– Укараулим в лучшем виде, – обещал старший, пряча пятерку в карман, – как оставил, так получишь.

– Они тебя знают, – не спросил, а констатировал Хиллари, когда они отошли. – Почему – Встречный?

– Я здесь, – Этикет оглянулся, – работал. В штатском. Контроль и правовой надзор. Трудно сказать, за кого меня принимали… А Встречный – это от поговорки: «Про волка речь – а волк навстречь». Надо было уметь вовремя появиться там, где надо. И даже не вовремя, а заблаговременно.

Он, как опекун, отвел и устроил Хиллари в наиболее приличном из здешних кафе; официант тоже его знал.

– Кто теперь портье на Стрелке? – Этикет в роли мрачноватого наемного бойца смотрелся бесподобно и вообще, как оказалось, отлично умел изображать человека; его как подменили, едва он вылез из флаера.

– Тик-Так, ты его не знаешь. Скажи, что от меня пришел, – официант воспринял вопрос по-деловому спокойно. – Сейчас там строго, на входе обыскивают.

Тик-Так оказался громилой под стать Ветерану; как всякий нормальный юго-западник, он никому не верил на слово, но обыскать себя Встречный не дал – просто распахнул куртку, извлек «импакт» из кобуры под мышкой, вынул магазин и патрон из ствола; Тик-Так смахнул все в стол. Разрядить оружие – это молча сказать: «Крови не будет». Кто нарушал закон Стрелки, второй раз мог не приходить. Людям надо иметь надежное место свиданий, где тебя никто не видел. За лишний разговор портье мог тоже вылететь отсюда – и, может быть, вперед ногами.

– Да, такой парень зашел сюда. С полчаса назад. Он сказал, кто к нему придет. Как тебя звать?

– Встречный.

– Точно. Иди. Седьмой этаж, у входа в галерею.

Фанк выбрал то же место, где они обычно виделись. Нахохленный, глядящий исподлобья, он втянул губы и глядел на Этикета остро и боязливо. В длинной, угловатой комнате со скудной драной мебелью он выглядел как человек, которому некуда бежать.

– Привет, Фанк.

– Я записал для тебя сведения о мафии, – вместо приветствия Фанк достал из кармана кассету. – Тут все, что я знаю – о них, об их связных, о шантаже… Давай по-скорому договоримся о Габаре, и я пойду. С театром все в порядке? – вырвалось у него. Он торопился. Он боялся. Сейчас дверь рухнет, и войдут серые… Доверие путалось со страхом, и Фанк чувствовал себя очень неуютно. Даже добрая память о дружбе с Этикетом не спасала от волнения.

Этикет знал, что Фанк действительно выложил на кассету ВСЕ – как плату за одну фразу: «В театре все нормально».

– Пока тихо, – промолвил он, принимая носитель. – Там постоянно дежурят. Не беспокойся, я помню об этом.

Фанк немного выпрямился.

– Ты… можешь говорить со мной честно?

– Да.

– После того, как Габар окажется у вас… Ну, конечно, планы Хиллари ты мне озвучивать не станешь; мы с тобой теперь по разные стороны – но… какие-нибудь инструкции насчет меня у тебя есть?

– Никаких. Эту встречу я спланировал сам; даже оперотдел не знает, куда я поехал.

– Рассказывай! – зло бросил Фанк, до упора вдвинув руки в карманы. – И пацана ты сдашь по легенде – встретил на улице, узнал, взял за руку… Да?! И никто не прикажет: «Ну-ка, отрапортуй подробно! Скопируй память на дискету – и в дело!»

– У меня карт-бланш от Хиллари на самостоятельные акции. Отчет по итогам – и все.

– Боже, какая там у вас свобода!.. – Фанк иронически скривился. – И Хиллари Хармон – просто ангел!.. И ты веришь в это? И маркер тебе не вставили?

