– Не бойся, я не собираюсь сегодня вить из тебя веревки. И энергию стягивать не буду, обещаю. Веришь?
      Пятый не ответил – у него пересохло во рту. Он лишь едва заметно кивнул.
      – Я пришел поговорить, – пояснил вошедший, входя и осторожно прикрывая за собой дверь, – мы ведь очень давно не общались один на один. Твой друг в данном случае может только помешать – он слишком эмоционален и не сдержан в своих проявлениях.
      – О чём нам с вами можно разговаривать? – Пятый попытался пожать плечами, но из этого, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Лицо его стало каменным, а голос обрёл твердость, – Всё, по-моему, уже было сказано лет пятнадцать назад…
      “Какая выдержка! – с уважением подумал визитер. – Другой бы со слезами на глазах умолял бы его не трогать… а этот… ведь сдохнет, а всё равно останется при своём.”
      – Я уже сказал и повторю снова – разговор будет не о том, – ответил он.
      – Как мне вас называть? – спросил Пятый. – А то у вас каждый раз новая маска… и имя тоже, если мне не изменяет память.
      – Ты потише, – предостерег тот, оглядываясь на дверь, – поосторожней, старый враг, там же люди ходят. И я не думаю, что тебе доставит удовольствие мысль о том, что эти живые люди могут из-за одной твоей неосторожной фразы стать мёртвыми людьми. А называть меня можешь Павлом Васильевичем, если угодно…
      – Хорошо. – Пятого всё ещё не оставило то чувство, что разбудило его. Ужас. Инстинктивный ужас. Справляться с которым в нынешнем состояние куда как трудно. – Так о чём мы будем говорить?
      – Ну, во-первых, я бы хотел извиниться перед тобой за то, что произошло. Это не в коей мере не соответствовало нашему плану. Просто досадное упущение.
      – Никто не виноват, – примирительно сказал Пятый, – мальчишку, как я понял по рассказам, просто не предупредили. Сам я, правда, ничего не помню, но это не главное… Сейчас-то ему всё объяснили?
      – Если это можно так назвать… к проекту оказался допущен человек, не подписавший никаких бумаг, мало того, даже не удосужившийся что либо прочитать из того, что ему дали. А за любую глупость надо платить. Тебе, я думаю, понятно, к чему я клоню?
      У Пятого внутри вдруг всё похолодело. Он понял. Даже слишком хорошо понял.
      – Что вы с ним сделали? – внезапно севшим голосом спросил он.
      – Да, собственно, ничего… Вернее, сделали… но не мы. Другие. – Павел Васильевич пожал плечами. – Ты, вероятно, слыхал, что заключенные делают с вертухаями, попавшими за решетку? Да ещё за убийство малолетней. С изнасилованием. Наш общий друг погиб во время этапирования к месту заключения. От рук товарищей по вагону, в котором ехал. Неделю назад.
      Пятый промолчал. Он всегда ждал чего-то в этом роде, но, как не готовился, всё равно не мог спокойно воспринимать такое. Вокруг подобных существ всегда разливались моря крови. Привыкнуть к подобному было не возможно. Вот и сейчас…
      – Значит, жизнь этого ребенка теперь на моей совести, – прошептал он, – вы этого хотели?
      – Ни в коей мере, – почти что весело откликнулся Павел Васильевич, – виновные наказаны, справедливость торжествует. По-моему, этот протеже Андрея не стоил ни одной капли крови моего уважаемого врага. Ведь так?
      – Наши мнения по данному вопросу расходятся, – голос Пятого стал твёрже. – И вступать с вами в полемику я не хочу. Если честно – просто нет сил. Скажу лишь, что за время вашего отсутствия моя точка зрения не изменилась ни на йоту.
      – Не будем об этом. Лучше скажи, вставать пробовал?
      – Нет, – Пятый покачал головой и слегка поморщился от боли, – какое там… руки, и те не слушаются… Впрочем, спросите у врачей, они, пожалуй лучше меня осведомлены о моём состояние.
      – Я с этого начал. Собственно, я тут по их нижайшей просьбе относительно тебя. Вставать ты, по их прогнозам, начнёшь недели через две. И они просили отправить тебя отдохнуть… подышать воздухом, и всё в том же духе… В общем, ты, двое надсмотрщиков…
      – Кто?
