Мое призвание — созидать. Если бы у меня были деньги, я бы стал изучать архитектуру. В мире нет ничего изумительней, чем готические соборы. У меня есть книга с иллюстрациями, на которых изображены самые, величественные соборы Европы. — Он повел плечами и улыбнулся. На Эбби смотрело застенчивое мальчишеское лицо. — В детстве я много строил. Домики для птиц с арочными окнами и резными крышами. Домики для свиней, увенчанные куполами. Окна нашего дома в Лексингтоне, выходящие на разные стороны света, сделаны в разных стилях. Но, когда умер папа… когда он умер… для меня начался весьма тяжелый период.

Эбби внимательно посмотрела на Дёкстера:

— Вы хотите сказать, что прошли через то, что сейчас происходит со мной и с моим отцом?

Он кивнул.

— Я молился. Читал Библию. Подолгу беседовал со своим духовником. Это то, что меня спасло. Именно тогда я обратился к Богу и решил стать священником, тем, кого вы видите перед собой.

Эбби улыбнулась, глядя в его доброе лицо.

— И что… окна в вашей орегонской церкви тоже будут сделаны в разных стилях?

Декстер рассмеялся и едва не упал, поскользнувшись.

— Церковь должна выглядеть величественно, поэтому все оконные проемы будут одинаковыми. Но все они будут красивы.

Их догонял какой-то ребенок. Ребекка Годвин, догадалась Эбби, хотя лицо девочки почти полностью было скрыто шляпкой и легким платком. Как хорошо, что она, наконец, решила покинуть свой фургон.

— Здравствуйте, мисс Эбигэйл! Здравствуйте, преподобный отец! — улыбнулась девочка.

— Добрый день, Ребекка, — дружески кивнул Декстер. — Ты пришла поддержать нашу компанию?

— Я не собиралась вторгаться в вашу компанию и мешать вашей беседе, — смутилась девочка.

— Конечно нет, — успокоила ее Эбби. — Я так рада тебя видеть. Как твои дела?

— Лучше. Спасибо. — Девочка зашагала рядом с Декстером. — Я прочитала то, что вы рекомендовали. Особенно мне понравился отрывок об Иове. — Лицо Ребекки сделалось серьезным. — Он очень страдал, но он выстоял и стал тверже. Я думала об этом всю ночь и… и решила последовать его примеру.

Эбби прислушивалась к разговору Дёкстера и Ребекки и с удивлением замечала, как светлеет лицо девочки и как краски счастливой юности вновь проступают на нем. Эбби поняла, что тем чудесным снадобьем, которое одно способно излечить измученную душу, стал для Ребекки Декстер. Далеко не все мужчины, оказывается, жестоки. Некоторые, вроде Декстера, добры и милосердны. Может, через несколько лет, если к тому времени Декстер еще не женится, он и Ребекка…

— Надеюсь, вы извините меня… — Эбби направилась к отцу, который правил, сидя на козлах. — Папа! — окликнула она его. — Папа! Почему бы тебе не лечь, ты будешь чувствовать себя значительно лучше.

Она ждала, что отец станет препираться, но он только сконфуженно взглянул на нее, кивнул и стал перелезать через козлы в фургон. Эбби продолжала шагать рядом с быками, заставляя их двигаться вперед своим присутствием. Она шла и размышляла. Декстер творил чудеса: он вывел Ребекку из состояния глубокой депрессии, со временем, она не сомневалась, полностью избавится от мрачных мыслей ее отец. Если бы он только не надорвался физически…

Но к вечеру девушкой овладела тревога. В одном из фургонов от холеры умер ребенок. Когда караван остановился на ночлег, Эбби узнала, что еще одна семья едва не умирает, сраженная этой же болезнью.

Девушка торопливо готовила ужин. Когда она стряпала, то заметила людей в траурных одеяниях, которые копали детскую могилку. Эбби поразило то, что она не услышала плача. Хмурое, низкое небо, казалось, скорбело о рано ушедшей душе, но родители ребенка стояли возле могилы молча.

