– Не надо со мной сидеть. Вам нужно отдохнуть, – пробормотала она, гладя ей руку. – Доктор ведь сказал, что со мной все будет в порядке.
Графиня посмотрела на нее, и в глазах ее Люси увидела горе. И от этого ей стало еще тяжелее.
– Мне очень жаль, дитя, – прошептала Антония и покачала головой – медленно, словно она была слишком тяжелой для ее тонкой птичьей шейки. – Мне очень жаль.
– Я знаю, – сказала Люси. – Но теперь уже ничего не поделаешь. Зачем сидеть со мной? Зачем мучить себя? Этим горю не поможешь. Вам надо отдохнуть.
Антония сжала ей руку.
– За меня не переживай. Я еще немного посижу, еще немного…
Айвэн стоял в холле, глядя на широкую лестницу. Он только что прискакал. Он гнал как сумасшедший. Он был в бешенстве, когда получил ее письмо. Что ей делать у бабки в Дорсете?!
Но, ворвавшись в дом, он натолкнулся на врача и повивальную бабку. И вот теперь, опустошенный, окаменелый, он стоял перед широкой лестницей, а Люси была где-то там, наверху. Айвэн знал, что ей нужно его тепло. Но стоило ему только представить ее себе сломленной, раздавленной, как сказала повивальная бабка, ему становилось страшно. И он стоял, не двигаясь, хотя понимал, что должен подняться и прижать ее к своей груди. Но он не мог этого сделать. Колени его дрожали, он боялся упасть. Он был в холодном поту, как человек, которого ведут на эшафот.
«Да, впрочем, она меня и не впустит, – оправдывал себя Айвэн. – Пусть лучше ее успокаивает женщина. Только не бабка! Эта не знает, что такое тепло и ласка. Люси нужна ее мать. Почему же ее здесь нет?»
Внезапно внимание его привлекли чьи-то всхлипывания. Под лестницей сидел Дерек, племянник Люси. Вытирая глаза рукавом, мальчик в страхе смотрел на Айвэна.
– Тетя Люси… Она ведь не умрет?
Айвэн вздрогнул от ужаса, горя и презрения к самому себе.
– Мне сказали, что ей уже лучше, – пробормотал он.
Мальчик облегченно вздохнул, но тут же нахмурился.
– А… ребенок?
Неожиданная боль, такая острая, какой он никогда прежде не испытывал, пронзила Айвэна. Ребенок. Его ребенок. Их ребенок.
– Ребенок… не выжил.
Дерек медленно подошел к Айвэну. В слабом свете единственной непогашенной лампы он выглядел еще моложе своих лет. И в то же время старше и мудрее самого Айвэна.
Мальчик протянул ему руку, и Айвэн взял ее.
– Мне так ее жалко… – начал Дерек, но не договорил и расплакался. – Она всегда была так добра ко мне, так справедлива…
Айвэну показалось, что сердце его сейчас разорвется.
– Ко мне тоже, – с трудом произнес он и прижал плачущего мальчика к себе. – Она поправится, – пробормотал он в шелковистые волосы. – Так сказал доктор. Она совсем поправится, – добавил он, молясь, чтобы это действительно было так.
– Да, но… Когда такое было однажды с мамой, она долго плакала… и долго была грустной.
– Мы постараемся ей помочь, – сказал Айвэн.
Дерек шмыгнул носом и вытер глаза.
– Как?
Айвэн смотрел мимо мальчика на темную лестницу – туда, где была Люси. Его Люси.
– Я пока и сам не знаю, Дерек. Иди-ка ты спать. А я схожу к ней.
– А можно я с вами?
Айвэну очень хотелось сказать «да»: одному ему подниматься к Люси было страшно. Ему еще не приходилось успокаивать женщину, потерявшую ребенка. Да, собственно, он и не знал женщин, которые бы любили детей. Взять хотя бы его мать и бабку… Но Люси детей любит. И как бы ему ни было тяжело, он должен пойти к ней один.
– Ты завтра ее навестишь. А сейчас иди спать. Ты должен быть сильным, чтобы суметь поддержать ее.
