Англичанин принялся нежно покусывать и сосать ее нижнюю губу, а когда он завлек ее язык в свой рот, Уинн с готовностью подалась вперед, не в силах совладать с собой. Если бы он не оборвал поцелуй, что позволило обоим перевести дух, то неизвестно, чем бы все это закончилось. Когда взгляды их встретились, ее тут же пронзило острое сознание откровенности их объятия. Она была крепко прижата к нему животом и чувствовала, как он возбужден.
– Ты, в самом деле, колдунья, – пробормотал Фицуэрин одновременно удивленно и насмешливо. – Совсем меня приворожила.
Она приворожила его? Невозможно поверить – ведь она сама лишилась способности говорить, шевелиться и, как казалось, даже думать. Она смотрела, не отрываясь в его бездонные карие глаза, очарованная крошечными золотыми искорками, придавшими им теплоту, воспламененная тем, что только что произошло. Даже в самых невероятных мечтах она никогда, ни разу не представляла, что мужчина способен оказать на нее такое воздействие. Да к тому же англичанин!
За свою жизнь она не раз готовила приворотные зелья для томящихся от любви девушек и хорошо знала, как действует на человека физическое влечение. Девушки вздыхали и хихикали, рассказывая шепотом о том, что они испытывают к своим возлюбленным, как по всему телу расходится тепло и трепет и кажется, что вот-вот умрешь, если он не обратит на тебя внимания. Уинн даже случалось делать девушкам амулеты, чтобы обольстить Дрюса – дорогого, надежного старину Дрюса. Если бы он только знал, сколько девушек о нем вздыхают, а может быть, уже и знает.
Но сама Уинн никогда не испытывала ничего подобного. Ни к одному человеку. Даже сейчас она не была уверена, что все так просто. Он наверняка обладает какой-то силой. Только так! Это единственное объяснение. Иначе, когда он приблизил к ней лицо во второй раз, она вырвалась бы из его объятий. И предотвратила бы поцелуй. Только она ничего не сделала. Когда его губы коснулись ее губ, она так же, как и в первый раз, была околдована их теплотой и соблазнительностью. Но теперь она знала, что последует дальше, и ее охватил огненный трепет ожидания.
Однако Уинн пришлось разочароваться, потому что англичанин отстранился, даже как следует, не поцеловав ее. Правда, сначала он почти неистово раздвинул ей губы языком и только потом отпрянул.
– Колдунья, – повторил он, тряхнув головой, словно для того, чтобы прийти в себя. – Если ты задумала сбить меня с пути, Уинн, предупреждаю, ничего у тебя не выйдет.
– Что? Сбить с пути? – В первую секунду она даже не поняла, о чем шла речь. Потом оттолкнула его от себя. Отделавшись от магии его прикосновения, она лихорадочно собиралась с мыслями. Значит, он опасался, что она сбивает его с пути этим поцелуем? Неужели он испытывал то же самое, что и она, когда они целовались? Уинн настороженно взглянула на него и увидела, как учащенно он дышит и как ярко блестят его глаза. Она не ошиблась – его выдавала предательская выпуклость между ног, – и хотя обрадовалась, что догадка ее верна, не могла не обратить внимания на очень странную и тревожащую дрожь, которая при этом пробежала по ее спине. Да, она действительно оказывает на него воздействие, но с таким же успехом он воздействует на нее. А вдруг могущество двух колдунов возрастает оттого, что они вместе?
Она не могла дать ответ. Да и не хотела его знать. А, кроме того, напомнила себе Уинн, он самый злейший ее враг, и она всегда должна относиться к нему как к врагу.
Она заставила себя вздернуть подбородок, надеясь, что так у нее будет более уверенный вид.
– Вы ничего не выиграете, задержавшись здесь. Даже наоборот, очень много потеряете, потому что я никогда – слышите, никогда! – не отдам ни одного из моих детей. И я буду сражаться с вами насмерть, если это потребуется.
