— Ты… ты… — прошипела девушка, слишком взволнованная и измученная, чтобы собраться с мыслями и найти подобающие случаю слова. — Ты дурной человек!..

Неуместные слезы жгли глаза. Конечно, он дурной, порочный человек, он не имеет даже понятия о приличиях!

Однако при всем при том Розалинда не ощущала праведного гнева. Напротив, ее переполняли и повергали а смятение противоборствующие, странные, томительные желания.

— Зачем ты это сделал? — всхлипнула она, утирая слезы тыльной стороной ладони.

Черный Меч повернулся на бок и оперся на локоть.

— Но ведь это самое нормальное дело для мужчины — целовать свою жену, — спокойно ответил он, но лицо его стало серьезным, а взгляд — настороженным.

— Я не жена тебе, — заявила Розалинда, чувствуя себя крайне неуютно.

— Ты дала обет по своей воде, — возразил Черный Меч. — Это же ты настаивала на обручении.

— Тебе известно, что меня заставило! — воскликнула Розалинда.

Пугливо оглянувшись в ту сторону, куда удалился Клив в поисках подходящего места для сна, она понизила голос:

— Ты выгадал не меньше, чем я.

— А теперь выгадаю еще больше. — С этими словами Черный Меч сел, обхватив руками согнутые колени. — Ты сейчас отвергаешь меня — ну что ж, воля твоя. И все равно в конце, концов тебе придется признать правду.

— Если ты расскажешь отцу, я заявлю, что все это ложь, — предупредила Розалинда, у которой сердце уходило в пятки при одной лишь мысли, что до отца дойдет хотя бы слух о ее приключениях. — Он поверит мне, а не тебе.

Брови Черного Меча высокомерно поднялись.

— Мои слова достаточно просто проверить. От Стенвуда до Данмоу не больше дня пути верхом.

У Розалинды больше не осталось сил, чтобы выслушивать все это дальше: в словах Черного Меча было слишком много правды, и какой ужасной правды! Страдальчески вскрикнув, она отвернулась от него и стремглав бросилась в лес. Ветки цеплялись за платье и за разметавшиеся волосы — Розалинда не замечала ничего. Ей надо было скрыться от Черного Меча, и не имело значения, куда кинуться и долго ли придется бежать, — лишь бы оказаться дальше, как можно дальше от него.

Когда Розалинда наконец остановилась, она едва переводила дух. Привалившись к замшелому старому дубу, она медленно и бессильно соскользнула вдоль могучего ствола и, пригорюнившись, села среди сплетения корней.

Зачем, ну зачем он так целовал ее, терзалась Розалиида, и слезы снова набегали на глаза. И почему, почему она позволила целовать себя?

А самое ужасное — она ведь не просто позволила, чтобы он ее целовал. Нет, ее прегрешение куда тяжелей. Невольно застонав, Розалинда даже зажмурилась от досады и оперлась спиной на мощный ствол. Как бы ни хотелось ей возложить всю вину за случившееся на ненавистного разбойника, она-то знала, что сама по доброй воле приняла поцелуй и ответила на него. Как видно, она просто устала от постоянного напряжения, от необходимости все время быть начеку — вот он и не преминул этим воспользоваться, одурачив ее своим обманчиво-пристойным поведением. Вот так и получилось, что она встала на его сторону против Клива. И эти башмаки из кроличьих шкурок тоже понадобились ему лишь как предлог, чтобы подобраться к ней и воспользоваться своим искусством обольщения. Но ведь она-то могла дать ему отпор в ту минуту, когда его губы прикоснулись к ее губам. Вместо того чтобы принимать столь непристойные поцелуи, следовало бы немедленно отвергнуть его, не скрывая отвращения и омерзения.

Только она-то этих чувств не испытывала.

Осознав всю меру своего унижения, девушка залилась горючими слезами. Она ответила на поцелуй, она дала волю упоительно-острым ощущениям, которые разбудил в ней этот человек! О, какими же сказочно-прекрасными оказались эти ощущения! Восхитительными! Но ведь наверняка они греховны и постыдны! Сколько ни бей себя в грудь, от правды не убежишь. Да она и вообразить не могла, что обнаружит в себе столько глупости, необузданности и бесстыдства! Да, она согрешила и сознавала это — и тем не менее все ее существо еще трепетало при воспоминании об испытанном наслаждении. Розалинда подавила вздох и резко встряхнула головой, отказываясь принимать очевидное. Да, он искусный соблазнитель, но и она оказалась более чем усердной ученицей. Если Черный Меч и раньше не желал расставаться со смехотворной выдумкой насчет их предстоящего венчания, то что он возомнит теперь?