Они вместе поднялись по лестнице – комната мальчика была рядом со спальней Люси. Когда дверь за Дереком закрылась, Айвэн понял, что дальше откладывать нельзя. Он посмотрел на узкую полоску света, вырывающуюся из-под двери спальни Люси, шумно вдохнул сквозь стиснутые зубы.
Когда Айвэн узнал, что она уехала из Хьютон-Мейнора, он был в бешенстве. Она не должна скрашивать одиночество его бабки. Он примчался сюда с намерением немедленно отвезти ее назад, в Сомерсет, в дом родителей, и строго-настрого приказать не уезжать никуда без его разрешения.
Но она потеряла ребенка…
Айвэн был оглушен, раздавлен. Он должен был почувствовать облегчение, но он его не чувствовал. Горевал ли он по потерянному ребенку или по своей жене, он и сам не знал. Да и знать не хотел.
Айвэн сделал еще один медленный вдох и попытался обуздать свои чувства. Он должен быть спокоен – ради нее. Ей нужны его спокойствие и его сила. Что же до будущего… С будущим они как-нибудь разберутся.
Люси видела во сне Айвэна. Он шептал ей что-то на ухо, он держал ее за руку. Только рука его была почему-то совсем маленькая. Не теплая и сильная, как у Айвэна, а холодная и хрупкая.
Люси пошевелилась – ей хотелось исправить этот сон, сделать его приятным и счастливым. Но тут послышался грозный голос Айвэна:
– Уходите! И не смейте приближаться к моей жене!
Маленькая рука крепче сжала ей пальцы, Люси вздрогнула и открыла глаза. Комната не сразу приобрела четкие очертания. Айвэн стоял у двери, сердито глядя на бабку, сидевшую возле ее кровати. Она все еще держала Люси за руку.
На одно мгновение Люси поддалась необъятной радости. Он здесь! Ей захотелось броситься к нему, прижаться к его груди и никогда больше не отпускать его… Но тут она почувствовала, как рука графини задрожала, и радость ее улетучилась. Люси оторвала взгляд от Айвэна и посмотрела на графиню.
Антония казалась старой и слабой, она была явно не способна противостоять яростному темпераменту Айвэна. Как, впрочем, и Люси. И все же Люси не могла позволить Айвэну растоптать единственного человека, который не бросил ее, который помог ей перенести этот ужас.
– Не надо, Айвэн, – с трудом выдавила она из себя. – Не надо. Пусть она останется. Она мне нужна.
Айвэн вздрогнул, словно она дала ему пощечину, и Люси пожалела, что причинила ему боль. Но она не хотела быть яблоком раздора между внуком и бабкой.
– Умоляю! Хоть раз… Ради меня… Забудьте о своей вражде!
Она закрыла глаза, и из-под ресниц ее покатились слезы. Ей казалось, что больше она сегодня не вынесет.
Антония сжала ее руку и отпустила.
– Я оставлю вас вдвоем, – сказала она дрогнувшим голосом. – Если я вам понадоблюсь, Люси, позвоните.
Графиня ушла, с трудом передвигая ноги и тяжело опираясь на трость. Поравнявшись с Айвэном, она задержалась.
– Я сожалею, – прошептала она. – Я очень сожалею.
И, не получив ответа, заковыляла прочь медленнее, чем обычно.
Люси все еще плакала – она больше не могла себя сдерживать. Айвэн подошел ближе, но не прикоснулся к ней. Он был в нерешительности.
– Как ты?
Люси только покачала головой: говорить она была не в состоянии.
– Я могу что-нибудь для тебя сделать?
«Обними меня, люби меня!» – хотела сказать она, но понимала, что это будет несправедливо. Он, конечно, прижмет ее к себе, потому что у него не будет другого выхода. Пребывать в объятиях Айвэна для нее – рай. Но сознание того, что для него это просто обязанность, хуже ада.
– Люси…
Он опустился на стул, на котором только что сидела графиня, и положил ладонь на ее руку, отчего она расплакалась еще горше.
