– Я тоже, – со вздохом признался Пятый, – и его, и себя… Так всё по-идиотски получилось, передать невозможно… Вадим Алексеевич, помогите мне сесть, я опять… плохо… очень много сил потратил на эту тварь…
      – По-моему, это не тварь. По-моему, это передоз сердечного. У тебя глаза красные, давление, наверно, подскочило. Сейчас я тебе спирта на сахар накапаю, на тебя он ведь как понижающее действовал? – Пятый кивнул. – Клади в рот и рассасывай, сразу голова проясниться.
      – Спасибо, и вправду, – через минуту Пятый сел, глубоко вздохнул, прочищая лёгкие, и сказал, – всегда найдется на свете что-то, что проймёт. Ну что, сходим покурим?
      – Ополоумел? Сядь, поешь хоть хлеба с сыром, чокнутый! Я же тебя едва поймал. Стоит себе человек, всё вроде ничего – и вдруг, как дерево на лесоповале, начинает падать. Хорошо, в коридоре никого не было. Я тебя на руки – и бегом сюда. А здесь, как на грех, Зоя. Врач она прекрасный, но болтушка, каких мало. Пришлось слегка напугать её тобой, авось пронесёт, а то ведь растреплет по всей больнице… Ты уж постарайся впредь по людным местам передвигаться на своих двоих, не падай больше. Пока побудь тут, поешь, отдохни, а я схожу, проверю Лина. Что-то Зои долго нет…
      Он вышел. Пятый перебрался за стол и с упоением принялся за бутерброды. После спирта голова была кристально ясная, дурнота пошла совершенно, остался лишь зверский голод. Немного насытившись, он почувствовал себя совсем хорошо. Кофе он приберег напоследок. Когда он допивал вторую чашку, дверь открылась и вошел Гаяровский, а вслед за ним – Валентина.
      – Я же тебе сказал, Валя, мы здесь кофе пьём, – объяснил Вадим Алексеевич, – а ты не веришь…
      – Ага, не верю. Привет, Пятый. Ну, как кофе? Внутривенно или, на этот раз, внутримышечно? – поинтересовалась она, подходя к Пятому и в мгновение ока поднимая ему рукав. – Так, здесь чисто… а это? Вадь, что было? Давай, рассказывай. Не морочь голову.
      Пятый пожал плечами. Гаяровский беспомощно развёл руки в стороны. Они посмотрели друг на друга и Гаяровский сказал:
      – Кого мы хотели обмануть? Она же мысли читает!… Давление падало, от усталости два раза терял сознание, но сейчас уже оправился, по-моему.
      – Я в полном порядке, – поддержал Гаяровского Пятый, – вы к Лину заходили?
      – В первую очередь. Спит, как убитый. – Гаяровский подошел к столу и, взяв пачку сигарет, принялся рассеянно вертеть её в руках. – Мы сейчас придём, ты пока полежи.
      – Я не хочу, лучше уж с вами. Кстати, Валентина Николаевна, что с Юрой? Где он? – поинтересовался Пятый, пока они шли по коридору по направлению к курилке.
      – Исчез, – ответила Валентина. – Ни дома нет, ни на работе, я звонила, пыталась его найти, но пока безуспешно. Скорее всего где-то запивает происшедшее, до завтра не появиться.
      – Во сколько он уехал? – спросил Пятый.
      – Как привез нас сюда, так сразу и смотался. Ничего не объяснил, только твердил, как помешанный, про какую-то штуку из стены. Мне сегодня кто-нибудь расскажет, что случилось?
      Пятый принялся рассказывать ей то же, что и Гаяровскому и Валентина вспомнила, как около года назад к ней пришли Пятый с Лином и попросили ни много, ни мало, вызвать на предприятие начальство, причём срочно. На следующий день приехал шеф со свитой, закрылся с Пятым и Лином в комнате и просидел там с ними целых два часа. О чём шла беседа, ей, конечно, не доложили, но Пятый, кода выходил после этого разговора из комнаты, был бледен от бешенства. Лин выглядел не лучше, в довершение ко всему он ещё и ругался, как сапожник. На вопрос “Что происходит?” Лин, сплюнув сквозь зубы, процедил: “Ничего хорошего. Будьте осторожны, Валентина Николаевна”. На этом тема оказалась тогда полностью исчерпана. И вот только теперь она получила столь неожиданное продолжение.
