Страх почти всегда неоправдан. Это хорошо известно тем, кто его никогда толком не испытывал. Всегда можно потолковать всласть о том, как важно вовремя принять правильное решение, как мудро поступить этак, а вовсе и не так, как поступил кто-то из знакомых. И – венец всему! Новая (и старая, кстати), коронная фраза: умный человек всегда правильно организует жизнь вокруг себя. А что, скажите на милость, организовывать? Если ничего не осталось. Если внезапно ты оказался в пустыне, где нет даже тени… хотя бы намёка на тень.
      Символы под пальцами складывались во что-то невообразимое. Ну, Женька, ну, мартышка, придумала шрифт!… Тоже мне, Пикассо… Или ещё кто, похуже. Дали… в смысле тот, который рисовал всяких там то ли лебедей, то ли слонов. Кто-то там кем-то отражался… В общем, та же муть, что и в этом шрифте. Что это за «м» такая? Зачем эта палка спереди? И зачем, Бога ради, нужно было так уродовать клавиатуру – рисовать на ней маркером эти чёртовы закорючки?! И, главное, просит – напечатай мне то-то и то-то, а то мне очень нужно… Для чего?! Чёрт побери…
      Стас откинулся перед монитором, закурил. Курил он немного – набрался дури от Сашки, но больше трёх сигарет в день не получалось. И то хорошо. Ему хотелось вылезти из-за машины и пойти на улицу, в тёплый летний полдень. Выпить пивка, похрустеть чипсами, перекинуться парой слов с соседями по подъезду. Но там, на улице, с некоторых пор стало неуютно. С тех пор, как Саша Кормилкин приволок эту чёртову дискету. С досье. Ту самую дискету, которую ему достал Казанцев, да чтоб ему, паразиту… тьфу, право слово. И говорить не хочется. Кто же знал, что с их предками в своё время такое случилось. Да даже и не с предками, а так… седьмая вода на киселе. Да и что, собственно, такого особенного на этой дискете? Только перечень сотрудников какого-то отдела. Даты поступления на службу и даты увольнения. И что? Что, скажите на милость?! Мало ли из-за чего совпала дата увольнения? Может, это была какая-нибудь хитрость того времени. Может, так надо. Октябрь 1967 года. Седьмое октября, если быть точным. Казанцев заинтересовался этими данными только потому, что обнаружил в списке имя Сашкиного отца. Он, Казанцев, постоянно забывал фамилию Стаса. Чего уж говорить про Женьку!…
      Всего в списке было семнадцать фамилий. Некоторые – совершенно незнакомые, три – просто свои в доску, остальные… Стас помнил обладателей этих фамилий по детству, глубокому, ещё детсадовскому. Помнил, потому что ходил в ведомственный сад. А потом – перестал. Тётя Даша умерла, и его забрали из этого садика. И стали водить в другой, самый что ни на есть обычный. Фамилии… Самохина Ю.В… Не знаю. Белов В.Г. и Белова В.А… Кто такие? Муж и жена? Может быть… Дальше идут Панов и Фридман. Однако еврей молодец, коли сумел в шестьдесят седьмом пролезть… и не один он лез, кстати. Вот ещё один… палестинец. Айзенштат. Кстати, напротив его фамилии стоит только дата зачисления. Не уволили? Бывает… Викторов… это наш человек, его и уволили со всеми… А почему возле него восклицательный знак? Да и дата другая… ого, однако. Дата смерти – сентябрь 1966 года. Никто не увольнял этого Рема Валерьевича, сам он помер. Про этого человека Стас не помнил ничего. Кто ещё? А, вот и тётя Даша. Ольшанская Д.И. Дарья Игнатьевна. Хорошая была тётя. И лет ей было, кстати, совсем немного – меньше, чем маме. Как Стас сейчас понимал, ей было не больше двадцати пяти. И – на тебе. Всякое с людьми бывает. Список был куцым, коротким и не содержал, по сути, никакой полезной информации. Саша дал его просто так – посмотреть. От нечего делать. Вот только осадок в душе после этого чтения остаётся неважный. К слову сказать, Стас листал этот список уже не впервые. И, хотя раньше хотел его уничтожить, почему-то рука не поднялась. Пожалел. Из-за тёти Дашиной тени пожалел. Зачем, скажите, гробить тётю, если список и половинки листа не занимает? Пусть будет. Ну его…
      Стас закрывал ненужные окошки и принюхивался. Кажется, борщ. Точно!
