– Даже не знаю, – Лена зябко повела плечами. – Страшновато…
– Ну вот, спасибо! – обиделся Лин. – Я тут стараюсь, а она…
– Ты бы лучше по делу старался, – парировал Пятый. – Вместо того, чтоб морочить головы.
– Пятый мрачен, – весело заметила Валентина, лихо заворачивая во двор, – а я довольна. Это же просто счастье какое-то, что ты их нашла.
– Почему? – не поняла Лена.
– Вот пообщаешься с ними с моё, поймёшь. Ты же ещё не знаешь, как это здорово, когда все целы… Пошли?
– Пошли, – со вздохом согласился Пятый. – Давайте ключи, я закрою.
– Ладно, – Валентина отдала ему ключи и пошла, сопровождаемая Леной и рыжим к подъезду. Пятый догнал их у лифта.
В квартире Лин и Пятый, не сговариваясь, сразу прошли в комнату.
– Вы куда? – спросила Валентина.
– Спать, – ответил Лин.
– А чай? А переодеться? – Валентина расшнуровывала кроссовки, сидя на ящике для обуви. – Лена, возьми тапочки…
– Всё – утром, – Пятый потёр ладонью глаза, зябко повёл плечами. – Мы ляжем, можно? Да и рыжий…
– Хрен с вами, ложитесь, – махнула рукой Валентина. – Вы бы хоть разулись, что ли…
– Мы на пол, – ответил Лин. – Не всё ли равно?
– Мне – не всё, рыжий. Я порядок люблю. Пойдём, Ленок, чайку попьём, что ли.
На кухню спустя несколько минут вышел Валентинин муж.
– Привет, Валенька, – начал он. – Привезла?
– Да, – неохотно подтвердила та, – пришлось… Олеж, познакомься, это Лена, помнишь, я тебе говорила?…
– Помню, помню, – закивал Олег Петрович, – как же… Очень приятно. А я тут тортик как раз купил, “Сказку”. Чайку хотите?
– Как раз собирались, – ответила Валентина.
– Валь, как они на этот раз?
– Неплохо, по-моему, – пожала плечами Валентина. – Рыжему рёбра поломали, но он бодр и весел, Пятый… – она запнулась, – как всегда. Только злой он какой-то, сердится…
– Странно, он же обычно…
– Это, наверное, из-за меня, – высказала своё предположение Лена. Валентина согласно покивала.
– Вполне возможно, – сказала она, – он всегда довольно ровно себя ведёт… хотя последнее время… нет, не знаю. Олеж, кипит чайник уже, выключи… Нет, граждане, вы как хотите, а завтра утречком мы на дачу с вами рванём, это я вам обещаю…
– Я тогда завтра пораньше с утра на рынок съезжу, мясо для шашлыка возьму, – вызвался Олег Петрович.
– Свинину, – попросила Валентина, – и можешь ещё фруктов тоже взять, арбуз там, может дыньку, или…
– Валь, их и нет почти, не сезон ещё. А то, что есть… – он виновато развёл руками. – может ещё и незрелым оказаться…
– Попросишь разрезать, – наставительно сказала Валентина. – Ты каждый раз меня удивляешь. Как дитё, ей Богу!… Ладно. Ленок, тебе как чай сделать – послабее, покрепче?…
* * *
Пятый проснулся среди ночи, ему показалось, что где-то на улице раздался какой-то неприятный резкий звук. Пятый сел, потряс головой. Его мутило, знобило – сказывалось огромное перенапряжение. “Пойти попить, что ли? – подумал он. – Может, отпустит?” Он встал и на нетвёрдых ногах отправился в ванную. Открыл кран и припал ртом к струе холодной воды. Голова кружилась всё сильнее. Он пошатнулся, схватился рукой за край раковины, с трудом удерживая равновесие, по нечаянности сбросил на пол стоящую на раковине мыльницу. Тело сотрясали конвульсии, он почувствовал, что вот-вот свалится. На его счастье в тот же момент в ванную вошла Валентина, она и успела вовремя его подхватить.
– Лена, – позвала она в пространство, – принеси табуретку с кухни!… Сейчас, дружок, посидишь. И на кой чёрт ты сюда попёрся, скажи на милость?