Проглотив слезы, Эбби мысленно помолилась о невинной детской душе. Конечно, душа малыша отдыхает в объятиях Отца нашего Небесного, но какая-то часть сознания Эбби отказывалась рассматривать смерть как благо и отдохновение. Каждый ребенок создан для того, чтобы вырасти и испить чашу жизни до дна: жениться, создать свою семью. Но этому малышу не суждены земные радости и печали. На все воля Божия…

Когда Эбби вскарабкалась в повозку, чтобы поинтересоваться самочувствием отца, она сразу же позабыла обо всем: мистер Блисс весь горел, а лицо его было землистого цвета.

Эбби в ужасе отпрянула: страшная угроза нависла над ней. Уже несколько дней отец недомогал, и вот теперь проступили явные признаки холеры. Эбби стояла у его постели, стараясь не замечать беды. Роберт Блисс со стоном повернулся и вдруг завозил ногами, застонал, как перед смертью.

— Эбигэйл… Эбби… — слабо позвал он, но вдруг зашелся в кашле.

— Я здесь, папа, я здесь, — Эбби опустилась на колени и взяла его руки в свои. — Постарайся расслабиться.

— Эбби… — и он замолчал, сраженный страшной болью.

— Декстер! Декстер! — позвала девушка, умоляя священника о помощи, хотя прекрасно понимала, что в этой ситуации он бессилен.

— Эбби! Что случилось?

Брезент откинули, и показалось лицо мужчины. Однако это был не Декстер, а Таннер. Таннер.

— Я думаю… — она смотрела на молодого человека, отчаянно желая, чтобы он разубедил ее. — Я думаю, это холера.

В одно мгновение оказавшись рядом с ней, он приложил руку ко лбу мистера Моргана. Взгляд Таннера, брошенный на Эбби, подтвердил ее опасения.

— Он весь горит. — Эбби прикоснулась к папиной руке, всеми силами души желая, чтобы Таннер ошибся, но рука отца оказалась горячей и сухой, жар усиливался.

— Папа! Нет! — тщетно взывала Эбби. — Папа, не делай этого! Не уходи! Не оставляй меня!

Мистер Блисс открыл глаза. Отец и дочь долго смотрели друг на друга. Взор его был исполнен боли.

— Скоро я буду с Маргарет, — надтреснуто прошептал он. — Маргарет, — он даже слегка улыбнулся, пока не накатился следующий спазм боли.

— Папа, а я? — всхлипнула Эбби. — Ты мне нужен, папа!

Таннер тронул Эбби за плечо:

— Приготовьте воду и тряпки. И все обезболивающие средства. Если есть — виски. — Таннер потряс ее за плечо и добавил: — Не отказывайтесь от моей помощи и не считайте его мертвецом. Живо!

Всхлипнув, Эбби кивнула. Будто в ослеплении, она выбралась из фургона, нашла два ведра и наполнила их водой из бочки. Невдалеке она увидела скромную похоронную процессию и среди родственников и друзей покойного без труда различила Декстера. Неужели в следующий раз ему придется отпевать ее папу?

Пока Эбби пыталась заставить отца проглотить лекарство, Таннер обмывал плечи и шею мистера Моргана холодной водой. Отец сопротивлялся их усилиям спасти его от смерти.

— Папа, пожалуйста, открой рот. Тебе нужно принять лекарство. Тебе будет лучше.

Лекарства могли только уменьшить боль, но не вылечить больного, но Эбби не могла смотреть, как мучается ее отец, содрогаясь в конвульсиях, и она старалась облегчить его страдания.

Эбби влила в рот отцу тройную дозу настойки опия. Когда Декстер заглянул в фургон, мистер Морган уже слегка обмяк и откинулся на подушку: снадобье начало действовать.

— Эбигэйл! Мистер Морган!

— Харрисон, держитесь подальше отсюда, — скомандовал Таннер, прежде чем Эбби успела отозваться.

— Это вы, Макнайт? А где мисс Морган? — Декстер осекся, когда в темноте фургона рядом с Таннером различил фигуру Эбби. На мгновение ярость сменила на его лице выражение постоянной доброжелательности.

