– Я и сам не могу понять, – прошептал в ответ Лин. – А знаешь анекдот про врача?
      – Какой? – тоже шепотом поинтересовался Пятый.
      – Который пациентке, пришедшей к нему в кабинет, говорит…
      – Это что такое?! – раздался Валентинин голос. Она стояла в дверях, прислонившись к косяку и наблюдала за ними. – Я кому сказала час назад: идти спать?
      – Лину стало нехорошо, и я принёс ему плед, – объяснил Пятый.
      – И ему от этого стало лучше? – съязвила Валентина.
      – Не то, чтобы лучше, но я хотя бы согрелся, – ответил Лин. – А что до остального мандража… то это моё личное.
      – Мне твоё личное когда-нибудь выйдет боком, – вздохнула Валентина. – Ложитесь спать, ради Бога.
      – Валентина Николаевна, нам надо поговорить с вами, – решился вдруг Пятый. – Это очень важно.
      – Ну, говори, – со вздохом сказала та. – Только покороче.
      – Покороче не получится, – ответил Пятый. – Вы сядьте.
      – Только обещай, что после этого твоего разговора вы ляжете. Хорошо?
      – Хорошо, – согласился Пятый. – Очень хорошо. Непременно. Валентина Николаевна, вы работаете на “трёшке” уже больше трёх лет, не так ли?
      – Почти четыре, – кивнула та. – И что из этого следует?
      – Вы не замечали там… на “третьем”, ничего странного или нехорошего? – осторожно спросил Пятый.
      – Нет, – немного удивлённо ответила Валентина. – Не замечала. Ни на “первом”, ни на “третьем”. А что?
      – Я… то есть, мы… – Пятый на секунду замялся, но продолжил: – Мы вынуждены вас предупредить, что вы подвергаете свою жизнь опасности…
      – В каком смысле? – не поняла Валентина.
      – В самом прямом, – ответил Лин. Он сел на постели, подтянул одеяло и добавил: – Мы боимся за вас и за Ленку. Правда.
      – Шутите, небось, – отмахнулась Валентина.
      – И не думаем даже, – ответил Пятый. – В мыслях такого нет. Тем более, что шутить подобными вещами – мягко говоря, жестоко.
      – О чём речь, объясни толком, – попросила Валентина. – Пугаете, пугаете, а по делу – ни слова.
      – Если по делу… тут трудно что-то объяснить конкретно, – неуверенно начал Пятый, – но… просто предприятия – это форпост… форпост очень нехорошей силы и всего, что с ней связано. Находясь там, вы рискуете. Очень сильно рискуете.
      – Чем? – спросила Валентина.
      – Прежде всего – своим здоровьем и жизнью. В очень скором времени там начнутся неприятные явления…
      – Какие? – спросила Валентина.
      – Гадость всякая может на свет Божий вылезти, – объяснил Лин. – Очень неприятная гадость. Вы такую только в фильмах ужасов могли видеть. Но этого мало…
      – Самое плохое то, что вы, да и все остальные тоже, не имеете самого элементарного представления о том, что надо делать в подобных случаях. А мы имеем. Очень хорошее представление. Нас этому учили, слава Богу.
      – Помните, что было с моей рукой? – спросил Лин.
      – Помню, – согласилась Валентина. – И что? Я тогда таки не поняла, что вы мне пытались втолковать. До сих пор думаю, что это было.
      – Это было одно из проявлений той гадости, о которой шла речь. Вот только я повёл себя неграмотно, а Пятый – грамотно. Поэтому я оказался с рукой, а он потом со мной просиживал свою зад…
      – Ах ты сволочь!… – процедил Пятый. – Это, надо понимать, вместо благодарности?
      – Это она самая и была, – парировал Лин. – Так вот, Валентина Николаевна, о чём я?…
      – О проявлениях “этой гадости”, – подсказала Валентина со вздохом.
      – Это ещё не самое страшное и происходит это редко, – сказал Пятый. – Мы можем это почувствовать и как-то защититься. Вы – нет. Лена – тоже. Юра… не мне вам рассказывать. Поэтому мы можем вам посоветовать только одно – бегите. И чем скорее и дальше – тем лучше.
      – Бегите, – покачала головой Валентина. – Да кто же нас отпустит-то?