      – Стасик, иди кушать! – позвала Женька с кухни. – Суп вкусный остывает!…
      – Сейчас, – откликнулся он.
      Так… теперь – знакомые, вернее, свои. Первый – Кормилкин В.Л., Сашин отец. Второй – дед Игоря. Что очень интересно само по себе. Игорь, кстати, о своих родственниках предпочитал тактично умалчивать. Надо идти, а то нехорошо получается – Женька волнуется, суп стынет, время идёт.
      Стас выключил компьютер и отправился на кухню.
 

* * *

      Всё началось с того, что к Игорю Юрьевичу как-то зашёл совсем молодой парнишка, который жил со следователем в одном подъезде. Отношения у них были чисто соседские, парнишка иногда стрелял у Казанцева сигареты, Игорь Юрьевич интересовался, как у Васи дела в школе, как успехи… в шутку интересовался, конечно, его этот вопрос нисколько не занимал. Так… дружили по обстоятельствам. Но тут Вася пришёл сам, причём без звонка.
      – Игорь Юрьевич, – начал он с порога. – Я тут бумажки старые выкидывал, мать сказала, ну и… нашёл кое-что, что ещё прадед писал. Интересно, но я ничего не понял. Может, посмотрите?
      – Много там? – Игорь Юрьевич покосился на часы. Светлана должна была придти через полчаса.
      – Нет, три листочка только. Но интересные…
      Игорь Юрьевич со вздохом принял от подростка пожелтевшие и потёртые на сгибах листочки. Старые, что говорить. Ладно, поглядим. Хоть подчерк ничего, не совсем пропащий…
      Первый листок был датирован 1967 годом. Порядочно, конечно. Начало какого-то отчёта, который потом, вероятно, был написан начисто. Черновик. «В результате операции «Захват» к нам поступили пять… (зачёркнуто, жирно и агрессивно, прямо-таки со злобой) существ (вопросительный знак в скобках). Пять человек, прибывших из… (снова вычеркнуто). Пятеро пленных. По словам доставивших их агентов, владеют нужной информацией по проекту «Сизиф». (В скобках – опять вопрос и приписка: «именно что по словам»). Агрессивности и враждебности не проявляли. Уравновешенны, спокойны. На контакт не идут, общаются только между собой… Просим санкции на проведение плана А1, т е. беседы».
      – И что это такое? – спросил Игорь Юрьевич. – Бред какой-то… Беседы, пленные, санкции… Что ещё?
      – Вот, пожалуйста.
      Второй листок – медицинское заключение, тоже вчерне. Коротко, скупо. Датировано 1975 годом. Но оно гораздо понятнее, чем первый листок.
      – Игорь Юрьевич, я понял только, что в кого-то стреляли, а вот эти каракули не разобрал, – протянул Вася. «Кривляется, – подумал Игорь Юрьевич. – Хитрюга». А вслух сказал:
      – Это не каракули, это латынь. Слыхал?
      – Наверное… А вы на ней читаете?
      – Я-то нет. А вот Света… должна, по крайней мере. Подождёшь?
      – Можно. Я только домой поднимусь, предупрежу, что я у вас.
