Экстон обхватил себя за плечи и зябко поежился. «Разрази ее гром, эту девку!» — снова выругался он. Впрочем, в пустив джинна из бутылки, нечего было и думать снова его туда засадить. Экстона снедала самая настоящая любовная лихорадка, хотя он и отказываются себе в этом признаватъся.

А ведь он с самого начала твердил себе, что доверять кому-либо из семейства де Валькур — безумие. Тем не менее, а рядом с этой женщиной он забыл об осмотрительности, за что теперь и расплачивается.

Но ничего подобного с ним больше не произойдет. Никогда не удастся женщине обмануть его снова. Беатрис — настоящая Беатрис — станет ублажать его и согревать ему постель, когда ему этого захочется. Разумеется, он будет вожделеть и эту женщину тоже — как-никак она родная сестра Линии. Иных, более теплых чувств между ними, однако, существовать не должно. Физическая близость, и только. Он будет сражаться за нее, получит ее в качестве приза за доблесть и женится на ней. Потом она будет раз за разом от него беременеть, пока детская не наполнится его, Экстона, детьми. Больше, пожалуй, ему от нее ничего не надо. Да, но что делать с ее сестрицей Линии?

Стук в дверь милосердно избавил его от неприятной обязанности размышлять на эту тему. — Кто там еще? — гаркнул он.

— Всего-навсего твой брат. — Дверь заскрипела на несмазанных петлях и приоткрылась.

Меньше всего на свете Экстону хотелось обсуждать сейчас с кем-либо новое обрушившееся на него бедствие. Впрочем, отсылать брата ему тоже не хотелось. Питеру, по крайней мере, он мог доверять полностью. Питер и его мать тоже пострадали от предательства Беатрис, то есть он хотел сказать — Линни. От предательства Линни. Экстон искоса посмотрел на брата.

— Помнится, ты говорил мне, что не стоит жениться на женщине, которой не доверяешь. Судя по всему, младший брат оказался мудрее старшего. Питер даже не посчитал нужным улыбнуться ему в ответ.

— Я бы предпочел в данном случае оказаться в дураках, — сказал он. — В сущности, она мне даже стала нравиться. И я проникся к ней доверием, — торопливо закончил он.

— В таком случае она надула нас обоих. — Экстон снова повернулся к узкому окошку, прорубленному в стене башни.

Питер нагнулся, поднял с пола загубленный кубок и поставил его на узкий каменный выступ.

— И как же ты намерен поступить?

В самом деле, как?

— Я вызову на бой де Монфора и ссажу его с коня копьем.

— Я спрашиваю, что ты будешь делать с Беатрис?

— Это с какой же из них?

— С обеими.

Экстон ощутил такое раздражение, что не сразу смог ответить.

— Что до меня, то я бы с удовольствием придушил их обеих, — выдохнул он наконец из себя. — Но я этого не сделаю. На одной я женюсь, а с другой…

Судя по всему, «другая» обещала превратиться в его вечную мучительницу.

— Я отправлю ее в монастырь. Она никогда больше не выйдет замуж, поскольку прошла через позор. Вряд ли достойный человек согласится предложить ей руку и сердце.

Неожиданно ему до боли ясно представился ее образ и вспомнились страстные взаимные объятия, которым они предавались, лежа в постели в ту последнюю ночь. Он сделал над собой невероятное усилие, чтобы отогнать эти опасные для него воспоминания. — А может быть, сдать ее содержателю дома терпимости — или того лучше, туда ее продать? Уверен, за нее можно выручить хорошие деньги. Но нет, — закончил он саркастическим тоном. — Это для нее вовсе не будет наказанием. Она станет наслаждаться пребыванием в этом заведении.

Заметив изумленный взгляд Питера, Экстон позволил себе отвратительный смешок.

— Ты только не расстраивайся, братец. Право же, этого не стоит.

— Я больше беспокоюсь за тебя, брат. И с удовольствием бы тебе помог, только вот не знаю — как.

Экстон замер. Ему вовсе не хотелось, чтобы Питер помогал. Но более всего ему не хотелось, чтобы его жалели. Хотя, теперь всякий станет его жалеть. Или насмехаться ним. Экстон гневно выпрямился. Нет уж! Он не позволит себя жалеть. Все, что угодно, но только не это!

Экстон повернулся к брату, не скрывая охвативших его гнева и боли.

