Блок 8

Чуждый мир звёзд жёстко прикоснулся к Муа; ссадины и ушибы от его хватки обещали ещё пару недель напоминать о себе саднящим жжением и тупой болью. На какое-то время волнение, спешка и страх позволили забыть о содранной коже на запястьях и кровоподтёках от падения, а сейчас отбитые места плотно отекли, осаднения запеклись песочной коркой, и по ним словно скребло напильником. Дыхание отдавалось в боку болезненными волнами, похожими на взмахи маятника. Но и теперь он не мог думать о своих телесных повреждениях. Перед глазами маячила широкая спина выродка, и мысли тревожили, не отступая, – мысли о биологических продуктах, которые изготовляют из живых людей. С точки зрения подпольной медицины человек – кладезь гормонов, литры крови и лимфы, квадратные футы кожи и внутренних оболочек, печёночный экстракт, мышечная суспензия и прочие ценности.

Зачем выродок выбрал его, самого молодого, чтобы увезти с собой? Зачем так печётся о здоровье льешей?

Если ударить его чем-нибудь тяжёлым по затылку...

Но сзади постоянно наблюдает робот.

– Я услышал слово, – заговорил выродок созвучно беспокойным мыслям Муа. – Что значит «крошилка мяса»?

– Так говорят льеши, – Муа испытал невольный спазм ужаса. – Они невежественны, верят во всякую чушь. Слушать их – себя не уважать. Наверное, эту глупость вам сказала Эну?

– Нет, Шук. Он говорил во сне.

– Он и так-то глуп, а после лекарств – вчетверо. Тем более во сне! У него в голове каша.

– Как знать. Он часто повторял это слово. И оно как-то связано с детьми. Разъясни-ка, в чём тут суть. Мне интересно.

– Ну... – Перед Муа калейдоскопом понеслись кошмары – врачи в розовых комбинезонах, толстые иглы лимфатического отсоса, кожа в охлаждающих контейнерах. Ему интересно!.. а кому-то, может, сердце режет и до нервов достаёт! Выискался, провались ты с головой, любитель лёгкой болтовни! Измывается он, что ли?!..

– ...просто льешская брехня. Пустые слухи. Ничего такого нет.

– И всё-таки? Рассказывай, кончай отнекиваться.

– Правительская программа утилизации, – на Муа даже фазная раскраска побледнела. А что, если выродок и впрямь ничего не знает? Но тогда... тогда зачем ему юнцы с выселок? для компании? как информаторы? Он слишком заботлив с ними. Порой богатые неплоды, чтобы не скучать, нанимают себе семьи, даже человек из шести-семи...

Ножи, остро гладившие Муа по сердцу, отодвинулись и замерли.

– Белая Вера позволяет, – более открытым тоном продолжал он. – «Без имени нет человека», поэтому не наречённые мальки – не люди, а биомасса; их утилизуют по критериям врачей для нужд здравоохранения. Это дёшево. Мать получает двести банов на еду. А наше дурачьё воображает, что их уродиков пускают через шнеки и этим начиняют пирожки. Льеши – люди без смысла, тупицы.

– Переведи в оты, – помолчав, велел выродок.

– Три сто двадцать.

– Недорого.

– Льешкам хватает. Это хорошая программа. Вполне окупает отпуска брюхатым мункэ. Из мальков получается много полезного, всякие препараты...

– Можешь не продолжать.

Однако Муа было что сказать незнайке-звёздному.

– Господин Фойт, я не хотел бы рассердить вас своей дерзостью, но осмелюсь заметить – вы напрасно доверяете ничтожным. Это лжецы и крадуны до последней степени низости. Их только хлыст приводит в ум, а весь умишко их – комочек грязи. Вы держите курс на автономии – задумайтесь, как вы покажетесь там с этими двумя отребьями! Льеши из Буолиа – это позорное посмешище; это клеймо, а не просто название!.. уважающая себя личность рядом с ними даже пройти побрезгует.

– Хм, а я слышал, что в Хинко льеши полицейскими служат, – покосился выродок через плечо; на грубом лице его не было и тени чувства.

