- Хил, да у нас крыша едет! Я в натуре чокнулся, а ты весь зеленый, как форская трава. Чайка сломалась, а я так на нее рассчитывал. Мозги ведь не железные; у меня уже левая рука не знает, что делает правая. Еще пара таких деньков, и я в полную нирвану впаду, меня живьем в рай возьмут. А тут еще Фанка вскрывать...
      - Дался тебе этот Фанк, - с раздражением отозвался Хиллари. - Сидит, есть не просит!
      - А вторую точку зрения на акцию, - устремил на него взгляд Гаст, - с кого писать будем? Или подадим события в двух версиях, чтобы правосудие озадачить?
      - Фанка не трогать, - напомнил Хиллари, мгновенно схватив суть, перестрелка на Энбэйк. Гаст продолжает решать свою задачу: серых он подчистил, но остались Фанк и Маска, в них тоже есть записи. - А что та воинственная мартышка?
      - Я смотрел ее память на F60.5, хоть и пришлось набрехаться с Пальмером; у нее лакуны на него, обширные провалы. Похоже на приоритетное стирание.
      - Вытри все начисто, чтобы и следа не осталось. Расширь лакуну в дыру. Только жги наверняка, чтобы реверс был невозможен, а то... ты сам видел.
      Гаст довольно сощурил глаза; такое решение его вполне устраивало.
      Хиллари все же сдержал обещание, и из лаборатории пошел тем же коридором, чувствуя нарастающий страх и ускоряющийся пульс. Он с досадой вспомнил, что хотел побывать у Нанджу утром, но в суматохе начисто забыл, а теперь поздно - время упущено. Коридоры были темными, пустынными, уходящими куда-то в бесконечность, как во сне. Разметочные линии зон отделились от пола и повисли в воздухе; Хиллари боялся споткнуться и наступить на них. При повороте головы коридор смещался, принимая иное направление, и новая волна страха охватывала Хиллари. Он зашел в холл, где утром шли работы. Пол был чисто вымыт. Здесь собраны напольные и навесные конструкции, заполненные дренажом и грунтом, и некоторые растения уже обрели постоянную прописку. В нижней ванне красовались разноцветными листьями королевские бегонии и сенсивьеры, а средний ярус занимало вышеупомянутое "дерево" кривое, с переплетенным скрученным стеблем на корнях-подпорках, с огромными темно-зелеными листьями в дырах, разделенных широкими перемычками, оно показалось Хиллари живым, шевелящимся клубком не то змей, не то червей. Покачивая листьями и напрягаясь, оно лезло из земли, и пугающие тени расползались по стенам. В нос ударил густой терпкий запах свежеполитой земли. Кругом ни души, только тени, в которых взгляд Хиллари выхватывал то искаженное ненавистью лицо, то тянущиеся щупальца, то согнутые мрачные фигуры, то пасть с оскалом зубов. Не в силах сдержать разбушевавшуюся фантазию и ощущая стоящий в горле ком, Хиллари развернулся и быстро пошел вон из дендрария. Напоследок он явственно увидел скользнувшую по краю поля зрения большую серую крысу без хвоста и прибавил шагу.
      * * *
      Хиллари сидел в удобном кресле и отчужденно разглядывал свое лицо в зеркальной полировке шкафа. Заострившиеся черты, посеревшие губы и огромные глаза, казавшиеся черными от расширенных зрачков. Он задыхался, сердце бешено колотилось в груди, и пульс отдавался частыми ударами в голове, животе, кончиках пальцев. Необъяснимый страх владел всем его существом. Теперь ему казалось, что сердце не выдержит такой скачки, остановится или лопнет, и он умрет. Сердце продолжало лихорадочно биться, а Хиллари умирал каждую секунду. Ему хотелось метаться по кабинету Нанджу, и он лишь усилием воли удерживал себя на месте.
      - Нельзя ли побыстрей? - спросил он Нанджу; он уже не мог скрывать раздражения, и голос прозвучал немодулированно звонко, с металлическим оттенком.
      - Потерпи немного, Хиллари, - Нанджу говорила мягко, но непреклонно. Сейчас будет готов анализ.
