Замначальника от этих волшебных слов вмиг воспламенился, словно встретил родственника; сбежались и другие сотрудники, а кое-кто прилетел на ранце прямо от колонки, лавируя между трубами и балками. Обступившие Эксперта забормотали на колдовском научном языке. Фортунат отвечал им длинными заумными словами из учёных книг и международными аббревиатурами, и его понимали. О Рахе все забыли – кроме начальника смены, который отвёл его в уголок и зашипел на ухо:

– Наоси, кого вы привели? этот человек слишком любопытен!

– Я обо всём договорился, – доложил Эксперт на обратном пути. – После днёвки получим сведения за пять прошедших лун. Но я уже сейчас могу сказать – растений приступ тоже коснулся. Свиноводы и персонал колонки справились с ним быстрее, с меньшими потерями – на все отклонения что свинокомплекс, что колонка реагируют сразу. Здесь налажено слежение, и в систему оперативно вводят поправки – режим освещения, состав воздуха, микроэлементы...

В полупустой закусочной, куда Pax завернул подкрепиться по дороге, Форт набросал на салфетке схему оранжевых линий, явившуюся ему в храме.

– Само собой, погрешности неизбежны и схема условна. Но не в том беда – мы проверяли только городцы и град, а что за периметром – выпадает из общей картины.

Pax аккуратно взял карандаш из его пальцев. Движение было похоже на манипуляцию лемурида Мура, тихо крадущего конфету у зачитавшейся Медеро.

– Северо-запад. Предельное расхождение линий... И вы полагаете, что все десять линий сходятся в одной точке?

– Приблизительно – да. До неё около трёхсот пятидесяти вёрст, азимут триста семь градусов. Или пятьсот километров... забыл спросить – а как вы азимут счисляете?

– Аламбук, – шёпотом выговорил Pax, машинально прочерчивая линию за линией до точки вероятного схождения; лицо его, и без того светлое, побледнело, черты заострились. Если по внешнему виду ньягонцев Форт ещё затруднялся определить их чувства, то с землянами проблем не было – так вот, по лицу офицера Унгела прошла волна страха.

– Вольный рынок? – спросил Форт, вспомнив слова Буфина.

– Кто вам сказал?! – Pax вскинулся, стиснув карандаш в кулаке.

– Слышал где-то, – увернулся от ответа Форт, – запомнилось. Так это не рынок?

– Да... то есть нет. – Pax справился с собой, лицо разгладилось, но отхлынувшая из кожных капилляров кровь медлила возвращаться, и Pax оставался похолодевшим. Сердце его билось сильно и часто; чтобы как-то отвлечься, он принялся обводить точку схождения кругами, сосредоточившись на этом бессмысленном занятии. – Это... очень опасное место. Пока мы не убедимся, что расчёт верен, никому не следует говорить о предварительных результатах. Ни-ко-му, вы понимаете? Ни слова!

– Ладно, помолчим. – Форт не мог сообразить, почему Раха так напугало это название. Впрочем, и Буфин произнёс его как-то украдкой.

– Мы тщательно перепроверим данные, используя систему этих... предполагаемых линий. – Pax, глядя в салфетку, старался каждой фразой подчеркнуть, что ещё ничего не ясно, всё – только туманная гипотеза, не более. – Проведём их за периметр и изучим все населённые пункты на линиях и рядом с ними, в пределах лиловых зон.

– Если ты такой проницательный, зачем я тебе понадобился? – Форта ничуть не задело, что напарник озвучил его следующее, ещё не высказанное предложение, но сейчас требовалось расшевелить Раха, а то у него глаза потускнели.

И точно, Pax очнулся от своей опасно углубленной задумчивости.

– Вы?.. для веса, для солидности.

– Я – для веса?! может, лучше взять Буфина из «Кабарета» – в нём веса больше. Плюс к тому – он понимает в здешней жизни, я же как ни повернусь, так что-то разобью, если скажу – то невпопад или бестактность, а Буфин знает все обычаи.

