– Вы ещё кого-нибудь убили? – понизив голос, спросил Уле. На взгляд Форта, врач стал выглядеть куда свежее, чем при побеге. Кожа разгладилась, глаза блестели ярче, волосы ровно расчёсаны и тронуты гелем.

– Упаси меня Небо от убийств! Больше никого. На «никогда» замахиваться не хочу, в жизни всякое бывает, но оружие я разломал и выкинул, чтобы не было соблазна выстрелить.

– Похвально! – засиял Уле. – Каюсь, я думал... я полагал... между нами не должно быть недомолвок, верно?.. Мне казалось, что вы из звёздных воров, просто у вас характер мягче – ведь все люди разные... Теперь я вижу, что вы – честный.

– Слава Небу, хоть до одного это дошло, – Форт поднял капюшон. – Моя вина известна; то, что я собираюсь удрать и избежать суда – тоже не секрет. Но мы в неравном положении – я-то не знаю, за что ты оказался в Буолиа.

– Мне таить нечего, – легко улыбнулся Уле, показав голубовато-белые зубы, – Я состою в Единстве. Не слышали? Немудрено – на КонТуа информацию о нас стараются не пропускать. А вам, если вы работаете, а не крадёте, очень пригодились бы наши понятия.

– Политика? – Форт с детства, вместе с идеалами свободы, усвоил, что политика бывает двух родов: продажная и грязная (в конгрессе), или сомнительная и опасная (в подполье), причём самостоятельный и работящий человек должен сторониться обеих разновидностей, дабы не лишиться чести или жизни. Когда они летели к Гигуэлэ, Уле говорил: «Я жертва политических репрессий»; раз ютится по убежищам – скорей из реформаторов, что покушаются на Конституцию, чем из дельцов, что ею подтираются.

– Никоим образом. Мы – общественная организация по защите здоровья.

– И за это – в тюрьму? не смешно.

– Смотря как защищать здоровье. Если на словах – это политиканство и пустая болтовня, а если на деле – можно и в Буолиа съездить за казённый счёт, – должно быть, вопрос задел в Уле нечто любимое и важное, раз он остановился и заговорил так жарко. – Согласитесь, Фольт, что величие державы – в здоровье подданных. Могучее развитое государство не может состоять из полуживых дохляков и мутантов. Если мы позволим ухудшать здоровье населения, у нас не будет ни научного потенциала, ни сильной армии; мы не сможем противостоять другим мирам.

– Тем более странно, что тебя упекли. По-моему, ты мыслишь верно.

– Если бы все так мыслили, в Единстве не было бы надобности. Но вот – сейчас мы занимаемся конфликтом пилотов с транспортной компанией. Наниматели считают, что за те же деньги можно заставить космолётчиков работать дольше, и качество перевозок при этом не пострадает.

– Бред, – немедленно и искренне ответил Форт. – Люди – не машины; они будут уставать и совершать ошибки, а в технике ошибка равна катастрофе.

– А, вы тоже так считаете! замечательно. Вот против работы на износ мы и выступаем. Режим труда должен совпадать с возможностями человека – или оплата и отдых должны окупать расход нервных и физических сил, иначе работа станет агрессией против здоровья. Идёмте, я познакомлю вас со своими доверителями.

В белой комнате Форт нашёл разномастную и деятельную компанию, ничуть не походившую на людей, отягощенных ответственностью и ожиданием суда. Болезненно худой туанец в рыжем комбинезоне с надписью на рукаве «ПРАВА ПЕНСИОНЕРА ЗАВОДА ОРГАНИЧЕСКОГО СИНТЕЗА В НОКАЭТЕ – ПОЖИЗНЕННО» сидел, вперившись в экранчик и прислушиваясь к звукам в миниатюрных наушниках; поджарый малый стоял на руках у стены, опираясь на неё пятками вытянутых ног, и отжимался в этой неестественной позе, то сгибая, то выпрямляя руки, деревянно прямое тело сдвигалось вверх-вниз, шурша пятками по стене; существо в распушившейся грудой складок олокте, схожее с Эну пятнистой окраской лица, наблюдало за спортсменом, приговаривая: «Восемнадцать... девятнадцать...» и попутно скручивало из бумажных полос веночек – таких веночков рядом скопилась изрядная кучка.