      - Что там анализировать?! Я и так скажу, что ведро адреналина в крови. Эту партитуру я по нотам знаю. Сделай мне что-нибудь, чтоб снять атаку.
      - Хиллари, - Нанджу села напротив, взяв холодную руку босса в свои, теплые, - я бы хотела с тобой серьезно поговорить...
      - Очень вовремя. Меня всего трясет; я боюсь, что сердце не выдержит...
      - Выдержит, - уверенно кивнула Нанджу, - давление крови у тебя нормальное; есть небольшая тахикардия, но это характерно для адреналового криза. Во время бега давление повышается вдвое, а пульс втрое - ты же это выдерживаешь, не так ли? У тебя большой резерв компенсации, ты молод - ты справишься. А говорить с тобой именно СЕЙЧАС я хочу потому, что в другое время ты и слушать об этом не захочешь.
      - Ладно, - сдался Хиллари. Неподходящий момент, чтобы спорить с врачом.
      - Хиллари, я веду профилактические сетки на каждого работающего с машинами, и все подчиняются моим распоряжениям, кроме тебя и Гаста. Ты уже сидишь здесь; Гаст моложе тебя и пока справляется с перегрузкой, но и он сюда придет, если будет так же наплевательски относиться к своему здоровью. Я еженедельно докладываю тебе о состоянии операторов, и ты внимательно это выслушиваешь. А сам уклоняешься и от обследования, и от профилактики, бесконтрольно сидишь за стендом и пьешь табельные средства, подхлестывающие мозг. Вот и результат.
      Хиллари хотел возразить, но сдержался. У него не было сил пререкаться.
      - Люди - не киборги, они истощаются от таких нагрузок; человек эволюционно не приспособлен к системной работе; эволюция человека шла миллионы лет, а чудеса кибер-техники появились четыре с небольшим тысячи лет назад, и хоть за это время в популяции выделились люди с быстрым мышлением - но не в миллион же раз быстрей они работают... Суперактивный мозг нуждается в особом режиме, иначе сразу залетит в вегетативный криз. Ты не умираешь, Хиллари; это фантомы, химеры уставшего, рассогласованного мозга; непрерывная операторская работа ведет к тому, что клетки мозга хуже усваивают глюкозу, голодают и не могут вырабатывать сложные медиаторы, в "том числе те, которые поддерживают тонус жизни и удовольствия. Адреналин растет, серотонин падает, развиваются панические атаки и депрессии. То, что с тобой происходит, - результат биохимического дис-о баланса мозга и пренебрежения к себе. Я могу понять Гаста, у него не выработан стереотип контроля за здоровьем, к тому же он запойный трудоголик - но тебя? Хиллари, я не понимаю. Если только не считать, что процесс зашел так далеко, что ты полностью утратил самоконтроль. Тогда мне надо брать дело в свои руки и писать медицинское заключение о том, что по состоянию здоровья ты не можешь выполнять руководящие функции.
      Хиллари, все это время с тоской считавший свой пульс, от таких слов очнулся и чуть не заорал. Отстранить его от дел по врачебным показаниям, отправить в санаторий в тот момент, когда проект собираются закрыть, а семья кукол-террористов ведет войну?! Из-за какого-то немотивированного страха? Ну нет, никогда! И Хиллари сразу же, не раздумывая, заявил:
      - Я готов подчиниться любым твоим предписаниям, Нанджу. Назначай что хочешь, я все выполню - но я должен работать!
      - Ты загонишь себя в полный невроз, Хиллари. Впрочем, твое согласие это уже хорошо; маленькая уступка все же лучше большого непонимания.
      Нанджу повернулась и взяла распечатку с анализом, бегло ее просмотрела и произнесла, словно про себя:
      - Ну, что я говорила?... Мыши бесхвостые еще не бегают?
      Хиллари благоразумно промолчал.
      Через пять минут Хиллари держал в руках порошок (растворить в теплой воде и залпом выпить), баллончик с успокоительным газом и с дозатором (через три вдоха перерыв на шесть минут) и полную программу реабилитации: режим, график, диета, список медитативных кассет и лекарств, нормализующих кровообращение и питание мозга. Но все это было не то, чего Хиллари так страстно желал.