– Прости, – прошептал он, наклоняясь над ней. – Прости, Люси, я должен был быть рядом.
Она вытерла глаза рукавом и постаралась сдержать всхлипывания.
– Ты не мог… ты не мог знать.
Он гладил ее по руке, а Люси молча смотрела на него. Таким растрепанным она его еще никогда не видела – темные кудри его были всклокочены, словно кто-то нарочно взъерошил их. Он был в одной рубашке – без воротничка и в расстегнутом жилете. Небритые щеки придавали ему особенно усталый вид; он казался страшно обеспокоенным.
Неужели переживает за ребенка? На мгновение надежда согрела сердце Люси. Но она безжалостно напомнила себе, что если он и беспокоится, то только о ней. Ребенок ему никогда не был нужен. А к ней он все-таки испытывал какие-то чувства; во всяком случае, зла он ей не желал.
Но Люси этого было мало. Она хотела, чтобы он горевал об их ребенке, чтобы он, как она, почувствовал всю тяжесть потери. Но она знала, что ничего подобного Айвэн не чувствует.
– Я устала, – с трудом произнесла Люси. – Я хочу спать.
Обессиленная, она отвернулась и закрыла глаза, призывая забытье. Что угодно, лишь бы не видеть страшной действительности!
24
Айвэн просидел у постели Люси всю ночь, до рассвета. Она лежала не двигаясь, и руки ее были холодны, но пульс бился ровно. Дышала она так тихо, что он даже несколько раз склонялся над ней, чтобы послушать, дышит ли она вообще.
И все это время Айвэн мучил себя воспоминаниями о жизни без нее. О долгих годах одиночества, когда никому до него не было дела. Больше он так жить не хотел.
Айвэн сознавал, что вряд ли Люси его любит – особенно после того, что произошло. Да ему это и не нужно. С него хватит и того, что она будет рядом, что она желает ему добра. В этом он не сомневался. А со временем, если повезет, может быть, она вновь ему поверит…
Конечно, придется делать уступки. Надо найти ей место в его жизни и в одном из его домов. Только бабке в этот дом вход будет заказан.
Айвэн сжал зубы. Он выберет один дом, и там будут жить только они. Как только Люси поправится, он увезет ее отсюда – подальше от грустных воспоминаний и от женщины, которая стала причиной всего этого ужаса!
Постепенно комната наполнилась светом, и Айвэну показалось, что щеки у Люси чуть-чуть порозовели, а руки немного потеплели. Айвэн смотрел на нее, на ее лицо, на темный полумесяц ресниц на щеке, на спутанные волосы на подушке и думал, что худшего мужа, чем он, не придумаешь. Он пренебрег ею, он был с ней жесток… Но он полон решимости исправиться. И сделать ее счастливой.
А что, если она опять захочет ребенка?
Мороз пробежал у него по коже. Не то чтобы он не хотел ребенка, что, кстати, нимало удивляло его самого. Он уже успел свыкнуться с мыслью о детях. Но его страшила сама возможность того, что Люси придется еще раз пройти через такое испытание, через такую боль… А ведь бывает, что женщины и умирают при родах!
Его передернуло. Нет, он не может позволить Люси так рисковать.
В дверь чуть слышно постучали, и Айвэн решил, что это служанка или Дерек. Но это опять была его проклятая бабка.
– Как она? – спросила графиня от двери, не отваживаясь войти в комнату.
Айвэн поднялся и подошел к ней.
– Кажется, ничего, вопреки вам, – горько сказал он. – Чем вы думали?! Разве можно было звать ее сюда в таком состоянии? Вы вообще способны хоть раз в жизни о ком-нибудь подумать?
Впервые за все эти годы она промолчала в ответ на его упрек, и Айвэн понял, что ему наконец удалось сделать ей больно. И, как ветер раздувает огонь, эта мысль подстегнула его злость.
– Это вы позвали ее сюда, и вот теперь она потеряла ребенка! А она так его ждала. А может, на самом деле вы вовсе и не хотели, чтобы я женился и подарил вам законного наследника? Вам просто было нужно еще кого-то заставить страдать. Так наслаждайтесь своими деяниями, мадам!