— Что здесь происходит? По каравану уже и так ползут дурные слухи… — Декстер замолчал, увидев почти безжизненное тело мистера Моргана, и раздражение сменилось состраданием: — Эбигэйл, неужели вашему папе стало хуже?

Эбби кивнула, слишком напуганная, чтобы говорить.

— Это холера, — вместо нее ответил Таннер, — и вам нет необходимости подвергать свою жизнь опасности.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Помолитесь за него, — шепотом попросила Эбби. — Помолитесь, чтобы он выжил.

Новости распространяются быстро. Холера была угрозой более страшной, чем разливы рек, паническое бегство скота и индейцы. Переселенцы обходили зараженный фургон стороной. Только Сара пришла и принесла сухари да немного мясного соуса. Ребекка прислала сказать, что она молится, чтобы произошло чудо исцеления.

Когда на землю опустилась темнота, Эбби пришлось осознать горькую правду: чудо вряд ли случится. Отец так слаб, что он едва ли переживет ночь. Опий делал свое дело, и время от времени мистер Морган впадал в полузабытье, но опий не излечивал, он только снимал боль, ослабляя страдания. Сначала жар, потом потение, потом полное обезвоживание организма. Утром им придется похоронить его. Фургоны будут продолжать свой бесконечный путь, и могила Роберта Блисса останется просто меткой на пути переселенцев.

Эбби не могла больше думать о смерти отца. Она сидела возле него, держа папу за руку, и молилась. В ногах мистера Моргана устроился Таннер. Он смотрел на нее, и Эбби понимала его молчаливую речь.

Он здесь ради нее, говорил его взгляд. Если бы он знал, как много это значило для нее!

— Я даже не спросила, как вы себя чувствуете, — начала разговор девушка.

— Чудесно. Я почти здоров.

— А лошадь?

Таннер подался вперед, уткнув руки в колени.

— Она поправится. Она еще хромает, но опухоль уже спала, и жар прошел. Я пока не буду ездить на ней.

— Я так рада. Я бы очень страдала, если бы из-за меня кобылка умерла,

Оба замолчали. По брезентовой крыше забарабанил дождь. До них едва доносились неясные звуки повседневной жизни каравана. Даже Декстер, опечаленный как болезнью мистера Моргана, так и присутствием Таннера, отправился ночевать в другое место. Сегодня он спал в фургоне Годвинов.

— Эбби, нам надо поговорить.

Странным тоном были сказаны эти слова. В блеклом свете масляной лампы глаза Таннера казались черными, лицо было серьезным. Эбби видела, что он искренне опечален, и растрогалась. Он был опечален ее будущим. Это обнадеживало.

— Я знаю, Таннер, я знаю, что он… — Эбби не смогла произнести последнего слова, к горлу подступил комок.

— Что вы будете делать? Как вы будете жить дальше?

Эбби вздохнула и отерла лицо носовым платком.

— Я не знаю. Я не могу загадывать.

— Не обязательно ехать в Орегон. Можно вернуться назад.

Услышав это странное предложение, Эбби выпрямилась.

— Вернуться назад? Что вы имеете в виду? Вернуться в Лебанон?

— Так вы из Лебанона? Мне показалось, что вы сказали, будто вы родом из Арканзаса.

У Эбби задрожала нижняя губа. Какой смысл в дальнейщей лжи? Но не успела она пуститься в объяснения, как Таннер спросил:

— А как насчет Чикаго? Там находится несколько издательств.

Эбби покачала головой.

— Сейчас я не могу думать об этом, не могу.

Он протянул руку и коснулся ее плеча. Глаза Эбби застилали слезы.

— Простите, дорогая. Мне не следовало говорить об этом.

— Эбби… — дрожащим шепотом позвал ее отец.

— Да, папа, я здесь, — девушка сжала в руках его горячие ладони и почувствовала, как сильно пульсирует жилка на запястье. Как долго предстоит еще ему мучиться?

— Подай мне Библию.

— Она здесь, папа, рядом с тобой. — Эбби положила его руку на Библию. — Хочешь, я тебе почитаю?

— Позже, может быть… — отец замолчал, и девушка решила, что он забылся сном. Но Роберт Блисс с силой сжал руку дочери, и она нагнулась над ним.

