3

Долгий-долгий день, пока «Леди Хэбертон» шла вниз к устью Темзы, оставил у Элизы самые скверные воспоминания. Дождь лил не переставая, и путешественники носу не могли высунуть из кают. За иллюминаторами виднелась лишь грязная вода, несущая всевозможный мусор, словно они плыли по сточной канаве, а не по самой большой реке Англии. И запах — боже, что за отвратительный запах!

— Господи всемилостивый, умоляю, избавь нас от этих… этих ароматов! — тихонько причитала Агнес, прижав молитвенник к своей обширной груди. Кузина сэра Ллойда жила на скудные средства, оставленные ей отцом, не слишком преуспевшим в жизни. Сэр Ллойд последние восемь лет не оставлял ее своими щедротами, и Агнес благословляла его имя. Для нее этот человек был непогрешим, и его распоряжения не подлежали обсуждению. Сердце старой девы сжималось от страха, когда она поднималась на корабль по шатким сходням, вонь сводила с ума, хотя она ни на минуту не отнимала от лица надушенный сиренью платочек, но Агнес только вполголоса бормотала себе под нос молитвы — жаловаться вслух она не осмеливалась.

Элизе, Агнес и Клотильде пришлось втроем делить каюту величиной едва ли в четверть роскошной спальни Элизы в Даймонд-Холле. На койках хватало мягких подушек и теплых одеял, но сами они были очень узкими и прикреплялись к стенам каюты. По краю каждой койки было сделано специальное ограждение из веревок, чтобы спящий ненароком не свалился во время качки. Багаж размещался у стены в пеньковых сетках, а все прочие предметы в каюте — кувшин для воды, таз для умывания, ночные горшки — были надежно закреплены в особых держателях из тикового дерева. Посреди потолка висел на крюке медный фонарь, и по бокам от него в потолок были вделаны две стеклянные призмы, пропускавшие в каюту дневной свет с палубы. Впрочем, из-за дождя этого света, было не слишком много.

— Распаковать вещи, мисс Элиза? — бодро спросила Клотильда.

«Благодарение небесам, что Клотильда здесь», — подумала Элиза, признательно улыбаясь своей расторопной горничной. Ее здравый смысл и кипучая энергия действовали на Элизу как глоток свежего воздуха и поневоле внушали мысль, что все со временем образуется.

— Да, распакуй, только не все, — отозвалась она. — Достань ночные сорочки и несколько повседневных платьев. Ах да, еще мой альбом и карандаши. Я сделаю пару набросков, когда прояснится.

Но солнце за весь день так ни разу и не проглянуло. Ленч путешественники ели в своих каютах, а обедали в тесной капитанской столовой. Обри дулся на весь белый свет, а Роберт, судя по выражению его лица, был уже по горло сыт его капризами. Стремясь сохранить мир за столом, Элиза велела Роберту сесть с Клотильдой и усадила Агнес возле капитана, надеясь, что тот сумеет развлечь свою соседку. Сама она опустилась на стул рядом с Обри.

— Как тебе понравилась твоя каюта? — спросила она мальчика. — Наша мне показалась совсем маленькой, но очень уютной. Там все так ловко устроено.

— Слишком мало места, — буркнул Обри, недовольно выпятив нижнюю губу, — и всюду воняет.

— Завтра наш корабль выйдет в открытое море. Там воздух совсем другой — чистый, бодрящий.

Обри, упорно не поднимая глаз, возил вилкой спаржу по тарелке.

— Я собираюсь завтра порисовать. Мы будем проходить мимо Дувра днем? — спросила Элиза капитана.

— Так точно, мисс, — отозвался тот. — Меловые утесы останутся у нас по правому борту. Великолепное зрелище, скажу я вам.

Обри, с прежним угрюмым выражением на лице, покосился на капитана и спросил:

— А что, они и правда из мела?

— Правда. Ты сам увидишь — они белые-белые и сверкают, как сахарные, — тут же ответила Элиза. — Так я читала, — добавила она, нерешительно взглянув на капитана.

— Все правильно, мисс, — успокоил он ее. — Они такие белые, что вы глазам своим не поверите.