– И его здесь все знают, поэтому вы предпочтительней. – Pax совсем ожил, даже бойкость в голосе вернулась. – Особенно ваше сочетание – уверенное владение языком и культурное отчуждение. Вы можете заметить больше, чем те, кому всё примелькалось. Вот и доказательство. – Pax помахал салфеткой, взглянул на неё и снова помрачнел. – Хотя находка ни на что не похожа...

– Ты мог бы намекнуть, если вы ищете что-то конкретное.

– Нет, ничего определённого, – ответил Pax; в голосе не было фальши, но ответ прозвучал слишком поспешно и сухо.

– Когда определишься, не забудь меня оповестить. Находки множатся, как пищевые свинки, не сегодня-завтра за периметр двинем – наносить на карту объедки всех обедов псей за три луны и все скелеты псят и псиц, а до сих пор не знаем, что нам надо. Хочешь услышать, почему я не бросаю это дело? причины две – во-первых, люблю животных, а во-вторых, пристал ты ко мне как банный лист. – Форт давно искал, к кому применить выражение, подхваченное где-то на трассах. Зенон этих слов не дождался, пусть хоть Раху достанутся.

Мгновенно проявилось то, что офицер назвал «культурным отчуждением». Обманула внешность. Форт видел перед собой землянина, а говорил – с ньягонцем.

– Как... что?

Жемчужина остроумия цокнула и отскочила; жаль.

– Лист дерева, растения. Из срезанных веток делают короткую метлу. – Форт уже осудил себя за то, что метал бисер не по адресу; тут было туго и с растениями, и с метёлками. – Потом залезают в кабину, куда подаётся пар.

– Вошебойка. Или сауна? – угадывал Pax. Сзади смиренно топталась быстро набежавшая очередь к окошкам, выдающим пищу.

– Нет! Пар, пар – как из чайника. Кругом пар. Ты потеешь, тебе жарко – и начинаешь бить соседа метлой.

– Зачем?

Очередь прислушивалась с возрастающим интересом.

– Конечно, есть разные способы получать наслаждение... – Pax улыбнулся, как будто сочувствовал и сожалел одновременно.

– Пойдём, а то люди ждут, – потянул его устыдившийся Форт. – Они тоже есть хотят.

– О, нет, нет! – Очередь замахала лапками. – Наоси, кушайте, мы не спешим! Разговаривайте, пожалуйста!..

– Короче, – Форту всё же удалось увести Раха от закусочной, – это форма купания у части землян. При высокой температуре из листьев выделяются активные биологические вещества и хорошо влияют на здоровье. А иногда листья отрываются и прилипают.

– Валеология, – уверенно кивнул Pax. – В науке о здоровье вы тоже сведущи?

Теперь в его синих глазах светилась нескрываемая едкая насмешка, и Форт с запозданием понял: «Дурак не он, а я».

«Отвечай дальше, – подбадривал взглядом Pax. – Спрашивать любого, в любом месте, о любых делах... помнишь? Что, получил? Шутить ты ещё надо мной будешь!»

Форту ничего не оставалось, как спокойно продолжить в тему:

– С тех пор, как мне заменили тело, я только и делаю, что проповедую здоровый образ жизни. Вернёмся к началу – чем тебе так не нравится Аламбук?

– Он никому не нравится. – Pax нахмурился, отводя взгляд. – Есть поверье, что там... В общем, грубые, невежественные толки, не стоящие того, чтобы их пересказывать.

Загородная поездка! прицеп-домик, барбекю, бутыль красного вина в оплётке, игры детей на полянке, солнечная нега в шезлонге и русалочье купание при луне в зеркальном озере. На курортных планетах это дорогой, изысканный вид отдыха. В Сэнтрал-Сити это – небывальщина, так как за Городом ничего нет, кроме свалок и лысых пустошей, перемежающихся низкими зарослями непролазного колючника. На Планете Монстров наоборот – за герметичными городскими стенами так много всякого-разного, что полчаса загара обойдутся в пару сотен Е на изгнание тех паразитов, которые на вас поселятся.