Он показал на кровать, на которой лежала Люси; рука его задрожала, и он сжал ее в кулак.
– Вы убили моего ребенка! Вы едва не убили мою жену! Довольны теперь? Да вы когда-нибудь насытитесь?
От этих последних слов Люси проснулась. Голова у нее еще была туманной и кружилась. Она не сразу вспомнила, что случилось, а когда вспомнила, горе вновь охватило ее.
Ребенок умер, и Айвэн винит в этом бабку.
– Нет! – едва слышно воскликнула Люси.
Айвэн услышал ее и обернулся. Он смотрел на нее с надеждой, и она вспомнила, как ждала его вчера ночью. И вот он здесь, но облегчения это ей не принесло…
– Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь принести?
Люси смотрела ему в глаза.
– Не вини никого, Айвэн. Умоляю. Графиня здесь ни при чем.
Он покачал головой:
– Не выгораживай ее, Люси. Ты ее плохо знаешь. Она не могла не понимать, что ты должна быть осторожной, и все-таки заставила тебя приехать. Она написала тебе – и ты приехала.
– Да, она мне писала. Но она меня не звала. Она была больна, и именно поэтому я приехала.
– А ей только того и надо было! – Айвэн выругался. – Не думай об этом, Люси. Поговорим, когда ты поправишься. А пока… – Он повернулся и холодно посмотрел на бабку, которая обеими руками тяжело опиралась на трость. – А пока держитесь отсюда подальше! – бросил он графине.
– Не надо, Айвэн! – умоляла Люси.
Но он ее не слушал. Он так яростно смотрел на бабку, что та попятилась. Старая, слабая женщина, над которой ему наконец удалось взять верх… Дверь закрылась, и Айвэн повернулся к Люси.
– Она не заслуживает того, чтобы ты о ней беспокоилась. Не думай о ней.
– Но, Айвэн…
– Все! – отрезал он, хмурясь. – Больше мы об этом говорить не будем. Ты больна, тебе надо поправляться.
Он вызвал прислугу, и в последующие часы у Люси не было возможности с ним поговорить. Ее вымыли, переодели в свежую ночную рубашку и причесали. Затем ей принесли завтрак, книги и газеты. Айвэн оставил ее на попечение горничной и в спальне появился только около двенадцати, вместе с доктором. И вместе с ним ушел.
Люси оставили одну со строгим наказом отдыхать, но грустные мысли не давали ей уснуть. Она смотрела на портреты бывших обитателей спальни, и ей становилось все хуже.
Это не ее дом, она чужая здесь. Ей не было предназначено стать графиней, а главное – ей не суждено было стать матерью… От этой мысли она начала беззвучно рыдать. У нее нет ребенка. У нее нет мужа. У нее нет никого…
Наконец Люси уснула, и ей приснился прекрасный сон. Ей снился маленький мальчик, которому исполнилось пять лет, а на руках она держала крошечную девочку. И она была счастлива.
Проснулась Люси с головной болью, не понимая, где находится. А вспомнив, почувствовала непреодолимую потребность встать и выйти.
Она села и опустила ноги на пол. Такой слабости Люси никогда еще не испытывала, но упрямо попыталась встать. Она накинула на плечи халат, затем медленно, на дрожащих ногах, с трудом добрела до двери.
К ее удивлению, за дверью она обнаружила Дерека. Он играл с котенком и, увидев ее, вскочил на ноги с радостной улыбкой на лице.
– Значит, тебе лучше? – с надеждой в голосе спросил он.
Люси заставила себя улыбнуться.
– Да, лучше. Но я еще слаба. Поможешь мне?
Он тут же обнял ее за талию, и Люси оперлась на его плечо.
– А где леди Уэсткотт?
– Она у себя. Лежит.
Именно этого Люси и опасалась.
– А Айвэн? – спросила она после короткого колебания.
Дерек нахмурился:
– Он ускакал на самом сильном и быстром гунтере – так сказал конюх. Только бы он его не загнал.