Вместо того чтобы ответить на ее гнев таким же гневом, англичанин вздохнул и обеими руками провел по своим черным волосам.
– Я действую лишь в интересах ребенка. Как только ты придешь в себя после первого потрясения, то сама поймешь. Ребенка ждет настоящее королевство – если это мальчик. Он не простит тебе, когда узнает, чего ты его лишила.
Уинн не обратила внимания на его последнюю фразу, неприятно напомнившую ей предупреждение Гуинет.
– Если это мальчик. Если! Если от вашего лорда родилась девочка, тогда она ему просто не нужна. Что же это за отец?
У Фицуэрина хватило такта сделать вид, что он пришел в легкое замешательство.
– У него уже есть четыре дочери. Я уверен, что он все равно примет ребенка, даже если это окажется девочка. Он будет о ней заботиться…
– Но она ему не нужна, – оборвала его Уинн. – Если это девочка, она ему не нужна. Вы сами знаете, что это правда.
Наступила короткая напряженная пауза, в течение которой они пристально смотрели друг на друга.
– Который ребенок его? – наконец спросил он. – Не вздумай лгать мне, потому что я все равно узнаю правду. Который ребенок его?
Уинн злобно сверкнула глазами, затем горько рассмеялась.
– Я на самом деле не знаю. Думаю, скорее всего, даже их матери не знали. Англичане были очень неразборчивы, разбрасывая свое гнусное семя. Им подходила любая. Сморщенная старуха. Цветущая девушка. Даже беременные женщины! – выкрикнула она.
Он принял вызов с непроницаемым каменным лицом.
– Должен же быть какой-то способ, чтобы установить, кто их родители. Может быть, из их матерей кого-то звали Анжелина? Где их матери?
Их матери. При мысли о матерях ее детей девушка горестно застыла, покончив с остатками воспоминаний об их кратком неистовом объятии.
– Они мертвы. По крайней мере, трое. И ни одну из них не звали Анжелина.
– Анжелина – это не настоящее имя. Просто он так ее называл.
– Вы хотите сказать, что он даже не знал, как ее зовут на самом деле? – Она презрительно сощурилась. – Ладно. Я расскажу вам об этих женщинах, которых англичане изнасиловали и бросили. Что ж, начну с Артура. У его матери были другие дети, казалось, она переносила беременность довольно хорошо. Но потом попыталась избавиться от плода, используя острый прут. Она чуть не умерла, но Бог решил сохранить ей жизнь, хотя бы до рождения ребенка. Она умерла от родового кровотечения. Естественно, ее муж не захотел оставить у себя английского бастарда, который стоил его жене жизни и сделал сиротами его детей. Вот так Артур оказался у меня.
– Затем Бронуин, – продолжала она так, словно каждое слово наносило ей свежую рану. – Ее мать сама была еще совсем ребенком. Она была такая маленькая, что чуть не умерла при родах. Если бы младенец не родился таким крошечным… – Уинн замолчала, с трудом сглотнув. – Родители сказали ей, что младенец родился мертвым. Бронуин они передали мне.
– Рис и Мэдок появились у меня позже. Их мать оставила младенцев у себя. Ее нареченный супруг женился на ней, несмотря на запятнанную честь. На ее запятнанную честь! – повторила Уинн с яростью.
Потом глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вымученно скривила рот в ироничной улыбке.
– Она умерла годом позже, пытаясь подарить мужу их собственное дитя. После этого он не захотел оставить в своем доме близнецов. Поэтому они тоже перешли ко мне.
Пусть только он теперь посмеет сказать хоть слово о правах английского лорда на покинутого им незаконнорожденного отпрыска.
– Но почему они все оказались у тебя? – наконец спросил Фицуэрин. – И какова история Изольды?
Уинн подавила дрожь и прикрыла глаза, вспоминая ужасный миг зачатия Изольды. Истеричный вопль сестры. Грубый мужской смех. Спустя какое-то время, длившееся бесконечно долго, крики Марадедд перешли в беспомощные стоны. Мужской смех превратился в животное хрюканье.