— Обещай мне… — прошептал он.

— Все что угодно, папа, все что угодно, — отозвалась Эбби.

— Обещай, что выйдешь замуж за Декстера. — Должно быть, печать ужаса легла на лицо Эбби, и Роберт Блисс повторил. — Я должен быть уверен, что не оставляю тебя на произвол судьбы, что есть человек, который о тебе позаботится. Он обещал мне это. Теперь твоя очередь. Это моя последняя просьба. Скажи, что выйдешь за него замуж.

Его последняя просьба. Предсмертная просьба отца. Эбби была в ужасе оттого, что папа смирился с приближением смерти.

— Не говори так, папа. Не говори так со мной.

— Если бы ты знала… Может, тебе надо об этом сказать… Эбби нагнулась еще ниже в надежде услышать то, что он собирался открыть ей. Но отец вновь собрался с силами.

— Я должен знать, что с тобой будет все в порядке, девочка. Обещай, что станешь его женой. Сделай это для меня. — Роберт Блисс с трудом открыл глаза, и в них Эбби прочитала нескрываемый страх за ее жизнь. Это решило все.

— Если ты этого хочешь, — прошептала Эбби, — но не оставляй меня, не покидай меня.

Таннер сидел у заднего борта фургона, наблюдая, как Роберт Блисс умирает на руках дочери. Молодой человек слышал, как умирающему удалось вырвать у Эбби обещание выйти замуж за священника. Он слышал, как дочь вслух начала читать молитву, как шелестели в молитве губы отходящего Роберта Блисса. Молитва задела Макнайта до глубины души. Как, должно быть, это прекрасно, когда человек может найти покой в простых словах, найти душевное равновесие в вере, обрести радость в боли и несчастье!

Он сидел, прикованный к стулу, немой свидетель слияния двух душ в одной молитве, обращенной к Богу. Эбби любила отца, а Роберт Блисс любил свою дочь. Конечно, это ничего не меняет. Один из них умрет, второй останется жить. Так устроен мир. Но любовь, которая их объединяет… она не исчезнет никогда… Эбби взывала к Богу: — Все в твоей власти, Господи! — и Таннер заставил себя отвернуться. Он был чужим этим двум любящим существам.

Эбби дала отцу обещание, выполнению которого он, Таннер, помешает. Он не позволит ей уехать вместе со священником в Орегон. Зная это, он оставался в фургоне, не в силах оставить девушку наедине с ее горем.

Когда наступил конец, Таннер это почувствовал сразу. Роберт Блисс испустил последний вздох, шепот Эбби оборвался на полуслове, и она разрыдалась. Она плакала почти молча, и сердце Таннера разрывалось на части от жалости к ней.

Он осторожно подошел к девушке и оторвал ее от отца. Когда Эбби подняла заплаканное лицо, и в ее глазах он различил мучительную боль и страх, он сделал единственное, что мог сделать: он прижал ее к себе и дал ей возможность выплакаться. Тело ее сотрясалось от рыданий, а он чувствовал себя все хуже и хуже. Что за низкий и скверный он человек! Успокаивая ее, он прекрасно знал, что помешает ей выполнить обещание, данное отцу перед смертью. Больше всего на свете ему не хотелось причинять боль этой девушке, хотя он прекрасно знал, он исполнит все, что должен.

Он гладил ее по спине. Вверх-вниз, вверх-вниз. Завтра, когда они похоронят ее отца, он вынужден будет рассказать ей все.

— Я не могу праздновать свадьбу в тот же день, когда похоронила отца, — сказала Эбби Декстеру и подставила пронизывающему ветру лицо. На месте стоянки, как свежие раны земли, остались четыре могилы. Четыре человека завершили свей земной путь, отмеченный лишь холмиком, надгробным камнем да крестом.

На кресте с трудом — потому что грифель ломался и крошился — Эбби нацарапала имя отца. В глазах Сары она увидела немой вопрос, когда вместо «Морган» вывела «Блисс». Никакого объяснения, которое она могла бы предложить Саре или кому-нибудь другому, у Эбби не было.