Люси прижала к себе голову мальчика.
– Он умеет обращаться с лошадьми, – прошептала она, пытаясь проглотить ком в горле. – Так что не беспокойся.
Когда они дошли до комнаты леди Уэсткотт, Люси попросила Дерека подождать в коридоре. Она постучала и, не дождавшись ответа, вошла. В комнате стоял полумрак – свечи не горели, а шторы были задернуты. Графиня едва угадывалась под одеялом. Она походила на саму смерть, и Люси в страхе поднесла руку к горлу.
– Леди Антония?
Графиня повернула к ней голову и, узнав Люси, попыталась сесть.
– Что ты здесь делаешь? Доктор сказал, ты должна лежать.
– Я беспокоилась о вас. И об Айвэне, – сказала Люси и, подойдя к кровати, осторожно опустилась на стул.
Антония откинулась на подушки.
– Обо мне не беспокойся, – пробормотала она. – Я уже стара, мне пора умирать. А что касается Айвэна… – Она помолчала, пытаясь побороть дрожь в голосе. – Ему, как всегда, поможет ненависть.
Люси долго молчала. Затем со вздохом сказала:
– Его можно понять. Это единственное, что поддерживало его всю жизнь.
Вдовствующая графиня отвернулась, и Люси думала, что она ей не ответит. Но она ошиблась.
– Я ни в чем его не виню, – чуть слышно произнесла старуха. – Но я не знаю, как исправить то, что я наделала. Как исправить причиненное мной зло? Слишком поздно, – закончила она почти шепотом.
– А вы попросите у него прощения, – предложила Люси и, наклонившись, положила ладонь на руку графине. – Просто попросите прощения.
Ответа не последовало. Люси еще некоторое время посидела в тишине, а когда решила, что Антония уснула, осторожно вышла, чувствуя себя отвратительно. Сколько же горя в этом доме, в этой семье! А она добавила к нему еще и свое…
Дерек помог ей вернуться в спальню, и Люси попросила его почитать ей вслух – и ему полезно, и ее отвлечет. Она не хотела оставаться одна. Когда с улицы донесся стук копыт, возвещая о возвращении Айвэна, Люси кивнула Дереку:
– Беги. И знаешь что… – Она заколебалась, но потом решилась, все равно когда-то надо: – Попроси дядю Айвэна ко мне подняться. Нам нужно… Нам нужно поговорить.
Айвэн поднялся минут через двадцать, которые показались ей двадцатью часами. Она и сама еще не знала, что ему скажет. Вернее, нет. Она знала, что скажет, но пока не знала – как.
Он вошел без стука, и, увидев его, Люси даже вздрогнула. Она сидела на кровати, обложенная подушками, и, видимо, являла собой жалкую картину, а он еще не успел привести себя в порядок после верховой езды и был похож на конюха-цыгана со своей неизменной серьгой в ухе.
Но, по сути, Айвэн не был ни цыганом, ни лордом. Он был помесью того и другого. Люси долго смотрела на него и думала, что, видимо, ему никогда не быть счастливым. Во всяком случае, она его счастливым не сделает…
– Спасибо, что пришел, – сказала она. – Мне кажется, нам надо поговорить.
Айвэн сжал и снова разжал кулаки.
– Дерек сказал, ты была у нее. Если ты хочешь говорить о ней, то не стоит.
Люси покачала головой. Сколько же в нем ненависти! Она с трудом проглотила ком в горле.
– Я хотела поговорить о нас. О нашем браке.
Айвэну это явно не понравилось.
– А в чем дело? – нахмурился он.
Люси никак не могла унять дрожь в руках. Она понимала, что так будет лучше для всех, но ей было трудно это произнести.
– Нам не следовало вступать в брак, – наконец выдавила она из себя. – Ты и сам это знаешь. И теперь… когда я больше не беременна, я тебя освобождаю. Ты не обязан больше быть моим мужем.
Айвэн горько усмехнулся:
– Ты не можешь так просто со мной развестись.
– Я знаю, Айвэн, – прошептала она. – Но я также знаю, что ты меня не любишь.
