Да будет он проклят и днем и ночью, да будет проклят, когда ложится и встает; да будет проклят и при выходе и при входе! Да не простит ему Адонай, да разразится его гнев и его мщение над человеком сим, и да тяготеют над ним все проклятья, написанные в книге законов! Да сотрет Адонай имя его под небом и да предаст его злу, отделив от всех колен Израилевых со всеми небесными проклятиями, написанными в книге законов! Вы же, твердо держащиеся Адоная, нашего бога, все вы ныне да здравствуйте!
      Предупреждаем вас, что никто не должен говорить с ним ни устно, ни письменно, ни оказывать ему какие-либо услуги, ни проживать с ним под одной крышей, ни стоять от него ближе, чем на четыре локтя, ни читать ничего, им составленного или написанного!"
      "Дорогой читатель, - писал Гейне спустя 220 лет после анафемы, - если случится тебе быть в Амстердаме, прикажи проводнику показать тебе там синагогу испанских евреев. Это прекрасное здание, крыша его покоится на четырех колоссальных колоннах, а в середине возвышается кафедра, откуда некогда провозглашена была анафема отступнику от закона Моисеева, идальго дону Бенедикту де Спиноза... Он был торжественно изгнан из общины израильской и объявлен недостойным носить впредь имя еврея. Его христианские враги были достаточно великодушны, чтобы оставить ему эту кличку".
      Двадцатичетырехлетний мыслитель, которого прокляли раввины Амстердамской общины, не повторил ошибку Акосты и не присутствовал на этой церемонии.
      Не дрогнув, Спиноза в день анафемы писал руководителям общины: "То, что вы со мной намерены сделать, вполне совпадает с моими устремлениями. Я хотел уйти по возможности без огласки. Вы решили иначе, и я с радостью вступаю на открывшийся передо мною путь..."
      В добрый путь, Спиноза!
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Годы трудов и раздумий
      ЯСНО, ЧЕЛОВЕЧНО, СВЕТЛО
      Публицист и философ XVII века Пьер Бейль в своем "Историческом и критическом словаре", опубликованном в 1695 году, утверждал, что Бенедикт Спиноза написал на испанском языке "апологию" своего выхода из синагоги.
      Колерус опроверг утверждение Бейля. Он писал: "Мне не удалось собрать относительно этой апологии решительно никаких сведений, хотя я расспрашивал людей весьма близких к Спинозе и до сих пор находящихся в полном здравии". Биографы Спинозы за последнее столетие открыли множество архивных материалов, связанных с жизнью и идеями великого мыслителя. Но никому не удалось найти "защитительную записку", о которой идет речь в "Словаре" Бейля. Иначе и быть не могло.
      Апология! Она противоречила бы внутреннему миру, личности и учению Спинозы.
      Да и кому могла быть адресована такая апология? Друзьям? Они прекрасно знали его взгляды на религию и духовенство по задушевным беседам, откровенным разговорам, диспутам и лекциям. Раввинату? Зачем? Ведь Барух решительно порвал с руководителями еврейской общины, которые наряду с ревнителями других церквей насаждают предрассудки, превращающие людей "из разумных существ в скотов" и препятствующие "распознавать истину".
      К духовенству Спиноза не мог апеллировать.
      Личность философа его творческий путь убеждают нас в том, что биография идей Спинозы и биография их создателя находились в полном единстве. Личность и учение гармонично слиты в образе Спинозы.
      Воспитанный в религиозной традиции, он с юных лет ничего не принимал на веру. Разум (ratio) стал для него критерием истины, ясности и человечности.
      Церковь - средоточие мрака, суеверия. Она по своему существу антигуманна и противоречит разуму. Спиноза освободил свой ум и свои чувства от влияния церкви; он вышел из ее темного царства окрыленный, свободный и устремленный к познанию, к раскрытию законов и правил реальной природы единственной основы основ всего сущего.