 

* * *

      “Зачем я про это вспомнил? – с раздражением подумал Гаяровский. Он ехал домой, ночная дорога была пустынна, а свет неоновых фонарей придавал ей какой-то нереальный фантастический вид. Двигатель ровно шумел, словно стараясь успокоить Гаяровского своей незамысловатой песенкой. – Хотел Зою напугать, а в результате напугал себя…” Он опять, помимо своей воли, представил то тёмное и холодное зимнее утро. Он только что заступил на дежурство и оно не обещало ничего дурного. До того проклятого момента, когда в маленький кабинет не ворвалась его давняя знакомая, Валентина. Увидев её, Вадим оторопел. Она была совершенно не похожа на себя, словно подменили. Вадим знал её ещё с института, который она бросила на третьем курсе, чтобы укатить на Север с каким-то хмырём. Пропав на несколько лет, она потом таки вновь возникла на горизонте – с деньгами, машиной, квартирой и новым мужем. Изредка они встречались на чьих-то днях Рождения, перезванивались и того реже и уже начали постепенно забывать о существование друг друга. Валентина во время их нечастых встреч была элегантна, остроумна, всегда хорошо одета во всё импортное и неизменно весела. Поэтому, увидев на пороге кабинета нечто в лыжной куртке, шапочке “петушок” и спортивных штанах, он слегка растерялся.
      – Валя? – ошарашено спросил он. – Это ты?
      – Вадим, мне нужна твоя помощь! – выпалила она, даже не поздоровавшись.
      – Что такое? Да ты входи, расскажи толком, – он заметил, что Валентина как-то подозрительно хлюпает носом, а глаза у неё красные и опухшие от слёз.
      – Вадим… Пошли.
      – Куда?
      – Это здесь, они пропустили машину, она у крыльца стоит… Вадим, прости, но мне больше не к кому было обратиться…
      – Хорошо, иду… Да что случилось, наконец?
      Валентина вытащила его за собой из приемного покоя на мороз. В темноте раннего утра не было видно ни зги, они спотыкались, скользили на льду, холодный ветер нещадно рвал с плеч Гаяровского халат. Валентина подвела его к “Уазу”, стоящему немного в стороне от других машин, и распахнув настежь задние двери, повторила:
      – Мне не к кому больше обратиться.
      – Что… что за чертовщина? – Вадим всё ещё ничего не видел. Валентина зажгла в машине свет и Вадим разглядел на полу кузова что-то, завернутое в брезент защитного цвета и по очертаниям похожее на человеческое тело. Валентина откинула край брезента и он, наконец, понял причину её истерики. Перед ним лежал труп, промерзший, как магазинное мясо, волосы покрывал слой инея, широко открытые глаза невидяще уставились в потолок машины, лицо, покрытое коркой льда было совершенно белым. На рубашке, или, вернее, на том, что от неё осталось, виднелось очень много замерзшей крови, смешанной со снегом. Гаяровский несколько секунд смотрел на всё это, а потом снова закрыл тело задубевшей от мороза жесткой тканью.
      – Так что ты от меня хочешь, Валя? – в полном недоумение спросил он.
      – Вадим, сделай хоть что-нибудь… – простонала Валентина.
      – Валя, он мертв. Когда это произошло?
      – Сутки назад… Вадим… – Валентина умоляюще прижала кулаки к груди.
      – Валя, это уже не человек. Это замороженное окровавленное бревно. Тут не только я, тут сам Господь Бог не поможет.
      – Ну, пожалуйста, Вадим… может, можно хоть как-то его отогреть… Может, он ещё…
      – Нет, Валя. Нет. Тут одна дорога – в морг. Кто это был?
      – Вадим… я не имею права… ну, попробуй, ну что тебе стоит?… – Валентина уже плакала навзрыд. – Неужели тебе жалко?… Тебе же… Дмитрий Андреевич… тогда рассказывал… про…
      – Дима врун, каких мало, – жестко сказал Гаяровский, – но… хорошо. Закрепи получше брезент, я пойду за каталкой. Только учти – нигде на стороне об этих… экспериментах… ни слова. И постарайся не рыдать в коридоре. Не стоит привлекать к себе внимание.