      – Юрий и Николай. Фельдшер… эта ваша Валентина… Поедете на отдых. В Подмосковье.
      – Лин, – добавил Пятый.
      – Нет. У меня нет гарантий, что Лин не смоется в ближайшие два часа по приезде на место.
      – Я – эта гарантия. – голос Пятого был очень спокоен, но в нём звенели металлические нотки. – Он за это время намучился со мной так, как вам и в страшном сне не присниться. Ему эта поездка необходима даже в большей степени, чем мне. Поэтому Лин едет. Или не едет никто.
      – Хорошо, – неожиданно легко согласился Павел Васильевич, – но за Лина ты отвечаешь, ладно?
      – Ладно. А вы – за надсмотрщиков. Хотя в этих двоих я уверен. Они ваши распоряжения всегда выполняли толково. Я думаю, Лин не доставит вам повода для беспокойства, он сейчас стал очень тихим, если не сказать больше. Если хотите, можете поговорить о нём с врачами, они вам расскажут обо всём. Да и Валентина… Лин бы просто постеснялся даму.
      – Ладно, ты меня окончательно уговорил. Поправляйся, старый враг. А на досуге подумай, может, твоя точка зрения немного устарела, а?
      – Я так не думаю. Но, собственно, так было всегда. Нам с вами не легко найти хоть какую-то плоскость соприкосновения. Мы слишком разные.
      – Смотри, как бы тебе не пришлось раскаиваться в своей не гибкости. Нужно хоть как-то приспосабливаться.
      – Именно по этому вы – это вы, а я – это я, – ответил Пятый. – Я так не умею. И никогда не сумею. Я вас предупреждал ещё много лет назад – проще будет сразу меня убить.
      – Не драматизируй, не надо. Я уже ухожу, мне пора. Об отъезде тебя предупредят за несколько дней, подготовиться успеешь. Всего наилучшего.
      Пятый не ответил. Павел Васильевич кивнул, повернулся на каблуке и вышел. Через несколько минут в комнату пулей влетел запыхавшийся Лин.
      – Что случилось? – с порога спросил он.
      – Ничего, – спокойно ответил Пятый, – рыжий, будь так любезен, дай мне попить чего-нибудь, если тебе не трудно. А то в горле пересохло… Я сейчас всё тебе расскажу, ты, наверное, будешь доволен… ты, вроде, хотел отдохнуть… ага, спасибо, я сам… а, чёртова чашка, из чего они эти чашки делают… такая тяжесть… как чугун…
      – Не тяни, – попросил Лин, – давай по сути. Что он сказал?
      – Что мы едем отдыхать… в Подмосковье… через пару недель, если я правильно запомнил. Прыгай от радости, Лин, ты же сам говорил про лето и про отдых. За что боролся – на то и напоролся, точно?
      – Точно. Но я не рад, я удивлён. Сейчас подробнее расскажешь. А ты-то сам рад?
      – Конечно. Я о таком и не мечтал. Я, честно признаться, подумал, что мне предстоит очередной допрос с пристрастием… ты мне сегодня поможешь с этой чашкой?
      – Ты же сказал, что сам справишься… ладно, чего уж… Ещё налить?
      – Если тебе не трудно… Он, сам того не желая, так меня измотал, что не передать! Кстати, он был вначале против того, чтобы ехал ты. Пришлось немного надавить на него… если это можно так назвать… – Пятый приложил дрожащую руку к виску и прикрыл глаза, но продолжил, – в общем, он согласился, на том условии, что ты не сбежишь. Я ему это пообещал и надеюсь, что ты не станешь…
      – Да вы что, все – обалдели? – возмутился Лин. – Я понимаю – этот псих… но ты-то, ты! Как тебе это могло придти в голову? – он резко встал и принялся нервно вышагивать по комнате. – Ну почему моё имя всегда связанно с какими-нибудь гадостями?
      – Прости, Лин, – примирительно сказал Пятый, – я не хотел тебя обидеть, я просто подумал… что будет нелишним предупредит тебя об условиях нашего с ним договора… прости…
      – Эй, друг, ты что-то бледный! – всполошился Лин. – Врача позвать?
