Раднорский лес, Уэльс
       1172 год
      В лесу появился чужак. Уинн аб Гриффидд, стоя на коленях возле зарослей высокого папоротника, подняла голову, и по ее спине пробежал холодок. Руки, осторожно выкапывавшие толстые корни растений, на секунду замерли.
      В лесу появился чужак – она ощущала это с уверенностью, никогда прежде ее не подводившей. Она знала это, даже не видя и не слыша его. Она знала это, хотя упитанные рыжие белки по-прежнему болтали, занимаясь повседневными делами, а голуби продолжали печально ворковать.
      Знала, возможно, потому, что сокол, круживший высоко в небе, внезапно опустился ниже и теперь летал над самыми верхушками дубов, елей и ясеней. Или во всем была виновата пара кроликов, бросивших ощипывать листья папоротника и молодые побеги земляники. Уинн не волновало, откуда она знает о чужаке. В лес ступил человек – возможно, даже не один. И он был верхом на лошади.
      Обычно она никогда не тревожилась. Это мог быть Дрюс или же семейство Фишен, являвшееся всегда в пору растущей луны, чтобы унести с собой редкие лесные травы, которые Уинн для них собирала и высушивала. Но она знала, что на сей раз по лесу шли не они. Этот человек был ей не знаком. И хотя теперь она явственно ощущала, что сюда направляется целая группа людей, один из них виделся ей гораздо яснее остальных.
      Уинн резко поднялась и, не глядя, смахнула с темно-зеленой шерстяной юбки приставшие сухие листья папоротника. Сама того, не сознавая, она принялась тереть старый аметистовый амулет, привычно и тяжело оттягивавший на шее цепь. Ею овладело дурное предчувствие, сильное, как никогда прежде. Этот человек нес беду. Она давно привыкла к тому, что ее часто одолевают необъяснимые предчувствия, и научилась доверять им. Тем не менее, такого яркого видения у нее до сих пор не было.
      Уинн сразу решила, что с дурманом, который она надеялась собрать, придется повременить. Траву она запасет в другой раз. А сейчас ей следовало вернуться в замок Раднор.
      Уинн не пошла оленьей тропой, проложенной через заросли папоротника, мимо огромных гранитных глыб, служивших ей тайником. Не воспользовалась она также и тропой вдоль ручья, как и древней каменистой дорогой, называвшейся След Великана. Уинн предположила, что незнакомцы выберут старую Римскую дорогу. Но теперь уже не была в этом уверена и твердо решила, что должна остаться незамеченной. Поэтому она осторожно спустилась с холма, пройдя сквозь еловый лесок, заросший колючим кустарником, и минуя просторные вересковые поляны. Она держалась густого дремучего леса, знакомого ей ничуть не меньше, чем обитавшим в нем диким зверям. Это был ее дом, ее Раднорский лес. Человек, который сейчас пересекал его, был не знаком с этой дикой частью Уэльса. Он был чужаком, незваным гостем, и беспокойство Уинн быстро переросло в возмущение. По какому праву он здесь находится?
      Приблизившись к замку, растянувшемуся вдоль поляны, она заметила на краю Гуинет, которая явно поджидала ее. Бабушка тоже почувствовала, с облегчением подумала Уинн. Она тоже знала о незнакомце. Это почему-то утешало.
      – Уинн, – позвала старая женщина, хотя ее внучка приблизилась совершенно бесшумно. – Иди сюда, девочка. Дай мне руку.
      Уинн взяла узловатые пальцы Гуинет и крепко сжала, чтобы унять в них постоянную дрожь. – Я испугалась за тебя, девочка. Что же это такое?
      – В лесу кто-то чужой… или чужие. Я почувствовала их присутствие и уверена – они несут нам зло. Ты тоже узнала о них?
      Гуинет покачала седой головой. Хотя глаза ее повернулись на голос девушки, Уинн знала, что видят они всего лишь свет и тень.
      – Я почувствовала только твой страх, внучка. Расскажи, что ты увидела.
      – Ничего я не видела, – ответила Уинн, медленно подводя бабушку к гладкому бревну, на которое они опустились вместе. – Но я почувствовала… – Она замолчала, пытаясь разобраться в странных тревожных ощущениях, поднявшихся в ее Душе. – Такого сильного и ясного предчувствия у меня никогда прежде не было. Хотя я не все поняла. Людей несколько, но только один из них направляется ко мне. – Она уставилась на свои руки с испачканными зеленью пальцами и стерла пятнышко грязи. Затем повернулась к дряхлой старушке. – Самое странное видение из всех, что у меня были. Как жаль, что я ничего не могу объяснить. Вот если бы ты попыталась…
      Гуинет улыбнулась и похлопала внучку по коленке. Она смотрела на Уинн странным невидящим взглядом.
      – Мое время ушло. Уже несколько лет назад. Но даже если бы я не потеряла былой силы, вряд ли я чувствовала бы сейчас то же самое, что ты.
      – Но видение такое ясное. Ты сумела бы в нем разобраться.
      Старуха покачала головой.
      – Каждая из нас, благословенная – или проклятая, как сказали бы некоторые, – даром раднорских видений, чувствует по-своему. Ты сама знаешь. У всех нас свои сильные и слабые стороны. Все, что мы можем, – это использовать наш дар для благих целей. Мой уже иссякает, как иссякло зрение. Но ты молода, полна сил.
      Несколько минут они посидели молча, пока Уинн раздумывала над бабушкиными словами. Затем вздохнула.
      – Он пугает меня, – тихо призналась девушка, обеспокоенная, что этот невидимый человек возымел над ней такую власть.
      – Возможно, он обладает какой-то силой, дитя мое, но не забывай, что ты тоже сильна, – напомнила ей Гуинет. – Давай подождем и посмотрим, что он собой представляет. А сейчас ~ что это за шум?
      Она склонила голову, и Уинн огляделась.
      – Это Дрюс возвращается с охоты. Может, у него есть новости.
      Во двор замка вошел Дрюс аб Оуэн в сопровождении трех жителей деревни Раднор. Двое из них несли длинный шест, к которому был привязан выпотрошенный олень. У Дрюса и его младшего брата через плечо висело по связке кроликов. Все четверо были в грязи, а их кожаные охотничьи робы носили следы успешной охоты. Но мужчин не волновало, как они выглядят. Охота была удачной, и они пребывали в отличном настроении.
      – Уинн! Уинн! – закричал Дрюс, заметив девушку. Загорелое лицо юноши расплылось в широкой улыбке, и он зашагал прямо к ней, подняв высоко над головой добычу. – Этого хватит всем обитателям замка Раднор на несколько недель!
      – И правда! – воскликнула Уинн. – Бабушка Гуинет, потрогай, что Дрюс нам принес. – Уинн поднесла старушкину руку к связке кроликов. – И в придачу прекрасный олень.
      – Дрюс, какой ты хороший мальчик, что заботишься о нуждах своих соседей. – Гуинет улыбнулась и слепо кивнула в его сторону. – Не зря я окружаю себя только молодыми. Они помогут Кук и остальным приготовить мясо. Освежевать, разрезать. – Затем она повернулась к Уинн: – Что скажешь? Близнецам уже можно подключиться, или они все еще наказаны?
      С лица Уинн тут же исчезло довольное выражение. Рис и Мэдок. Из пяти сирот, что воспитывались в замке, эти двое озорничали больше всех. То оседлают несчастную корову Кловер, как боевого коня. То разгонит и без того одичавших цыплят. Последняя выходка, однако, была самая несносная, и если бы не малышка Бронуин, вовремя забившая тревогу, они были бы уже мертвы. Или, по крайней мере, покалечены. Уинн раздраженно запустила руку в густые волосы, высвободив из-под вязаного чепца заплетенные на ночь косы.
      – Я далеко не уверена, что они усвоили этот урок, – пробормотала она. – Хотя, наверное, даже если бы я им велела целую неделю скрести камины и чистить загоны для скота, они все равно не отучились бы от своих проделок.
      – Да они просто бойкие ребята, – произнес Дрюс в защиту близнецов. – Любой мало-мальски стоящий мальчишка не раз раскачивался на дикой лозе, обвившей старый дуб, пытаясь перепрыгнуть на другую сторону ущелья Дьявола. Я так делал, да и…
      – Тебе было почти десять, – оборвала его Уинн. – Рису и Мэдоку всего только по шесть лет. Да и то лишь недавно исполнилось, – добавила она, еще раз испугавшись за своих непоседливых питомцев.
      Дрюс пожал плечами:
      – Зря волнуешься. Думаю, на ту сторону они все равно бы не перепрыгнули, но остались бы целы и невредимы.
      – Они могли сорваться!
      – Они соскользнули бы вниз по лозе и отделались легким испугом.
      Он лукаво усмехнулся, и, как всегда, Уинн с трудом заставила себя не поддаваться обаянию его улыбки. Хотя Дрюс был всего лишь на год старше ее, он до сих пор оставался мальчишкой, юным и беззаботным. Любящим повеселиться. Когда-то он был грозой Раднора, а она ничуть не уступала ему по дерзкой смелости. И не отгони он ее от старого дуба много лет назад, она бы полезла наверх за ним и тоже попыталась бы перелететь на другую сторону ущелья Дьявола. В тот раз он впервые повел себя как остальные мальчишки, напомнив ей, что она всего-навсего девчонка. Когда Уинн возмутилась, он пригрозил защекотать ее. Однако угроза не возымела действия, и тогда он решился на крайние меры. Он поклялся поцеловать ее и даже шагнул вперед, чтобы доказать серьезность своего намерения.
      Уинн в ужасе спаслась бегством, чего он и добивался. Тогда Дрюс смело спрыгнул с дерева, ухватившись за лозу, и вернулся в деревню героем, важным и гордым. Его отец беспрестанно хвастался своим отпрыском, а мать от беспокойства места себе не находила. Уинн, однако, была обескуражена, потому что после этого случая все переменилось. Дрюс стал участником игр старших ребят и с каждым днем все больше и больше взваливал на себя обязанности взрослых, а Уинн постепенно примкнула к женскому обществу деревни со всеми вытекающими отсюда домашними заботами. Их старая дружба возобновилась только после нападения англичан и ее переезда из деревни в замок Раднор. Но это уже были не прежние отношения.
      Конечно, все переменилось с тех пор, как однажды, почти семь лет назад, англичане вошли в Раднорский лес. Ее родители были оба убиты, а позже погибла и сестра Марадедд. И все же в ее смерти тоже были повинны англичане, как если бы они оставили в день битвы ее окровавленный труп. Тот факт, что она прожила еще девять месяцев, ничего не означает.
      Со смертью сестры Уинн полностью перевоплотилась из испуганного ребенка в озлобленную женщину. Она вместо сестры переехала в замок к вещунье Раднора, ее двоюродной бабушке Гуинет. В тринадцать она уже начала заправлять замком и вереницей маленьких английских бастардов, потянувшихся к его воротам. Теперь, шесть лет спустя, она сама стала вещуньей Раднора, приняв все заботы и привилегии, пришедшие к ней с этим титулом.
      Вздохнув, Уинн глянула в лицо Дрюса, который смотрел на нее выжидательно.
      – Ладно, пусть дети помогут. И близнецы тоже. Но я сама их приведу, – добавила она, нахмурившись. – И еще, бабушка Гуинет, я надеюсь, ты поручишь им самую трудную и грязную работу. Этим двоим, не мешает поучиться осторожности.
      – Размазывание грязи по двору вряд ли научит их осторожности, – поддел девушку Дрюс, но Уинн нарочно не обратила внимания. Скорее всего, он прав, но что еще оставалось делать? Ей и так очень часто казалось, что она не справляется с воспитанием. И хотя пыталась заменить им мать, большую часть времени ощущала себя скорее старшей сестрой, загнанной в угол заботами.
      – Идем, – вздохнула Уинн, беря бабушку за руку. – Нам нужно собрать бочонки и горшки и приготовить рассол. Кук одна с этим не справится.
      Они отправились к приземистой кухоньке, пристроенной позади двухэтажного замка, но тут Уинн вспомнила о пришельцах в лесу и повернула назад, оставив бабушку ковылять в одиночестве.
      – Дрюс, – позвала она, торопясь перебежать грязный двор, чтобы перехватить юношу. – Дрюс, ты встретил кого-нибудь в лесу? Путешественников? Группу людей? – добавила она спокойнее.
      Юноша откинул со лба прядь иссиня-черных волос. На лице не осталось и следа от насмешки, потому что он твердо верил в дар ясновидения, который по наследству переходил по женской линии в семье Уинн.
      – По старой Римской дороге тащились на ослах двое босоногих монахов. Ехали на север. Видел я их утром, сразу как вышел из Раднора. Сейчас их уже и след простыл. – Он нахмурился. – А что ты почувствовала?
      Уинн покачала головой, по телу ее пробежала дрожь.
      – Сама точно не знаю. Человек… вообще-то их несколько… бродят где-то в нашем лесу. Что они хотят и кто они такие – для меня тайна. Но они… – Она замолчала. Сказать, что они пугают ее, было бы не совсем верно. Они выбили ее из колеи. Точнее, он выбил ее из колеи, кто бы он ни был.
      – Мы не заметили ничего необычного, – сказал Дрюс. – На том берегу Уоддела рыбачил Тристан аб Кадауг из деревни Пинибонт. А старик Таффи проверял ловушки. – Дрюс замолчал, припоминая события этого дня. – Нет, – наконец произнес он. – Больше никого. А где ты была, когда почуяла их?
      – На нижнем лугу. Почти у самого Вороньего болота. Я собирала побеги папоротника и хотела поискать дурман. Мандрагору, – пояснила Уинн.
      Он поморщился, услышав, что она упомянула этот страшный корень.
      – Ты и сейчас чувствуешь присутствие этих людей?
      Уинн заставила себя замереть. Она взялась за амулет, сделала глубокий выдох и закрыла глаза, отгоняя привычные звуки во дворе замка. Прислушалась к собственному дыханию и попыталась услышать мерное биение сердца. Через минуту она подняла лицо и пристально посмотрела на Дрюса.
      – На этот раз все по-другому, – пробормотала Уинн, обращаясь скорее к самой себе, чем к нему. – Я не чувствую и все же знаю, что он там.
      Дрюс задумался.
      – Думаю, он безобиден. Так он один?
      – Нет, их несколько. Я почти уверена. Но только один из них направляется ко мне.
      – Возможно, они не собираются причинять нам зла. Просто проезжают мимо, направляясь в какое-нибудь лесное поселение.
      Уинн не стала ничего больше говорить. Торопясь вернуться к своим делам, она надеялась, что Дрюс прав, и все же внутренний голос подсказывал ей: что-то не так. Этот человек не случайно оказался в Раднорском лесу. Он не просто проезжал мимо. Но ей оставалось только сидеть и ждать.
      Дрюс пообещал обшарить вместе с братом и друзьями весь лес вокруг замка, прежде чем они вернутся в Раднор, но Уинн подозревала, что поиски будут безрезультатными.
      Она отправилась отыскивать Риса и Мэдока. Чему быть, того не миновать. Уинн верила в это высказывание, и жизнь вновь и вновь доказывала его правоту. Когда пробьет час, она предстанет перед угрозой, которую несет с собой этот человек, – если таковая действительно существует. Но в то же время она будет готова сама и всех детей подготовит. У них есть тайники. У каждого есть свое особое оружие.
      И возможно, ее страхи безосновательны. Скорее всего, это всего лишь очередной норманнский священник, пришедший очистить валлийцев от их затянувшихся языческих заблуждений. При этой мысли Уинн улыбнулась. Она с огромным удовольствием напугала бы какого-нибудь надутого от важности священника или епископа, разведя таинственный огонь с зеленым, а вовсе не с желто-красным пламенем, или напоила бы его сладким вином, сдобренным каким-нибудь зельем.
      Почувствовав себя лучше, девушка пустилась вприпрыжку, чтобы поскорее избавиться от нервозной взволнованности. День стоял прекрасный: ни дождя, ни облаков. Все пятеро сирот, которых она воспитывала, были здоровые и крепкие. Они получали свежее мясо благодаря деревенским жителям, а Раднорский лес обеспечивал их всем остальным. Чего еще она могла бы просить от жизни?
      – Говорят, в этих краях водятся драконы.
      – И ведьмы.
      Клив Фицуэрин слышал недовольное ворчание своих людей, но виду не подавал. Прошлой ночью они разбили лагерь по восточную сторону от вала Оффы, крутой земляной насыпи, отмечавшей границу между Англией и Уэльсом. Весь день они продвигались в глубину дикого холмистого края, и весь день его люди все больше роптали. Даже Клив не мог полностью отрешиться от дурных предчувствий. Холмы вздымались все выше и, наконец, перешли в древние скалистые горы. Здесь обитали неукротимые валлийцы – народ, обративший вспять и разбивший наголову армию короля Генриха. И вот сюда, в самое сердце Уэльса, осмелился направиться Клив с подмогой всего лишь в семь человек. Господи, наверное, он совсем поглупел.
      Нет, не совсем. Просто он наконец-то решился получить собственные земли.
      Клив почувствовал, что за спиной все сильнее и сильнее нарастает беспокойство его спутников. Натянув поводья, он остановил свою угольно-серую лошадь и чуть приподнялся на стременах. Люди гурьбой собрались вокруг него.
      – Что теперь?
      – Клянусь Всевышним…
      Резкий ветер засвистел, пройдясь по неровной гранитной глыбе, напомнив, как голосят на высокой ноте женщины, убиваясь по покойным, и все недовольные бормотания тут же прекратились. И уже в который раз за этот день Клив решил, что Уэльс действительно проклятая земля. Все рассказы о привидениях и драконах, о язычниках, таких же диких, как лесное зверье, от которых он отмахивался, как от глупой болтовни, внезапно показались ему не такими уж невероятными. И все же, несмотря на весь сонм привидений, драконов и варваров, он не уйдет отсюда, пока не достигнет своей цели, ради которой пришел. Откинув назад шерстяной капюшон, он раздраженно тряхнул головой. – Лагерь разобьем здесь, – перекрывая шум ветра, сообщил он своим спутникам, сгрудившимся в кучу. – За теми вязами, там, где сырая низина, похоже, есть ручей. Джон, Маркус, займитесь костром и едой. Генри и Роланд, присмотрите за лошадьми. Ричард, ты, Деррик и Нед, разведайте местность.
      Люди разошлись выполнять поручения, а Клив так и остался верхом на лошади, не сводя взора с простиравшихся впереди гор, окутанных туманом. Лошадь оступилась, потом еще раз, попав в колею от повозки, но Клив по-прежнему внимательно всматривался вдаль, пытаясь разглядеть или услышать нечто, чему он сам не мог дать названия. Последние два часа он испытывал беспокойство. Оно не оставляло его и теперь.
      Сэр Уильям был не слишком точен, давая поручение. Он сказал, что к юго-западу от замка Стоуксли находится лес, прозывавшийся Раднорским. Но он не вспомнил названия деревни, а Клив обнаружил, что в этом лесу их несколько. Сэр Уильям даже не знал валлийского имени женщины. А теперь этот сентиментальный дурак послал Клива на поиски ребенка, родившегося от их союза. Сам он когда-то называл эту женщину Анжелиной. Но Клив до сих пор не обнаружил никого, кто бы вспомнил женщину с таким именем. И поэтому поиски продолжались.
      Клив поморщился от отвращения, еще раз вспомнив, что натворили в Уэльсе англичане. Семь лет назад он был счастлив, что не принял участия в бесславной кампании короля Генриха против Уэльса. Его мать была валлийкой, и, хотя они всю жизнь прожили на английской земле, она передала и язык, и культуру Уэльса своему единственному ребенку. После ее смерти английский папочка, которого он видел не более двух раз, с неохотой занялся устройством судьбы своего незаконного сына Клива и определил его на скромную должность в приличный дом. Благодаря милости Божией и вмешательству леди Розалинды, а также ее мужа и отца Клив быстро пошел в гору. И все же он не отправился воевать против Уэльса, хотя ему предоставлялся шанс получить признание и награду. Что-то не позволило ему участвовать в войне с народом, к которому принадлежала его мать.
      Теперь оказалось, его валлийское происхождение, которое всегда считалось позорным, сослужит ему хорошую службу, потому что именно знание валлийского языка, пусть и подзабытого, дало Кливу возможность отличиться.
      Если бы не обещанная награда, Клив отказался бы от поручения сэра Уильяма Сомервилла как от невероятно глупой затеи. Найти ребенка, зачатого во время войны с какой-то валлийкой, и, если это окажется мальчик, привезти его в Англию – глупее задачи не придумать. И все же ради обещанных земель – замка и близлежащих владений – Клив готов был найти самого дьявола и силой приволочь его в Англию.
      Словно вторя его черным мыслям, ветер взвыл еще сильнее, чем прежде, разметав полы тяжелого шерстяного плаща всадника и заставив лошадь под ним испуганно вздрогнуть.
      – Успокойся, Сита, это всего лишь ветер. – Но жуткий ветер, подумал Клив, холодный и безжалостный, как эта земля.
      С коротким проклятием он развернул лошадь и последовал к своим людям. Они переночуют и наберутся сил. А утром найдут это место, прозываемое Раднор, и один за другим обойдут каждый дом. Если понадобится, они готовы заплатить звонкой английской монетой за любые сведения. Да еще они купят редкие травы и снадобья, что поручили ему найти дочери сэра Уильяма. Но в первую очередь они займутся поисками ребенка, которого отчаянно ждет их хозяин.
      Хотя Кливу на самом деле не хотелось красть ребенка у его матери, тем не менее, он был готов пойти на этот шаг в случае необходимости. Он не собирался отказываться от своей награды из-за женского упрямства. В конце концов, бастарду сэра Уильяма предстояло наследовать все, что давало имя Сомервилл. В этом вопросе сэр Уильям был настроен решительно.
      Безусловно, в зятьях он разочаровался, подумал Клив. Но каковы бы ни были причины, побудившие сэра Уильяма отправить людей на поиски незаконного сына, в одном можно было не сомневаться: ребенок никогда не будет страдать из-за того, что у него нет ни семьи, ни имени, ни собственности, как случается с другими незаконнорожденными.
      Как случилось с Кливом.
      Нет, любая боль, которую почувствуют ребенок и его мать при расставании, быстро улетучится от мысли о будущем богатстве мальчика.
      И тогда он тоже окажется в выигрыше, напомнил себе Клив. Он получит руку младшей дочери сэра Уильяма, Аделины. Но главное, что он получит за девушкой в качестве приданого поместье. Он станет хозяином собственной земли и людей, и на этой земле родятся его дети. Клив поклялся, что у него никогда не будет бастардов – только сыновья и дочери, воспитанные под сенью отцовского дома.
      Клив спешился и обернулся, чтобы еще раз бросить внимательный взгляд на туманное облако, скрывавшее вершины гор. Где-то среди этого множества враждебных холмов лежал ключ ко всему, что было нужно ему от жизни. И никто и ничто не могло помешать Кливу добыть этот ключ.

      Уинн проснулась or страха. Сердце ее бешено колотилось, и она хватала ртом воздух, лежа на соломенном тюфяке. Может, ей приснился страшный сон? Но она не могла припомнить никаких снов, особенно таких, что могли вызвать это внезапное сердцебиение и страх, от которого ладони и лоб стали влажными.
      Она села в кровати, пытаясь в темноте собраться с мыслями. Может, что-то случилось с детьми? Уинн тут же встала и прошлепала босыми ногами по своей маленькой комнате к камину, где быстро зажгла свечу. Затем она уверенно поднялась по крутой лестнице в детскую, которую устроила под широким скатом крыши, на чердаке, расположенном над холлом.
      Оказавшись в комнате с низким потолком, она медленно обошла все кровати, освещая на несколько секунд лицо каждого ребенка. Бронуин и Изольда спали бок о бок в одной кровати, одна из девочек широко разметалась, завернувшись в шерстяное одеяло, а другая свернулась калачиком, дрожа от холода. Чуть улыбнувшись, Уинн стянула часть одеяла с Изольды и укрыла Бронуин.
      Как непохожи эти две девочки, с любовью подумала она. Ее племянница, Изольда, с темными волосами и огненным взглядом, временами превращалась в маленького тирана. Валлийка до мозга костей, в точности такая, какой была когда-то ее мать, сестра Уинн. А вот Бронуин пошла в отца. Пока что никаких проблем из-за этого не возникало, но Уинн опасалась, что необычайно светлые волосы девочки всегда будут служить признаком ее английского происхождения.
      Вздохнув, Уинн перешла к мальчикам – в другой угол комнаты. Как она и ожидала, Мэдок и Рис спали на своем соломенном ложе, повернувшись друг к другу лицом. Казалось, что они даже во сне затевают очередную проказу, хотя Уинн не стала бы отрицать, что сейчас они больше похожи на ангелочков, чем на дьяволят, в которых превращались днем. Темноглазые, темноволосые и кудрявые – в будущем они наверняка разобьют не одно женское сердце.
      А еще был Артур. Что же она будет делать с Артуром? Уже сейчас он такой умный, что это даже пугало, и все же больше всего ее беспокоила чувствительность его натуры. Хотя остальные четверо ребят снисходительно относились к его мечтательности, Уинн знала, что над ним всегда будут легко одерживать верх другие мальчишки.
      Но что она могла поделать? Она по собственной воле взялась воспитывать пятерых детей, пятерых чудесных непоседливых шестилеток, которых не всегда будут удовлетворять ее объяснения об отсутствующих родителях.
      Хотя английские завоеватели потерпели безоговорочное поражение и были изгнаны из Уэльса, все-таки они остались здесь, в крови их незаконных чад. Когда-нибудь ей придется объяснить это детям, хотя многое она сама с трудом понимала. Ну, как объяснить ребенку, что такое насилие? Как заставить маленькое существо понять, что отец дал ему жизнь, отнюдь не преисполненный любви и уважения, а в порыве ненависти и жестокости? Как объяснять детям, что у них никогда не будет более злейших врагов, чем отцовское племя?
      Уинн подавила дрожь и дотронулась до щеки Артура. Такой мягкий и милый ребенок. Они все такие, и она любила их отчаянно, словно это были ее собственные дети. Почувствовав ровное дыхание мальчика, Уинн успокоилась, отбросив тревогу, досаждавшую целый день и не оставившую ее даже ночью. Все будет хорошо. Уинн не сомневалась.
      Не останется же тот, кто без спроса вошел в ее лес, там навечно? Он сотворит зло, которое задумал, но ему не разрушить их жизни.
      Соплеменники Уинн пережили много набегов чужаков. К тому же в лесу сейчас расположилась вовсе не армия. Инстинкт подсказывал ей это. Несколько человек не представляют большой угрозы.
      Клив присел на корточки возле узкого ручья, не сводя глаз с глубокого спокойного пруда ниже по течению. Кто-то спускался к водоему, и природная подозрительность Клива говорила, что ему сначала следует понаблюдать, а затем уже выходить из укрытия.
      Какой-то человек на удивление беззвучно пробирался по едва заметной тропинке. На его плечах лежала небольшая странного вида лодка. Клив вспомнил, что валлийцы зовут такую кораклом. Это была нелепая лодчонка, сплетенная из ивняка и обтянутая кожей.
      Рыбак был один, а его оружие, видимо, составлял всего лишь маленький кинжал в кожаных ножнах у пояса. Когда он опустил свое легкое суденышко, Клив с удивлением увидел, что перед ним старик, седой дед, пришедший порыбачить. Хороший знак, потому что человек такого почтенного возраста наверняка знает обо всех событиях в этих краях. Клив снял руку с костяной резной рукоятки кинжала.
      – Доброе утро, отец, – прокричал он, вставая во весь рост. Старик вздрогнул и испуганно попятился. Но Клив улыбнулся и с очень дружелюбным видом пошел вперед. – Какую рыбу ты собираешься ловить этим прекрасным днем?