      Пятый развёл руками – об этом он ничего не мог сказать. Он понимал, что все они – в какой-то мере пленники, и что тюремщики их, кстати, находятся в весьма и весьма невыгодном положении, тоже знал. Вот только совершенно не представлял, чем им всем можно как-то помочь. Выхода он не видел. Вернее, выход-то, конечно, был, но…
      – Я хочу вам сказать, Валентина Николаевна, чтобы вы… словом, как только мы с Лином умрём… – Пятый с трудом подбирал слова, – чтобы вы бежали. Пока мы тут, это всё ещё как-то можно сдерживать, но наша с Лином смерть откроет, боюсь, такие ворота, что от предприятий останутся лишь покосившиеся заборы с колючей проволокой на гнилых столбах…
      – Бетон не гниёт, – возразила Валентина.
      – Это вы так думаете, – отрицательно покачал головой Пятый. – На самом же деле…
      – Исчезает всё, – добавил Лин. – Всё, даже то, что нам казалось вечным.
      – Может, это и хорошо, – сказала Валентина. – А может, нет. Откуда мне знать? Я – простой фельдшер, а не пророк или святой. Спасибо, что предупредили, ребята. Мне не нравится говорить о смерти, но всё равно – спасибо.
      – А что вы теперь будете делать? – спросил Лин. – После этого дурацкого и нелепого предупреждения? В которое вы, надо полагать, не поверили?
      – Приму к сведению, – пожала плечами Валентина. – И буду жить дальше.
 

* * *

      …Валентина вспомнила один осенний пасмурный вечер, конец сентября позапрошлого года. Пятница. Дождь на улице, а на “трёшке” – освидетельствование перед выходными. И ничего не хочется – ни сидеть в холодном медпункте, ни спускаться вниз, в промозглое сырое подземелье. Ничего. Но надо. Потому, что положено. И Валентина пошла вниз, внутренне заранее приготовившись к тому, что ждало её там, внизу.
      На этот раз трупов было не так много – то ли на надсмотрщиков осень тоже действовала и они стали задумываться о бренности земного существования и жалеть “рабочих”, то ли народ ещё не отошёл толком после отпусков и ленился. Валентина увидела, что от “восьмёрки” на этот раз пришли Пятый и Лин, приволокли мёртвых рабочих и теперь стояли, ждали, когда начнётся утилизация – такой был порядок. Валентина подошла к ним поближе. Лина она, правда, осмотрела неделю назад, а вот Пятого не видела месяц, а то и больше. Пятый ей не понравился – даже не заметил, что она подошла. Стоял у стеночки, запрокинув голову, и молчал. А Лин заметил и направился к Валентине.
      – Валентина Николаевна, – начал он шепотом, даже не поздоровавшись, – заберите Пятого отсюда, срочно!
      – В чём дело? – спросила Валентина.
      – Андрей вышел в смену, а этот, – Лин махнул рукой в сторону Пятого, – совсем плохой. Он его прибьёт!…
      – Погоди, не телепайся, – попросила Валентина. Она подошла к Пятому и щёлкнула пальцами возле его лица. Никакой реакции не последовало. Валентина пощупала ему пульс.
      – Ну что? – спросил Лин.
      – Что, что… – проворчала Валентина. – Я же не рентген – “что”… Слабый очень, вот что. Как он сюда-то дошёл?
      – На автомате ходит, – объяснил Лин. – Уже третьи сутки так…
      – Посади его, а я пойду с Андреем пошуршу. Может, отпустит. Всё хреново, потому что нет патологии или травмы. Так – забирай без разговоров. А так…
      – Я знаю, – ответил Лин. Он тоже подошёл к Пятому и усадил его на пол.
      – Ты сам как? – спросила Валентина.
      – Я-то? В порядке пока, – ответил Лин. – Я же отдыхал не так уж давно, если вы помните. А вот Пятый…
      – Всё, сиди и молчи, ирод наш идёт, – шепотом сказала она. – Авось, получится… Хорошо?