      Оставшись один, Игорь Юрьевич снова прочёл то, что было на листке. Хорошо кому-то досталось, бесспорно. Очень хорошо – пулевое ранение в область правой половины груди, разрыв лёгкого… пневмоторакс… Что это такое – пневмоторакс, скажите на милость? Интересно, этот, в которого стреляли, после такого жив-то остался?… Смотри-ка, остался. Только его доставили в «базовое здание», этого кого-то… почему вместо имени или чего ещё всегда стоит N5?… А вот с осложнением – непонятно. Про осложнение написано по латыни.
      Третий листок оказался самым свежим. Осень 1985 года, октябрь. Это был не отчёт, ни заключение, ни письмо… стоп. Почти что письмо. Записка. Вернее, её первая половина. Адресована какой-то Вале.
      «Здравствуй, Валя! Прости, что я столь долго держал тебя в неведении, но что мне оставалось ещё делать? Я всеми силами старался отвести от тебя беду, но теперь, когда ситуация столь сильно осложнилась, когда я и сам запутался в ней, как муха в паутине, я не вижу иного выхода, как рассказать тебе всё, что знаю сам. Я присутствовал при задержании тех пятерых, девятнадцать лет назад (не удивляйся, их и в правду было пятеро, об этом отдельно и позже). Почти год их держали на первом, там, где раньше работала ты. Деталей операции я не знаю. В том году, 1967, их никто и пальцем не трогал, обращались с ними очень хорошо – была надежда, что они станут сотрудничать, это во-первых, а во-вторых – подробно расскажут, кто они и откуда. Видимо, этот вопрос несказанно волновал наших руководителей. Ещё бы! Стоит подробней описать всех пленников, чтобы понять, почему. Двое, их звали весьма странно: Ирден и Ноор, были по всем показателям, прекрасными представителями именно людской породы: высокие, статные, красивые парни, один – светловолосый, черты похожи на скандинавские, серые глаза… второй: черноволосый, тоже сероглазый, очень яркое, запоминающееся лицо, точёные брови, одним словом – красавец, так принцев рисуют. Двое других – Лин и Пятый, тогда они были совсем не такими – братья-близнецы, рыжий да чёрный, складные, ловкие, подвижные, очень весёлые. Почти во всём – люди, только вот глаза подвели – выдали истинную породу их обладателей… Они, похоже, тогда так и не поняли, что же произошло. И последний пленник. О нём стоит рассказать отдельно. Это был не человек, Валя. Хотя у него было две руки, две ноги, голова, и всё такое прочее, но человеком он не был. Небольшого роста, хрупкий, светловолосый… но черты! Описать невозможно! Видела в детских книжках эльфов? Похоже. Те же остроконечные уши, пушистые волосы, полупрозрачное лицо… хотя лицо не похоже. В книжных эльфах от человека значительно больше, чем было в Арти. Он, кстати, был мозговым центром всей компании, это стало видно сразу. Остальные относились к нему с почтением, советовались, как со старшим. Он был очень умён. Я говорил с ним, Валя. На чистом русском языке. Во время очередного допроса. И я понял, почему остальные так к нему относились. Это иное существо. И не из-за своих странных глаз оно было таким. Арти, по-моему, всё знал заранее. Он попросил меня впоследствии, после его смерти, позаботится об остальных. Я спросил, почему он должен умереть? Что он ответил, я не расскажу. Просто не могу. Но он оказался провидцем.
      Теперь – о том, что было дальше. Их всех через год перевели на третье, и началось то, о чём ты осведомлена не хуже, чем я. Прошло четыре года. Ноор и Дени решили бежать. Дени был убит при попытке к бегству, его просто расстреляли около машины, прямо на стоянке. В тот же день Ноор повесился в камере на…»
      В этом месте лист был оторван. Игорь Юрьевич поднял ошеломлённый взгляд и увидел в дверях Вася. Тот махнул ещё одним кусочком бумаги.
      – Хвостик нашёл! – радостно сообщил он.