      Старик уставился на него, словно перед ним было невиданное диво, и Клив нахмурился. Неужели он настолько забыл валлийский, что его не поняли?
      – Я не причиню тебе никакого вреда, – сделал он еще одну попытку, тщательно произнося слова.
      – Англичане всегда так говорят, – настороженно ответил старик.
      Клив с облегчением перевел дух. Его не удивило, что старик признал в нем англичанина, он сам знал его выдает произношение. Но, по крайней мере, хорошо уже то, что его понимают.
      – Наши вожди не воюют, – произнес Клив. – И мы не должны.
      Вместо ответа старик фыркнул. Трудно было сказать, против кого направлено его презрение – то ли против Клива, то ли против английских и валлийских вождей.
      Клив продолжал допытываться.
      – Это Раднорский лес? – Он опустился на траву неподалеку от старика и начал лениво швырять в темную воду кусочки прутика.
      После долгого раздумья старик кивнул.
      – Это хорошо. Значит, мой путь близится к концу.
      Старик начал готовить лодку к спуску, но, тем не менее, не сводил настороженного взгляда с Клива. Наконец, словно не в силах сдержать любопытства, он поинтересовался:
      – И куда же ты держишь путь?
      Клив бросил в воду еще один прутик.
      – Сам точно не знаю. Куда-то в эти края.
      Он украдкой кинул взгляд на старика, отметив про себя сношенную обувь и потрепанную, не по размеру одежду. Наверное, стоит попробовать.
      – Я ищу ребенка около шести лет от роду, рожденного женщиной, которую когда-то звали Анжелина. Готов заплатить за любые сведения. – Для внушительности Клив встал и похлопал по кошельку под плащом.
      Старик недоуменно на него уставился.
      – Здесь в округе полно ребятни.
      – Этот рожден от английского воина.
      Судя по тому, как старик насторожился и отвел взгляд, он что-то знал.
      Клив продолжил:
      – Отец разыскивает своего ребенка, чтобы позаботиться о нем. Это всесильный и богатый человек. – Клив отвязал кошелек и приблизился к старику. – Ты знаешь такого ребенка?
      Старик облизнулся, переводя взгляд с лица Клива на позвякивавший кошелек и обратно. – У нас здесь полно английских бастардов, оставшихся после войны. Как ты узнаешь, который из них? Или тебе все равно? – добавил старик, и в глазах его мелькнул проницательный огонек.
      По лицу Клива ничего нельзя было прочесть. Его самого не раз посещала эта мысль. И в самом деле, как сэр Уильям узнает, приходится ли ему сыном мальчишка, которого он привезет, или нет? И все же Клив понимал, что никогда не сможет всучить сэру Уильяму первого попавшегося ребенка.
      Впрочем, он намеревался найти нужного ребенка вовсе не ради сэра Уильяма. Ради самого ребенка. Каждый ребенок должен знать своего отца.
      Его собственный отец был никудышным родителем, но Клив хотя бы знал, кто он. Насколько хуже вообще не знать, кто твои отец и мать.
      – Мне нужен тот самый ребенок, поэтому предупреждаю, не вздумай назвать мне первого, кто придет на ум. Я плачу только за правду.
      Когда старик внимательно осмотрелся по сторонам, словно опасался, как бы их не подслушали, Клив понял, что победил.
      – Тут неподалеку живет одна женщина. У нее в доме несколько английских бастардов.
      – Так ты говоришь, несколько? А есть среди них шестилетки? Мальчики?
      – Им всем по шесть или около того, они родились после последней глупой попытки вашего короля Генриха завладеть нашими землями. – Старик презрительно фыркнул, насмехаясь над тупостью английского короля. – Да, у нее есть мальчики.
      Когда Клив вернулся к своим людям, он был полон Оптимизма. За десяток английских пенни старик рассказал, как добраться до замка Раднор, огромного дома за деревней Раднор. Они только вчера проходили рядом с этим местом, где живут несколько английских бастардов, о которых заботится какая-то женщина, вещунья Раднора, как назвал ее старик. Колдунья из древнего рода валлийских колдуний.
      Клив громко расхохотался, увидев маленькую группку своих спутников. Уэльс на самом деле оказался диким языческим краем, как о том часто твердили священники. В норманнской Англии женщина, всем известная как колдунья, была бы подвергнута суровому испытанию – вероятнее всего, отлучена от церкви, либо изгнана из деревни, либо предана смерти огнем. Однако этот старик, которого звали Таффидд, видимо, относится к ней уважительно, хотя в то же время как-то двойственно. Но что поделать с такими людьми?
      – Мы поедем назад, туда, где стоит одинокий дуб, окруженный непроходимыми зарослями колючего кустарника, – выкрикнул Клив. – Двинемся по неприметной тропинке на север, и если нам немного повезет, то к полудню доберемся до места.
      В этот миг сквозь низкий туман проглянуло неяркое солнце, и несколько минут Клив любовался красотой этого странного края. Влажный лес засверкал блестками, словно чья-то могучая и щедрая рука рассыпала по нему чудеснейшие бриллианты. Суровость пейзажа смягчилась, и Клив ощутил в душе радостное волнение.
      Уэльс, конечно, дикий край, но именно здесь хранился ключ ко всему, чего он желал. И хотя он был не из тех, кто верит в приметы, это было для него добрым знаком. Сначала старик. Затем внезапно выглянувшее солнце. То, чего он добивался, оказалось почти в двух шагах.
      Задолго до того, как Рис и Мэдок стремительно скатились с холма, она уже знала, что незнакомец близко. Как и вчера, она почувствовала его приближение, только на этот раз гораздо сильнее. Однако, несмотря на страх перед неизвестными пришельцами, вторгшимися на ее землю, Уинн испытывала не менее сильное любопытство. Кто этот человек, которого она безошибочно угадывала – впервые так ясно и сильно за все девятнадцать лет ее жизни? Рис, задохнувшись, хватал ртом воздух.
      – Дрюс велел собрать всех женщин…
      – …и детей. И спрятаться в замке, – возбужденно закончил за него Мэдок. – Сюда кто-то идет…
      – Но не волнуйся, Уинн, мы никого не позволим им тронуть.
      – Проклятые английские ублюдки!
      – Рис! – воскликнула Уинн. – Где ты научился таким словам?
      Мальчишки тут же досадливо уставились на нее. Если бы не крошечный шрам над левой бровью Риса, Уинн с трудом различала бы их. Первым решил оправдаться Мэдок:
      – Это Дрюс назвал их проклятыми английскими ублюдками.
      – Мне все равно, что говорит Дрюс. Если я еще раз услышу от кого-нибудь из вас подобные слова, то вымою вам языки мыльным корнем. Поняли? – Они нехотя кивнули, и Уинн вздохнула. – Ну ладно. Что еще велел сделать Дрюс? Он больше ничего не сказал?
      – Нет. А нам можно с ним пойти?
      – Разумеется, нельзя. Вы уверены, что он больше ничего не передавал?
      – Он сказал… – Мэдок сморщился, словно старался припомнить. – Он сказал, чтобы ты не волновалась. Ничего плохого с тобой не случится – он не позволит.
      – А потом Баррис сказал Дрюсу, что если тот спасет положение, то, может быть, ты подаришь ему горячий крепкий поцелуй, – добавил Рис.
      Оба мальчика вопросительно посмотрели на Уинн, как будто не совсем понимая, что такое горячий крепкий поцелуй, но Уинн не собиралась просвещать их.
      – Баррису просто нечего делать, раз он говорит такое, – возмутилась она, вспыхнув от смущения.
      Дрюс был ее другом детства. Несколько лет назад он попробовал, было завязать с ней другие отношения, но она их отклонила. Дрюс всегда оставался для нее лишь другом, и как только он это понял, то стал обращаться с ней как с сестрой. Но насмешки его младшего брата и друзей частенько досаждали им обоим.
      Кроме того, сейчас Уинн меньше всего нуждалась в муже. Даже если кто-нибудь и захотел бы жениться на вещунье, вряд ли он принял бы с ней пятерых детей. Но в любом случае у нее не было ни времени, ни желания обзаводиться мужем. И она не была уверена, что когда-нибудь оно появится.
      Спрятав подальше неудовольствие, Уинн взяла близнецов за руки.
      – Отправляйтесь искать ваших сестер, а затем все вместе ступайте в замок. Где Артур?
      – Я хочу посмотреть на проклятых английских уб… – Мэдок замолк на полуслове, но Уинн была слишком обеспокоена, чтобы опять его отругать.
      – Англичане – ужасные люди, – предупредила она. – И смотреть тебе на них совсем не обязательно. – Затем она смягчилась, понимая, что ее слова только распалят воображение неугомонной парочки. – Если Дрюс доставит их в замок, вы на них посмотрите. Договорились? Но только если вы будете меня слушаться. – Она притянула ребятишек к себе, торопливо обняла и чмокнула каждого в мокрый лобик. – Ну а теперь ступайте. Поищите Изольду и Бронуин, а я найду Артура.
      Артура не было ни в конюшне, ни в кедровой роще возле ручья, не нашла она мальчика и возле его любимого валуна рядом со скошенным лугом. Уинн видела, как близнецы вместе с Изольдой и Бронуин скрылись за надежными прочными стенами замка. Видела она и то, что Гуинет ищет ее незрячими глазами, прислушиваясь к малейшему шороху и собственному чутью. Но сейчас Уинн не могла вернуться. Куда же запропастился Артур?
      Солнце скрылось за тучей, тропинку перебежал кролик. Девушка остановилась, пытаясь справиться со страхом, внезапно поднявшимся в ее душе. Сейчас не время для паники или суеверия, сказала она себе. Сейчас время для спокойствия и сосредоточенности.
      Уинн закрыла глаза и затаила дыхание, мысленно приказав себе отбросить прочь все мысли, кроме одной – где Артур? Когда она подняла голову, то была уже спокойнее, хотя так и не узнала, куда пропал мальчик. Она узнала лишь, что он вне опасности. И хотя ей стало легче, от поисков нельзя было отказываться. Она не успокоится, пока мальчик не окажется под родным кровом.
      Повинуясь внутреннему голосу, Уинн вернулась к валуну Артура. Здесь он любил лежать на редко светившем солнышке и предаваться мечтаниям. Здесь он выдумывал свои невероятные истории и наблюдал за окружающим миром на удивление пытливым взглядом.
      Уинн положила ладонь на плоский выступ, на котором он всегда сидел, сильно прижала ее к камню, прислушиваясь, не появится ли подсказка. Ничего, не ощутив, она взволнованно огляделась по сторонам. Возможно, до него дошли слухи об англичанах и он отправился к Следу Великана, чтобы самому все разведать.
      Всем сердцем надеясь, что ошибается, Уинн начала спускаться вниз по мягкому склону холма, держа путь в густой лес, окружавший замок Раднор. Она шла очень осторожно, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться и проследить за полетом куропаток и ворон. Девушка старалась сохранять спокойствие, но если окажется, что Артур действительно ушел в эту сторону, она дала себе слово строго наказать его. Правда, сначала она его крепко обнимет и воздаст хвалу Господу.
      Уинн почти дошла до Следа Великана, с каждой минутой все больше и больше тревожась, как вдруг внезапно остановилась. Где-то высоко над головой сердито заверещала белка и сразу умолкла. С вышины деревьев донесся крик клушицы, но куда же подевались кулики и крохали?
      Девушка получила ответ, когда услышала веселый смех ребенка – это был Артур! Он снова рассмеялся, и Уинн почувствовала огромное облегчение. Она сделала, было шаг вперед, но тут же замерла, потому что с Артуром кто-то тихо разговаривал, но о чем, она не могла понять.
      Чувство облегчения, которое так быстро пришло, так же быстро улетучилось. Сердце как будто сжала чья-то холодная рука. Уинн не узнавала голос и с запозданием вспомнила, что Артур не из тех детей, которые часто смеются.
      Уинн попятилась, дотронувшись до амулета – темно-лилового камня, который когда-то носила ее мать, а еще раньше – бабушка. Девушка инстинктивно укрылась за ветками колючего падуба, но все ее чувства устремились вперед, она старалась узнать, кто там с Артуром. Она услышала, что по лесу движется большое животное, уверенно вышагивая по прямой тропе. Уинн поняла, что незнакомец едет верхом. Но самое поразительное, что этим незнакомцем был все тот же человек. Тот, чье присутствие она почувствовала вчера.
      – Тебе часто разрешают уходить так далеко от дома?
      Голос человека звучал низко и мягко, сразу было ясно, что валлийский не его родной язык. Тем не менее, Уинн уловила в его тоне небольшую напряженность. Или, точнее сказать, настороженность.
      – Нет, – признался Артур. – Но теперь, когда мне уже исполнилось шесть лет, наверное, я могу это делать. Ты согласен со мной?
      При других обстоятельствах Уинн улыбнулась бы, услышав эту странную смесь детского лепета со взрослой рассудительностью, что было очень типично для Артура. А так она оставалась неподвижной, словно каменное изваяние, поджидая, пока эти двое подъедут поближе и попадут в поле ее зрения, обещая себе, когда Артур вернется домой, всыпать ему как следует.
      – Полагаю, шесть лет – это еще слишком мало, чтобы одному бродить по лесу, – ответил незнакомец мальчику. – Отец с матерью, наверное, с ума сходят от беспокойства. Как ты думаешь, что они скажут, когда я привезу тебя домой?
      Значит, он намеревался привезти Артура домой! Уинн уловила только это. Именно эти слова она и хотела услышать. Она вышла из укрытия и пошла на голос.
      – Моя настоящая мама умерла. А отца у меня нет, – деловито рассказывал Артур. – Вообще-то у меня было двое отцов, но ни один из них не захотел держать меня у себя. Я понял это из рассказов жителей деревни.
      – Артур! – Уинн преградила путь всаднику на высокой лошади. Она была столь же огорошена спокойными откровениями Артура, как и всадник – ее внезапным появлением. Но в этой ситуации она решила действовать напролом, а с Артуром и его рассказами о родителях разобраться в другой раз. – Артур, где ты был? Я везде тебя искала, – сказала Уинн, упершись кулаками в бока. Затем она взглянула на незнакомца, послав ему улыбку, которая, как она надеялась, могла сойти за благодарную. – Спасибо, что нашли его. Простите, если он доставил вам беспокойство, я сейчас же освобожу вас от этой обузы.
      Их взгляды встретились, и она не смогла отвести глаз. Она увидела, что у него темные глаза, но гораздо светлее, чем у ее народа, – теплые карие глаза – правда, сейчас они были непроницаемо матовыми, словно он специально спрятал свои мысли и чувства от всех любопытных.
      И хотя Уинн не смогла догадаться о причинах, приведших его в их лес, о многом другом она догадалась сразу. Мужчина был англичанином, как она и предполагала. Об этом свидетельствовали обитые гвоздями высокие сапоги и кожаные перчатки. Но он не был ни монахом, ни толстым богатым лордом. С неприятной дрожью она поняла, что перед ней человек, который кормится своим мечом. Твердый неумолимый подбородок, суровый пристальный взгляд, сильное тело и зловещее присутствие кинжала и меча – все говорило, что этот человек привык воевать. Неужели и сюда он приехал за этим?
      – Не сердись на меня, Уинн, – взмолился Артур, нарушив ее тревожные мысли. – Я выследил соколиху. Хотел найти ее гнездо. А потом застрял…
      – Я нашел его на дереве, – вмешался незнакомец. – Он не мог ни вверх подняться, ни спуститься вниз.
      Уинн перевела дух, чтобы успокоиться. Незнакомец говорил ровно и дружелюбно, но ее не обманули ни уверенные интонации, ни красивое лицо всадника.
      А оно действительно красивое, вынуждена была признать Уинн. Волевое, худощавое, с квадратным подбородком и прямым носом. Длинные темные волосы, связанные на затылке, отливали чистым блеском в лучах солнца, струившихся сквозь ветви дуба.
      Уинн нахмурилась, вынуждая себя сосредоточиться на том, что действительно важно. Его внешность, разумеется, не имела для нее никакого значения.
      – Благодарю вас, милорд. Я заберу мальчика. Он вам больше не доставит беспокойства.
      – Никакого беспокойства, – ответил он, даже не пошевелившись, чтобы спустить Артура на землю. – Мы с Артуром быстро подружились. Ведь так?
      – Он говорит, что у меня руки всадника, – оживленно тараторил мальчик. – Он говорит, что в обращении с лошадью очень важна мягкость и легкость прикосновения.
      – Все правильно, – согласилась Уинн. – Но ты должен спуститься. Прямо сейчас, Артур.
      – Я сэр Клив Фицуэрин, – представился незнакомец, так и не сделав попытки выпустить мальчика из рук. – Как я понял, это Артур. А вы его мать?
      Уинн пристально взглянула на него. Что-то в его вопросе ей не понравилось, но она не поняла, что именно. На первый взгляд самый естественный интерес, и все же ее вновь охватило недоброе предчувствие.
      – Нет, я ему не мать. Как Артур уже сказал вам, его мать давно умерла. Сейчас о нем забочусь я.
      Когда он вопросительно приподнял бровь, она с неохотой продолжила:
      – Я Уинн аб Гриффидд. Мы с Артуром живем в замке Раднор.
      – Значит, вам знакомы эти места.
      – Разумеется.
      – Хорошо. Быть может, вы будете настолько любезны, что позволите мне и моим людям устроить на ночь наших лошадей и пополнить запасы воды.
      Глаза девушки сузились, она пристально уставилась на него. Ясно как день, он вел какую-то игру. Она знала это и по внезапному блеску его глаз поняла, что он догадался о ее прозорливости. Но это нисколько его не встревожило. И хотя гневная тирада готова была сорваться с ее губ, девушка с усилием подавила ее. Он хочет увидеть замок Раднор? Что ж, она позволит. Это даст ей возможность определить, что он замышляет, ведь она ничуть не сомневается – им движет какой-то скрытый мотив. Поэтому у нее и было такое ясное видение. Она пригласит его со свитой остановиться в предместье замка. Возможно, угостит их чудесным ужином – свежей олениной и березовым вином.
      Уинн стерла с лица улыбку и кивнула.
      – Добро пожаловать в замок Раднор, – произнесла она с гораздо большим дружелюбием, чем чувствовала. А если со временем окажется, что они вовсе не желанные гости, тогда, возможно, то зелье, которым она хотела попотчевать очередного надутого священника, больше подойдет этому английскому рыцарю и его воинам. Пурпурная наперстянка, ведьмино семя или даже пальчатая фиалка. Уинн повернулась, чтобы показать дорогу, и лицо ее опять тронула улыбка. О да, она с удовольствием примет игру этого могущественного английского рыцаря. Но когда он, наконец, покинет ее владения, то сделает это с искренним намерением никогда больше сюда не возвращаться.

      Безусловно, никто, даже первые вожди Уэльса никогда не председательствовали на таком неприятном собрании, тоскливо подумала Уинн. Она бросила взгляд на Дрюса и его хмурых друзей, собравшихся в главном холле по одну сторону широкого камина. По виду Дрюс был готов в любой момент бросить перчатку и вызвать англичан на битву, несмотря на их численное превосходство.
      Однако английского рыцаря, казалось, совершенно не трогала враждебность валлийцев. Уинн внимательно всматривалась в него и его друзей, теснившихся по другую сторону камина; их лица были освещены мерцающим огнем и факелами, зажженными по всему холлу. К своей явной досаде, девушка никак не могла избавиться от чувства, что этот Клив Фицуэрин чрезвычайно обрадовался, оказавшись в замке Раднор.
      Она услышала за спиной бормотанье и обнаружила, что малыши украдкой затеяли возню.
      – Сидите смирно, а то отправитесь спать, – прошептала она как можно тише, но все же достаточно громко, чтобы приструнить своих подопечных.
      К сожалению, вместо того чтобы утихомирить непоседливых детей, ее слова только привлекли внимание англичанина.
      – Прошу вас, не корите ребят из-за нас, – запротестовал он. – Я бы попросил, чтобы вы представили их, а не подавляли естественное любопытство, вызванное появлением в доме незнакомцев.
      Уинн начала было отвечать, но тут же примолкла. Они с Гуинет договорились, что во всех разговорах с английскими рыцарями главную роль будет играть бабушка. Дрюс присутствовал, чтобы пресечь любую физическую угрозу, а Гуинет с ее спокойным характером предстояло устранять любые конфликты. Возможно, старой женщине удастся вытянуть из Клива Фицуэрина больше того, что он намерен раскрыть. Гуинет улыбнулась гостю, затем сделала знак детям:
      – Подойдите ко мне, мои крошки. Не бойтесь. Пятеро ребятишек, словно игривые котята, повыпрыгивали из тени. Их глаза горели от любопытства. Впервые Артур не остался в задних рядах, потому что уже считал английского рыцаря своим особым другом. Чтобы не отставать, Рис и Мэдок хорошо поработали локтями, проталкиваясь вперед. Им ли бояться «проклятых английских ублюдков»! По крайней мере, не здесь, в собственном доме.
      Бронуин с Изольдой были не так решительно настроены, как мальчики, но даже их одолело любопытство. Изольда стояла, словно мальчишка, руки в бока, пристально разглядывая англичан. Одна лишь Бронуин, милая застенчивая девочка, скромно держалась в сторонке. В руках у нее был щенок, и она не сводила взгляда с толстого сонного песика, только изредка поднимая глаза на незнакомцев, сидевших у огня.
      Как только дети назвали себя, Гуинет хлопнула в ладоши, привлекая внимание неугомонной стайки.
      – Уже поздно. Всем хорошим деткам давно пора спать. Ступайте же. Все до одного, – добавила она, прежде чем Рис и Мэдок начали, как обычно, канючить.
      Уинн обрадовалась возможности отослать детей восвояси, подальше от англичанина. Легкость, с которой он завязал дружбу с Артуром, и его явный интерес к остальным детям отчего-то взволновали ее. Она предпочла бы, чтобы он оставил этот фарс и открыл истинную цель своего приезда в Уэльс. И в Раднорский лес.
      Разрываясь между необходимостью присмотреть за детьми и нежеланием пропустить хотя бы слово из того, что происходит возле очага, Уинн закусила нижнюю губу.
      – Артур, Изольда. Назначаю вас двоих старшими. Проследите, чтобы каждый умылся и сходил в уборную. Затем все сразу должны отправиться спать. Сразу, – добавила она, приподняв брови и внимательно глядя на близнецов.
      – Но мы не грязные…
      – …и не хотим спать, – закончил за Мэдока Рис.
      – Не забудьте снять обувь, прежде чем ложиться в кровать, – продолжила Уинн, не обращая внимания на их возражения. – Я скоро поднимусь к вам, и тот, кто не окажется в постели, завтра будет наказан. Все ясно?
      – Это несправедливо, – проворчал один из пятерых.
      – У нас так редко бывают гости. Даже Артур подал голос:
      – Почему мы не можем лечь попозже, Уинн? Хотя бы разочек?
      Уинн с трудом подавила раздражение. Только напомнив себе, что возмущена англичанином, а не детьми, она удержалась от резкого ответа.
      Девушка присела среди детей, взглядом приказав слушать ее внимательно.
      – Вы должны идти спать, иначе не отдохнете, как следует и завтра не сможете вместе со мной спуститься в ущелье.
      – Спуститься в ущелье?
      – Ущелье Дьявола?
      – Ш-ш, – предостерегающе шикнула Уинн, но не могла не улыбнуться восторгу своих маленьких подопечных. – Вы столько раз просились, что я решила взять всех вас с собой, когда завтра отправлюсь за корнем поручейника. Только если вы немедленно пойдете спать.
      Уинн еще раз вспомнила о резвых котятах, когда пятеро ребятишек помчались наперегонки, кто быстрее доберется до лохани. Даже скромница Бронуин радостно поскакала, охваченная всеобщим весельем, а ее щенок еле поспевал за ватагой.
      Но минутная радость Уинн улетучилась, когда она вернулась в общество взрослых. С едой давно было покончено, и теперь Гуинет затянула старинную легенду о Раднорском лесе и о том, как более двух веков назад был построен этот замок. Хотя рассказ о раднорском Дьяволе и о появлении Следа Великана увлек англичан и даже Дрюс с товарищами, которые хорошо знали эту историю, заслушались ее монотонным пересказом, полным мрачных суеверий, тот человек, которого звали Клив, явно не слушал. Вместо этого он наблюдал за Уинн, и она еще раз испытала странную дрожь от дурного предчувствия.
      – …в этих лесах, – продолжала Гуинет. – Эти места хорошо известны благодаря магической силе их потаенных уголков. Наши травы более чудодейственны, чем где бы то ни было. Наши дубы священнее. В этих лесах даже омела растет гуще и встречается чаще.
      Англичанин, наконец, отвел взгляд от Уинн и улыбнулся старухе.
      – А еще я слышал, что в Радноре есть женщина, известная своими необычными способностями. Некоторые заходят так далеко, что называют ее колдуньей.
      Он замолчал, и в тишине стало слышно, как беспокойно заерзали валлийцы. Фицуэрин быстро окинул их взглядом и затем посмотрел на Гуинет:
      – Это вас называют вещуньей Раднора? Валлийской колдуньей?
      Не вздрогни тогда Дрюс и не посмотри на нее, Уинн не пришлось бы позже волноваться. Не уставься он на нее в тревоге, англичанин, скорее всего, удовлетворился бы ответом Гуинет.
      А так сбивчивый ответ старушки, что она на самом деле одарена благословением видеть и знать больше, чем могут большинство смертных, видимо, не убедил его. Хотя он расспрашивал Гуинет с вежливым почтением и даже по-дружески предостерег, что норманнские священники не одобрили бы ее притязаний и даже, наверное, заклеймили бы как колдунью и подвергли «Божьему суду», то есть сожгли на костре, – Уинн знала, что он не поверил бабушке.
      Он поддерживал разговор из любопытства и чтобы выведать как можно больше. Но он понял, что Гуинет уже не вещунья, и, судя по тому, что его взгляд то и дело задерживался на Уинн, он догадался, что этот титул носит теперь она.
      «Ну и что, если даже так?» – мстительно подумала Уинн. Гуинет передала ей все полномочия давным-давно. Все жители деревень вокруг Раднорского леса знали это, и не было видимых причин скрывать этот факт от англичан. И Гуинет, и Дрюс слишком уж осторожничают. Какая бы причина ни привела в Раднор этого рыцаря, задающего вопросы о валлийской колдунье, она сумеет с ним справиться.
      Уинн поняла: сейчас ей необходимо показать свою силу. Нечто такое, чтобы осадить его как следует. Нечто, что могло бы заставить его дважды подумать, стоит ли связываться с валлийцами, и напомнить ему, что англичане семь лет назад уносили ноги из Уэльса не без причины.
      Она заерзала на грубо сколоченной треногой табуретке и чуть улыбнулась, предвкушая, как ей удастся осадить этого рыцаря. Ее никогда не переставало изумлять, что может сделать с человеком жесточайшее расстройство желудка, и она знала, какая для этого потребуется порция ядовитой цикуты.
      Она подняла взгляд на англичанина и на этот раз даже не попыталась скрыть торжествующее выражение на своем лице. Тот факт, что он смотрел на нее не менее победоносно, ничуть не расстроил ее. Мужчины всегда ведут себя высокомерно с женщинами, особенно англичане. Что ж, она посмотрит, как долго продлится его высокомерие, когда он испытает на себе ее «колдовское искусство». С тех пор как она вспугнула старика Таффидда, повадившегося ставить силки на кроликов в ее лесу, у нее не было случая использовать свое умение во вред другому. От силков, пропитанных маслом кипрея, руки жгло чесоткой два дня. Она не стала скрывать от старика то, что сделала. Теперь он знал, слов на ветер она не бросает. И этот англичанин тоже будет вынужден считаться с ней. Англичанин вел беседу, что-то насчет оловянных рудников и торговли черной шерстью, но Уинн понимала – это часть игры, затеянной им. Она резко поднялась и привлекла всеобщее внимание.