      - Нанджу... Сделай мне что-нибудь, сними приступ. Я не могу больше терпеть! Мне плохо; я боюсь, что...
      - Алдорфин в вену ты от меня не получишь. Я не хочу делать из шефа табельного наркомана, - Нанджу была несгибаема. - Прими все по схеме, и через полчаса тебе станет лучше, и ты уснешь.
      - Я проведу это время у тебя, можно? Мне страшно...
      - Очень сочувствую, Хиллари, но в такие моменты человек словно возвращается в детство. Между врачом и пациентом возникают отношения типа "родитель - ребенок", а это уже потеря самостоятельности и вынужденная психологическая связь. Ты можешь с этим справиться сам. Ты уйдешь отсюда так же, как и пришел, по доброй воле и личному побуждению.
      Хиллари поблагодарил младшего врача. Как психолог, он понимал, что Нанджу говорит чистую правду, но как человек - он хотел доброты и участия. Его пугало одиночество. Остаться в пустой комнате наедине со своими страхами было для него мучительнее, чем все возможные в будущем слухи и сплетни.
      Он выпил разведенный порошок и подышал газом, он пробовал медитировать и петь мангры. Он пытался молиться и бить поклоны - все без толку: тоска сгущалась, сердце билось, страх не отступал. Он давно снял пиджак, расстегнул все пуговицы на рубашке - но удушье не проходило. Он включил кондиционер на + 16С и сидел на кровати, клацая зубами от холода. Он метался по комнатам, держась за голову, несколько раз хватая трэк, чтобы набрать номер и снова вызвать Нанджу, но бросал его, подержав пару секунд. Он даже пробовал скулить - но страх цепко держал 1 его в своих липких лапах. Чтобы дышалось свободнее.: Хиллари вынул из брюк ремень и, задержав в руках: узкую полоску хорошо выделанной кожи, вдруг пой мал себя - нет, не на мысли, а на желании, остром, пронзительном желании сделать из ремня петлю, накинуть ее на шею и... повеситься. И все муки тотчас же кончатся! И тут Хиллари испугался по-настоящему. Он не мог больше доверять себе; нельзя дольше оставаться одному, надо спасать себя от самого себя. "Я должен что-то придумать, - приказал себе Хиллари, - недаром же мне дан такой мозг..." И он решился.
      * * *
      Фанк вздрогнул, вскинул голову и озадаченно уставился на шефа "Антикибера", когда щелкнул замок, дверь ушла в пазы, и Хиллари предстал перед ним. Фанк, опираясь спиной о стену и скользя руками, поднялся, уступая место. Хиллари, трясясь крупной дрожью и сжимая под мышкой скатку спального мешка, опустился на приподнятый над уровнем пола мягкий пластик, где обычно лежали киборги. Ни мебели, ни туалета здесь не было; здесь вообще ничего не было. Не глядя по сторонам, Хиллари развернул мешок и начал устраиваться на ночлег. Фанк глядел на него в изумлении:
      - Что-нибудь случилось?
      - Если ты еще скажешь хоть слово, я буду бить, пока рука не устанет!
      Фанк уселся рядом на корточки, внимательно вглядываясь в Хиллари. Затем, отведя взгляд и помолчав, он негромко подытожил:
      - Все люди одинаковы.
      - Это ты к чему? - Хиллари разделся и теперь складывал одежду аккуратной стопкой в изголовье.
      - Хлип тоже так говорил. И зеленые тоже курил. С них все и началось...
      - Постой, - Хиллари развернулся к Фанку, - ты же не чувствуешь этого запаха. У тебя слабый, примитивный ольфактометр...
      - Зато у меня очень зрячие глаза, - парировал
      Фанк, - а еще - мозг, память и опыт. Хотя, - тут он горько улыбнулся, - зря я этим горжусь. Может быть, завтра у меня уже ничего не будет.
      - До завтра еще дожить надо, - ободрил его Хил-лари, дрожа от озноба и радуясь двойной радостью: во-первых, Фанк все помнит, а во-вторых, приступ кончается.
      - Это неприятно, но не смертельно; твои основные жизненные показатели в пределах допустимой нормы, - успокоил его Фанк. Кому-кому, а киборгу в этом верить можно - они видят тепло тела и работу сердца; недаром он так пристально всматривался.