      Через пять минут Гаяровский вернулся. Вдвоём с Валентиной они уложили тело на привезенную им каталку и потащились к корпусу. На их счастье в коридоре приемной почти не было людей и они без лишних разговоров доставили свой груз туда, куда хотели. Помещение, в котором они находились, предназначалось вовсе не для больных. Фактически, это была подсобка, в которой иногда мыли особенно грязных пациентов травматологии. Например, пьяных. Потому, что там стояла ванна. Закрыв дверь на ключ, Вадим проворно сбросил брезент на пол и приказал:
      – Валентина, срезай одежду. Поживей, меня люди ждут, – он открыл краны и в ванну хлынули бурлящие струи воды. Вадим опустил в воду градусник и, в ожидании, пока наполниться ванна, принялся осматривать лежащего на каталке. Казалось, что человек этот умер в момент неимоверного физического напряжения, страшно худое, тщедушное тело его выгнулось дугой, на обнаженной искалеченной груди можно было легко сосчитать ребра, голова запрокинулась назад, кулаки были судорожно сжаты. На груди оказалось целых три пулевых раны. Выходных отверстий не было. Гаяровский тихо свистнул. – Это что, собака покусала? – ехидно спросил он, но ответа не получил. – Брюки снять не можешь?… Хрен с ними, воду в ванну я налил, кладём прямо так, оттает немного – стащишь. Значит, по словам нашего вруна, схема такая – сейчас вода примерно около восемнадцати. Каждые полчаса увеличивать температуру в среднем на два градуса. Это первые три часа. Дальше – по четыре, до тридцати шести. При появление трупных пятен процедуру прекратить. Градусник я оставил. Вот дерьмо, вот ложка. Я буду заглядывать, но ты пойми, мне же работать надо. Ладно, понесли. Или давай я сам… надо же, какой лёгкий… всё, я пошел, Валя.
      – Голову ему держать надо? – спросила Валентина. Когда тело опустили в воду, кровь начала постепенно окрашивать её в розовый цвет. Иней на волосах уже растаял, и Гаяровский заметил, что вовсе не из-за него волосы выглядели седыми. Они были седыми сами по себе.
      – Не стоит, Валя, – сказал он и, подумав секунду, добавил, – руки отморозишь.
      Он вышел. Заглянуть в следующий раз получилось только часа через три. Вадим застал Валентину рядом с ванной, она поливала из сложенных лодочкой ладоней плечи лежащего. Тело уже обмякло, стало пластичным и теперь создавалось странное впечатление – толи кто-то принимает полусидя розовую ванну, толи кто-то порезал себе в ванной вены. Вадим подошел ближе.
      – Давай посмотрим, Валя, – сказал он, – помоги мне его вынуть.
      – Вадим, ты меня напугал, – жалким голосом, вздрогнув, ответила она. Вдвоём они переложили тело на кушетку. Вадим надел стетоскоп и принялся слушать. Сердце, конечно, молчало.
      – Глухо, как в танке, – констатировал Вадим Алексеевич, – может, хватит?
      – Вадик, ты же говорил – шесть часов… ну подожди ещё немного… Вдруг получиться?
      “Да уж, получиться! – подумал Вадим, мрачно созерцая тело. – Даже без гипотермии вот эти две дыры в груди отправили бы его на тот свет…”.
      – Ладно, Валя, давай продолжим. Но через три часа я сам прослежу за тем, чтобы тело отвезли в морг. И не спорь со мной. Ты, видно, хочешь дождаться, пока оно начнет гнить… – он резко повернулся и вышел прочь, мысленно обругав себя за то, что имел неосторожность связаться с этой истеричкой. Настроение было ни к черту, он был зол на себя и на Валентину, орал на санитаров, грубил больным и с нетерпением поглядывал на часы. Оставалось уже, слава Богу, меньше часа. И тут события вдруг закружились, как безумная карусель. В приемную вбежала Валентина и крикнула:
      – Вадим, быстрее!
      – Что?…
      – Быстрее же!