      – Хорошо, – согласно кивнул Лин. – Только бы вышло…
      Всё получилось. Андрей пожал плечами, сказал, что пусть хоть обоих забирает, и пошёл куда-то по своим делам. Валентина отвела Пятого наверх, уложила, осмотрела… Пятый был словно в оцепенение – он вполне нормально шёл, не понимая, куда и зачем, выполнял простые команды или просьбы – сесть, лечь, постоять на месте. Валентина не стала даже пытаться дать ему поесть или напиться – знала, что бесполезно. Она немного привела Пятого в себя, но лишь на столько, чтобы он смог уснуть, не более. Потом спустилась вниз, отпустила делегации от оставшихся “тимов”, подписала всё, что требовалось и, тяжко вздохнув, отправилась наверх, в медпункт. Пятый всё ещё спал. Валентина посмотрела в окно долгим тоскливым взглядом, сняла трубку и набрала свой домашний номер.
      – Олежа, привет, это я, – сказала она. – Ты как, на дачу поедешь?… Как – нет? Простыл?… да ты что… ладно. Слушай, а ехать-то надо, гравий на завтра заказали, надо же машину встретить… одна? Может, я кого с собой возьму отсюда, а?… Нет, Лина не дадут, Пятого могу взять, тут он… спит… хорошо, Олеж, я поехала, люблю, целую, и всё такое… пока.
      Она повесила трубку и поглядела на Пятого. Вроде бы ему стало получше. По крайней мере, с ним не так страшно ночью будет, да и с машиной поможет, если что. Надо ехать, а то темнеет быстро, как бы не застрять там в какой-нибудь яме по дороге.
      – Пятый, – позвала она, – вставай, ехать надо.
      Пятый приоткрыл мутные глаза и посмотрел куда-то мимо Валентины. Потом, наконец, сообразил, что к нему обращаются, и спросил хриплым со сна голосом:
      – Куда ехать?…
      – На дачу поедем, – объяснила Валентина, – а то ты что-то слишком бледный и не соображаешь ничего. Хоть воздухом подышишь.
      Пятый кивнул и снова закрыл глаза. Валентина оделась, застегнула сумку, проверила, плотно ли закрыт кран (последнее время краны стали течь, а ремонтировать их не спешили), и, с трудом заставив Пятого встать, повела его к выходу. Он шёл еле-еле, медленно, неуверенно, постоянно старался прислониться к стене, чтобы хоть немного отдохнуть.
      На улице Валентина оставила его возле двери, а сама пошла открывать и заводить машину. Вернувшись, она увидела, что Пятый успел за время её отсутствия сесть на ступеньку (ноги не держали), и что он дрожит. “Идиотка! – обругала она себя. – Вытащила человека из-под одеяла, и поволокла, в чём был, на холод… вот ведь дура, а!” На ней самой был тёплый толстый свитер, а поверх него – пуховая куртка. На Пятом, кроме балахона и штанов – ровным счётом ничего. Он сидел, обхватив себя руками, прикрыв глаза, и, казалось, не замечал ничего вокруг.
      – Холодно? – сочувственно спросила Валентина. Он кивнул. Валентина сняла с себя куртку и накинула её Пятому на плечи. – Подожди немножко, я сейчас машину подгоню, в ней тепло, согреешься. – Он снова кивнул. Валентина подвела машину вплотную к крыльцу, помогла Пятому перебраться на заднее сиденье и села за руль. Пятый, скорчившись, забился в угол кабины, он дрожал так же сильно, как и на улице. Валентина включила печку, но толку от этого пока было мало – мотор ещё не прогрелся. Валентина укрыла Пятого всё той же курткой, подрегулировала зеркало и сказала:
      – Прости меня, дуру такую, ладно? Не сообразила я. Надо было нам с тобой чайку перед дорогой выпить, а я что-то заторопилась… Поехали, хорошо? А чаю на даче попьём.
      – Хорошо… – прошептал Пятый в ответ. – Мне всё равно…
      – Тогда поспи пока, ехать почти два часа, – предупредила Валентина. – Можешь лечь, если хочешь.
      – Потом… – ответил Пятый. – Не сейчас… что ж меня так знобит-то?…
      – Это не озноб, ты просто замёрз. Осень на улице.