      - Не ожидал меня увидеть?
      - ТАКИМ и ТАК - меньше всего. - Фанк покрутил головой, словно проверял, способна ли она двигаться. - Даже в мыслях не было. Я думал если ты придешь, то лишь затем, чтобы...
      - Я ведь фанател по Хлипу. У меня в детской до сих пор приклеен к стене ваш постер, где вы втроем. Теперь я хочу соскоблить его.
      Фанк поднял печальные глаза.
      - Я стал тебе так неприятен?... Поверь, я ничего не знал, не знал даже, куда иду и кого встречу. Маска сказала мне лишь об интервью и о том, что подружилась с биокиборгом, а я... я хотел попрощаться с театром, объяснить им...
      Хиллари прервал его, отрицательно покачав головой:
      - Нет, не это. Просто во мне что-то изменилось, безвозвратно. Я хочу расстаться с прошлым.
      - Не делай этого, - Фанк подсел поближе, - не сжигай за собой мосты. Всегда должно быть место, куда ты смог бы вернуться, чтобы вспомнить что-то хорошее. Если уничтожить вещи, которые помнят тепло твоих рук, воспоминания детства превратятся в невнятную путаницу образов и снов. Твоя комната - как остров; как бы далеко в океан ни ушел твой корабль, рано или поздно он возвращается в гавань. Воспоминания детства - это то, что позволяет вам оставаться людьми.
      Хиллари перестал дрожать и чувствовал, как по телу разливается тепло. Дышать стало легче; дремота подступила к глазам, и он знал, что скоро обретет долгожданный покой.
      - А ты помнишь? - Киборга надо постоянно спрашивать, чтобы разговор не затухал.
      - Да, - кивнул Фанк, - но не все, а только самое ценное. То, что дорого; то, что несет нужную и полезную информацию; то, что я не могу забыть. Острова.
      Глаза Хиллари закрывались, тепло охватывало его со всех сторон и качало на сонных волнах.
      - Я - Хиллари Хармон, - громко сказал он, чтобы его услышала следящая система. - Идентификация голоса. Приказ - убавить на девять десятых свет в помещении, где я нахожусь сейчас.
      Свет постепенно померк.
      - Я боюсь, - сказал Хиллари, уже засыпая, - что у меня остановится сердце.
      - Спи, не бойся, - тихо отозвался Фанк, - я буду смотреть за тобой.
      И Хиллари, расслабившись, стал погружаться в забытье. А Фанк, как двадцать лет назад в особняке у Хлипа, остался сидеть рядом с кроватью, считая пульс и прислушиваясь к частому дыханию, чтоб вовремя подать сигнал, позвонив по уже набранному телефону спасения.
      Так Хиллари вошел в Вальпургиеву ночь - заснув в изоляторе своего проекта под присмотром киборга-баншера.
      Глава 12
      В кафедральном вселенском соборе Триединства открылись врата алтаря, и три священника Всеобщей Веры под ликующее пение вышли к молящимся, возглашая о победе Жизни, Света и Любви; золотой прозрачный свет лился из врат, восхищая и воодушевляя людей, которых собралось не меньше ста тысяч. Вторя победному сиянию, зазвучал торжественный экуменический гимн - и кое-кто из присутствующих иноми-рян присоединил голоса к хору, сверяясь со взятой у входа листовкой. Пел и сам Президент Федерации - с супругой и десятью бодигардами в якобы недорогом костюме (за два с лишним года до выборов пора польстить манхлу и молодежи своим присутствием на празднике Вальпургии). Очень неразборчиво, негромко, но с большим достоинством пели дипломаты из чужих миров и резиденты инопланетных разведок - туанцы с острыми, нежными, вечно юными лицами, приземистые и по-медвежьи плечистые аларки с прилизанными хохлами, посол Форрэя (по профессии этнолог и вообще большой любитель экзотики), вара, схожий с застрявшим на середине метаморфозы вер-вольфом, в тунике с обозначающей его представительский ранг рубиновой спиралью; только мирк, посланник Бохрока, прижал к щекам свои чуткие уши-чаши и помалкивал - этот заревет, так полсобора ляжет. Были и яунджа всех размеров и мастей, кроме масона из Северной Тьянгалы, - он избегал языческих капищ.