Декстер сказал прощальное слово над телами трех новых жертв холеры, и они были погребены рядом с могилой мальчика. Эбби не могла следить за тем, как опускают в могилу тело ее папы, и смотрела вдаль, туда, куда дует ветер туда, где бескрайняя прерия сливается с горизонтом. Она смотрела на Запад.

Будущее было неясным и пугало. Она осталась одна. У нее было четыре быка и все содержимое фургона. Время от времени Эбби напоминала себе, что, кроме этого, в Орегоне ее дожидается надел земли, но найти в этом утешение она не могла. В чем смысл переезда в Орегон? В чем он был раньше? Отец умер, не обмолвившись об этом ни словом. Но Эбби не заплакала. Все слезы она выплакала вчера. Она чувствовала себя истерзанной и опустошенной и хотела только одного — спать. Доползти до кровати, уткнуться головой в подушку и заснуть навсегда.

— Будем надеяться, что завтра ты будешь чувствовать себя лучше, — раздался вкрадчивый голос Декстера. Взяв ее под руку, он попытался увести девушку подальше от могилы: сигнал выступать уже прозвучал, караван тронулся в путь. Но Эбби отстранилась.

— Мне нужно побыть одной. Вы, Декстер, отправляйтесь в путь. Через некоторое время я догоню вас, — и она постаралась улыбнуться, чтобы развеять все сомнения священника. — Ступайте, Декстер. Я ценю все, что вы сделали для меня. Но сейчас мне нужно побыть одной.

Декстеру очень не хотелось уходить.

— Ну что ж… Я оставлю вас, но только в том случае, если вы пообещаете, что не отстанете от каравана и не будете ехать в хвосте.

— Обещаю, — сдалась Эбби, хотя ей вообще не хотелось быть связанной с движением каравана. Пусть — один за другим — фургоны исчезают за линией горизонта.

А что дальше?

Эбби видела, что некоторые из присутствовавших на похоронах уже уехали. Только дети почивших родителей остались возле свежей могилы. Младшая, девочка семи лет, начала жалобно причитать:

— Я хочу к маме! Я хочу к папе!

Ее успокоили, и мало-помалу ее тоненькие всхлипы стихли.

Свою помощь и поддержку обещал Эбби Декстер, как только стало известно о печальном событии и убитая горем Эбби поведала священнику о предсмертном наказе отца. Он был счастлив, хотя и пытался скрыть свою радость под приличествующей случаю маской скорби. Эбби была удручена. Родители ее умерли, она должна стать женой священника… Похоже на конец света.

Темные тучи заволокли небо. Вот-вот начнется дождь. Хорошо еще, что Ини выздоровел. Чина поправилась, Ини поправился, умер только ее папа.

— Эбби?

При звуках низкого голоса Таннера мурашки побежали по спине девушки. Он поддержал ее в самые первые, самые страшные мгновения ее отчаяния, потом он как бы удалился, поручив заботу об Эбби Саре и Декстеру. Как она хотела, чтобы он остался, чтобы защитил ее от одиночества и страха! Но он не остался, и она знала, почему. Он не из тех мужчин, которые женятся. Какие бы страстные чувства он ни испытывал к ней, основой его отношения оставалась честность.

Таннер осадил коня невдалеке от нее, и Эбби слышала, как трава поскрипывала у него под ногами, когда он направлялся к ней.

— Эбби! С тобой все в порядке?

Горестно вздохнув, девушка решила, что следует крепко держать себя в руках.

— Честно? Не думаю, что когда-нибудь смогу прийти в себя.

Повернув голову, она наткнулась на его внимательный взгляд.

— Сейчас вам очень одиноко. Мне знакомо это чувство. Но… это пройдет. Сейчас раны еще свежи. Но время… время все лечит…

Эбби покачала головой. Внезапно она рассердилась. На отца. На маму. На Декстера. И особенно на Таннера.

— Время здесь ни при чем. Оно не поможет. — Повернувшись спиной к молодому человеку, Эбби побрела прочь, но не в сторону фургонов, а прочь от дороги, к реке, в бескрайнюю пустоту, которая опустилась на прерию.