Уинн слышала все это, спрятавшись за свиной кормушкой. Она подавляла собственный крик, кусая себя за руку. Но ей никогда не забыть того ужасного дня.
Всхлипнув, она заставила себя поднять на него глаза.
– Изольда – моя племянница, дочь моей единственной сестры. Но она могла бы оказаться и моей собственной дочерью. Сестра спрятала меня. Отдала себя в жертву… английскому подонку, который намеревался овладеть мной… – Голос ее дрогнул, и Уинн неловко отвернулась от его пристального взгляда.
Она не хотела расплакаться в его присутствии. Этого никак нельзя было себе позволить. Но даже ее безграничный гнев не мог заглушить пронзительную боль воспоминаний.
– Уинн, – начал Фицуэрин самым нежным тоном, на какой был способен.
К ней тут же вернулась ее решительность. Она посмотрела на него через плечо и продолжила ледяным тоном:
– Сестра родила ребенка. А потом прыгнула со скалы. Покончила с жизнью…
Голос подвел ее, и она сжала зубы, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями.
– Я стала заботиться об Изольде как о собственном ребенке, а когда об этом прослышали в деревне, то ко мне понесли оставленных детей. Я воспитывала их всех как родных – они и в самом деле мне родные. И никто – ни вы, ни ваш могущественный лорд, ни даже сам проклятый король – не сможет у меня их отнять.
Казалось, он не находил слов, и Уинн была очень благодарна ему за это. Еще одна минута такого разговора – и она залилась бы слезами.
Мысленно приказав ему уйти, она услышала, как он удаляется, пересекая безмолвную поляну. Шаги его стихли, когда он ступил на покрытый мхом берег ручья и покинул ее укромный уголок. Уинн порадовалась бы его уходу, если бы верила, что теперь он ушел навсегда, но она знала, что это еще не все. Видимо, его тронул ее страстный монолог, но она боялась, что на этом он не остановится.
Да и с чего бы ему останавливаться? Он застал Уинн в минуту слабости – и душевной, и физической. Он коснулся раны, которая не затягивалась семь лет. Даже этого уже больше чем достаточно. Но она ко всему прочему позволила ему заглянуть в такой глубокий тайник, который до сих пор никто не приоткрывал. Она трепетала в его объятиях.
В эту минуту на тихой поляне, где покой нарушали только ветер и дикие зверюшки, Уинн поняла, что борьба окажется еще труднее, чем она предполагала. Уже одной причины его приезда в Уэльс было достаточно, чтобы он стал ее врагом. Но после его новых притязаний – любопытных пристальных взглядов, волнующих прикосновений и всепоглощающего поцелуя – он стал ее смертельным врагом. Теперь ей предстояло бороться за свое существование.
Но даже если она одержит победу – а это так и будет, – ее жизнь, тем не менее, никогда не станет прежней. В этом она не сомневалась.
Глава 7
– Тебя зовет Гуинет.
Уинн оторвалась от мрачных размышлений о наперстянке и черной плесени и взглянула на Изольду с Бронуин, которые, насупившись, стояли перед ней. Такая серьезность детей могла бы ее взволновать, но вид у девочек не был напуганный.
– Ну и в чем дело?
– Думаю, ты накликала на себя беду, – ответила Изольда.
– Гуинет говорит, что ты поступила очень скверно. – Это сообщение, по крайней мере, вывело Уинн из того удрученного состояния, в котором она пребывала с тех пор, как англичанин покинул вчера ее поляну. Значит, он проснулся и обнаружил, что его руки горят огнем? Отлично. Пусть знает: ее угрозами не стоит пренебрегать.
Изольда щелкнула языком совсем как Уинн, когда та собиралась отругать кого-то из детей за шалость.
– Тебе не следовало бы так поступать с нашим гостем.
– Сэр Клив очень милый человек, – вторила ей Бронуин. – Зачем ты вызвала у него на коже сыпь?