– Лье, ты могуч, и все это знают. Ты уже установил рекорд, заканчивай.

– Нет, – побурев от натуги, выдавил упрямец, – ещё немного...

– Я привёл друга, его зовут Нии. Я стал его доверителем.

– О! – сильно оттолкнувшись руками, Лье ловким прыжком оказался на ногах. – Надо и ему за кого-нибудь довериться, и мы будем повязаны по кругу. Привет, Нии! Уле, откуда такие знакомства? Где ты сошёлся с р-народом?

– Он из колоний, живёт в Семиречье, – уверенно соврал Уле. – У него сложная история.

– Из Семиречья?.. – Лье недоверчиво прошёл полукругом, оглядывая новичка. Нидское Семиречье, отрезанное от материка горами по границе буолианских зон 8-7-18-19 – тот ещё региончик. Гордые – после Бури выкарабкивались сами, без чужой помощи. Пиратствовали по морям на запад и на север, Гигуэлэ жгли. ОЭС и отдел «режим товарооборота» стерегут трассы Ми, Хо и морские пути от нидэ к людям – много там ходит незаконного товара. И колонист вдобавок! Тёмный, сомнительный народишко стекается с дальних планет в державный мир... Не контрабандист ли? не с ним ли Уле выбрался из территории?..

– А из какого ты города? чем занимаешься?

– Хватит того, что это знаю я, – отрезал Уле. – Ты слишком любопытен.

– Извини, случайно вырвалось.

– Я земледелец, – выговорил Нии, откровенно изучая Лье. – Не городской.

– Верю. Сихо, а ты?

– По одёжке нашенский, – существо на низком седалище повозилось, подбирая складки. – А говор – северянский, что ли. На верховьях Хатис так болтают.

Тут голодный и хилый на вид, который казался отчуждённым от всего происходящего, неожиданно отклеился от экрана.

– Вы так шумите и топчетесь, что даже в наушниках слышно. Здравствуй, Нии. Уле, он состоит в профсоюзе?

– Хозяйствуешь или работаешь по найму? – Лье подступил ближе.

– По найму, – Нии был подчёркнуто немногословен.

– Полевой рабочий? агротехник? скотовод? – любознательность Лье отдавала допросом.

– Транспортировка. Возчик.

– Платишь взносы или как?

– Хотя бы страховые вычеты из заработка? – поспешил уточнить Уле, чтобы Фольту не стало неловко.

– Да. Застрахован, – Форт поднял из памяти контракт с «Филипсен» и пункты арендного договора, под которыми расписывался.

– А твой конфликт связан с работой? – чахлый туанец измерил Возчика тусклыми глазами.

– Да.

– Тогда Единство может им заняться, – чахлый взглянул на Уле. – Только я никак не соображу, от какой беды возчик может прятаться в убежище. Опрокинул фуру с овощами?..

– А может быть, «режим товарооборота» нашёл в ней что-то, кроме овощей, – как бы думая вслух, бросил Лье, подсаживаясь к Сихо и выбирая полоски для плетения. – Тогда дело усложнится. Придётся доказывать, что его заставили взять нелегальный груз. Спорю на триста тиот, Уле, что ты впервые встретил Нии недавно... дней восемь-девять назад. Ага?

– Сихо, почём думаешь сдать келарю колечки? – не ответил ему Уле.

– Пять тиот штука. Половину выручки храму пожертвую.

– Лье, сплетёшь колец двести, тогда и спорь.

Форт проследил за скоростью пальцев Сихо. Любой ручной механический процесс можно разложить на этапы и превратить в алгоритм.

– Я разве из-за денег?! – возмутился Лье. – Я – Сихо помочь.

Под смазкой лица Лье проступали такие же узоры, как у Шука. Форт, совсем по-туански раскосив глаза в стороны, сверился с лицами Уле и того, тщедушного – рисунки проще и бледнее. А, так вот зачем мы отжимались, стоя на руках. Показывали мункэ нашу мощь. Но есть и другие способы освоиться в компании.

– Я помогу лучше.