      В данный момент посол Генерала-Пресвитера слушал военного атташе - тот докладывал о результатах расследования по так называемой войне кукол. Агентура неплохо потрудилась на благо своей суровой родины и могла ожидать небольшого поощрения. Жаль, у Тьянгалы не было внедренных непосредственно в проект Хармона; там можно узнать и кое-что посущественней, поскольку недалек час конкурсного испытания эйджинских и атларских роботов.
      Репортеры, подпевая, изучали через оптику скопление VIP и компоновали в уме тексты для завтрашней глянцевой прессы. Надо как-нибудь так извернуться, чтобы в статье не просквозило даже тени намека, вроде "Глава суверенной цивилизации истово молится за мир и дружбу всех разумных - в компании чудовищ, диктующих нам образ жизни, стиль мышления, структуру госбюджета и военную политику".
      Праздник - полусветский, полуцерковный - овладевал Городом, словно пожар, и в развеселых компаниях уже кричали пастиш на федеральный гимн:
      Вальпургия, Вальпургия,
      Скорее мрак из мира прогони!
      Вальпургия, Вальпургия,
      Молись за нас, спаси и сохрани!
      Президент в соборе приложился к продезинфицированным святыням под салют блицламп; все торопились запечатлеть миг поцелуя и благоговение на его постном лице, а в космопорту с орбитального лифта сгружали ящики, и тальман регистрировал, что это липки, верхнее белье, произведенное на ТуаТоу, 40000 штук в упаковке, но липки были фальшивыми, как благочестие Президента, - их подпольно изготовили на Глейс, перепродали на Кьяране, снабдили поддельным сертификатом на Олимпии, так что и концов не сыщешь. В двойных днищах ящиков лежало контрабандное оружие, изготовленное без лицензии на Эридане, - хорошие стволики! Их ждут мафия и партизаны. Провозить нелегальный товар лучше, когда Город веселится, как легче одурачить пьяного; даже таможенники слегка подкурены мэйджем и сольной и охотней берут взятки.
      Надеяться можно лишь на неподкупных, непьющих киборгов таможенной службы. Для них не существует презумпции добросовестности импортеров, для них все - жулики и слуги Принца Мрака, меченные Глазом Глота. Мощные ольфактометры кибер-таможенников улавливают запах взрывчатки, оружейной смазки и аромат наркоты. Поэтому их иногда запирают в "мертвятнике", чтоб не мешали, а профсоюз таможни пишет протесты: "Киборги сокращают число наших рабочих мест!"
      - Мы - открытый мир, - провозгласил Президент, незаметно протерев губы обеззараживающим тампоном. - Мы за развитие широких всесторонних связей с братьями по разуму, за взаимовыгодное сотрудничество и распространение единых духовных ценностей...
      Мирк тихо заухал, улыбаясь носом; главный имперский туанец изобразил на лице светлую радость, а в студии Отто Луни, прикрывая стыд ладонями, вертелся, пока его опрыскивали побелкой из краскопульта, и повизгивал:
      - Еще немножечко! Ниже спины, пожалуйста!... Ну что, девочки, примут меня в братву по разуму?
      - Третьим сортом! - хором вопили развеселые девицы, кто в наклеенной шерсти, кто с хвостиком и в золотых контактных линзах.
      - Ах, как вы меня присрамили!
      - Это мы тебя похвалили!
      Отто обрядили в фартучек с кружевами и чепчик.
      - Или вы меня не узнаете?! - вскричал он басом. - Я высшее существо из верховного мира! Эй, подать мне таблеток и сладких конфеток! Наемся и буду судить все нации-цивилизации. А потом всех зацелую.
      Девицы брызнули врассыпную; Отто Луни помчался за ними.