«Потому что на самом деле никакой он не милый, – хотела возразить Уинн. – Потому что нет у него ни чести, ни совести, и он не прочь украсть у меня одного из вас». Но она не могла сказать этого детям, поэтому просто медленно поднялась и отряхнула подол простого платья. Затем засучила узкие рукава до локтей.
– Ладно, пойдемте, посмотрим, что там с ним приключилось.
При детях Уинн ничуть не сомневалась в своей правоте.
Но в замке, под неодобрительным оком Гуинет, пусть и невидящим, ей стало не по себе. Англичанин получил только то, что заслужил. Но Гуинет явно придерживалась другого мнения.
– Ты обладаешь великим даром. – Старая женщина заговорила своим мягким мелодичным голосом. – Недостойно, что ты используешь его таким образом.
Уинн нахмурилась.
– Бегите, девочки, – сказала она двум внимательным малышкам. Как только они ушли, она обратилась к бабушке: – Он хочет увезти одного из наших детей в Англию. Ты уже знаешь о его намерениях, и хотя я ясно сказала ему, что никогда не соглашусь, он все же собирается сделать это. Он хочет выяснить, кому из них английский лорд приходится отцом. Можно подумать, я помогу ему определить это!
Гуинет выслушала взволнованную речь Уинн, не меняясь в лице. – Ты поступила плохо. Какое растение ты ему подсунула?
Уинн смотрела на бабушку неверящим взглядом.
– Ты разве не слышала, что я сказала? Неужели тебе все равно, что он требует моего ребенка?
Гуинет вздохнула и прижала ладони к своим мутным глазам.
– Конечно, внучка, не все равно. Но эти дети не всегда останутся детьми. Они вырастут, мы умрем. Им придется прокладывать собственный путь в этой жизни и принимать собственные решения. Намерения этого человека имеют и свою хорошую сторону. – Она вновь обратила лицо к Уинн. – Ну и что это за растение, которое вызвало такую сыпь?
Уинн никогда не чувствовала себя более беспомощной. Она считала, что Гуинет первая из всех, кого она знает, поймет ее и поддержит в борьбе с английским врагом.
– Он страдает от обыкновенного кочедыжника, – с большой неохотой призналась Уинн. – Но эта неприятность – ничто по сравнению с тем, что я приготовила для него, если в самом скором времени он не покинет Раднорский лес, – воинственно добавила девушка.
– Это мы еще увидим, – ответила Гуинет непривычно резко. – А теперь помоги мне.
Уинн не могла не выполнить просьбу бабушки. Однако когда рука старой женщины опустилась на ее плечо, она ощутила странное смешанное чувство покоя и страха. Гуинет крепко держалась за нее, и Уинн показалось, что ей передается часть бабушкиной силы. Девушка поняла, что старушка настроена, позволить этому человеку осуществить свой план. И бабушка обладала достаточным авторитетом, чтобы с ней считались.
– Приготовь очищающее полоскание, а затем припарку для облегчения боли, – строго приказала Гуинет, направляясь в просторную кладовую. – Ты сама знаешь, что нужно, и я полагаюсь на тебя. Постарайся хорошенько, как если бы это был Дрюс, или Баррис, или даже кто-нибудь из детей.
– Я не стану помогать ему. Если хочешь вылечить его – пожалуйста. А я не буду.
– Будешь, девочка. Ты вызвала болезнь, и теперь сама исправишь сделанное.
– Но, Гуинет…
– Или ты считаешь, что можешь злоупотреблять своим даром? Какой же пример ты подаешь Изольде? В один прекрасный день она может стать здесь хозяйкой. Неужели ты хочешь, чтобы, глядя на тебя, она использовала свое умение не только во благо, но и во зло?
– Вряд ли можно назвать злом попытку защитить свою семью, – возразила Уинн.
Но Гуинет не тронули ее слова.