Сборы за градскую черту Эрке выглядят ещё оригинальнее. Шлем; его лицевая часть позволяет присоединить маску изолирующего противогаза со скрытыми и защищёнными воздушными трубками. Бронекостюм; к латным набедренникам сбоку приделаны чехлы для шнековых магазинов и кобуры для пистолетов-автоматов. Ранец с сухим пайком, флягами, баллонами и массой необходимых мелочей. Карта всех коммуникаций района, где предстоит высадиться, с проекцией на забрало-дисплей. Конечно, рация.

– И ещё подарки троглодитам, – добавила Тими, тряхнув объёмистой сумкой. Ушастые малютки были сильны и выносливы не по росту. С этим феноменом Форт уже сталкивался в лице бесполой ихэнки Эш, чьё худое жилистое тело вмещало силу двух здоровых мужиков.

На гибком панцире Тими переливался значок – семицветное полукольцо. Pax отчего-то уделил эмалевой радуге больше внимания, чем следовало бы. Когда Форт отдалился, чтоб плотнее сложить вещи в ранце, Pax близко наклонился к Тими, и Форт, отрегулировав слух, услышал их перешёптывания:

– Сними значок.

– И не подумаю. Пятые сутки; в любой час может ударить.

– Интервал – до восемнадцати ночей.

– А ты точно знаешь, что так и будет?

– Хотя бы носи не на панцире. Согласна?

– Мне его дал Гира. Я не сниму.

– Я не прошу снять совсем. Просто с глаз долой.

– Я взяла один для тебя. Бери.

– Это ещё никому не помогло.

– А ты проверял?

– О-о... ну, давай.

– Не в карман. На грудь. Или на живот.

Форт немного выждал и обернулся – радуга с панциря Тими исчезла, а Рах поправлял что-то под костюмом.

– Я готов.

– Отлично, тогда садимся в поезд. До восхода мы должны выдвинуться как можно дальше от града.

Покопавшись в памяти, Форт нашёл образ восхода, который он хотел бы увидеть на поверхности. Восход на ТуаТоу, над рекой Хатис – алеет кромка гор, край каменной стены зажигается и рдеет, пламенеет небосвод, и наконец из-за хребта выглядывает ослепительное Диэ, заливая затенённую матово-зелёную долину сочными утренними красками. Слышен трубный звук – началось рассветное небослужение; скажем, выходного дня: «Славься, Небо зари пробуждающей!»

Это воспоминание согревало Форта. Казалось, ньягонцы смотрели на него ободряюще – рослый народ здесь! в броне, с оружием; он защитит нас, спасёт... Верши свою миссию! мы в тебя верим.

«А между прочим, я еду искать останки псей и выпытывать у прокалённых Юадой жителей поверхности, когда им дурнело и как вели себя цветы в горшках. Ну-ка, расскажите мне про Аламбук – какие о нём ходят сказки?..»

Наверх. Мы движемся наверх.

Никакие доводы не убедят, что люди должны жить под землёй. Человеку отведено место на терминаторе, на границе света и тьмы, чтобы глаза и душа стремились ввысь, в голубой простор, к ослепительной истине жизнетворящего солнца – а тело из плоти будет вечно тяготеть к земле, из которой вышло и в которую вернётся. В мясистой, кровянистой составляющей людского естества густо текут тяжёлые, горячие соки слепых, утробных, бессловесных чувств, выражаемых рычанием и хрюканьем. Подступая снизу к светлой чистоте души, они затемняют, пропитывают разум и находят в нём свои слова, чтобы извергнуться речью, похожей на ползущие кишки, на вязкую пьяную отрыжку.

Родившись из слияния земного и небесного, человек подвержен тяготенью этих двух начал, и какая часть победит, таким будет целое – низменным или возвышенным.

Вниз или вверх? Вниз – проще, падение не требует усилий, а подъём так труден...