Краем рукава Розалинда вытерла слезы на глазах и на щеках. Что же теперь делать? — вопрошала она себя, свернувшись клубочком в просвете между корнями дуба. Как она осмелится взглянуть ему в лицо? Теперь и впрямь будет невозможно заставить его молчать об обручении. Розалинда снова заплакала и спрятала лицо в ладонях. Зачем она позволила ему еще больше закабалить себя?

Ко силы девушки были на исходе. Съежившись под плотным пологом ветвей старого дуба и стараясь отгородиться от резкого света нового дня, Розалинда перешагнула тот порог, что отделяет явь от забытья. Ее душа отвергала ужасную реальность жизни, и только сон обещал отдохновение.

Но и во сне ее преследовали ясные серые глаза и непреодолимое притяжение зовущих губ.

Когда Эрик нашел девушку, он невольно поддался очарованию картины, представшей его взору. Розалинда умчалась от него в слезах, охваченная гневом и ужасом: по ее мнению, она поцеловала убийцу, преступника, человека из простонародья! Он не сомневался, что воспитание и спокойная жизнь под защитой надежных стен замка никак не могли подготовить ее к подобным треволнениям. И наслаждение, которое она получила от поцелуя, наверняка не только удивило, но и устрашило ее.

Он тоже получил удовольствие, живо напомнил себе Эрик при виде уснувшей девушки. Он вовсе не хотел тогда отпускать ее, но подумал, что она слишком перепугана и надо дать ей время прийти в себя. Поэтому он позволил ей убежать и спокойно ждал. Деваться ей было некуда, и если она проведет немного времени в одиночестве, то, возможно, это пойдет ей на пользу. Да и самому Эрику тоже требовалось кое о чем поразмыслить, и, лежа на маленькой полянке и разглядывая небо в просветах ветвей, он решил, что заставит Розалинду выслушать правду. Если она увидит его в ином и лучшем свете, если узнает о его благородном происхождении, то, возможно, мысль о браке с ним уже не покажется ей столь ненавистной. Эрик был почти уверен, что она не стала бы долго противиться утехам брачного ложа. Сейчас, глядя на хрупкую фигурку, свернувшуюся калачиком в неприветливых объятиях корявых корней, Эрик поклялся во что бы то ни стало добиться доверия Розалинды. Образ лесной нимфы снова возник у него в голове. Розалинда выглядела такой нежной и уязвимой, но он-то знал, что она намного сильнее, чем кажется на вид. Эта девушка сумела спастись от разбойников и решительно отправилась за помощью. Находясь в таком отчаянном положении, она сумела найти в себе достаточно отваги, чтобы предъявить права на помощь незнакомца, который, по всей видимости, был способен на самые грязные преступления. И она пошла на столь страшный риск с единственной надеждой — заручиться его помощью, посулив хорошую награду.

Эрик покачал головой, любуясь сияющей волной волос цвета красного дерева, окутывающих шею и руки Розалинды. Кисть одной руки лежала поверх тяжелой темной пряди. Какая маленькая рука! И ножка тоже белая и мягкая. Как и все ее тело под этой бесформенной хламидой, которая на ней надета. Но его грудь помнит упругость ее грудей, и Эрику знакомы плавные крутые изгибы ее фигуры. Она вовсе не девочка-подросток, а женщина — взрослая и вполне созревшая для замужества.

При этой мысли Эрика кинуло в жар. По закону Розалинда уже замужем — за ним, и он готов исполнить свой обет. Наградив крепким словечком собственный неуемный пыл, он опустился на одно колено, чтобы взять Розалинду на руки. Он стерпел ее своенравную вспышку, но нельзя было допускать, чтобы она оставалась одна, без присмотра и защиты.

Розалинда проснулась не сразу. Ей чудилось, что она плывет, поднимается со своего холодного неудобного ложа и парит в теплой колыбели где-то над землей. В ее постели в Миллуорте тоже было тепло и спокойно. Но почему-то она знала, что это вовсе не старая знакомая кровать, а нечто другое: жаркое и несокрушимое. Розалинда пошевелилась и неохотно открыла глаза.

Сначала Розалинда подумала, что все еще спит. Эти глаза и эта улыбка грезились ей во сне. Потом она ощутила, что объятие горячих рук стало крепче, и поняла, что это не сон. Черный Меч бесцеремонно разгуливал по лесу с нею на руках, словно она какая-то ценная добыча, которую он только что украл!