      – Как хочешь, – прошептал Пятый, – может, я немного отдохну, и это само пройдёт… а может, и нет… позови, Лин. Для очистки совести.
      – Я сейчас, – Лин вышел и через минуту вернулся с врачом. Осмотр не занял много времени, врач сказал, что ничего страшного не нет, просто небольшое переутомление, однако Пятого до позднего вечера колотила нервная дрожь и знобило, лишь к ночи он немного успокоился.
 

* * *

      После всех этих происшествий Пятому несколько ночей подряд снова стали снится кошмары – он никак не мог отделаться от ощущения, что это ненавистное существо, дьявол в образе человека, находится в его комнате и что сейчас снова начнутся допросы, побои и боль. Пятому начали колоть успокоительное, иначе он просто отказывался спать. Лин от уколов как-то отвертелся, но Валентина вспомнила способ, предложенный умной медсестрой, и стала сыпать ему снотворное в чай. Постепенно воцарилось прежнее спокойствие, да и день отъезда неуклонно приближался, это тоже предавало уверенности и Пятому и Лину. Пятый пробовал вставать, но подвижность и силы возвращались очень медленно. Бледный, измотанный болезнью, исхудавший, страшно слабый, он в своих попытках продержаться на ногах лишнюю минуту был настолько жалок, что врачи, умом понимающие, что вставать ему необходимо, сами начинали гнать его обратно в кровать – лишь бы не видеть этой пытки. Однако воля Пятого была несоизмеримо сильнее его тела и он продолжал заново учиться ходить, часто в тайне от врачей и даже от Лина. Долгие годы на предприятие приучили его к осторожности. Кроме того он решил приготовить Лину приятный сюрприз, в чём и преуспел. Лин был несказанно рад, когда Пятый сам пришел в каптерку, где врачи пили чай и спокойным голосом испросил разрешения присоедентиться. Правда, спокойный голос плохо вязался с тяжелым дыханием и трясущимися коленями, но поход Пятого от медпункта до каптёрки сочли великим прогрессом и в тот же день этот прогресс шумно отпраздновали, но уже без Пятого – тот отправился спать, слишком сильно устал, однако сам был очень доволен.
      В скором времени было решено ехать. Солнечным майским утром к зданию предприятия подошли две чёрные “Волги” с правительственными номерами, Лину было велено нести сумку и он пошел следом за Валентиной и Юрой, которые помогали идти Пятому. При виде машин Валентина и Пятый в замешательстве остановились и переглянулись в полном недоумение.
      – Пойдёмте, пойдёмте, – поторопил их Юра, – это за нами.
      – Они что – ополоумели? – удивился Пятый. – Мы же и сами могли бы доехать…
      Провожать Пятого и Лина вышли все – и надсмотрщики, и врачи. Правда, не было ни напутствий, ни пожеланий – все понимали, что пройдёт месяц-другой и они вернуться. Даже надсмотрщикам, и тем было немного не по себе от мысли, что всё может запросто повториться, что человека, чудом спасшегося от смерти, им придется потом калечить собственными же руками. А тут ещё некоторые медсёстры, а то и врачи, подходили и просили за Пятого и Лина. Просили быть помягче, не бить зазря, пожалеть хотя бы Пятого, он ведь так болел… Все прекрасно знали, что просьбы эти бесполезны и невыполнимы – надсмотрщики не могли не делать того, за что им платили, да и просили врачи только исподтишка, они тоже не могли рисковать работой. Поэтому прощание и вышло несколько натянутым. Но что уж тут поделаешь…
      Ехали долго. Когда выехали, наконец, из промзоны, окружавшей Москву, Пятый и думать забыл о разных мелочах, типа непонятно зачем нужной второй “Волги”. Перед ним открывались такие виды, что у него перехватило дыхание от радости. Полтора десятилетия его окружали лишь серые бетонные стены предприятия, а при редких побегах – такие же серые стены подвала, из которого они почти не решались выходить днём. А тут! Боже ты мой, ради такого стоило потерпеть и пулю в голове… а голова, кстати, почему-то начинает кружиться. Он прикрыл глаза и откинулся на спину, отдыхая. Лин продолжал не отрываясь смотреть в окно.