– Пить хотелось, – Пятый сидел на табуретке, согнувшись в три погибели, прижав руки к груди. Говорил он едва слышно. – Мутит… сил нет…
– Лена!… А, ты здесь? Будь другом, посиди с ним минутку, я сейчас… – Валентина ушла. Лена подошла к Пятому и положила руку ему на плечо. Робко, несмело… Присела на корточки и тихонько спросила:
– Плохо?
– Нормально, – прошептал он. – Извини, что я… так… разбудил всех, придурок…
– Не бери в голову, – попросила Лена. – Расслабься, так получше.
– Я не могу…
– Ща, сможешь, – пообещала Валентина, входя в ванную, – ещё как.
– Это что? Но-шпа? – спросила Лена.
– Но-шпа, да ещё снотворное в придачу. Пойдём, Пятый не переть же нам тебя на руках до комнаты… сам дойдёшь или Олега позвать?
– Дойду, куда я денусь, – Пятый тяжело поднялся. – Или я лучше… посижу, ещё минутку… сейчас…
– Лена, сделай этот вот подкожно, – попросила Валентина, – я пока но-шпу… рукой работай, слышишь?
– Потом, – попросил Пятый, – уже кисть от ваших “работай” устала… сколько можно издеваться?…
– Ну что, Лен, попрём этого дурака до кровати?
– Я сам… вы только покажите, куда идти надо… – Пятый уже стоял, опираясь одной рукой о стену. – Что вы мне опять такое сделали?… Ноги ватные…
– Пойдём, горе луковое, – Валентина подхватила Пятого под свободную руку, – не дай Бог, ещё свалишься…
В комнате горело бра, оно давало неяркий, рассеянный свет, совершенно не резавший глаза. Лин крепко спал, он не так давно перебрался на кровать, и теперь вошедшие имели честь созерцать Линову спину, перетянутую бинтами – Лукич расстарался, стягивая тому рёбра. Пятый покорно сел на край кровати.
– Ложись, – приказала Валентина, – утром поговорим. Спи.
– Ладно, – Пятый лёг поверх одеяла.
– Не тошнит больше? – спросила его Валентина.
– Нет, вроде нет… уже нормально… Спокойной ночи, Валентина Николаевна… и спасибо… что-то я совсем…
– Всё хорошо, – заверила его Валентина и Лена вдруг поняла, что в голосе той звучала жалость. – Сейчас отпустит, выспишься пару дней, поешь… ты прости, я сама виновата, долго у вас там не была, а ты ещё толком не оправился после всего того, что…
– Бросьте… Ладно, Валентина Николаевна… – его голова коснулась подушки, глаза закрывались, он уже засыпал. – Я что-то устал за сегодня…
– Спи. Лена, пошли, спать же надо, третий час. Всё будет хорошо…
* * *
Валентина и Лена сидели в кухне, попивая кофе. Утро, по летнему ясное и безоблачное, полностью вступило в свои права, но Валентина с выездом на дачу пока не торопилась. Встали они часа полтора назад, к тому времени Валентинин муж уже не только успел съездить на рынок, но и замариновал по всем правилам мясо для шашлыка. Лина и Пятого Валентина будить отказалась.
– Пусть отоспятся, – ответила она Лене, когда та, не очень уверенно, правда, предложила их разбудить, – намучались и без того… Не трогай ты их, Ленок, как смогут – так и встанут. Подождём, куда торопиться.
Теперь они сидели и прислушивались к шуму воды, доносившемуся из ванной. Олег Петрович пошёл во двор – слегка помыть машину перед поездкой…
– Сейчас будет комедия, – загадочно пообещала Валентина ничего не понимающей Лене. – Пятый, хоть и не улыбается ни фига, чувство юмора ещё не потерял.
– Что, совсем не улыбается? – искренне удивилась Лена.
– Совсем… ага, идёт… он всегда просыпается первым, так уж у них заведено.