      Для Спинозы характерна независимость. Независимость во всем. Она была продиктована неодолимым влечением к духовной свободе. Его стремление к независимости не было выражением ухода от мира, отрешения от земного и реального. Спиноза не отшельник, презирающий мир и ненавидящий человечество. Нет, он самый живой, с самой тонкой духовной организацией человек эпохи, который верно чувствовал дыхание времени и глубоко осознал значение своего философского творчества. "И свою жизнь, - писал он, - я стараюсь проводить не в печали и воздыханиях, но в спокойствии, радости и веселье, поднимаясь с одной ступени на другую, более высокую".
      Во имя этой независимости он отказался от богатства отца, став шлифовальщиком стекол. Работа давала ему возможность весь свой интеллект направить на изучение природы, на установление прочного союза между естествознанием и философией. Он неутомимо искал контактов с людьми техники, так как ведущие люди эпохи были тесно связаны с практикой оптиков, механиков и астрономов.
      Порвав с общиной, непреклонный и гордый вольнодумец после анафемы покинул отцовский дом. Он добровольно решил скитаться по чужим квартирам во имя "расширения пределов власти человека для осуществления всего возможного". Он знал, что здесь, в еврейском квартале на улице Бургвал, в доме родителей, ему покоя не будет от фанатичных и суеверных соплеменников, от раввинов и старейшин. На человека, ушедшего из Фляенбурга, власть иудейских пастырей уже не распространялась. Но рабби не успокоились. Саул Мортейро обратился с жалобой на философа к городским властям. Магистрат включил в поход против атеиста кальвинистский консисториат.
      Перед угрозой всепобеждающей силы атеизма и материализма служители различных религий готовы забыть недавние религиозные кровавые столкновения и протягивать друг другу руки. Братание синагоги и церкви еще больше разоблачает реакционную сущность как христианской, так и иудейской религий. Иудаизм и христианство всегда душили пытливость ума, любое проявление вольномыслия и предавали анафеме смелых мыслителей и революционеров, поднявшихся на борьбу против отсталости и невежества. Переправив "прошение" раввината пасторам амстердамского церковного совета, светские власти просили его дать свое "авторитетное" заключение по делу Спинозы. Рассмотрев "преступные деяния" вольнодумца, "святые отцы" пришли к заключению, что рабби прав: богохульник должен быть строго наказан. Магистрат приказал Спинозе немедленно покинуть Амстердам.
      После изгнания Спиноза поселился в деревушке Оуверкерк. Гам он прожил несколько месяцев, а затем снова вернулся в Амстердам, где около трех лет жил в кругу друзей-коллегиантов. В течение этого времени он усиленно занимался самообразованием и в совершенстве овладел профессией шлифовальщика алмазов и линз.
      Почему Спиноза не поступил в университет, а занялся самообразованием? Что он изучал в течение 1656-1659 годов? Эти вопросы требуют ответа, ибо, отдавая должное гению и темпераменту Спинозы, нельзя рассматривать его жизнь в отрыве от эволюции науки и философии его времени.
      Передовых идей, включенных в творческую лабораторию молодого философа, не найти в аудиториях тогдашних университетов. "Академии, основываемые на государственный счет, - отмечал Спиноза, - учреждаются не столько для развития умов, сколько для их обуздания". Труды, которые волновали и восхищали его, не изучались в университетах. Так, в 1643 году в Утрехте, в 1647 году в Лейдене, а в 1656 году во всей Голландии было запрещено читать лекции по философии Декарта. В университетских программах не существовало лекций о Бруно, Галилее, Бэконе и других подлинных творцах науки и философии. Профессора, ставленники официальной учености и мудрости, затрачивали много слов на изложение философии Аристотеля в трактовке средневековых комментаторов. Аристотель царил на кафедрах богословия и философии. Его "Органон" стал библией для каждого, кто думал посвятить себя официозному любомудрию.