      – Опять лето пропало, – прошептал Пятый. – Не везёт мне с погодой…
 

* * *

      Ехали они действительно долго. Быстро темнело, начался дождь. Валентина вела осторожно, не торопясь, старалась не гнать. Пятого немного отпустило, он стал засыпать, и Валентине пришлось из-за этого остановить машину – Пятый пытался лечь поудобнее, да всё никак не мог сообразить, как это сделать. Валентина устроила его с комфортом, подложила ему под голову курку, включила печку на полную мощность – пусть согреется как следует, и поехала дальше. Не смотря на то, что была пятница, погода распугала большинство дачников и дорога была практически пустой. Валентина свернула на грунтовку и потихонечку, на второй передаче, поехала, лавируя между лужами и ямами. Перед одной особенно глубокой и широкой ямой она в нерешительности остановила машину.
      – Выходить? – тихо спросил Пятый, не открывая глаз. Валентина повернулась к нему и спросила:
      – Зачем тебе выходить? – не поняла она.
      – Машину выталкивать, – ответил он.
      – Лежи, Бога ради, – ответила Валентина. – Никто пока нигде не застрял. Понятно?
      – Угу, – Пятый снова уронил голову на руку, а Валентина, благополучно проехав-таки через бездонную лужу, повела машину дальше.
      На даче она первым делом открыла дверь дома, впустила Пятого, велела ему идти в комнату, а сама поспешила к сараю, за дровами. Когда она вернулась, то увидела, что Пятый уже успел лечь на пол, прямо на террасе.
      – С ума сошёл? – спросила она. – Воспаление лёгких получить решил? А ну, вставай! Иди, кому говорю…
      – Я думал, что на террасе… – начал он, садясь.
      – Какая терраса, сентябрь же! – Валентина покрутила пальцем у виска. Пятого снова стало трясти от холода. Валентина отвела его в комнату, усадила на кровать, накинула ему на плечи одеяло и занялась печкой. Отсыревшие дрова сначала горели плохо, но потом дело пошло на лад и вскоре в комнате стало значительно теплее.
      – Чай хочешь? – спросила Валентина. Пятый тряхнул головой, отгоняя сон и сказал:
      – Можно… спасибо вам, Валентина Николаевна, за то, что вы меня сегодня вытащили. Мне что-то плохо последние дни, сам не пойму, из-за чего.
      – Переутомился, что ли?…
      – Нет… вернее, не только это. Скорее, недоспал. Спать не давали, развлекались они, вероятно… не знаю. Но будили, постоянно будили. Только уснёшь – так сразу…
      – Сволочи… какие же сволочи… ладно, проехали. Согрелся?
      – Немного. Хоть не трясёт, и то хорошо, – Пятый передёрнул плечами и нахмурился. – Валентина Николаевна, вам ничего не будет за то, что вы меня забрали?
      – Я им сказала, что ты мне понадобился на даче, чтобы гравий таскать, – пояснила Валентина. – Поверили, чтоб их… Давай по чаю – и спать. С кровати можешь не вставать, не надо… не надо, я сказала! На вот, свитер надень. И брюки, прямо поверх своих, а то комната к утру выстывает. Я тебе ещё плед дам шерстяной, он тёплый.
      – Я к холоду привык, не надо плед, – попробовал было возразить Пятый.
      – Иди в баню! – огрызнулась Валентина. – Я тебе хоть два пледа дам. Моя дача, что хочу, то и делаю. Держи чашку, и смотри не обожгись, горячий. Бутерброд тебе с чем дать – с маслом или с сыром?
      – Ни с чем. Я не хочу…
      – А я не верю, – парировала Валентина. – Ешь с маслом, коли так.
      – Тогда лучше с сыром.
      – А говорил, что не хочешь. Голодный, небось, как я не знаю кто!
      – Я привык… – Пятый сидел, опираясь на подушку. Чашку с чаем он пристроил на подлокотник стоящего рядом с кроватью кресла. – Вот спать – хочу…
      – Ну и спи, – ответила Валентина. – Гулять завтра пойдём. В лес. Хочешь?
      – А зачем? – спросил Пятый, который никуда в тот момент идти не хотел.
      – За грибами, – объяснила она. – Это же здорово. А вечером – домой. Лады?
      – Лады, – согласился Пятый. – А что, тут на самом деле есть грибы?