– Бамиэ купит нам обед из ресторана? – Лье насмешливо сощурился. – Храмовый харч небогатый...

– Лье, перестань. – Лицо Уле подёрнулось узорами суровости, если не гнева; нечто в том же роде полыхало на лице Муа, подравшегося с Шуком. – Ты забываешься. Ни рас, ни каст; ни белых, ни красных.

– Прости, – Лье потупился.

Положив рюкзак, Форт присел рядом с Сихо, взял пучок полосок, присмотрелся.

– У шоферюг не те пальцы, – заметила мункэ.

Массивный нидэ промолчал; руки его задвигались, повторяя движения Сихо. Вскоре все глядели на них – даже Нию, одним ухом прислушиваясь к конференции по правовой безопасности офисных служащих.

Пальцы нидэ мелькали, словно стремительная нескончаемая драка десяти червей; бумажки свивались, будто в станке, кольца отлетали в сторону в ритме минут на часах – Лье невольно сверился с цифрами браслета.

– Сорок три в час, – сквозь зубы отозвался он на вопросительный взгляд Уле.

– Вернемся к Единству, – нидэ поднял глаза, не замедляя темпа. – Как оно может мной заняться?

– Это ты мне плетёшь?.. – зачарованно молвила Сихо.

– Да. Отдохни пока. Уле, поясни мне...

– Великое Небо... Слу-ушай, Нии, ты в самом деле неплод? Вечные просто люди так не могут.

– Как раз могут. Нас ничто не отвлекает.

Лье издал носом неопределённый (возможно, обиженный) звук.

– А где так выучился? научи меня, а?

– Я с детства всё плёл и вязал, – заунывным голосом протянул нидэ, не глядя на рукоделие. – Верёвочки, шнурочки, проволочки. Превзошёл всех в своей деревне. Это от Неба, нельзя научиться. Сейчас заработаю обед.

– Э, мы так до завтра прождём! – встрепенулся Лье. – Сихо, нажимай! Втроём как раз к ужину управимся.

– Единство помогает разрешать трудовые споры, – промолвил Уле, с радостью убедившись, что рознь в коллективе улеглась и всех победила идея вкусно поужиначь в выходной. – Если ты уточнишь, юрист какого профиля тебя устроит, я переговорю со своими, и на неделе мы пригласим сюда специалиста.

– Любой узел распутают, – прибавил Лье. – Наши законники головастые, можешь смело на них рассчитывать.

– Мне тоже обещали бумаги оформить, – не удержалась Сихо от того, чтобы похвалиться, с какими верными людьми сошлась.

Общая работа сближает; Форт ощутил, что принят в эту небольшую компанию. Но в том, что узел его проблемы по силам юристам Единства, он тяжко сомневался. Была только надежда разузнать, сколько стоят его проделки в глазах туанской юстиции и есть ли какие-нибудь законные лазейки, чтобы если не уйти из-под удара, то хоть уклониться от него.

– А ваш человек меня не сдаст? – спросил он Уле напрямик.

– Как можно! вы же в убежище. Я буду свидетельствовать в вашу пользу.

И здесь Форт – может быть, впервые за все дни, проведённые на ТуаТоу – понял, что он не одиночка в пустыне.

– А ты не пробовал лечиться? – увивалась вокруг Форта Сихо. – Может, тебя не взаправду обесплодили? Я читала, так бывает. Живёт-живёт просто человек и – бамс! – фаза пришла! А ты на индекс генов проверялся, сколько у тебя? триста из четырёхсот есть?

Тараторить о нескромном Сихо развезло после того, как келарь засчитал сплетённое Возчиком Нии рекордное число колец как малый подвиг благочестия и вручил ему карманный цитатник Пятикнижия для мирян.

– Вам, нидэ, ведом священный язык. Читайте и благоговейте, да осияет вас заря безоблачного Неба.

При келаре Сихо, понятно, тоже не молчала – твердила, какой Возчик молодец. Лье не нравилось, как мункэ смотрит на плечистого выродка. Воистину, фаза так ум туманит, что в фонарный столб влюбиться можно. Тем более она столько травилась, аж глаза опухли. А ведь дело шло на лад, к «плоду единодушного согласия» – так нет же, Возчик появился!..