— Если ты и в самом деле хочешь помочь, то пойди и приведи мне девку. А еще лучше — двух, — с вызовом произнес он. ? Затем подготовь назавтра все, что нужно для учебного боя. Мы начнем с первыми лучами солнца. Сначала я буду бороться с Одо, потом займусь фехтованием на длинных мечах с Рейнолдом и на коротких — с Роджером. Прикажи также конюху оседлать двух лучших скакунов, поскольку я намереваюсь помериться силами с Хьюго в бою на копьях.

— Это что же — все сразу? За один день? — воскликнул Питер. Его глаза сделались круглыми от изумления.

— Я не имею права уступить в бою де Монфору, — произнес Экстон ледяным голосом.

Питер отступил на шаг, но все-таки кивнул брату в знак того, что его понимает.

— Если бы мне было позволено высказать свое мнение, — торопливо проговорил он, заметив, что Экстон начал хмуриться, — то я бы посоветовал тебе воздержаться сегодня ночью от женских ласк, хотя бы по той причине, что ты наметил на завтра столь основательные учебные бои.

— Я же просил тебя — пришли мне двух девок, — сказал, как отрубил, Экстон не допускающим возражения тоном. — И помолись богу, чтобы они знали свое дело хорошо и помогли мне сбросить напряжение. В противном случае завтра будет столько переломанных рук и пробитых голов, что вы все пожалеете.

Питер без дальнейших рассуждений отправился выполнять приказ, и Экстон облегченно вздохнул. Отнюдь не являясь источником его гнева, брат вел себя так, что на нем хотелось этот гнев выместить. Уж лучше было измотать себя до крайности, предаваясь любви с двумя безымянными девицами и размахивая длинным мечом во время учебного боя, нежели набрасываться на несчастного парня, который определенно желал ему добра.

Увы, человек, единственно заслуживающий стать объектом его гнева, был надежно от него защищен.

Некоторое время Экстон смотрел на дверь, раздумывая, уж не велеть ли ему в самом деле привести к нему эту девку. Она была заперта в кладовке рядом с кухней. Впрочем, и дверь, и замок, являясь символами несвободы, в данном случае служили ей неплохой защитой от его бешеного характера.

Приняв наконец решение, Экстон быстрыми шагами направился к двери, но, встретив в коридоре закутанную в покрывало фигуру, похожую на призрак, невольно попяться назад.

— Линни? — хриплым шепотом осведомился он, сам хорошенько не понимая, что говорит. Но каким образом она могла оказаться здесь, на третьем этаже? Разве что ее выпустил Питер?

Но вот женщина вступила в полосу неяркого света от пламени свечи, и Экстон узнал в ней свою мать. Испытанное им разочарование только усилило его гнев. До чего довела его эта женщина! Он называет ее именем собственную мать! Может быть, она ведьма и опоила его приворотным зельем? Или в ночной тишине прочитала над ним какое-нибудь заклятье? Но даже если это и так, он все равно ей не поддастся!

— Что привело тебя сюда, мать?

— Я только что разговаривала с Питером, — сказала она и вошла в комнату. От ее недреманного взора ничего не укрылось: ни искореженный кубок, ни открытое настежь окно, за которым ручьями проливал свои слезы дождь, ни диковатый вид ее сына. При свете свечи она выглядела маленькой и старой, но ни в коем случае не хрупкой и слабой. Даже погруженный в свои невеселые мысли, Экстон не мог этого не признать.

— Я не позволю тебе приводить в эту башню женщин, — сухо молвила она, окидывая его суровым взглядом.

Признаться, Экстон менее всего ожидал услышать от нее такие слова. Они настолько его изумили, что он, как в детстве, даже чуточку приоткрыл рот.

— Если ты и впредь собираешься якшаться с дурными женщинами, делай это в любом другом месте, но только не под одной кровлей со своей матерью. Хочу тебя, однако, предупредить, — тут она заговорила более мягким тоном, — что если ты полагаешь, будто такого рода забавы принесут тебе облегчение, то ты очень и очень ошибаешься. Ты обязан уладить это дело с Линни, не пользуясь услугами какой-нибудь несчастной, которая, по твоему мнению, должна ее заменить.

— Здесь нечего улаживать. Вернее, уладить уже ничего нельзя.