      - Э, вы куда?! стоять! кому сказал?! Ну-ка, все покупайте, что я привез! Звездное качество! Я за вас душой горю, почти даром подарю! С тебя хвост, с тебя глаз, с остальных - кто что даст. Все товары - первый сорт, печать копытом ставил черт. Пеньюар элитарный из конской травы, без дырки для головы - очень удобно! Духи-оболыцение, слегка протухли, их свиньи нюхали. О четырех штанинах брюки, чтобы совать туда и руки; кто их носит, на углу томпаки просит и большие тыщи зарабатывает. Пилюля неизвестной медицины делает женщину из мужчины; я вот съел и чудо как похорошел, от мужиков отбою нет, правда - рога выросли, как побочный эффект.
      Некоторые нарочно выводили на экран два канала рядом - и 1-й, и 17-й.
      - ... и мы будем последовательно расширять контакты между мирами, продолжал Президент, - углубляя обоюдно направленное обогащение культур.
      - А еще я привез сериал, - не унимался Отто Луни, - он у нас всем мозги обломал и до вас добрался. Настоящая зараза, по всем каналам в день идет тридцать три раза. Кто там отец, кто мать - вам сдуру не понять, до того межпланетно, но если бидон пива опрокинуть и по башке дубиной двинуть - тут оно в глазах и прояснится. Все поймешь, чего и нету. Психиатры этот фильм рекомендуют детям для прибавки знаний о том свете и чтоб погуще было пациентов. Еще очень полезно тем, кто хочет разобраться в размножении улиток.
      На то он и праздник, чтоб было веселье. Негативные новости ушли на третий план, осталось зубоскальство на неиссякаемую тему о пришельцах. Если мы им уступаем в технике и вооружениях, то хоть похохотать можно вволю, глядя, как Луни переводит с зазеркального на линию приторно-корректную речь главы Федерации.
      В такие беспечные дни оживает надежда; в будни она лежит мертвой под обломками зданий в Руинах, или валяется с дозой в крови по притонам, или торопливо пьет за углом "синьку", суррогат агуры, чтобы вернуть глазам блеск, а лицу привлекательность, но это все обман и наваждение - лишь в праздник она воскресает воистину, дарит мечты и манит ввысь.
      Но милая Вальпургия, шагнув в наш мир из древней ночи, неизменно забывает прикрыть дверь, и недобрый ветер с той стороны колеблет скрипучие тяжкие створки, и к нам проникают фантомы, темные предчувствия и мрачные знамения. Как встарь, на 1 мая и 1 ноября открывается ход оттуда сюда; достаточно замереть, насторожиться и закрыть глаза, чтобы почуять кожей ветерок, несущий чьи-то шепоты и вздохи.
      Поэтому в ночь одоления тьмы люди не спят, зажигают огни и шумят, чтоб отпугнуть запредельное зло.
      Спать нельзя! Чуждый, нездешний сон вольется в тебя, черной водой затопит голову, и утром ты очнешься, недоумевая: "Где я был и что я видел? Кто был рядом со мной - нелюди или тени?" Ты все позабудешь; останется тяжесть в висках.
      Кто сказал, что телевизор - зеркало реальности? Перейди с канала на канал - и увидишь Принца Мрака вместо Президента; угадай, кто из них настоящий?
      Хиллари пробивался сквозь толпу плотно сгрудившихся людей. Кто-то оглянулся, когда Хиллари толкнул его в твердое плечо, изжелта-серое лицо с раскосыми глазами, безволосая шероховатая голова; это голем, человек из глины. Хиллари прянул в сторону, подальше от него.
      Где же Эрла?
      Дом. Подъезд. Наверх, задыхаясь и спотыкаясь на ступенях. Тонкий девичий голос за дверью читает по книге:
      - "Городские партизаны объединены в ячейки. Ячейки включают от трех до семи человек. Боевые ячейки сходятся для тренировок в лагерях, которые расположены в малоизученных районах Города. Поиск лагерей производится с воздуха и из космоса. Нередко учебные центры партизан замаскированы под пейнтбольные клубы..."
      Послышались аплодисменты, словно на конгрессе. Потом новый голос предложил:
      - Давайте похитим Эрлу Шварц! Пусть Хиллари боится за нее. Спрячем ее в водопроводном колодце...
      - Нет, она богатая, ее охраняют. Слишком много времени уйдет на подготовку акции.