Таннер последовал за ней, но это странным образом разозлило ее. Она не нуждается в его сострадании. От его участия ей будет только хуже, потому что он никогда не предложит ей то, чего она от него ждет.

— Уйдите, Таннер. Мне надо побыть одной.

— Не выходите за него замуж.

От неожиданности Эбби остановилась. Настороженно взглянув на Таннера, она переспросила:

— Что вы сказали?

Таннер медленно надел шляпу, потом так же медленно перевел взгляд на девушку. Сколько Эбби ни старалась, она не могла прочитать на непроницаемом лице собеседника ничего.

— Я сказал: не выходите за него замуж.

Эбби смутилась. Она боялась спросить, почему, но знала, что должна узнать причину.

— Я дала папе клятву. Почему, по-вашему, я должна нарушить обещание?

Таннер молчал. Он смотрел сквозь нее, как будто собирался с мыслями, а может, он собирался с духом, понадеялась Эбби.

— Отец обманом заставил вас дать клятву.

Эбби была ошеломлена. — Что вы имеете в виду? О чем вы говорите?

— Ваше настоящее имя Эбигэйл Блисс.

Эбби кивнула. Своей собственной рукой она нацарапала это имя на надгробии отца, и то, для чего отец прибегнул к вымышленным именам, теперь не имело значения. И это больше не было тайной.

— Отец потащил вас на Запад, потому что вас разыскивает дедушка.

— Мой дедушка? — Эбби в изумлении покачала головой. — Но… у меня нет никакого дедушки.

— Есть, Эбби. Вам просто никогда о нем не рассказывали, а ему не было известно о вашем существовании, по крайней мере, до смерти вашей мамы.

Эбби не могла поверить словам Таннера. Зачем он все это делает? Почему он выбрал именно этот способ, чтобы сделать ей больно?

Отчаяние уступило место гневу. Неужели ему мало того, что она только что похоронила последнего близкого ей человека? Какое право имеет он так зло шутить, утверждая, что у нее есть еще родственники?

— Уйдите, Таннер. Оставьте меня.

— Эбби, я не могу оставить вас одну. Дело в том, что отец вашей мамы, Виллард Хоган, разыскивает вас. Какова бы ни была причина отчуждения, но вы остаетесь его внучкой, его единственной внучкой.

— Но… нет, в этом нет смысла. Я не верю вам. Во всяком случае — откуда вам об этом известно?

— Все, что я сказал, правда. Виллард Хоган нанял меня, чтобы я разыскал вас и привез в Чикаго.

Удар следовал за ударом. Эбби пыталась разобраться в происходящем. Это не может быть правдой. Все это ложь. У нее нет дедушки. Если бы у нее был дед, отец рассказал бы о нем. Нет, все это выдумки Таннера, нечто вроде сентиментального бульварного романа. Во всем этом нет никакого смысла. Но выражение лица Таннера было таким серьезным… Неужели это правда? Неужели у нее и в самом деле есть дедушка? Неужели он нанял Таннера, чтобы разыскать ее?

У Эбби перехватило дыхание. Если Таннера наняли, чтобы найти ее… не означает ли это, что знаки внимания, которые он ей оказывал, были просто частью плана по ее поимке? Способом выяснить, не является ли Эбигэйл Морган Эбигэйл Блисс?

Как тяжело смириться с этим! Беды обрушивались на нее с невероятной скоростью: сначала смерть папы, потом откровения Таннера… И Эбби принялась выискивать неточности и несовпадения в его рассказе:

— Допустим, вы не обманываете меня, допустим, он мой дедушка… Зачем ему понадобилось нанимать кого-то, чтобы разыскать меня?

Темные глаза Макнайта с напряженным вниманием изучали ее. В глубине этих бездонных темно-синих глаз, казалось, теплилась симпатия.

— Я уже работал на вашего деда раньше. Он очень влиятельный, могущественный и богатый человек. Но его единственная дочь — ваша мать — вышла замуж против его воли. После ее смерти, когда ему стало известно о вашем существовании, он решил разыскать вас и позаботиться о вас. И он вполне может это сделать. Он даже может купить вам издательство, если это то, о чем вы мечтаете.