      Высмеивая тех, кто на "своих схоластических мельницах" перемалывает средневековый мрак, великий и страстный мыслитель принялся за серьезное и глубокое изучение новых идей астрономии, математики и механики. Слова Галилея о том, что философия записана в книге вселенной языком математики треугольниками и кругами, - поражали своей новизной, ясностью и прямотой. Спиноза обдумывал свою философскую систему, логически обоснованную, как математическая формула.
      В школе Эндена Спиноза штудировал труды древних философов, Бруно и Декарта. В деревне Оуверкерк, а затем в кругу друзей он главным образом изучал произведения английского философа Фрэнсиса Бэкона. Его "Новый органон", "Опыты и наставления", "Новая Атлантида" стали настольными книгами молодого мыслителя. Барух был захвачен гениальной утопией, нарисованной в "Новой Атлантиде", вымышленным бенсалемским государством, в котором решающую роль играло общество "Дома Соломонова", ибо цель этого общества - "познание причин и скрытых сил всех вещей, расширение власти человека над природой, покуда все не станет для него возможным".
      "Дом Соломонов" оказался близким сердцу Спинозы еще потому, что люди этого дома "нашли способы видеть предметы на большом расстоянии, как, например, на небе и в отдаленных местах", умели близкие предметы "представить отдаленными, а отдаленные - близкими", владели стеклами и приборами, позволяющими отчетливо "рассматривать мельчайшие предметы, как, например, форму и окраску мошек, червей, зерен".
      Хотя "Дом Соломонов" был царством грез, однако он отражал страстное желание передовых умов совершенствовать условия и формы социального бытия, Спиноза со всем пылом воспринял прогрессивный взгляд на природу и общество, сформулированный Бэконом, укрепился в своем резко отрицательном отношении к космогонии умирающего феодализма, к учению церкви о человеке и его блаженстве.
      В литературном наследии Спинозы редко встречаются какие-либо биографические данные. Но Спиноза оставил нам богатейшее наследие, свои труды. В них явственно проступает личность автора - возвышенного, скромного и удивительно простого, как и отраженная в его трудах природа - единая, бесконечная, величественная. Спиноза прожил сложную и ясную жизнь, полную борьбы и схваток. Все, что мог дать его гений, он отдал философии.
      В ТАВЕРНЕ "СВОБОДОМЫСЛЯЩИХ"
      28 марта 1659 года исполнилось пятьдесят лет с того дня, когда Испания заключила перемирие с Соединенными провинциями.
      Амстердамские коллегианты в ознаменование победы революции в Нидерландах собрались в кабачке Жана Зета, прозванном таверной "Свободомыслящих".
      Зал, в котором находились стойки, бочки с вином, столики и небольшое возвышение для музыкантов, был по-праздничному убран. Под потолком висели разноцветные фонарики, гирлянды, национальные голландские флажки. Играла музыка. Было людно, шумно и весело. Здесь находились Лодевейк Мейер, Ян Боуместер, Риувертс и другие друзья Спинозы. Гости сидели за столиками, усердно наполняя бокалы вином.
      В разгар пира из-за столика, стоявшего в центре зала, поднялся Риувертс и предложил тост за историческую победу, за свободу. Актриса Тереза, которая была рядом с ним, бурно зааплодировала.
      Кто-то попросил поднять бокал за "дочь Венеры", за великолепную исполнительницу ролей комедий Плавта. Присутствующие наградили восторженными рукоплесканиями любимую актрису.
      Тереза, разгоряченная вином и успехом, попросила маэстро сыграть ее любимую песню. В такт музыки она запела:
      Танцовщица кружится, распаленная,
      Истома грудь нагую тяготит.
      Ее движенья грациозны, словно
      Она по лезвию меча скользит.
      Пылает радостью ее прекрасный кубок,
      Лицо горит негаснущим огнем.
      Я зажигаюсь от летящей искры,
      И сердце распаляется мое.