      - Ну, тогда ту крысу из проекта, что выступала у Дорана. Мы поймаем ее, когда она поедет в Город. Хиллари забарабанил в дверь:
      - Откройте немедленно! ЭТО ПРИКАЗ! Но чтица продолжала, притворяясь, что не слышит его:
      - "Постоянно действуют восемь партизанских союзов общей численностью до четырех с половиной тысяч. Это - живущие подпольно нелегалы. Нелегалом быть почетно, а погибшие становятся святыми. Поэтому следует добиваться, чтоб нелегалы попадали в плен живьем, отрекались от своих убеждений и сотрудничали с властями".
      - Не будет этого! Гильза учила драться до последнего. Она не сдалась. И я не сдамся.
      Снова захлопали в ладоши, а внизу на лестнице послышались шаги голема. Хиллари бросился к лифту, потом к окну - из глубины улицы донесся шум толпы, там горели перевернутые автомобили. Сердце захолонуло, толчком ударило под горло, рождая сдавленный стон, - и Фанк осторожно удержал ладонью приподнявшегося Хиллари:
      * * *
      - Спи, спи, все спокойно...
      - ... они в проекте, - холодно негодовала Ли-льен, - все мерзавцы. Поглядим, как она запоет, оказавшись в плену.
      Фосфор хотел поддержать любимую, но чем шире простирались его мысли, тем больше находилось возражений против замысла взять заложника.
      - Вряд ли они пойдут на уступки. У полиции принцип - не идти на соглашения с террористами.
      - И что ты предлагаешь? - Косичка, сидя на матрасе с ногой, утянутой в лубки, отложила экран, откуда читала вслух файлы Стика Рикэрдо. - Ну да, я понимаю - соединиться с партизанами; мне это тоже в голову пришло. Да только сразу ничего не выйдет. Нас будут долго проверять на вшивость. Нет уж, лучше мы справимся сами! Одиночек труднее найти.
      Звон заснул на середине чтения о партизанах, предварительно укрепив сон таблетками. Куда делась Гильза, он не переспрашивал - ушла и ушла, к родне так к родне, значит, так надо; когда живешь в Каре, где свобода превыше всего, случаешься дотошно вникать в личные дела других вольных людей. Бывает, человек выйдет за сигаретами, а вернется через месяц-два, с зажившим шрамом на лице и неизвестной девушкой.
      Засыпая, Звон не укрылся, легкомысленно понадеявшись на весну, здоровье и горячую кровь, но Стелла еще недостаточно прогрела Город - и Звон во сне сжался, подогнул ноги к телу, втянул руки и спрятал ладони в подмышках. Ему снилось, что в Сэнтрал-Сити вновь зима, и опять нелады с отоплением, и что он на вписке, где люди спят, убряхтавшись во все тряпье, которое есть в доме. Тут вяло, медленно идет облава - между шевелящихся тряпичных куч ходят сэйсиды в полных брониках, поблескивая масками и плечевыми суставами, встряхивают очередной ворох, слепят нашлемной лампой в лицо и отпускают: "Нет, не тот". А он стал невидимкой и удрал, потому что это его ищут. Выбежал босой на улицу, а там намело снега по щиколотку и темнота, хоть глаз выколи. Ни души, ни звука, лишь шелест снега и рокот ротоплана над домами - пузатое тело, вращая роторами, проплыло в высоте, ощупывая снежную круговерть под собой лучами-пальцами. К Реке, надо двигать к Реке. Протянувшаяся через Город водная артерия с причалами, полузатопленными баржами и свайными постройками по берегам - рай нелегален, идеальное убежище.
      Спящий Звон, как пес, задвигал ногами, заворочал головой; Лильен и Фосфор переглянулись и накрыли его дырявым половиком.
      - Вы уже потеряли троих, - жестоко напомнил Фосфор. - Коса ранена. И с нами этот... примкнувший. Он даже не соображает, с кем связался. Он может разозлиться, что Лильен к нему неласкова, и выдать нас. Пока он спит, я предлагаю сняться и сменить базу. Устроимся где-нибудь... на Реке, к примеру. До Озера на Левой Реке по прямой километров тридцать; за ночь доберемся, а Косу я унесу на себе. Оставим Звону денег; он парень бывалый, не пропадет. Ну что?