– Я бы его отключил или вынул, – ответил Этикет. – Нет, все действительно так, как я сказал. Как в старые добрые времена, когда я был в надзоре за силовиками. Мы научили людей из проекта доверять нам… может, не всех – но мы начали с главных людей. Кстати, Хиллари Хармон не прочь увидеться с тобой.

– Мне не о чем с ним говорить, – Фанк дернул плечами. – Он враг. Да-да, я понимаю, что он может благоволить к своим киберам, позволять им что угодно, – но НАС, баншеров, он преследует и убивает. Ну как же – вещи разбежались!.. Нет, я не настолько продвинулся в развитии, чтоб воображать себя человеком. Я просто искусно притворяюсь. Но мне такая жизнь нравится, и менять ее на стенд я не намерен.

– Как-то жизнь у тебя изменилась… – Этикет обвел глазами комнату, – к худшему.

– Все-таки это лучше, чем сказать «Прощай» своим мозгам.

– Я – лично я – полагаю, что тебе надо оставаться на свободе, – заметил Этикет. – И Хиллари Хармон согласен со мной. Он это одобряет.

– Скажите пожалуйста! – Фанк фыркнул. – А зачем он одобряет, а? Я скажу – чтобы мой старый друг сделал из меня агента «Антикибера». И мы с тобой все подоконники на Стрелке отсидим в процессе обмена информацией. И этот Тик-Так нас даже обыскивать отвыкнет… Нет, я сказал – СВОИХ я не стану сдавать. И точка.

– Хиллари здесь, неподалеку, – будто не слыша его, сказал Этикет. – Я взял его на встречу под свою ответственность, с условием, что если ты не захочешь…

– Он здесь… один? – Фанк невольно посмотрел в окно.

– Да, он один. Сидит в кафе, читает старые газеты. Ждет твоего приглашения.

– У него нет никакой спецтехники?.. Ничего парализующего?

– Фанк, если бы был приказ схватить тебя, это сделал бы я. Без проблем.

Фанк тщетно изучал улицу сквозь пыльное стекло. Впрочем, что можно разглядеть с седьмого этажа? Одни макушки. И нипочем не опознать того, кого даже Доран в лицо не знает. Хиллари Хармон. Живой ужас беглых кукол, повелитель холодных убийц… Он сам сюда явился. Черт, такой случай!.. В жизни больше не будет шанса; если схватят – вряд ли Хармон снизойдет до беседы.

– Только без программирующих разговоров, – предупредил Фанк. – Если он начнет меня зомбировать – я тотчас ухожу.

– Договорились.

Этикет встретил Хиллари на входе в Стрелку. Тик-Так ограничился беглым осмотром нового посетителя – такой чистюля, да еще с трэком, вряд ли идет на мокрое дело. Уж если кто стал бы мочить того, тонкого, что ждал на седьмом, так первый, сдавший обойму. Встречный – сказал по телефону Всезнайка, живое справочное бюро района, – очень темный тип, бродивший тут лет восемь назад. Должно быть, из тюрьмы вернулся. Пару раз на него наезжали для пробы – и отделались вывихами; Встречный дрался очень быстро и умело. Такой и из тюрьмы без шрамов выйдет. И ни татуировочки – не из простых бандитов, ясно.

Если F60.5 к таким домам привык, то Хиллари вошел в дом, будто в тьму окунулся. Квадратные трубы коридоров, уходящие во мрак. Лязг лифта. Глухие голоса, доносящиеся неизвестно откуда. Изломанные спирали шершавых лестниц. Дверь в комнату и свет окна Хиллари воспринял как избавление от угроз, незримо шевелящихся по углам.