«Если вниз сброшена вся цивилизация – что тогда?..» – Форт скользил глазами по толпам, без остановок льющимся под сводами тоннелей. Обманчивый облик ньягонцев порождал впечатление, что этим малорослым предназначено всегда идти по низким коридорам. Однако неоспоримый факт, что они когда-то жили наверху, строили города и бурно проводили время в рассветную и закатную пору своих долгих суток, укладываясь спать в пору полночной тьмы и полуденного зноя. И тут... «Радуга вогнала их в землю».

Чем глубже, тем лучше. Укрыться в толще камня от всех потрясений, лишь порой слышать дальний гул недр. Вниз, вниз, вниз; светлый небосвод стал называться «злом», мрак подземелья – «добром».

Но нет мира между небом и бездной, и новые названия не отменят древней правды.

Может, не зря церковь возносит молитвы за маленький народ, слишком приблизившийся к пеклу и даже проложивший вниз, к адскому огню, трубы своих геотермальных электростанций?.. чем они будут платить за это электричество?

За окном вагона мелькнул плакат:

ЧЁРНАЯ ЗВЕЗДА!

И снова:

ЧЁРНАЯ ЗВЕЗДА!

ПЕСНЯ 10-й ЛУНЫ – «СЛЕДЫ В КОРИДОРЕ»

ПЕСНЯ 9-й ЛУНЫ – «ПРОКЛЯТИЕ ПЯТИ»

Форт заметил, что Pax вместе с ним провожает плакаты глазами и смотрит исподлобья, плотно сжав губы.

Чем дальше от града, тем медленнее поезда, тем слабее освещение. Последний поезд оказался рельсовым. Он доставил их к платформе, где ходили одни военные в форме земляного цвета. Армейский офицер бегло провёл датчиком над чип-картами, протянутыми ему прибывшей троицей, и указал на грузовой лифт с распахнутыми створками дверей:

– Отправим вас, когда закончим погрузку. Придётся подождать.

Одинаковые ящики в штабелях, судя по надписям, содержали боеприпасы. Пока лифт скрипел, поднимаясь по квадратной каменной трубе с холодно блестящими направляющими, мимо редких тусклых ламп. Форт старался не думать о случайном возгорании и детонации. Не лучше ли было подняться по лестнице?..

– Вы прибыли вовремя. Ваша бронедрезина на третьем пути. Как раз близится окно между эшелонами – в него и впишетесь.

Наружные ворота ангара, где разгружался взрывоопасный лифт, медленно загромыхали, отворяясь перед ними. Безветрие и согревающий свет отпрянули, потому что снаружи...

«Почему я ждал рассвета? – с тоской спросил себя Форт. – В шесть семнадцать его и быть не могло!»

Горизонт закрывала плотная тёмно-серая хмарь. Из предутренней дождливой мглы едва проступали пирамидально скошенные стены бурых сооружений без окон, на крышах которых едва мерцали жёлтыми пятнами фонари. Ветер хлестнул в разинувшиеся ворота струями дождя, покрывая пуленепробиваемый костюм змеящимися водяными струйками. Камень под ногами дрожал и брызгал от ударов мириадов дождевых капель; в ливневых стоках бурлила грязная вода, а неба не было видно вовсе – словно над головой по-прежнему висел тяжёлый потолок.

«Здравствуй, природа! наконец мы встретились».

Пусть ночь, пусть непогода – всё-таки не подземелье!

Форт не думал, что заскучает по дождю. Казалось, проливни Планеты Монстров осточертели ему до крика: «Господи, заверни кран!» Но стоило пожить неделю в склепе – и плеск дождя, падающего в лицо, стал желанным. Услышать гром, увидеть тучи в огненных разломах молний, ощутить поток бешеного ветра – блаженство...