– Именно ты облегчишь его боль. Ты, и больше никто. Если бы не пятеро внимательных слушателей, которые поджидали ее у двери в кладовую, Уинн продолжала бы спорить. Но их смущенные и настороженные мордашки взволновали Уинн больше, чем обвинения Гуинет. Дети не понимали, как она могла, так жестоко подшутить над тем, кто им всем так понравился. Особенно укоризненно смотрел на нее Артур, его наивное личико выражало обиду.
Господи, как же детям объяснить?
Тяжело вздохнув, Уинн расправила плечи и вздернула подбородок.
– Я займусь им, – пробормотала она и нашла убежище для себя и своей совести за дверью кладовой.
И чем только этот проклятый англичанин их привлек? Уинн с необычной живостью хватала с полок глиняные сосуды. Он ведь настоящий злодей, и, тем не менее, Гуинет все ему простила! Уинн с силой швырнула на стол кожаный кисет и чуть не выругалась, когда он разошелся по шву, выбросив облачко бледно-желтого порошка. Вот что она из-за него наделала! Даже после того как она приготовила примочку из розовой воды и мазь из горько-сладкого и желтого щавеля, гнев ее не остыл. Но, направившись к английскому лагерю, она дала себе слово, что справится с гневом. Злоба ей не поможет, а спокойная, трезвая рассудительность – наверняка.
Англичанину нужно определить, кто из детей ребенок лорда Сомервилла. Без ее помощи ему никогда не узнать. И если даже она поможет – а она этого делать не собирается, – вряд ли они с уверенностью смогут выяснить это. Маловероятно, чтобы какая-нибудь из матерей знала имя своего насильника. Ее сестра, безусловно, не знала. Слишком их было много. Кроме того, троих из четырех матерей уже нет в живых.
Хотя эти соображения полностью заняли ее мысли, Уинн с трудом подавила страх, который дрожью пробежал по спине, когда она ступила в английский лагерь. Столько мужчин, и каждый из них – ее враг. Клив Фицуэрин особенно злобно смотрел на нее, с открытой враждебностью. И именно это помогло ей справиться со своим страхом.
– Я слышала, вам нужна помощь знахарки, – сказала она по-английски, ничуть не пытаясь скрыть, что забавляется. Потом окинула мужчин, сидящих перед низким навесом, неторопливым оценивающим взглядом. – В Раднорском лесу вам каждый скажет, что лучше меня здесь никто не лечит.
Среди воинов пронесся шумок, а она устремила гордый взгляд на человека, являвшегося истинным виновником ее гнева. Не обращая внимания на грозный блеск его глаз, Уинн продолжила:
– Вам повезло, что у меня есть этот дар, потому что ваш недуг поставил бы в тупик менее умелую знахарку. Как уже говорила Гуинет, магия этого края наделяет и людей, и растения сверхъестественными силами.
Фицуэрин прищурился.
– Оставьте нас, – бросил он своим людям, продолжая сверлить ее глазами. Только когда воины поспешно удалились, он обратился прямо к ней: – Твое представление, может, и произвело впечатление на моих солдат, но только не на меня. Если хочешь, и дальше изображай из себя вещунью, колдунью или кого там еще. Но одно не забывай, Уинн аб Гриффидд: я вижу тебя насквозь.
Он оглядел ее с ног до головы – задержал взгляд на теперь уже разозленном лице и скользнул вниз, неторопливо окидывая взором всю фигуру. Когда, наконец, его дерзкие глаза снова взглянули ей в лицо, оно пылало от гнева. Как он посмел смотреть на нее так, словно хотел… хотел проглотить ее?
Он, будто почувствовав ее неловкость, остался доволен, потому что откинулся, как ни в чем не бывало на ствол, огромного кедра за спиной.
– Вот мои руки, о колдунья лесов Уэльса! Ты сотворила с ними зло. Теперь подойди и вылечи их.
Спрятав гнев, Уинн приблизилась. Он наверняка знал, что это Гуинет заставила ее прийти к нему на помощь. Но он не мог быть уверен, что она поступит как покорная овечка. Раз ей больше ничего не остается, она хотя бы заставит его призадуматься и сотрет это высокомерное самодовольство с его лица.