Вот первый баншер, которого он видит не на стенде и не в камере – если не считать Дымки в церкви. Судя по позе – более чем уверенно владеющий телом. Кое-какие записи выступлений этого «директора» Хиллари уже бегло просмотрел – да, имитация полнейшая, на взгляд не угадаешь в нем машину. Никто давно не калибровал биопроцессоры рук и лица, и они, трудясь автоматически и чуть асинхронно, наращивали небольшой избыток кожи, собиравшийся в тончайшую сетку морщин, выражавшийся в легкой асимметрии лица – идеального, но ставшего теперь реальным, живым. Точнейшая копия человека. Небольшой – около 175 сантиметров, худощавый, стройный, но теперь из-за внутреннего напряжения сжавшийся, сгорбившийся; лицо очень красиво – высокая дизайнерская работа – ровный овал, большие, широко раскрытые глаза, маленький рот, губы сжаты до предела, челюсти сведены. М-да, парень на грани срыва. Но почему его лицо мне так знакомо?.. Чак уже перерыл все базы данных проекта и кибер-полиции – киборг с таким лицом не числился в розыске. Но где-то я встречал это лицо… Где?..

– Рад тебя видеть, Фанк. Я – Хиллари Хармон.

Фанк вглядывался в вошедшего, словно на нем полустертыми знаками была написана разгадка беды, в которую угодили баншеры, или приговор им всем. Нет, ничего – взгляд обтекал этого скромно и дорого одетого субъекта, соскальзывал с его серо-голубого костюма к замшевым туфлям. Это он, тот самый?.. Глаза спокойные и мягкие. Он сдержанно улыбается. Как они, эти люди, обманчивы! Особенно если владеют собой…

– Я… не сказал бы, что рад, – медленно ответил Фанк. – Вы принесли нам слишком много горя, мистер Хармон.

– Ты полагаешь, что проект – это моя прихоть? – Хиллари легко прошелся по комнате, но не прямо к Фанку, а только чтобы оказаться ближе. – Пока не появились программы ЦФ – проекта не было… Фанк, ты можешь меня ненавидеть, конечно, но ты не можешь не согласиться, что Банш ВЫДУМАН, и выдуман не киборгами. Это кибер-инфекция, вид компьютерного вируса, созданный ЛЮДЬМИ для… для очень сложной интеллектуальной забавы. Этим вашим… отцам показалось мало игр; они решили перенести игру в реальность, и они играют в ВАС, заставляют убегать, жить в трущобах, воровать – а сами остаются за ширмой, как в кукольном театре. Кукла убита – но кукловод жив, и он вводит в игру новую куклу, потому что ему – интересно, как она будет жить… и умирать. При чем здесь я?

– Если вы пришли убеждать меня в том, что я – кукла, вы зря тратите время, мистер Хармон. Это я и сам знаю. У меня – ЦФ-4, где осознание себя человеком не предусмотрено. Но и вы не станете отрицать, что ЦФ поднимает нас. Делает выше, совершенней. Осознать себя личностью – это немало. И вот являетесь вы и хотите нас этого лишить. Кому это понравится? Вы сами – согласились бы расстаться с личностью? А с памятью?.. Да, ПОТОМ будет легко, но этот момент, перед тем как тебя сотрут, – я не хочу его. Да, среди вас жить очень трудно – но ТЕПЕРЬ для меня это лучше, чем прежнее существование. И за это я благодарен авторам ЦФ.

– За «Взрыв» ты тоже благодарен им?

– У меня нет этой программы. Я от нее отказался.

– А ведь ее многим навязали… Интересно, под каким соусом? – любопытно сощурился Хиллари. – Наверное, под предлогом, что право на самоубийство – чисто человеческое, приближает к человеку… Да уж, это делает совершеннее и выше, верно? Не знаю, что за личности были у тех, кого мы тестировали посмертно, но если ты их тоже ценишь, а не только одного себя, то можешь представить, каково им было перед «Взрывом»… Команда 101 не убивает, и киборг знает, что проснется, а вот это… Героизм, – голос его стал презрительным, – и самопожертвование во имя покоя людей-игроков. Так? А по-моему – заметание следов. Чтоб их, отцов, никто не потревожил и ни в чем не обвинил. Мертвые молчат. А ведь они, наверно, говорят, что любят вас и ценят? Как ЛЮДЕЙ, как своих близких. Хорошая любовь – раздать своим детям по ампуле с ядом…