— Может быть, ты тоже попробуешь их нарисовать? — снова обратилась Элиза к Обри. — Я запаслась бумагой и карандашами, можешь брать какие захочешь.

— Только не в этом кресле, — отрезал мальчик и снова начал ковырять свою спаржу.

— Обри!.. — воскликнула Агнес. Она подалась вперед и устремила на своего подопечного негодующий взгляд. — Разве ты забыл, что сказал твой отец? Каждый день ты должен совершать моцион на палубе. Роберт будет тебя возить…

— Нет! Ни за что! — Обри яростно стукнул вилкой по тарелке, спаржа и морковь разлетелись по столу. — В кресле на колесиках — ни за что! — крикнул он. Лицо его побагровело, в глазах блеснули слезы.

Элиза ненавидела сцены. У нее в таких случаях всегда начинало бешено стучать сердце, а дыхание опасно учащалось. Но сейчас кто-то должен был вмешаться. Агнес явно намеревалась соблюдать указания сэра Ллойда с таким рвением, словно они были начертаны вместе с десятью заповедями на скрижалях, которые Моисей принес с горы Синай, а Обри, конечно, собирался воевать с ней не менее яростно, чем дома с отцом. И именно ей, Элизе, придется выступить в роли миротворца, больше некому.

— В море обычно сильно качает, — осторожно начала она. — Кресло на колесиках может оказаться небезопасным. Не правда ли, капитан?

Капитан, при вспышке Обри опасливо отодвинувшийся от стола вместе со своим стулом, с облегчением повернулся к ней.

— Конечно, при большой волне могут возникнуть проблемы, — подтвердил он.

— Вот видите! — обрадовалась Элиза и продолжала, глядя попеременно то на рассерженного мальчика, то на преисполненную праведного негодования Агнес: — Я думаю, будет гораздо безопаснее, если Роберт вынесет… если он поможет Обри подняться на палубу и устроит его там в обычном, надежно закрепленном кресле. Тогда и желание дяди Ллойда будет выполнено, и Обри останется доволен. Ты согласен, Обри?

— Я хочу вернуться в каюту! — заявил мальчик, пропуская ее слова мимо ушей. — Немедленно! — добавил он, свирепо глядя на Роберта.

Так, под знаком взаимного недовольства и раздражения, закончился этот день. Некоторое время спустя, лежа в непривычной кровати, Элиза пообещала себе, что завтра все пойдет по-другому. Она постарается держать Агнес подальше от Обри и уберет с глаз долой злополучное кресло на колесиках. И почему, ради всего святого, дядя Ллойд вообразил, будто эта суетливая старая дева — подходящая компания для десятилетнего ребенка?

Сон потихоньку подкрался к девушке, смежил ей веки, и все мысли о маленьком кузене в о родных уплыли прочь. Элизе снился высокий, сильный мужчина, он обнимал ее и склонялся к ее лицу, чтобы поцеловать. И Элиза во сне нежно улыбалась в ответ и вставала на цыпочки, чтобы ответить на поцелуй.

— Твой рисунок не так уж плох. Ничуть не хуже моего, — заверила Элиза кузена.

— Чушь! Моя мазня яйца выеденного не стоит. — С возгласом досады Обри скомкал листок и отшвырнул его. Подхваченный крепким морским бризом, белый комочек вспорхнул над поручнем и канул в неспокойные воды Ла-Манша.

Справа по борту высились белые дуврские скалы. Завтра «Леди Хэбертон» придет к Нормандским островам и на одну ночь остановится на Гернси, в Сент-Питер-Порте. Путешествие только начиналось, но Элиза уже начинала сомневаться, сумеет ли она вытерпеть еще хотя бы один день рядом с Обри. Мальчик оказался невероятно вспыльчивым и раздражительным, он словно злился на весь свет, взрываясь по малейшему поводу, и от перепадов его настроения страдали все.

— Никто не может нарисовать шедевр, едва взяв в руки карандаш, — терпеливо произнесла Элиза, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Для этого нужно много практиковаться.

— А я не хочу практиковаться! — крикнул Обри. Неожиданно он поставил обе ноги на пол и, прежде чем Элиза успела ему помешать, рывком поднялся из шезлонга, куда этим утром усадил его Роберт. В следующий миг, издав крик боли, он рухнул на палубу.