      – Уже подъезжаем, – сообщил Юра, и, обратившись к Лину, добавил, – и если ты попробуешь удрать, мы с Колей устроим охоту на специальных зайцев. С такими длинными рыжими патлами…
      Лин, не поворачиваясь, показал ему фигу и снова уставился в окно. Он был тоже очарован открывшимся видом – пологие сухие холмы, покрытые лесом со свежей молодой майской листвой, небольшие сосновые рощи, речушка с песчаным обрывом, высокое светлое небо… Миновав ограждение и пропускной пункт (тут-то и выяснилось, что в первой “Волге” ехал сопровождающий со всеми документами), они въехали, наконец, на территорию базы отдыха. Охрана с недоверием покосилась на странных пассажиров второй машины, но вопросов задавать не стала. Вскоре “Волги” подошли к кирпичному двухэтажному коттеджу, стоящему за отдельной оградой, надсмотрщики вынесли вещи, Лин смотрел вслед отъезжающим машинам и примерился было сделать им ручкой, но Валентина его вовремя остановила.
      По приезде Пятого сразу же отвели в комнату на втором этаже. Он очень устал, поэтому, с трудом дойдя до кровати, упал на неё, как подкошенный. Глаза его закрылись сами собой, едва он донёс голову до подушки. Валентина отыскала в шкафу одеяло, укрыла его, устроила поудобнее, задернула штору и потихоньку вышла – пусть спит. Ну, попустит обед. И что с того? Зато отдохнёт.
      На пороге комнаты она нос к носу столкнулась с Лином, который явно намеривался немедленно пройти в комнату. Валентина остановила его приказала не шуметь.
      – Ты это что? – с упрёком спросила она. – Тебе вожжа под хвост попала? Угомонись немного, пойди отдохни и дай ему полежать с дороги. Или ты решил, что раз ты тут, так тебе всё можно?
      – Я не хотел… просто здесь так здорово!… А чей это дом? – полушепотом поинтересовался Лин.
      – Правительственная дача-кляча, – ответила Валентина, – кого-то из среднего звена. Не знаю, чья именно, у этих домов почти каждый год хозяева меняются. А зачем тебе это?
      – Просто интересно. Я немного обалдел – до ближайшего забора не меньше трёхсот метров, да и то… не разглядишь даже, где этот самый забор… А сосны какие!… А воздух!… Боже, какой дрянью мы дышим в городе…
      – Легенду знаешь? – Лин отрицательно покачал головой. – Мы – команда уборщиков, готовим дом и участок к приезду хозяина. Тебе и Пятому показываться людям на глаза настоятельно не рекомендуется, рабочий по ремонту помещений в крайней степени дистрофии – явление, которое трудно объяснить. Понял? Впрочем, насколько я знаю, тут на пять километров вокруг нет ни одной живой души, зона отдыха с того года стоит на карантине, да и охраняется она получше, чем наше предприятие.
      – Всё понял, – Лин улыбнулся, – учту. А где мне можно отдохнуть?
      – Посмотрим сейчас, – пообещала Валентина. – Я, между прочим, мужу хотела позвонить. Ты там телефона не видел?
      – Видел. В столовой, – ответил Лин, – наши конвоиры, кстати, уже где-то нашли пиво и к вечеру они у нас будут совсем хорошие, если вы их не остановите… Пока я смотрел, что на улице, они обнаружили холодильник. А что Пятый?
      – Спит, я же говорила. Может, мы слишком рано решили ехать, ты так не думаешь? – с сомнением спросила Валентина. – По-моему, он пока ещё слишком слаб для подобного…
      – Всё будет в порядке, – заверил её Лин. Он посмотрел на закрытую дверь и лицо его на мгновенье изменилось – на нем проступил след горя, но лишь на мгновение, не более. Лин, слишком живой по натуре, не мог долго грустить, когда вокруг в живописном беспорядке было расположено столько соблазнов – от леса на горизонте, до холодильника прямо под носом. Вместе с Валентиной они спустились в столовую.