      Игорь Юрьевич взял последнюю бумажку и прочёл: «…дать тебе один совет: когда умрёт Пятый – беги! Спроси своего мужа, как это делается, он очень хорошо умеет бегать, хотя тебе об этом, понятное дело, не рассказал. Его право. Спасай свою жизнь, Валя! Ты знаешь нашу страну и понимаешь, что я хочу сказать. Я старик, мне бежать уже поздно, но ты, молодая и красивая, достойна лучшей участи, чем бункер с кислотой. Прощай. Твой друг Воронцов Алексей Лукич.
      P. S. Письмо уничтожь немедленно!»
      – Дела… – потеряно произнёс следователь. – Кем же это твой прадед работал?…
      – Так этого никто не знает, даже дед, – ответил подросток.
      – Как же так? Не может этого быть… или может? Вася, а кто был твой прадед по специальности?
      – Военный хирург. Он войну прошёл всю… потом, в пятидесятых, немножко работал в госпитале. А потом его куда-то позвали, и он… словом, никто ничего не знает. Только про заказы все помнят, которые он носил. С икрой.
      – Сколько ему лет было, когда он умер?
      – Семьдесят четыре, по-моему. Может, больше…
      – От чего умер?
      – Инфаркт. Я его не помню совсем, прадеда. Мне ещё года тогда не было.
      – Вася, давай так сделаем. Ты мне это оставишь, а я тебе позвоню потом. Или, если хочешь, можешь сам перезвонить сегодня же.
      – Хорошо. Когда звонить?
      – Попробуй через часок. Как раз Светлана подойдёт, я хочу с ней посоветоваться. Я латынь не знаю, точно так же, как и ты, – Игорь Юрьевич проводил мальчика до двери. Потом он прошёл на кухню, закурил, и снова просмотрел все листочки. Да, странно это всё. Очень странно. В то же время… мало ли, что могло происходить в те годы? Тогда за подобные записки могли вообще прибить на месте. Может, это какой-то странный шифр?… Нет, тоже ерунда.
      От мыслей о шифрах его отвлёк приход любимой женщины. Светлана, естественно, никак не могла придти с пустыми руками, поэтому минут десять они занимались тем, что разгружали две огромные сумки.
      Наконец Светлана устала и, присев за кухонный стол, закурила. Рассеяно стала перебирать бумажки на столе.
      – Игорёк, что это такое у тебя тут валяется? – спросила она, подняв двумя пальцами заключение. – Я надеюсь, ты с этим человеком не общался напрямую?
      – С каким человеком? – не понял Игорь Юрьевич.
      – Вот с этим. Я про этот анамнез. Тут плохой диагноз стоит – туберкулёз лёгких, причём в остром периоде. Можно заразиться. И ещё… потеряла, нет нашла… а вот, пожалуйста. Дистрофия.
      – Светик, эта бумажка написана в семьдесят пятом году. Так что общаться, вероятно, уже не с кем.
      – Скорее всего он умер… Так, Игорёк, а где ты взял эту бумажку?
      – Соседский мальчик принёс. Это осталось после его прадеда. Представляешь? Он просит меня помочь разобраться. Да мне, кстати, самому интересно. Интригует, не правда ли?
      – Правда. Только ты предаёшь слишком большое значение этому анамнезу. Может, этот дедок в зоне с заключёнными работал? Тогда всё легко объяснимо.
      – Ты прочти остальное, – предложил Игорь Юрьевич, – а потом поговорим.
      Светлана читала неторопливо, обстоятельно, а Игорь Юрьевич курил и потихонечку любовался ею. Через несколько минут она отложила листочки.
      – Бред сивой кобылы, – повторила она вслух то, что подумал сам Игорь Юрьевич в первый момент знакомства с этими бумажками. – Старик, наверное, был болен на голову, а родственники ничего не знали.
      – А как же, – поддакнул Игорь Юрьевич. – И икру в заказах, конечно, у нас дают только шизофреникам. И никому другому. Нет, Светик, тут что-то ещё. Гораздо более интересное, чем шизофрения.