Внизу, в Эрке, его преследовал, исподволь подтачивая сознание, чувственный голод. Остановись, закрой глаза – и ты в космическом Ничто, ты выброшен из мира красок и звуков. Гладкие, однообразные интерьеры угнетали серостью керамического покрытия. Всё было посвящено и подчинено тишине, сестре смерти. Прессованное дерево полов, модифицированная глина облицовок – всё гасило звук, глушило малейший шум. Точное инженерное решение, призванное избавить жителей от шумовой нагрузки, обернулось ловушкой, в которой меркнет мозг. А дождь вселял бодрость и оживлял мышление.

– Меня одолевают сомнения, – признался Форт, взбираясь по скобам к дверце в корпусе дрезины, прицельно глядящей во тьму стволами орудийной башни. – Вроде бы мы собирались в исследовательский рейд, а не в боевой.

– Неизвестно, каким он будет, – отозвалась Тими изнутри. – На базе безопасно, но в сорока верстах к западу – периметр; там всякое случается.

– У меня, офицеры, надёжно, как дома в поре! – весело прибавил командир дрезины. – Спалим любую тварь ближе шестидесяти четырёх саженей. Да и кто на нас сунется? Перед нами и за нами пройдут эшелоны; при таком графике ни одна морда не выглянет.

Миниатюрная Тими не стеснила экипаж и стала бы желанной пассажиркой, но двое эйджи сразу заняли собой всю кабину.

– Ничего! – протиснулся между ними командир. – В набитом доме люди песни распевают, а на просторе пси голодные завывают. Заводи, поехали!

– Первый остановочный пункт – геофизическая станция Тат-четырнадцать, – разъясняла Тими. – Сколько мы там пробудем, Pax?

– Часа четыре.

– Затем этот... Вертоград.

– А, Вертоград! Уважаю. – Словоохотливый командир наморщил нос от удовольствия. – Районный комендант враз понял – если вызвались жить наверху, значит, на всё готовы. Вместе с их жрицей распланировал систему обороны, устроил ДЗОТы и минировал подходы с дикой стороны. В конце лета наскочили мародёры, хотели баб в Аламбук угнать, но у божьих садовников подступы были заранее пристреляны. Бабы же на пулемётах и сидели; расколошматили братков в клочья. Которые тикать рванули – попали на мины. А на закуску залп крысиным газом, чтоб уж никто не уполз. Когда наши подоспели, допрашивать было некого.

– Большая свора? – деловито спросил Pax.

– Трижды восемь голов. Недоросли! Главари их наудачу посылают – без счёта, как мясо. Плесенью окормят, чтоб задурели – и вперёд, с песней про Чёрную Звезду. Вожаками шли два пся матёрых... шли, да не ушли. Их по наколкам и рваным носам опознали. Так что у вертоградских вера хоть не радужная, зато крепкая – на спуск нажимать не мешает.

Форт представил нежную Лурдес и её паству, внимательно навострившую ушки. «А теперь, дети мои, я расскажу вам, что надо делать, когда обе щеки подставлены, а события развиваются дальше. Сегодня тема нашего занятия – единый пулемёт „ника" калибра десять и пятьдесят восемь миллиметра».

Порой боевые дамы, отслужив в армии, идут проповедницами во Вселенскую. Особенно те, кого в военной школе натаскивали по инопланетным языкам. Если «жрица» смогла рассчитать систему обороны...

– ...потом высадите нас у троглодитских нор за высотой двести двадцать. До входа в норы доберёмся сами, возвращаться будем под землёй.

– Рельсы там слабоваты. Ладно, тихим ходом подберёмся как можно ближе. Будьте осторожнее с пещерными, они народ двуличный.

Градостроители Эрке не мудрствовали. Град, в плане похожий на гроздь круглых виноградин, опоясывало кольцо ближних городцов и космодромов, снаружи обведённое кругом дальних городцов, вписанным в квадрат, а вне его проходил квадратный периметр, ограничивающий площадь в шестьдесят мириадов вёрст. Это напоминало игрушку «матрёшка» или резные кубики из Синьхуа, внутри которых – шар, в нём – ещё один, и так до центра.

Как убедился Форт, живое ядро Эрке окружали не слои хрупкой скорлупы, а настоящие стальные оболочки.