      Почуяв неладное, он бегом ринулся вслед за ней по коридору. То, что он увидел, добежав, его поразило. Тело, которое ещё несколько секунд назад он считал необратимо мертвым, сотрясали конвульсии. Человек в ванне бился, пытаясь дышать, но у него ничего не получалось – при вдохе через раны на груди всасывалась вода, при выдохе она же, окрашенная кровью, потоком выхлёстывала изо рта, из носа, из ран… Пол вокруг был залит водой и кровью. Конвульсии ослабевали с каждой секундой, и Гаяровский вдруг отчётливо понял, что человек этот ожил только для того, чтобы сразу умереть заново.
      – Валя, бегом в реанимацию за бригадой! Позови Игоря, поняла? Бегом!
      Валентина умчалась. Вадим выдернул человека из воды и бросил его грудью себе на колено. Несколько раз сильно надавил на спину. Когда поток воды из лёгких немного иссяк, Гаяровский положил его на пол и приник ухом к груди. Тот уже не дышал, биение сердца едва прослушивалось. Гаяровский попробовал было сделать вдох ему в рот, но ничего не вышло – в лёгких еще оставалась вода. Коридор огласил топот ног, в комнату влетела Валентина, а следом за ней – дежурная бригада реаниматоров с Игорем во главе.
      – Вадим… это ещё что такое? Господи, помилуй! – Игорь без лишних вопросов опустился на колени рядом с Гаяровским и принялся помогать. Через полминуты он сказал:
      – Он почти не дышит, ты видишь?
      – В зал?
      – Обалдел, что ли? На стол, срочно. Что ещё, кроме того, что я вижу?
      – Переохлаждение. Всё, потащили. Там в коридоре каталки есть?
      – Что-то было… ага, ребята уже везут… какталка… не наша… взяли… У меня операционная свободна, так что ко мне… Валя, помоги его подготовить, пока мы замываемся, ладно?
      – Игорь, там изо рта кровь льёт… прямо ручьём, – сказал один из ассистентов, пока лифт вез их на третий этаж.
      – А ты как хочешь? – ехидно спросил кто-то. – Чтобы можно было регулировать?
      – Заткнитесь, вы! Бегом за кровью. Валя, какая группа?
      – Третья, отрицательный резус. Вадим, я же тебе говорила, а ты не верил…
      – Верил, не верил… чай, не в ромашку играли… Игорь, что там?
      – Тахикардия. Пульс сухой, под двести… Где вы это выловили? Не в Москве-реке, случаем?
      Лифт остановился и бригада, расталкивая коридорный люд, чуть не бегом устремилась к операционным. С поста, им в след, закричали:
      – Вы в какой будете? И документы где?
      – Мы во второй. А писанину свою можешь за… ой! Игорь Сергеевич, ну за что вы щиплетесь? Больно же попу… – молодая темноволосая медсестра изобразила на лице обиду, грозящую перерасти в легкий флирт, но Игорь Сергеевич оборвал её, строго сказав:
      – Много треплешься, Татьяна.
      На пороге операционной врачи остановили каталку и Игорь сказал, секунду помедлив:
      – Вадь, а стоит? По-моему, он холодный, как лёд, уже сейчас…
      – Давай рискнём. Будет что потом внукам рассказать.
      – Мои будущие внуки обойдутся сказками Андерсена…
      Когда, наспех замывшись, они быстро вошли в операционную, их встретил прежде всего анестезиолог по кличке Серый, человек весьма неординарный и со странностями. Об этих странностях ходили по больнице самые разные слухи, но это не мешало Серому, бывшему врачу из четвертого управления, оставаться одним из лучших. Хотя работать с ним могли не многие – стиль работы у Серого был экстравагантен, как и вся его жизнь. И своим стилем он мешал работать другим.
      – Приготовили? – спросил Игорь.
      – Если вы про бутерброды, то мне с сыром, – добавил Серый.
      – Здравствуй, Сергей, – сказал Гаяровский, – давайте начинать.
      – Расширитель… где-то он у меня тут был… трубочка… ишь ты, какие дырочки! Можно посмотреть?… Это мышки прогрызли, да?
      – Мышки, мышки… трубку ввёл?
      – А то! Ты только посмотри, как!
      – Отстань. Продезинфицируйте поле. – Вадим поглядел на Игоря и спросил. – С чего начнём?