Кухонная дверь открылась и вошёл Пятый. Он был без рубашки, в одних брюках, на плечи наброшено полотенце. Мокрые волосы рассыпались по плечам, одна прядь упала на лоб и Пятый отвёл её рукой. Лена исподтишка рассматривала его. Странный, что говорить. Что-то в нём было очень необычным, немного позже Лена поняла, что. Движения. Ничего лишнего. Казалось, что всё выверено до мелочей. Это не сразу бросалось в глаза, но, когда Лена поняла это, она залюбовалась. Так любуются хорошей актёрской игрой… Позже Валентина объяснила ей, в чём дело. Единственной причиной был “тим”, где приходилось экономить силы любым способом, не совершать ни одного лишнего шага. Лин, как объясняла Валентина, в “тиме” начинал двигаться точно так же, но только там, а Пятый… у него это, видимо, было уже в крови, и он по инерции продолжал в простой жизни жить теми же привычками…
– Доброе утро, – сказал Пятый, – ещё раз прошу прощения за ночь.
– Брось, – посоветовала Валентина. – С кем не бывает… Как спал?
– Нормально, – пожал плечами Пятый, – особенно после укола. Вы долго провозились?…
– Минут десять, не больше, – успокоила его Валентина. – Рыжий там вставать-то собирается?
– Вы же знаете Лина, – махнул рукой Пятый. – Пока его величество проснётся, пока помоется… пока поругается…
– Здрасьте! – в кухню просунулся Лин. – Ты чего так долго занимал ванную? С ночи там окопался, что ли?
– Нет, – ответил Пятый, – остынь, рыжий. Не с ночи, если тебе угодно.
– Ты чего без рубашки? – спросил Лин. – Простудиться хочешь?
– Тепло, лето… Лин, мы сегодня из дома выйдем? – Пятый, склонив голову набок выразительно посмотрел на Лина. – Олег Петрович скоро протрёт в машине дырки, ожидая, пока ты соизволишь…
– Ах ты дрянь! – Лин с вызовом посмотрел на Пятого. – Совесть у тебя есть? Не тебя ли я ждал с самой ночи под дверью ванной?
Пятый неуловимым движением сдёрнул с плеч полотенце и слегка преложил им Лина чуть пониже спины.
– Ай! – обиженно взвыл Лин. – За что, ирод?… Больно же всё-таки!
– За ванну! А сейчас будет за “ждал”, если ты немедленно…
– Немедленно не могу, – отмахнулся Лин. – Валентина Николаевна, будьте так добры, распутайте меня, пожалуйста… а то Лукич тут такого накрутил, что я даже найти не могу, где тут начало, а где конец…
– Садись, разбинтую… Я вообще-то против того, чтобы так стягивать, никакой пользы, вред один… Лин, не вертись, посиди минуту спокойно…
– Я тоже кофе хочу, – обиженно сказал Лин. – Этот пьёт, а у меня нету… Я что – рыжий, что ли?
– А какой? – спросил Пятый. – Рыжий, естественно. Или ты забыл?
– С тобой забудешь, как же, – проворчал Лин, – ты дашь… Всё?
– Всё, Лин. Иди, мойся. Есть будешь?
– Ага, – Лин поднялся и с укоризной посмотрел на Пятого. – Хорошо тебе, проскочил первым, а мне теперь все шишки на голову…
– Спать надо меньше, – наставительно ответил Пятый. – Иди уже, рыжий… Не долго только, хорошо?
– Хорошо.
Осознание
Лена
Тропа под ногами в её сне была сухой и её покрывал потрескавшийся старый асфальт. Она шла медленно, не торопясь. Между пологими сухими холмами лежала тонкая, едва заметная тень – солнце уже заходило. На вершинах холмов стояли неподвижно, словно прислушиваясь к чему-то, одетые потемневшей листвой осенние деревья. По левую руку ярким багряным пятном выделялся на фоне других деревьев клён, непонятно как там выросший – она точно знала, что в тех местах не должны расти клёны. Их там просто нет и не может быть. Дорожка спускалась вниз и подходила к подножию третьего холма, он, как Лена точно знала, загораживал в этом месте вид на реку. Небо, прозрачное, нереальное, было почти что белым, невидимым, лишь тонкие меловые росчерки белых перистых облаков немного оживляли его… Всё вниз и вниз, плавно, незаметно… “До чего же здесь красиво! – подумала Лена. – Спокойно и красиво. Мир… а река называется Рол, как же я забыла. До чего хорошо”. Лена думала, что же ей напоминает эта великолепная в своей утончённости картина, и поняла – ей были чем-то сродни тончайшие японские акварели. Нет ни тревоги, ни забот. Спокойствие и отрешённость. Можно просто идти по этой тонкой и почему-то знакомой дорожке и не думать ровным счётом ни о чём…
Тропинка делала в этом месте плавный изгиб. Лена вышла за поворот и вдруг остановилась, словно пригвождённая к месту. Акварельный мир распался и исчез, словно разорванный надвое некой силой, неподвластной человеческому разуму.