– Нет, со мной безнадёжно, – отпирался Форт, в задумчивом отупении изучая книжицу. Священная азбука, вот оно что. Ни бельмеса не понять, кроме пары строк: «Компьютерный перевод фрагментов Пяти Книг на моторный язык ЗАПРЕЩЁН, Наказание – штраф 3200 отов и 2 года ссылки в суровую обитель с тяжкой епитимьей. Публичное чтение ТОЛЬКО в храме при небослужениях». Крепко завинчено; это вам не экуменизм Вселенской церкви, а культ что надо.

Лье потеплел – ха, Возчику не по нутру ухлёстывания Сихо! За славным ужином, почти совсем простив ему рост, мясистую мощь, плоскорылость и четырёхкратно клятую приманчивость нидэ для остроносеньких, он принялся воспитывать Сихо.

– Да он пахнет, как бельё из прачечной! – нашёптывал он ей на ухо. – Стиральным порошком, понюхай! Его цветы не распустятся. Брось, не мечтай. Цветку нужен цветок... Гляди, у него руки не гнутся. И ноги как палки.

– Ты ешь, Нии, – советовал подобревший Нию. – Совсем ничего не скушал!

– И ест по крошке, – рассеянно вздохнула Сихо, любуясь строгим поведением Возчика. Какой он бескорыстный, какой здоровенный! Но с неплодами браки не заключают – разве что по контракту, понарошку...

Позже предстояло выдавить туанский корм из реактора и уминать свой брикет ночью под одеялом, как мамины гостинцы в общей спальне пансиона. Люди за трапезным столиком подобрались куда образованней льешей из Цементных выселок и могли заподозрить неладное при виде скользкой замазки, которой питался Форт.

– У нас в колонии забыта грамота, – с притворным сожалением поведал он Уле. – Кто бы мне почитал?

– Бедный ваш край! – Уле воздел руки, бегло утерев салфеткой рот. – Я готов почитать.

– Что за колония такая? – мгновенно придвинулся Лье, чуткий на слух, как голодная крыса.

– Очень-очень отдалённая, – ответил Уле скорбной миной, но бровями приказал: «Брысь!» – Идём к тебе в келью, душа моя Нии, поговорим о Небе.

– Я не отдарилась, – дёрнула локтем Сихо, чтобы Лье не удерживал. – За угощение следует вручить подарок! Вот, душенька Возчик, прими. Что успела захватить, не погнушайся.

«Уже и „душенька"!.. Вымрет р-народ, жди – через нас размножатся», – Лье вспомнил, сколько довелось ему видеть лиц, чья чистокровная острота сглажена смешением крови.

– Парень сердится, – заметил Форт, когда они с Уле уединились в комнатке, отведённой Возчику. – На лице написано.

– Это мой телохранитель. Не ссорьтесь с ним, пожалуйста.

– Что, серьёзный боец?

– При случае он может пробежать по потолку.

– Кажется, я ему путь не заступал...

– Сихо нездорова, её сердце мается. Ей надо стать просто человеком, а тело пропитано гормонами. Назначили семь сеансов перегонки лимфы, пока прошла всего один...

«Цветистость лика», – листал Форт подаренный блокнот, где пестрели рисованные лица и схематичные фигуры в узорах. «Цветистость корпуса и конечностей». «Фасоны конца дня», «фасон законченного хулигана», «фасон неприступной мужественности». Последние страницы были плоскими обоймами – в кармашки вложены полоски, оставлявшие на пальцах разноцветные следы. «Соответствуйте модной красе в любом состоянии!»

– Я вижу, вам неудобно, – сокрушался Уле. – Вы не просто так поспешили уйти от стола. Уверяю, вы всем здесь понравились.

– С моей-то походкой и физиономией?..

– В этом нет вины. Но те, кто пострадал до рождения, часто ведут себя иначе. Льготы развращают их. А у вас есть профессия, вы умелец. По сравнению с Сихо вы добились гораздо большего.

– Понравилось, что нидэ угощает туа? – Форт уже разобрался с разницей в тональности и долготе звука, отличавшей название расы от просто людей.