– Человек, перешедший периметр с оружием, – мёртв, – так выразил Pax суть порядка, соблюдавшегося внутри главного квадрата. – Никакого суда, никакого разбирательства – смерть на месте. Исключение одно – если человек сдаётся и складывает оружие до прохода через периметр; тогда с ним будут говорить.

– Ещё он должен показать, что на нём нет взрывчатки, – прибавила Тими. Она облизывала вяленую смокву – садоводы подарили экипажу целый восьмерик этой сласти.

– Кстати о подрывниках, – вмешался командир дрезины. – Слыхали мы, в граде опять были взрывы.

«А я почему-то не слышал, – отметил про себя Форт. – Режим молчания?..»

– Были, – кратко ответил Pax. – Та же история, что с Вертоградом. Недоросль, щепотка плесени, сказочка «Пред тобою разомкнётся Чёрная Звезда» – и бомбист готов. Большинство мы отловили до теракта.

– Теперь у нас другая боль в ушах. – Откусив, Тими старательно жевала сладкую тугую мякоть. – Засланных с наружного кольца вычислить легко; они заметны, даже когда переоденутся, причем видно, что наелись плесени. Но им стали подражать градские, а этих распознать сложнее. Особенно после приступов.

– Ваши градские боятся плесени. – хмыкнул командир, движением пальца по сенсорам привычно поворачивая над собой орудийную башню. – Вместо неё смотрят волшебные картинки, пока мозги не потекут. У нас это редкость.

Дрезина катила среди холмов, поросших ржаво-серым «звериным волосом» и кое-где – измученными кривыми деревцами с увядшей коричневатой листвой. Сдвинув заслонку, Форт изучал осенний пейзаж в смотровую щель. Чудилось, что земляной покров тонок и едва скрывает когти и клыки каменных драконов – то тут, то там из грунта выступали надолбы и лобастые бугры изломанных пород. Разбросанные скалы застыли, погрузившись в наносную почву и прах отмерших трав. Дождь миновал, взошло солнце, но поверхность не стала краше. Возделанные оазисы вроде Вертограда были на ней островками в диком поле безлюдья. Кое-где склоны промытых оврагов скрепляли посадки, тянулись шеренги древесных саженцев.

Поездка вверх принесла много новой информации. Здесь, между бойцами сил безопасности и стражами периметра, режим молчания соблюдался не так строго, как в Эрке. Геофизики и садоводы, живущие на рубеже освоения, тоже не были скрытными.

– В граде экран и приставка есть почти в каждой семье. – Вздохнув. Тими как бы невзначай взяла ещё одну смокву. – Всю торговлю кассетами не проверишь.

– Говорят, появились фрактальные фильмы, которые вкачивают идею прямо в голову, – осторожно подал голос машинист, словно нащупывая путь по болоту. – Глазом ничего не видно, а потом эта Звезда откладывается в башке, и шёпот – мол, кричи, круши, бей! Все барьеры срывает.

– Туанская технология. – Pax постукивал ногтями по обшивке кабины, разглядывая наклейки – девушки, прикрытые цветами, головы целующейся пары с серьгами-цветами, девушка, вздёрнувшая хвостик, девушка в расстёгнутой форме с пистолетом-автоматом. – Сделано на основе записей, которыми на ТуаТоу обучают спящих в инкубаторе. А продают с обложкой: «Успокой-программа для подростков».

Он перехватил строгий взгляд Эксперта.

– Я говорил вам об этом. Рынок реагирует на спрос – после приступов недоросли замыкаются на общении с экраном, а успокойки якобы им помогают.

Pax показывал в граде таких пострадавших. Школы разрешали им учиться дома, по сети, потому что на улице многих охватывал страх пережить приступ заново. Ночь за ночью – носом в игру, безвылазно, забывая о еде и сне. Чтобы оборвать влечение, им не давали пить – когда становилось невмоготу, они пили из туалетного стока.