Перед ней, возле узкой дорожки, лежала рыба, очень большая, размером с крупного дога. Рыба эта являла собой жуткое зрелище – тело её, тёмное, почти чёрное, лишённое чешуи, покрывали крупные рваные раны… Однако рыба была ещё жива и когда Лена, превозмогая отвращение, подошла к ней ближе, вдруг открыла единственный оставшийся глаз. Этот глаз поразил Лену – живой, полный муки и боли карий человеческий глаз. Лену передёрнуло – в ней боролись жалость и ужас.
– Возьми меня с собой, – сказала рыба. – Ты же идёшь к реке.
– Я… не могу… я слишком слабая, – пробормотала Лена, отступая на шаг. Карий глаз следил за ней, не отрываясь. – Я не хочу…
– Мы все, возможно, идём к реке, – в голосе рыбы послышалась мольба. – Возьми меня с собой.
– Нет, – ответила Лена. Она ощущала смятение, неуверенность. – Я не могу.
Она отвернулась и пошла прочь от этого кошмара, прочь, вниз по дорожке. Вскоре поворот скрыл от неё странную рыбу, и Лена в мгновение забыла о ней, словно не видела вовсе. “Куда это я иду? – подумала она. – Ах, да! К броду. После вот этого поворота тропинка разветвляется – одна ведёт налево, вдоль холма, по берегу, а другая – направо, к броду. По ней редко ходят, она даже без покрытия…”
За новым поворотом Лена остановилась, как вкопанная – перед ней лежала вторая рыба. Выглядела она ещё хуже, чем первая – из разорванной брюшины в сухую траву вывалились внутренности, чёрную сухую кожу облепили мухи, которые вольготно разгуливали по ранам. Рыба доживала свои последние минуты, это Лена видела чётко, она умирала. Но тем не менее на Лену снова воззрился такой же живой карий глаз. Как у той, первой.
– Возьми меня с собой, – попросила рыба.
Лена промолчала – словно разом забыла все слова.
– Я же знаю, ты идёшь к броду. Ты идёшь к реке. Все мы, вероятно, идём к реке. Только у одних это получается хуже, а у других – лучше. Возьми меня с собой.
– Но… ты же умираешь… – наконец сумела сказать Лена.
– Разве это имеет какое-то значение? – голос странного существа был спокоен, в нём звучало искреннее вежливое удивление. – Я же не спрашиваю у тебя, что со мной, я лишь прошу отнести меня к реке. Мне это очень важно, как же ты не поймёшь…
– Я… может быть, в другой раз? – спросила Лена.
– Другого раза не будет, – рыба слабо шевельнулась, – слишком мала вероятность повторения… Я же не прошу о многом. Это так просто – дойти до реки. И так сложно…
– Я не могу, – с отчаянием в голосе ответила Лена, – ты… ты слишком тяжёлая… у меня не получится…
– Всё в мире относительно, – ответила рыба, – тяжесть – тоже.
– Но я не хочу… почему я должна это делать?
– Почему ты? – повторила рыба. – Странный вопрос. Почему ты? А почему я? Почему все мы?…
Лена хотела отойти в сторону, обратно на дорожку, но тут краски вокруг неё начали меркнуть, свет помутнел, всё слилось в тёмном невообразимом танце… а затем исчезло. И лишь где-то, страшно далеко в её подсознании, остался жить этот путь к броду, по тонкой дорожке, идущий между холмов, в стране осенней японской акварели…
* * *
Лена проснулась ночью, сама не поняв, от чего. Ни шумов, ин шорохов. Почти что полная тишина… а, нет, где-то говорят. Лена прислушалась. На террасе. Она тихонько, стараясь не шуметь, подошла к двери своей комнаты и прислушалась.