      – Хотя очень приятно находиться в этой компании, боюсь, мне нужно присмотреть за детьми. К тому же сегодня полнолуние, и не было дождя или даже росы, и я хочу проверить, закрыты ли ставни.
      Гукнет и Дрюс никак не отреагировали на ее слова, только смотрели на нее и ждали. Англичанин, однако, огляделся вокруг, словно искал каких-то объяснений, затем переспросил, обратившись к ней: – Полнолуние?
      Она слегка наклонила голову и небрежно тряхнула длинной юбкой из домотканого сукна.
      – Когда дождь не очищает воздух в день полнолуния, в наших лесах часто происходят странные вещи. Не всегда, – поспешно добавила она, словно успокаивая слушателей. – Но иногда…
      Фицуэрин нахмурился, уловив внезапное волнение среди своих людей, но стоило ему взглянуть на девушку, она заметила, как блеснули его глаза; он понял, что она пытается сделать.
      На секунду ее решимость дрогнула. Уверенность ослабла. В мерцающих отблесках пламени его темные черты приняли зловещее выражение, будто это он обладал тайной властью над ней, а не наоборот. Он знал, что она готовится к войне с ним, и это ничуть его не пугало.
      Но Уинн была не из слабовольных особ, готовых отступить при первой трудности. Может быть, он привык к этому в Англии? Но сейчас он был в Уэльсе, а женщины здесь пользуются гораздо большими правами, чем в других краях. Особенно она, вещунья Раднора, осознающая важность своего положения с детских лет. Этот глупец англичанин даже не представляет, с кем он взялся тягаться.
      Уинн кивнула, обращаясь к нему со сдержанной улыбкой.
      Если бы в эту секунду она просто повернулась и вышла, то осталась бы победителем в их безмолвной битве. Но она чересчур замешкалась и потом, в долгие часы бессонной ночи, горько пожалела об этом.
      Потому что Клив Фицуэрин не кивнул ей в ответ, как она предполагала. Вместо этого он оглядел ее темными загадочными глазами с головы до ног, медленно и неторопливо оценил ее дерзким взглядом не как противника, с которым придется считаться, а как женщину, которую он возжелал и которую собирается преследовать, а затем подчинить себе. Это полностью лишило ее самообладания, а когда он, наконец, завершил свою грубую оценку и вновь взглянул ей в лицо, она поняла, что своим смятением выдала себя.
      Уинн моментально закрыла разинутый рот, и ее растерянность сменилась яростью, но было слишком поздно. Он заметил ее секундное замешательство, которое, несомненно, посчитал за слабость.
      Девушка резко повернулась и зашагала прочь, молча, проклиная его и пытаясь убедить себя, что на самом деле она не проиграла первую схватку. Даже если теперь он обрел еще большую уверенность в себе, в конце концов, ей будет легче сделать из него дурака.
      Единственное утешение, которое она нашла, было в том, что он никак не мог знать, насколько сильно подействовал на нее этот его пристальный взгляд. Он никак не мог знать, что все ее существо ответило ему. Дыхание участилось. Живот где-то глубоко внизу сжался в комок. Даже грудь затрепетала, а соски стали маленькими и твердыми, как от холода. Только ей не было холодно. Все что угодно, но только не холодно.
      На самом деле то, что он не мог знать о ее ответном порыве, служило малым утешением. Потому что, как бы она ни старалась дать простое объяснение своей реакции, это ей не удавалось. Со вчерашнего дня она чувствовала, что этот человек представляет опасность. Теперь он был здесь, и ее страх еще больше усилился. Только это был не совсем страх – по крайней мере, не тот, который она испытывала в прошлом, когда в Уэльс пришли англичане. Тогда она боялась за свою безопасность и даже за свою жизнь.
      Теперь же, хотя в этом не было абсолютно никакого смысла… теперь она боялась за свою душу.

      Англичане разбили лагерь в кедровой роще неподалеку от замка. Они выставили на всю ночь собственные посты – двух человек для охраны лошадей. Уинн усмехнулась при виде сгорбившихся фигур, едва различимых в холодном предрассветном тумане. Несмотря на все их заверения в дружбе и мирных намерениях, они, как видно, доверяли валлийцам не больше, чем Уинн и ее сородичи доверяли им.
      Но как бы ни было неприятно это настороженное перемирие, все же оно было лучше, чем бесчеловечные жестокие войны.
      Бесчеловечные жестокие войны. Уинн вздохнула и отвернулась от окна. Все дело в том, что жестокости войны были целиком делом рук человека. Ей, так хорошо знакомой с лесами и горами, со всеми дикими уголками и дикими животными Уэльса, было известно лучше, чем кому бы то ни было, что ни одно животное не бывает таким жестоким, как обыкновенный пехотинец.
      Иногда, в редкие минуты снисхождения, она могла понять это. Страх – самая сильная человеческая эмоция. Он наделяет человека недюжинной энергией, уводит его за границы общепринятого. И, тем не менее, даже слепым необузданным страхом нельзя оправдать все ужасы, творимые на войне, потому что во время войны больше всего страдают те, кто не способен постоять за себя. Она видела, как беспомощных пленников пытали самым подлым и жестоким образом. Она видела, как пьяные солдаты душили маленьких детей.
      И она видела обезумевших от страха женщин – некоторые из них были настолько молоды, что их и женщинами-то нельзя было назвать, – которых много раз насиловали мужчины, упивавшиеся своей силой и их страхом. Ее родная сестра… Нет, никаким снисхождением или пониманием никогда не оправдать такую бесчеловечность.
      Уинн вздрогнула и крепче завернулась в шерстяную вязаную шаль. Она не хотела думать об этом, не хотела вспоминать то ужасное время, когда Раднорский лес наводнили англичане. То были дни насилия, ужаса и нескончаемого страха. Хотя ей тогда было всего лишь двенадцать, она помнила все до мельчайших подробностей, от которых кровь стыла в жилах. Да и как можно забыть такое? День захвата, затем длинные недели, бесконечные месяцы английского гнета.
      «И что, в конце концов, получилось?» – в который раз спрашивала она себя. Каков был результат всех несчастий, которые они пережили в тот самый страшный год?
      Англичане ушли под предводительством своего мрачного короля, который потерпел сокрушительное поражение где-то далеко на севере. Жизнь медленно возвращалась в привычную колею. Люди брались за свои традиционные занятия. Стригли овец, пахали поля, а потом собирали урожай ячменя, гороха и пшеницы. Но жизнь так и не стала такой, как прежде. Да и как могло быть иначе? Столько погибших. Столько изувеченных. Она потеряла обоих родителей. Жизни многих были изломаны, хотя внешне все оставалось как прежде.
      Уинн вздохнула, затем взглянула наверх, услышав на чердаке легкий шорох. Грусть улетучилась при виде розового личика, глядевшего сверху, которое расплылось в сонной улыбке. Изольда бесшумно спустилась по крутой приставной лестнице, а Уинн, наблюдая за медленными движениями ребенка, улыбнулась сама себе. Единственно хорошее, что осталось с тех времен, – это дети, хотя и зачали их насильно. Для нее они служили доказательством того, что Бог действительно наблюдает за миром со своего небесного трона. Не будь их, она с радостью бы обратилась к варварству, поклоняясь только ветру, дождю и огню, уважая только то, что занимает в ее жизни главное и прочное место. Но пятеро малышей восстановили ее веру в Бога, потому что это Бог благословил ее, когда послал ребятишек в замок Раднор. И хотя Он забрал у нее родителей и сестру, вместо них Он дал ей пятерых сирот.
      Она улыбнулась, когда Изольда прошлепала босыми ногами к огню, затем примостилась на табуретке рядом с очагом, окунувшись в тепло набиравшего силу пламени. Как она похожа на свою мать, сестру Уинн.
      – Хочешь теплого молока с медом, милая? – спросила Уинн, растирая спинку племянницы.
      Изольда мотнула головой, ее густые черные волосы мягко упали на лицо.
      – Я еще не проснулась, – пробормотала она.
      – Зачем же ты поднялась в такую рань?
      Девочка зевнула, потом вздохнула. Взгляд ее стал яснее, когда она посмотрела на Уинн.
      – Ты сказала, что сегодня мы спустимся с тобой в ущелье Дьявола.
      Уинн ласково улыбалась, глядя на малышку. Это был прелестный ребенок с красивыми густыми волосами и ярко-зелеными глазами. И хотя, скорее всего для ребятишек было бы лучше, если бы они пошли только в матерей – темноволосых и темноглазых, как все валлийцы, – было трудно не позавидовать редкостной красоте необычных глаз Изольды. И остальные тоже – Артур с его по-английски карими глазами и каштановыми волосами и Бронуин со светлыми косичками и темно-карими глазами – были очаровательны в своей неповторимости.
      По крайней мере, Рис и Мэдок казались испытанными валлийцами – темноголовые крепыши. Им не придется страдать от своей непохожести – несчастья, которое будет преследовать остальных трех ребятишек до конца их жизни. Уинн лучше всех понимала, как тяжело им будет.
      Но разве она не обратила свою непохожесть себе на пользу? Ее видения были вполне достоверны. Ее знание растений, трав и диких животных было глубоко. Но будь у нее обычные карие или черные глаза, ее положение вещуньи Раднора было бы не таким прочным. Именно благодаря глазам Уинн – их необычной голубизне, напоминавшей безоблачное небо, – люди верили ее предсказаниям и заклинаниям.
      За них ей нужно было благодарить отца. Он приехал издалека, с севера, и мать Уинн уговорила его остаться в Раднорском лесу. И хотя мать не обладала такими уж сильными чарами, у ее старшей дочери, Марадедд, был дар ясновидения, прославивший Раднор. Таланты Уинн были куда более скромные. Но когда Марадедд умерла, все ее обязанности свалились на плечи Уинн.
      Уинн со вздохом наклонилась к Изольде и повернула к себе маленькое личико. Да, в этих зеленых глазах скрыты те же силы, решила она. Есть ли у Изольды дар раднорского ясновидения, пока неизвестно. Но она все-таки дочь Марадедд, несмотря на примесь английской крови.
      – Что-нибудь случилось?
      Уинн вышла из глубокой задумчивости.
      – Ничего. Совсем ничего. Просто к твоей щеке прилип волосок. – Она пригладила волосы ребенка, затем решительно встала. – Ты поможешь мне приготовить на завтрак овсянку? Потом мы разбудим всех этих сонь и отправимся в путь.
      – Можно я буду мешать в котле? Обещаю быть очень осторожной с огнем. Нет, правда, на этот раз я буду очень осторожна. И даже если обожгусь, как тогда, то не стану плакать, – добавила Изольда. – Сразу возьму маслица из сныти и помажу им ожог, как делала ты.
      Уинн еще раз улыбнулась милому наивному ребенку и снова погладила племянницу по головке.
      – Очень хорошо. Ты все правильно запомнила, Изольда. Ребенок сиял.
      – И все, что ты покажешь нам сегодня, я тоже запомню. Я хочу знать все растения в лесу так, как ты. А когда вырасту, то буду такой, как ты.
      Они занялись обычными утренними делами, и Уинн спросила себя: а вдруг слова Изольды окажутся точным предсказанием? И если так, то нужно ли ей радоваться или, наоборот, волноваться за ребенка? Положение вещуньи ко многому обязывало. Иногда Уинн жалела, что не ведет обыкновенную жизнь, как любая другая девушка. Тогда ей не пришлось бы председательствовать в суде четыре раза в год в трех деревнях, расположенных в ее лесу. Не пришлось бы подстраиваться под то, что все ожидают от вещуньи. Но судьба уготовила ей далеко не обычную жизнь. Что касается Изольды – чему быть, того не миновать.
      Когда они отправились в путь, землю все еще окутывал туман. Было сыро, а солнце на горизонте казалось расплывчатым желто-оранжевым шаром. Ведя за собой гуськом пятерых взволнованных ребятишек, Уинн пошла в обход вокруг замка, держась подальше от лагеря англичан.
      Вчера ночью, лежа в теплой кровати, она решила предоставить английских рыцарей заботам Гуинет и Дрюса. Лучше всего, если она просто будет заниматься своими каждодневными делами, присматривать за детьми, учить их собирать травы. Сегодняшний поход в ущелье преследовал три задачи, и если при этом она еще нарушала планы англичанина, то тем лучше. Интерес, проявленный вчера этим человеком к детям, беспокоил ее. Она решила, что лучше держать ребят подальше от него. А проявленный к ней интерес англичанина давал ей повод избегать его любой ценой.
      Уинн услышала хихиканье и оглянулась на ребятишек, которые разбрелись кто куда.
      – Вы должны держаться вместе, не отставать, – строго сказала она. – Помните, мы учимся, как тихо передвигаться по лесу. Как не наступать на веточки и сухие листья. Как не пугать птиц и зверей и не оставлять следов. Я хочу, чтобы вы внимательно делали каждый шаг. Договорились?
      – А как же роса? – обратился к ней Рис, перейдя на шепот.
      – Она прилипает к ногам и оставляет следы на траве, – закончил за него Мэдок.
      – Как только взойдет солнце, это уже будет не важно, – объяснил Артур. – Вся роса тогда исчезнет.
      – Очень хорошо, Артур. И вы молодцы, что заметили следы, – добавила она, обращаясь к близнецам.
      – Не отставай, Рис, – сделала ему выговор Изольда.
      – Не строй из себя главную, – огрызнулся в ответ его брат. – У нас гораздо больше вещей, чем у тебя.
      – Зато мои намного важнее, – ответила она.
      Уинн обернулась к ребятишкам, сердито подбоченясь: – Любая белка, кролик, барсук, лиса или олень успеют убежать задолго до того, как мы приблизимся к ним, если вы и дальше будете продолжать болтовню. – Когда все посмотрели на Уинн с должным выражением раскаяния, она кивнула: – Так-то лучше. Начнем все сначала. И на этот раз я обещаю награду каждому, кто закроет рот на замок и будет идти осторожно.
      – А какая будет награда? – осмелился тихим шепотом поинтересоваться Мэдок.
      Уинн сердито покачала головой, хотя ей очень хотелось улыбнуться.
      – Вторая порция грушевого компота сегодня вечером, – наконец сдалась она. И пока не последовали дальнейшие вопросы, она повернулась и продолжила путь.
      Хотя утро было холодное, к тому времени как они достигли лесной чащи, защищавшей ущелье, Уинн согрелась. Дети были слишком заняты, стараясь следовать ее наставлениям и поддерживать заданный ею темп.
      – Хотите немного отдохнуть, прежде чем мы спустимся вниз? – спросила она, пряча улыбку.
      – Да, – сразу отозвался Артур.
      – Я устала, и ножки болят, – добавила Бронуин.
      – А я не устал, – похвастался Рис.
      – Я тоже, – эхом вторил его близнец. Изольда сердито посмотрела на них.
      – Нечего врать! Вы тоже устали, просто не хотите признаться.
      – Нет, не устали!
      – Мы могли бы спуститься вниз хоть сейчас, – возразил Мэдок.
      – Или даже съехать по длинной лозе…
      – Рис и Мэдок! – Сердитый голос Уинн привлек всеобщее внимание. – Если я услышу еще хоть слово об этой лозе, ваше недавнее наказание, когда вы сидели запертыми в спальне, покажется пустяком по сравнению с тем, что вам грозит в подобном случае. Вам ясно?
      Переминаясь с ноги на ногу и отводя взгляд, оба любителя приключений пробормотали, что все поняли. Уинн уже поздравляла себя с успехом, когда раздался еще один голос:
      – Будь у меня такая мать, как вы, сейчас я не был бы так разукрашен шрамами, уверен в этом.
      При этих словах Уинн мигом обернулась, ее сердце бешено забилось от страха. Заметив человека в тени толстого дуба, она инстинктивно потянулась к кинжалу, висевшему на поясе. Но потом узнала говорившего, и страх тут же сменился неизвестно откуда взявшимся неприятным волнением. Англичанин. Как он так легко выследил их? Почему она не услышала или, если уж на то пошло, не почувствовала его приближения?
      Девушка прищурилась, глядя, как он подходит ближе, и велела сердцу усмирить свой громкий стук. Она не боялась физической угрозы с его стороны. Он испугал ее, только и всего. Появился слишком неожиданно. Но она не могла не вспомнить неторопливого оценивающего взгляда, каким он окинул ее вчера вечером. Мгновенная вспышка гнева не позволила ей испытать ошеломления, как в тот раз, когда случился этот неприятный эпизод.
      – Вы следили за нами, – начала она обвиняющим тоном.
      – Привет, помнишь меня? – возбужденно прервал ее Артур. – Где твоя лошадь?
      Англичанин присел на корточки возле подбежавшего Артура.
      – Я решил пройтись пешком. Хотел догнать вас, но все вы так быстро ходите. – Он взглянул на Уинн, даже не пытаясь скрыть злорадства.
      – Да, мы все очень быстрые ходоки, – согласилась Бронуин, становясь рядом с Артуром.
      Уинн удивленно уставилась на девочку. Неужели это робкая Бронуин так охотно беседует с незнакомым человеком? Через минуту и остальные трое тоже оказались возле него, и все вместе принялись болтать, хвастаться, задавать вопросы и осторожно щупать необычную одежду англичанина.
      – Ты разрешишь мне покататься на твоей лошади, когда мы вернемся домой? – спросила Изольда, оттесняя локтем Мэдока, чтобы оказаться поближе к англичанину.
      – Зачем ты приехал в замок Раднор? – перебил ее Артур, прежде чем англичанин ответил девочке.
      – Можно, мы…
      – …подержим твой кинжал? – закончил Рис за Мэдока: оба брата не сводили глаз с резной костяной ручки оружия тонкой работы.
      – Ты женат? – невинно поинтересовалась Бронуин, разом оборвав все расспросы.
      Рис и Мэдок принялись хохотать. Даже Артур, который обычно сохранял нейтралитет в спорах между мальчиками и девочками, присоединился к братьям.
      – У рыцарей нет времени для женитьбы, Бронуин, – авторитетно объяснил он. – Им приходится повсюду разъезжать, вести сражения и заниматься прочими… в общем, прочими рыцарскими делами.
      – Я действительно не женат, – хмыкнул англичанин. На секунду он встретился взглядом с Уинн, и хотя это был всего лишь миг, между ними сверкнула молния понимания, которая пронзила ее с головы до кончиков пальцев.
      – Но я предполагаю обзавестись семьей в недалеком будущем, – продолжал он, обращаясь к Бронуин. – А ты?
      – Да, конечно, – ответила девочка, расплываясь в широкой улыбке, что случалось так редко. – Я хочу, чтобы у меня было много-много детей.
      – Я тоже, – вмешалась Изольда. – Я тоже хочу много-много детей.
      Англичанин снова хмыкнул.
      – А я думал, раз у вас сейчас такая большая семья, вам не захочется все время находиться среди детей. – Он оглядел ребятишек более внимательно. Затем посмотрел на Уинн. – Как получилось, что вы заботитесь обо всех этих детях?
      Уинн помедлила. Она была уверена, ответ ему уже известен. Так что же он затеял? Она прищурилась и расправила плечи. Для его игры в кошки-мышки требовались двое. Небрежно пожав плечами, она отвернулась от него и опустилась на известняковый выступ.
      – Эти дети сироты.
      – На вид они все одногодки, – лукаво заметил он.
      – Нам по шесть лет, – объявил Артур.
      – Но мы…
      – …старшие, – заявили Рис и Мэдок.
      – Они родились в один день, – объяснила Бронуин. – Они близнецы.
      – Да, они старшие, но это не значит, что они могут распоряжаться, – твердо произнесла Изольда.
      Уинн больше не могла сдерживаться. Пора было покончить с этой дружеской беседой.
      – Я единственная, кто здесь распоряжается, – вмешалась она. Предостерегающе взглянув на детей, она обратилась к англичанину: – Вы шли за нами с какой-то целью?
      Улыбка на его лице слегка померкла. Его позабавила и очаровала болтовня ребятишек; теперь, видимо, его не меньше позабавил ее вопрос, но несколько иначе. Уинн, однако, решила принять главную роль в затеянной им игре на себя и теперь терпеливо выжидала, намереваясь играть сегодня за кошку, а не за мышку.
      Он прокашлялся.
      – Мне нечасто выпадает возможность просто побродить по лесу ради удовольствия. Приятное разнообразие, когда все время находишься среди воинов и лошадей.
      Уинн даже не попыталась скрыть свое недоверие.
      – Так вы приехали из Англии, чтобы побродить в лесной глуши в компании валлийки и пятерых детей?
      – Наверное; он приехал, чтобы отыскать дракона, – предположил Артур, придя на помощь своему новому другу. – Убить огнедышащее чудовище, о котором нам рассказывал Дрюс. Того, что живет в пещерах Черной горы.
      Артур говорил с таким серьезным видом, что Уинн теперь даже не была уверена, хочется ли ей получить ответ на свой вопрос. По крайней мере, пока дети рядом. Непонятно, по какой причине, но он, кажется, понравился всем детям без исключения. Особенно Артуру.
      Ей придется смириться с этим. Она и раньше замечала природную способность детей и животных различать добро и зло, поэтому то, как естественно и просто дети потянулись к незнакомцу, должно было бы избавить ее от волнений. Он не собирался причинять им зла. И все же что-то он скрывал.
      – Если англичанин ищет дракона с Черной горы, мы можем показать ему колею, проложенную повозками, которая идет в ту сторону. – Уинн пристально взглянула на чужеземца. – Сразу за болотом, которое вы пересекли. Если пойти обратно, то вы ее увидите справа.
      Он слегка кивнул, но не произнес ни слова и только пристально вглядывался в нее, пока она не испытала замешательства.
      – Сегодня я отказываюсь от дракона. И я норманн, а не англичанин.
      Уинн приподняла брови.
      – В самом деле? Скажите мне, почему английская аристократия до сих пор связывает себя с Нормандией? Ведь вы живете в Англии, по крайней мере, уже лет сто, а до сих пор отказываетесь называть себя англичанами.
      – А мы валлийцы, – похвасталась Изольда, придвигаясь ближе к тете, и Уинн стало хорошо на душе от такой детской преданности.
      – В таком случае, наверное, мне следует называться англичанином норманнского происхождения, – согласился он. – И у меня есть имя, – продолжал он. – Клив Фицуэрин. Я бы хотел, чтобы вы называли меня Клив.
      Уинн одарила его высокомерным взглядом.
      – Что ж, сэр Клив, я пришла сюда с детьми с определенной целью. Хотя наша беседа и чрезвычайно интересна, нам пора заняться делом.
      – Могу я вам помочь? Уинн, – добавил он с легким, но все же заметным ударением.
      Она тут же выпустила коготки.
      – В помощниках у меня нет недостатка.
      – Тогда, возможно, я могу помочь вам присмотреть за детьми, – миролюбиво произнес он, не обратив никакого внимания на то, что она начинает закипать от гнева. – Уверен, они не будут против.
      – Мы вовсе…
      – …не против!
      Остальные трое ребятишек были не столь уверены, как близнецы, потому что явно почувствовали возникшую между взрослыми враждебность. Особенно расстроился Артур, увидев, как Уинн обращается с англичанином, и та сразу пожалела, что позволила этому человеку вывести ее из себя. И куда только делось ее намерение быть кошкой, а не мышкой?
      Уинн натянуто улыбнулась.
      – Можете присоединиться к нам, если хотите. – Затем резко отвернулась, не в силах больше притворяться спокойной. – Пора двигаться. Мы уже почти у спуска в ущелье.
      Когда они осторожно и медленно спускались по каменистой тропе в ущелье Дьявола, Уинн с неохотой призналась себе, что Фицуэрин оказался здесь как нельзя кстати. Она знала, что совершить спуск с пятью детьми будет сложно. Чтобы не рисковать, она могла бы за один раз спустить только двоих или троих. Теперь, когда рядом был англичанин, они могли идти все сразу.
      Уинн возглавляла шествие, за ней шли дети, а замыкал отряд англичанин. Хотя спуск не представлял трудности для внимательного взрослого, она знала, что дети могут чересчур разволноваться и позабыть об осторожности. Поэтому ей очень помогло, что еще один строгий голос отдавал наставления непоседливой пятерке.
      – Рис, не толкай брата. Артур, смотри куда ступаешь, – то и дело раздавался его голос где-то позади.
      – Ой, глядите! Какая большая бабочка! – воскликнула Бронуин. – Желто-оранжевая, как пламя.
      – Лови ее! Лови! – закричали Рис и Мэдок.
      – Нет! Не трогайте ее, – сказала Изольда, заспешив к братьям. – Вы сделаете ей больно, а тогда я сделаю больно вам!
      Уинн обернулась к троице:
      – Изольда, я сама займусь этим. Рис и Мэдок, мы собираем только то, что нам необходимо. Не больше. Если нельзя использовать это для еды, или лечения, или для чего-то другого, значит, мы это не трогаем. Вы знаете мои правила.
      Они тут же раскаялись, и Уинн одобрительно кивнула, потом улыбнулась детям.
      – Я знаю, что вам весело. Здесь внизу столько всего можно увидеть. Но мы должны оставить все в целости, чтобы приходить сюда еще не раз и любоваться всем этим.
      Именно в эту секунду, когда она думала только о детях и земле, кормившей их всех, она встретилась взглядом с англичанином. К ее удивлению, он смотрел на нее одобрительно. Затем он улыбнулся ей – восхищенно и дружественно одновременно, – и она ощутила что-то странное внутри. Это был не тот дерзкий оценивающий взгляд, которым он смотрел на нее вчера вечером, и она не смогла рассердиться. Правда, пришла в смятение…
      Ее раздражал и лишал равновесия его пристальный взгляд. Проглотив комок в горле, она отвернулась.
      Как только они достигли узкого дна ущелья, покрытого пышной зеленой травой, Уинн дала каждому ребенку отдельное задание.
      – Рис и Мэдок, я хочу, чтобы вы наскребли как можно больше этого мягкого темно-серого камня. Видите, как он отслаивается, если провести по нему кусочком острого гранита? Да, правильно, – сказала она, когда мальчики скопировали ее движения. – Ссыпайте весь порошок в этот кожаный мешочек. А тебе, Артур, нужно собрать самые молодые, самые маленькие листья папоротника. Вроде этого. Видишь, как у него загнуты кончики? Срывай только те, что поместятся на твоей ладошке. Вот тебе тряпочка, туда будешь складывать листочки. После я заверну их.
      – А нам что делать? – хором спросили Изольда и Бронуин.
      – Сейчас посмотрим. Ах да, знаю. Мне нужна паутина. Можете собрать ее для меня? Или нет, лучше я сама это сделаю. А вы, девочки, выкопайте корень поручейника. Вот вам лопатка. Будете копать по очереди. Одна отводит листья в сторону, вот так, а другая копает. – Она освободила от земли несколько белых толстых клубней. – Оторвите два-три клубенька, а остальное стряхните и посадите обратно на прежнее место.
      – Чтобы мы смогли и в следующий раз найти здесь эти толстые корни, – сделала вывод Изольда.
      – Совершенно верно. Я уже несколько лет собираю корни поручейника на этой грядке.
      Она стряхнула с пальцев влажную землю, отходя назад и окидывая взглядом прилежную стайку. Хотя, вероятно, она сама собрала бы все, что ей нужно, гораздо быстрее, чем ее пятеро помощников, Уинн не жалела, что решила привести их сюда. Шесть лет – не так уж мало, чтобы поработать на благо семьи. У каждого ребенка должны быть свои обязанности, и каждый должен знать, насколько он важен для семьи, даже если это не совсем обычная семья.