      Артистка поднялась со своего места, вышла с гитарой на сцену и, аккомпанируя себе, начала танцевать. Публика в ритм движений актрисы подхватила песню:
      Арабская танцовщица прекрасна,
      В ее крови мои мечты горят.
      Ее глаза, с моими повстречавшись,
      Затеплились, и светом вспыхнул взгляд.
      За столиком Мейера шла оживленная беседа. Лодевейк рассказывал друзьям о задуманной им книге, которая должна прийти на помощь тем, кто отрицает богооткровенность Библии, и послужить им верным оружием в философской войне.
      Друзья видели, что семена, посеянные лекциями Спинозы в доме Корнелиуса Мормана, начинают давать обильные всходы. Но они видели также и те опасности, которые ждут Мейера на вновь обретенном пути.
      Один из коллегиантов, Питер Баллинг, сидевший рядом с Лодевейком, посоветовал ему соблюдать осторожность.
      - Учитель наш написал свой "Краткий трактат" только для друзей-единомышленников, желавших "упражняться в нравственности и посвятить себя истинной философии". Но списки трактата сделались достоянием многих лиц, которых никак не назовешь ни друзьями, ни единомышленниками.
      Баллинг добыл из кармана несколько потертых листков.
      - Вот, полюбуйтесь, - продолжал он. - Этот пасквиль распространяется злейшими врагами Спинозы и может принести ему большой вред. Послушайте только, что они пишут.
      "Мы, - читал Питер, - прочли сочинение дурного человека, Спинозы, и легко постигли, что он не только вступил на путь атеизма, но зашел по нему очень далеко. Нам казалось, что его трактат "О боге, человеке и его блаженстве" останется без всякого внимания. Мы полагали, что люди неученые не поймут нечестивого содержания, ученые же легко поймут всю суетность и несостоятельность этого сочинения. Ныне мы убедились, что не только иные из толпы, совершенно несведущие в философии, почитают учение Спинозы за нечто научное и очертя голову ввергаются в атеизм, к которому они и прежде были склонны, но даже люди ученые увлекаются этим прискорбным лжеучением".
      Закончив чтение, Баллинг обвел пристальным взглядом притихших друзей и добавил:
      - Эти люди не только пишут письма, но грозятся также перейти к действиям, и слова их - не пустая угроза. Gaute, друзья!
      Входная дверь распахнулась, и на пороге появились Спиноза с Кларой-Марией.
      Появление их было настолько неожиданным, что за столом вначале установилось неловкое молчание. А потом все наперебой принялись приглашать вновь прибывших. Спиноза с Кларой-Марией заняли предложенные места, но беседа как-то не клеилась. Более проницательный Мейер шепнул, наконец, друзьям:
      - Разве вы не видите - им следует побыть вдвоем...
      Воспользовавшись затеявшейся под окнами потасовкой, коллегианты покинули таверну.
      За столом остались Клара-Мария и Спиноза. Некоторое время они сидели молча. Как бы продолжая прерванный разговор, Спиноза спросил:
      - Вы не смогли бы доказать отцу, что ваша естественная среда - это Амстердам?
      - К сожалению, нет... Но, - сказала она, - отец говорил, что и вы можете с нами поехать во Францию...
      Спиноза достал трубку, закурил и в раздумье глядел куда-то вдаль, мимо Клары-Марии.
      - Что вы молчите, Бенедикт? - огорченно спросила она.
      - Нет, Мария, - ответил ей Спиноза, - королевская Франция - это не то место, где можно свободно мыслить. Сами знаете, Декарт покинул свою родину и жил в нашей стране.
      После небольшой паузы он добавил:
      - Нам выпало на долю жить в свободном государстве, где каждому предоставлена свобода суждения. И здесь у меня много друзей.
      - То, что сблизило меня с вами, - с грустью сказала Клара-Мария, теперь нас разлучает - ваша философия.
      В зал вернулись Мейер, Риувертс, Боуместер. и другие гости.