– Да, – Уле сел на коврик. – Мне горько, если вы столкнулись с расовыми предрассудками. Это трудно побороть. Боюсь, так будет всегда. Но вы сделали шаг навстречу, вызвались помочь – как мы в Единстве.

– Ваши могут спрятать человека? незаметно вывезти?

– Ах, не могу вам лгать! Мы действуем в рамках закона, легально.

– Всегда?

На лице Уле выступила слабая, но явственная маска стыдливости.

– Иногда дело решается на уровне дружеских связей, по личной договорённости. Как бы частным образом. Но ваш случай особый – вы открыто обратились к белым. Нельзя подставлять их.

– Ясно. Завтра пойду покупать телефон. Кстати, для подключения надо что-нибудь предъявить? водительские права, страховой полис?

– Зачем? – Уле заморгал с неподдельным любопытством.

– Чтобы зарегистрировать мой номер.

– Не понимаю. Его просто аннулируют, когда вы перестанете платить.

До въезда в автономии Форт был уверен, что родился, жил и умер в самом свободном и демократичном из обществ. Он с детства затвердил, что Федерация – светоч свободы, и благодать её демократии – предмет зависти всех иномирян, особенно тоталитарных и имперских. Правда, в Федерации систематически случались мелкие и крупные свинства, кто-то мёр с голоду, кого-то убивали, всюду проверяли документы, происходили облавы, иногда бомбили жилые кварталы, обыскивали на улице и молотили дубинками, перлюстрировали бумажную и электронную почту, составляли горы досье на неблагонадёжных – но с этим федералы как-то свыклись, и гордиться свободой оно не мешало.

Но тут он неожиданно осознал, что до сих пор жил, как в Буолиа на выселках, и лишь сейчас узнал, что такое настоящая свобода.

Он мог назваться любым именем и даже огрызком вместо имени, и никто не требовал от него удостоверить свою личность. Он мог разгуливать в карнавальной маске, и никто не заставлял её снять. Он, совершенно чуждый туанцам, непринуждённо разъезжал и расхаживал по их планете, и если им слегка пренебрегали, то лишь по сходству с расой, в незапамятные времена спалившей мир, а в остальном не чинили никаких препятствий.

– Расскажи, что разрешено вашим... в рамках закона, – попросил он Уле.

На завтрак Сихо грела остатки ужина. Всем хватит поклевать, даже тяжёлому Возчику; он неедяка, словно постится.

Сихо думала о Расстриге. С началом суток, едва солнце зашло, Лье плавно свернул ухаживания, и его вынесло из кельи – побалагурить с милицейскими охранниками, узнать, кто поступил за день в Лазурную Ограду. Оч-чень непростой муун этот Расстрига. Притворяется бездельником – а всё примечает, всё на ум берёт. И той ночью... Сихо подёрнуло по телу холодком – двоих ухлопал, как конфету съел! Теперь обхаживает, улещает, чтобы, значит, полюбила и не выдала. Ишь, хитрый! О цветах поёт. Она вздохнула над вкусно дымящим судком и недовольно скосила глаз на затёртые крем-пудрой женские пятна, расползшиеся по тылу кисти. Любовный яд, хуже нет! И в храмовую больницу топать неохота – лежать, ждать, пока насосы прогоняют через себя лимфу...

– К чему ты испытываешь тяготение? – нудил Нию, по немощи способный толковать лишь о законах и профессиональном образовании. – Я бы, поверь опыту, советовал учиться на строителя.

Сихо открыла рот, желая ответить, что скреплять стенные панели ей не по плечу, пусть этим верзилы-нидэ занимаются. Но тут вошёл Возчик – и рот Сихо замер нараспашку.

Не нуждаясь во сне, Форт за ночь обстоятельно изучил её подарок, перечитал все рекомендации визажистов, сделал выводы и подобрал подходящий, на его взгляд, макияж, чтобы вполне соответствовать стандартам ТуаТоу.

Когда он явился компании в полной боевой размалёвке совершенного мужчины, эффект превзошёл все ожидания. Лье издал стон: «Ооо, не могу!!» – и повалился на лежак, стуча руками, как в агонии. Нию так громко сглотнул слюну, словно подавился собственным языком, а Уле в панике вскочил, крича:

– Салфетки! Воды! Какой ужас!