      – Чтоб я так жил! – поприветствовал их Юра, держа в правой руке банку с пивом, а в левой – пакетик с жареным арахисом. – Во лафа! Рыжий, ты посмотри, как пиво-то называется… перевести могёшь?
      – “Золотой фазан”, – перевёл Лин, – Юра, по-моему, тут сплошные консерванты, так по крайней мере, написано на банке…
      – Да иди ты, зануда, – отмахнулся Юра, – Валентина Николаевна, желаете баночку? Мы это мигом устроим.
      – Позже, Юра. Вначале дело, а пиво можно и вечером попить…
      – А кроме пива там что-нибудь есть? – поинтересовался Лин. – А то жрать охота… Отдай орехи, тебе нельзя, ты растолстеешь… нет? Вот прямо и нет? А там ещё осталось? Правда? Ну, я пошел, – и он сделал пару шагов вслед за Юрой в сторону кладовки.
      – Лин, аппетит перебьёшь, – предостерегла Валентина.
      – Ну и шут с ним, – парировал Лин, – я орехов хочу, я их десять лет не ел, между прочим… И Пятому пакетик не худо бы заныкать от этих гавриков…
      – Ну ладно, так и быть, – смилостивилась Валентина, – но не очень увлекайся, хорошо?
      – Не знаю, – с сомнением произнёс Лин, – мне это сделать очень трудно, вы же в курсе. Вот только аппетит у меня всегда хороший. Был бы такой характер… хороший, а?
      – Не дури. Предупреди ребят, что обедать через полчаса будем, и скажи… Нет, про пиво я им сама напомню.
      – …Слушай, вот бы так всегда! – с чувством произнёс Коля, когда Валентина ушла, наконец, на кухню. Лин и Юра с удобством расположились в креслах, Юра продолжал потягивать пиво, Лин грыз орехи.
      – Ага, – откликнулся Лин. – А то ты только ногами машешь, от тебя и слова-то человеческого не дождешься.
      – Ты пойми, рыжий, я же это не со зла. По-моему, вы с Пятым – дураки, каких мало. Рассказали бы всё, что им нужно, да и жили бы себе припеваючи, на такой вот даче, да с пивом, да с бабами… забыл уже, небось, как баба безо всего выглядит?… И какого рожна вы упрямитесь? На этот раз повезло, выжил он. А вдруг на следующий – хана? Тогда что? А мы ведь работаем, мы вас не хотим специально для понта… как это сказать…?
      – Калечить, – услужливо подсказал Лин.
      – А хоть бы и калечить, – агрессивно продолжил Коля, – не можем мы вас в покое оставить, понимаешь ты это, башка садовая?
      – А мы и не просим, – спокойно ответил Лин, – сейчас, конечно, если кто из вас к Пятому ближе, чем на полметра подойдёт – будет иметь дело со мной…
      – Одурел, что ли? – возмутился Юра. – За кого ты нас держишь? За фашистов каких?
      – Слушай, а может, и вправду нам его стоит немного поколачивать, чтоб медленнее поправлялся, а? Уж больно пиво хорошее, даже жалко будет потом уезжать… – хохотнул Коля.
      Лин вскочил.
      – Не стоит, рыжий. Он подал хорошую мысль, мне тоже хочется остаться здесь подольше, – раздался негромкий голос. Лин поднял голову. Пятый стоял в дверном проеме, прислонясь к косяку.
      – Ты зачем встал? – упрекнул его Лин, – Тебе же лежать надо, после дороги…
      – Я уже отдохнул. А что у вас тут происходит? – поинтересовался Пятый.
      – Садись, – пригласил Юра, – мы тут пиво пьём… Да не стой ты в дверях, я же вижу, тебя ноги не держат. Лин, помоги ему.
      – Я могу и сам дойти, Лин. Вы уже ели?
      – Нет пока, – оживился Лин, – а что?
      – А то, что Валентина зовёт всех обедать, вот что. И просит вас, ребята, перестать наливаться пивом. Идемте, а то неудобно…
      Пообедав, все разошлись по дому, который обыкновенным советским людям показался бы просто огромным. Юра с Колей, не смотря на Валентинин запрет, пошли дальше дегустировать “Золотого фазана”, Лин и Пятый набрали из библиотеки, которую неугомонный Лин уже успел отыскать, кучу книг и выбрались на террасу – почитать и поболтать, а Валентина, убедившись, что в доме есть все мыслимые удобства и прелести, завалилась на диван перед видаком. Вечером поужинали и разошлись спать.