Эбби замотала головой, как бы отвергая услышанное. Она отказывалась этому верить. Дедушка? Нет, родители рассказали бы ей о нем. Девушка в отчаянии отвернулась от молодого человека и подставила лицо ветру.

Раздались глухие предгрозовые раскаты. Вот-вот непогода разыграется не на шутку. Но это ничто по сравнению с чувствами, которые раздирали ее несчастную душу. Сердце ее громко и болезненно частило, желудок сжало спазмом. Если бы Таннер позволил ей роскошь одиночества, она бы разрыдалась и выплеснула наружу душащие ее слезы. Но она вынуждена была искать прибежище в гневе. Она потеряла мать, ее оторвали от родного гнезда, она только что похоронила отца. И теперь ей приходится выслушивать невероятные байки Таннера.

Эбби вся сжалась. Краешком глаза она видела, что Таннер все еще находится поблизости.

— Почему я должна поверить этой безумной выдумке? Где доказательства? Похоже, что вам удастся быстрее опубликовать свои басни, чем мне мои рассказы для детей. Живости вашего воображения позавидовал бы даже мистер Чарльз Диккенс, — саркастически завершила она свое обличение.

Таннер не возмутился. Может, он просто не знал, кто такой Чарльз Диккенс. В конце концов, Таннер был человеком, который, по выражению ее папы, жил за счет здравого смысла и умения обращаться с ружьем. Таннер был именно таким мужчиной, от знакомства с которым хотел уберечь ее папа: беспринципный человек, которому нельзя доверять.

Эбби окинула молодого человека ледяным взглядом.

— Как я и думала, у вас нет никаких доказательств.

— У меня есть письмо вашего отца, адресованное вашему деду.

Эбби вмиг забыла о своем гневе:

— Письмо моего папы? К моему деду?

Из кармана дождевика Таннер вынул помятый конверт. Еще не притронувшись рукой к письму, Эбби уже знала, что все, сказанное Таннером, — правда. Она даже издали узнала аккуратный почерк папы с сильным нажимом. Значит, он, действительно, скрывал правду от нее.

Эбби пробежала коротенькое письмо глазами и дрожащей рукой вернула его Таннеру. У нее есть дедушка! Но теперь, сразу после смерти отца, она не могла насладиться чувством обретения близкого человека вполне.

— А почему он только теперь стал меня разыскивать? — с вызовом спросила она Таннера. — Где он пропадал последние двадцать с лишним лет?

Таннер сложил письмо и вложил его в конверт. Блеснула молния. Мак тревожно заржал, но Таннер не обратил на это внимания. Он не спускал глаз с девушки.

— Он не хотел, чтобы его единственная дочь, ваша мать, вышла замуж за нищего школьного учителя. Очевидно, отцы с пристрастием относятся к тем, кого выбирают их дочери, — с иронией заметил он. — Когда, презрев запрет отца, она вышла замуж, он пришел в бешенство. А к тому времени, когда он был готов простить и смириться, ваши родители отбыли в неизвестном направлении. Как он ни старался, он и следа их не нашел. И Виллард Хоган оставил поиски, пока не получил это письмо.

— Когда вы говорите, что он пришел в ярость, означает ли это, что дедушка отрекся от мамы и лишил ее наследства?

Таннер пожал плечами:

— Я не знаю, что произошло между ними, Эбби. Меня там не было. Но, даже если он совершил это тогда, он сокрушается о содеянном сейчас. И он хочет, чтобы вы согласились жить с ним в Чикаго.

Чикаго. Так вот почему Таннер несколько раз упомянул в разговоре этот город. Хотя у Эбби не было причин не доверять Таннеру, она чувствовала, что ее предали. Ее предали и надули. Облапошили. Собрав остатки былой гордости, Эбби вызывающе взглянула на собеседника.

— Полагаю, что вы теряете время, ожидая, что я поеду с вами в Чикаго на том лишь основании, что это вздумалось Вилларду Хогану. Я еду в Орегон и не собираюсь менять своего намерения. Я отправляюсь туда, чтобы получить свой надел земли. Разница заключается лишь в том, что теперь я буду претендовать на землю в паре с мужем, а не с отцом.