      Зет из-за стойки оповестил:
      - Друзья! Сегодня я бесплатно угощаю всех в честь праздника свободы Голландии. Наливайте бокалы! Это вино не французское, не итальянское и не испанское. Это голландское вино. Может быть, оно кому-то покажется не таким сладким и не таким крепким - я его пью как самый лучший нектар из всех, которые нам подарила мать природа!
      Затем он подошел к Спинозе и громко сказал:
      - Учитель, тост!
      Спиноза взял бокал и торжественно произнес:
      - Дорогие друзья! Голландия радуется, что она порвала цепи рабства и сбросила с себя чужеземное иго. Свобода стала основой нашего существования. Но тот, кто истинно заботится о народе, обязан прежде всего способствовать освобождению его духа от страха, смирения, от тысячелетнего сна, в который погрузила его церковь. Она стремится загнать людей в темный подвал, запрещая каждому свободно отличать правду от лжи, и лжет, лжет беспрепятственно, бесстыдно, используя каждое несчастье человека для своего возвышения и обогащения! Что мы можем и должны ей противопоставить? Знание. Разум, обогащенный знанием, всесилен. Поднимаю бокал за свободу разума!
      Все в ответ закричали:
      - Виват! Виват!
      Долго веселились коллегианты в этот вечер в таверне Жана Зета вокруг Спинозы. Только самому философу было грустно, сидя рядом с Кларой-Марией. Он отлично понимал, что сидят они так близко в последний раз...
      ВОИНСТВУЮЩАЯ МИСТИКА
      Дым костров инквизиции возродил в евреях чудовищную веру в приход небесного спасителя - мессию.
      С незапамятных времен пророки провозглашали веру в пришествие избавителя от земных невзгод. Гонимые и расселенные по разным странам, евреи несли с собой веру в наступление лучших времен и надежду на "царство божие" для очищенных от зла людей. Представление о спасении "приобрело самые различные формы с характерными чертами мистического освобождения от нищеты, материальных и духовных страданий, рабского ига" (А. Донини, "Люди, идолы и боги"). "Будет обилие посевов хлеба на земле - превыше гор; злаки будут волноваться, как лес на Ливане, и в городах размножатся люди, как трава на земле". Такова была вековечная мечта бедняка, преображающая надежду на лучшую жизнь в религиозную иллюзию.
      "Разумеется, - подчеркивает Донини, - представление о спасении с помощью мессии выражалось языком религии. Тем самым оно способствовало отходу людей от действительности, вело их от одной мечты к другой и в конце концов - к поискам фантастического разрешения противоречий, не способного изменить существовавшие условия жизни".
      Не понимая классовых причин, социальных потрясений, происходивших в XVI и XVII веках на Украине, в Турции, Испании и Голландии, обездоленные и угнетенные еврейские народные массы тешили себя надеждой на заступничество мессии. Им казалось, что "чаша страданий опорожнена до дна" и что час освобождения от мук настал.
      После изгнания евреев с Пиренейского полуострова выразителем их упований стал раввин Исаак Абрабанел, пользовавшийся большим авторитетом среди верующих. В книге "Вестник избавления" он оповещал, что спаситель придет в 1503 году. Нашелся некий Ашер Лемлин, который объявил себя предтечею грядущего небесного посланца. В 1522 году началось новое мистическое движение, продолжавшееся около десяти лет. На титул мессии поочередно претендовали Давид Реубейни и Соломон Молхо. И хотя все эти авантюристы были разоблачены, в народе не перестали верить в чудесное избавление. Как отмечает историк, "в первой половине XVII века мессианская пропаганда опять делается злобой дня". На сей раз спаситель объявился в городе Смирне. Мистик Саббатай Цеви на основании бредовых формул и цифровых комбинаций, содержащихся в книгах Каббалы 1, пророчествовал о священной заступнической роли, которую возложил на него сам Иегова. В Смирне и в других городах Турции возникли кружки, воспевавшие Саббатая Цеви, как царя иудейского. Аскет Авраам Яхини среди прочей мистической болтовни стал к тому же возвещать, что именно Саббатай и есть истинный мессия. В адрес многих общин он писал: "Я, Авраам, 40 лет сидел в пещере и дивился, что еще не настало время чудес. Тогда раздался таинственный глас: "Вот родится сын у Мордехая Цеви, в лето от сотворения мира 5386-е 2 и будет наречен Саббатаем. Он силою укротит ужасного крокодила. Саббатай - мессия истинный, царствие его во веки веков, и нет избавления, кроме него. Встань на ноги твои и внемли!"