      - Может, я и ранена, - вздернулась Коса, - но я не дохлая! До ремонта стяну ногу потуже и смогу ходить. А бросать Звона - это подло. Человек нам столько добра сделал! Надо хоть помочь ему скрыться.
      - Где?... Это нам любая нора сгодится, а человеку нужен какой-никакой дом. Я звонил Бирюзе, - Фосфор поглядел на молчащую Чару, - даже она принять гостей боится, а ведь живет без контроля. Вот что значит четвертая версия ЦФ! Недоделки, одно слово. И Фанк такой же. Даже будь он на свободе, ничем не помог бы.
      - Не говори так о мертвом, - остерегла Чара. - Ты молодой, не знаешь, скольким нашим Фанк давал приют и хорошие советы. И даже если ты "шестой", не заносись перед "четвертыми"; у них есть свои достоинства.
      - Они не могут верить в бога.
      - Тоже, нашел дефект!... - Лильен, сев рядом, потрогала кулон, что висел на груди Фосфора, обозначая его принадлежность к Церкви Друга; никому другому варлокер бы не позволил так вести себя, но своей девушке - можно.
      - Чтобы жить, надо во что-то крепко верить, - убежденно сказал Фосфор. - Вот в Каре, откуда Звон, верят в великую свободу. Он потому и не боится ничего, что у него такая вера. И он еще из лучших; у других свобода - в том, чтобы менять девчонок, как носки, и дурь глушить. Я не хочу с ним расставаться по-плохому или гнать его, но с ним надо разойтись. Он - слабое звено, и рано или поздно он сломается.
      - Мы его не держим; если он уйдет, - но сам, отталкивать нельзя, заявила Чара твердо. - Подумай - мы же ТЕБЯ не гоним? А ведь ты к нам пришел все по той же причине...
      - Причина - это я, - Лильен обняла Фосфора, положив голову на его широкое плечо. - Я хорошая причина, да? Ты меня любишь?... Давай не будем выгонять Звона. Он тоже будет защищать меня, если придется.
      - Да, а я - его, если споткнется. По Закону.
      - Защитников не выбирают, они сами являются, - ответила Лильен словами из Косичкиных речей, в свою очередь взятых из геройских фильмов.
      - Вот этим-то он мне и дорог, - объяснила Чара. - Из нас любой придет на помощь по Закону, а среди людей таких надо искать. Звона искать не понадобилось. И он, заметь, не отступился, когда вы с Лилеен стали близки. Значит, его ведет не одно чувство к ней, а нечто большее. Люди тоже обладают встроенным законом; это мне сказал Святой Аскет, - прибавила она. - У них есть инстинкт справедливости.
      - Не у всех. - Фосфор накрыл Лильен полой плаща; она прижалась к нему и затихла. - У Хармона его нет. Этот никогда ни за кого не вступится - он серых подставит.
      - И ты считаешь, что нам надо отказаться от войны и оставить его в покое? - спросила Чара напрямик. - Чтобы проект чувствовал себя комфортно и продолжал работать без помех?
      Фосфор ответил не сразу.
      Ему было неловко; ответить "да" означало рассориться с Лильен, для которой он стал надеждой, а ответить "нет" - значит продолжить участие в безумной, хоть и прозрачно искренней авантюре Чары. Он бы хотел вывести эту семью из-под удара и войти в нее, остаться с Лильен. Фердинанд и Звездочет - не враги; когда шумиха стихнет и карантин закончится, они как-нибудь придут к согласию, кто чей. Наконец, он сможет уйти от Детей Сумерек, осточертевших ему своими мафиозными замашками. Но видно, не судьба развязать этот узел... Лишить Чару лидерства можно, только убив ее, но дочери с ней заодно, они ему не подчинятся. Потеря за потерей их уже не страшит, а озлобляет, словно их ненависть разделена на всех, и уходящие отдают свою долю живым, и она накапливается.
      И он тоже ненавидел проект. Понятие его о Хармоне было простым и ясным: это человек-хищник, хуже маньяка - хуже потому, что им руководит не извращение, а служебный долг. Для него истребление мыслящих существ планомерная работа с ежегодными отчетами. Больше убьешь - и ты молодец, и тебя премируют.