      Преподать такой урок никогда не рано, особенно этим сироткам, которые когда-нибудь узнают горькую правду о том, как они появились на свет, и о том, как они были когда-то нежеланны. Но сейчас они желанны. Даже очень. Если бы они были ее родными детьми, она и тогда не могла бы сильнее любить их.
      – А для меня у вас не найдется дела?
      Тихий голос англичанина, раздавшийся за ее спиной, заставил Уинн подпрыгнуть от неожиданности. Она чуть не затоптала молодую поросль папоротника.
      – Что… я… нет. – Она с трудом взяла себя в руки. – Нет, для вас у меня дела нет. Можете уйти, если хотите.
      Он приподнял темную бровь от ее резкого замечания, и Уинн тут же смутилась, что была так груба.
      В конце концов, он ведь помог ей и детям при опасном спуске на дно ущелья. Хотя, с другой стороны, он последовал за ними без приглашения. Так что она могла обойтись минимальной вежливостью.
      – Благодарю вас, но уверена, наше занятие покажется вам безмерно скучным. Мы будем все утро собирать растения и минералы. Вам не стоит задерживаться, чтобы помогать нам.
      – О, но это доставит мне чрезвычайное удовольствие, – ответил он, прибегая к чрезмерному проявлению галантности в насмешку над ее вымученной вежливостью. – Я уверен, что смогу помочь вам, если вы соблаговолите дать мне указания.
      Уинн раздраженно прищурилась, встретившись с теплым взглядом карих глаз, в которых промелькнула искорка веселья. Он смеялся над ней, и это ее очень злило.
      – Возможно, найдется одно дело, – сказала она, когда ей пришла на ум действительно злая шутка. Хотя она понимала, что не следует так поступать даже по отношению к этому англичанину, казалось, какой-то дьявол заставлял ее действовать. Она утешала себя мыслью, что, во-первых, ему совершенно незачем здесь быть, во-вторых, ему вообще незачем было приезжать в Уэльс. Он сам навлек на себя эту беду. – Мне нужно пополнить запасы кочедыжника. Одни листья, запомните. Я найду вам растения, а вы набейте этот кисет молодыми листочками. Только самыми маленькими, бледно-зелеными.
      – А для чего они вам нужны? – поинтересовался он, шагая следом.
      «Чтобы вызывать сыпь у тех, кто вздумает мне перечить», – злорадно подумала она. Но ответ ее прозвучал более расплывчато:
      – Для лечебных целей.
      – От кашля? Или от кровотечения? – продолжал допытываться он.
      – Нет. – Уинн попыталась придумать ответ, который был бы не совсем ложью. – Это бесценное средство от глистов. Вот. – Она с облегчением указала на растение. – Вот то, что я искала. А вон там – еще несколько штук.
      Затем она повернулась и поспешила назад, к детям. Возможно, его реакция на раздражающий сок листьев не будет такой уж сильной, успокаивала она себя, рыская в поисках крепкой паутины древесной паучихи. Вероятно, зуд продлится день или два. Но, начав осторожно снимать паутину с листьев молодого вяза, Уинн не могла отделаться от мысли, что ей придется пожалеть о своей злой шутке. Он выглядел как человек, который может быть таким же мстительным и беспощадным к своим врагам, каким он оказался добрым и терпеливым по отношению к детям. Очень скоро он обнаружит, что она с ним сделала, и тогда наверняка запишет ее в свои враги.
      Уинн оглянулась на англичанина, с сомнением закусив губу. В ту же секунду он оторвался от своего занятия и поймал ее взгляд. С минуту, показавшуюся бесконечной, они, не отрываясь, смотрели друг на друга, и ее охватило то странное и сильное чувство, которое она испытала задолго до того, как впервые увидела его. Между ними существует какая-то связь, поняла она, приходя в смятение. Что это за связь, оставалось для нее тайной, но от этого ничто не менялось. Их связала сама судьба. Уинн была в этом уверена.
      Тем не менее, она опасалась, что, бросив ему перчатку, она бесповоротно вывела эту судьбу на тропу войны.
      И все же другого выхода нет. Ее рука потянулась к раднорскому амулету, висевшему на груди. Она валлийка, он англичанин, им было предначертано воевать.

      Утро длилось бесконечно. Хотя дети работали на удивление прилежно и холщовые мешочки и кожаные кисеты, которые им были розданы, быстро наполнялись, Уинн это совершенно не радовало. Она то и дело украдкой бросала взгляды на англичанина, раздираемая сожалением и праведным гневом. Следовало, конечно, его предупредить, чтобы он надел перчатки, собирая кочедыжник; он разозлится на нее и обязательно найдет способ отомстить. Но, по крайней мере, он признает в ней более чем достойного противника и в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем с ней связываться.
      – Я проголодалась, – объявила Изольда, когда полуденное солнце начало прокрадываться в глубокое тенистое ущелье. – Мы можем сейчас перекусить?
      – А что ты…
      – …принесла поесть? – спросили близнецы.
      Уинн прервала свое занятие, обрадовавшись возможности отвлечься от воинственных настроений.
      – У нас есть бабушкины ячменные лепешки, сыр, селедка и сушеный виноград. За этими зарослями прямо из горы бьет маленький ключ. Вы там можете умыться. Мойтесь хорошо, чтобы на руках не осталось ни пятнышка от растений или земли, – добавила Уинн, бросив виноватый взгляд в сторону англичанина.
      Клив Фицуэрин сидел на толстом ковре из мха, и солнце, светившее сквозь ветви деревьев, осыпало его светлыми бликами. Уинн еще раз без всякого удовольствия отметила, что от него исходит огромная сила. Однако ей еще больше досаждало, что теперь он смотрел на нее как-то по-особенному проницательно. Кожаный кисет, который она дала ему, был наполнен, и Уинн невольно поморщилась, заметив, что пальцы его покрыты зелеными пятнами.
      – Вам бы тоже не мешало умыться, – нехотя пробормотала она. – Вот вам мыльный корень.
      Он поймал на лету кусочек вязкой мыльной массы и тут же отдал его Артуру.
      – Ступай, паренек. Делай, что говорит Уинн. Я приду через минуту.
      Когда Артур весело умчался, Фицуэрин вновь обратил на нее взгляд, лишающий покоя. Он лениво поскреб тыльную сторону ладони, и Уинн встревожено проглотила слюну. Пройдет совсем немного времени, и его кожа отреагирует на раздражающий сок. Ей хотелось вернуться в замок Раднор, прежде чем это случится.
      – Я хотел бы узнать кое-что о детях, – начал он, удивив ее своей прямотой.
      Все ее противоречивые чувства улетучились, и она с беспокойством посмотрела на него.
      – Зачем? Какое вам до них дело?
      – Они ведь отпрыски английских солдат, не так ли?
      Уинн сжала зубы.
      – Бастарды, оставшиеся после набега жестокой и гнусной армии, – прошипела она, но так, чтобы не услышали дети. – Позабытые отродья бессердечных завоевателей.
      Впервые он не сумел полностью скрыть свои чувства. Она увидела, как его подбородок тронул слабый румянец и он с трудом перевел дух. Значит, она сумела досадить ему. Хорошо.
      – Я слышал, ваш народ не ставит в вину ребенку его происхождение. – Англичанин говорил гораздо тише и спокойнее, чем она.
      – А вот ваш народ, как я слышала, так не поступает, – отрезала Уинн.
      Он даже не моргнул под ее разъяренным взглядом.
      – Есть среди нас, незаконнорожденных, и такие, кто все же сумел подняться над своим положением.
      – Среди вас? – воскликнула она. – Вы хотите сказать, что вы тоже росли без отца?
      Он коротко кивнул, и на мгновение Уинн уставилась на него с плохо скрытым потрясением. Она заметила, что признание далось ему нелегко, и от этого в душе ее шевельнулось неожиданное сочувствие. Какие все-таки глупые эти англичане, подумала она. Обвинять ребенка за проступки родителей было несправедливо. Даже когда ребенок вырастал, эта боль надолго оставалась с ним.
      Но Уинн тем не менее, не могла допустить, чтобы несчастливое детство этого человека как-то повлияло на ее суждения. Она с трудом заставила себя заговорить решительным голосом:
      – Как бы там ни было, схожесть ваших судеб не дает вам права вмешиваться в жизни этих ребятишек.
      – Может, и так. Но желание одного из их отцов дает мне это право.
      – Отцов? – Уинн недоуменно уставилась на него, не понимая, о чем он говорит. – Что вы имеете в виду? – Тут она охнула и сжала кулаки. – У них нет никаких отцов, – отрезала она, не понимая, как кто-то, пусть даже англичанин, мог подумать, будто мнение этих людей что-то для нее значит.
      – У кого-то из этих детей есть отец, который нуждается в нем. – Английский рыцарь противоречил ей с убийственным упорством. – Мне нужна ваша помощь, чтобы определить, у кого именно.
      – Отец, который нуждается в нем? – пробормотала Уинн, все еще не придя в себя от потрясения. – Отец, который нуждается в нем? Если бы это не было такой плохой шуткой, я бы рассмеялась вам в лицо!
      – Это не шутка. У меня есть веская причина предполагать, что один из ребят, которых вы воспитываете, был рожден от моего господина. Он хочет всего лишь вернуть ребенка, порожденного им.
      – Порожденного насилием, вы хотите сказать. Он лишился всех прав на какое-либо дитя, когда присоединился к бесчинствующей орде, которая захватила эту землю, убивая, насилуя и грабя!
      У рыцаря хватило выдержки промолчать в ответ на ее злобный выпад, но затем он продолжил:
      – Что сделано, то сделано. Неужели вы теперь накажете этого ребенка, лишив его прав наследования?
      В эту минуту к ним примчались наперегонки Рис и Мэдок, выяснявшие, кто бегает быстрее. Только благодаря огромному усилию воли Уинн смогла погасить разбушевавшийся гнев. Но она сжимала кулаки, до боли стиснула зубы, бросая злобные взгляды на своего врага. И хотя она сдержала язык, ее переполняла жажда мести.
      Лишить ребенка прав наследования. Какой же он глупец! Неужели он действительно думает, что для валлийца представляет ценность английское наследство? Только высокомерные англичане способны так рассуждать. И теперь самый высокомерный из них приехал к ней и хочет забрать ее ребенка, чтобы увезти с собой в Англию!
      Будь у нее те способности, которыми наделила ее молва, она тут же, на месте; превратила бы его в гадюку или, по крайней мере, наслала на него порчу. Возможно, ослепила бы его или сделала так, чтобы язык у него распух, сгнил и выпал. Но сна не обладала этими темными силами и впервые пожалела об этом.
      – Уинн, Уинн! Мэдок не стал мыться мыльным корнем! – подбегая к ним, кричала Изольда. – Он только чуть-чуть намочил руки, а потом вытер их о мою юбку!
      Бросив последний уничтожающий взгляд на Фицуэрина, Уинн повернулась к детям:
      – Мэдок, ступай обратно и вымойся как следует. И пусть тот, кто последовал твоему примеру, тоже пойдет с тобой.
      Когда Мэдок неохотно повернулся и поплелся к ключу, Уинн вспомнила о кочедыжнике и почувствовала злорадное удовольствие. Значит, этот Клив Фицуэрин решил, что просто прискачет в Уэльс на своей высокой лошади, заберет какого-то ребенка и вернется с ним в Англию, только и всего. Что ж, его ждет горький урок, который она с радостью преподаст. К тому времени, когда она расправится с этим рыцарем, неприятный зуд на руках покажется ему всего лишь пустяком. Фицуэрина и его людей будет тошнить, что бы они ни съели, их будут мучить колики от любого питья и головокружение от дымного воздуха – уж она об этом позаботится. Даже сон не принесет им покоя, потому что она знает, где найти черную плесень, вызывающую кошмары наяву и во сне.
      Она повернулась, чтобы взглянуть на него, и улыбка, полная тонкого злорадства, коснулась ее губ. Он проклянет тот день, когда повстречался на ее пути, задумав украсть у нее ребенка.
      Но если он и удивился ее странной внезапной улыбке или заподозрил, что она вынашивает недобрый замысел, то виду не подал. Он только кивнул ей, потом поднялся и направился к воде. Пусть умоется, подумала Уинн, с мстительным злорадством глядя вслед высокой фигуре. Вода только немного смягчит, но не устранит действие кочедыжника. Это всего лишь начало, впереди его ждет еще много сюрпризов.
      Они покинули ущелье вскоре после завтрака. Уинн, как и раньше, шла впереди, за ней следовали дети, а позади шел англичанин. Оказавшись наверху, она повернулась, чтобы помочь выбраться на поверхность Изольде, а потом и Бронуин. Рис и Мэдок заявили, что последний крутой участок склона преодолеют самостоятельно. Когда над краем ущелья показалась голова Артура, он тоже отклонил ее помощь.
      – Я сам смогу, – задыхаясь, проговорил он и потянулся к обнаженному корню, за который хватались до него близнецы, но стоило ему взяться за корень, как тот с хрустом обломился.
      – Артур! – закричала Уинн, пытаясь схватить качнувшегося назад ребенка, но действовала она недостаточно быстро и с ужасом увидела, что он начал падать.
      – Ну и куда же ты собрался? – Молниеносным движением Фицуэрин поймал Артура за рубаху. На секунду мальчик повис в воздухе, в страхе размахивая руками и ногами.
      Но мужчина тут же подтянул его к себе и прижал для безопасности к шершавой стене. – Все хорошо, мой мальчик. Отдышись немного.
      Уинн услышала, как шумно задышал Артур, и облегченно вздохнула. Хотя происшествие заняло всего несколько мгновений, она была измождена так, будто пробежала несколько миль.
      – Дайте его мне, – потребовала она дрожащим голосом.
      Англичанин перехватил ее испуганный взгляд, и несколько секунд они смотрели в глаза друг другу. Гнев ее улетучился, а вместо него появилась огромная благодарность. Как она могла быть такой беспечной? Ведь знала, что Артур гораздо слабее близнецов. Не окажись этот человек рядом… Она оторвала от него взгляд и посмотрела на Артура:
      – Ну, как ты, все хорошо? Хватайся за руку.
      Как только мальчик благополучно выбрался на поверхность, Уинн притянула его к себе и чуть не задушила в объятиях.
      – Артур, как ты меня напугал! – пробормотала она, уткнувшись в мягкие кудрявые волосы мальчика и сдерживая слезы.
      Она вдохнула его детский запах – от него пахло грязью, мальчишеским потом и ячменными лепешками.
      – Уинн! – закричал он, вырываясь. – Я уже не ребенок. – Артур выскользнул из ее рук, затем оглянулся на Фицуэрина, и его бледное личико осветилось восхищением. – Мне крайне повезло, что ты оказался рядом, – произнес он, как обычно, по-взрослому строя фразу.
      – Действительно повезло, – серьезно ответил англичанин. Потом он протянул руку Артуру. – Ты не поможешь мне выбраться?
      Артур тут же бросился на помощь со счастливой улыбкой на лице. Уинн поняла, что весь ужас забыт. Забыт благодаря ниточке симпатии, протянувшейся между мальчиком и этим человеком. В следующий миг она невольно признала, что Артуру необходим отец. Необходим всем пятерым.
      Эта мысль, возникшая сразу после рассказа англичанина о цели своего приезда в Уэльс, чуть не сразила ее. Дети нуждались в отце, даже девочки. И как бы она ни старалась заменить им мать, отрицать этот факт было нельзя. И если даже она отдаст одного из них английскому папаше, то проблема все равно не будет решена.
      Не в силах справиться с этими новыми бедами, Уинн резко поднялась.
      – Можно трогаться в путь. Рис, Мэдок, спускайтесь с лозы. Если вы двое еще раз сделаете что-либо подобное… Вот что, я хочу вас разделить. Рис, ты пойдешь с Бронуин. Здесь, впереди меня. А Мэдок с Изольдой пойдут сзади…
      – Я пойду с сэром Кливом, – загудел Артур.
      – Нет, ты пойдешь со мной, – возразила Уинн. Она подошла к Артуру, взяла его за руку и оттащила от англичанина. Сэр Клив, вот еще! Видимо, теперь англичане даруют титулы даже похитителям младенцев. Какой все-таки безбожный народ!
      – Уинн! – завопил Артур, вырывая руку. – Ты делаешь мне больно!
      Внезапно смутившись, она уставилась на ребенка. Он смотрел на нее широко открытыми от испуга глазами. Другие дети тоже наблюдали за ней – кто испуганно, кто озадаченно. Она тут же отпустила Артура и стиснула ладони, чтобы унять охватившую ее сильную дрожь.
      – Вы в порядке? – тихо спросил англичанин. Не услышав ее ответа, он повернулся к детям. – Все пятеро шагайте по тропинке. Дорогу вы знаете. Идите медленно и держитесь вместе. Уинн просто-напросто немного испугалась. Мы скоро вас догоним.
      Дети сразу послушались. Хотя Уинн хотелось окликнуть их, собрать около себя, обнять и убедиться, что все они живы и здоровы, сил у нее хватало только на то, чтобы стоять и дрожать.
      – Вы в порядке? – снова повторил англичанин. И снова Уинн не ответила. Не могла. Дело в том, что она была далеко не в порядке. Ее жизнь, которая казалась такой ровной и спокойной, такой предсказуемой, теперь рушилась. И все из-за этого человека.
      Он положил руку ей на плечо и повернул лицом к себе, но она резко отпрянула. Хотя Уинн ясно ощущала присутствие незнакомца, даже еще не видя его, это было ничто по сравнению с тем, как подействовало на нее его прикосновение. Эффект был таким сильным, что потряс ее до самой глубины. Уже отпрянув, она все равно ощущала отпечаток каждого его пальца.
      – Держитесь подальше от меня, – прошептала она то ли со страхом, то ли с угрозой в голосе. – Держитесь подальше от меня и моих детей.
      – Послушайте, Уинн. – Он шагнул вперед, умоляюще раскрыв руки. – Позвольте мне рассказать вам все, и тогда вы поймете.
      – Я и так поняла достаточно, – ответила она. – Вы пришли сюда, чтобы украсть одного из моих детей. Поэтому вы мой враг, и… и… – Голос ее дрогнул, и она поняла, что говорит, как взволнованная женщина, а не как противник, которого нужно опасаться. И все же она продолжала очертя голову: – Я буду бороться с вами всеми силами.
      Уинн хотела шагнуть назад и повернуться. Фицуэрин стоял слишком близко. Он выглядел большим и грозным. Но прежде чем она шевельнулась, он схватил ее за руки. И снова Уинн внезапно пронзило как молнией, она едва удержалась на ногах. Затем Клив приблизил к ней лицо и тоже со злобой посмотрел ей в глаза.
      – А я не хочу бороться с вами, – отрезал англичанин, слегка встряхнув ее для убедительности. – Один из ваших детей скорее всего, родился от сэра Уильяма Сомервилла. Это очень могущественный и богатый человек, и он хочет одарить своего сына всеми благами, которые ему причитаются.
      – Почему вы так уверены, что это один из моих детей?
      – Здесь, в Раднорском лесу, он оставил женщину, которая уже носила его ребенка. Он называл ее Анжелиной, и хотя я обыскал весь лес, но не смог ее найти. А у вас живут пятеро английских сирот, родившихся в то время.
      Он пожал плечами, словно это было весомым доказательством, но сомнения Уинн не рассеялись. Никогда она не отдаст своих детей какому-то англичанину.
      – Это вовсе ничего не доказывает. Кроме того, каждый знает, что англичане ненавидят своих незаконных отпрысков, – огрызнулась она в ответ. – Разве ваш отец не испытывал к вам ненависти?
      По тому, как сжались пальцы на ее запястьях, Уинн сразу поняла, что удар попал в цель.
      – Ах ты, маленькая ведьма, – пробормотал он сквозь зубы. – Я потому и приехал сюда, что незаконнорожденный. Этим мальчишкам – да и всем им – нужны отцы. Им нужны мужчины, с которых они могли бы брать пример. От которых слышали бы похвалу.
      – У них есть мужчины – настоящие мужчины, которые не убивают, не грабят, не насилуют! У них есть Дрюс – и они берут с него пример.
      – Но он им не отец. – Фицуэрин еще раз встряхнул девушку. – А ты им не мать.
      Будь ее руки свободны, она бы ударила его. А так ей ничего другого не оставалось, как смотреть на него со злобой. Может, она им и не мать, но зато самый близкий для них человек. Все же в наступившей тягостной тишине Уинн не могла не вспомнить, о чем только что думала. Им действительно нужен отец, и не только мальчикам. Но не англичанину решать, кто будет этим отцом.
      Она набрала в легкие побольше воздуха и приказала себе успокоиться. Затем, прищурившись, сердито уставилась на него.
      – Я сделаю так, что вы очень пожалеете о своем приезде в Уэльс, – начала она. – Вы думаете, что можете запросто приехать сюда, наговорить с три короба о титулах и землях и тем самым оправдать кражу ребенка из единственного дома, который он знает. И вы, в самом деле, полагаете, что я буду сидеть, сложа руки? – Она сухо рассмеялась и движением плеча сбросила его ослабевшие пальцы.
      Подавив желание потереть запястья там, где он прикасался к ним, Уинн продолжила:
      – Меня называют вещуньей Раднора не просто так. Я та самая валлийская колдунья, о которой вы говорили, и у меня есть дар, силу которого вы даже не можете представить. Я узнала о вашем появлении в этом лесу задолго до того, как увидела вас. И я уже сейчас могу предсказать несчастья, которые обрушатся на вас и ваших людей, если вы задержитесь в этих краях. Болезни. Сумасшествие. Даже смерть, если вы не поспешите с отъездом, – добавила она для весомости, хотя в эту секунду ей это не казалось таким уж большим преувеличением. Она сама убьет его собственными руками, если останется только это средство, чтобы избавиться от него.
      С минуту англичанин внимательно изучал ее, а затем ухмыльнулся.
      – Вы суеверные люди. Не сомневаюсь, здешние жители верят во все твои чудеса, возможно, кое, во что ты веришь сама. Но тебе не отпугнуть меня своими дикими россказнями.
      – Тогда вы еще больший глупец, чем я думала, – ответила Уинн с высокомерной улыбкой. Сейчас она чувствовала себя сильнее и увереннее – он сам шел к ней в руки. Она гордо вздернула подбородок и подбоченилась. – Вы получили мое первое и последнее предупреждение. Теперь я не буду испытывать ни малейших угрызений совести по поводу несчастий, которые обрушатся на вас и ваших людей.
      К ее замешательству, однако, он всего лишь самодовольно хмыкнул и нагло оглядел ее с ног до головы, задержав взгляд на выпуклой груди, а затем на губах, прежде чем вновь взглянуть ей в глаза, в которых читалось потрясение.
      – Если бы ты задалась целью соблазнить меня, пустив в ход свои женские чары, а не отпугнуть каким-то сомнительным даром, то преуспела бы гораздо больше. – Затем он протянул руку и, поймав один завиток ее распущенных волос, намотал его на палец. – У тебя есть муж?
      Уинн, почувствовав резкую боль от его прикосновения к ее волосам, повернулась и помчалась прочь. Она не видела тропы, когда неслась напролом через лес, догоняя детей. Она знала только одно – этот англичанин обладал над ней властью, какой до сих пор не имел ни один мужчина. Она давала строгий отпор каждому, кто подкатывался к ней подобным образом, и никому из них не приходило в голову разозлить валлийскую колдунью.
      Но этот мужчина… Только от одного его неторопливого горячего взгляда во рту у нее пересыхало, и из головы улетучивались все мысли. Он превращал ее гнев в нестерпимое жжение где-то в самой глубине живота и лишал способности сосредоточиться. Неужели он тоже обладает какими-то силами? Каким-то даром, гораздо сильнее ее собственного? Она слышала о волшебниках и магах, но никогда не встречала ни одного мужчины с такими способностями. Только женщин.
      Его ухмылка долго преследовала ее, но она приказала себе забыть о ней. Пусть смеется. По крайней мере, она знала, что ослабела всего лишь от его прикосновения и волевого взгляда. Если она будет держаться от него подальше и не смотреть ему в глаза, то с ней будет все в порядке. Она обдумает свои действия в тишине и покое. Изобретет тысячу несчастий для него и, в конце концов, прогонит его прочь.
      Но, даже догнав детей, Уинн не совсем успокоилась. Он был настроен очень решительно. Впрочем, и она тоже. К тому же она у себя дома, на своей родной земле, в окружении людей, которые помогут ей.
      Тут Уинн с облегчением вздохнула. Гуинет. Вот кто поможет ей. Бабушка сразу скажет, что нужно делать. Уинн бросила взгляд назад и увидела, что англичанин не так уж далеко от нее. Он наблюдал за ней дерзко и уверенно. Этого было достаточно, чтобы лишить ее остатков спокойствия.
      – Поспешите, ребятишки, – сказала она с наигранной веселостью. – Первый, кто вернется в замок, получит на ужин двойную порцию грушевого компота.
      А вот для англичанина она поклялась приготовить блюдо по особому рецепту. Она заставит его очень пожалеть, что он когда-то встретил валлийскую колдунью.

      Гуинет ждала их, сидя в плетеном соломенном кресле, покрытом овечьими шкурами, которое выставили на солнышко. Ее голова была откинута на пуховую подушку, глаза закрыты.
      «Как она может спать? – кипятилась Уинн, подгоняя ребятишек. – Как она могла так спокойно дремать и не чувствовать, в каком ужасном положении они оказались? Должна же она была хоть что-то ощутить!»
      – Дети, оставьте свои кисеты и мешочки на большом столе в кухне. Потом пойдите, разыщите Дрюса. – Уинн метнула сердитый взгляд на англичанина, который стоял в окружении детей, возвышаясь над ними. – И держитесь подальше от английского лагеря.
      Один за другим все пятеро посмотрели на Уинн, потом на сэра Клива и снова перевели взгляд на нее. К ее огромному облегчению, они не стали задавать никаких вопросов. Она поняла, что даже шестилетки сумели безошибочно определить неприкрытую враждебность, которую она испытывала к этому человеку.
      Она молча, сверлила его глазами, пока дети торопливо семенили к дому. Затем так же молча повернулась и ушла. Подойдя к бабушке, Уинн опустилась рядом с ней на колени, бросив украдкой взгляд через плечо на англичанина. Тот по-прежнему наблюдал за ней; она это и так знала по легкой дрожи, пробегавшей у нее по спине. Что еще за наваждение, почему он так на нее действует?
      – Бабушка Гуинет, – взволнованно прошептала она, хотя он был далеко и не мог услышать. – Бабушка Гуинет, просыпайся!
      – Что? Ах, это ты, внучка, я разве задремала? – Старушка похлопала девушку по руке, лежавшей на ее локте. – Наверное, это одно из удовольствий, которое приходит к нам с возрастом. Ты собираешь травы, а я греюсь на солнышке.
      – Бабушка Гуинет, теперь я знаю, зачем приехал англичанин. Он хочет забрать одного из детей. Мальчика.
      Гуинет даже слегка выпрямилась.
      – Что ты сказала? Он забрал одного из детей?
      – Нет, нет. Пока, во всяком случае. Но заберет. Он утверждает, что один из них приходится сыном какому-то английскому лорду. И этот лорд хочет вернуть наследника.
      Гуинет неподвижно уставилась на внучку невидящим взором, ее сон как рукой сняло.
      – Один из наших мальчиков является наследником английского лорда? Почему он так уверен?
      Уинн в отчаянии покачала головой.
      – Не знаю. Не думаю, что он сам знает, какой ребенок ему нужен. Скорее всего, он даже не уверен, что это один из наших мальчиков, просто надеется. Ты же знаешь, каковы англичане. – Она презрительно фыркнула. – Они ценят только сыновей. К женщинам относятся чуть лучше, чем к племенным кобылам, жены для них собственность, способная давать им еще больше драгоценных сыновей.