      Ночью Валентина проснулась от постороннего звука – то ли стона, то ли крика, она толком и не разобрала. Накинув халат, она прошла в комнату, где спали Лин и Пятый. Её взору предстала такая картина – Пятый сидел на кровати и, держа непослушными руками кружку с водой, жадно пил. Вода проливалась ему на подбородок и на грудь. Лин сидел рядом с ним и с тревогой следил за тем, как он пьёт.
      – Что случилось? – спросила она.
      – Ничего, – откликнулся Лин, – просто сон. Да, Пятый?
      – Да, – чуть помедлив, ответил тот, – ничего страшного…
      – Ты уверен? Эй, а что это у тебя на руке? Ободрался, что ли?
      – Я… не помню. Наверное…
      – Спать ляжешь? – поинтересовалась Валентина, отмечая про себя, что он бледен, что руки у него трясутся, а взгляд стал вдруг таким же затравленным, как бывал временами в самые худшие дни на предприятии. – Подожди ложиться, я сейчас… Лин, последи пока, я кое-что принесу.
      Валентина вышла. Она направилась в свою комнату, взяла чемоданчик с лекарствами и достала из него транквилизатор и шприц. Сейчас они в один голос примутся утверждать, что это не нужно. Но она-то знает, что ещё как нужно. Подумав секунду, она прибавила к лекарствам ещё и йод с ватой. Где он успел так приложить руку? Во сне махнул, что ли? Вообще, это безобразие надо прекращать. Один укол на ночь – и все дела. Валентина вздохнула и направилась обратно.
      – Валентина Николаевна, это лишнее, совсем не надо… – начал было Лин, едва завидев в её руке шприц, но осёкся – Пятый просто посмотрел на него. Без укоризны, без злости. Вообще без каких бы то ни было эмоций. Но Лин смолк.
      – Спасибо, Валентина Николаевна, – сказал Пятый, – боюсь, мне сегодня без этого не уснуть. Лин, а ты не хочешь присоединиться? Ты ведь тоже… плохо спишь. Если это можно так назвать – спишь…
      Пятый перенёс процедуру молча. Потом так же молча он вытянулся на кровати. Лин же, видя, что Валентина не спешит уходить, улёгся на соседнюю. Валентина сделала укол и ему. Пятый уже засыпал, на его лице выражение только что перенесенного кошмара сменило спокойствие и умиротворение.
      – И всё-таки я против таких сильных средств, – сонно пробормотал Лин, – потом весь день как варёный ходишь…
      – Это хорошее лекарство, рыжий, – заверила его Валентина, – не придумывай всякие глупости.
      Остаток ночи прошел на удивление спокойно. Однако на следующую ночь всё повторилось, с той лишь разницей, что на этот раз Лин перебудил всех окружающих своими криками. И на следующую – тоже. Пришлось Валентине в срочном порядке запрашивать консультанта из города. Какого же было её удивление, когда к ним приехал тот самый пожилой хирург, который оперировал Пятого. Первым делом Валентина полюбопытствовала, почему приехал именно он, как же так вышло?
      – Честно говоря, я напросился сам, – ответил тот, – помните про ту бутылку шампанского, которую я по неосторожности вам обещал? Вот я и выполняю обещанное, причём, смею заметить, с некоторым избытком. У меня в багажнике имеется бутылка хорошего коньяка, а для ваших орлов – три бутылки водки. Ну как?
      – Честно говоря, от вас я такого не ожидала, – призналась Валентина, – я думала, что вы…
      – Этакий сморчок, – хитро улыбнулся хирург, – ошибались, девушка. Я у вас до завтра погощу, если позволите. Кстати, не надо меня по имени-отчеству каждый раз величать. Вы же язык сломаете, произнося каждую минуту “Эдуард Гершелевич”. Достаточно Эдика.
      – Лину это понравится, – пообещала Валентина, – вы ему дадите отличный повод поострить в своё удовольствие.
      – Как у него дела? Всё так же психует или уже нет?