      – Ноль на мониторе, сердце встало, – доложила сестра.
      – Ни с чего, – констатировал Серый.
      – Адреналин и внутрисердечную иглу, – приказал Гаяровский.
      – Вадим, не надо, – попросил Игорь.
      – Надо. Что?
      – По-прежнему ноль.
      – Разрядник.
      – Вадим, это уже…
      – Ты что, глухой?! Разрядник давай!
      – Волновые сокращения.
      – Повтори, скорее!
      – Тахикардия.
      – Вадим, вскрывай грудную клетку, может, прямым массажем…
      – Скальпель… зажим…
      Несколько долгих секунд в помещение висела тишина, нарушаемая лишь сопением хирургов под масками да лязганьем инструментов.
      – Расширитель, – приказал Игорь, – уж лучше я грудину расколю, мне привычней…
      – Рефрактор, – сказал Вадим. Серый сделал вид, что зажимает уши. Медсестра хихикнула. Игорь цыкнул на неё, но она захихикала ещё сильнее.
      – Поехали. Тань, ты ржать будешь или работать?
      – Та… та… тахикардия, как была… ох…
      Ребра протестующе хрустнули.
      – Скальпель.
      – Ребята, кровь в трубке, – удивленно сказал Серый, – причём много. Я, конечно, ничего не имею против того, чтобы вы её перекачивали на мою сторону, но предупреждать же надо…
      – Игорь, продолжи. Я посмотрю.
      – Сердце нормально пошло.
      – Куда пошло? – спросил Серый.
      – Иди ты в жопу! Что у тебя там?… – Гаяровский бросил беглый взгляд на трубку, да так и застыл. – Опять… это вода с кровью. У него же полные легкие воды до сих пор! Игорь, попроси Таньку поднять стол, если он работает! Отсос дайте!
      – Не дышит, – заметил Серый, – а знаешь, почему?
      – Не знаю и знать не хочу! Снимай трубку!
      – Не дышит, по тому, что ты – дурак.
      – Скальпель.
      – Вадь, ты что хочешь сделать? – поинтересовался Игорь.
      – Трахеотомию.
      – Зачем?
      – Чтоб он дышал сегодня, наконец! – разозлился Гаяровский. – Канюлю давай, Татьяна. Нет, не эту, подлиннее.
      – Трубку снял. И что?
      – Переставь на канюлю. Вода выходит?
      – Ну не то, чтоб фонтаном, но есть. Слушай, Вадик, ты гений. Смотри, задышал. До меня бы в жизни не доперло.
      – Как прикажите работать при поднятом столе? – раздраженно спросил Игорь.
      – Закрой поле, подожди пару минут.
      – Булькает? – радостно спросил Серый.
      – Прекрати комедию, – попросил Гаяровский, – ребята, послушайте меня все. Похоже, нас втравили в очень большие неприятности.
      – В смысле? – спросил Серый.
      – Понимаете ли, эти дырочки…
      – Вадим, здесь не совсем дураки собрались. Мы и так видим, что это пулевые ранения. Думаю, я о них имею гораздо более глубокое представление, чем ты. Но я не совсем понимаю, к чему ты клонишь? – настороженно спросил Игорь. Он отошел от стола и повернулся к Гаяровскому.
      – Ладно, пока у нас есть немного времени. То, что у нас сейчас на столе, привезла утром одна моя приятельница… – начал тот.
      – Ну, Валька, её тут почти все знают, – откликнулся Игорь. – Постой, как – утром?! – изумился он. – Во сколько?!
      – В полвосьмого, а то и раньше.
      – И где ты его прятал до двух часов дня?
      – Я его размораживал. Это был труп, понимаете? Смерзшийся труп. Он был безнадежный, потом, кому интересно, может посмотреть, там, в карте, моей рукой записано буквально следующее: “гипотермия с летальным исходом”. – Вадим в отчаяние сокрушенно покачал головой. – Валентина уговорила меня попробовать что-нибудь сделать. Мы с ней положили его в воду, стали согревать… Да Господи, я бы его хоть в печку сунул, лишь бы от неё отвязаться! А он на шестом часу ожил. – Вадим беспомощно развёл руки. – Ну откуда я мог знать?! Естественно, при пневмотораксе в раны попала вода, её теперь в лёгких наверное столько, что троим утонуть можно… Но это не главное. Кто в нашем великом государстве носит оружие? Или военные, или милиция. Далее. Тряпки, которые на нем были, имели казенный вид. Далее. Валентина приехала на “Уазике”, номера похожи на военные, это можно потом проверить, машина стоит под окном. Отсюда напрашивается неутешительный вывод – Валя нам привезла… этого… не знаю кого… после расстрела.