Оказалось, и в успокой-программы яд заложен. Безымянный чернозвёздный бизнес полз из-за периметра, порциями вбрасывая в град плесень, ужас, разъедающие ум программы и воющие песни.

– Поймать их волну легко, – командир повернулся к рации, – и запеленговать можно, а вот как бы ракетой в передающую мачту...

Рация заныла долгим кошачьим мявом, похожим на гнусавый плач:

– Психическая атака, – высказался Форт, когда командир покинул аламбукскую волну. – Они используют приступы как повод поиграть у вас на нервах. Во всяком случае, я не встречался с проклятиями, которые бы реально срабатывали. Так что там насчёт ракеты в мачту?

– Есть такое благодатное явление природы, как международное сообщество, – со скверной улыбкой процедил Pax. – Три Града и Авако подписали его условие – запрет на планетарную войну. На этом условии нам поставили белковые колонки.

– Отнять не посмеют. И Туа, и Фор – всем известно, сколько населения питается с колонок.

– Оно так, – командир сдвинул бескозырку на затылок, – но торговлю нам прижмут, а она приносит больше, чем колонки.

– Когда на вас напала ЛаБинда, отбиваться вам не запретили.

– Биндэйю имеют сквозное оружие, а мы – нет, – с досадой бросил Pax. – Даже высшие поняли, что запретить нам военный ответ было бы подло. И постарались развести нас, едва дело дошло до звёздной войны.

– Проиграли бы, – хмуро пробубнил командир. – Грады-то заглублены, удар выдержат, но без дисковой пушки не выстоять. Отвечать нечем!

Тими вновь нашла отраду в смоквах: надо же чем-то подсластить горечь того, что твоя цивилизация – слабая и несчастливая. Но и сахаристый плод не помог; сдерживаясь, чтобы не провести по пальцам языком, наогэ с грустью сказала:

– Мы уронили меч-радугу в море.

– Мы им сперва распахали планету. – Pax сел так, чтобы не видеть цветочных девушек. – Эксперт, мы побывали на двух точках. Лично я не встретил ничего нового, что можно добавить в схему.

Форт мысленно согласился с ним. Он надеялся на геофизиков, всё-таки люди научные, вооружённые приборами, но на Тат-14 всё выглядело так же удручающе, как на любой оранжевой линии в граде. Внезапный приступ массового безумия, два самоубийства, трагическое недоумение в конце и разнообразные проблемы со здоровьем. Вертоград, лежащий в стороне от линии удара, отделался общим недомоганием, беспричинными взрывами злобы и сладострастия, после чего наступило покаяние. Плодовые деревья после сбора урожая мало чем проявили своё отношение к удару, и следили за ними не так, как в колонке.

Линии. Бесовщина какая-то... Ребята из Синьхуа – был однажды эпизод непринуждённого общения – говорили среди прочего, что старокитайские демоны двигались только по прямой, и избежать их налёта было нетрудно – поставить кирпичную стену перед воротами. Гужевому транспорту приходилось вилять перед въездом, зато город гарантирован от бесов. Вроде экранирования.

Положим, часть злых духов эмигрировала в космос вместе с китайцами. Разумно предположить, что их свойство летать по прямой линии сохранилось. Но тогда бы и кирпич сохранил свойства экрана! а здесь? Град в каменной глубине беззащитен против фактора, лишающего разума. Так и в самом деле станешь слушать радио Аламбука, чтобы найти ответ в их завываниях. И поверишь в проклятие пяти чёрных жрецов. Осталось чуть – снять блокировку скепсиса и присоединиться к...

Форт огляделся.

«Деваки, матерь Кришны – они же все... Все верят в проклятие. Они не оставляют выхода ни себе, ни мне. Даже Pax нацепил радугу – Pax, который железным голосом внушал мне про „объективные причины". Положим, он приколол оберег ради Тими, чтобы её успокоить, но как бы то ни было – я здесь последний, кто сопротивляется. А они ждут, что я к ним приобщусь, и всем всё станет окончательно ясно. И мы каждые пять – или восемнадцать – суток будем трястись: когда же стукнет? и выкрасим волосы в семь цветов небесного меча – вдруг оно от нас отскочит? Вон у машиниста – выкрашены! он бескозырку до бровей натянул, а всё равно видно».