      – Вроде нет… Кстати, что он там вытворял у вас, почему вы решили, что он помешанный? Простите, что я об этом спрашиваю, но когда мы войдём в дом, нормально говорить станет невозможно – Лин повсюду сует свой нос, от него не спрячешься…
      – Как я понимаю, это был аффект с элементами психоза. Он, к примеру, начинал биться головой о стену. В прямом смысле. Кусал себя за руку, уж про губы и молчу – он их просто сожрал, кровь лила, не переставая. Нам он, правда, не мешал, только плакал… но когда ты оперируешь и знаешь, что у тебя за спиной сидит друг того, кого ты работаешь, становится не по себе. И ещё… Я чувствовал, что если пациент умрёт у меня под ножом, я легко могу отправиться вслед за ним. Лину бы просто никто не сумел бы помешать. Не успели бы. Страшновато было, признаюсь. А как Пятый? Ведь, если память мне не изменяет, вы вызвали меня из-за него…
      – Пятый… – Валентина немного подумала. Они стояли перед входом, на широком кирпичном крыльце, в доме слышались приглушенные расстоянием голоса – Лин в чем-то убеждал Юру, смеялся Коля. – Он, конечно, пока не оправился, ходит еле-еле, хотя, конечно, старается в этом никому не признаваться. Я-то вижу, насколько он слаб, но остальные… Эти идиоты ничего не понимают… Физически он окрепнет месяца за два, два с половиной… но в душе у него, по-моему, твориться что-то страшное. И не ранение тому виной, а если и виной, то косвенно. Я это за ним замечала и раньше, но не в такой степени. Что-то его мучает, он заторможенный какой-то, даже на улицу боится выходить… по-моему, боится…
      – Это плохо. Гоните его на воздух при первой же возможности. А теперь пойдемте, не гоже так долго оставаться здесь, а то они ещё поймут, что мы тут с вами секретничали. Сейчас я сделаю то, зачем приехал, а уж вечерком мы с вами посидим. И, думаю, коньячок пятнадцатилетней выдержки очень кстати окажется, а? Повод есть, так сказать, второе рождение… Кстати, они пьют?
      – Не знаю, – замялась Валентина, – они говорили что-то о плохой реакции на алкоголь, но это было довольно давно. Пока что я не замечала за ними подобного.
      – Ладно, спрошу сам. – Эдуард Гершелевич закрыл машину и проследовал за Валентиной в дом.
      – Пятый! – позвала Валентина. – Иди сюда, к тебе приехали!
      – Иду, – откликнулся тот, – а кто?
      – Врач.
      – Опять? – обречено спросил он, спускаясь со второго этажа.
      – Не опять, а снова, – парировала Валентина, отступая и пропуская старого хирурга.
      – Здравствуй, дружок, – негромко произнёс тот, подходя, – вот мы и встретились. Не ожидал мня увидеть, скажи честно?
      – Нет, – помедлив ответил Пятый, – если вы хотели меня удивить, то можете считать, что добились успеха. Но вы так сильно изменились…
      – Старею, старею. Это ваши годы идут медленно, наши же летят… Пойдём, немного посидим на кухне, ты мне расскажешь, что с тобой твориться, авось, чего и надумаем вместе.
      Они прошли на кухню и Пятый плотно закрыл дверь.
      – Это, конечно, сюрприз, – тихо сказал он, – я и не думал, что вы ещё… практикуете…
      – Вот ещё! А кто, по-твоему, оперировал тебя?
      – Вы? – несказанно удивился Пятый. – Я всю жизнь думал, что вы – патолога анатом.
      – Я – всё сразу. И того немножко, и этого чуть-чуть. Что, скажешь – плохо получилось? По моему, вполне прилично.
      – Господи, да о чём вы… Спасибо вам огромное, я даже не знаю, как вас…
      – Не меня благодари, а Лина, – отмахнулся хирург, – это он тебя спас, а не я. Я только сделал то, что от меня зависело. И не более того. Ладно, Бог с этим всем, давай по делу. В чём проблема-то?
      Пятый пожал плечами и нахмурился.