      Узловатые пальцы Гуинет сжали руку Уинн.
      – Дитя мое, на все есть свои причины. У англичан земли наследуют старшие сыновья. Это способ избежать конфликтов среди многочисленных сыновей. У нас в Уэльсе имущество мужчины переходит к его самому сильному сыну. Такова традиция, но она не может не порождать распрей внутри семьи. Ты сама была тому свидетелем. Кант аб Фишен стал главой семьи только потому, что сломал своему брату правую руку. Не потеряй Ануил способности сражаться, один из них был бы уже давно мертв.
      Уинн подавленно смотрела на бабушку. При чем тут братья Фишен? Сейчас ее волновали только ее мальчики.
      – Ты слышала, что я сказала? Этот человек – английский ублюдок – хотел бы увезти одного из моих ребят с собой в Англию! Чтобы коренной валлиец жил в той безбожной стране!
      Гуинет помолчала несколько секунд. Ее бесстрастность только еще больше распалила Уинн. Как бабушка может оставаться такой спокойной? Но прежде чем Уинн снова заговорила, Гуинет обратила к внучке слепые глаза.
      – Англия вовсе не безбожная страна. Англичане, безусловно, живут по-другому. Но они любят своих сыновей, своих детей. И если один из наших мальчиков действительно наследник титула и земель, кто мы такие, чтобы лишать его этого?
      – Что? – Уинн опустилась на пятки, огорошенная словами бабушки. Она едва поверила своим ушам и готова была вырвать руку, только Гуинет крепко держала ее.
      – Эти дети, которых тебе дали на воспитание, не твои, Уинн. До сих пор ты старалась заменять им и отца, и мать, но на самом деле они не твои. Ты сама знаешь. И всегда знала. Дети – это дар Божией матери – или Бога, если хочешь. Но они наши только какое-то время. Некоторые умирают в младенчестве, другие вырастают и покидают нас. – Она улыбнулась печальной мудрой улыбкой. – Возможно, настало время покинуть нас одному из пяти.
      – Нет! – взвилась Уинн, чувствуя и боль, и злость, и смятение.
      Из всех людей, она полагала, Гуинет первая ее поймет. Она была уверена, что бабушка тоже почувствует угрозу, исходящую от этого англичанина. Но оказалось, бабушка не ощутила ровным счетом ничего. А теперь даже готова отдать одного ребенка какому-то английскому чудовищу. И не важно, что это лорд, обладающий богатством и землями. Да будь он даже самим английским королем! Он англичанин, а это значит – чума для всей земли или, по крайней мере, для Уэльса.
      – Я не отдам ни одного из моих детей этому английскому лорду, – взволнованно поклялась Уинн.
      Гуинет вздохнула:
      – Даже если он отец ребенка? Каждый ребенок должен знать отца.
      Слишком поглощенная своей яростью и глубоко сидящим страхом, Уинн не обратила внимания на слова бабушки, хотя они точно совпадали с ее недавними размышлениями.
      – Они все дети Уэльса. Их матери были валлийками, и они тоже валлийцы, какие бы отцы на них ни претендовали. Эти подлецы не имеют на них никаких прав. Слишком поздно.
      Она повернулась, чтобы уйти, но остановилась, когда заговорила Гуинет:
      – Внучка, прошу тебя только об одном – выслушай его. Отбрось свою боль и злобу. Ты сейчас решаешь судьбу ребенка. Не дай Бог сделать выбор, который однажды поставят тебе в вину.
      Уинн постояла немного, не желая даже в гневе проявлять неуважение к бабушке, которая была к ней так добра все эти семь лет, что прошли после смерти родителей. Только когда Гуинет вновь откинулась в кресле, Уинн коротко кивнула и отправилась прочь. И все же она не сумела скрыть тревоги, которую вселила в нее старая женщина словами, сказанными на прощание.
      Ее дети не всегда будут детьми. Наступит день, когда они станут мужчинами и женщинами, способными принимать собственные решения и делать выбор. Она всегда страшилась того дня, когда им предстоит узнать правду о своем рождении. Но у нее никогда даже в мыслях не было, что они могут захотеть увидеть своих отцов. В ее глазах их матери были святыми, замученными так или иначе дьявольской ордой англичан. Детям предстоит возненавидеть своих отцов так, как ненавидела их она.
      Но будут ли они их ненавидеть? Мысль о том, что они могут испытывать к ним не ненависть, а любопытство, была слишком болезненной, чтобы с ней смириться. Судя по разговору, который вел вчера Артур с англичанином, мальчик, видимо, уже кое-что услышал о своих родителях.
      Уинн давно не испытывала такого огорчения и теперь неслась, сама не сознавая куда, лишь бы подальше от замка. Она знала только, что ей нужно убежать, побыть одной, собраться с мыслями и зализать раны. То, что предлагала бабушка, шло вразрез с ее чувствами. Последние семь лет были не из легких. Живя в сиротстве и разрухе, оставшейся после англичан, она делала все, что было в ее силах. Родители погибли, сестра носила в своем чреве ребенка, зачатого тем самым врагом, который был причиной всех их несчастий. А потом Марадедд нашли мертвой у подножия скалы, с которой она бросилась, а Уинн осталась с ее младенцем на руках – сильным, живым и требовательным.
      Как же Уинн возненавидела этого ребенка! Если бы не он, Марадедд была бы жива. Слава Богу, в дело вмешалась Гуинет – назвала ребенка Изольдой и заставила тринадцатилетнюю Уинн заботиться о младенце. Заставила ее, Уинн сама это понимала, полюбить девочку. И она действительно полюбила Изольду. Она полюбила их всех. И как теперь Гуинет может думать, что она способна кого-нибудь отдать?
      Уинн остановилась у маленького ручейка. Прозрачная холодная вода журчала, пробегая мимо спутанных корявых корней, затем падала с камней и вновь тихо бежала по заросшей мхом поляне, на которой росли ясени и шершавые ильмы. Уинн огляделась по сторонам, словно впервые видела это место. А ведь она знала здесь каждую кроличью норку, каждое птичье гнездо, каждую лисью тропку, и, тем не менее, все здесь ей показалось новым.
      Неужели в Англии найдутся такие места? Дикие места, дышащие покоем и безопасностью? Это казалось невероятным, хотя разум говорил ей другое. Земля все-таки остается землей. Везде разная и все же в чем-то похожая. Это люди делают ее такой: то чудеснейшим местом, то самым ужасным.
      Англичане как раз и делают свою землю ужасной, сказала себе Уинн. И жизнь сироты, такого юного и беззащитного, они тоже сделают ужасной.
      Она глубоко вдохнула знакомый сырой воздух. Даже от одной мысли, что ее ребенок окажется в Англии, можно было сойти с ума. Ему будет страшно и одиноко вдали от семьи, в которой он вырос. Кроме того, его отец потерял все права на него, когда покидал Уэльс с потерпевшей поражение армией. Если дети когда-нибудь спросят о своих отцах, она решит эту проблему просто: расскажет им правду, и тогда будь что будет.
      Почувствовав внезапную усталость, Уинн сняла чепец и тряхнула волосами. Потом поплелась к низко свисающей ветке старого дуба. Сколько она себя помнила, это был ее любимый уголок. Она частенько сидела на этой ветке и, отталкиваясь пятками, раскачивалась на ней в медленном и вялом ритме. Это успокаивало ее. С годами здесь ничто не менялось – все тот же мох под ногами, а над головой ветви омелы. Здесь она пролила много слез. Здесь проклинала англичан, давая выход своему гневу и боли и переполнявшему сердце горю.
      Наверное, поэтому омела здесь так хорошо цветет, подумала Уинн. Все ее черные чувства, витающие в воздухе, наделяют омелу еще большей силой.
      Она подняла руку и легко провела пальцем по восковому зеленому листку, повторив его форму на темной серо-коричневой коре дуба.
      – Как же мне лучше всего избавиться от этих дьяволов? – вслух подумала Уинн, затем волоски на ее затылке встали дыбом, и сна в испуге оглянулась. На краю поляны – ее поляны! – стоял тот самый дьявол, который задумал разрушить ее жизнь.
      – Убирайтесь отсюда, – прошипела она угрожающе.
      – Нам нужно поговорить.
      Она послала ему убийственный взгляд.
      – Мне нечего сказать вам, – начала она, – кроме того, что вы безмозглый глупец, раз думаете, что я могу отдать одного из своих детей двум бессердечным лордам вроде вас и этого… и этого…
      – Лорда Сомервилла, – подсказал он.
      – Да, да, лорда Сомервилла. Какие же вы оба дураки. Неужели англичанки легко отказываются от своих детей? Они, в самом деле, такие жестокие и черствые? Неужто ваша мать отдала бы вас, если бы вдруг вы понадобились своему отцу? – выразительно поинтересовалась она, надеясь причинить ему такую же боль, какую причинял ей он. – Ах, нет, я забыла. Ваш отец так и не захотел видеть своего сына рядом с собой, так ведь?
      Она снисходительно улыбнулась, не сомневаясь, что нанесла болезненный удар. Но лицо англичанина было непроницаемым. Глядя ей прямо в глаза, он сделал шаг вперед.
      – Ты совершенно права, я был не нужен своему отцу, и в детстве меня это очень мучило. Нелегко расти, зная, что твой отец больше волнуется о лошадях в стойле, чем о тебе.
      Уинн приказала себе не поддаваться. Не важно, что он рос без отца и теперь жалеет об этом. Совсем не обязательно, что с ее детьми произойдет то же самое, люди ведь все разные. К тому же она любит своих детей очень сильно, за обоих отсутствующих родителей.
      Казалось, он прочел ее мысли.
      – Моя мать души во мне не чаяла. А когда она все-таки вышла замуж, ее муж был более чем добр ко мне. Но после смерти матери, когда мой отец в минуту слабости устроил меня служить пажом в богатый дом, я был рад угодить ему. Так что видишь, – он развел руками, – ребенка нельзя лишить желания узнать своих родителей. Можно отложить их встречу, но нельзя предотвратить ее, она обязательно когда-нибудь произойдет.
      Сердце Уинн бешено застучало. Страх и отчаяние лишили ее сил возразить ему. Она нащупала шершавую ветвь и припала к ней, ища поддержки.
      – После той войны остались сотни незаконнорожденных детишек. Вы не можете быть уверены, что один из моих – тот, кто вам нужен.
      – Это Раднорский лес. Я обыскал в нем все деревни – Раднор, Пинибонт, Лландриндод. Никто из найденных мной женщин не подходит под описание. – Фицуэрин не сводил с нее пристального взгляда. – А у тебя пятеро сирот. Это один из твоих детей. Все остальные отпадают.
      От его уверенности у нее кровь застыла в жилах.
      – Убирайтесь отсюда, – пробормотала Уинн, стиснув зубы. – Убирайтесь!
      – Нет. Сначала выслушай меня.
      – Ни за что! – бросила она в ответ, чувствуя, что голос срывается почти до истерики. – Я отказываюсь слушать вас!
      – Нет, черт побери, ты выслушаешь меня, – выругался он. Через секунду он оказался рядом с ней и пригвоздил ее к толстой ветке, на которой она сидела, сжав ей колени ногами. Она отпрянула и чуть не упала на спину, но он поймал ее за руки и удержал на месте.
      – Сын лорда Уильяма заслуживает того, чтобы стать наследником. Не лишай его этого права. Иначе он может возненавидеть тебя до конца жизни.
      – Мои сыновья – вот именно, мои! – любят Уэльс.
      – Они не твои сыновья, – бросил он. – Как только они узнают, что в них течет английская кровь, им наверняка станет любопытно, кто их отцы и каково их наследство.
      – Они никогда не захотят ничего английского!
      – Ради Бога, женщина. Подумай, что может Уэльс дать ребенку лорда Уильяма? Ни собственных земель, ни замка, ни даже приличного дома. Поэтому придется ему довольствоваться глиняной лачугой с соломенной крышей, тогда как в Англии он мог бы стать хозяином необозримых владений. Ты думаешь, что можешь потягаться с английским лордом?
      – Все эти богатства не будут для него ничего значить. У детей есть этот дом. У них есть этот лес, где они построят собственные жилища и найдут все, что им нужно, – упорствовала Уинн, хотя внутренне дрожала от мысли, что он прав. – Мы, валлийцы, презираем все английское.
      – К черту твое презрение, – еще раз выругался Фицуэрин. Он крепче сжал пальцы на ее запястьях и впился в нее карими глазами. – Ты, безусловно, веришь тому, что говоришь. Но даже ты, так называемая валлийская колдунья, не сможешь устоять перед кое-чем английским.
      Он поднял ее и рывком притянул к себе, так что она оказалась между ним и медленно раскачивавшейся веткой. Тяжелая ветвь качнулась вперед и подтолкнула Уинн еще ближе к нему.
      – Есть некоторые притягательные вещи, не связанные ни с политическими границами, ни даже с нашими собственными желаниями. Как эта, например.
      Прежде чем она успела подумать о побеге, его лицо приблизилось, и он прижался к ее губам в дерзком, требовательном поцелуе.
      Если он рассчитывал заставить ее таким образом замолчать, то это ему удалось. Если он рассчитывал подтвердить свою мысль об извращенной притягательности по крайней мере, каких-то английских вещей, то это ему тоже удалось, потому что при первом же прикосновении его губ она потерпела полное поражение. Казалось, ее поглотили силы черной магии, которой он обладал. Лишив eе способности думать, заполнив ее чувствами, с которым: она не смогла совладать. Жар, холод, пронзительная легкость и угнетающая пустота – все это и даже больше он пробудил в ней своим теплым интимным прикосновением.
      Она почувствовала, как его язык трепетно и настойчиво пытается проникнуть в ее рот. Хотя у нее не было никакого опыта, и благоразумие подсказывало ей отстраниться, вырваться и убежать от него как можно быстрее, она не могла так поступить. Губы ее раскрылись, уступая желанию узнать, насколько черна и глубока его магия, и в пленительном порыве он полностью завладел ее ртом.
      Влажное прикосновение его языка потрясло ее до самой глубины. Она потеряла покой души. Внутри вспыхнуло пламя, и все тело охватила дрожь.
      Он ведет нечестную игру, подсказывал ей остаток благоразумия. Однако жившая в ней вера это, что не все можно увидеть или объяснить, убеждала се, что это не имеет значения. Магия есть магия, сей дар используют наподобие острого зрения или быстрых ног. И впервые ей встретился человек, чьи колдовские силы были под стать ее собственным.
      Когда его руки обняли, а затем скользнули ниже ее поясницы, Уинн изменила свое мнение. Его магия оказалась сильнее, призналась она, тая от его прикосновений. Это была древняя первобытная магия, против которой она бессильна.
      Сама того, не сознавая, Уинн обхватила его шею руками, переполненная страстью оттого, что его язык то вторгался, то выскальзывал из ее рта. Англичанин принялся нежно покусывать и сосать ее нижнюю губу, а когда он завлек ее язык в свой рот, Уинн с готовностью подалась вперед, не в силах совладать с собой. Если бы он не оборвал поцелуй, что позволило обоим перевести дух, то неизвестно, чем бы все это закончилось. Когда взгляды их встретились, ее тут же пронзило острое сознание откровенности их объятия. Она была крепко прижата к нему животом и чувствовала, как он возбужден.
      – Ты, в самом деле, колдунья, – пробормотал Фицуэрин одновременно удивленно и насмешливо. – Совсем меня приворожила.
      Она приворожила его? Невозможно поверить – ведь она сама лишилась способности говорить, шевелиться и, как казалось, даже думать. Она смотрела, не отрываясь в его бездонные карие глаза, очарованная крошечными золотыми искорками, придавшими им теплоту, воспламененная тем, что только что произошло. Даже в самых невероятных мечтах она никогда, ни разу не представляла, что мужчина способен оказать на нее такое воздействие. Да к тому же англичанин!
      За свою жизнь она не раз готовила приворотные зелья для томящихся от любви девушек и хорошо знала, как действует на человека физическое влечение. Девушки вздыхали и хихикали, рассказывая шепотом о том, что они испытывают к своим возлюбленным, как по всему телу расходится тепло и трепет и кажется, что вот-вот умрешь, если он не обратит на тебя внимания. Уинн даже случалось делать девушкам амулеты, чтобы обольстить Дрюса – дорогого, надежного старину Дрюса. Если бы он только знал, сколько девушек о нем вздыхают, а может быть, уже и знает.
      Но сама Уинн никогда не испытывала ничего подобного. Ни к одному человеку. Даже сейчас она не была уверена, что все так просто. Он наверняка обладает какой-то силой. Только так! Это единственное объяснение. Иначе, когда он приблизил к ней лицо во второй раз, она вырвалась бы из его объятий. И предотвратила бы поцелуй. Только она ничего не сделала. Когда его губы коснулись ее губ, она так же, как и в первый раз, была околдована их теплотой и соблазнительностью. Но теперь она знала, что последует дальше, и ее охватил огненный трепет ожидания.
      Однако Уинн пришлось разочароваться, потому что англичанин отстранился, даже как следует, не поцеловав ее. Правда, сначала он почти неистово раздвинул ей губы языком и только потом отпрянул.
      – Колдунья, – повторил он, тряхнув головой, словно для того, чтобы прийти в себя. – Если ты задумала сбить меня с пути, Уинн, предупреждаю, ничего у тебя не выйдет.
      – Что? Сбить с пути? – В первую секунду она даже не поняла, о чем шла речь. Потом оттолкнула его от себя. Отделавшись от магии его прикосновения, она лихорадочно собиралась с мыслями. Значит, он опасался, что она сбивает его с пути этим поцелуем? Неужели он испытывал то же самое, что и она, когда они целовались? Уинн настороженно взглянула на него и увидела, как учащенно он дышит и как ярко блестят его глаза. Она не ошиблась – его выдавала предательская выпуклость между ног, – и хотя обрадовалась, что догадка ее верна, не могла не обратить внимания на очень странную и тревожащую дрожь, которая при этом пробежала по ее спине. Да, она действительно оказывает на него воздействие, но с таким же успехом он воздействует на нее. А вдруг могущество двух колдунов возрастает оттого, что они вместе?
      Она не могла дать ответ. Да и не хотела его знать. А, кроме того, напомнила себе Уинн, он самый злейший ее враг, и она всегда должна относиться к нему как к врагу.
      Она заставила себя вздернуть подбородок, надеясь, что так у нее будет более уверенный вид.
      – Вы ничего не выиграете, задержавшись здесь. Даже наоборот, очень много потеряете, потому что я никогда – слышите, никогда! – не отдам ни одного из моих детей. И я буду сражаться с вами насмерть, если это потребуется.
      Вместо того чтобы ответить на ее гнев таким же гневом, англичанин вздохнул и обеими руками провел по своим черным волосам.
      – Я действую лишь в интересах ребенка. Как только ты придешь в себя после первого потрясения, то сама поймешь. Ребенка ждет настоящее королевство – если это мальчик. Он не простит тебе, когда узнает, чего ты его лишила.
      Уинн не обратила внимания на его последнюю фразу, неприятно напомнившую ей предупреждение Гуинет.
      – Если это мальчик. Если! Если от вашего лорда родилась девочка, тогда она ему просто не нужна. Что же это за отец?
      У Фицуэрина хватило такта сделать вид, что он пришел в легкое замешательство.
      – У него уже есть четыре дочери. Я уверен, что он все равно примет ребенка, даже если это окажется девочка. Он будет о ней заботиться…
      – Но она ему не нужна, – оборвала его Уинн. – Если это девочка, она ему не нужна. Вы сами знаете, что это правда.
      Наступила короткая напряженная пауза, в течение которой они пристально смотрели друг на друга.
      – Который ребенок его? – наконец спросил он. – Не вздумай лгать мне, потому что я все равно узнаю правду. Который ребенок его?
      Уинн злобно сверкнула глазами, затем горько рассмеялась.
      – Я на самом деле не знаю. Думаю, скорее всего, даже их матери не знали. Англичане были очень неразборчивы, разбрасывая свое гнусное семя. Им подходила любая. Сморщенная старуха. Цветущая девушка. Даже беременные женщины! – выкрикнула она.
      Он принял вызов с непроницаемым каменным лицом.
      – Должен же быть какой-то способ, чтобы установить, кто их родители. Может быть, из их матерей кого-то звали Анжелина? Где их матери?
      Их матери. При мысли о матерях ее детей девушка горестно застыла, покончив с остатками воспоминаний об их кратком неистовом объятии.
      – Они мертвы. По крайней мере, трое. И ни одну из них не звали Анжелина.
      – Анжелина – это не настоящее имя. Просто он так ее называл.
      – Вы хотите сказать, что он даже не знал, как ее зовут на самом деле? – Она презрительно сощурилась. – Ладно. Я расскажу вам об этих женщинах, которых англичане изнасиловали и бросили. Что ж, начну с Артура. У его матери были другие дети, казалось, она переносила беременность довольно хорошо. Но потом попыталась избавиться от плода, используя острый прут. Она чуть не умерла, но Бог решил сохранить ей жизнь, хотя бы до рождения ребенка. Она умерла от родового кровотечения. Естественно, ее муж не захотел оставить у себя английского бастарда, который стоил его жене жизни и сделал сиротами его детей. Вот так Артур оказался у меня.
      – Затем Бронуин, – продолжала она так, словно каждое слово наносило ей свежую рану. – Ее мать сама была еще совсем ребенком. Она была такая маленькая, что чуть не умерла при родах. Если бы младенец не родился таким крошечным… – Уинн замолчала, с трудом сглотнув. – Родители сказали ей, что младенец родился мертвым. Бронуин они передали мне.
      – Рис и Мэдок появились у меня позже. Их мать оставила младенцев у себя. Ее нареченный супруг женился на ней, несмотря на запятнанную честь. На ее запятнанную честь! – повторила Уинн с яростью.
      Потом глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вымученно скривила рот в ироничной улыбке.
      – Она умерла годом позже, пытаясь подарить мужу их собственное дитя. После этого он не захотел оставить в своем доме близнецов. Поэтому они тоже перешли ко мне.
      Пусть только он теперь посмеет сказать хоть слово о правах английского лорда на покинутого им незаконнорожденного отпрыска.
      – Но почему они все оказались у тебя? – наконец спросил Фицуэрин. – И какова история Изольды?
      Уинн подавила дрожь и прикрыла глаза, вспоминая ужасный миг зачатия Изольды. Истеричный вопль сестры. Грубый мужской смех. Спустя какое-то время, длившееся бесконечно долго, крики Марадедд перешли в беспомощные стоны. Мужской смех превратился в животное хрюканье.
      Уинн слышала все это, спрятавшись за свиной кормушкой. Она подавляла собственный крик, кусая себя за руку. Но ей никогда не забыть того ужасного дня.
      Всхлипнув, она заставила себя поднять на него глаза.
      – Изольда – моя племянница, дочь моей единственной сестры. Но она могла бы оказаться и моей собственной дочерью. Сестра спрятала меня. Отдала себя в жертву… английскому подонку, который намеревался овладеть мной… – Голос ее дрогнул, и Уинн неловко отвернулась от его пристального взгляда.
      Она не хотела расплакаться в его присутствии. Этого никак нельзя было себе позволить. Но даже ее безграничный гнев не мог заглушить пронзительную боль воспоминаний.
      – Уинн, – начал Фицуэрин самым нежным тоном, на какой был способен.
      К ней тут же вернулась ее решительность. Она посмотрела на него через плечо и продолжила ледяным тоном:
      – Сестра родила ребенка. А потом прыгнула со скалы. Покончила с жизнью…
      Голос подвел ее, и она сжала зубы, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями.
      – Я стала заботиться об Изольде как о собственном ребенке, а когда об этом прослышали в деревне, то ко мне понесли оставленных детей. Я воспитывала их всех как родных – они и в самом деле мне родные. И никто – ни вы, ни ваш могущественный лорд, ни даже сам проклятый король – не сможет у меня их отнять.
      Казалось, он не находил слов, и Уинн была очень благодарна ему за это. Еще одна минута такого разговора – и она залилась бы слезами.
      Мысленно приказав ему уйти, она услышала, как он удаляется, пересекая безмолвную поляну. Шаги его стихли, когда он ступил на покрытый мхом берег ручья и покинул ее укромный уголок. Уинн порадовалась бы его уходу, если бы верила, что теперь он ушел навсегда, но она знала, что это еще не все. Видимо, его тронул ее страстный монолог, но она боялась, что на этом он не остановится.
      Да и с чего бы ему останавливаться? Он застал Уинн в минуту слабости – и душевной, и физической. Он коснулся раны, которая не затягивалась семь лет. Даже этого уже больше чем достаточно. Но она ко всему прочему позволила ему заглянуть в такой глубокий тайник, который до сих пор никто не приоткрывал. Она трепетала в его объятиях.
      В эту минуту на тихой поляне, где покой нарушали только ветер и дикие зверюшки, Уинн поняла, что борьба окажется еще труднее, чем она предполагала. Уже одной причины его приезда в Уэльс было достаточно, чтобы он стал ее врагом. Но после его новых притязаний – любопытных пристальных взглядов, волнующих прикосновений и всепоглощающего поцелуя – он стал ее смертельным врагом. Теперь ей предстояло бороться за свое существование.
      Но даже если она одержит победу – а это так и будет, – ее жизнь, тем не менее, никогда не станет прежней. В этом она не сомневалась.

      – Тебя зовет Гуинет.
      Уинн оторвалась от мрачных размышлений о наперстянке и черной плесени и взглянула на Изольду с Бронуин, которые, насупившись, стояли перед ней. Такая серьезность детей могла бы ее взволновать, но вид у девочек не был напуганный.
      – Ну и в чем дело?
      – Думаю, ты накликала на себя беду, – ответила Изольда.
      – Гуинет говорит, что ты поступила очень скверно. – Это сообщение, по крайней мере, вывело Уинн из того удрученного состояния, в котором она пребывала с тех пор, как англичанин покинул вчера ее поляну. Значит, он проснулся и обнаружил, что его руки горят огнем? Отлично. Пусть знает: ее угрозами не стоит пренебрегать.
      Изольда щелкнула языком совсем как Уинн, когда та собиралась отругать кого-то из детей за шалость.
      – Тебе не следовало бы так поступать с нашим гостем.
      – Сэр Клив очень милый человек, – вторила ей Бронуин. – Зачем ты вызвала у него на коже сыпь?
      «Потому что на самом деле никакой он не милый, – хотела возразить Уинн. – Потому что нет у него ни чести, ни совести, и он не прочь украсть у меня одного из вас». Но она не могла сказать этого детям, поэтому просто медленно поднялась и отряхнула подол простого платья. Затем засучила узкие рукава до локтей.
      – Ладно, пойдемте, посмотрим, что там с ним приключилось.
      При детях Уинн ничуть не сомневалась в своей правоте.
      Но в замке, под неодобрительным оком Гуинет, пусть и невидящим, ей стало не по себе. Англичанин получил только то, что заслужил. Но Гуинет явно придерживалась другого мнения.
      – Ты обладаешь великим даром. – Старая женщина заговорила своим мягким мелодичным голосом. – Недостойно, что ты используешь его таким образом.
      Уинн нахмурилась.
      – Бегите, девочки, – сказала она двум внимательным малышкам. Как только они ушли, она обратилась к бабушке: – Он хочет увезти одного из наших детей в Англию. Ты уже знаешь о его намерениях, и хотя я ясно сказала ему, что никогда не соглашусь, он все же собирается сделать это. Он хочет выяснить, кому из них английский лорд приходится отцом. Можно подумать, я помогу ему определить это!
      Гуинет выслушала взволнованную речь Уинн, не меняясь в лице. – Ты поступила плохо. Какое растение ты ему подсунула?