      – Ого! – Серый присвистнул. – Ты круто берешь, Вадим. Не торопись с такими выводами. Всё, поехали дальше, воды почти нет, а если появиться – дадите отсос. Пока не важно – расстреливали его или нет, важно попробовать спасти ему жизнь…
      – Чего вы раньше-то про гипотермию молчали? – удивленно спросила Танька. – Я тогда кровь и глюкозу согрею, трудно что ли…
      – Если боишься за себя, то мы можем сказать, что тебя тут не было, – твердым, не допускающим возражений голосом сказал Серый.
      Вадим посмотрел на Серого, словно видел его впервые.
      – За себя я не боюсь. А вот про тебя, Игорь, мы так и скажем. У тебя – Котя и Толик, тебе не нужны больше приключения. Хватит и Афганистана.
      – Ладно… Всё. Тема пока закрыта. Тань, освободи поле.
      – Сию минуту.
      – Скальпель.
      Вскоре Игорь произнёс:
      – …Вадь, одну вижу. Пинцет.
      Слабо звякнуло.
      – Шей.
      Несколько минут тишины.
      – Игорь, вот ещё одна. Сейчас…
      – Стой! – вдруг сказал Игорь. – Дай я посмотрю.
      Оба хирурга склонились над разрезом.
      – Это ещё что такое? – внезапно севшим голосом произнёс Вадим.
      – Спокойно. Это похоже на аорту.
      – Здесь?
      Игорь поднял глаза. Их взгляды встретились. “Молчи! – говорили глаза Игоря. – Только молчи!”
      – Не трогай пулю, вскрой по длине.
      То, что они увидели, раздвинув окружающие ткани, не поддавалось пониманию. Они просто молча созерцали.
      – Иномарка. Шесть цилиндров, – прошептал Вадим. – У “Москвича” четыре, а у неё шесть…
      – Вы там про что болтаете? – вмешался Серый.
      – Машины обсуждаем. Если два выйдут из строя, остальные четыре ведь работать не будут? – спросил Игорь.
      – Будут, но плохо, – ответил Вадим.
      – Вижу последнюю. Мне всё ясно. Это гиблое дело, Вадь.
      Перед ними в разрезе лежало второе сердце, размером в треть обычного, двухкамерное. Оно присоединялось к простому около главных сосудов, но эти соединения были повреждены – сверху раздавлены пулей, снизу пережаты осколком ребра. Сердце не билось.
      – Зажим, – приказал Игорь.
      – Что сделаем?
      – Попробуем промыть от тромбов и вколем ударную дозу адреналина. Может, пойдёт. Скальпель.
      – Физиологический раствор сто кубов и внутрисердечную иглу… Пережми, тромбы, по-моему, локализуются здесь… Вводи раствор…
      – Отсос… пошли тромбы… Вадим, прогони несколько раз рукой…
      – Добавь раствор… Шей, Игорь. Если будет воздушный…
      – Знаю. Кетгут.
      – Скоро?
      – Всё. Очень интересно… Адреналин.
      – Наполнение?
      – Есть. Пошло.
      – Что у вас там? У меня монитор взбесился… – пожаловалась Таня.
      Несколько минут сердца работали вразнобой, но потом их ритм полностью синхронизировался. Хирурги снова переглянулись.
      – Никогда не делал и больше никогда не буду делать операции на сосудах, – сказал Игорь. – Дайте мне старый добрый аппендикс.
      – Давление поднялось, шестьдесят на семьдесят, – отрапортовала Таня. – Кровь в моче.
      – Давно?
      – Раньше и мочи-то не было.
      – Немного подожди. – Вадим глубоко вздохнул. – Игорь, шьём грудную клетку, минуту отдыхаем и вскрываем брюшную полость. Сейчас я тебе дам аппендикс, ты сам попросил.