– Сомнительно, чтобы в Аламбуке имелся институт психонетики, – натужно-бодрым тоном сказал Форт. – Исследования тонкого мира сложны. Сто против одного, что мародёры не выделят ни крину, ни камешку на расчёт вызова... кого они там всё время поминают без имени?

Pax сделал своё коронное движение, означающее отказ отвечать, – отвернул голову к левому плечу; все остальные дружно промолчали. «Захватило вас – дальше некуда». Настроение у Форта ощутимо снизилось, начала подкрадываться беспощадная тоска, тягостное одиночество в толпе.

– Им не надо исследовать, – промычал командир, утративший всю разговорчивость, – они умеют.

Справа от насыпи кое-как держался на согнутых опорах щит с выцветшей и наполовину облезшей надписью – проступали неясные буквы, синие на белом; поверх них жирными размашистыми полосами спрея была намалёвана перевёрнутая чёрная звезда, выставившая вверх острия рогов, а ниже шла косая полуграмотная надпись: «АЛАМБУК НЕЗАВИСИМОСТИ ДАЛЬША НИ ШАГА, СМЕРТ! ОКУРКИ»

– Влепи-ка! – Командир ткнул оператора систем огня в плечо. Того дважды просить не пришлось; кивнув: «Есть влепить!», он пробежал пальцами по клавиатуре – развернувшись, башня жахнула одним стволом.

Синяя искра пронеслась по воздуху к щиту – и плакат на опорах исчез в туче кипящего огня.

– А ещё, – вдруг громко выпалил командир, словно выстрел по щиту разрешил ему глубже дышать, – эти огарки электричество воруют! Когда свет тухнет не по расписанию – это они. Видеть не могу их резаные ухи, носы драные – только на прицеле!

– Далече, ахвицеры, ох, далече вы заехали! – Говор троглодитского вождя напоминал причитания. Его жёны, снохи и какие-то неизвестные плешивые создания ритуально плакали без слёз, воздевая руки и дёргаясь из стороны в сторону. Тут же плясали и блеяли грязные детишки в тряпье, а троглодиты помоложе, но такие же оборванные и немытые, жались поближе к пришельцам, виляли всем туловищем и умильно облизывались, закатывая глаза, урча и царапая воздух, словно ласкались издали.

– Кормильцы, кормильцы! Ох, начальник Pax, не чаял я, дурья моя башка, тебя вживе повидать! – стенал седоухий вождь, разметая градским путь истрёпанными полами хламиды, бренчащей нашитыми ключами, пробками, консервными крышками и кольцами из проволоки. – Ни въявь, ни в снах не ждал увидеть! Всё-то плакал о тебе! Да разрази ты меня в дым, да прободи мою утробу, ежли я не думал, что тебя, мой огонёк, в том гиблом рейде на светлую головушку укоротили! Ииыхх! Ночка ясная! Мать, дочери мои! сыночки! режь скотину, доставай грибочки! Цельну луну гулять будем, что мой великий Pax О Пяти Перстах воротился невредимым из резни! Будем песни стонать, плакать будем!

«Хм, что за рейд, что за резня?.. – не мог вникнуть Форт, – И опять звучит укорочение на голову. Преследует меня эта хирургическая операция, куда бы я ни прилетел. Можно подумать, что я на Планете Монстров, в Купер-Порте, слушаю о подвигах краснокожих братьев по разуму...»

Pax О Пяти Перстах выступал среди кишащих голодранцев по-княжески, плавно вынося вперёд ноги, как бы распихивая рвань, льнущую обнять его колени.

После шаткой езды по раздолбанным рельсам отдалённой ветки, после марша по лабиринту валунов под висящим над головой солнцем Форту ошеломительно и дивно было войти в низкий, выгрызенный в диком камне проход.