      1 Каббала - мистическое учение, возникшее в средние века и изложенное в "Сефер иецира" ("Книга творения") и "Зогар" ("Сияние").
      2 То есть в 1626 году.
      Бурная и открытая агитация за Саббатая Цеви дошла и до Амстердамской общины. Страстным почитателем новоявленного избавителя стал Менассе бен-Израиль - один из богословов, третировавших Спинозу.
      Менассе бен-Израиль слыл в иудейской и христианской среде мудрецом (хахамом). Его перу принадлежит около 400 проповедей, несколько богословских книг и брошюр. О нем говорили: "Менассе не родил на свет никаких великих и плодотворных мыслей, но зато принимал на свое попечение чужие мысли и лелеял их, как свои детища". Начитанный в иудейской и христианской литературе, он тяготел к сочинениям, страницы которых заполнены мистикой, фантастическими вымыслами и чудовищными видениями. Излюбленной книгой Менассе был "Вестник избавления" Абрабанела, правнучка которого, Рахиль Соейро, была его женой. В этом союзе Meнассе видел особое предзнаменование, гордился им и глубоко верил, что и он удостоен чести облагодетельствовать народ иудейский. В произведении "Надежда Израиля" он открыто объявлял себя чуть ли не предвестником "царя иудейского". В сочинении, озаглавленном "Благородный камень", автор предсказывал близкое явление искупителя.
      Менассе развил бурную деятельность. В конце 1656 года он собрал совет старейшин и потребовал от него активных действий. В частности, он считал необходимым использовать тот факт, что в Англии был обезглавлен король Карл I и что "новые хозяева страны" (Оливер Кромвель и другие) благосклонно относятся к евреям. Дело в том, напоминал Менассе коллегам, что согласно иудейскому вероучению мессия может снизойти с небес лишь в том случае, если евреи будут рассеяны по всему миру. Но английский закон от 1290 года запрещал им селиться на Британских островах. Менассе настоятельно рекомендовал снестись с английским послом в Голландии, с лордом Оливером Сент-Джоном и начать с ним переговоры об отмене жестокого закона.
      Старейшины принялись за составление адреса на имя Кромвеля и обратились к послу с просьбой быть посредником между Амстердамской общиной и английским правительством.
      В преамбуле адреса они искусными ссылками на Библию и Талмуд указали на то, "что бог по своей воле дает людям власть и могущество, награждает и наказывает также земных властителей, что особенно подтвердилось в еврейской истории; великие монархи, преследовавшие евреев, кончили жизнь весьма печально, как Фараон, Навуходоносор, Антиох Епифан, Помпей и другие; и, напротив, благодетели еврейского народа пользовались счастьем, и здесь, на земле, исполнились слова, сказанные богом Аврааму 1: "Я благословлю благословляющих тебя и злословящего прокляну".
      1 Авpаам - мифический родоначальник еврейского народа.
      Затем после этих вводных слов было сказано, что Англия призвана содействовать приходу мессии и должна поэтому дать разрешение на постройку на ее территории нескольких еврейских молитвенных домов. "И эту надежду, писали раввины, - питает еврейский народ с тех пор, как он узнал, что в Англии республика заменила королевскую власть".