      – Может, пока положить в зал на пару суток? – спросила Таня. – А то вы тут промучаетесь, а он умрет. И все зазря будет…
      – Молчи, женщина, – отрезал Вадим, – отрежу язык. По Домострою.
      Когда швы были наложены, хирурги отошли от стола.
      – Таня, этот инструментарий – в автоклав, приготовь другой комплект. Обработай поле. И что там на мониторе?
      – По сравнению с тем, что было – очень ничего.
      – А по сравнению с нормой?
      – Хреново. Еле-еле. Уж не знаю, чем вам аукнется ваша затея.
      – Посмотрим… – Вадим поднял глаза и Игорь заметил, не смотря на маску, что у него на лице очень странное выражение. Нехорошее выражение.
      – Я не думаю, что это стоящая идея, Вадим, – очень тихо, чтобы не слышали остальные, сказал он. – Мы этим не добьёмся нужного результата. Он будет только одним – наша совесть на всю жизнь останется загажена. Я могу и сам закончить. Если у человека появляются подобные мысли, ему лучше не подходить к столу на пушечный выстрел.
      – Не говори белиберды. Всё. Начали…
      – …Зажим. Таня, приготовь тампоны, кровит. Ага, спасибо… Игорь, ты был прав, в брюшной полости кровь.
      – Захожу… Вадь, по-моему, его очень сильно били…
      – Я так и понял…
      – Отсос.
      – Давление падает.
      – Зажим.
      – Мне кажется, отбиты почки.
      – Всё может быть. Да, и вправду…
      – Разрыв нашел, и не так страшен оказался черт, как его малевали.
      – Чего там?
      – Ткани, удар скользящий, или пережало чем-то. Странно, но это похоже… словно мышцы разорвали изнутри… крови много, но это не опасно. Может и отойдет, внутренности-то целы.
      – На первый взгляд. Если хоть несколько дней проживёт, сделаем рентген и посмотрим, что там и как. Всё, шьём – и в зал.
      Через полчаса они наложили последний шов.
      – Счастлив наш Бог, – вздохнул Игорь, когда всё закончилось. Пациента увезли и они, наконец, остались один на один, – по-моему, мы все сделали, как надо, – он стащил маску и направился к раковине – сполоснуть руки и сделать пару глотков воды.
      – Уж не знаю, – с сомнением покачал головой Гаяровский. – Пока у меня есть время отвлекать нашего цербера, советую тебе сматываться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Я пойду в зал, проверю, как там дела, я же Вале обещал…
      – Встретимся на улице минут через двадцать, – попросил Игорь, – кое-что надо обсудить…
      – У входа?
      – Нет, у морга. Там народу поменьше.
      – Хорошо.
      Гаяровский вышел и неторопливо прошествовал к реанимационному залу. В зале он не застал уже никого – определив поступившего, все разбрелись по своим делам. Вадим подошел к койке и с интересом принялся рассматривать лежащего на ней человека. Это лицо, не смотря на трубки и аппараты, не смотря на белый казенный кафель стен и неприятное искусственное освещение, почему-то вызывало у Гаяровского странные реминисценции. Оно что-то поразительно напоминало. Вадим вгляделся внимательно. Высокий лоб, ровно очерченные брови, высокие скулы, глубоко посаженые глаза, ровный нос… Немного странные пропорции, но ничего экстраординарного. Лицо аккуратное, правильной формы, удлиненное, но страшно исхудавшее, очень молодое, вернее, кажется молодым, поправил сам себя любивший точность Гаяровский. Запавшие щеки, едва заметная складка между бровями, а главное – полуседые, густые, длинной ниже плеч, волосы, вот что скрадывало первое ощущение. “Лет тридцать… нет, моложе… двадцать семь, двадцать восемь… хотя на первый взгляд меньше… Кто бы это ни был, лицо у него очень нестандартное, прямо скажем, странноватое… Но на бандита или убийцу он совсем не похож…”. Гаяровский вытащил из кармана крошечный блокнотик, нашел чистую страничку и принялся торопливо делать набросок – в своё время он неплохо рисовал и надеялся, что руки помогут вспомнить то, что не помнит голова. Через несколько минут набросок был готов и Гаяровский стал рассматривать уже его, а не натуру. Немного подумав, он поместил портрет в рамку, пририсовал некое подобие нимба, неясный полукруг над головой, с тенью креста, вписанного в него, и, раздраженно дернув плечом, захлопнул блокнот. Этого ещё не хватало! Если пациенты начинают напоминать святых на старинных иконах – значит, точно, пора уже лечиться самому. Он быстро сунул блокнот обратно в карман и прислушался. В направление зала кто-то шел. Гаяровский сделал вид, что заинтересован показаниями приборов, при чем так, что даже не обращает внимания – кто бы это мог быть?