– С огромным удовольствием вылечу вас, милорд, – произнесла Уинн преувеличенно сладким голосом. Она взглянула на красные потрескавшиеся руки. Несмотря на то, что она сумела сдержать ухмылку, ее выдали глаза, которые сверкнули злобной радостью. – О Боже, как ужасно пострадали ваши пальцы! – Она присела рядом с ним и разложила свои снадобья. – У вас всегда такая чувствительная кожа?
Без малейшего предупреждения он схватил ее за подбородок и рывком приподнял ей голову, взглянув девушке прямо в глаза.
– Не всегда. Все зависит от раздражителя. Например, руки отреагировали на твою чертову траву. Все остальное реагирует прямо на тебя.
Он выпустил ее подбородок и, прежде чем она сумела ответить, неторопливо, едва касаясь, провел воспаленными пальцами по ее шее, изучающе и властно.
Она хотела, было отпрянуть, но он успел схватить ее запястья.
– О нет, постой, моя маленькая валлийская колдунья. Ты еще не закончила свою работу.
Уинн никогда прежде не оказывалась в такой ловушке. Ведь знала же она, что нельзя смотреть ему в глаза. Ведь знала, что не должна позволять ему дотрагиваться до себя. И вот опять попалась.
Минуту, длившуюся бесконечность, они пристально смотрели друг на друга. Ее обжигал жар его ладони и жар гнева, полыхавший в его глазах. И все же огонь, вспыхнувший между ними, горел неистовее, чем можно было ожидать. Уинн знала – в этом виновата его проклятая магия. Страшная, всесильная магия, которой он обладал.
Сердце ее колотилось, во рту почему-то пересохло, но она заставила себя произнести:
– Если вы соизволите отпустить меня, я исполню просьбу бабушки. Но будь моя воля… – Она не закончила фразу. Впрочем, в этом не было необходимости.
Презрительно фыркнув, он отпустил ее, но было ясно, что он вовсе не успокоился. Начал скрести левую ладонь, но тут же передумал.
– Избавь меня от этого проклятого зуда, – прорычал он. – И без фокусов, иначе жестоко поплатишься.
Отстранившись от его рук и гипнотических, бездонных карих глаз, Уинн почувствовала, как к ней медленно возвращается спокойствие. В ней все еще бушевал гнев, но она понимала, что с этим человеком следует вести себя спокойно. Она должна управлять своими эмоциями и всей ситуацией в целом. Опустив кусочек ткани в прохладную жидкость, она сосчитала про себя до десяти. Сначала по-валлийски, затем по-английски.
– Держите руки над миской, – велела она, довольная тем, что голос ее звучит ровно.
Девушка улыбнулась, разворачивая намокшую тряпочку. Хотя примочка была целебной, Уинн знала, что сначала раздраженную кожу будет больно жечь. Уинн отжала ткань над протянутыми руками, но когда он всего лишь едва заметно поморщился, она удивленно посмотрела на него.
Взгляд, с которым она встретилась, был пристальным и холодным. И немного грозным.
– Здорово жжет, но, несомненно, так и надо. – Его слова прозвучали как утверждение, а не как вопрос.
– Примочка и должна жечь, чтобы отпугнуть злых духов, – машинально ответила она, как обычно отвечала всем больным. – Чем больше жжет, тем лучше лечит…
Слова замерли у нее на губах, когда она поняла, что он не верит ни одному ее слову. Уинн вздрогнула под его враждебным взглядом и сосредоточилась на своей ненавистной задаче.
– Поверните руки ладонями вверх. – Она снова отжала примочку ему на руки.
Ей доставило бы огромное удовольствие, если бы снадобья на этот раз не помогли, но Уинн была неспособна лечить хуже, чем умела.
И вовсе не потому, что она хотела помочь ему. Как раз наоборот. Но он принял ее за шарлатанку, знающую только несколько лечебных трав. И хотя ей, конечно, было все равно, что он думает, какое-то безрассудство побуждало Уинн доказать, что он ошибается и у нее есть дар свыше. Ей хотелось потрясти англичанина своими способностями, утереть ему нос.