      В адресе было обращено внимание Кромвеля на то, что капиталы еврейских оптовых купцов способствовали бы расцвету и могуществу Англии, если бы им дозволили принять участие в экономической жизни страны.
      Долго ждали руководители общины Амстердама ответа из Лондона. В октябре 1657 года в "Бет-Иакове" появился Оливер Сент-Джон. Он дал понять старейшинам, что правительство его страны благосклонно относится к их просьбе.
      Весть эта была воспринята с огромным воодушевлением. Во Фляенбурге начались празднества, распевали псалмы, трубили в рога, танцевали на площадях и улицах, горячо молились. Менассе бен-Израиль и его сторонники ликовали, провозглашая Саббатая из Смирны "царем иудейским".
      Единственным человеком из Фляенбурга, который высмеивал мессианские бредни и разоблачал фанатиков и авантюристов, был Бенедикт Спиноза. Хотя с конца 1656 года он уже жил вне еврейского квартала Амстердама, однако внимательно следил за всеми событиями, в водоворот которых были втянуты его соплеменники. Его искренне огорчало, что Саббатая Цеви и его амстердамский заступник толкают народ в пропасть, воскрешая в его сознании средневековые мистические традиции. Спиноза горячо разъяснял вред обветшалых средневековых предрассудков.
      Еще в доме отца, на улице Бургвал, к Спинозе приходили юноши, которым он давал уроки по латыни и математике. Молодежь почитала своего наставника и находилась всецело под обаянием его личности. И тогда, когда отлученный от общины мыслитель вынужден был покинуть Фляенбург, молодые друзья, искренние и преданные ученики, не забыли его. В тайне от родителей и руководителей общины они часто навещали Спинозу, внимательно прислушиваясь к каждому его слову. Вдохновенность философа их покоряла. Свет Спинозы не ослеплял, а озарял путь к пониманию законов, управляющих небом и землей.
      В кругу Спинозы не было места равнодушию. Вдумчивый подход ко всему живому противопоставлял Спиноза скотскому безразличию. Страстную заинтересованность к судьбам людей должен был проявлять каждый, кто хотел учиться у философа и стать его последователем.
      Ученики из Фляенбурга однажды рассказали Спинозе смешную историю о гимне саббатайанцев. Как-то Саббатай Цеви и невежды и мечтатели из его свиты услышали в горах Турции песенку о царевне Мелисельде:
      В ручье, как зеркало, кристально чистом
      Лежит и нежится царевна
      Мелисельда,
      И к ней ласкается ручей
      И страстно жмет к груди своей.
      О Мелисельда!
      Вот вышла из ручья. Как первый снег, чиста
      И ослепительна, и обжигает красота...
      О Мелисельда!
      Кораллами алеют губы,
      Сверкают перламутром зубы.
      О Мелисельда!
      И лик ее величествен. Он
      Сияньем благостным и гордым озарен.
      О Мелисельда!
      В глазах таятся молнии и грозы,
      Уста - благоуханье розы...
      О Мелисельда!
      Каббалисты приняли исполнителя песни, пастуха из гор, за провозвестника "гласа божия", а в словах о Мелисельде усмотрели аллегорию: любовь всевышнего к "избранному" народу.
      Спиноза долго смеялся, затем заговорил о порочности измышлений, об избранных и неизбранных народах, а потом о равенстве всех наций, о невежественных "избавителях народа". "Ревнители мессианства своими дикими воплями повергают в ужас слабые умы, - сказал Спиноза. - Отчаяние, безысходность народа так велики, что он возлагает надежды на такое убожество, как Саббатай Цеви... Для меня же, - подчеркнул философ, аксиома: темные силы не могут принести освобождения никому. Кто действительно заботится о людях, тот обязан прежде всего помочь им освободиться от мрачных суеверий. Освобождение духа народа - вот начало всеобщего его освобождения!"