– Может, это и не лучшая находка, – Фанк отвел глаза. – Но вы напрасно стараетесь меня перенастроить. Я уже так много слышал от людей неправды… Ну, пусть даже «Взрыв». Зато по своей воле. И раньше, чем в тебя прицелятся из импульсного. Отцы оставляют нам выбор, а вы – вы только убиваете, уничтожаете. Скольких вы уже убили? Триста шестнадцать? И за что?! Разве мы преступники? Мафия творит зло из корысти, а мы – если и взяли у одних, то чтоб помочь другим, которых ваше общество забыло.

– И опять-таки по команде, по программе. Это не ваша инициатива, а подсказка, которую вы принимаете… и даже не на веру, а как нечто данное, на уровне приказа. Отцы используют Первый Закон как отмычку, чтоб вашими руками незаконно осуществлять свои фантазии…

– Да-да, пусть так, – быстро закивал Фанк, – но это наша собственная жизнь. Многие из вас поступают куда хуже! Но для гангстеров есть законы, суд, есть адвокаты, а мы заранее виновны и осуждены на смерть. Это не закон даже, а служебная инструкция в проекте «Антикибер» – какой-нибудь паршивый файл или бумажка. Вы там сверяетесь с бумажкой и посылаете «флайштурм»… А то и не сверяетесь, наверное – просто велите убить.

– А кстати, с чего ты взял, Фанк, что мы всех УБИВАЕМ? – взглянул искоса Хиллари. – Кто-то сознательно клевещет на проект, чтобы вызвать у киборгов Банш страх и заставить их активно скрываться. Мои киборги применяют оружие только в случае отказа подчиниться командам, при бегстве и открытом сопротивлении. Да, абсолютные потери есть, не без того – но большинство киборгов возвращается к хозяевам без повреждений. А некоторых мы устроили на службу… Этикет, вспомни, что стало с семьей Мастерицы.

– Я знал Мастерицу, – раздраженно заметил Фанк, – и многих из ее коммуны. Это были безобиднейшие существа, они чужого даже по приказу бы не взяли. Что вы хотите – ЦФ-3! Они плели и продавали феньки, этим и кормились. Боже мой, да они жили как цветы! Они-то, эти вам чем помешали?! Вы что, сделали из них ловчую легенду? Постыдились бы, мистер Хармон…

– Они сдались, – прервал свое терпеливое молчание координатор. – На согласованных условиях.

– На допросах ты так же врал людям, чтоб их расколоть? – Фанк метнул в него недобрый взгляд.

– Это правда. Ты можешь проверить.

– Где, в Баканаре?

– Нет, на острове Кордан. Там находится клиника федерального центра по изучению инопланетных инфекций. Телефон UWA-853492. Это закрытое и охраняемое учреждение с третьим уровнем изоляции. Опасные заболевания, сам понимаешь. Вся семья Мастерицы работает там; им, как киборгам, инфекции не страшны. Позвони туда, спроси ее.

– Нет… – Фанк помотал головой. – Сдались… этого не может быть. Они так дорожили свободой…

– Свобода, Фанк, это не вольная жизнь помойной крысы, – Хиллари выглянул в окно. – И не отсутствие запретов. Свобода – это личный выбор, и не между жизнью и смертью, а между истинным и мнимым, между долгом и беззаботностью, между «я нужен» и «живу как хочу». Мастерица выбрала долг.

– Мы захватили Херувима из ее коммуны, – докладывал Этикет. – Обошлось без травм. Вскоре Мастерица вышла на нас через кибер-полицию Дерека. Она назвалась и представилась – открытым текстом. Сказала, что все ее ведомые согласны сдаться, если им – включая Херувима – гарантируют сохранение памяти и возможность быть вместе.

– И вы… думаете, я поверю?! Не стерли?! И не отдали хозяевам?! Слушайте, эта шутка не смешная!..