— Я знаю, какую она причинила тебе боль своим предательством…

— Никакой особенной боли, — запротестовал ее сын. — Она разъярила меня выше всякой меры — это правда. Выяснилось, что де Валькуры с ее помощью пытались сделать менее весомыми наши притязания на Мейденстонский замок. Но ей это не удалось и не удастся — ни ей, ни ее сестре.

— Я знаю, что ты собираешься бросить вызов сэру Юстасу, — тихо сказала леди Милдред, и в голосе ее прозвучали свечная печаль и страх за жизнь сыновей. Впрочем, протеста в нем не было, поскольку оба они понимали, что этот ее страх не заставит Экстона отказаться от боя.

— Отправляйся-ка ты лучше отдыхать, мама. Завтра я устраиваю показательные бои, чтобы как следует подготовиться к схватке с де Монфором. Ему не удастся снова лишить нас замка, хотя де Валькуры и сам герцог Генри будут оказывать ему всемерную поддержку. Черт, и зачем я вытаскивал этого щенка из воды при переправе через Рисл, когда имел возможность преспокойно наблюдать за тем, как он тонет?

Леди Милдред кивнула в знак того, что понимает его, но, однако ж, из комнаты уходить не торопилась. И снова заговорила, не обмолвившись при этом ни словом о двурушничестве молодого герцога.

— В сущности, я должна ненавидеть эту женщину, но не могу. Хотя я презираю ее за ложь не меньше, чем ты… мне кажется, я начинаю понимать, почему она на это пошла.

— Неужели? — саркастическим тоном осведомился Экстон.

— Кроме того, я уверена, что, если бы ей представилась возможность распутать этот узел, она с удовольствием бы это сделала.

Экстон презрительно поморщился.

— По-моему, сейчас бесполезно рассуждать на эту тему, поскольку у нее такой возможности нет. Иди к себе, мать, — со значением произнес он. — Иди и молись, чтобы мне удалось одолеть де Монфора.

Леди Милдред внимательно на него посмотрела.

— Да, я буду молиться за тебя, сын мой. Я буду молить бога, чтобы он дал тебе победу и принес мир твоей измученной душе. Но я буду молиться также и о том, чтобы ты не пытался облегчить свою сердечную боль, заключая в объятия падшую женщину — или даже двоих.

Экстон не мог вспомнить случая, когда бы его любящая, деликатная мать обсуждала с ним дела такого рода.

— Тебе не понять желаний мужчины, мама! — вскипел он.

— А ты не понимаешь женского сердца, — ответила она. — Экстон так и не выяснил, что она имела в виду — то ли свои чувства, то ли чувства Линни. Когда она направилась к выходу, он не стал ее окликать. В конце концов, какое ему дело до переживаний Линни? Тем более что ей наверняка было наплевать на то, что испытывал в данный момент он, Экстон.

Питер отослал в покои брата двух женщин, то есть поступил, как ему было ведено. Одна из них была молодая, свежая и весьма опытная жрица любви, в чем он уже успел убедиться на собственном опыте. За серебряную монету она была готова вытворять черт знает что. Вторая женщина была поплотнее и постарше и обладала парой самых больших грудей, какие ему когда-либо доводилось видеть. Ходили слухи, что Рейнолд уже не раз пускался в странствие меж этих двух белоснежных холмов.

Тем не менее, велев женщинам подняться в опочивальню лорда, Питер не мог избавиться от нахлынувшего на него чувства вины. Он плохо разбирался в тонкостях супружеских отношений, но догадывался, что Экстон поступал не совсем хорошо. Хотя эта женщина — Питер никак не мог приучить себя к мысли, что ее зовут Линни, — и предала Экстона, он, Питер, продолжал считать, что брату следовало воздержаться от разгула.

Но поскольку он все же испытывал неприязненные чувства к жене брата, это в какой-то степени уравновешивало чувство вины.

Интересно, раскаивалась ли эта женщина хоть немного своем поступке? Ведь она соблазнила и всерьез увлекла брата — в том, что все именно так и было, Питер ни чуть не сомневался. Она завладела всеми его помыслами, иначе Экстон не стал бы так убиваться. Что и говорить, а та самая Линни — прехитрая сучка!

Впрочем, что бы там Питер ни думал, неприятное ощущение его не оставляло. Спать ему не хотелось, поэтому он, поплотнее завернувшись в плащ, остался стоять там, где только что расстался с женщинами, — в зале, у основания лестницы.