      Уинн смотрела на бабушку неверящим взглядом.
      – Ты разве не слышала, что я сказала? Неужели тебе все равно, что он требует моего ребенка?
      Гуинет вздохнула и прижала ладони к своим мутным глазам.
      – Конечно, внучка, не все равно. Но эти дети не всегда останутся детьми. Они вырастут, мы умрем. Им придется прокладывать собственный путь в этой жизни и принимать собственные решения. Намерения этого человека имеют и свою хорошую сторону. – Она вновь обратила лицо к Уинн. – Ну и что это за растение, которое вызвало такую сыпь?
      Уинн никогда не чувствовала себя более беспомощной. Она считала, что Гуинет первая из всех, кого она знает, поймет ее и поддержит в борьбе с английским врагом.
      – Он страдает от обыкновенного кочедыжника, – с большой неохотой призналась Уинн. – Но эта неприятность – ничто по сравнению с тем, что я приготовила для него, если в самом скором времени он не покинет Раднорский лес, – воинственно добавила девушка.
      – Это мы еще увидим, – ответила Гуинет непривычно резко. – А теперь помоги мне.
      Уинн не могла не выполнить просьбу бабушки. Однако когда рука старой женщины опустилась на ее плечо, она ощутила странное смешанное чувство покоя и страха. Гуинет крепко держалась за нее, и Уинн показалось, что ей передается часть бабушкиной силы. Девушка поняла, что старушка настроена, позволить этому человеку осуществить свой план. И бабушка обладала достаточным авторитетом, чтобы с ней считались.
      – Приготовь очищающее полоскание, а затем припарку для облегчения боли, – строго приказала Гуинет, направляясь в просторную кладовую. – Ты сама знаешь, что нужно, и я полагаюсь на тебя. Постарайся хорошенько, как если бы это был Дрюс, или Баррис, или даже кто-нибудь из детей.
      – Я не стану помогать ему. Если хочешь вылечить его – пожалуйста. А я не буду.
      – Будешь, девочка. Ты вызвала болезнь, и теперь сама исправишь сделанное.
      – Но, Гуинет…
      – Или ты считаешь, что можешь злоупотреблять своим даром? Какой же пример ты подаешь Изольде? В один прекрасный день она может стать здесь хозяйкой. Неужели ты хочешь, чтобы, глядя на тебя, она использовала свое умение не только во благо, но и во зло?
      – Вряд ли можно назвать злом попытку защитить свою семью, – возразила Уинн.
      Но Гуинет не тронули ее слова.
      – Именно ты облегчишь его боль. Ты, и больше никто. Если бы не пятеро внимательных слушателей, которые поджидали ее у двери в кладовую, Уинн продолжала бы спорить. Но их смущенные и настороженные мордашки взволновали Уинн больше, чем обвинения Гуинет. Дети не понимали, как она могла, так жестоко подшутить над тем, кто им всем так понравился. Особенно укоризненно смотрел на нее Артур, его наивное личико выражало обиду.
      Господи, как же детям объяснить?
      Тяжело вздохнув, Уинн расправила плечи и вздернула подбородок.
      – Я займусь им, – пробормотала она и нашла убежище для себя и своей совести за дверью кладовой.
      И чем только этот проклятый англичанин их привлек? Уинн с необычной живостью хватала с полок глиняные сосуды. Он ведь настоящий злодей, и, тем не менее, Гуинет все ему простила! Уинн с силой швырнула на стол кожаный кисет и чуть не выругалась, когда он разошелся по шву, выбросив облачко бледно-желтого порошка. Вот что она из-за него наделала! Даже после того как она приготовила примочку из розовой воды и мазь из горько-сладкого и желтого щавеля, гнев ее не остыл. Но, направившись к английскому лагерю, она дала себе слово, что справится с гневом. Злоба ей не поможет, а спокойная, трезвая рассудительность – наверняка.
      Англичанину нужно определить, кто из детей ребенок лорда Сомервилла. Без ее помощи ему никогда не узнать. И если даже она поможет – а она этого делать не собирается, – вряд ли они с уверенностью смогут выяснить это. Маловероятно, чтобы какая-нибудь из матерей знала имя своего насильника. Ее сестра, безусловно, не знала. Слишком их было много. Кроме того, троих из четырех матерей уже нет в живых.
      Хотя эти соображения полностью заняли ее мысли, Уинн с трудом подавила страх, который дрожью пробежал по спине, когда она ступила в английский лагерь. Столько мужчин, и каждый из них – ее враг. Клив Фицуэрин особенно злобно смотрел на нее, с открытой враждебностью. И именно это помогло ей справиться со своим страхом.
      – Я слышала, вам нужна помощь знахарки, – сказала она по-английски, ничуть не пытаясь скрыть, что забавляется. Потом окинула мужчин, сидящих перед низким навесом, неторопливым оценивающим взглядом. – В Раднорском лесу вам каждый скажет, что лучше меня здесь никто не лечит.
      Среди воинов пронесся шумок, а она устремила гордый взгляд на человека, являвшегося истинным виновником ее гнева. Не обращая внимания на грозный блеск его глаз, Уинн продолжила:
      – Вам повезло, что у меня есть этот дар, потому что ваш недуг поставил бы в тупик менее умелую знахарку. Как уже говорила Гуинет, магия этого края наделяет и людей, и растения сверхъестественными силами.
      Фицуэрин прищурился.
      – Оставьте нас, – бросил он своим людям, продолжая сверлить ее глазами. Только когда воины поспешно удалились, он обратился прямо к ней: – Твое представление, может, и произвело впечатление на моих солдат, но только не на меня. Если хочешь, и дальше изображай из себя вещунью, колдунью или кого там еще. Но одно не забывай, Уинн аб Гриффидд: я вижу тебя насквозь.
      Он оглядел ее с ног до головы – задержал взгляд на теперь уже разозленном лице и скользнул вниз, неторопливо окидывая взором всю фигуру. Когда, наконец, его дерзкие глаза снова взглянули ей в лицо, оно пылало от гнева. Как он посмел смотреть на нее так, словно хотел… хотел проглотить ее?
      Он, будто почувствовав ее неловкость, остался доволен, потому что откинулся, как ни в чем не бывало на ствол, огромного кедра за спиной.
      – Вот мои руки, о колдунья лесов Уэльса! Ты сотворила с ними зло. Теперь подойди и вылечи их.
      Спрятав гнев, Уинн приблизилась. Он наверняка знал, что это Гуинет заставила ее прийти к нему на помощь. Но он не мог быть уверен, что она поступит как покорная овечка. Раз ей больше ничего не остается, она хотя бы заставит его призадуматься и сотрет это высокомерное самодовольство с его лица.
      – С огромным удовольствием вылечу вас, милорд, – произнесла Уинн преувеличенно сладким голосом. Она взглянула на красные потрескавшиеся руки. Несмотря на то, что она сумела сдержать ухмылку, ее выдали глаза, которые сверкнули злобной радостью. – О Боже, как ужасно пострадали ваши пальцы! – Она присела рядом с ним и разложила свои снадобья. – У вас всегда такая чувствительная кожа?
      Без малейшего предупреждения он схватил ее за подбородок и рывком приподнял ей голову, взглянув девушке прямо в глаза.
      – Не всегда. Все зависит от раздражителя. Например, руки отреагировали на твою чертову траву. Все остальное реагирует прямо на тебя.
      Он выпустил ее подбородок и, прежде чем она сумела ответить, неторопливо, едва касаясь, провел воспаленными пальцами по ее шее, изучающе и властно.
      Она хотела, было отпрянуть, но он успел схватить ее запястья.
      – О нет, постой, моя маленькая валлийская колдунья. Ты еще не закончила свою работу.
      Уинн никогда прежде не оказывалась в такой ловушке. Ведь знала же она, что нельзя смотреть ему в глаза. Ведь знала, что не должна позволять ему дотрагиваться до себя. И вот опять попалась.
      Минуту, длившуюся бесконечность, они пристально смотрели друг на друга. Ее обжигал жар его ладони и жар гнева, полыхавший в его глазах. И все же огонь, вспыхнувший между ними, горел неистовее, чем можно было ожидать. Уинн знала – в этом виновата его проклятая магия. Страшная, всесильная магия, которой он обладал.
      Сердце ее колотилось, во рту почему-то пересохло, но она заставила себя произнести:
      – Если вы соизволите отпустить меня, я исполню просьбу бабушки. Но будь моя воля… – Она не закончила фразу. Впрочем, в этом не было необходимости.
      Презрительно фыркнув, он отпустил ее, но было ясно, что он вовсе не успокоился. Начал скрести левую ладонь, но тут же передумал.
      – Избавь меня от этого проклятого зуда, – прорычал он. – И без фокусов, иначе жестоко поплатишься.
      Отстранившись от его рук и гипнотических, бездонных карих глаз, Уинн почувствовала, как к ней медленно возвращается спокойствие. В ней все еще бушевал гнев, но она понимала, что с этим человеком следует вести себя спокойно. Она должна управлять своими эмоциями и всей ситуацией в целом. Опустив кусочек ткани в прохладную жидкость, она сосчитала про себя до десяти. Сначала по-валлийски, затем по-английски.
      – Держите руки над миской, – велела она, довольная тем, что голос ее звучит ровно.
      Девушка улыбнулась, разворачивая намокшую тряпочку. Хотя примочка была целебной, Уинн знала, что сначала раздраженную кожу будет больно жечь. Уинн отжала ткань над протянутыми руками, но когда он всего лишь едва заметно поморщился, она удивленно посмотрела на него.
      Взгляд, с которым она встретилась, был пристальным и холодным. И немного грозным.
      – Здорово жжет, но, несомненно, так и надо. – Его слова прозвучали как утверждение, а не как вопрос.
      – Примочка и должна жечь, чтобы отпугнуть злых духов, – машинально ответила она, как обычно отвечала всем больным. – Чем больше жжет, тем лучше лечит…
      Слова замерли у нее на губах, когда она поняла, что он не верит ни одному ее слову. Уинн вздрогнула под его враждебным взглядом и сосредоточилась на своей ненавистной задаче.
      – Поверните руки ладонями вверх. – Она снова отжала примочку ему на руки.
      Ей доставило бы огромное удовольствие, если бы снадобья на этот раз не помогли, но Уинн была неспособна лечить хуже, чем умела.
      И вовсе не потому, что она хотела помочь ему. Как раз наоборот. Но он принял ее за шарлатанку, знающую только несколько лечебных трав. И хотя ей, конечно, было все равно, что он думает, какое-то безрассудство побуждало Уинн доказать, что он ошибается и у нее есть дар свыше. Ей хотелось потрясти англичанина своими способностями, утереть ему нос.
      Она не сводила глаз с красных потрескавшихся рук, мысленно приказывая им вылечиться и все время, ополаскивая их примочкой из розовой воды. Он еще увидит. Она способна облегчить боль так же хорошо, как и вызвать ее. Даже еще лучше.
      С решительным выражением лица Уинн взглянула на него, но только на секунду. Она помнила, что нужно избегать смотреть ему в глаза и дотрагиваться до него.
      – Теперь пусть руки обсохнут на ветру. Ничего не трогайте.
      – Вот как? – воскликнул он недоверчиво. – Но теперь жжет еще сильнее, чем прежде.
      – Когда кожа полностью обсохнет, я нанесу эту мазь, – сердито отрезала она.
      И это была ее ошибка, потому что, как только их взгляды встретились, она не смогла отвести глаз. И хотя в них отражалась ледяная ярость, он, казалось, легко потопил это чувство в бездонной глубине своих бархатных карих очей. Гнев, страх, презрение – все эти эмоции он принял и усмирял своим ровным взглядом, пока от них не осталось и следа. Она заморгала, почувствовав, что он заглядывает, как ей показалось, дальше, в самую потаенную глубину. Уинн потупилась, пробормотав проклятие.
      Он рассмеялся.
      – По-английски это, кажется, означает «негодяй»? Уинн ощетинилась, услышав в его словах насмешку. Нет, еще раз ему не подловить ее. Она молча занималась своим делом, в последний раз перемешала густую желтую мазь и поставила горшочек на землю, между ними.
      Значит, он смеется над ней? Хорошо же, она это запомнит. Уинн на секунду прижала кончики пальцев к глазам, затем опустила руки и три раза обвела круг над горшочком.
      – Войди в меня, Праматерь всех людей. Отдай свои целебные силы этому человеку, который нуждается в твоей помощи.
      Затем она наклонилась вперед, опустив ладони на покрытую мхом землю по обе стороны от горшочка, ее распущенные волосы упали до земли, образовав завесу, аметистовый амулет медленно раскачивался над ним по кругу.
      «Ну и сколько же мне так стоять?» – подумала она. Будь сейчас перед ней суеверная старуха, пришедшая за припаркой на суставы, или чувствительный юноша, нуждающийся в приворотном зелье для девушки, по которой он томится, она оставалась бы неподвижной до тех пор, пока не ощутила бы их дошедшую до предела нервозность. Но перед ней был циничный англичанин. Лучше не перестараться. У нее еще будут другие возможности добиться своего.
      Когда Уинн подняла голову, ей удалось изобразить строгость и не выдать своих чувств. Она также не стала смотреть ему в глаза, хотя поняла, что он вопросительно заглядывает ей в лицо.
      – Нанесите на кожу мазь тонким слоем. Один раз сейчас и второй раз перед сном. К утру должно все пройти. – Девушка подвинула к нему горшочек и начала собирать остальные вещи, чтобы уйти. Но затем ее словно дьявол какой-то подтолкнул, и она добавила:
      – Вам будет нетрудно управлять лошадью, когда завтра поутру вы отправитесь в дорогу с вашими людьми.
      Он потянулся больной рукой за мазью, но ничего не ответил. Наступила долгая пауза, и Уинн затаила дыхание, ожидая, когда он заговорит. Она заставила себя выдохнуть, затем медленно набрала в легкие воздух. Что же его держит?
      Почему он не скажет, согласен ли отказаться от своей чудовищной затеи?
      Она была готова вот-вот взорваться, когда Фицуэрин внезапно вытянул руку и схватил ее запястье. Одним сильным рывком он лишил ее равновесия. Чтобы не упасть на него, она уперлась свободной рукой ему в бедро, и лицо ее оказалось в нескольких дюймах от его лица.
      – Мы еще с одним делом не покончили, Уинн. И я не уеду, пока не улажу его. – Он замолчал под ее бешеным взглядом, но не ослабил хватки. – Оно не касается детей. А только тебя и меня.
      – Это вы начали войну, не я, – прошипела она. – Если вы воображаете, что я отступлю, тогда вы еще больший болван, чем я предполагала.
      Он рассмеялся в ответ, и она почувствовала его теплое дыхание на своей щеке.
      – Ты свирепая маленькая вояка, дорогая. Но не войной я хочу заниматься с тобою. Любовью. Пылкой, страстной, неутомимой. – Он перешел на тихий хрипловатый шепот, придвигаясь к ней еще ближе. – Только ты и я. И возможно, ты приготовишь какой-нибудь особый напиток, чтобы продлить удовольствие.
      После этого он игриво потянул ее за мочку уха, осторожно прикусив.
      Когда он отстранился, Уинн могла лишь тупо смотреть на него, приоткрыв рот. Казалось, собственное тело ей больше не принадлежит. Она ловила ртом воздух под громкое, как удары молота, биение сердца и ощущала, что в самой ее глубине начинает разгораться адское пламя. Она была совершенно сражена его вкрадчивой откровенностью, потрясена чувствами, которых не понимала, поставлена в тупик тем, что с ней происходит.
      Только когда он еще шире улыбнулся и опять придвинулся к ней, Уинн вышла из оцепенения.
      – Нет! – закричала она, резко отпрянув. Но он все еще удерживал запястье, а ее другая рука, как она внезапно поняла, все еще упиралась ему в бедро, такое мускулистое и твердое под тонкой шерстяной тканью. Такое теплое и незнакомое.
      – Отпустите меня, – пробормотала она, отказываясь смотреть ему в глаза.
      Его пальцы слегка погладили ее кожу, но не разжались.
      – Только после того, как закончишь лечение, – ответил он, явно забавляясь.
      Она не желала смотреть ему в глаза.
      – Сейчас же отпустите меня!
      – Но сначала намажь мне руки мазью, – повторил он с умопомрачительным упрямством. – Ты специально заставила меня собирать ядовитое растение. Так что теперь изволь лечить.
      В конце концов, Уинн решила, что благоразумнее подчиниться. Хотя ее взбесила его тактика запугивания, и привело в замешательство дерзкое наступление, ничего другого ей не оставалось. Если она согласится, он отпустит ее запястье. Потом она просто шлепнет ему на руки мазь и избавится, наконец, от его присутствия.
      В эту минуту уйти от него казалось ей самым важным делом. Она должна была покинуть этого человека.
      Но даже решив подчиниться его требованию, Уинн не нашла успокоения. Она дернулась и с отчаянием оглянулась в поисках хоть какой-нибудь подмоги, а он весело прищелкнул языком.
      – Здесь только ты и я, моя прекрасная валлийская колдунья. Поблизости ни души, так что не старайся оттянуть время. Примени свое чудодейственное средство, обладающее таинственными целебными силами. Вылечи мои ожоги.
      Уинн нахмурилась.
      – Презираю! – прошипела она и, схватив глиняный горшочек, зачерпнула пригоршню желтой липкой массы, которую буквально швырнула ему на руку.
      – Поосторожнее. Кожа у меня очень нежная. И не забудь втереть мазь между пальцев. И сюда тоже, в трещины ладоней.
      Она зло вцепилась в протянутую руку, надеясь этим причинить ему боль. Но как только он коснулся ее руки, сплетя их пальцы, она поняла, что неизвестно, кто пострадал больше, потому что все ее существо как будто перевернулось от сознания его близости.
      – Эта точка, в самом центре ладони, особенно чувствительна, – пробормотал он, приковав к себе ее взгляд. – Втирай очень осторожно.
      Уинн почти не помнила, как нанесла мазь. Никогда еще она не работала так быстро и так неловко. Однако, покончив с делом, она вскочила и отступила назад.
      – Презираю, – еще раз повторила она, хотя страстность этого утверждения была несколько подорвана дрожанием голоса.
      Он обвел ее дразнящим взглядом.
      – А я хочу тебя, – ответил он. – Очень сильно.
      Уинн больше не стала ничего выслушивать. Это самый ужасный человек из тех, кого ей выпало несчастье повстречать на своем пути, сетовала она, мчась сломя голову к замку. Безбожный варвар. Бессердечный ублюдок. Такие, как он, крадут детей и соблазняют женщин…
      Клив размышлял почти так же, следя за ее бегством. Настоящая колдунья, поклоняется древним богам, не знает, что такое истинная вера. Но она необычайно красива. И хотя он пришел сюда, чтобы отнять у нее ребенка для сэра Уильяма, в эту минуту он мог думать только о том, как ему хочется дотронуться до нее. Как сильно он желает владеть ею.
      Она изумительна, как роза, хотя и выставила сейчас свои шипы. Но он знал, что, если сумеет подобраться поближе и миновать острые колючки, его ждет сладкая награда.

      За открытой дверью каменной кухни суетливо металась Кук, которой прибавилось работы. В замке насчитывалось шестеро взрослых и пятеро детей, поэтому, Уинн понимала, семеро английских гостей явились для служанки существенной обузой. К тому же Дрюс – верная душа – пришел из Раднора со своим братом и двумя друзьями. Хотя Уинн обрадовалась такому проявлению поддержки перед лицом английской угрозы, их приход усложнил ее задачу.
      Осторожно заглядывая в кухню, она крепко сжимала в руке маленький кисет. Как же ей быть? Она не решалась взять к себе в сообщницы Кук или ее помощницу. Гуинет наверняка рассердится, и Уинн не желала, чтобы бабушкин гнев обрушился еще на чью-то голову. Это будет целиком ее вина, то есть заслуга – горестно исправила она. Но подсыпать порошок только англичанам оказалось весьма непростым делом.
      От соуса к оленине пришлось отказаться сразу. Его каждый попробует, и не один раз, причем особенно прожорливый может съесть чересчур много. Уинн с беспокойством взглянула на кисет, в котором был размолотый корень тиса. Она не хотела причинить англичанам большого вреда. Всего лишь отпугнуть.
      А что, если воспользоваться вином? Если подсыпать порошок в один из кувшинов, а потом только из него наполнять кубки англичан…
      Уинн знала, что мягкий сыр и груши для этого не годятся. Дети очень часто перехватывают перед обедом по кусочку, а когда убирают со стола, выпрашивают у Кук добавку. Нет, только вино. Ребятишки к нему не притронутся.
      Уинн вздернула подбородок и расправила плечи. Так ей удалось успокоиться. Она должна избавить детей от врага, и не важно, что скажет Гуинет.
      Она так и не поняла, почему бабушка с такой легкостью отнеслась к возможной потере одного ребенка. Хотя у Гуинет никогда не было ни мужа, ни детей, она воспитала осиротевшую Уинн как собственную дочь. Неужели Гуинет отдала бы свою внучку первому попавшемуся англичанину, заявившему, что он ее отец? Уинн была уверена в обратном. И она тоже ни за что не отдаст ни одного из своих воспитанников. Почему Гуинет этого не понимает?
      Уинн увидела во дворе Дрюса: он беседовал с презренным Кливом Фицуэрином. Сунув кисет в рабочую сумочку, висевшую на поясе, она направилась к ним, решив, что не позволит англичанину уговорить Дрюса, как удалось это сделать с Гуинет. Бедному валлийскому парню, каким был Дрюс, предложение английского рыцаря сделать одного из детей богачом может показаться весьма соблазнительным. Замки, обширные владения. Уинн не могла рисковать потерей своего единственного союзника, которого Фицуэрин пытался перетянуть на свою сторону.
      – …оловянных рудниках. Но это дальше на юг, – услышала Уинн настороженный голос Дрюса, подходя ближе.
      – А еще у меня есть заказы на снадобья и травы, – сказал Клип.
      Дрюс посмотрел на приближавшуюся Уинн.
      – А об этом тебе следует поговорить с Уинн. Ей известны все травы. Она собирает и высушивает их для всей округи. К ней приезжают за травами даже из Англии…
      – Ты не мог бы поискать мальчиков? – оборвала она Дрюса. – Если помнишь, ты обещал помочь им смастерить лук и мишень.
      Дрюс бросил на нее внимательный взгляд.
      – Ты уверена, что не хочешь, чтобы я остался? – Он кивнул в сторону Клива, как будто того рядом не было.
      Уинн пожала плечами, передразнивая небрежную манеру Дрюса.
      – Я не собираюсь тратить время на разговоры.
      – Вообще-то я хотел поговорить с тобой о покупке кое-каких трав, – заявил Клив, не обращая внимания на ее слова.
      – А вам я ничего не продам. Ничего, – категорично повторила она.
      – У меня есть чем заплатить, – настаивал он. На его худом лице появился едва заметный намек на ухмылку, что утроило ее раздражение. Он взвесил на ладони кошелек, висевший под плащом. Услышав звон монет, Дрюс с интересом приподнял брови.
      – Вот видишь, Уинн, как раз кстати. Помнишь, еще на прошлой неделе ты говорила, что тебе не помешали бы деньжата…
      – Я буду тебе благодарна, если ты позволишь мне самой решать, что мне нужно, а что нет, – раздраженно ответила Уинн.
      Дрюс вздохнул и огорченно покачал головой. Посмотрев на Клива, он заметил:
      – Говори не говори, а каждый останется при своем. – Сказал и, избегая ее взбешенного взгляда, неторопливо зашагал прочь.
      Уинн тоже собралась уходить. Несмотря на свое недовольство Дрюсом, она была рада, что ей, по крайней мере, удалось отнять его у англичанина. Дрюс был ее единственным союзником. Она не хотела, чтобы англичанин завоевал его расположение своими бойкими обещаниями. Но стоило ей повернуться, как Фицуэрин остановил ее, схватив за руку.
      – Ты все время избегаешь меня, Уинн, – сказал он, привычно назвав ее по имени. – А ведь у нас с тобой есть дело.
      – С вами я не хочу обсуждать никакие дела, – возразила она, пытаясь сбросить его руку. – Ни эту выдуманную покупку трав, ни истинную цель вашего приезда. Мне нечего продать вам!
      – Клянусь, ты самая настоящая маленькая чертовка! Хоть раз, но ты выслушаешь меня. Женщины замка Керкстон заставили меня выучить их заказ наизусть. – Он подтащил Уинн к садовой скамейке и силком усадил. – Не перебивай меня, а то я буду вынужден начать сначала.
      Хотя она злобно смотрела на него, ничуть не пытаясь скрыть, что ее привело в бешенство такое обращение, он отпустил руку и выпрямился с легкой улыбкой на губах.
      – Леди Энн нужны медвежье ухо и тысячелистник. Леди Бертильда желает получить корень алтея и лечебную полынь для своего младенца, и еще кое-что для мужа: молотый чертополох, шотландский любисток и слезы Юноны.
      Уинн презрительно прыснула. Мужу леди Бертильды явно было необходимо улучшить исполнение супружеских обязанностей, раз его жене понадобились слезы Юноны. Но Клив тут же нахмурился, заставив Уинн промолчать.
      – Кэтрин просила только ясменник. А Аделина… – Он замолчал, и на секунду Уинн показалось, что он смутился. Но почему? – Аделина хочет получить настой шиповника. Плюс липовый цвет для лица, ромашку для ополаскивания волос и белладонну для выразительности глаз. – Он пожал плечами, как бы говоря, что не понимает, что такое выразительность глаз, но Уинн поняла.
      Почти любое снадобье, правильно приготовленное из этого растения и принимаемое в каплях, заставляло увеличиваться зрачок глаза, что придавало таинственность взгляду самых обычных женщин. Но это было опасное средство даже для лечения. А использовать его для косметических целей – вообще полное безрассудство.
      – Эта Аделина, насколько я понимаю, тщеславная кокетка.
      К удивлению Уинн, он еще больше смутился. Но быстро спрятал смущение и ответил:
      – Ее единственный недостаток – что она очень молода. Она угомонится, как только выйдет замуж.
      Но Уинн не была настроена на снисходительность к кому бы то ни было, и меньше всего к пустой английской кокетке, которая, вероятно, за всю жизнь не испытала и минутной нужды. Как и страданий, боли и сердечной муки.
      – Похоже, сэр Клив, – процедила Уинн, – что вы и есть тот самый человек, которому предстоит жениться на ней, но боитесь признаться, что заключаете неудачный союз.
      Критикуя незнакомую ей Аделину, она всего лишь хотела сделать выпад против всех ужасных англичан. Но ее внезапно переполнило странное ощущение. Хотя это не было обычным видением, все же она сразу поняла, что он на самом деле намерен жениться на этой глупенькой английской аристократке.
      Уинн следовало бы обрадоваться такому открытию и громко рассмеяться при мысли о том, какие несчастья ждут его в Англии. Но вместо радости она почувствовала только еще одну вспышку беспричинного гнева.
      – Значит, я права. Что ж, когда я буду готовить белладонну для вашей леди Аделины, наверное, мне стоит приготовить что-нибудь и для вас. Какое-нибудь средство, чтобы разогреть вашу пылкость. Или нет, скорее всего, вам больше пригодится хорошая порция дурмана, чтобы вы могли привлечь более подходящую женщину.
      Она приложила палец к подбородку и замолчала, словно задумалась, не обращая ни малейшего внимания на предостерегающий взгляд его глаз. Его растущее раздражение только подстегивало ее продолжать дальше.
      – Видите ли, все дело в ваших грубых манерах. Мне так показалось. Если бы вы ухаживали не так грубо и чуть настойчивее, то… – Она откинулась назад и презрительно взглянула на него. – Впрочем, сомневаюсь, что даже я способна помочь вам в данном случае. Англичане не имеют ни малейшего представления, как угодить женщине.