– Ёт, риаст, – сказал тихий голос, – ю тро…
– Рие!… Хи спере, Дзеди! – в голосе Лина позвучала горькая насмешка.
– Та, ю тро, – отчаяние и безразличие. – Ио… тецре.
– Ин кас? – вопрос был задан словно походя, но реакция на него последовала незамедлительно:
– Ски! Рие! Ёт рабе, Лин! Ёт! Скерсе!… Та ю, ёт!…
– Тёрис… дурак, – закончил Лин, словно подвёл некую черту. – Хватит, поцапались на сегодня. Понял?
– Нет, – голос Пятого стал глух и невыразителен. – Не понял. Я вообще не могу понять, с какой это радости ты берёшь на себя…
– Это моё дело. Любой, кто причастен, имеет право…
– Нет, это всё – я. А ты…
– Тс-с-с… слышишь? – Лин, судя по лёгкому шороху, поднялся на ноги. – Это ещё кто тут ночью бродит?
– Я, кажется, понял, кто, – голос Пятого обрёл твёрдость, неуверенность исчезла.
– Я тоже… Лена, ты заходи, – пригласил Лин. Лена вошла на террасу и остановилась возле стола. – Ты чего-то хотела?
– Да, попить, – нашлась Лена. – Душно тут.
– Вот-вот, – с сарказмом поддакнул Пятый. – Душно, а как же. Только зачем врать-то, скажи на милость?
– Пятый, не злись, зачем ты так, – попросил Лин. – Она же ни в чём не виновата…
– Я не нарочно, – жалобно сказала Лена. – Я и не поняла ничего…
– Ещё не хватало, чтобы ты поняла, – едко ответил Пятый. Он сидел на стуле, подле окна, спокойно смотрел на Лену своими странными кошачьими глазами и задумчиво покусывал ноготь большого пальца. – Да-а-а… Вот уж влипли, так влипли, нечего сказать!… Мало того, что ты натыкаешься на нас в девятой. Мало того, что ты видишь этот позор, что был той ночью. Теперь ты ещё умудряешься подслушать тот позор, который происходит этой ночью. У меня нет слов.
– Пятый, не грызи ногти, – с раздражением сказал Лин, – на тебя смотреть тошно. А то, что Лена постоянно сталкивается с нами в подобные моменты – это, по-моему, неспроста. Это уже судьба, не иначе.
– Врагу такой судьбы не пожелаю, – покачал головой Пятый, явно сдаваясь. – Лена, я же не злюсь на тебя, мне просто тебя жалко. Зачем тебе всё это?… Это же страшно, на самом деле страшно. Правда. Или ты не веришь?
– Я вообще пока ничего не могу понять, – призналась Лена. – Я так запуталась за вчера и сегодня, что теперь… ничего не пойму. Вы спросили, почему я встала. Да мне такой кошмар приснился, что я наверное, сегодня вообще не усну.
– Всё будет хорошо, – пообещал Пятый. – Уснёшь, мы поможем. Расскажи, что тебе приснилось.
Лена принялась рассказывать, вначале медленно, путаясь, запинаясь, потом – всё свободней и свободней. Лин и Пятый слушали внимательно, не перебивая. Лин примостился на стуле возле ветхого колченого стола, Пятый сел на пол возле Лениных ног… Наконец Лена смолкла. Несколько минут царила тишина, затем Лин сказал:
– Да, приснится же такое… Пятый, как ты думаешь, из-за чего это?…
– Реминисценции, ассоциации, немного смещённые понятия… странно, но мне показалось, что я знаю это место. По-моему…
– Не стоит, – Лин предостерегающе поднял руку.
– Я и не собирался, – Пятый легко поднялся на ноги и подошёл к окну, – просто показалось, что я узнал… это и странно…
– Интересно, к чему это?… – подумала вслух Лена.
– Давай не надо, чтобы это было к дождю – попросил Лин, – а то машину выталкивать придётся нам с вот этим вот, который тут.
– Это значит – со мной, – перевёл с Линового на русский Пятый. – Лен, я хотел расставить точки над “и”. Пойдём по порядку, с самого начала. С тебя. Расскажи, как ты вообще сюда попала.