      – А как же! – удивилась Валентина. – Конечно, есть… Слушай, а там, у вас… уж не знаю, откуда там ты… не хочешь – не говори… Но у вас там что – нету грибов, что ли?
      – Только привозные, – ответил Пятый. – Отсюда, кстати, их и привозят. Только они стоят чертовски дорого, а у нас с Лином никогда не было лишних денег. Так что я этого дела и не пробовал ни разу в жизни… – он говорил как-то отрешённо, равнодушно, устало.
      – Небось хотелось попробовать? – спросила Валентина. Ей не нравилось это равнодушие, да к тому же стало немного обидно за свои родные пенаты.
      – Не особенно, – ответил тот. – Мы никогда не страдали от того, что кто-то ест что-то вкусное, а нам этого не купить. Всё равно…
      – А мне – не всё равно. Я люблю, чтобы у меня было всё самое лучшее, – призналась Валентина. – Ты думаешь, у нас простые люди едят сервелат каждый месяц? Не едят. А я – ем. И это приятно.
      – Сервелат – это колбаса? – спросил Пятый. Валентина кивнула, Пятый поморщился. – Гадость какая… это же мясо.
      – Ну и что? – удивилась Валентина.
      – У нас поговорка есть такая – у него такое лицо, словно его мясо есть заставили, – объяснил Пятый. – У вас, по-моему есть что-то похожее…
      – У нас вместо мяса – говно, – Валентина усмехнулась. – Пей чай, пока совсем не остыл. Оклемался?
      – Совершенно. Полежал, поспал… я бы ещё поспал, кстати.
      – Ну и спи. А я пока почитаю.
 

* * *

      Часа через полтора Валентина отложила книжку – время уже перевалило за полночь. Она потянулась было к выключателю, но тут её взгляд упал на спящего Пятого, и рука замерла сама по себе, остановилась. Пятый спал и улыбался во сне. Слабо, едва заметно… но эта лёгкая улыбка странно преобразила его лицо – словно сняли маску постоянной боли и отчаяния. “Господи, какой же он молодой! – пронеслось у Валентины в голове. – Как же я раньше этого не поняла!” Пятому видимо снилось что-то очень хорошее, светлое, доброе… это бывало столь редко, что он и сам, вероятно, успел забыть, когда такое с ним было последний раз. Нерезкий, приглушенный свет настенного бра словно смыл с его лица печать страдания и оно преобразилось неузнаваемо, нереально. Перед Валентиной спал, положив под голову худую руку, совсем молодой парень, от силы лет двадцати, красивый, с правильными тонкими чертами лица и густыми чёрными волосами.
      – Вот сволочь! – с восхищение прошептала Валентина. – Вот ты какой… на самом-то деле. А я и не разглядела тебя, настоящего. Дура… А хорош, стервец, как хорош… девок, небось, с рукава стряхивал, не замечал… Что было – и что стало… Интересно, можно ли что-то сделать, чтобы вернуть его прежнего насовсем? Наверное, можно. Вот только как?… Но до чего хорош!… По-своему, не по здешнему… – Валентина вздохнула, прилегла поудобнее. “Это надо же, – подумала она. – Какие вещи в мире творятся… словно с иконы или с картины лицо… а я этого даже не видела. И вправду, что нас, советских людей, приучают видеть?… Только внешнее, для внутреннего и места не остаётся. Ладно, пора спать, поздно уже совсем. Спи, мальчик, может, ещё чего хорошее присниться, не вечно же тебе одними кошмарами ночью перебиваться…” Она погасила бра и маленькая дачная комнатка погрузилась во тьму. Лишь едва слышный осенний дождь за окнами нарушал тишину, лишь он один решил не спать этой промозглой сентябрьской ночью. А спать такой ночью хорошо. Особенно, если рядом потрескивают дрова в жаркой маленькой печке…
 

* * *

      Валентина проснулась часов в восемь утра, ещё даже не рассвело толком. За окнами притаился туман, неподвижный, осенний, мглистый. Комната за ночь выстыла, поэтому Валентина первым делом по новой растопила печку и лишь после этого принялась за готовку завтрака. Впрочем, ей не особенно хотелось как-то себя утруждать, поэтому она просто отварила картошку, нарезала хлеба и сыра, воткнула в трёхлитровую банку здоровенный кипятильник и пошла с холодной террасы в комнату – будить Пятого. Тот всё ещё спал, но наступившее утро расставило всё по своим местам – Валентина видела перед собой того Пятого, к которому привыкла за эти несколько лет. Измождённого, смертельно уставшего, с запавшими глазами, лишенного какой бы то ни было внешней привлекательности и способного внушить лишь страх и жалость. Страх – что финал слишком близко, а помочь невозможно. Что-то мешает. Тоньше бумаги и крепче стали…
      – Подъём, соня! – бодро сказала Валентина и потрясла Пятого за плечо. Он немного приоткрыл глаза и поморщился от света. – Завтрак проспишь.