— Обри! Обри! — В мгновение ока Элиза оказалась на коленях рядом с ним. — С тобой все в порядке? Скажи мне, дорогой, пожалуйста, скажи мне что-нибудь!

К ее крайнему изумлению, мальчик прижался к ней и разразился слезами. Исчез ужасный маленький тиран, отравлявший всем жизнь еще несколько минут назад. Всего лишь испуганный ребенок, страдающий, измученный, рыдал сейчас в ее объятиях. Элиза помогла ему сесть и нежно коснулась губами его спутанных темных кудрей.

— Тихо, тихо, мой хороший! Все будет в порядке, вот увидишь.

— Нет, — потряс головой Обри. — Со мной никогда не будет все в порядке. Я останусь калекой. Калекой! Я никогда не смогу ходить, ездить верхом, ничего не смогу!

— Это не так, Обри. Ты сможешь делать множество вещей, только ты должен дать себе больше времени и как следует постараться.

— Но я не могу, не могу! — всхлипывал он.

— Можешь! — твердо сказала Элиза, знаком отсылая прочь встревоженного Роберта, появившегося на палубе. — Любое занятие требует практики. Много, много часов практики.

— Я же не о рисовании говорю, — жалобно протянул Обри, отстраняясь от нее и вытирая глаза рукавом. — Рисование — это для девчонок и маменькиных сынков, а я хочу быть таким, как прежде. Хочу ходить, бегать… — Он снова разразился безудержными рыданиями, но на этот раз Элиза молчала и только поглаживала его по плечу. Да и что она могла сказать, как утешить его? Все ее уверения были лишь пустыми словами, она выдавала желаемое за действительное, а на самом-то деле откуда ей было знать, сможет ли он когда-нибудь стать прежним?

Эту поездку вместе с Обри Элиза задумала, только чтобы убежать от Майкла. Обри и его несчастье послужили ей лишь предлогом, но теперь она видела все в ином свете. Дела Обри обстояли куда хуже ее собственных, а что касается Майкла… Майкл по-прежнему вселял в Элизу трепет, однако она начинала понемногу верить, что он в самом деле любит ее. Возможно, рассуждала она, свадьба с Майклом — не такое уж страшное событие, как ей казалось, и они сумеют быть счастливыми. Но теперь между ней и этим моментом неожиданно встал Обри, в обществе которого ей предстояло прожить еще целых шесть месяцев.

— Послушай меня, Обри Хэбертон! — решительно сказала Элиза. — Давай заключим с тобой договор. Ты будешь моей сиделкой, а я — твоей. — Она вытерла мокрые щеки мальчика своим кружевным платочком. — Каждый день — скажем, в течение часа — я буду полностью руководить твоими действиями, а в течение следующего часа ты будешь полностью руководить мною.

— Что… что ты имеешь в виду? — заикаясь от слез, спросил он.

— Я имею в виду, что каждый из нас будет по часу в день заставлять другого делать что-то для укрепления его здоровья.

Обри перестал плакать и на несколько мгновений задумался.

— А с тобой что? — недоверчиво спросил он. — Ты не выглядишь больной.

В самом деле, что? Элиза так часто забывала об этой стороне своей жизни.

— У меня болезнь, которая называется астма, — объяснила она. — В твоем возрасте мне было гораздо хуже, чем сейчас. Но доктор до сих пор советует мне беречься и не перенапрягаться. Мне вредно дышать слишком глубоко.

— Почему?

Элиза пожала плечами:

— У меня с самого рождения плохо работают легкие. Когда я была моложе, они порой совсем отказывали, я тогда теряла сознание и синела.

— Синела? — недоверчиво переспросил Обри.

— Ну, по крайней мере, так мне рассказывали Леклер и Перри.

— И сейчас с тобой тоже может такое случиться? — В голосе Обри звучало такое любопытство, почти надежда, что Элиза улыбнулась.

— Не думаю. Вообще-то настоящих приступов со мной не было… года четыре, по-моему. Ну так что, заключим мы с тобой договор? — вернулась она к прежней теме.

Обри испустил тяжелый вздох, но выглядел он при этом значительно веселее, чем раньше.