– Что-то не так? – заворочал Возчик головой.

– Не трожь термос!!! – Лье метнулся наперехват, чтобы Уле впопыхах не умыл Возчика кипятком.

Сихо захохотала, потом завизжала со всхлипами, смущённо сунув лицо в ладони.

– Нии, кто тебя надоумил?!

– Прошу, – как положено смехачу-затейнику, Возчик хранил ледяную невозмутимость, – объясните мне, что неправильно.

– Цветистый! – изнемогал Лье, корчась на ложе. – Сухостой в цвету!..

– Нии, так нельзя, – Уле подступал с намоченной салфеткой. – Ты же неплод. Люди засмеют. На, сотри.

– Странно. Я действовал по инструкции, – взяв влажный листок, Возчик стал снимать грим. – Написано: «Между фазами приемлемы фасоны...»

– Где у тебя между? ты же без индекса! – у Лье от смеха выступил наливной румянец. – А... не сердись, хорошо? я только спрошу. У вас, может, свой обычай? ну, в колонии?

– В нашей колонии красятся только мункэ, – Форт избавился от полос и растушевок узора, очистил руки и смял салфетку. Свойство блокировать мимику показалось ему даром Неба. Спасибо, что не вышел так на улицу. В общем, дёшево отделался – всего-то четверых насмешил. Правда, в галерее слышалось со стороны: «Ой, ой!», – но он не догадывался, к чему это относится.

– Возчик, не принимай за обиду! – Лье примиряюще замахал гибкими руками. – Слишком неожиданно это всё выглядело! Ну, ошибся ты, с кем не случается. Колонисты так чудят порой... очень давно вы от людей оторвались!

– Я не думала, – каялась Сихо, – я от чистой души подарила... Хочешь, Возчик, я наложу тебе краски, как надо? Очень тоненько, чуть-чуть.

После, когда Возчик ушёл по делам в город, она призналась Лье:

– Кожа у него как неживая, задубелая. Несчастный он! А руки ловкие. И верно, пахнет, будто вымытый, словно мыло в кожу въелось.

В ответ Лье, едва касаясь, провёл кончиками пальцев по её щеке и втянул её запах. Она захотела дать ему пощёчину, но передумала и лишь предупредила опасливым шёпотом:

– Я тебя боюсь.

Файтау запомнился Форту какой-то туманной, неяркой красотой. Смущало отсутствие твёрдой прямоты пересекающихся улиц, но понемногу он освоился и ощутил, что в какой-то мере может подражать походке туанцев. Он стал более непринуждённо наблюдать за всем вокруг, загнав тревогу поглубже – ей, как сторожевой собаке разума, следует знать своё место, а не будоражить рассудок непрестанным беспокойным лаем.

Дело было даже не в возможности бродить где вздумается, не боясь полиции. Форт прекрасно помнил свой город с его чередованием тесно громоздящихся ввысь бигхаусов, населённых манхлом щербатых руин, охраняемых благополучных районов и серых пространств дешёвых домов на окраинах, с торчащими полицейскими башнями в нимбах багровых сигнальных ламп и штырях следящих антенн. Стелющиеся облака ядовитых заводских дымов и молитвы о перемене ветра, чтобы тучи раздирающей горло взвеси унесло в другую сторону. Сообщения об уровне радиации в утренней сводке погоды и восходящие огни корабельных дюз над космодромом. Искусственная брикетированная еда, похожая на пищу киборгов...

Здесь ничего этого не было и в помине. Он исколесил немало лиг, но не видел ни заржавленных кривых строений, ни дорог в колдобинах, ни холмистых свалок, курящихся тошнотворной гарью, вообще ни клока невозделанной, заброшенной земли. Города туанцев не росли вверх, они стелились извивами вдоль рек, и светлые тонкостенные дома походили на этажерки с цветами, где ярусы жилищ то выступали, то были углублены в тень; сколько-нибудь заметное уплотнение и высота зданий встречались в деловых центрах, но шаг в сторону – крыши разрежались зеленью, тонули в ней, и город быстро рассыпался на кучки пригородов, органично вписанных в рельеф местности. Ни дымка, ни выбросов в атмосферу, ни выхлопов – топливных движков тут словно не знали, зато вращались трёхлопастные ветряки, и крыши отблёскивали солнечными батареями.