— Отпусти меня, — потребовала возмущенная Розалинда, стряхивая остатки сна.

— Чуть погодя, — ответил Черный Меч с легкой улыбкой.

— Нет, сейчас же! — запротестовала Розалинда, прилагая отчаянные усилия, чтобы вырваться из стальных объятий. Она пинала его ногами, колотила по груди и по плечам, но добилась лишь того, что он крепче стиснул ее, хотя лицо у него слегка омрачилось.

— Ты не имеешь права так своевольничать! Убери руки, ты, мерзкий мужлан! Ты отвратительный… отвратительный…

Черный Меч внезапно разжал руки, и Розалинда, взвизгнув от мгновенного испуга, тут же уцепилась за его шею, чтобы не рухнуть на землю. Но он и сам подхватил девушку.

Какое-то мгновение Розалинда находилась лицом к лицу со своим недругом. Ее руки все еще обвивали его шею, а он, держа ее за талию, крепко прижимал девушку к себе, но так, что ее ноги не доставали до земли. Розалинда мгновенно осознала, что это куда более опасная позиция, нежели прежняя, и, как выяснялось, намного более волнующая. Их взгляды, встретясь, застыли в немом противоборстве. Но затем выражение его глаз изменилось. Они засверкали, как будто внутри зажегся огонь. И тогда он дал ей соскользнуть вниз вдоль литого тела.

— Я получил это право.

Голос звучал тихо и хрипло, и Розалинда поняла, что сейчас произойдет: он ее поцелует. Но этого единственного мгновения оказалось достаточно, чтобы она утратила всякое желание протестовать: последние остатки здравого смысла, равно как и простая осторожность, покинули ее. Суровое лицо мучительно медленно склонилось к ней, и, когда наконец их губы встретились, голова у Розалинды закружилась, сердце заколотилось часто-часто и кровь зашумела в ушах. Все вокруг поплыло, мир потерял устойчивость, и Розалинда прильнула к широкой груди Черного Меча, как к единственной надежной опоре, но этим лишь подлила масла в огонь: тот самый вихрь непостижимых чувств, которые ей так хотелось усмирить, вернулся с удесятеренной силой.

Его губы завладели ее губами с уверенностью, от которой перехватывало дыхание. Когда он по-хозяйски обвел языком ее губы, они раскрылись по доброй воле, не чиня преград завоевателю. Он манил и соблазнял ее колдовскими чарами уст, словно тот сладостный поцелуй, который еще не успел отойти в прошлое, был лишь предвестником грядущего. Он обещал, пророчил и дарил новое и более острое наслаждение, пока в душе Розалинды не замер последний протест.

Одной рукой Черный Меч сжал нежную округлость бедра Розалинды, и девушка тихо застонала. Но этот стон лишь сильнее разжег его страсть. Он все настойчивее утверждал свое господство, проникая языком в самую глубину рта, терзая Розалинду сладостной пыткой. Наконец он коснулся ее языка: ощущение было новым и пугающим, но все-таки что-то в ней безошибочно откликнулось на зов мужчины. Природа вложила в Розалинду знание любовного ритуала, древнего, как мир, и сейчас она черпала это знание из самого средоточия своей женской сути.

Когда Черный Меч отклонил назад ее голову, и поцеловал нежную шею, Розалинда беспомощно приникла к нему. Его настойчивые губы, отодвинув грубую ткань платья, устремились к ложбинке между грудей, и Розалинда содрогнулась от собственного возбуждения. И лишь в тот миг, когда он бесстыдно прижал ее к твердому бугру напрягшейся мужской плоти, глаза Розалинды открылись и к ней вернулось нечто вроде рассудка.

— Не надо, — прошептала она, хотя каждая ее частичка требовала, чтобы он продолжал.

— Нет, надо, — хрипло прошептал Черный Меч, и даже его дыхание, щекоча ухо, воспламеняло Розалинду. — Для нас нет иного пути.

Нет иного пути… Его слова звенели у нее в голове, когда Черный Меч опустил ее на траву, осыпая все более страстными поцелуями. Не было такой силы, которая остановила бы его, и не было сил остановиться самой. Еще одно мгновение Розалинда пыталась Превозмочь овладевшую ею всепоглощающую истому. Она напомнила себе, что идет навстречу греху: ведь, несмотря на языческий ритуал, связавший их, они не женаты по-настоящему.