      – Этот человек… прадед, как ты сказал, твоего соседа, был кем-то важным, наверное. Иначе он бы не писал о том, что просит разрешения проводить какие-то «беседы» с «пленными». Точно?
      – Умница. Правильно думаешь. Единственное, что по-настоящему смущает, так это то, что кроме этих бумажек у нас ничего нет. И взять, как я полагаю, неоткуда. Только если поинтересоваться для начала у родственников…
      – Для начала чего? – спросила Светлана. – Что ты задумал, Игорь?
      – Да, понимаешь, люблю я загадки. С детства.
      – Оно тебе надо? Только-только в отпуск пошёл – и на тебе! Я, естественно, понимаю, но эти твои порывы иногда кончаются неважно. Вспомни сам, чем кончилось это дело с «троянцем»…
      – Свет, я просто просмотрю архивы, если такие есть и сообщу мальчику результаты. Только я почему-то думаю, что мы ничего путного не отыщем…
      – Кто это – «мы»?!
      – Попрошу Сашу, пусть просмотрит всё, до чего дотянется.
      – Ладно. Поверю на слово. Ты, кстати, помнишь, что мы сегодня собирались ехать на Борисовские пруды? Или уже забыл?
      – Светик, я всё помню…
 

* * *

      Саша, конечно, не воспринял всерьёз то, что было написано на трёх листочках. Особенно его рассмешила фраза о «глазах, которые выдали истинную породу их обладателей». Саша состроил зверскую рожу, причём оба глаза скосил при этом к переносице. Получилось смешно, что говорить.
      – Игорь Юрьевич, вы сами подумайте, – отсмеявшись, сказал Саша. – Это всё нелогично. Если бы этот человек… как его?
      – Воронцов А.Л.
      – Вот-вот. Воронцов. Если бы он имел какое-то отношение к секретным операциям, от него бы и воспоминания не осталось, не то, чтобы какие-то записки и заключения…
      – Ты думаешь, фальсификация?
      – Я предполагаю, что вполне возможно.
      – Увы и ах, но нет. Подлинники. Тест на чернильную старость эти листочки выдержали. Правда, коробкой конфет пришлось пожертвовать… экспертам.
      – Подлинники… Время производства соответствует указанной дате. Но написано очень смешно, что и говорить. Порода обладателя – ризеншнауцер. Или бассет. Или…
      – Японский городовой. Саш, где может лежать хоть что-то по этому вопросу, как думаешь?
      – Понятия не имею. Пока ещё в природе нет сервера под названием «секретные разработки». Подумаю…
      Саша подумал. Игорь Юрьевич тоже. Думали они две недели, за это время раза три встречались. Потом пошли в архив – Воронцов Алексей Лукич оказался ветераном ВОВ, был награждён энным количеством орденов и медалей. Кое-что они сумели вытянуть из архива, но, по сути дела, это были жалкие крохи. Когда родился, где воевал, за что был награждён этими самыми орденами. Послужной список… хороший, нечего сказать. Потом – ничего. Пусто. Как будто в начале шестидесятых этот человек из жизни исчез. Растворился в просторах нашей родины. И не было у него ни работы, ни сослуживцев, ни каких бы то ни было достижений или, напротив, падений. Ничего. Семья была, правда, но в документах она не упоминалась почти нигде. Так, несколько строчек о жене, которая тоже была ветераном, и умерла, кстати, примерно в то же время, как Воронцов исчез с горизонта. У Воронцова было двое детей, сыновья. В настоящий момент оба здравствуют. Один живёт где-то под Симферополем, второй – в Москве. У этого сына уже и внуки имеются, кстати. Молодой дед, что говорить, но теперь это – весьма распространённой явление. Дедом он стал в сорок девять лет. Да, молод. Сколько было сыну? Двадцать четыре. Что ж, у каждого – своё представление о жизни. Больше там фактически ничего и не было. Игорь Юрьевич наткнулся на список, непонятно чьей рукой написанный. Просто – перечень имён и дат. И ради смеха Игорь Юрьевич переписал список себе. А потом по телефону продиктовал Саше и тот, глядя на эти фамилии, вдруг кое-какие из них узнал.