– Да я и сама не пойму, как, – пожала плечами Лена. – Наверное, случайно…
* * *
Это было в тот день, когда она заканчивала училище. Экзамены и практика остались позади, им, теперь уже бывшим студенткам, вручили дипломы, и в мед училище происходил по этому поводу праздник – выпускники и преподаватели отмечали. Приподнятое радостное настроение владело почти всеми, за редким исключением. Лена и была этим самым исключением. Она сидела на уголочке, за самым дальним столом и с трудом удерживалась от того, чтобы не заплакать. Ей было тошно и горько. И очень жалко себя. Всё накрылось, всё, что можно. В институт она не поступила, работу хорошую не нашла. Да и куда ей. Лимита, что и говорить. Кому такие нужны в этом городе? Куда в нём идти? И что делать теперь, когда не осталось никакой надежды?… Обратно, в Загорск, к маме?… А там что?… Лена точно знала, что, вернись она обратно, так, как просит мама, хоть на годик, отдохнуть, снова приехать в Москву у неё уже не получится. Конечно, что тут говорить, свой родной Загорск она, естественно, очень любила. И маму. И брата. Даже своего отца, редкостного паразита, почти что не помогавшего им, хотя и жившего неподалёку, любила тоже. Но обратно… Загорск на фоне Москвы казался ей скучным и пресным. Стоит вернуться туда – и уже не вырвешься. Да ещё мама со своей вечной мечтой – чтобы её Леночка вышла замуж за семинариста. Спору нет, семинаристы – ребята очень хорошие и добрые, но… Лена никогда не чувствовала потребности в зависимости от кого-то и желания жить лишь верой. Ей хотелось большего. Чтобы можно было помогать маме, брату. Чтобы не экономить на каждой тряпке, не покупать в столовой самую дешёвую кашу, типа пшёнки… Вроде бы немного, но как же трудно этого всего добиться. Практически невозможно.
Лена тихонько хлюпнула носом. За столом она была одна – приятельницы разбрелись, кто куда – покурить, попеть песни, посудачить. “Вот всегда так, – подумала Лена, – как нужна жилетка, чтоб в неё поплакать – так её и нет. Какая же я всё-таки невезучая”. Её внимание привлёкли лёгкие шаги, всегда прежде вызывавшие у неё, да и у других студентов, панику. Анна Михайловна, заведующая учебной частью. Гадюка, каких мало… да теперь-то что. Диплом – вон он, в сумке. И ничегошеньки с ней Анка-пулемётчица сейчас сделать не сможет.
– Логинова, чего грустим? – Анна Михайловна сегодня была весела и хороша, как никогда. – Почему не со всеми?
– Да так, – промямлила Лена в ответ. Говорить не хотелось. – Думаю…
– Про что это ты так думаешь, что аж глаза покраснели? Выкладывай, не стесняйся.
И Лена выложила. И про Загорск. И про маму. И про семинаристов. И про всё-всё. И снова захлюпала носом.
– Не реви, опухнешь, – предупредила Анна Михайловна. – Это дело поправимое, придумаем что-нибудь. Всё хорошо будет, не волнуйся. Посиди пока тут, а я сейчас…
Анка-пулемётчица удалилась, а Лена осталась одна. Минут через десять Анна Михайловна вернулась. Она не рассказала Лене о том разговоре, что происходил сейчас, да и не нужно это было. А разговор был такой:
– Павел Васильевич, мне кажется, я нашла как раз то, что было нужно.
– Опишите.
– Рост – метр шестьдесят пять, русые волосы, серые глаза… мордашка симпатичная, губки бантиком… не полная, стройненькая.
– Москвичка?
– Боже упаси!… Из Загорска. Паинька, тихоня…
– Хорошо, быстро работаете. Привозите, можно хоть завтра. Лет-то ей сколько?
– Девятнадцать, осенью двадцать исполняется. Всё как на заказ – не поступила в институт, назад в свою дыру ехать, понятное дело, не желает… один к одному. Возьмёте?
– Если подойдёт. Значит, завтра, в десять утра на Рублёвском. Всего хорошего, Анна Михайловна.
– До свидания, Павел Васильевич.
…Анна Михайловна прошествовала обратно в аудиторию. Лена, как и раньше, сидела за столом в гордом одиночестве.
– Завтра утром поедешь на работу устраиваться, ясно?