Но само тело уже предало рассудок. Такое высокое наслаждение, этот рай на земле не могли быть грехом. Рука Черного Меча нашла ее грудь, и жалкая тень сомнения развеялась, как дым. Пока пылающие губы одурманивали Розалинду хмелем восторга и безумством разгоревшегося вожделения, сильные мужские руки начали творить чудеса с ее телом. Они проникали туда, где ее никто и никогда не касался, где даже она сама не осмеливалась дотронуться до себя. И это не было случайным прикосновением — Черный Меч знал что делал. Одна рука легла на ее грудь, ритмично поглаживая и без того напрягшийся сосок. Развернув Розалинду так, что она оказалась сверху его, другой рукой он дерзко ласкал ее бедра, и от скольжения его ладоней Розалинду захлестнула волна счастливого изумления.

Она никогда не испытывала ничего подобного. Ей было жарко, и в то же время ее сотрясал озноб. Она чувствовала, что происходящее с ней естественно и правильно… очень правильно, но все же некий назойливый голос твердил, что это безнравственно и запретно. Розалинда понимала, что должна воспротивиться сокрушительному соблазну, и не могла. Не могла.

Теперь он снова ласкал ее, всей тяжестью своего тела придавив Розалинду к земле, — и она задохнулась в порыве исступленного восторга. Его руки стягивали с нее платье, срывая пояс и распуская шнуровку на талии. И все это время Черный Меч не прерывал поцелуя, играя на самых тайных струнах тела и души и пробуждая в ней такие чувства, о самом существовании которых Розалинда и понятия не имела. Она тонула в сияющем потоке страсти. Эрик только тогда ненадолго отпустил ее, когда сбросил с нее платье и спустил с плеч полотняную сорочку.

Потрясенная накалом чувств, которые вызывал в ней этот человек, Розалинда смотрела, как он одним быстрым движением сорвал тунику и рубашку. За сапогами и длинными чулками-шоссами немедленно последовали штаны, и Черный Меч предстал перед взором Розалинды во всем великолепии обнаженного тела. И тут, словно в озарении, она осознала всю чудовищность того, что они делают.

— Нет…

Ее крик замер, не успев сорваться с губ. Как будто предвидя ее внезапное отрезвление, Черный Меч накрыл ее полуобнаженное тело своим. Гладкое и горячее, оно, казалось, отяжелело от переполнявшей его жажды обладания. Губы Эрика властно, почти исступленно впились в ее рот.

И мимолетный протест безмолвно погиб, не успев родиться. Руки Розалинды, не долее секунды упиравшиеся в твердую грудь, самозабвенно обвили шею Черного Меча. Их разделял только примятый клочок полотняной сорочки, сбившейся в комок у талии, обнажая грудь и бедра. Ее воля таяла под неумолимым натиском тяжелого мужского тела. Все, что было в ней женского, откликалось на его призыв. Даже ее мягкий живот послушно подался внутрь, уступая огневому напору твердой мужской плоти.

Потом Черный Меч раздвинул ее ноги, и Розалинда подчинилась.

— Стань моей женой, — услышала она у своих губ охрипший голос. — Будь моей, — шептал он, находя рукой потаенный треугольник завитков, чтобы затем скользнуть дальше, прикоснувшись к самому средоточию ее естества.

И мгновенно Розалинду охватило возбуждение, — так молния, ударив в сухое дерево, разом превращает его в костер. Горячие и влажные, его пальцы играли ее телом, порождая самые ошеломляющие чувственные ощущения. У Розалинды перехватывало дыхание, она чуть ли не корчилась от немыслимо острого наслаждения, и она мучительно жаждала продлить его. Затем место руки заняла «жаркая, стремящаяся внутрь плоть, и Розалинда выгнулась навстречу в безотчетной мольбе.

— Черный Меч… — воззвала она, потянувшись к нему, снедаемая тоской по его сводящему с ума поцелую. — Черный Меч!..

— Эрик, — прошептал он тогда. — Меня зовут Эрик.

— Эрик, — выдохнула Розалинда, потому что он продвинулся чуть дальше вглубь, наполняя ее огнем, восторгом и какой-то первобытной силой.

— Ты жена Эрика из Уиклиффа. — Его зубы покусывали нижнюю губу Розалинды, отказываясь подарить ей такой жгучий поцелуй, о котором она молила. — Повтори, — почти задохнувшись, потребовал он, ритмичными движениями бедер доводя Розалинду до умопомрачения. — Ты жена Эрика…

— Я твоя жена, — прошептала Розалинда срывающимся от страсти голосом. — Я…

И наконец с глухим стоном он обрушил на нее всю свою тяжесть. Их губы встретились в жадном порыве; его широкая грудь и плоский живот вдавили ее в мягкую, заросшую травой землю — и вся длина и сила его мужского жезла с непогрешимой точностью ворвались в ее лоно.