– А с каких это пор любовь стала обязательным условием брака?
– Разве ты не нуждаешься в том, чтобы тебя любили? – спросила она, пропуская мимо ушей его вопрос.
– Я тебя еще раз спрашиваю: какое любовь имеет отношение к браку?
– Господи! Как можно быть таким циником?! Или ты хочешь убедить меня в том, что ты – единственный человек на земле, которому никто не нужен? Который может запросто прожить один-одинешенек? Ну, хорошо. Ты меня убедил. Я знаю, что тебе действительно никто не нужен, и меньше всего – я. Ну а мне нужны люди! Мне нужна семья. А поскольку ты мне этого дать не можешь и не хочешь, то я… я возвращаюсь в Сомерсет. Я возвращаюсь к своей семье. И не беспокойся больше обо мне. Я освобождаю тебя от этой тяжкой обязанности, – заключила она шепотом.
Айвэн смотрел на нее с каменным лицом, руки его были сжаты в кулаки.
– Я же тебе говорил, что не оставлю тебя. И я тебя не оставлю. Я не вижу причины, почему мы не можем жить как прежде. Вернее – гораздо лучше, чем прежде, – поправился он и шагнул к ней; голос его потеплел. – Я понимаю, эта… эта потеря принесла тебе много горя. Но ты поправишься, Люси. Мы оба поправимся!
Сердце у Люси сжалось, и она беспомощно замотала головой. Им не поправиться, если он будет сдерживать свои чувства и требовать того же от нее.
– Я не могу, – прошептала она. – Я просто не могу…
Она действительно не могла жить с человеком, который ее не любит, с человеком, который не приласкает ее, когда ей станет грустно. Который не может поплакать вместе с ней.
«Я не могу…» Когда смысл этих произнесенных шепотом слов дошел до Айвэна, ему захотелось бежать. Так больно ему не было никогда. Он вспомнил, как мать сказала ему: «Поезжай с доброй леди, Айвэн, с ней тебе будет лучше». И он тогда отвернулся и уехал. Он вспомнил слова бабки: «Цыганское отродье! Отправьте его в Берфорд-Холл». А жена директора школы назвала его «цыганским выродком».
Но ни одно из этих страшных слов не причинило ему столько боли, сколько эти шепотом произнесенные слова. «Я просто не могу…»
Ему было трудно дышать, в груди болело; он боялся, что ноги у него подкосятся и он просто упадет.
Но он не упал. Он стоял неподвижно и смотрел на женщину, в которой, казалось, заключалась вся его жизнь. А ведь он давно уже не маленький мальчик. Он взрослый мужчина, и у него больше денег и власти, чем нужно человеку. Но этими несколькими словами Люси поставила его на колени. Она убила его, а сама плакала, словно боль причинили ей…
Айвэн содрогнулся и с шумом вздохнул. Нельзя показывать ей, как больно она ему сделала. И какую она приобрела над ним власть.
– Как пожелаешь, – сказал он, стараясь говорить ровно.
Люси склонила голову, и только тогда он позволил себе моргнуть. Глаза у него щипало. Уж не слезы ли? Разумеется, нет! Но все-таки на всякий случай лучше удалиться.
– Как пожелаешь, – повторил он. – Экипаж в твоем распоряжении.
Айвэн повернулся и направился к двери. Ему было страшно уйти от нее, но еще страшнее остаться. Если он задержится, то еще не дай бог бросится перед ней на колени и начнет умолять ее остаться…
За дверью Айвэн остановился. Сердце его громко стучало. А ведь он еще может попробовать ее уговорить. Он может сказать ей, что она ему нужна. Останется ли она, если он это скажет? В любом случае полюбить кого бы то ни было он не способен.
А может, он плохо старается?
Айвэн повернулся было к двери, но услышал какой-то шорох в коридоре. Он поднял голову и увидел бабку. Она тяжело опиралась на трость и казалась маленькой и хрупкой, совсем как он, когда ему было семь лет и когда она купила его у матери.