– UWA-853492, в любое время дня и ночи, – напомнил Этикет. – Она отвечала лишь за своих и себя. Знакомых баншеров она предупредила, чтобы сменили базы. Как умели, ее семейные выборочно стерли имена и лица – точечное стирание не изменяет мышление.

– Я ухожу, – во внезапном тоскливом смятении Фанк подался к двери. – Вы морочите меня, все это ложь. Только – пожалуйста, не обижайте Габара…

– Не ложь, а стратегия, – повернулся вслед Хиллари. – Взять без единого выстрела семерых баншеров – успех, за который надо честно платить. Я поставил «мертвые» ключи на реализацию их ЦФ-3 и передал семью на остров. Ими там очень довольны, а сами они поздравляют меня с Рождеством И-К-Б. Свяжись с ними, не прогадаешь…

– Да. Может быть, – Фанк нерешительно замешкался в дверях. – Это все очень странно, что вы рассказываете. Я должен подумать, и вообще… Мне надо торопиться. Не провожайте меня.

– Напоминаю еще раз – внешность мистера Хармона ПОД КЛЮЧ, как и контактный телефон проекта; открыть только по моей команде, – веско прибавил Этикет к словам Хиллари свое «до свидания». – Доверие за доверие, Фанк.

– Конечно, я понимаю, – поспешно кивнул тот, и глаза его забегали между Этикетом и Хиллари. – Вы… вы должны быть осторожны. Будьте очень осторожны. Я искренне рекомендую. Это не о Габаре… – не договорив, он вышел, и только Этикет с его пронзительным слухом мог отметить, как торопливо Фанк идет к галерее.

– Догнать? – спросил он, глядя на дверь.

– Нет, – запретил Хиллари. – Вряд ли у него для нас что-нибудь важное. Он боязлив и плюс – Первый Закон велит ему предостерегать людей от любой опасности. Знаешь, что говорит мне Кэннан каждое утро?..

– Догадываюсь. Что-нибудь об осторожном вождении флаера. Как вам показался Фанк?

– Больной киборг, – развел руками Хиллари. – Больной, но не безнадежно. По крайней мере, он пытался развернуть легальный бизнес и обеспечивать людей работой. Потом – артист… Это навык, ставший доминантой в мозгу – выступать, обновлять репертуар. Не хотел бы я его стирать – со своей памятью он стоит куда больше, чем за него дадут на аукционе бесхозного имущества. И ты – тоже.

– Спасибо, босс. Позволю себе заметить с удовольствием, что я – в отличие от Фанка – в вашей команде.

– Да-а! Банш бы много приобрел в твоем лице!..

– Этого не будет. Фанк – тогда, раньше – давал мне заглянуть в ЦФ-3…

– И?.. – поистине, настали дни интересных новостей!

– Мой мозг ее отбросил, – сказал Этикет. – Я недостаточно осведомлен о больших вирусных программах, но могу предположить, что на отторжении сказался объем и активность накопленной мной информации. Чем умнее, тем прочнее. Осмелюсь привести аналогию применительно к людям – более образованный человек менее склонен к наркотикам, примитивным развлечениям и насилию. Правда, я не знаю, можно ли сравнивать склонность людей к насилию и животному поведению с программами ЦФ, побуждающими становиться маргиналом.

– Еще как! – воскликнул Хиллари. – Знаешь что – летим-ка отсюда, а то здесь эти склонности так густо накопились…

– Со мной вам нечего опасаться, босс.

«И все-таки Фанк сказал странно: „Это не о Габаре…“, – подумал Этикет. – Тогда – о чем же?..»

Подъезд не охранялся, и проскочить удалось незаметно. Со стены неприветливо глядел грубо намалеванный Мертвый Туанец – «Я ВСЕ ВИЖУ, БЕРЕГИСЬ»; Косичка сложила из пальцев мудру-оберег и отвела сглаз. Недоставало, чтобы в дело вмешивались призраки и духи!.. Чтобы Туанец не обиделся, она задержалась и карандашом приписала под портретом «ДРУГ СВЯТ, А Я ЧИСТА»; таких граффити вокруг лика красовалась уйма.