И еда. Шука и Эну в поездке пришлось накормить; так он наглядно узнал, чем питаются туанцы. В первый момент подумалось, что продукты – муляжи из синтетических белков и нефтяного жира. Он следил, как льеши едят. Съев по куску, они уставились друг на друга. «Настоящее», – блаженно шепнула Эну, облизывая пальцы, и оба накинулись на содержимое квадратной тарелки-кюветы. «А можно ещё, отец?» Меж тем сидели они не в элитном ресторане, а в вокзальной столовой «скорая пища». В Сэнтрал-Сити продовольствие из фермерских хозяйств доступно далеко не всем и не везде; нередко оно было завозным с других планет, вроде экологически чистой Мегары.

Видимо, подлинное ощущение независимости приходит не от ежедневных мантр-заклинаний о свободе, льющихся из телевизора, а в тот момент, когда ты можешь дышать чистым воздухом, жить не в номерной ячейке, а в доме, есть пищу, а не пластмясо родом из синтезатора, к не чувствуешь, что твой телефон прослушивается, твои слова записываются, а твои воззрения анализируют невидимые некие в погонах и с дипломами психолингвистов.

Вот с верой здесь было напряжно – милиция, суровые обители... Но ведь должны быть у цивилизации хоть какие-нибудь маленькие недостатки!

Уле времени даром не тратил – пока Форт осторожно изучал возможности спутникового телефона, не рискуя пока выходить на «Вела Акин», врач связался со своим Единством, и по возвращении Форт обнаружил в келье двух новеньких – бесполого и мункэ. Скромно одетые в тёмное, они обсуждали с Нию какие-то юридические казусы, связанные с трудоустройством.

– Вот, Возчик Нии, наш клиент, – радушно представил его Уле. – Пройдёмте к нему и поговорим.

– Мы вас слушаем, – бесполый вёл себя с тщательной вежливостью. – Никакой записи не будет. Это предварительное обсуждение; мы выясним, какие у вас трудности, и обсудим, что можно сделать. Брат Книгочей предупредил, что дело ваше – весьма деликатное. Секретность мы соблюдаем полностью.

– Нии, доверяйте им, – подбодрил Уле.

– Меня зовут Фортунат Кермак, – начал Форт. – Я законтрактован контуанской фирмой «Вела Акин» как капитан космического грузового судна «Холтон Дрейг». Мы стартовали с космодрома Икола-2...

Юристы мало что не почернели лицами и, обменявшись безмолвными взглядами, дружно поднялись и вышли из кельи, не прощаясь.

Когда готовишься в мастера устного жанра, после такого дебюта впору задуматься о смене амплуа. Форт в полном недоумении посмотрел на Уле, который тоже заметно изменился в цвете.

– И какую непристойность я сделал на этот раз?..

– Небо святое, пресветлое... – вдохнул Уле, отчаянно поводя головой. – Что же вы раньше молчали про Иколу-2?!!

– Да я вообще про всё молчал! Объясни, что произошло?!

– Вы – эйджи, – Уле схватился за лоб, словно его внезапно охватило жаром лихорадки. – Небо... но до чего вы похожи на неплода!

– Хватит про неплодов, надоело! Говори, в чём загвоздка!

– Единство... мы... О, как бы вам сказать... Мы сейчас боремся с кораблями «Вела Акин». Зачем вы молчали?!.. Фольт, вы оказалась в крайне неприятной ситуации.

– Это я понял ещё на орбите, когда нас подбили военные. Мой бортинженер погиб. Да, я застрелил стражника, но, чёрт подери, почему эти двое встали и ушли?!

– Вам объясняли, зачем вас нанимают? – наклонился Уле; цвет горя стал покидать его лицо.

– Перевозка па Атлар каких-то гранулированных химикалий. Это законная работа, нас обслуживали на легальном космодроме...