Шлюшки, которых Питер отослал наверх, долго там, однако, не задержались. Не прошло и четверти часа, как они с веселым смехом, перемигиваясь друг с другом, скатились по ступенькам вниз. Позвякивая полученными за труды монетами, они мигом растворились в чернильной темноте зала. Питеру оставалось только удивляться тому, с какой скоростью брат удовлетворил свои потребности. По удивлявшись вволю, он пришел к выводу, что все, что ни делается, — к лучшему. Кто его знает, может быть, Экстону это пойдет на пользу и позволит избавиться от напряжения? Взмахнув полой плаща, Питер снова стал подниматься по лестнице. Экстона он обнаружил на втором этаже в просторных господских покоях. Он — одетый — лежал лицом вниз на просторной, покрытой медвежьей шкурой кровати с балдахином.

Питер замер. Экстон лежал точно в такой же позе, как совсем еще недавно на этой же постели лежала Линии. Тогда, впрочем, она звалась Беатрис. Хотя Линии — в тот день, а ее довелось видеть Питеру, — была обнажена, а Экстон был в полном одеянии, владевшие ими чувства, кажется имели много общего.

Экстон горевал. Он переживал потерю этой женщины. К шлюшкам, которые к нему приходили, он и пальцем не прикоснулся — Питер был уверен в этом. Может быть, он и хотел, но у него ничего не получилось. — господь всемогущий, неужели он испытывал такие сильные чувства к женщине, которая его предала? Уж не влюбился ли он в нее, чего доброго?

Линни почти не двигалась в своей тесной темнице — не было сил. Бесконечно длинные часы заключения она провела в холодной кладовке, не имевшей ни окна, даже щели в стене. Впрочем, в таких условиях хорошо сохранялась мука. Кладовка была заполнена мешками с мукой — недельным запасом для обитателей замка. Была здесь мука грубого помола — темная и комковатая, мелкая белая мука, просеянная, и тонкая мука в виде пудры. Мешки стояли рядами вдоль стен и заглушали даже те негромкие звуки, которые ухитрялись проникать в узилище.

Норма появлялась здесь вечером, приносила немного простой пищи и желала ей спокойной ночи. Потом она появлялась снова — ранним утром — и, пока входившие следом за ней слуги суетились, отмеряя ежедневную порцию серой, белой и ржаной муки для выпечки хлеба, развлекала Линни разговором.

— Не отчаивайся, дитя. Завтра или даже сегодня должен приехать герцог. Тебя освободят и вернут семье. Я, по крайней мере, в этом не сомневаюсь.

Но это известие не успокоило бедную женщину. Она даже не обратила внимания на поднос с едой, который принесла Норма.

— Как чувствует себя отец? Не обращаются ли с ним хуже после того, как открылся мой обман?

Норма подавила вздох.

— Он под домашним арестом в комнатке священника. То есть там, где был и раньше. Ему не лучше, но и не хуже. Ну а его состояние… — Норма помолчала и помотала головой. — Трудно сказать. Он ест то, что ставят перед ним. Когда ему сообщили, как жестоко обошелся с тобой новый лорд, он… он не сказал на это ни слова. — Снова последовал тяжелый вздох.

— Я не считаю, что Экстон обошелся со мною жестоко, — прошептала Линни, отворачиваясь и устремляя глаза в самый темный угол своего узилища.

Мимо нее проследовали к выходу слуги, нагруженные мешками с мукой.

— Пора запирать, — пробурчал старший, обращаясь к Норме.

Однако, прежде чем Норма успела выйти, Линни схватила ее за руку.

? Как он там? Экстон, я хочу сказать, — уточнила она, заметив, что Норма поначалу не поняла, о ком идет речь.

? Он-то? — нахмурилась старуха. — А что ему сделается? Такой же напыщенный и самовлюбленный, как всегда. — Норма взглянула на мужчин, дожидавшихся ее снаружи у двери. — Не заслуживает он твоих слез, вот что, — едва слышно прошептала она. — К нему уже ходят женщины. Женщины, понимаешь? — повторила Норма, сделав ударение на последнем слове.

В полной тишине, которая наступила вслед за этим откровением, Норма выплыла из кладовой и захлопнула за собой дверь. Потом щелкнул ключ в замке, и Линни объяла беспросветная тьма. Она не могла пошевельнуться и осталась стоять, где стояла, сцепив на груди руки.