Купила… Да, мать продала его бабке. Но впервые он не почувствовал к ней ненависти. Теперь, когда Люси собралась его покинуть, в нем не осталось ненависти ни к бабке, ни к матери.
– Я бы хотела с тобой поговорить. Всего пара минут, – с трудом, словно ей было больно говорить, произнесла она.
Первым побуждением Айвэна было отвернуться, сделать вид, что ее не существует, уйти. Убраться к чертовой матери из этого дома, подальше от того ужаса, в котором он здесь оказался! Но он не ушел, он остался: ему было все равно. А кроме того – он внезапно увидел Дерека.
Почему-то Айвэн вспомнил слова сэра Джеймса. Как это было давно! Дети учатся у окружающих их взрослых быть честными или лживыми, щедрыми или скупыми, добрыми или злыми.
Ему нет дела до бабки, но нельзя подавать Дереку дурной пример. Дети ни в чем не виноваты.
Айвэн тяжело вздохнул.
– Вам надо присесть, – пробормотал он.
Старая графиня смотрела на него во все глаза, и впервые он не увидел в них холодного блеска. Ледяная синева вдруг растаяла. Когда-то в детстве он так мечтал об этом! А сейчас только удивился.
Он последовал за ней в малую гостиную. Дерек хотел пойти за ними, но Айвэн положил ему руку на плечо.
– Не прогоняйте меня! – попросил Дерек. – Меня все прогоняют… А куда мне деваться?
Айвэн потрепал его по плечу.
– Да я тебя не гоню. Я не задержусь. Честное слово.
Дерек вздохнул и кивнул, а Айвэну вдруг впервые в жизни стало стыдно. И он пообещал себе, что обязательно поговорит с мальчиком. Ведь Дереку только и нужно что немного внимания. И Айвэн дал себе слово, что впредь будет обращаться с ним так, как в детстве сам хотел, чтобы обращались с ним. Если, конечно, у него будет такая возможность. А пока надо поговорить с бабкой.
Он повернулся к графине и сложил руки на груди.
– Я слушаю. Что вы хотели мне сказать?
Айвэн не представлял себе, что нового может от нее услышать, и был как громом поражен ее словами:
– Я прошу прощения.
Руки его сжались в кулаки, но он заставил себя их разжать.
– Вы просите прощения? И вы думаете, это воскресит ребенка?
Старая графиня пошатнулась, словно от удара, и если бы не трость, то, наверное, упала бы. Ему даже захотелось броситься к ней и поддержать, но она быстро взяла себя в руки.
– Я прошу прощения за все эти годы. За то, что бросила тебя одного в школе.
Айвэн окаменел. Он не верил своим ушам. Она просит прощения? Да что же это такое?! Но уже поздно. Слишком поздно.
– Извинения приняты. Что-нибудь еще?
Старая графиня повалилась в кресло, на ее морщинистом лице отразилась мука.
– Ты имеешь полное право меня ненавидеть.
– Я вас не ненавижу, – сказал он и, пожалуй, не покривил душой: ему уже не хватало на это сил. – Мне просто нет дела до вас.
– Но тебе есть дело до Люси.
– Не втягивайте ее в это! Если бы вы оставили ее в покое, ничего бы не произошло. Она бы и сейчас носила в себе ребенка.
– Если бы я оставила ее в покое, вы бы никогда не встретились.
– А это как раз то, чего она хотела бы больше всего, – пробормотал Айвэн больше для себя, чем для нее.
Но, несмотря на возраст, у старухи был острый слух.
– Это она тебе сказала? – спросила графиня. – Она?
Айвэн меньше всего хотел говорить ей о том, что Люси вновь его отвергла. Что она освободила его от супружеских обязанностей. Что она предпочитает похоронить себя заживо в доме своего брата, чем остаться с ним. Ведь этой старухе было наплевать на его счастье, она только и знала, что требовать от него исполнения каких-то обязанностей.
Но бабка задела самую болезненную струнку – его чувства к Люси.
Айвэн подумал, что она и так скоро все узнает: Люси сама расскажет ей. Стараясь не выдавать своих чувств, он холодно произнес:
– Она хочет жить без меня. Она хочет вернуться в Сомерсет, к своей семье.