– Так то обученные льеши, чистоплотные! Они честны в Белой Вере, а ваша умви – красноверка! её первую милиция схватит, и в суровую обитель! А вы в ответе за неё окажетесь.

– Может быть, это и дельный совет, – выродок вновь вперился в экран. – Кажется, не зря я захватил тебя в дорогу.

– Пока мы на территории, их можно высадить, – предложил Муа, обрадованный неожиданным успехом. Ему очень не хотелось, чтобы льеши видели, как выродок им командует. Кроме того, если Фойт так поступит, значит, он не собирается продавать попутчиков на мясо.

– Среди пустыни?

– Нет, зачем же – у посёлка, лигах в двух. Не калеки, дойдут.

– Где посёлок?

– Смотрите по карте. Ромбы – крупные селения, квадраты – помельче. Эти – обитаемые, эти – вымершие.

Квадратики и ромбики были двух цветов – малиново-красного и грязно-серого с прозеленью. Второй цвет напоминал трупную гниль, и от карты на Форта словно дохнуло мертвечиной.

– Что, после Бури?

– Не-а, – солдат зевнул в ладонь совсем как человек. – Буря была давно, а эти вымерли недавно.

– Мор, что ли, на вас напал? – Форт высчитал на глазок процент знаков цвета тухлятины – изрядно, около одной пятой. – Или все в города бегут?

– Чаще дохнут, господин Фойт, – куда им бежать-то, кто их примет?.. Сами больные, льешенята не живучие... это всё Буря отзывается. Вот и мрут понемногу. Оно и к лучшему, чтобы без выро... без порченых.

– Никак не возьму в толк, что вы здесь натворили...

– Не мы, – замялся Муа, – а... надеюсь, вы расовых воззрений не придерживаетесь?

– Я вообще без воззрений.

– Это нидэ устроили, – кратко молвил Муа, присматриваясь – не взъярится ли нидский урод? Нет, спокоен. Верно, что на небе и с расой не считаются.

«Расовых типов два – ТУА и НИДЭ. Сильны расовые противоречия», – восстановил Форт в памяти строку из справочника.

Судя по всему, солдат не рвался говорить о Буре. Ему это было привычно и ничуть не интересно.

– Как это случилось?

– А?

– Буря.

– Не знаю, господин Фойт. Нидэ запускали что-то, и от этого всё загорелось. Плазма. Им же больше всех и досталось, их в Буолиа выжгло почти начисто – они тут жили...

Из темноты неведения начали проступать черты катастрофы, обрушившейся на злосчастную страну. «Плазма». Если жар был так высок, одним сжиганием не обошлось – вмиг возникло обширное бескислородное пространство, в воздухе образовались окислы азота и, смешиваясь с паром, выпали ядовитыми ливнями. Земля сгорела и оплавилась, потом отравленные ветры и дожди разъели кору неровного стекла, и грунт рассеялся безжизненным песком, рождая лишь одни сухие колючки. Форт не понаслышке знал о результатах попадания энергетических зарядов – из болезненного любопытства он раза два-три снижался к полигонам, куда обрушивались его залпы. Адские места, не для людей. Непроницаемая чернота дымной завесы, ночь среди бела дня, бешеный фон наведённой радиации. Земля там становилась жидкой и текла ручьями лавы. Но в Буолиа он не видел следов огня – когда же, в таком случае, прошла Буря? сотни лет назад? тысячи?..

Тёмная территория проплывала под ними – немая, мёртвая свидетельница чьей-то случайной роковой ошибки; в молчании её слышался вечный безмолвный укор. В волнах дюн и холмистых неровностях словно проступили изогнутые пластины маски стражника с прорезями для глаз, в которых – мрак и пустота. Эх, повернуть бы время вспять и поступить иначе!.. Но ничего не изменишь. Как плазма Бури, луч выжег пустыню, но не на теле земли, а в его душе. Хотелось забыть, но не забывалось. Разве что время залечит этот ожог...