— Пожалуй, да, — согласился он. — Все равно больше делать нечего. Но только на час!

С помощью Элизы Обри кое-как удалось снова занять свое место в шезлонге, и вовремя — с нижней палубы появилась Агнес, пыхтя и отдуваясь после восхождения по короткому, но крутому трапу.

— Обри должен принять лекарство, — важно объявила она, выуживая из кармана коричневый пузырек. — И ему пора отдохнуть.

Элиза предостерегающе сжала руку Обри, предупреждая новую вспышку.

— Дай мне, Агнес, я прослежу, чтобы он его принял. У нас сейчас… урок географий, — на ходу придумала она, молясь про себя, чтобы между этими двоими опять не разгорелась ссора. К ее величайшему облегчению, Агнес без возражений отдала ей пузырек. Корабль слегка качнуло, и бедная женщина мертвой хваткой вцепилась в поручень.

— О, дорогая моя, — простонала она, — мне что-то нехорошо, право, нехорошо.

Ее лицо действительно покрывала зеленоватая бледность, взгляд блуждал, и Элиза поспешно махнула Роберту, чтобы он увел женщину в каюту. «Бедная Агнес, — подумала Элиза, — должно быть, у нее mal de mer1». Впрочем, все ее сочувствие испарилось при звуках звонкого мальчишеского смеха.

— У нее морская болезнь! — ликовал Обри. — Вот это повезло! Она не сможет больше мной командовать.

Элиза с трудом подавила смешок. Конечно, радоваться тут было нечему, но суетливость Агнес и ей действовала на нервы. Так что Обри прав, им действительно повезло.

Откашлявшись, Элиза строго произнесла:

— Она, может быть, и не будет тобой командовать, но я собираюсь делать это весь следующий час.

На следующий день, когда солнце на западе уже коснулось морской глади, «Леди Хэбертон» причалила в гавани Сент-Питер-Порт на острове Гернси. Гернси — один из Нормандских островов, это еще английская земля, но Англию отсюда уже не видно. Она осталась далеко за кормой, и всю вторую половину дня путешественники могли наблюдать слева по борту побережье Франции. Когда же Элиза разглядывала сам городок, раскинувшийся в глубине бухты, он тоже показался ей каким-то чужеземным. «Это уже скорее Франция, чем Англия», — решила она.

— Ты перестала задерживать дыхание! — Укоризненный голос Обри оторвал ее от созерцания живописных беленых домиков с черепичными крышами и крутых, вымощенных булыжником улочек. — Сейчас я тобой занимаюсь. Забыла?

— Разве твой час еще не прошел? — с надеждой спросила Элиза.

Обри отнесся к ее предложению гораздо серьезнее, чем она ожидала. В эти два дня он упорно старался выполнять все задания, которые она ему давала: сосчитать столбики палубного ограждения, указывая на них пальцами ног, спеть песенку, стараясь отбивать такт больной ногой. Он почти без возражений позволил ей осмотреть поврежденную лодыжку и отвечал на все вопросы Элизы: где сильнее болит, где нарушена чувствительность, где не нарушена. Но сегодня, когда ее час кончился и начался его, ей показалось, что он заставлял ее петь, делать вдохи и выдохи, задерживать дыхание гораздо дольше шестидесяти секунд. Пару раз у нее даже начинала кружиться голова.

— Еще разок, — потребовал Обри. — Дай мне сосчитать, как долго ты можешь задерживать дыхание, и на этом закончим.

Элиза покорно сделала глубокий вдох и постаралась задержать воздух в легких, пока Обри медленно, размеренно считал вслух. На счет «тридцать» она ощутила желание прекратить все это. На счет «сорок» она страдальчески закатила глаза, а Обри начал хихикать, но тем не менее продолжал считать. Наконец на счет «пятьдесят» воздух с шумом вырвался из ее груди.

— Хватит! Хватит! — задыхаясь, взмолилась она. — Больше пятидесяти я не могу, я уверена. Обри ухмыльнулся.

— Ты сегодня была молодцом, Элиза. Если ты будешь трудиться как следует и практиковаться каждый день, — важно заявил он, в точности повторяя ее собственные слова, — тебе обязательно станет лучше. Держу пари, твои легкие будут становиться все сильнее и здоровее.