      – Я… это трудно объяснить, но я… словом, когда ложусь спать, начинает сниться всякая дрянь. Но не совсем как сон, скорее, это в большей степени явь. Слишком реально, слишком правдиво. Кстати, у Лина тоже самое, правда, с некоторыми вариациями. – Пятый потер ладонями лицо. – Вот и все причины.
      – Ничего, это дело поправимое, – заверил его хирург. – Всё будет хорошо, я тебе это обещаю.
 

* * *

       Ю зиен лефепс фа ин ски Ты забери меня с собой
       Эн спере со ин Я этого хочу,
       Эн сихес ду ар орт Я не противлюсь, нет…
 
       Ю ипро та а нелси ас Но угасает свет,
       Ин фа а сигеф тро Я слышу голоса,
       Эн сивет то сие хос… Зовущие вперёд…
 
      На столе стояла полупустая бутылка водки, бутылка коньяку, несколько тарелок с разнообразной закуской, большой противень, полный горячей жареной картошки с мясом, три бутылки нарзана и пепельница, полная окурков. Вся честная компания расположилась вокруг стола и на данный момент слушала Лина. Тот играл на фортепиано, стоявшем в углу гостиной, она же столовая, и, надо признать, играл хорошо. Он нашел инструмент ещё днём и, немного попрактиковавшись, освоил его на вполне приемлемом уровне. Валентина, заставшая его на первом этапе экспериментов с клавиатурой, со смехом сказала, что этому делу люди учатся годами, да и то не всегда выучиваются. На этот выпад Лин, тоже со смехом, ответствовал, что он и не на таком играл в своей жизни, что не велика наука, и что если у него не выйдет, то его, Лина, можно будет со спокойной совестью сдавать в утиль. Оказалось, что в утиль рыжему ещё рановато. Даже надсмотрщики, и те на время перестали жевать и принялись слушать. Голос у Лина был приятный. Конечно, до профессионалов ему было далеко, но недостатки вокала полностью растворялись в эмоциональном напряжение, излучаемом песней, которую он пел. Сначала он спел эту песню на каком-то совершенно непонятом языке, Валентина и Эдуард Гершелевич стали переглядываться в полном недоумении, затем, не останавливаясь, перешел на русский. Когда он закончил петь, Пятый, секунду помолчав, сказал:
      – Я и не знал, что ты её перевел… спасибо.
      – Неплохо получилось? Правда?
      – По-моему, хорошо, – согласился Пятый, – спасибо, рыжий. Перевод часто разрушает песню, но, мне кажется, тут этого не произошло.
      – Может, чего повеселей знаешь? – спросил до сих пор молчавший Коля. – “Мурку” можешь?
      – Напой немного, сейчас сделаем, – откликнулся Лин.
      …Идею этой вечеринки подал Эдуард Гершелевич. Осуществление идеи взвалила на свои плечи Валентина, Пятый, увидев, что она трудится, принялся ей помогать, Лин, бросив фортепианные упражнения, присоединился к ним. За готовкой они разговорились.
      – Вы, Валентина Николаевна, наверное думаете, что нам придется только смотреть, как вы пьёте? – вкрадчиво спросил Лин.
      – Думаю, что да. Я ещё не забыла, как тебя напоили водкой и как я тебя потом откачивала…
      – Мы тут подумали и я решил, что сегодня мы пьём с вами, – твердо произнёс Лин, – механизм прост до одури – алкоголь понижает давление, это нечто типа вашего кодирования, нам его в своё время сделали. Можно давление поднять каким-нибудь препаратом, заранее… и через пару часов мы будем в очень пьяном и счастливом виде.
      – Дозировку на сульфокамфакаин я рассчитал, – добавил Пятый, – всё нормально получиться, Валентина Николаевна, не сомневайтесь.
      Валентина с удивление поглядела на него.
      – Ну, ты даешь! – со смехом сказала она. – И это мой скромный Пятый, который всех наставляет, предостерегает и всем старается показать, каким честным нужно быть, чтобы помереть пораньше. Я тебя не узнаю, ей Богу…
      – Я тоже человек и мне тоже хочется водки. Иногда. Очень редко. Я же не пью её каждый день, верно? Мы лет пятнадцать спиртного в рот не брали, понятно, что хочется… вспомнить… как это бывает.