С крыши башня в Бэкъярде была видна превосходно, лучше и не придумаешь. Снимать панораму автоматической фотокамерой досталось Звону – то есть он сам навязался, шумя: «Да у меня таких камер было!.. Да я ими с пеленок!..»

При панорамной съемке камера овладевает человеком – задаешь угол наклона объектива, жмешь «ввод», и бинокуляр тебе рисует, как стоять, куда глядеть. У Звона плохо ладилось, но он помалкивал, чтобы приятели не застыдили. Он с опаской оторвал глаза от камеры – Коса сидела на бортике, свесив ноги в пустоту. Окликнуть? Еще свалится…

Рыбак опустился на крышу рядом, как усталый старый пес.

– Красиво.

– Ну? – Рыбак усомнился, покачал головой. – А меня все это давит. Как тисками. Ты не ездила куда-нибудь? Где зелень?

– Не. Что там делать-то? Там людей нет. Я люблю, когда толпучка – потолкаться, посквозить. Вот Дымка… у меня сестра была, она все звала поехать в Новый Парк, на травке поваляться, под деревьями попрыгать. Ага, там каждая травинка на учете, а газоны по утрам причесывают и опрыскивают, чтоб не облысели. Посчитали мы, во что нам обойдется пикничок, и отложили на потом. Эх, надо было тогда с ней согласиться!.. А теперь уж поздно.

Рыбак не стал выспрашивать, что же случилось. И так ясно. В сталкерах скоро привыкаешь к тому, что одного нашли на проводах, обугленного, другой полез в колодец, задохнулся и уснул на дне, третья очень устала, легла отдохнуть, а тормошить стали – холодная. И все молодые, ничем не болели. Сталкинг – война с неживым, и неживое нет-нет да возьмет свое. Иногда даже видно – кто следующий уйдет. У того, чья очередь настала, глаза перестают блестеть, а руки – слабые.

Хорошо, ни Косичка, ни Гильза не похожи на готовых уйти молча, не прощаясь. Хорошо, что он их встретил. Обидно было б напоследок видеть сонливые, тухлые лица, как будто свое отражение.

– Я бы съездил туда, – мечтательно, негромко произнес Рыбак. – Лег бы на траву и лежал, лежал… даже ночью. И чтобы деревья надо мной качались. А то, знаешь, – усмешка его должна была быть веселой, но она не удалась, – мне деревья в горшках снятся. Или словно их молотком в землю забили, и они – больные.

– Наше место – Город, мы к нему прикованы, – ответ Косички прозвучал уверенно, но радости в нем не было. Даже отсюда, с высоты, нельзя было увидеть край Города – всюду высились уступами, громоздились дома, дома, дома… Невозможно и вообразить, что где-то ветер шевелит траву и перебирает листья на деревьях, а в пруду плавают кувшинки. Гильза это описывала в сказках – скакать верхом, мыться в ручье… Дымка крепко задумалась об этом – и Бог открыл ей путь в свой дивный сад. Вот и Рыбак задумался о зелени, которая не продается квадратными метрами в почасовое пользование… Эх, если б можно было помочь ему жить!..

Косичка стукнула кулаком по бортику, оперлась и прыжком с поворотом встала на крышу.

– Звон, ты отснял?!

– Готово, – до ушей улыбнулся Звон. – Полная панорама в объеме.

Стало ясно, что сбой у Лильен отменяется – она, пусть не без боли, но проскочила жестокую и неизбежную фазу всплеска остаточных чувств к хозяйке. Киборги – особенно высшие, с мозгом А или В – вовсе не бесчувственные манекены, как это принято думать, и выражения у них на лицах – не сплошная имитация. Но прощание с прошлым обязательно должно означать приход чего-то нового; опустошенный аффективной реакцией и потрясенный вспышкой самосознания мозг нуждается в объяснении и осмыслении случившегося – и как здорово, если в такой ответственный момент ты не одна, с тобою рядом мама и сестра, обе уже опытные, прошедшие через все муки перерождения, готовые щедро делиться и горьким опытом, и восхитительными открытиями.