      – Но ведь я угодил тебе, – отрывисто произнес Фицуэрин, оскорбительно оглядывая ее с ног до головы. – И весьма неплохо, насколько я помню. А ты, Уинн, ты угодила мне.
      – Это не… я вам не… – Уинн прервала свой лепет под его раздраженным взглядом. И хотя знала, что щеки ее горят яркими пятнами, отрицательно покачала головой. – Тот поцелуй был мне отвратителен, – заявила она, понимая, что лжет. – И вашей холодной невесте они, несомненно, тоже покажутся такими!
      Их разделяло всего несколько дюймов, когда они сверлили друг друга глазами, ярко блестевшими от гнева. Он был выше, сильнее и с легкостью мог бы наказать ее за неприятные слова, но в ту минуту она не чувствовала страха. Ее переполняло странное веселье, словно она собралась с силами перед битвой и выехала вперед, чтобы встретить лицом к лицу своего врага, хотя эта битва могла оказаться смертельной. Кровь забурлила в ее жилах, каждый мускул напрягся от ожидания.
      Поэтому когда он рывком поднял ее и, крепко прижав, склонил к ней голову, Уинн совершенно не была готова к ответному порыву, охватившему ее тело. Да, это настоящая битва, пронеслось в ее затуманенном мозгу, когда она почувствовала вкус его губ. Битва за господство – губы против губ, язык против языка – никогда еще не была такой неистовой. Его руки сковали ее, своим страстным поцелуем, он хотел заставить ее подчиниться. Но Уинн была достойным противником, и, когда ее губы открылись под сладостным натиском его языка, она ответила таким же пылом, стремясь на этот раз одержать верх.
      В этой древней как мир борьбе они были новичками. Он нашел новую территорию, обхватив ее бедра, и, несмотря на громоздкие юбки, впился в нее пальцами. Она отражала атаки тем, что обвила его шею руками и вплела пальцы в густые волосы, не позволяя ему поднять голову и прервать поцелуй.
      Они прижались друг к другу – грудь к груди, напряженные чресла к плоскому животу, – и только потребность в глотке воздуха заставила их чуть отстраниться друг от друга.
      – Ты сама как эликсир, – пробормотал он у ее виска, пытаясь коснуться губами уха, так и не успев отдышаться. – А знаешь ли ты, моя маленькая дьяволица, мой колючий розовый бутон, как от тебя закипает моя кровь? Знаешь, что я хотел бы сделать тебе? С тобой? – Как бы подчеркивая сказанное, он почти больно укусил ее за мочку уха, а потом неторопливо и возбуждающе поцеловал в это же место.
      Уинн невольно выгнулась в сильных руках. Все ее тело подчинялось прикосновению его губ. До чего бы он ни дотронулся поцелуем – до губ, шеи, уха, – она была не в силах сопротивляться. Да и не хотела. На один изумительный миг, когда он крепко прижался к ее животу своей твердой восставшей плотью, она поняла, о какой упоительной битве толкуют между собой мужчины. О каком страстном влечении они громко говорят, сверкая от волнения глазами. Ей хотелось вести эту битву бесконечно, отвечая на его пылкость, пока их обоих не сожжет дотла огонь страсти.
      Она повернула лицо к его ищущим губам, слепо требуя нового поцелуя, и еще крепче обняла его за шею. Но он немного отстранился, не вынимая руки из спутанных длинных волос, и она была вынуждена заглянуть прямо в глубину его глаз.
      – Куда пойдем? – пробормотал Клив, пожирая взглядом ее раскрасневшееся лицо. Он наклонился и поймал губами ее нижнюю губу, удержав на несколько коротких мгновений, но, отказываясь подарить ей настоящий поцелуй, которого она жаждала. – Где мы можем побыть одни, чтобы закончить это…
      – Уинн!
      Резкий крик перепуганного ребенка заставил Уинн и Клива поспешно отпрянуть друг от друга. В первую секунду она так растерялась, что не смогла ничего ответить. Только уставилась на взволнованные личики Риса и Мэдока, потом перевела взгляд на Клива и снова взглянула на всполошившихся близнецов.
      – Рис. Мэдок. Что… э-э… то есть… меня кто-то зовет?
      Мэдок продолжал смотреть на нее, не мигая, с открытым от изумления ртом. Но Рис грозно повернулся к Кливу.
      – Что ты сделал нашей Уинн? Если ты сделал ей больно, тогда… тогда я тебе отплачу! – Он двинулся к Кливу, а за ним его братишка, который замешкался всего лишь на секунду.
      – Нет, нет Рис. Подождите, мальчики, – вмешалась Уинн. – Все в порядке. Он не… он не причинил мне боли.
      Близнецы остановились, все еще не придя в себя от увиденного, но, явно испытав облегчение, что человек, которого они успели полюбить, не подвел их. Если бы они только знали, подумала Уинн, испытывая стыд, что этот человек готов лишить их родного дома, а та, которая любит их больше всего на свете, готова чуть ли не сдаться от одного его прикосновения. Она шагнула назад на нетвердых ногах, прижав руку к горлу, а другой, закрыв распухшие от поцелуя губы. Что на нее нашло, почему она так повела себя с ним? И почему даже сейчас ей кажется, что кровь бежит быстрее в ее жилах?
      – А это был… – удивление во взгляде Мэдока переросло в любопытство. – А это был горячий поцелуй? Нуты знаешь, о котором говорил Баррис.
      – Мэдок! – Уинн украдкой бросила взгляд на Клива и увидела, что тот начал улыбаться мальчишкам.
      – Это был действительно горячий поцелуй, Мэдок. Но откуда же вы узнали о горячих поцелуях? – поинтересовался Клив.
      Ответил Рис:
      – Баррис сказал, что если Дрюс прогонит… ну-у… прогонит англичан, тогда, возможно, Уинн наградит его горячим крепким поцелуем…
      Уинн хотелось только одного – уползти в густую рощу, что была позади них, и исчезнуть. Надо же было ее детям выбрать именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою честность! Ну почему они не вели себя уклончиво с этим человеком, как довольно часто бывало, когда она их о чем-то спрашивала?
      – Ступайте в замок, – перебила она, пока близнецы еще что-нибудь не выболтали.
      Но Кливу, видимо, было так весело, что он не собирался их отпускать.
      – Подождите, ребята. Расскажите-ка мне, наградила ли Уинн Дрюса, как предполагал Баррис. – Он повернулся к ней, усмехаясь, и ей показалось, что он мог бы проглотить ее одними глазами.
      – Конечно же, нет, – ответил Мэдок с рассудительностью шестилетки. – Он ведь не прогнал тебя. Ты пришел со своим отрядом, поэтому Дрюс не может получить никакой награды.
      – Так вот почему награда от Уинн досталась тебе, – вступил в разговор Рис. – Из-за того, что Дрюс не прогнал тебя.
      Клив тихо хмыкнул.
      – Часто трудно сказать, почему женщины награждают мужчин поцелуем. Возможно, Уинн удастся объяснить это.
      Убийственный взгляд, который она послала англичанину, ничуть не смутил его, и Уинн с трудом подавила раздражение. Но Рис и Мэдок продолжали смотреть на нее, повернув к ней наивные любопытные мордашки.
      – Я полагаю… шесть лет слишком юный возраст, чтобы обсуждать… подобные вещи, – запинаясь, проговорила Уинн. – Лучше вернемся к этому разговору, когда вы немного подрастете.
      – Но, Уинн…
      – …мы уже большие.
      Клив подошел к мальчикам и остановился позади них, положив каждому на плечо руку.
      – Ребенку лучше всего всегда говорить правду, – сказал он, хотя хитрое выражение на его худом лице сводило на нет это высокопарное наставление.
      – А что вы-то знаете о воспитании? – возразила Уинн. – У вас разве есть дети?
      – Нет, но я не забыл уроков детства. Так или иначе, ребенок всегда сумеет справиться с правдой. А вот постоянная ложь причиняет боль.
      Казалось, в эту секунду между ними зародились новые отношения. Злорадство и издевка уступили место мрачной и тягостной прямоте. Ее раздражение и гнев по поводу той неловкой ситуации, в которую он ее поставил, – а также неподобающих чувств, которые он в ней вызвал, – были вытеснены воспоминанием о гораздо более глубоком конфликте между ними. Клив хотел, чтобы, по крайней мере, один из ее детей узнал своего отца, – несомненно, это и была та правда, о которой он говорил. Но она хотела для всех своих детей только истинного добра, а английского папочку никак нельзя было отнести к этой категории. Это был как раз тот случай, когда правда только ранит ребенка, и больше ничего. А Уинн не могла позволить, чтобы кто-то причинил боль ее малышу.
      Она встрепенулась и бросила на англичанина холодный взгляд.
      – Рис, Мэдок. Нам пора возвращаться в замок. Мы позже закончим этот разговор, – добавила она, предупреждая протесты, которые неминуемо должны были последовать. Затем, не дав им возможности на малейшее возражение, она схватила их за руки и потащила с собой.
      – Уинн, что с тобой случилось? – жалобно спросил Рис, как только они оказались дома.
      – Почему ты сердишься…
      – …на нас?
      Уинн вдруг охватила огромная усталость, когда она обратилась к непослушным братьям.
      – Я вовсе не сержусь на вас, – ответила она, потом порывисто наклонилась и крепко прижала к себе ребятишек. – Совершенно не сержусь. Я слишком люблю вас обоих, чтобы сердиться.
      Рис чуть отстранился, чтобы взглянуть на нее.
      – Но ты сердилась на нас, когда мы попытались раскачаться на той лозе, – напомнил он.
      – То совсем другое дело, милый. Я испугалась за вас, поэтому сильно рассердилась. Но это произошло только потому, что я вас очень люблю.
      Лицо Мэдока в замешательстве сморщилось.
      – А на Клива ты тоже сердишься, потому что любишь его?
      Услышав такую нелепость, Уинн от удивления открыла рот.
      – Это я-то люблю его? Как… как глупо так думать. Мэдок, я вовсе не имела в виду, что я люблю каждого, на кого сержусь. Ты и остальные дети – другое дело, я о вас беспокоюсь, поэтому иногда кажется, что я сердита. Но я всегда – всегда! – люблю вас. Даже когда наказываю. А что касается Клива Фицуэрина…
      Она замолчала, не зная как объяснить свой гнев к англичанину и при этом не проговориться о цели его приезда в Уэльс.
      – Клив Фицуэрин из Англии, а Англия враг Уэльса. Вы это уже знаете.
      Когда оба брата кивнули, ей стало как-то спокойнее. По крайней мере, она убедилась, что находится на правильном пути.
      – Мне очень трудно доверять англичанам. Даже когда они ведут себя как друзья, я боюсь, как бы они не обратились в наших врагов.
      Последовало короткое молчание, пока братья переваривали услышанное.
      – А вот Дрюс на них…
      – …больше не сердится.
      – Да, но я уверена, что Дрюс все время настороже, на всякий случай.
      – Но… но зачем ты тогда подарила Кливу награду?
      – Да, Уинн, зачем ты тогда подарила ему горячий поцелуй, который должен был получить Дрюс?
      Уинн опять потеряла опору под ногами. Она потянулась к амулету и начала его нервно гладить.
      – Это была вовсе не награда. Да и вообще Дрюс не хотел…
      – А Дрюс рассердится, что ты отдала его награду Кливу? – перебил ее Мэдок.
      – Нет! – воскликнула Уинн и прикусила в нерешительности нижнюю губу. – Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас рассказал ему об этом.
      – А почему?
      – Ну, видите ли, Дрюс иногда бывает чересчур заботлив, и он может рассердиться на англичан.
      – Но почему?
      – Потому что… потому что он не хочет, чтобы англичане слишком долго задерживались в Уэльсе.
      – Но почему? – продолжали хором допытываться темноголовые мальчишки.
      – Потому что… – Она вздохнула от безысходности. – Потому что потому. – Она присела перед близнецами и попыталась, как могла, изобразить оживление. – Это будет наш маленький секрет. Наша особая тайна. Договорились?
      Мальчишки обменялись взглядами. Потом дружно кивнули.
      – Дрюс никогда не догадается, что его награда досталась Кливу.
      – Мы ни за что ему не расскажем.
      – Вы не должны никому рассказывать, – настойчиво произнесла Уинн. Хотя ей очень хотелось изменить мнение детей, будто поцелуй служит наградой, она знала, что это невозможно. Стоило близнецам вбить себе что-нибудь в головы, ничто не могло переубедить их. У нее оставалась только одна надежда: взять с них клятву сохранить все в тайне. – Ни одной живой душе, – повторила ока. – Обещаете?
      – Обещаем, – ответили братья. Уинн снова вздохнула и выпрямилась.
      – Ладно. А теперь бегите. Кажется, Дрюс собирается помочь вам смастерить лук и стрелы. Но помните, вы обещали, – прокричала она вслед заторопившимся малышам.
      Уинн стояла и смотрела, как мальчишки мчались наперегонки по пыльному двору. Один раз они остановились, чтобы подкрасться к бестолковой наседке, потерявшей свой выводок, но когда та вовсю раскудахталась, они бросили это дело и опять побежали своей дорогой. Рис остановился, собираясь поднять что-то с земли, и именно эту секунду Мэдок выбрал, чтобы припустить во все лопатки. Рис тут же принял вызов и, пока догонял брата, все время кричал, что тот обманщик.
      Но стоило им скрыться за кухней, как любящая улыбка погасла на лице Уинн, и ее мысли вернулись к англичанам. Она невольно потянулась к маленькому кожаному кисету, лежавшему в сумочке у талии, и сжала его, чтобы обрести уверенность. Сейчас более чем когда-либо было необходимо услать англичан прочь.
      Клив с каждым разом наглеет.
      А она явно теряет способность сопротивляться.
      Казалось, будто он чувствует ее слабость и поэтому становится все сильнее.
      Уинн выхватила из сумочки кисет и уставилась на него, словно он был ее единственной надеждой. Сегодня вечером она высыплет его содержимое в кувшин. Другого выбора нет. Она не может с ним сражаться его методом. Он оказался гораздо сильнее. Вот если бы она вела борьбу на другом поле битвы, то, возможно, победила бы.
      Уинн вцепилась в драгоценный кисет с тертым корнем тиса и крепко прижала руку к груди. Она должна добиться успеха. Должна! Ока боролась за свою семью так же, как воин борется на поле битвы мечом или кинжалом.
      И как любой воин, она готовилась сражаться со своим врагом до победного конца.

      Туго натянутая тетива громко зазвенела, и Дрюс с довольной улыбкой отдал Артуру готовый лук.
      – Держи, парнишка. Теперь вы все трое сможете тренироваться сколько душе угодно. Только не забудь каждый раз потом ставить его в угол. Никогда не оставляй лук на земле, а то какой-нибудь болван обязательно наступит на него.
      – Хорошо, Дрюс, – послушно ответил мальчик. Он внимательно рассматривал серьезными карими глазами игрушечное оружие, и было ясно, что в его сообразительной головке назревает какой-то вопрос. – А когда стрела попадает в кролика, оленя или какое-нибудь другое животное, ему больно?
      Дрюс удивленно уставился на ребенка.
      – Животные чувствуют по-другому, чем человек.
      – Но они знают, когда хотят есть, – резонно возразил Артур. – И когда им страшно, потому что они всегда убегают от охотников. Поэтому они наверняка знают, причиняет ли стрела боль, когда попадает в них.
      – Ну-у… – Дрюс прокашлялся. – Наверное, им немного больно. Но животные дают нам пишу, мех и много чего другого. Поэтому Бог и дал их нам, чтобы мы могли выжить. Артур, почему бы тебе не побежать к Рису и Мэдоку? – закончил Дрюс.
      Артур посмотрел на него взглядом умного старичка и послушно ушел. Но, подходя к братьям, он все еще задумчиво хмурил лоб.
      – Я попал! Я попал! – кричал Мэдок, бегая вокруг трех снопиков, составленных вместе, которые служили мальчикам мишенью.
      – Я тоже так смогу. Вот смотри! – закричал ему Рис.
      – Погоди, Рис! – приказала Изольда. – Артур, уйди с дороги.
      Бронуин оторвалась от щенка и котенка, которые весело бегали за длинным стебельком травы, зажатым в ее руке.
      – Ненавижу мальчишек, – пробормотала она скорее себе, чем Изольде. – Они такие шумные и всегда делают глупости.
      Тут она захохотала, увидев, как котенок набросился на юркий хвостик щенка.
      – Им всегда достается все веселье, – сварливо вторила Изольда. – И они считают, что всегда должны командовать.
      – Ты что, хочешь пострелять из лука?
      Изольда метнула сердитый взгляд на буйных близнецов.
      – Я бы смогла это сделать ничуть не хуже, чем они, и даже лучше.
      Бронуин покачала головой от такой нелепости.
      – Что ж, пойди к Артуру. Он даст тебе пострелять из своего лука.
      Она была права, потому что Артура больше занимало то, как перья на конце древка стрелы влияют на ее полет, а не само оружие. Он пожал плечами, услышав просьбу Изольды, и даже не оглянулся, когда она ушла, унося с собой лук и вторую стрелу. Только когда возле мишени поднялся невообразимый шум, он оставил изучение стрелы.
      – Я тоже хочу пострелять! – кричала близнецам Изольда. Оба крепыша стояли плечом к плечу перед мишенью и, судя по их нахмуренным личикам, были возмущены не меньше Изольды.
      – Девчонки не стреляют из лука…
      – …только мальчики!
      – Вы просто боитесь, что у меня более меткий глаз.
      – Нет, не боимся!
      – А ты бы лучше заткнулся, Рис, – предложила ему Изольда.
      – Глупая девчонка.
      – Ха! Девочки гораздо умнее мальчишек. Мальчишки только и знают, что шуметь, пачкаться в грязи и охотиться. А вот девочки много чего умеют.
      – Все девчонки глупые.
      – Неправда! – К перепалке присоединилась даже Бронуин.
      Артур подошел ближе, но не стал ничего говорить. Изольда и близнецы часто затевали такие споры, в которых никто никогда не сдерживал верх.
      – Девчонки ничего не знают, – поддел их Мэдок. Он посмотрел на Риса с видом заговорщика и каким-то непонятным образом передал брату свои мысли.
      Рис продолжил за него:
      – Точно. Мы знаем то, чего вы не знаете. Ну, так кто из нас теперь умнее?
      – Да ничего вы не знаете, – возразила Изольда. – Выдумываете только.
      – Нет, знаем, – хором заявили близнецы.
      – Ладно, тогда докажите.
      На секунду они замешкались, и Изольда воспользовалась их нерешительностью.
      – Вот видите? Я же говорила. – Она повернулась к Бронуин и Артуру с выражением превосходства на лице. – Так и знала, что им нечего сказать.
      – Нет, есть! – прокричал ей в затылок Рис. – Мы видели, как Уинн отдала Кливу…
      – …награду, которую должна была подарить Дрюсу.
      Обе девочки смотрели на них, ничего не понимая. Тут заговорил Артур:
      – Какую награду? За что?
      – Это был горячий поцелуй.
      – Да еще какой крепкий!
      – А что такое горячий поцелуй? – недоверчиво поинтересовался Артур.
      – Мне кажется, это когда целуются с открытым ртом, – ответила Бронуин, – и касаются друг друга языками. – Она улыбнулась, сама дивясь тому, что сказала. – Но так поступают только когда любят кого-то.
      – Или когда тебе кто-то очень-очень нравится, – добавила Изольда, кивая с умным видом.
      Артур состроил гримасу.
      – Вранье. Кому же это захочется трогать кого-то языком? Что за глупости.
      – Ты, наверное, думаешь, что они высунули языки и дотронулись друг до друга, – поднял его на смех Рис. – И вовсе они не так делали.
      – Да? А как? – спросила Изольда.
      – Да, – вторила ей Бронуин затаив дыхание, – расскажите нам. Расскажите все-все.
      Мэдок насмешливо улыбнулся.
      – Мы видели все от начала до конца. Правда, Рис?
      – Угу. Они обнимались и прижимались друг к другу. И волосы Уинн были все растрепаны.
      – А как же горячий поцелуй? – перебила Бронуин.
      – Ну, они прижимались друг к другу губами – как обычно целуются, только намного дольше.
      – И было видно, что они открыли рты…
      – …вот тогда-то они и касались друг друга языками.
      Изольда и Бронуин переглянулись и начали хихикать.
      Артур покачал головой:
      – Ерунда какая-то. За что она его наградила? И как же Дрюс? И зачем ей понадобилось дарить англичанину горячий поцелуй?
      Даже после того как Рис рассказал, что Баррис говорил Дрюсу об Уинн и горячем поцелуе, вид у Артура по-прежнему был недоверчивый. А Изольда с Бронуин взволнованно затарахтели:
      – Наверное, Дрюс и Клив оба любят ее.
      – Да, но она целовала не Дрюса. Она целовала Клива. Поэтому она, должно быть, влюбилась в англичанина.
      – Уинн никогда бы не влюбилась в англичанина, – сердито возразил Мэдок. – Она их ненавидит.
      – Какие мальчишки все-таки глупые, – произнесла Бронуин не менее сердито. – Разве ты не знаешь, что нельзя приказать себе, в кого влюбляться?
      – Но ведь англичане наши враги, – напомнил Мэдок.
      – Ну и что? Кливу мы нравимся, и он нравится нам, – ответила Изольда.
      – А нашей Уинн так даже очень, – захихикала Бронуин.
      – Он мог бы жениться на ней, – рассуждал Артур. – И тогда он стал бы нашим отцом. – Он помолчал с минуту, обдумывая эту мысль, затем его худое лицо расплылось в широкой улыбке, и серьезные глаза возбужденно засияли. – Он стал бы нашим отцом!
      Эта перспектива привела Риса и Мэдока в легкое замешательство. Даже Бронуин с Изольдой, казалось, были огорошены, несмотря на то, что еще совсем недавно они с восторгом говорили о любви Клива и Уинн. Но Артур чрезвычайно, но воодушевился.
      – Он стал бы нашим отцом, и… и мы стали бы настоящей семьей.
      – А мы и есть настоящая семья, – заявил Мэдок. – Уинн всегда так говорит.
      – В настоящих семьях есть отцы.
      Рис и Мэдок обменялись взглядами, затем оба пожали плечами.
      – Он хорошо к нам относится…
      – …почти совсем как Дрюс.
      – Но Уинн не влюблена в Дрюса, – вмешалась Бронуин. – Она влюблена в сэра Клива.
      Рис посмотрел на Мэдока.
      – А ведь она действительно отдала Кливу награду, предназначавшуюся Дрюсу.
      Этот неоспоримый факт, в конце концов, убедил всех присутствующих. Уинн любит сэра Клива, а он любит ее. Они поженятся, и тогда у их пятерки появится настоящая семья. Артура теперь занимала только эта счастливая мысль, когда он сидел на своем валуне, где любил предаваться размышлениям. А оставшиеся на земле Рис, Мэдок и Изольда продолжали стрелять по мишени, но так и не утихомирились. Бронуин устроила с одной стороны валуна маленький домик и попыталась уговорить своих детей, котенка и щенка, отправиться спать на соломенные постельки, которые им приготовила. Но, как все дети, эти двое не желали отправляться спать тогда, когда велит мать.
      Артур вполуха слушал, как она им тихо выговаривает, столь же мало на него действовали и шумные игры остальных трех. Мысленно он постоянно возвращался к новому повороту событий.
      До сих пор все, что делала Уинн, безусловно, не свидетельствовало о ее любви к Кливу Фицуэрину. Изольда с Бронуин рассказали Артуру, что Уинн вызвала ожог на руках сэра Клива. Уж конечно, она не поступила бы так, если бы он ей нравился, хотя потом последовал этот поцелуй. Она не стала бы дарить горячий крепкий поцелуй тому, кто ей не нравится.
      Артур вздохнул и устремил взгляд на небо, где в вышине кружил сокол. Некоторые вещи такие непонятные. Временами мальчику казалось, что ему никогда не разобраться с этим миром. Но он был настроен решительно. Он хотел знать все обо всем, хотя некоторые вещи были чрезвычайно загадочны. Но от этого они становились даже еще интереснее. Он не понимал, почему Уинн захотела навредить Кливу, а затем захотела поцеловать его, – впрочем, он вообще не понимал, почему мужчины и женщины влюбляются друг в друга. Наверное, так нужно.
      Он задумчиво нахмурился. Да, наверное, в этом все дело. Уинн никогда раньше не вела себя так странно. Но она раньше и не целовала никого. По крайней мере, детям об этом ничего не было известно. Да, наверное, все дело в поцелуе.
      Она влюбилась в Клива, только еще не свыклась с этой мыслью.
      Артур вздохнул и довольно улыбнулся. Отец. До сих пор, пока он не встретил в лесу сэра Клива, который помог ему спуститься с дерева, а потом прокатил на своей огромной лошади Сите, Артур даже не задумывался, что у него может быть отец. А сейчас это казалось самым важным делом во всем мире. Артур хотел иметь отца и хотел, чтобы этим отцом стал Клив.
      Уинн подозрительно посмотрела на Артура, бросив взгляд через хорошо освещенный холл. Весь вечер мальчик следил за ней, как ястреб. Остальные дети тоже. Неужели они догадались о ее планах? Нет, не может быть.
      Уинн озадаченно прикусила губу, перебирая пальцами по ножке простого оловянного бокала. Артур действительно наделен необыкновенно живым умом. Но он никогда не проявлял особого интереса к ее снадобьям из трав. Он был слишком занят, пытаясь выяснить, почему летают птицы, куда уходит солнце каждую ночь и почему океан не стекает с краев земли.
      В теплом золотистом свете факелов, зажженных по стенам холла, Уинн увидела, как Изольда прошептала что-то Бронуин и обе девочки захихикали. Возможно, Изольда что-то заподозрила. Да, скорее всего так, ведь девочка уже проявляла непраздное любопытство, пытаясь овладеть искусством врачевания. Уинн была уверена, что, в конце концов, в девочке обнаружится дар раднорского ясновидения.
      Уинн почувствовала, как у нее перехватило дыхание. А может, это и есть первый признак. Возможно, Изольда уже знает, что затеяла Уинн.
      В эту минуту внимание Уинн привлекли мужчины, гурьбой повалившие на вечернюю трапезу через тяжелые дубовые двери, ведущие в замок. Она с неприязнью отметила, что Клив и Дрюс идут вместе и беседуют, как добрые друзья.
      Оба ей улыбнулись. Улыбка Дрюса была искренней и бесхитростной, а в улыбке сэра Клива явно угадывались насмешка и высокомерие.
      Да как он осмелился обхаживать ее единственного союзника? – раскипятилась Уинн, быстро отводя взгляд. Но тут сна посмотрела на детей, и гнев ее улетучился, а вместо него пришло смятение. Потому что все пятеро ребятишек уставились на Клива с весьма странным выражением на личиках. В них угадывались радость и удивление, взволнованность и опасение. Но почему?
      Уинн перевела взгляд на Клива, затем снова посмотрела на Дрюса. Что-то явно затевалось, но она не могла понять, что именно. По неизвестной причине дети, казалось, прониклись к Кливу еще большим расположением, чем прежде.
      Прищурившись, она посмотрела на Риса и Мэдока. Неужели эти двое рассказали остальным о поцелуе, свидетелями которого они стали?
      Она расстроенно вздохнула. Если это действительно так, то нельзя предугадать, что теперь нафантазируют детские умишки. И все-таки они не могли знать о размолотом корне тиса у нее в кармане.
      Когда все расселись за длинными обеденными столами, Гуинет повернула голову к Уинн и кивнула в знак того, что можно начинать вечернюю трапезу. Хотя теперь Уинн называлась вещуньей, за столом, тем не менее, председательствовала Гуинет, как и подобало самой старшей в семье. Глаза ее не видели, но слух был острый.