Она не сводила глаз с красных потрескавшихся рук, мысленно приказывая им вылечиться и все время, ополаскивая их примочкой из розовой воды. Он еще увидит. Она способна облегчить боль так же хорошо, как и вызвать ее. Даже еще лучше.
С решительным выражением лица Уинн взглянула на него, но только на секунду. Она помнила, что нужно избегать смотреть ему в глаза и дотрагиваться до него.
– Теперь пусть руки обсохнут на ветру. Ничего не трогайте.
– Вот как? – воскликнул он недоверчиво. – Но теперь жжет еще сильнее, чем прежде.
– Когда кожа полностью обсохнет, я нанесу эту мазь, – сердито отрезала она.
И это была ее ошибка, потому что, как только их взгляды встретились, она не смогла отвести глаз. И хотя в них отражалась ледяная ярость, он, казалось, легко потопил это чувство в бездонной глубине своих бархатных карих очей. Гнев, страх, презрение – все эти эмоции он принял и усмирял своим ровным взглядом, пока от них не осталось и следа. Она заморгала, почувствовав, что он заглядывает, как ей показалось, дальше, в самую потаенную глубину. Уинн потупилась, пробормотав проклятие.
Он рассмеялся.
– По-английски это, кажется, означает «негодяй»? Уинн ощетинилась, услышав в его словах насмешку. Нет, еще раз ему не подловить ее. Она молча занималась своим делом, в последний раз перемешала густую желтую мазь и поставила горшочек на землю, между ними.
Значит, он смеется над ней? Хорошо же, она это запомнит. Уинн на секунду прижала кончики пальцев к глазам, затем опустила руки и три раза обвела круг над горшочком.
– Войди в меня, Праматерь всех людей. Отдай свои целебные силы этому человеку, который нуждается в твоей помощи.
Затем она наклонилась вперед, опустив ладони на покрытую мхом землю по обе стороны от горшочка, ее распущенные волосы упали до земли, образовав завесу, аметистовый амулет медленно раскачивался над ним по кругу.
«Ну и сколько же мне так стоять?» – подумала она. Будь сейчас перед ней суеверная старуха, пришедшая за припаркой на суставы, или чувствительный юноша, нуждающийся в приворотном зелье для девушки, по которой он томится, она оставалась бы неподвижной до тех пор, пока не ощутила бы их дошедшую до предела нервозность. Но перед ней был циничный англичанин. Лучше не перестараться. У нее еще будут другие возможности добиться своего.
Когда Уинн подняла голову, ей удалось изобразить строгость и не выдать своих чувств. Она также не стала смотреть ему в глаза, хотя поняла, что он вопросительно заглядывает ей в лицо.
– Нанесите на кожу мазь тонким слоем. Один раз сейчас и второй раз перед сном. К утру должно все пройти. – Девушка подвинула к нему горшочек и начала собирать остальные вещи, чтобы уйти. Но затем ее словно дьявол какой-то подтолкнул, и она добавила:
– Вам будет нетрудно управлять лошадью, когда завтра поутру вы отправитесь в дорогу с вашими людьми.
Он потянулся больной рукой за мазью, но ничего не ответил. Наступила долгая пауза, и Уинн затаила дыхание, ожидая, когда он заговорит. Она заставила себя выдохнуть, затем медленно набрала в легкие воздух. Что же его держит?
Почему он не скажет, согласен ли отказаться от своей чудовищной затеи?
Она была готова вот-вот взорваться, когда Фицуэрин внезапно вытянул руку и схватил ее запястье. Одним сильным рывком он лишил ее равновесия. Чтобы не упасть на него, она уперлась свободной рукой ему в бедро, и лицо ее оказалось в нескольких дюймах от его лица.
– Мы еще с одним делом не покончили, Уинн. И я не уеду, пока не улажу его. – Он замолчал под ее бешеным взглядом, но не ослабил хватки. – Оно не касается детей. А только тебя и меня.