Подумать только, женщины! Он приводил их в покои, в которых еще совсем недавно они жили вместе с Экстоном. Он укладывал их на кровать и укрывал роскошным покрывалом из меха черного медведя.

Прежде она изводила себя мыслью, что, когда Экстон снова женится, ее место в постели рядом с ним займет Беатрис. И совершенно упустила из виду, что, кроме сестры, в его постели могут оказаться и другие женщины.

Женщины, на которых ему было наплевать, до которых ему не было никакого дела, и тем не менее он предавался с ними такой неистовой страсти, что сама мысль об этом могла свести с ума…

— Господи! — Этот крик боли вырвался невольно, из самых потаенных глубин ее существа. Из ее сердца, из ее души, из той части ее бытия, какая являлась хранительницей ее подлинного «я», а теперь несла в себе самую нежную, самую преданную любовь к этому человеку.

Бог мой, неужели все женщины для него на одно лицо и он не делает различия между ними? Неужели она, Линни, столь же мало значила для него, как и всякая другая женщина, которую он затаскивал себе в постель? А как же Беатрис? Что станется с нею? Или ее постигнет та же судьба и она лается очередным блюдом, предназначенным для удовлетворения его непомерного сексуального аппетита? Она не хотела плакать, но тем не менее разразилась слезами. Потом упала на обсыпанный мукой пол и попробовала помолиться, но вместо призывов к богу из ее уст вырывались одни только рыдания. Она, Линни, ничего для него не значила, была для него пустым местом, в то время как он сделался центром ее мира.

Но мир этот рушился у нее на глазах. Линни уже мало волновало, когда и при каких обстоятельствах она закончит свои дни, поскольку где бы она ни оказалась в будущем — замке ли, шумном городе или в глухой деревне, ее ожидало одно — пустота, одиночество и мрак.

Она могла бы дождаться конца отпущенного ей жизненного срока прямо здесь, в кладовке. Это место было ничем не хуже прочих.

И тогда она вспомнила о своей сестре, о Беатрис — нежной, доброй, щедрой и, несомненно, заслуживавшей лучшей участи, нежели брак с мужчиной, который стал бы ее ненавидеть, насмехаться над ней и превратил бы ее замужество в подобие дешевого балаганного действа.

Линни вытерла тыльной стороной ладоней мокрые от слез глаза, а потом насухо обтерла рукавом лицо.

Она спасет Беатрис от этого человека! Ведь если разобраться, у нее поначалу и был такой замысел. Но как теперь это осуществить?

Линни поднялась на ноги, по-прежнему не имея представления, с чего начать, но желание добиться своего любой ценой крепло в ней с каждой минутой. Оно окрепло еще больше, когда она ощутила у себя между ногами подвешенные к ее телу рукой Экстона золотые цепочки. Издав яростный вопль, она задрала юбки, вцепилась похолодевшими пальцами в подарок мужа и с силой дернула. Цепочки со звоном лопнули и оказались у Линни в руках. Зажав их в кулачке, она что было силы швырнула цепочки в дальний от себя угол.

До чего же она была глупа, что позволила себе влюбиться в Экстона и носилась с мыслью, что и он когда-нибудь он ответит на ее любовь! Зря ревновала она сестру к этому человеку.

Беатрис — единственное на свете существо, которое ее любит, а потому она должна положить все силы, чтобы ее защитить. Очень скоро, если верить Норме, ее, Линни, должны освободить. Тогда она и приступит к делу. Экстон не должен заполучить Беатрис, даже если ему удастся одолеть на поединке Юстаса де Монфора и договориться с герцогом Генри о женитьбе на подлинной наследнице Мейденстона.

Задача, по существу, перед ней стояла невыполнимая. Но Линии, опускаясь на мешки с мукой, чтобы обдумать свои действия, решила, что уж лучше уйти мыслями в грядущее, нежели проливать напрасно слезы и горевать о настоящем, которое виделось ей в нестерпимо мрачных, траурных тонах.

Мысли о сестре и боль за нее позволяли немного легче переносить Линии собственные страдания.

И ту невероятную, немыслимую душевную пустоту, которая охватывает женщину, когда она теряет единственно дорогого и все еще любимого мужчину.