«Сколько их здесь жило, этих нидэ, туа?.. Много. Очень много. Но для меня они – число без лиц. Слишком давно это было, только пыль осталась. Мне хватит и того, что я наделал сам. Чёрт с ней, с этой Бурей. Тысячи лет...»

Стараясь отвлечься, Форт невольно взглянул на парочку за решеткой. Действие комплектов свалило их, и они спали в обнимку, прижавшись друг к дружке удлинёнными головами. От вида этих двоих у Форта внутри потеплело.

«Тоже мне муж и жена... Им хорошо».

Надолго ли?..

Ему нравилось, когда люди нежны друг с другом. Нравилось видеть, как едят с аппетитом. Он любил то, что напоминало о нормальной жизни с её радостями – воспоминания подпитывали в нём человеческую сущность, которая порой грозила раствориться в цифрах тактических расчётов.

– Не вижу смысла их высаживать, – изучив экран, промолвил выродок. – По курсу только мёртвые посёлки, а сворачивать я не хочу.

– Это обуза, – тихо ответил Муа. Ни в чём нельзя ставить льешей наравне с собой – даже лететь вместе. В порядочных автономиях и сеньориях, где чтят обычаи, ничтожные не ездят в одном транспорте с теми, кто сопричастен небесных сокровищ и чист кровью.

– Поймите, господин Фойт, – их арестуют, у вас будут неприятности. Разве вам надо привлекать к себе внимание?

– За что их арестовывать? Они не каторжники.

– Как – за что? а краснота?! У нас бы мигом...

– А у нас бы посмотрели мимо. С чего вы на красноверцев взъелись?

– Возможно, на КонТуа они не столь наглы, – уступил Муа, чтобы не раздражать выродка, – или к ним там снисходительно относятся. Но здесь державный мир, и они обязаны считаться с белой святостью. По крайней мере, не расхаживать открыто босиком и с красными отметинами.

– И в этом состоит их преступление?

Чем дальше, тем сильнее Форт убеждался в том, что федералы крупно заблуждаются, считая ТуаТоу раем вседозволенности, где все богаты, сыты, изнежены и утончённо порочны. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы составлять мнение об иной цивилизации по одним мультикам и фильмам о причудливой нечеловеческой любви! Но ведь смотрят, упиваются, мечтают: «Ах, ТуаТоу! ах, блаженство!» И негде им узнать, что федеральными свободами тут и не пахнет, что любезный им мир строжайше разделён на касты и покрыт язвами даже не бедности, а полной нищеты, в сравнении с которой манхло кажется зажиточным. А расскажи туаманам, что здесь свирепствует какая-то милиция, готовая тебя арестовать, если ты веруешь неправильно, что младенцев здесь перерабатывают на лекарства – обидятся за свои придуманные идеалы и обвинят в ксенофобии.

Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.

Форту было поразительно другое – как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей – поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри – мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.

Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.

«Да что граффити – они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»

– Красноверцы – секта нечестивцев, – по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. – Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.

– Льешская секта? – Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.

– О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, – Муа пальцем указал через плечо. – Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры – не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...

– Она больна? Ты уверен?

– Кажется, да.

– Это опасно?

– Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?

– Нет. Никаких задержек, – выродок начал подъём, поскольку приближались горы.

Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?

– Муа, кабина катера герметизируется?

– Нет, господин Фойт.

– Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?

– А зачем?

«Что значит – не пилот, – подумал Форт с досадой. – Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».

– Ты на высоте летал?

– О да. На большом лайнере.

«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй – не въедет».

– Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет – говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.

Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина – и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.

Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.

Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.

Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался – полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.

«Цивилизация! – с невольным уважением подумал Форт. – Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»

– Xamuc, – не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. – Великая Река.

– Очень большая?

– Самая большая, – Муа презрительно скосился на невежду. – Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.

– Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.

Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата – полная тишина.

Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни – и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...

– Птицы у вас есть?

– Летучие?

– Ну не ползучие же...

– Есть... их мало, они очень дорогие.

– Что так?

– При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, – солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.