Он ждал, что старуха разозлится. Но она опустила голову, вытащила из рукава платок и поднесла его к глазам.
Айвэн, приготовившийся возражать, был сбит с толку. Могущественная вдовствующая графиня плачет?! Но когда она подняла голову, он и правда увидел слезы.
– Не отпускай ее, Айвэн. Умоляю тебя. Не повторяй моей ошибки. Не отказывайся от своего единственного шанса на счастье из-за глупой гордости. Ты будешь сожалеть об этом до самой смерти.
– Дело не в гордости, – с трудом выдавил он из себя. – Я ей не нужен. И никогда не был нужен.
Антония поднялась с кресла.
– Да она молится на тебя!
Айвэн невесело рассмеялся:
– Ошибаетесь, бабушка. Между нами нет ничего, кроме физического влечения, которое, кстати, вы так хорошо в свое время различили.
– Ты хочешь сказать, что она тебя не любит?
Айвэн вспомнил, как однажды Люси призналась ему в любви. Он тогда не поверил ей, а теперь выяснять что-нибудь было поздно.
– Было время, когда она считала, что любит меня.
– А ты? Ты любишь ее?
Айвэн ничего не ответил. Он не мог. Но молчание его словно придало сил старой графине – она вдруг неожиданно быстро подошла к нему. – Если любишь, так ей и скажи, Айвэн! Ведь она романтик. Несмотря на всю свою ученость, она самый настоящий романтик. Чтобы удержать ее, ты должен ей это сказать. Скажи ей, что ты ее любишь!
– Тоже мне, знаток! – отрезал Айвэн. – Да что вы понимаете в любви?! Впрочем, может быть, вы действительно любили своего мужа… Но, думаю, вы не удивитесь, если я вам не поверю.
Его сарказм покоробил ее, но не остановил. Графиня по-прежнему смотрела ему в глаза.
– Я наделала много глупостей в жизни, – сказала она. – И я уже не могу исправить ни одной своей ошибки. Прежде всего это касается моего жестокого отношения к тебе. Ты был перепуганным одиноким ребенком, а я не пожалела тебя. Я причинила тебе боль и страшно раскаиваюсь. Однако прошлое я изменить не могу. Зато я могу попробовать изменить будущее. Твое будущее.
Сколько лет Айвэн ждал этих простых слов, этой просьбы о прощении! А вот теперь они только еще больше разозлили его.
– Прошлое вы изменить не можете, – эхом отозвался он. – Что же до будущего… Я не хочу, чтобы у нас с вами было общее будущее!
Антония кивнула, тяжело вздохнув.
– Я понимаю. Но… но умоляю, не привноси свою ненависть ко мне в твои отношения с женой!
Айвэн взорвался:
– Эти две вещи никак между собой не связаны!
– Не связаны? – Глаза ее заблестели. – Тогда почему ты не можешь ее любить? А впрочем, все это глупости. Ведь ты же любишь ее, я это вижу. Все это видят.
Испарина выступила на лбу у Айвэна. Он сердито посмотрел на бабку, намереваясь осадить ее резким замечанием. Но вместо этого вымученно спросил:
– Если всем это видно, то почему она этого не видит?
– Ты должен сам ей об этом сказать, – отчеканила графиня. – Доверься ей, Айвэн. Открой ей свое сердце. Это единственное, что ей от тебя нужно.
Айвэн больше не хотел ничего слышать. Он не хотел ей верить. А вдруг она ошибается, и Люси не любит его? Что, если он отдаст ей свое сердце, а она все равно уедет? Тогда он окончательно потеряет свое достоинство. Самоуважение. То немногое, что осталось от его гордости. А впрочем, невелика потеря! Это ничто по сравнению с тем, что он может приобрести: любовь Люси.
Все еще глядя ему в глаза, графиня медленно произнесла:
– Я много о тебе думала, Айвэн. И очень часто несправедливо. Но я никогда не думала, что ты трус. Никогда.