      – Тепло, – удивлённо сказал он. – Хорошо как… и тихо…
      – Хочешь, можешь ещё поспать, – сжалилась Валентина. – А картошку я потом подогрею…
      – Нет, не стоит. Я сейчас, – Пятый потянулся, зевнул, тряхнул головой. – Всегда не любил просыпаться.
      – Этого никто не любит, – заметила Валентина. – Но приходится.
      – Нет, просыпаться хорошо… Проснулся – значит, ты живой.
      – Это точно. Живой – и хорошо. Пойдём есть, пока завтрак не остыл.
      – Сейчас, с духом соберусь, а то из-под одеяла вылезать неохота, – признался Пятый. – Там что, дождь? – спросил он, взглянув на окно, задёрнутое тоненькой выляневшей занавеской.
      – Нет, туман, – ответила Валентина. – Слушай, что тебе такое снилось ночью?
      – Я что, опять кричал? – с тоской спросил Пятый. Валентина отрицательно покачала головой.
      – В том-то всё и дело, что не кричал, а совсем наоборот. Я тебя никогда таким не видела.
      – Каким? – не понял Пятый. Он сел на кровати, придерживая одеяло и с недоумением посмотрел на Валентину. В его взгляде читался вежливый вопрос.
      – Ты улыбался, – объяснила та. Пятый приподнял брови, недоверчиво покачал головой. – Правда-правда, – заверила его Валентина. – Я и сама сильно удивилась.
      – Не может быть. Хотя выспался я отлично, всегда бы так… может, и в самом деле… – Пятому явно не хотелось говорить о себе, поэтому он решил сменить тему, и как можно скорее: – Валентина Николаевна, вы прогноз на сегодня слушали? – спросил он.
      – Дождя не будет, – ответила та.
      – Слава Богу, не нужно будет машину толкать… – Пятый наконец сумел побороть соблазн ещё полежать под тёплым одеялом и встал. Поёжился, хотя в комнате было тепло. – Давайте я за водой схожу, что ли? – попросил он. – А то толку от меня, как…
      – Сходи, – согласилась Валентина. – Я пока чайку соображу. И вот ещё. Пройдись по участку, глянь, куда можно гравий этот чёртов свалить, а то у меня всё никак руки не доходят до этого…
      – Я мигом, – Пятый набросил на плечи старенькую телогрейку, висевшую на гвоздике подле печки, и вышел. Валентина минуту постояла, собираясь с мыслями и поспешила на террасу – вода в банке уже, наверное, закипела. Сквозь узкие высокие окошки, выходящие в умирающий осенний сад, был виден кусок дорожки, что шла к калитке, клумба с увядающими гладиолусами, грядки клубники… но всё это сейчас тонуло в зыбком осеннем тумане, проступало сквозь него нечётко, расплывчато, размыто. Валентина заварила чай и закурила, глядя в осеннее окно. Минуты через три скрипнула калитка и вскоре на дорожке появился Пятый, который без малейшего видимого усилия нёс два ведра воды. Да ещё и шёл при этом весьма тихо – шагов почти не слышно, то ли туман глушит, то ли ещё что… Впрочем, он всегда тихо ходит, привык, наверное…
      – Иди чай пить, – позвала Валентина, – а то всё остывает на этой холодине с такой скоростью, что…
      – Иду, – Пятый вошёл, поставил вёдра на пол возле двери и сел за стол. Ели они молча, Валентина – неторопливо, Пятый – с жадностью, совсем для него нехарактерной.
      – Давно не жравши? – спросила Валентина.