Розалинда хотела закричать, отпрянуть в страхе, ощутив, как что-то внутри нее болезненно разрывается. Когда он достиг барьера ее девственности и проник дальше, дурман страсти рассеялся, и Розалинде внезапно открылась ужасная реальность.

Но Эрик не позволил ей отодвинуться и не прервал поцелуя. Как ни старалась она высвободиться, он крепко прижимал ее к земле. Розалинда всхлипнула, но, казалось, он вдохнул в себя весь ее страх и всю боль, вложив в поцелуй еще больше огня и устремленности.

Но теперь губы Эрика, по-прежнему требовательные и жадные, источали еще и нежность — и ждали ответа. И когда ее язык, потянувшись вперед, коснулся его языка, наградой Розалинде стала вспышка обновленной страсти. Розалинда ощущала внутри себя жар и давление чуждой плоти, но боль исчезла. И когда Эрик слегка шевельнул бедрами, она неожиданно вздохнула от удовольствия.

Он как будто ждал этого сигнала. Подняв голову и оторвавшись от губ Розалннды, он начал медленное ритмичное движение, прижимаясь бедрами к ее животу и отводя их вверх, с каждым разом проникая все глубже, то целиком заполняя ее собой, то почти отстраняясь от нее. По мере того как нарастал темп движений, Розалинда все выше взмывала на волнах чистейшего наслаждения.

Когда она взглянула в его затуманенные страстью глаза, в ней вспыхнул восторг от совершающегося чуда — ив безотчетном порыве Розалинда выгнулась дугой, полностью принимая его в теплые глубины женского естества и разжигая пыл Эрика безыскусным откликом на его умелую ласку. Их движения ускорились, и пламя взметнулось выше. Влажная, горячая, ослепительная вспышка едва ли не ослепила Розалинду, и она почти в панике отчаянно прижалась к Эрику. Потом, словно волна прибоя, накатила страсть, и Розалинда вскрикнула, не в силах удержать в себе восторг их слияния. Вновь и вновь ее сотрясал экстаз плоти, рождающийся в неистовом водовороте чувств. Она услышала сдавленный крик Эрика. Казалось, этот крик шел из самой глубины души, и Розалинда затрепетала. Но каковы бы ни были сейчас ее чувства, одного она не испытывала наверняка — страха. Она не боялась ничего.

Эрик содрогнулся, словно и его закружил тот же водоворот, а потом его тело всей тяжестью легло на нее — и она глубоко вздохнула.

Оба дышали с трудом. Нелепая мысль закралась в голову Розалинды. Сейчас, когда их сердца бьются в унисон, тела слиты воедино — ведь он так и не покинул ее лона, — когда им удается вздохнуть едва ли не ценой общих усилий — сейчас они уже не отдельные существа, но половинки единого целого. Он лежал сверху, словно поглотив ее собой, и хотя у Розалинды было такое ощущение, что ее вот-вот раздавит тяжесть массивного тела, ее это не беспокоило.

Потом Эрик сдвинулся вбок, соскользнув с ее влажного от пота тела. Розалинда чуть охнула от разочарования, но он тут же утешил ее пылким поцелуем и прижал к себе. Не размыкая объятий, с переплетенными ногами, они лежали в узорной тени деревьев. Розалинда ощущала полнейшее опустошение: тело, разум, чувства прошли через такие испытания, каких она и вообразить не могла. У нее не нашлось бы сил даже для того, чтобы подумать о чудесах, которые происходили с ней. И уж совсем не время было рассуждать о будущем. Розалинда просто отдыхала в жарких объятиях Эрика, прислушиваясь к ритмичному биению его сердца. Она и сама не могла бы объяснить, почему в звуке этих сильных размеренных ударов она обретала уверенность и покой. В последние дни на ее долю выпало достаточно потерь, горя и страха, чтобы хватило до конца дней. но здесь — здесь ей слышался звук жизни и надежды.

Розалинда вздохнула с легкой улыбкой и придвинулась поближе к нему. Она в безопасности. Розалинда знала это наверняка.

Потом она соскользнула в сон, предоставив заботы о своей безопасности человеку, который все еще бережно прижимал ее к себе.