Выслушав это заявление, Таннер сдвинул брови, но это ничуть не напугало девушку.

— Путь на Запад становится все тяжелее и тяжелее, — предупредил ее Таннер. — Но даже если вы — целой и невредимой — доберетесь до Орегона, вы будете не более чем жена бедного священника. А в Чикаго вы стали бы принадлежать к сливкам общества. Кроме того… там вам бы удалось опубликовать книгу, — расчетливо добавил он.

Эбби вскипела:

— Не надейтесь использовать это как приманку, у вас ничего не выйдет. У меня нет намерения возвращаться в Чикаго, и вам следует расстаться с надеждой на вознаграждение, если таковое было вам предложено. Я стану женой Декстера Харрисона, и мы вдвоем возведем прекрасную церковь и построим отличную школу в Орегоне.

Как бы подчеркивая ее слова, молния перерезала небо пополам, а раскат грома, казалось, расколол надвое землю. Таннер резко свистнул, и тотчас перед ним вырос конь, кося от страха глазами. Первые капли дождя упали с неба, и Эбби потуже закуталась в шаль. Весь ее гнев пропал, и она направилась в сторону, фургонов. Если как можно скорее она не найдет убежища, она промокнет до нитки, а ей не хотелось ослабнуть, заболеть и стать возможной жертвой страшного бича переселенцев — холеры.

Но не успела Эбби и шагу ступить, как над ними разверзлись небеса.

— Сукин сын! — услышала она традиционное ругательство Таннера и ржанье Мака. — Спокойно, Мак, спокойно. — Потом он позвал девушку: — Эбби, поди сюда.

Эбби ни за что не согласилась бы это сделать. На похоронах отца она была без шляпы, и дождь быстро намочил ей волосы. Шаль была плохой защитой, и лучшая ситцевая юбка намокла и мешала Эбби идти. Дождь и ветер били ей в глаза, туманили взор, а земля под ногами превращалась в склизкое месиво. Девушка споткнулась и едва не упала плашмя в грязь. В голове у Эбби крутилась только одна мысль: хочу домой. Но дома у нее уже не было. Ни дома, ни семьи.

Девушка всхлипнула, потом еще и еще раз. И вот она уже рыдала, даже не пытаясь сдерживаться. Слезы и отчаяние душили ее. Это несправедливо, мысленно взывала она, а дождь лил и лил, холодный и безразличный.

Эбби приподняла юбки, чтобы они не мешали, и приготовилась бежать и разыскивать свой фургон. Неожиданно чья-то сильная рука сжала ее плечо.

— Поехали со мной! — приказал Таннер. Слова его едва не потонули в реве бури.

— Нет! — Эбби вырвалась из его рук, но опять едва не растянулась на скользкой траве. Таннер не дал ей упасть, подхватил и, не церемонясь, водрузил ее перед собой на спину Мака.

— А! А! Отпустите меня! — закричала Эбби от боли, когда лука седла вонзилась ей в спину.

— Успокойтесь, а то из-за вас лошадь споткнется, — прорычал Таннер. Мак скользил копытами по грязи, стараясь нащупать твердую почву под ногами.

Боясь упасть и боясь нанести травму второй лошади, Эбби притихла. Макнайт успокоил бедное животное. Когда Мак перестал нервничать и обрел равновесие, Таннер усадил Эбби поудобнее, укрыл девушку своим дождевиком, обнял ее за талию и пустил лошадь вперед.

От соседства с молодым человеком Эбби кидало то в жар, то в холод. Она отерла лицо, но совершенно напрасно: ливень сплошной стеной воды отделял их от остального мира. Видимость была в пределах полушага. Эбби совершенно перестала ориентироваться. Интересно, где фургоны: прямо или чуть левее? Но Таннер, казалось, ориентировался безошибочно. Управляя Маком, он слегка касался ее спины плечами, а бедрами — ее ягодиц. Как он определил местоположение ее фургона, было выше ее понимания. Единственное, в чем она не сомневалась, так это в том, что, продлись их близость еще недолго, она бы совершила какой-нибудь необдуманный поступок.