– А общежитие? – спросила Лена.
– Зачем человеку, у которого собственная квартира, нужно общежитие? – спросила в пространство Анна Михайловна. – В девять утра встречаемся на Парке Культуры, на кольцевой то есть. Паспорт с собой возьми…
…На следующее утро Лену оформили, а ещё через день она принялась поливать хлоркой углы. Всё и впрямь оказалось хорошо. Так хорошо, что даже и не верилось. Как в сказке. Однокомнатная квартира, комната девятнадцать, кухня десять. Зарплата триста рублей. Лена первый месяц находилась в каком-то угаре, ей казалось, что всё происходящее – нереально. “Такого не бывает, – думала она вечерами, сидя дома за чашкой чая и хорошей книжкой. – Или бывает, но не со мной”. Смущало одно – полное отсутствие какой бы то ни было информации. Лена не могла понять, что твориться там, где она работает. Ей никто ничего не объяснил, и, видимо, не собирался. Это настораживало. Иногда пугало. И только сейчас всё стало, наконец, на свои места.
* * *
Лена пожала плечами и несмело улыбнулась. Пятый поднялся с пола и, подойдя к Лину, что-то прошептал ему на ухо. Затем вышел. Лин тоже встал.
– Дела… – протянул он задумчиво. – Угораздило же тебя!… И зачем ты согласилась? Могла бы отказаться.
– В том-то всё и дело, что не могла. Что-то меня от этого удержало, хотя, признаться, я и хотела вначале…
– Что-то держало. Я же говорю, судьба, не иначе.
– Не знаю, – Лена намотала на палец прядку волос.
– Вы меня сегодня доведёте, – пообещал Лин. – Этот жрёт ногти, ты выдираешь себе волосы… Вы что тут – все психованные, что ли? На месте сидеть не можете спокойно?
– А куда Пятый пошёл? – спросила Лена.
– Вернётся сейчас, – ответил Лин. – Куда он денется…
– Так куда? – задорно спросила Лена.
– Это у него называется “пройтись подумать”, – неохотно ответил Лин. – А потом он говорит: “Мы тут подумали, и я решил”.
– Ты это про что? – не поняла Лена.
– В данном случае – про тебя. Решает, каким образом тебя отвадить от нашей компании.
– Зачем? – не поняла вновь Лена.
– Жалеет он тебя, вероятно. Ты ему понравилась, как мне показалось. И теперь он думает, как бы тебя от всех этих мерзостей спасти.
– Мне же дали восьмой уровень, – Лена вопрошающе поглядела на Лина. – Я теперь имею право…
– Дура, – проникновенно сказал Лин. – Тебе что, нравится смотреть, как убивают и калечат? Ты что – садистка?
– Не поняла. Ты о чём?
– Ты Пятого или меня без рубашки видела? Ты хоть знаешь, кто мы?
– Пятый сказал – пленники… я только не могу понять, как это всё получается?
– Пятый скажет… – процедил Лин. – Я-то не понимаю, что он имеет в виду под словом “пленники”, ведь мы можем смыться в любой момент, никто нас не удержит. Скорее, не пленники, а… скажем – один шизоид, и один – идиот при этом шизоиде. Такой вот расклад.
Вошёл Пятый.
– Сейчас ты у меня получишь за шизоида, – пообещал он, – а так же за прочую ерунду. Понятно?
– Ага, жди, – парировал Лин. – Это ещё кто получит. Кстати, что ты там решил?
– А чего решать?… Сделанного не воротишь, придётся уповать лишь на то, что её никто не тронет. Ты же знаешь наших…
– Приглядим, – пообещал Лин. – Всё будет хорошо.
– Если всё будет так же хорошо, как когда вы копали грядку, то я ни в чём не уверенна, – со смехом сказала Лена.
* * *
…Грядки Пятый с Лином копали вдохновенно, что и говорить. Лопаты так и летали, пласты влажной сырой земли ровными рядами ложились на разные стороны, возле дорожки. Было жарко, парило, но дождь всё-таки прошёл стороной. Валентина, помогавшая мужу насаживать мясо на шампуры, поглядев на это с час, крикнула Лину:
– Рыжий, иди отдохни! Бока пожалей, не надрывайся!…
– Хорошо, – откликнулся Лин. Он воткнул лопату в землю, сделал шаг в сторону… и тут же был вынужден выпасть в боевую стойку и блокировать два удара одновременно – один лопатой по верху, второй – ногой на низком уровне.