      Странный список попался им на глаза. Фамилии знакомых. Знакомых, родственников, родных… из того времени, когда все любили горы и походы. И песни под гитару у костра. Романтики… с большой дороги. Напутали там всё к чертям, поди, разберись, наваляли, а теперь потомкам – разгребай? Столько лет прошло… это надо было сообразить! Удружила мадам Ольшанская. И товарищ Кормилкин-старший тоже помог своим присутствием. Саша, кстати, толком не знал, кем был отец. Мать всегда говорила, что он – химик. Отец не возражал против такой специализации, но больше вообще отмалчивался. Словно работал не на химическом комбинате (как считалось в семье), а на каком-то секретном объекте. Нет, конечно, никакого секретного объекта в природе не существовало. И умер Сашин отец при вполне объяснимых и понятных обстоятельствах – утечка какой-то дряни на производстве. Но что-то в папе было такое, что до сих пор, по прошествии многих лет, настораживало Сашу. Какая-то тайна была, бесспорно. Подтверждение тому – фамилия отца и его инициалы в этом списке. В том, что Воронцов был причастен к каким-то тёмным делам, Саша не сомневался. И вот – совершенно неожиданно протянулась ниточка к его родному папе. Надо же! Тесен мир, локтями постоянно попадаешь в знакомых. Или не в знакомых, но в тех, кто когда-то имел к тебе отношение. Как-то в очереди Саша подслушал разговор двух женщин, одна повествовала другой об «этих сволочах, которые от нечего делать прут в поликлинику толпой, да ещё прямо посреди дня, да все к ней». И что она, будь её воля, половину бы из них перестреляла. Саша осторожно обернулся и с удивлением узнал врача-окулиста, к которой его мать пыталась попасть на приём уже второй год. В этот момент к прилавку подошла симпатичная девушка, которой нужно было что-то такое молочное рассмотреть на витрине. Галантный Саша, естественно, отступил назад, открывая взору девушки витрину и одновременно при этом наступая сначала правой, а потом левой ногами на ноги окулисту. И совершенно не замечая этого, кстати. Ну, закряхтел кто-то сзади. Очередь, что с неё взять… Что, извиниться?… Перед кем? Перед вами? А за что?! Какие такие ноги? Ничего подобного, и не думал даже. А вы не стойте так близко, женщина, вы на меня, наверное, как танк напирали. Ах, нет? Ну, тогда я вам и ног не отдавливал, не врите. Стойте молча. Кто? Наглец?! Так, приплыли. Вот что, родная. Учтите, родная, не всё то лебедь, что торчит из воды, и не всё то наглец, что наступило вам на ноги. И запомните на будущее, что если вы свой поганый язык не будете держать за зубами, то узнаете, что у нас в стране бьют не только куранты. И что летают не только птицы. И пахнут не только розы. Всё, концерт окончен.
      Такого морального удовлетворения Саша не испытывал уже очень долго. Это было так хорошо, что он купил лишний кусок колбасы. Отметить счастье. Так что мир и впрямь тесен. И даже очень.
 

* * *

      Первым делом Саша позвонил маме. И потому, что уже неделю этого не делал, и потому, что не давал покоя проклятый список.
      – Саш, ты бы приехал, – с места в карьер начала мама. Не смотря на свои годы, она была весьма бойкая женщина, – я соскучилась.
      – Мам, у меня работы по горло, – виновато ответил Саша. – Вот разгребу хоть немного, и сразу.
      – Я это слышу каждый раз, когда ты звонишь. Саш, это не дело. А вдруг со мной что-то случиться, а ты и не узнаешь?