– Я не о том. Значит, вам неизвестна подоплёка? Помните, я говорил о забастовке пилотов?

– Да; но что общего между «Вела Акин» и...

– Они воспользовались вашим незнанием языка и обстановки, – почти причитал Уле вполголоса, стискивая переплетённые пальцы. – Фольт, «Вела Акин»– преступная фирма, руководимая ворами. Они наняли корабли, чтобы разрушить забастовку. Сколько вам пообещали заплатить?

– Обещали хорошо – пять тысяч за рейс, три бортинженеру, – у Форта начали закрадываться самые страшные для честного пилота подозрения – что его использовали, как...

– Отов?

– Нет, бассов.

– Переведите в оты!

– Две четыреста для капитана, а для...

– Фольт, это гроши! вас наняли за сущие тиоты! Туанский капитан грузовика не пойдёт в рейс меньше чем за семь тысяч! Вы осознаёте?! На вашем примере цену труда сбросили почти втрое!

– Ты хочешь сказать, что я – скэб? – с болью далось Форту противное, грязное слово. – Штрейкбрехер – так?

– Да, ломатель забастовки.

Сила, с какой Фольт опустил кулак на пол, испугала Уле. Казалось, всё в келье вздрогнуло, а прозвучавшее ругательство лингвоук не сумел передать иначе, как «Бу-бу!»

– Уле, я говорю правду, – совладав с собой, выговорил Фольт. – Я ничего не знал о пилотах. Клянусь! Иначе я отказался бы от найма. У нас на такое соглашается лишь последняя мразь.

– О, думаю, вы говорите искренне. Но поймите и нас! Мы поддерживаем профсоюз пилотов, иначе Единство рискует потерять авторитет у одной из самых высокооплачиваемых категорий рабочих. Мы выступаем за всех, кто может жить, лишь продавая знания, умения и навыки. Это сложная работа; вы видели, где я оказался из-за неё... И случай пилотов тем сложнее, что у них смешанный кастовый состав – ведь космолётчиков набирают не по знатности, а по особым требованиям к выносливости и быстроте реакции. Вот мы и подключились, потому что помогаем без учёта кастовых различий.

– Выходит, я зря завёл тебя на это, – проговорил Форт, начав подниматься. На нём каменным ярмом лежал позор пусть невольного, но настоящего предательства, пилотского бесчестия. – Я не туанец и не состою в вашем профсоюзе. Мне нечего решать с вами.

– Нет, погодите! – Уле вскочил раньше. – Не уходите! Я сейчас верну юристов. Они сильно расстроены, но дело поправимо. Вы даже представить не можете, как вы нам нужны!

– Это ещё зачем? – насторожился Форт.

– Вы не знакомы с кое-какими подробностями. Конечно, телевидение их почти не освещает, вы и слышать не могли... Вас сбили, ведь так?

– Видимо, атаковали сквозным оружием, – заметив интерес Уле, Форт предпочёл высказаться более округло.

– Вот-вот. Теперь это чрезвычайно важный пункт в споре с «Вела Акин». Единство – я уверен! – предоставит вам помощь, какая понадобится, если вы детально опишете, как случилось, что корабль попал под обстрел.

– Я ни звука не скажу, пока ты не растолкуешь, почему Единству нужны эти сведения, – вновь сел Форт. – И почему они стоят так дорого, что ты готов обещать полную поддержку мне, чужаку. Кстати, где гарантия, что твои дружки сейчас не звонят в полицию?!..

– Храни нас Небо от такого безрассудства! – испуганно побледнел Уле. – Храмовое убежище и тайна! К тому же юристы обещали вам неразглашение.

– Знаешь, люди часто говорят одно, а делают совсем другое. Особенно когда дело касается денег или каких-нибудь групповых интересов.

– Мы, – Уле вытянулся, словно его оскорбили, – потому и существуем, что держим слово и верны принципам. Если бы мы предавали, то давно бы развалились. Кто нам тогда поверит?.. В конце концов, вы тоже рабочий, хоть и из другого мира. Не сомневаюсь, что у вас наниматели так же стремятся снизить заработки, увеличить нормативы и рабочий день. Знаете, во сколько лет я впервые вошёл в фазу?