется борьба истины против лжи, свободы против тирании.

День борьбы

Капиталы Михоэла Спинозы перекочевали к Самуилу Казеро. Бенедикт оставил себе только железную койку, небольшой стол, пару стульев и книжную полку. Ничего лишнего. Слишком много вещей отвлекают, мешают труду и работе мысли.

Надо было подумать о заработке. Скупой рацион, немного трубочного табаку приходится покупать, а лавочники отпускают товары только за наличные.

Нужда крепко держала Спинозу в цепких лапах. Щедрый друг его Симон Иостен де Врис распорядился установить мыслителю ежегодную пенсию в 500 флоринов — сумму, вполне покрывавшую необходимые расходы. Однако философ отклонил дар купца. Спиноза держался правила: «Будешь вкушать от трудов рук своих, блажен ты и благо тебе». Из всех профессий его безудержно увлекал труд оптика.

В то время увлечение оптическими стеклами было характерной особенностью передовых ученых и мыслителей. Такие стекла открывали бесконечно великое (Галилей и Кеплер) и бесконечно малое (Сваммердам и Левенгук).

Долгие недели Спиноза искал дружбы со шлифовальщиками линз. Наконец книгоиздатель — коллегиант Риувертс познакомил его с гравером и оптиком Марэном Сешаром. Коренастый, широкоплечий, с доброй улыбкой на лице, мастер согласился раскрыть Бенедикту некоторые тайны ювелирного искусства и показать ему основные приемы шлифовки оптических стекол. Светлая радость наполнила душу философа. Одержимый новой профессией, он упивался работой и вскоре стал блистательным мастером своего дела.