      – Угу, – ответил он. – Несколько дней…
      – Ещё положить? – спросила Валентина, когда он доел.
      – Не стоит, лучше потом. Когда вернёмся. А то вы со мной намучаетесь, если я…
      – Логично, не придерёшься, – развела руками Валентина. – Ну что, пошли?
      – А посуда? – спросил Пятый.
      – Да ну её, – отмахнулась Валентина. – Потом, перед отъездом помою.
      – Ну нет уж. Я быстро, – Пятый собрал со стола тарелки. – Вы пока соберитесь…
      – Ладно, мой. Только воды согрей. Ты место под гравий нашёл?
      – Да, там где картошка была. Больше некуда. И охота вам тратиться?…
      – Денег у меня много. А гравия нет. Решила исправить положение, – Валентина встала с шаткого стула, потянулась с удовольствием, хрустнув суставами, передёрнула плечами. – Пошли, дружок, а то сейчас в лес куча всякого народа набежит. Конкуренция… Но я без грибов не останусь, так и знай.
      – Я в этом и не сомневался, – заметил Пятый. – Вы… как бы это сказать…
      – Договаривай-договаривай, – подбодрила его Валентина. – Ты хотел сказать, что я своего не упущу. Так?
      – Так, – кивнул Пятый.
      – И ты хочешь сказать, что это плохо?
      – Нет. Люди бывают разные… впрочем, кому я это объясняю? – в пространство поинтересовался Пятый. Валентина усмехнулась, состроила Пятому рожу (он лишь покачал в ответ головой), сняла с буфета корзинку и пошла к выходу – опережать конкурентов. Пятый вздохнул, поплотнее запахнул телогрейку и последовал за ней.
 

* * *

      Как ни странно, а день, постепенно поднимавшийся над осенним лесом, обещал стать тёплым и солнечным. Едва заметный неспешный ветерок гладил желтеющие листья берёз и они, обрадованные его прикосновением, спешили вслед за ним, напрашиваясь на ласку – маленькие смертные странники осени. Внизу же их терпеливо поджидала тонкая побуревшая осенняя трава, только листья не думали об этом – им были дороже странствия с ветром по прозрачному, промытому ночным дождём небу. Это куда приятнее, чем лежать внизу и ждать… ждать снега.
      Валентина и Пятый неспешно шли по прогалинам между высоких белоствольных берёз. Валентина внимательно глядела под ноги, иногда раздвигая суковатой палкой траву. Пятому на поиск грибов было по большому счёту наплевать. Он просто наслаждался лесом.
      – Слушай, ты чего грибы не ищешь? – с лёгким возмущением спросила Валентина. – Я для чего тебя с собой потащила, скажи на милость? Чтоб ты берёзками любовался, что ли?
      – Я, честно сказать, даже не знаю, что надо искать, – признался Пятый после минутного молчания.
      – Ты что, не знаешь, как грибы выглядят? – удивилась Валентина. – Или ты в лесу никогда не был?
      – Был, но как-то не обращал внимания, – ответил Пятый. – Сами понимаете, во время побега не очень получается…
      – Ладно, исправим. Вот смотри. Это – белый… – Валентина вытащила из корзинки гриб.
      – Вы зря вынули, у вас под ногами – три точно таких же, – заметил Пятый. – Вы сейчас на них наступите.
      – Где?! Ой, точно… а это подосиновик, только маленький…
      – Сзади, под деревом, шагах в шести. Не под этим, вон под тем… А вон там что такое торчит? – спросил Пятый.
      – Мухомор. Он ядовитый. Его не едят. Слушай, как ты их видишь? Ты же говорил, что искать не умеешь…
      – Я и не умею. А вижу… я просто так устроен. Я всё вижу. Особенно, если при этом я себя хорошо чувствую. Как сейчас.
      – Найди ещё, а?
      – Тут поблизости больше нет, – Пятый огляделся. – Может, подальше пройдём?
      – Давай…
      За два часа они собрали полную корзину. Встречные грибники смотрели им вслед с завистью, Валентина довольно улыбалась, а Пятый лишь пожимал плечами – он не мог понять, чего тут такого особенного. Его гораздо больше занимал лес, а какие-то шляпки на ножках не волновали абсолютно.