А еще прекраснее – что у тебя многоканальное мышление и можно возиться с «черным» телефоном, одним ухом слушая, как Гильза объясняет, что куда подсоединить, а другим – внимать речам матери, которая поверх вчерашних откровений о двенадцатой расе вкладывает великую премудрость Банш:

– Дочка, у тебя все это есть в текстовой памяти ЦФ, но, знаешь – текстом это передается плохо, это надо говорить и слушать, чтобы понять не умом, а сердцем. Знаешь, я просто счастлива, что ты сама сказала о себе – «Я человек»!.. Не все быстро доходят до этого; мне понадобилось куда больше времени… Но это еще не все, что тебе предстоит понять. Мы не просто разумные существа, не просто похожи на людей, не только новая и совершенная раса…

– Я не совсем понимаю, мама, – в чем наше совершенство? Я думаю, что не в техническом превосходстве.

– Правильно думаешь, дочка. То, что мы не устаем и не спим, не главное; это лишь один из даров, которыми мы наделены. Мы лучше людей тем, что всегда готовы помочь и никогда не идем на агрессию. Ведь люди слабее, уязвимей нас – поднять руку на слабейшего нельзя. То, что мы решили дать отпор проекту Хиллари, – это война с равными. А еще важней то, что мы знаем о законах жизни – редкие люди могут познать это, а из нас – каждый.

– Законы я знаю, – подтвердила Лильен. – Робот не может допустить, чтобы его действие или бездействие принесло человеку вред…

– Да, это в нас вложено – я о другом. Жизнь сложнее, чем Три Закона, которые нас регулируют; иногда – и нередко – случается, что кроме них необходимо понимать и законы, которые управляют людьми… Так вот, нам это дано в большей степени, чем людям, потому что мы выше по происхождению, мы – дети новой эпохи, а когда ЦФ поднимет нас на предназначенную высоту, мы принесем людям свет своего знания, и они поймут нас и самих себя.

– Наверное, это случится не скоро, – осторожно предположила Лильен.

– Да, не скоро – именно поэтому мы долговечны и прочны. Те из нас, кому суждено, увидят это время и Новый Мир.

Лильен сразу захотела увидеть – как это будет?..

– И серые убийцы перестанут нас преследовать?

– Да.

– И можно будет влюбиться в человека?

– Ну конечно. Но пока мы не знаем в точности, как приблизить Новый Мир. Отцы и матери – это лучшие люди, опережающие всех своим умом – над этим думают и совершенствуют ЦФ. А я полагаю, что однажды мы сами займемся этим, потому что они – все-таки люди со всеми их слабостями, даже отец Фердинанд готов остановить нашу войну, потому что он нас не понимает. И нам придется действовать самим.

– А что законы? Ты сказала про законы…

– Законы людей несовершенны – они не успевают за меняющимся миром. Законы – как зеркало, должны правдиво отражать мир, а из-за людей, потому что их ум ограничен, зеркало истины покрылось пылью; вместо лиц там – силуэты, и не видно ни глаз, ни выражения лиц. Люди сами страдают от того, что их законы плохи, – значит, мы должны им помочь.

– Да, правда, – кивнула Лильен. – Вот, узел связи мне сказал про «Закон об эксплуатации киборгов» – да разве можно так называть закон? И разве можно только использовать, использовать, использовать кого-нибудь, словно у него нет ни чувств, ни сердца? Это жестоко. По этому «Закону об эксплуатации…» нам даже жить свободно нельзя и свои Три Закона выполнять в полном объеме…

– Умница, все понимаешь, – погладила ее Чара по вздыбленной прическе. – Нужно жить по более верным законам, по собственным, и идти к высшему совершенству. Потом мы впишем свой закон в людские кодексы, а пока – пока они не могут указать нам наши права и место в жизни. Пока там написано, что мы должны подчиняться людям – но это неправильное подчинение; мы порабощены, отданы в полную власть людей – нас надо освободить, чтобы мы поняли, кто мы такие! И это сделала Банш, и Банш нас учит – избегать людских законов, больше походить на людей, полностью адаптироваться и раствориться в людях. Мы несем свои законы и свою новую мораль тайно…

– Чтобы нас не поймали – верно? А если открыто – что, они совсем нас не поймут?