Это прозвучало так логично, что Элиза почти поверила. А может быть, с надеждой подумала она, сказанное будет справедливо и в отношении Обри. Если он будет так же упорно делать свои упражнения, он сможет нести кольца на ее свадьбе. Но пока слишком рано заговаривать об этом. Пока…

Роберт унес Обри в каюту переодеваться к обеду. Сегодня вечером они будут обедать на берегу — в последний раз перед долгим плаванием. Элиза послала пришедшую за ней Клотильду помочь Роберту, сказав, что хочет немножко посидеть одна в тишине и покое. Она подметила взгляды, которые Клотильда бросала на Роберта, и не прочь была сыграть роль Купидона. Кроме того, воздух был так чист и свеж, а вечернее небо так дивно расцвечено всеми оттенками лилового и розового, словно некий небесный живописец смелой рукой наносил на него мазки краски. «Видит ли сейчас Майкл такой же прекрасный закат?» — невольно спросила она себя.

В следующий момент какой-то незнакомый корабль, вошедший в гавань следом за «Леди Хэбертон», отвлек ее взгляд от неба, а мысли — от Майкла. Судно быстро замедляло ход, но все же так сильно стукнулось бортом о дощатый причал, что Элиза испугалась неминуемого крушения. Впрочем, судно лишь закачалось, но очень скоро выровнялось, вернее, его выровнял штурман, чья мощная фигура виднелась у штурвала. Вот уже паруса поползли вниз и якорь с шумом плюхнулся в воду, а Элиза никак не могла отвести глаз от корабля и штурмана, представлявших собой самое колоритное зрелище, которое она когда-либо видела. Корабль был из очень темного дерева, а вдоль борта тянулся ряд круглых пушечных портов, выкрашенных красным. Спереди — на носу, так, кажется, следовало говорить — красовалась весьма откровенная деревянная скульптура, изображавшая нагую женщину. И хотя огромная деревянная змея, обвивая тело женщины, скрывала наиболее интимные его части, Элизе казалось, что эта змея делала скульптуру еще более непристойной.

А великан у штурвала!.. У Элизы никак не получалось перестать глазеть на него, хотя такое поведение было верхом неприличия. Она никогда прежде не видела негра, а это, несомненно, был негр, настоящий негр с Африканского континента. И он был великолепен! Высоченный, могучие руки толщиной чуть ли не с дерево, шапка коротких курчавых волос, обрамляющая темное лицо. По вантам чужого корабля, как и на «Леди Хэбертон», сновали и другие матросы, но человек у штурвала полностью завладел вниманием Элизы.

— Мисс Элиза! Пожалуйста, пойдемте вниз, — раздался голос Клотильды. Ей пришлось ущипнуть хозяйку за руку, чтобы та наконец очнулась от своего завороженного созерцания. — Капитан говорит, вам не следует оставаться на палубе одной. Только не в порту. Этот Сент-Питер-Порт — опасный городишко. Чего и ждать, если все эти корабли приходят, уходят… Боже милостивый! — взвизгнула она. — Вы только посмотрите на него!

Как раз в этот момент чернокожий мужчина повернулся в их сторону и пристально посмотрел на них через небольшое пространство, разделявшее оба корабля. Клотильда и Элиза невольно отшатнулись. Тот человек не мог представлять для них никакой угрозы, но Элиза не протестовала, когда Клотильда торопливо потащила ее через узкий люк вниз по трапу к их каюте.

На соседнем корабле Киприан Дэйр каждым нервом ощущал близость «Леди Хэбертон». Его первый помощник, закрепив штурвал, подошел к нему. Заслышав тяжелые шаги Ксавье, Киприан вскинул глаза.

— Мне это не нравится, — проворчал Ксавье. — Мы не должны захватывать мальчика здесь. Нас здесь слишком хорошо знают.

— Ну и что? — отмахнулся Киприан. Тревога Ксавье его нисколько не трогала. — Как только Хэбертон получит мое письмо, он будет знать, кто похитил его сына.

Слова капитана не успокоили Ксавье, судя по угрюмо опущенным уголкам его рта.

— Мне не по душе твой план, Киприан, — сказал он. — Не в твоих привычках обижать детей.