      Миновав просеку, они вышли на опушку и как по команде замерли, очарованные потрясающим видом, который открылся им. Осенний простор, пронизанный лучами прозрачного солнца, щемящее чудное чувство тоски и радости одновременно – нечто огромное и живое словно заключило их на секунду в свои объятия…
      – Ке и про-та… – прошептал Пятый. – Осень в холмах…
      – Что ты сказал? – не поняла Валентина.
      – Осень в холмах. Был у нас такой… сюжет… – Пятый замялся. – Про осень. Почти такую же, как эта…
      – Фильм?
      – Да нет, не фильм. Сюжет… об усталой душе, – Пятый замолк, вспоминая. – Да, правильно… даже не о душе, а о душах. В некотором смысле это классика.
      – Да что ты вообще в литературе понимаешь? – спросила Валентина. – Ты, по-моему, кроме ящиков, ничего в жизни не видел.
      – Вы ошибаетесь, – ответил Пятый. – Я читал ваших классиков. Там, в этих книгах – всё мёртвое. Характеры, души… мелочные или мечущиеся. Старые проблемы – добро и зло, ненависть и любовь, высокие страсти… скучно.
      – Ишь ты, выискался! – покачала головой Валентина. – Ты, наверное, не дорос до классики.
      – Не знаю. Может быть. Просто когда каждый день ждёшь, что тебя… – Пятый кашлянул, запнулся, – что тебя убьют, становится смешно читать, как она ожидала его под старым деревом и думала о пение птиц и кваканье жаб…
      – А о чем же тогда этот твой сюжет?…
      – Выбор, – ответил Пятый. – Сюжет не мой, но проблема в нём поднята очень близкая мне. Выбор. Вернее, невозможность выбора…
      – О чём там? – спросила Валентина.
      – Начинается всё довольно тривиально – двое мужчин приезжают на отдых, один из них встречает женщину, влюбляется в неё, она в него… Всё бы было нормально, будь они простыми людьми. Но они… от них слишком много зависит. Кее и Имро… они были…
      – Кем были? – спросила Валентина.
      – Воинами, – Пятый поморщился – опять не находил нужного слова. – Адана, женщина, поняла это… и попросила их о помощи… оказать которую они не имели права…
      – И что?…
      – Кончается всё плохо. Имро решается сделать то, о чём просит любимая женщина, Кее не может бросить друга, Адана… она слишком поздно понимает, что попросила о невозможном… Они все гибнут, страшно, нелепо. Но этого мало. Их гибель тянет за собой гибель ещё многих и многих людей.
      – В общем, момент – и в море. А суть-то в чём?
      – Только в том, что нельзя совершать поступков, заведомо обречённых на провал. И нельзя приносить себя в жертву. И надо думать, что делаешь. И думать перед тем, как делать… И что иногда думать бесполезно… А сюжет… Я всё очень сильно упростил, сюжет специфичен, его трудно воспринять в том виде, в котором он знаком мне, но… – Пятый примолк. Он пристально смотрел куда-то вдаль, черты его лица смягчились, взгляд потеплел, словно оттаял. – Это был очень хороший сюжет. Печальный, но хороший.
      Валентина пожала плечами.
      – А сам говорил, что не про любовь, – заметила она.
      – Да как же без неё, без подлой. Это как приправа, без которой всё пресно и скучно.
      – А как же ты без неё? Неужели ни разу в жизни не влюблялся?
      – Не довелось, – коротко сказал Пятый. Он поднял с земли корзинку с грибами, провёл рукой по голове, приглаживая растрёпанные ветром волосы. – Пойдёмте, уже третий час, а в четыре придёт машина…
 

* * *

      Жить дальше… Легко сказать. Она превосходно понимала, что Пятый с Лином не врут. Им незачем, да и по характеру они правдивы до колик в желудке. А раз не врут… Что теперь? Что с того?… Предупредили, заботливые. Уж лучше ничего вообще не знать, хоть помирать не так страшно. А когда знаешь… ой-ой-ой, как страшненько-то делается!… Как говориться, – мама, роди меня обратно. А может, всё обойдётся? Понадеяться на русский “авось”? Можно. И хорошо, что можно. Хоть что-то можно.