– Это вы начали войну, не я, – прошипела она. – Если вы воображаете, что я отступлю, тогда вы еще больший болван, чем я предполагала.
Он рассмеялся в ответ, и она почувствовала его теплое дыхание на своей щеке.
– Ты свирепая маленькая вояка, дорогая. Но не войной я хочу заниматься с тобою. Любовью. Пылкой, страстной, неутомимой. – Он перешел на тихий хрипловатый шепот, придвигаясь к ней еще ближе. – Только ты и я. И возможно, ты приготовишь какой-нибудь особый напиток, чтобы продлить удовольствие.
После этого он игриво потянул ее за мочку уха, осторожно прикусив.
Когда он отстранился, Уинн могла лишь тупо смотреть на него, приоткрыв рот. Казалось, собственное тело ей больше не принадлежит. Она ловила ртом воздух под громкое, как удары молота, биение сердца и ощущала, что в самой ее глубине начинает разгораться адское пламя. Она была совершенно сражена его вкрадчивой откровенностью, потрясена чувствами, которых не понимала, поставлена в тупик тем, что с ней происходит.
Только когда он еще шире улыбнулся и опять придвинулся к ней, Уинн вышла из оцепенения.
– Нет! – закричала она, резко отпрянув. Но он все еще удерживал запястье, а ее другая рука, как она внезапно поняла, все еще упиралась ему в бедро, такое мускулистое и твердое под тонкой шерстяной тканью. Такое теплое и незнакомое.
– Отпустите меня, – пробормотала она, отказываясь смотреть ему в глаза.
Его пальцы слегка погладили ее кожу, но не разжались.
– Только после того, как закончишь лечение, – ответил он, явно забавляясь.
Она не желала смотреть ему в глаза.
– Сейчас же отпустите меня!
– Но сначала намажь мне руки мазью, – повторил он с умопомрачительным упрямством. – Ты специально заставила меня собирать ядовитое растение. Так что теперь изволь лечить.
В конце концов, Уинн решила, что благоразумнее подчиниться. Хотя ее взбесила его тактика запугивания, и привело в замешательство дерзкое наступление, ничего другого ей не оставалось. Если она согласится, он отпустит ее запястье. Потом она просто шлепнет ему на руки мазь и избавится, наконец, от его присутствия.
В эту минуту уйти от него казалось ей самым важным делом. Она должна была покинуть этого человека.
Но даже решив подчиниться его требованию, Уинн не нашла успокоения. Она дернулась и с отчаянием оглянулась в поисках хоть какой-нибудь подмоги, а он весело прищелкнул языком.
– Здесь только ты и я, моя прекрасная валлийская колдунья. Поблизости ни души, так что не старайся оттянуть время. Примени свое чудодейственное средство, обладающее таинственными целебными силами. Вылечи мои ожоги.
Уинн нахмурилась.
– Презираю! – прошипела она и, схватив глиняный горшочек, зачерпнула пригоршню желтой липкой массы, которую буквально швырнула ему на руку.
– Поосторожнее. Кожа у меня очень нежная. И не забудь втереть мазь между пальцев. И сюда тоже, в трещины ладоней.
Она зло вцепилась в протянутую руку, надеясь этим причинить ему боль. Но как только он коснулся ее руки, сплетя их пальцы, она поняла, что неизвестно, кто пострадал больше, потому что все ее существо как будто перевернулось от сознания его близости.
– Эта точка, в самом центре ладони, особенно чувствительна, – пробормотал он, приковав к себе ее взгляд. – Втирай очень осторожно.
Уинн почти не помнила, как нанесла мазь. Никогда еще она не работала так быстро и так неловко. Однако, покончив с делом, она вскочила и отступила назад.
– Презираю, – еще раз повторила она, хотя страстность этого утверждения была несколько подорвана дрожанием голоса.
Он обвел ее дразнящим взглядом.
– А я хочу тебя, – ответил он. – Очень сильно.