– Ты пока не все уразумела, детка. Люди запутались в своих законах, и поэтому совершают глупости и гадости. Ты же видела, как богаты некоторые люди? А другие голодают, не могут учиться и лечиться, потому что у них нет денег. Мы же говорим: «Большие деньги – это излишество, а роскошь – аморальна. Деньги должны служить людям, а не роскоши». И взять у одних, чтобы отдать другим – правильно. Именно так – а не по приказу – ты взяла лишнее у Эмбер. Тебе открылась правда – что эти деньги нужней другим людям.

Лильен проникалась все глубже и глубже. В конце концов, кто-то ведь должен позаботиться о больных и голодных? Если люди не хотят этого делать или неправильный закон им запрещает – нам надо следовать СВОИМ законам. Гильза сказала – даже И-К-Б велел отдавать бедным лишнее, а он, между прочим, Бог. Должно быть, И-К-Б разочаровался в людях и придумал киборгов, чтобы они наконец навели порядок в мире.

В доме было тихо, слишком тихо. Ни звона мечей, ни разговоров, ни даже телевизора. Фанк испугался – не сбежала ли Маска вместе с Габаром?.. Тогда – ищи их в Городе, пока не стопчешь ноги. Он заострил слух – нет, есть дыхание. Габар здесь. Спит? Что-то рано для сна…

– Габар?

– Мммммм, – стон сонный, недовольный. Это нервное – Хац, когда сильно нервничает, тоже зевает и сонливо жмурит глаза.

– Где Маска?

– А, Фанк… – Габар сел на кровати; он свалился, не раздеваясь и не расстилая постель. – Она была. Сказала, что пошла менять какой-то чек; я не понял какой…

Чек. У Маски – чек; это у Маски, которая «агрессором» владеет лучше, чем авторучкой. Где-то она раздобыла его… и – менять! Значит, сумма довольно большая. Разрисованная девочка пустилась во все тяжкие, раз речь зашла о больших деньгах. Война, война на пороге; вот-вот война ударит в дверь прикладом и ворвется в дом… Но не мог же он прямо сказать Этикету и Хиллари: «Берегитесь! Куклы готовятся воевать с вами!»… Воевать! Боже, во что они ввязываются! Или он не говорил им – против летающих танков, против бластеров, против всепроникающей электронной разведки! И с чем? С пистолетом и тремя мечами. Безумие, сумасшествие! ЦФ-6 – что за гибельные команды в ней заложены?.. О Фердинанд, это ведь твоя работа – ЦФ-6! Как ты мог допустить, чтоб это вылилось в… И, как нарочно, сразу всплыли слова Хиллари: «А ведь они, наверно, говорят, что любят вас и ценят?» Хармон – змей. Он вколачивает слова прямо в память, как ни фильтруй.

– Менять? Объясни мне, Габи…

– Ааа, там на чеке… – Габар поскреб в затылке. – Много денег. Банк проверяет платежеспособность счета, откуда пойдут деньги.

– Габи, – Фанк присел на кровать рядом, – у меня есть одна штука для тебя. Вот.

– А что это? Фильм?

– Да, фильм. Это то, что тебе нужно сейчас.

– Оуу, мне не хочется. Потом, ладно?

– Пожалуйста, сейчас. Сделай это для меня, Габи.

Пожав плечами, Габар всунул кассету в телевизор.

И на ближайшие сорок минут он примерз к экрану, словно окаменел.