– Зараза! – ликующе завопил Лин. – Ну, держись!
В мгновение ока только что поставленная лопата словно бы сама влетела ему в руки и Лин кинулся в атаку на друга.
– Спарринг на лопатах, – прокомментировала Валентина. – Точить и выправлять потом сами будете, ясно?
– Куда… яснее, – ответил Пятый, ловко уходя от очередного выпада. – Я лучше выправлю… чем получу по голове!
– У, гад! – Лин отшатнулся в сторону, провёл хорошую атаку, правда, совершенно безрезультатную. – Точить лопаты… будет побеждённый, а не победитель! Понял, Пятый?…
– Это мы ещё… поглядим, – Пятый отступил на шаг, и Валентина сразу всполошилась:
– Отойдите от клубники, ироды! Всё, победила дружба… хватит, я сказала!
Лин и Пятый остановились, тяжело дыша, у Лина на лице гуляла немного злорадная усмешка.
– Ты, – сказал он, показывая на Пятого пальцем, – точишь эти проклятые лопаты. И всё тут, понятно?
– Ага, три раза, – с сарказмом сказал Пятый. – Мне делать больше нечего.
– А что тебе ещё делать? – искренне удивился Лин. – Мясо ты всё равно не ешь, и поэтому ты вполне…
– Ты тоже не ешь мясо. Поэтому лопаты мы точим вместе. Валентина Николаевна, где у вас этот камушек?
– Точильный? Поищи в сарае, должен быть.
В результате лопаты они точили по очереди, потом снова едва не подрались – кому нести камень назад в сарай. Идти обратно не хотел никто.
– Чего это они? – с недоумением спросила Лена Валентину.
– Типа тренируются, – объяснила та. – Чтоб форму не терять. А что? И то верно…
– Но это ж больно – лопатой…
– Они без контакта, только на касание. Веселятся, скучно им, видать… Лен, сходи к ним, попроси, чтобы шли спать. Хватит уже, остальное – потом…
– Хорошо. – Лена, отойдя от мангала, на котором жарился шашлык, отправилась к друзьям. – Вам Валентина Николаевна велела идти спать.
– Отлично! – отозвался Лин. – Только этого ещё и не хватало! Сейчас, Лен, только этого получше приложу. Заточенной лопатой. Для верности… ай! Ты чего дерёшься?!
– Ты же сам сказал “приложить”. – Пятый пожал плечами. – Вот я и…
– Ты мне надоел. Всё, хватит… Лен, они там что – мясо, что ли жарят?
– Ну да, – ответила та. – Шашлык. Вы будете?
Пятый слабо поморщился, а Лин сказал:
– Мы не едим мясо, Ленок. Ты это запомни, ладно? И не спрашивай, почему. Хорошо?
– Ладно, – Лена пожала плечами, – я просто подумала, что вкусно…
– Да мы и не обижаемся, – успокоил её Пятый. – Откуда тебе знать?… Пойдём, Лин, поспим, что ли…
– Можно… Ты гляди, сколько накопали! Ай да мы!… – Лин с гордостью потряс лопатой. – Слушай, давай ещё что-нибудь раскопаем, а?
– Да ну тебя, – ответил Пятый, – тебе лопату давать опасно.
– Ага, – отозвался Лин. – Ты гляди, её же ещё кидать можно!… Вот я сейчас… вон в те кусты… три, два, один… пуск!
– Рыжий, сволочь, оставь смородину в покое! – завопила Валентина. – Пятый, чего ты смотришь, как дурак! Забери у него лопату сейчас же!
– Вот это да! – возмутился Пятый. – Он швыряется лопатой, а я из-за этого – дурак? Ну и логика…
Лин вытащил лопату из кустов и торжественно вручил её Пятому, а сам прошествовал в дом. Пятый потащил лопаты к сараю, Лена сунулась было помогать, но он лишь раздражённо отмахнулся. Лена отстала, чувствуя, что ей становится обидно. Ей и невдомёк было, что творилось в это время у Пятого в душе. 