      – Смотрите? – он мгновенно узнал этот голос. Эта баба ещё ничего, тут есть экземпляры и похлеще.
      – Да… зашел посмотреть… Сами знаете, сложный случай…
      – Вы, Вадим, всё это проделали зря. Работа, конечно, была ювелирная, но он слишком сильно истощен, чтобы выжить. Дадим ему немного времени…
      – Вы подождите с выводами, – попросил Гаяровский. Женщина с сомнением покачала головой, – я вот поторопился, а теперь раскаиваюсь. Кстати, я же трахеотомию делал… вы канюлю почему решили снять?…
      – Не нужна стала, вот и сняли. Воды больше нет, хотя хрипы всё еще есть. Температура низкая… анализы взяли, лаборатория была… посмотрим. Такой слабый, прикоснуться страшно, не то что бы…
      – А вдруг? Давайте всё же попробуем… может, выйдет?
      – Хорошо, попробуем. Раз уж он выдержал операцию, думаю, что шанс у него есть.
      Гаяровский попрощался и вышел из зала. Отойдя в сторонку, он залез в карман халата и, покопавшись там, выудил на свет странного вида удостоверение и принялся его внимательно разглядывать. Эту корочку выронила Валентина в самом начале событий и у Гаяровского не было пока времени понять, что же лежит у него в кармане. Удостоверение было в стандартной темно-синей обложке, но на этом сходство с другими, виденными Гаяровским подобного рода документами, заканчивалось. В нём помещалась не черно-белая, как обычно, а цветная фотография, потом шли все Валентинины данные – от места прописки и номера паспорта, до роста, веса и размера обуви. Далее помещалось название спец проекта, в котором работала Валентина. Название привело его в замешательство. “Сизиф”, вот что было написано в отдельной графе. И допуски. Уровни с первого по восьмой – везде. Не понятно… Государственные учреждения – везде. Социальные службы – везде. Правоохранительные органы – везде. Военные базы… “Так вот почему её пропустили на этой машине прямо к подъезду больницы, – подумал он, – это ведь пропуск в приемную к самому Господу Богу… Они не имели права её задержать…”. Гаяровский сунул пропуск в карман и пошел по коридору в сторону лифта. Валентина дожидалась его на первом этаже.
      Валентина неподвижно сидела на лавочке в углу коридора. Она уже не плакала. Глаза её были сухими и воспаленными, на лице было написано такое глубокое отчаяние, что Вадим ужаснулся. Она поднялась ему на встречу.
      – Умер? – чужим голосом спросила она.
      Вадим отрицательно покачал головой.
      – Нет. Не умер, Валя. В реанимации. Мы попробуем его спасти, он вполне может выжить. Очень сложная была операция, и если бы не Игорь…
      – Спасибо, Вадим… прости, что я так… сплоховала… я очень волновалась, ей Богу, ты пойми…
      – Валя, не стоит. Ну, зачем ты так… Лучше давай отойдем в сторонку, надо поговорить… – Они прошли по полутемному коридору к лестнице, и Гаяровский тихо произнёс, – Скажи мне, что вообще происходит? Кто это? И откуда? Его что, хотели расстрелять? Только умоляю, скажи правду! Отвечать-то ведь мне…
      – Это был несчастный случай… Вадим, его никто не расстреливал, поверь мне, в него попали случайно. Меня не было в городе, мы с Олегом только сегодня в шесть утра приехали домой. Мы на горных лыжах катались… ладно… это не про то… Не успели мы войти – звонок, с работы… Мне велели приехать… Вот я и приехала… а он… мертвый…