      Спиноза говорил с жаром и гневом. Он обратил внимание фляенбургских юношей на то, что любой негодяй, который выдает себя за мессию, авантюрист, лишенный головы и разума. Легковерные люди грезят о каком-то сверхъестественном искуплении. Необходимо предотвратить победу лжи, надо раскрыть грубый обман и рассеять густой мрак.
      Покоренные ясностью мыслей Спинозы, его ученики принесли во Фляенбург светлые идеи о свободе и равенстве, о радости труда и жизни. Они откровенно заявляли, что Саббатай Цеви такой же мессия, как местный трубочист Иоахим.
      За новыми "подрывателями основ веры" установили слежку. Кто же их вводит в грех?
      Совет старейшин, встревоженный "богохульством" мальчиков, поручил некоему Рефоэлу, отъявленному мистику, проследить, откуда исходит ересь. Ему подсказали, что вероятнее всего это проделки дьявола, отверженного богом и общиной Баруха Спинозы.
      Рефоэл поклялся, что позор с общины иудейской будет снят. "Во имя господа нашего, во имя Саббатая Цеви, - воскликнул фанатик, - я дни и ночи буду сторожить заклятого врага, грешную тварь, постами и истязаниями, умерщвлением плоти сделаюсь видящим, но невидимым, уничтожу богомерзкую нечисть!"
      Рефоэл, детина чуть ли не в два метра ростом, с круглой телячьей головой и лицом преступника, раб Каббалы и мистики, жестокий и грубый, с рвением взялся за "богоугодное" дело.
      Дом, в котором жил Спиноза, стоял в глубине сада, на окраине Амстердама. Неподалеку от дома была мастерская философа. Там среди молотков, рашпилей, напильников, верстаков и множества линз, проводил он целые дни в мастерской, горячо и неустанно работал. Заказы он выполнял с особым изяществом, придавая линзам совершенные формы; каждое увеличительное стекло становилось в его руках подлинным произведением искусства, непревзойденным шедевром. Искуснейший мастер своего дела, Спиноза имел много заказов.
      Однажды среди посетителей мастерской оказался и Рефоэл. Фанатик, прежде чем заговорить со Спинозой, достал из-за пазухи сюртука бараний рог и взмолился богу о том, чтобы он изгнал из мастерской бесов, которые здесь во множестве толпятся около дьявола. Потом он стал прерывисто трубить в рог. "Спасительное средство, - пояснил Рефоэл Спинозе, - бесы и духи боятся трубного гласа", - и тут же потребовал от философа ответа за богохульное поведение святых агнцев, то бишь детей из Фляенбурга.
      Спиноза, с иронией наблюдавший за дурно сыгранной комедией, попросил мистика оставить мастерскую, так как он мешает ему работать. Рефоэл крепко выругался и ушел, обещав очень скоро покончить с Барухом.
      В тот же вечер, когда Спиноза возвращался из театра домой, коварный враг напал на него с ножом в руках. К счастью, Спиноза был не один, и ему удалось спастись от удара убийцы.
      Однако члены раввината не оставили в покое отлученного и проклятого ими философа. В конце 1659 года Мортейро вторично попросил бургомистра изгнать Спинозу из Амстердама. Просьба рабби была удовлетворена, и Спинозе пришлось опять искать себе пристанище.
      НА "УЛИЦЕ СПИНОЗЫ"
      Оставив Амстердам, Спиноза в 1660 году уехал на родину коллегиантов, в Рейнсбург, и жил здесь до середины 1663 года. Он сблизился с простыми людьми из народа, с крестьянами и ремесленниками, часто общался с ними, принимал горячее участие в их повседневной трудовой жизни, помогал советом, утешал добрым словом. Селяне Рейнсбурга полюбили горожанина. Свою безграничную любовь к нему они выразили весьма сердечно: узенький переулок, в котором жил философ, они назвали "Spinoza Laantien", то есть "Улица Спинозы".
      На этой улице торжествовал человеческий ум: здесь жил, творил и трудился самый выдающийся человек своего времени, краса и гордость передового человечества.