      Уинн поднялась и подошла к буфету, где ждали своей очереди попасть на стол множество кувшинов и блюд. Кук и две ее помощницы, аккуратно причесанные и в чистых передниках, уже приготовились подавать.
      – Инид, ты понесешь вино. Кук, возьми поднос с мясом, а Глэдис – с сыром и хлебом. Детям я отнесу молоко и сыр. И положите еще немного мяса и хлеба для них на этот маленький поднос.
      Уинн решила совершить свой подвиг после того, как мужчины утолят голод. От этого яд подействует еще разрушительнее. Они не поймут, что с ними такое, подумала она, нахмурив лоб. Это была чрезвычайная ситуация, и поэтому требовались чрезвычайные меры. Она насыплет порошок в кувшин с вином или пивом, в зависимости оттого, что они попросят, и сама подаст. А потом останется только ждать.
      Уинн не обольщалась, что ей удастся избежать ответа. Клив сразу догадается. И Гуинет тоже. Но это не имело значения. Ей хотелось доказать англичанам, что она слов на ветер не бросает. Кочедыжник послужил всего лишь легким предупреждением. Теперь дело будет гораздо серьезнее. К тому же это средство не имеет противоядия. Англичане поправятся только тогда, когда яд полностью выйдет из их организмов.
      Как далеко она собиралась зайти в этой войне с ними, Уинн сама толком не знала. Мысленно она готова была биться с Кливом Фицуэрином до победного конца. Насмерть, если понадобится. Но воспоминание о том, как он припал к ней теплыми губами, заставило ее усомниться в этом. Он такой живой и жизнелюбивый. Такой горячий. Несмотря на свою вполне оправданную ненависть к нему, Уинн не могла отрицать, что он пробудил в ней ответное пламя.
      Она хмурилась, наливая в детские деревянные чашечки козье молоко.
      – Уинн, у тебя болит голова?
      Уинн уставилась на невинное личико Изольды.
      – Что? Ах, нет. Нет. Я просто… хм… задумалась. Только и всего.
      – А можно нам сегодня еще по кусочку мяса? – спросил Мэдок.
      Уинн рассеянно кивнула, потом пришла в еще большее изумление, услышав слова Риса:
      – Ты очень хорошая мама, Уинн.
      – Да. Я очень рада, что ты моя мама, – подхватила Бронуин.
      Уинн закончила накрывать детский стол под их сияющими одобрительными улыбками. Радостный взгляд Артура, однако, подтвердил ее страхи. Он все время смотрел то на нее, то на Клива и снова на нее. С самой первой минуты он и Клив были, как будто связаны какой-то невидимой нитью. Теперь было ясно, что он вообразил, будто существует какая-то привязанность между ней и Кливом, привязанность, благодаря которой Клив станет частью жизни маленького Артура.
      Уинн чуть не застонала. И как только она допустила подобное?
      Девушка заставила себя принять строгое выражение.
      – Я хочу, чтобы все вы покинули холл сразу после ужина. А когда покончите с домашней работой, то отправитесь умываться и спать.
      – Уинн, неужели у нас еще осталась…
      – …какая-то домашняя работа?
      – Совсем легкая. Бронуин, ты привяжешь щенка, чтобы он не досаждал цыплятам. Мальчики, пусть каждый из вас принесет по ведру воды в козий сарай. Но только ведро должно быть полным. А ты, Изольда, отнесешь цыплятам кухонные объедки. Видите – добавила она, – у вас это займет минуту или две.
      На секунду ее привели в замешательство внимательные взгляды всех пятерых. Потом ребятишки послушно закивали. Бронуин хихикнула, но Изольда ее тут же заставила замолчать, ткнув локтем в бок.
      Все-таки они ни о чем не догадывались. Абсолютно ни о чем. Впрочем, сейчас это Уинн беспокоило меньше всего. Когда англичанам станет плохо, дети все равно догадаются, что это ее рук дело. Что они тогда о ней подумают? Ведь они считают Клива Фицуэрина чудесным человеком. Уинн знала, что они никогда ее не поймут.
      Сунув руку в складки юбки, она похлопала для уверенности по сумочке. Возможно, пришла пора рассказать им правду. Возможно, они уже достаточно взрослые, чтобы понять историю своего появления на свет и необходимость изгнать этого английского рыцаря.
      Рис толкнул локоть Мэдока, и тот пролил молоко себе на руку и на стол. Изольда укоризненно покачала головой, а Бронуин подняла свою чашку, чтобы молоко не натекло под нее. Уинн быстро вытерла лужицу со старинного деревянного стола и попыталась восстановить порядок, при этом, однако, она не сводила глаз с Артура, на лице которого был написан восторг. Мальчик смотрел, не мигая на Клива, почти с болезненной любовью.
      В эту минуту Уинн поняла, что должна все рассказать детям. Медлить больше нельзя. Она откашлялась, подливая, молока в чашку Мэдока.
      – Мне нужно с вами кое о чем поговорить. Сегодня перед сном я поднимусь к вам наверх, и мы поговорим. Хорошо?
      – Да, Уинн, – хором ответили детишки.
      От их лучезарных улыбок и послушных мордашек ей стало совсем плохо. Да, разговор будет не из легких.
      – Ладно. Вот ваше жаркое. И хлеб с сыром. Съешьте все до последней крошки, прежде чем приметесь за груши, поняли?
      Она кивнула, когда они начали, есть, а потом вернулась к столу, за которым сидели взрослые. Отступать было поздно. Она зашла слишком далеко.
      Ужин проходил в атмосфере непринужденного веселья – по крайней мере, для всех, кроме Уинн. И хотя за столом собрались воины двух стран с долгой историей разногласий, возникавших время от времени, сторонники Дрюса и Клива брали пример со своих предводителей, и между обеими группами не чувствовалось никакой напряженности. Даже языковой барьер не был проблемой, потому что все валлийские воины говорили на смеси английского и французского языков и с удовольствием обучали англичан трудным валлийским словам. Гости с трудом произносили непривычные для них звуки, что служило поводом для смеха и шуток, разносившихся эхом под высоким сводчатым потолком.
      Когда Дрюс рассказал непристойный анекдот, переведенный Кливом для своих людей, все собрание грохнуло дружным смехом. То есть все собрание, кроме Уинн и пятерых детей. Малыши просто не поняли двойного смысла слов. Что касается Уинн, она поняла, но была не в настроении, чтобы оценить такой юмор. Кисет в сумочке, казалось, прожигал дыру на ее боку, побуждая к действию – подсыпать порошок в вино и налить англичанам щедрую порцию.
      Когда Уинн, наконец, встала из-за стола, ее ладони были мокрыми. Она едва дотронулась до еды, потому что очень нервничала. Взяв себя в руки, девушка подошла к буфету и кивнула Кук, чтобы та не прерывала трапезу. Это вино она должна подать сама.
      Проходя мимо Клива, она не удержалась, чтобы не взглянуть на него. Он наблюдал за ней, что ей уже было известно. Стоило ему остановить на ней взгляд, она сразу чувствовала – как если бы он дотронулся до нее неторопливо и ласково.
      Сейчас, когда глаза их встретились, это чувство утроилось. Целую секунду она жалела, что судьба так распорядилась, сделав их врагами. Целую секунду она думала о том, как бы повернулись их жизни благодаря такому сильному притяжению.
      Впрочем, оно никуда бы их не привело, Уинн знала это.
      С огромным усилием она заставила себя отвести глаза. Но этот жгучий взгляд темных глаз навсегда с ней останется, печально подумала она. Вряд ли какой-нибудь другой мужчина будет так смотреть на нее. Да и ей уже никогда не испытать ничего подобного.
      Уинн остановилась у буфета, повернувшись спиной к залу. Наполнив до половины высокий оловянный кувшин красным вином, она быстро всыпала в него размолотый корень тисового дерева и, прежде чем передумать, взболтала содержимое несколько раз, затем долила вином до краев, чтобы порошок как следует, растворился. С решительным вздохом она расправила плечи и повернулась к англичанам, твердо зажав в руке кувшин.
      Однако когда она к ним приблизилась, мимо нее промчался маленький худенький комочек. К своему ужасу, она заметила, как Клив с теплой улыбкой на лице кивнул Артуру, подзывая его к себе. Не дожидаясь второго приглашения, Артур примостился на коленях Клива, и Уинн в растерянности остановилась. Как же теперь ей поступить?
      – А, еще вино. Как раз кстати, – сказал Клив, глядя прямо ей в глаза, но она тут же потупилась. – Вот, наполни мою чашу, Уинн. Возможно, и мой юный друг Артур не откажется попробовать чуть-чуть. Уинн в ужасе на него взглянула.
      – Нет! – выпалила она.
      – Нет? Ты хочешь сказать, что вина не найдется для меня или для Артура?
      – Для… для Артура. Он… он еще слишком мал.
      – Я уже пробовал раньше вино, Уинн, – с важным видом вмешался Артур. – Дрюс как-то дал мне попробовать, да и ты тоже.
      – Да… Хм. Но не сегодня. А теперь ступай, Артур. У тебя, как и у остальных детей, есть еще дела. Не забыл?
      – Но ужин еще не окончен. И как же груши? – запротестовал мальчик. – Кроме того, Клив говорит, что я могу попробовать вина.
      – Да ладно, Уинн. Не будь такой строгой, – поддел хозяйку Клив, удерживая ее растерянный взгляд. Он протянул к ней чашу с насмешливой улыбкой на губах. – Налей-ка вина.
      – Да, налей-ка вина, – повторил за ним Артур, протягивая и свою чашечку.
      Уинн так крепко вцепилась в кувшин, что у нее побелели пальцы. И все же кувшин дрожал в ее руке. Англичанин догадался! Он как-то догадался о ее намерении и теперь, бессердечный негодяй, использовал невинного ребенка как щит. Она стиснула зубы, с яростью глядя на него, он ответил ей еще большей насмешкой. Ему удалось ее поймать. Но что еще хуже, он собирался заставить ее покрутиться, как червяка на крючке, прежде чем отпустит. Если он намерен отпустить ее.
      – Уинн как будто нас не слышит, – обратился Клив к Артуру.
      – Что ты там замешкалась? – прокричал Дрюс, сидевший немного поодаль. – Я тоже выпью этого вина, Уинн, хоть ты отказываешься налить Артуру. А он отхлебнет из моей чаши, когда ты отвернешься.
      В эту минуту Уинн пожалела, что не доверилась Дрюсу. Теперь он разрушал ее план.
      – Ты и так уже порядком выпил, – отрезала она. – Да и всем вам хватит.
      Резко повернувшись, она зашагала на негнущихся ногах к буфету, потому что не знала, как выйти из этого положения. Она не могла позволить Артуру сделать даже самый маленький глоток отравленного вина, хотя в данную минуту не стала бы очень возражать, если бы Дрюс отхлебнул из этого кувшина. И почему он такой бестолковый?
      К буфету приблизилась Кук.
      – Что-нибудь не так? – прошептала она.
      Уинн покачала головой. Но когда Кук попыталась забрать у нее кувшин, Уинн еще крепче вцепилась в него.
      – Нет. Не это вино… – Она послала Кливу Фицуэрину бешеный взгляд. – Боюсь, оно может быть отравлено, – пробормотала Уинн так, чтобы было слышно только Кук.
      Сначала глаза женщины расширились от удивления, а потом до нее дошел смысл сказанного. Но когда к ним подошла с обиженным видом Изольда, Уинн поняла: даже дети догадались, что она попыталась сделать. И хотя ей было все равно, что о ее поступке подумают, смятение детей глубоко ее задело. Остальные трое, сидя за столом, растерянно уставились на нее. Но больнее всего было от выражения обиды и горечи на бледном личике Артура.
      Уинн увидела, как он оттолкнул Клива и выбежал из зала. Клив поднялся и, с хмурым раздражением посмотрев в ее сторону, последовал за мальчиком.
      Дрюс, ничего не понимая, посмотрел по сторонам. От выпитого вина он медленно соображал. А когда сообразил, то смиренно покачал головой:
      – Ах, Уинн, боюсь, тебе придется признать, что на этот раз ты совершила ошибку.
      – Что случилось? – спросила Гуинет в гнетущей тишине. Но Уинн не смогла ответить. Она даже не была уверена, что знает это. Всего только несколько дней назад жизнь ее текла чудесно. Мирно и спокойно. Без событий. А теперь все пошло прахом. Все в ней засомневались – сначала Гуинет, теперь Дрюс и даже дети.
      Внезапно ее охватила паника, и глаза непривычно обожгло слезами. Повернувшись, она покинула зал, как только что сделал Артур, убегая от правды, слишком болезненной, чтобы ее можно было принять. Хотя она теперь взрослая, а Артур всего лишь ребенок, в эту минуту ей было так же одиноко, как семь лет назад, когда она осиротела.
      Казалось, англичане еще раз лишили ее семьи. Только сейчас она не стала бы отрицать, что виновата в этом не меньше их.

      Вот уже во второй раз Уинн искала Артура. Но теперь было темно, и дорогу освещал только полумесяц. Уинн посмотрела на небесное светило, которое то появлялось, то исчезало за высокими легкими облаками. Где-то далеко в море назревала буря, и скоро она доберется сюда. Очень кстати.
      Уинн вздохнула, не сознавая, какой жалкий у нее вид – с поникшими плечами и бледным лицом. Сейчас ее занимало только одно – найти Артура и попытаться все ему объяснить. Она закрыла глаза, стиснула в пальцах амулет, который носили в ее семье все женщины, и попыталась определить, где находится мальчик. Но ничего не вышло. Она была слишком расстроена, поэтому ее не посетило видение. Все, что она почувствовала, – это… это… присутствие англичанина!
      – Подлец, – пробормотала она, не давая себе труда скрыть раздражение. Да и зачем скрывать? Он, в самом деле, подлец. Не появись он здесь с таким жестоким поручением, ничего бы этого не случилось. Но он приехал и, хоть и был подлецом, сумел как-то завладеть всеми ее мыслями.
      Уинн нахмурилась, пытаясь справиться с неприятной дрожью, которая зародилась где-то в самой глубине, а затем медленно охватила все ее существо. Подлец был где-то поблизости. Возможно, на краю луга…
      У любимого валуна Артура! Наверняка он нагнал Артура там.
      По крайней мере, Уинн поняла, что Артур в безопасности.
      Англичанин не позволит, чтобы с ребенком что-то случилось. От этой мысли ей стало еще хуже. Английский рыцарь, видимо, искренне беспокоился о детях. Его, конечно, полностью сбивала с толку необходимость забрать с собой одного из них. Но его намерения были лишены зла.
      И все же, приближаясь к валуну, бесшумно ступая по высокой влажной луговой траве, Уинн опасалась предстоящего столкновения – как с Артуром, так и с Кливом. Она поступила плохо и теперь должна поплатиться за это.
      Впереди замаячил огромный камень, и в темноте послышались два тихих голоса. Уинн попыталась взять себя в руки. Сейчас важен только Артур – и больше никто. Если она должна раскрыть перед ним ужасную правду его зачатия, значит, так и будет. Возможно, теперь он и остальные дети поймут ее подозрительность и ненависть к англичанам. Наверное, это даже к лучшему.
      Однако когда Уинн остановилась перед большим плоским камнем, уверенность покинула ее. Как она и предполагала, Артур был с Кливом. Но Уинн никак не ожидала, что мальчик будет сидеть на коленях у англичанина, который мягко, хотя и неловко, покачивал его, пока они разговаривали, склонив друг к другу головы. Уинн стало очень тоскливо при виде того, как ее ребенка утешает чужой человек. Ведь это она воспитала Артура. Это она любит его больше всех.
      Уинн чуть было не кинулась вперед и не вырвала Артура из рук ненавистного рыцаря.
      Первым на нее взглянул Клив, потом Артур. Ей показалось, что ребенок слегка заерзал и еще ближе наклонился к Кливу. Этот простой жест расстроил ее больше всяких слов. На глаза опять навернулись ненужные слезы. Она, которая так редко плакала, теперь, казалось, постоянно готова разрыдаться. Уинн стояла перед ними, как статуя, зная, что лицо ее выдает все чувства, но, не имея ни сил, ни желания скрыть их.
      – Артур, – робко позвала она.
      В таинственной темноте леса позади них три раза прокричала сова. В мерцающем свете луны, которая на секунду вышла из облаков, Уинн ясно различила хмурое выражение на лице мальчика. А еще она увидела, как раздражен Клив.
      – Артур, – позвала она снова, сделав еще один шаг. Уинн увидела, как пальцы Клива слегка сжали руку ребенка.
      Артур чуть вздернул подбородок, и Уинн немного осмелела. По крайней мере, Клив не пытался стать между ними.
      – Артур, я… я знаю, что ты зол на меня…
      – Ты хотела убить Клива!
      От этого обвинения у нее перехватило в горле. Наверное, все остальные тоже так подумали.
      – Нет, я не хотела убивать его. Я просто…
      – Нет, хотела!
      – Тише, парнишка. Давай послушаем, что нам скажет Уинн. Уинн присела на корточки возле камня, так что Артур оказался чуть выше ее.
      – Я действительно кое-что подсыпала в вино, – тихо призналась она с несчастным видом. – Но только чтобы он заболел…
      – Он мог бы умереть!
      – Его всего лишь потошнило бы какое-то время. Ну и живот расстроился бы, – жалобно добавила Уинн. – Но он остался бы жив. Я просто хотела попугать его, чтобы он и его друзья уехали отсюда. – Она с отчаянием пыталась найти в темноте глаза Артура и сделать так, чтобы он понял ее. – Я просто хотела, чтобы они вернулись туда, откуда приехали, и оставили нас в покое.
      Наступило короткое молчание, и только когда Артур заговорил, Уинн поняла, что боялась даже дышать.
      – Но почему? – спросил ребенок внезапно задрожавшим голосом. – Почему ты хочешь, чтобы он уехал?
      Взгляд Уинн переметнулся на Клива, и хотя она не смогла разглядеть его лица, она знала: он ждет, чтобы она сказала правду – все открыла Артуру. Однако прежде чем Уинн ответила, Артур продолжил:
      – Это все из-за поцелуя? Потому что Клив забрал награду Дрюса?
      Уинн закрыла глаза. Но как ей объяснить это ребенку? Она протянула руку и коснулась коленки Артура.
      – Это дело далекого прошлого, а не того, что случилось за последние несколько дней, Артур. Мне нужно тебе и остальным детям кое-что рассказать. – Она нервно прикусила нижнюю губу. – Если ты сейчас пойдешь со мной, мы обо всем поговорим, и я отвечу на все твои вопросы.
      К ее досаде, Артур сначала помолчал, потом взглянул на Клива, как бы спрашивая его разрешения. Только когда Клив похлопал мальчика по плечу, тот снова посмотрел на нее.
      – Ладно, пойду, – вздохнул он.
      Уинн поднялась, сцепив руки, а Клив спустил Артура на землю и тоже поднялся.
      – Ступай, мальчик. Мы с Уинн догоним тебя через минуту. – Он поймал запястье Уинн. – Ступай, – повторил он, ласково взъерошив волосы Артура. – Найди остальных ребятишек, чтобы они все послушали, что скажет Уинн. Утром мы увидимся.
      С упавшим сердцем Уинн смотрела, как Артур исчезает в темноте. Мало того, что сегодня вечером ей предстоит разговор с детьми, когда ей придется объяснить жуткие обстоятельства, связанные с их рождением, так теперь еще она вынуждена разбираться с Кливом.
      Как бы вторя ее мрачным мыслям, он рывком повернул ее к себе, действуя не слишком нежно.
      – Ну, что скажешь, хозяюшка-колдунья? Ты собираешься прекращать свою смехотворную кампанию по изгнанию меня из Уэльса? Тебе ведь должно быть уже ясно, что от всех твоих действий только становится хуже тем, о ком ты якобы заботишься, – твоим детям. Но на самом деле они не твои, не так ли?
      – Они мои, – злобно отрезала Уинн. – И никакому англичанину не украсть их под предлогом того, что дети понадобились отцу – если этот ваш лорд на самом деле приходится отцом кому-нибудь из них.
      – Если я раньше в этом сомневался, то теперь верю. В Раднорском лесу нет больше ни одного незаконного отпрыска англичан. И возраст подходящий. Я разговаривал с Дрюсом и Гуинет и даже со стариком Таффиддом.
      Уинн почувствовала, что вокруг нее как будто затягивается петля.
      – Ребенок мог давным-давно умереть. Или эта женщина, которая, как утверждает ваш лорд, выносила его семя, могла не произвести ребенка на свет – потерять его или вытравить его из своей утробы, как только англичанин уехал.
      Даже в темноте она разглядела отвращение на его лице.
      – Ни одна богобоязненная женщина не поступила бы так.
      – Если бы она чувствовала, что вынашивает семя дьявола, то поступила бы. Никто бы ее за это не осудил! Этих детей породило насилие, не забыли? Зверское насилие, – продолжила она, все больше распаляясь. – Иногда многократное, длившееся бесконечно…
      – Прекрати! – резко произнес он, а потом неожиданно с силой притянул ее к себе, удерживая одной рукой за спину, а другой, придвигая ее голову к своей груди. – Не вспоминай прошлое, которое было таким ужасным. Ничего хорошего это не даст. Теперь ты должна думать о будущем. О будущем этих детей.
      И хотя его слова прозвучали гневно и требовательно, для Уинн они почему-то послужили утешением. Больше всего она хотела бы забыть о том страшном времени, никогда не вспоминать о мучительных криках сестры, о долгих месяцах ее страданий и ужасной смерти. Но как ей это забыть? Дети служили постоянным напоминанием. А теперь и этот англичанин приводит ее в смятение, пробуждает в ней все эти пугающие чувства. Старую ненависть. Новое желание. И страх, который был сильнее прочего. Ее пугало будущее, грозившее отнять у нее все, чем она дорожила.
      Уинн позволила себе еще миг передохнуть, прижавшись к сильному телу, не готовая пока сопротивляться. У нее просто не было сил. Затем она порывисто вздохнула и уперлась руками ему в грудь.
      Он не шевельнулся и ничуть не ослабил хватки. – Отпустите меня, – пробормотала она, раскаиваясь, что позволила себе минутную слабость. Она не должна была давать ему даже повод заподозрить, что уязвима. Мужчины вроде него – англичане – никогда не упускают случая воспользоваться своим преимуществом. Уинн оттолкнула его сильнее. – Я сказала, отпустите меня!
      Но, несмотря на все усилия, ей удалось отстраниться, но лишь настолько, чтобы встретиться с его пытливым взглядом.
      Добивалась она вовсе не этого, и когда попыталась отвести глаза, он запустил руку в ее распущенные волосы и повернул ее голову так, что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.
      – Я отпущу, когда ты выслушаешь меня, и не раньше, Уинн. Все понятно?
      Она бунтарски посмотрела в его потемневшее лицо, прекрасно сознавая, что деваться ей некуда. Убедившись по ее молчанию, что она слушает, он кашлянул.
      – Ты должна раскрыть им правду, Уинн. Не приукрашивая ее своими собственными чувствами и предрассудками.
      Она стиснула зубы.
      – И вы думаете, что эта правда не послужит проклятием вашему народу?
      Она почувствовала, как он вздохнул, потому что была крепко прижата к его широкой груди, прикрытой серым домотканым плащом.
      – Дети не поймут ужасов войны, – ответил он. – И ужасов насилия. Они еще слишком малы, чтобы понять, что такие вещи происходят и почему.
      – Понять почему? – презрительно бросила она. – Ни одной женщине никогда не понять, почему происходит насилие. Почему случаются войны. Откуда нам это понять? Только мужчины понимают такие вещи – по крайней мере, делают вид, что понимают. – Уинн впилась в него взглядом. – Может быть, вы сумеете мне объяснить это, сэр Клив? Почему мужчины затевают войны? Почему они насилуют? – Затем, не сумев остановиться, она выпалила: – А вы когда-нибудь насиловали женщину?
      Он оцепенел, его пальцы больно впились ей в руки. Затем отстранил ее на расстояние локтя, словно к его телу прижали раскаленное клеймо.
      – Нет! Нет, никогда. – Он затряс головой, словно пытаясь сбросить гнев. – Все мужчины разные. Да ты и сама это знаешь. Вот, например, твой друг Дрюс…
      – Не смейте сравнивать английских солдат, творящих мерзости, с Дрюсом или любым другим моим соплеменником! Мы, валлийцы, имеем право называться людьми, в отличие от вас и вам подобных!
      Он опять покачал головой, но на этот раз, несмотря на ее презрение, ей показалось, что ему стало жалко ее.
      – Ты называешь себя вещуньей. Жители Раднора идут к тебе за советами и наставлениями. Даже мудростью. И все же где найдется еще такая глупая женщина? Такая наивная и чистая? Мы, англичане, не так уж отличаемся от вас, валлийцев. Среди нас найдутся и хорошие, и плохие. Честные и бесчестные. – Он слегка встряхнул ее, обжигая взглядом. – Мы не такие уж разные, Уинн. И среди валлийцев найдутся мужчины, которые насилуют и грабят, опьяненные безумством войны. Или ты думаешь, что в приграничных английских деревнях не найдется валлийских бастардов? – Он снова ее встряхнул. – В войне страдают обе стороны. Но мы не в силах изменить то, что уже произошло. У детей, которых ты воспитываешь, отцы англичане. За то, что один из них хочет исправить сотворенное зло, его нельзя осуждать.
      – Но и нельзя оправдывать, – ответила она, хотя и не с прежним пылом.
      – Он не может изменить прошлое, Уинн. Но он может изменить будущее.
      «Но я не хочу, чтобы он это делал!» – хотелось закричать Уинн. Только она не смогла.
      Казалось, ее охватил холодный страх в предчувствии этого самого будущего и тревожные опасения. Она задрожала, и Клив тут же заключил ее в теплые объятия.
      – Знаю, тебе тяжело, – пробормотал он, уткнувшись ей в волосы.
      Уинн крепко зажмурилась, удерживая слезы.
      – Ничего ты не знаешь…
      Она почувствовала, как дрогнуло его горло оттого, что он проглотил слюну, а в груди мерно и сильно застучало сердце. И зачем только он здесь появился? Он основательно разрушил ее жизнь, и, тем не менее, в эту минуту ее радовало, что он рядом. Она даже чуть было не поверила, что он прав и что намерения у него благородные. Но отдать одного из своих детей…
      Чувства ее были в таком смятении, так болезненна, но перепутаны, что она потеряла способность рассуждать логически. Он приподнял ее лицо, и она посмотрела на него затуманенными от слез глазами.
      – Я так их люблю, – прошептала она, не справившись с дрожью в голосе и страхом в душе.
      – Я знаю, – пробормотал он в ответ, пожирая взглядом чуть затененные черты ее лица. – А я… – Он задохнулся и тут же застонал. – А я слишком долго этого ждал.
      Поцелуй, к которому он внезапно принудил ее, не был совсем неожиданным, и Уинн не стала притворяться перед собой, будто почувствовала отвращение. Она ждала нового поцелуя после того, что произошло утром, хотя и подавляла подобные мысли. Это было бы совсем предательски по отношению к самой себе. Полное безрассудство.
      Но теперь, когда он коснулся ее губ без малейшего намека на нежность, она отбросила всякую необходимость в притворстве. Слишком восхитительным оказался вкус теплых влажных губ, прижавшихся к ее теплым влажным губам.
      Он легко раскрыл ее губы, словно так и нужно, и сразу же их языки сплелись в яростной схватке. Он заманил ее язык в свой рот и, когда она возбужденно приподнялась навстречу ему, снова полностью завладел ее ртом, наполнив ее невероятной чувственностью. Он то проникал в ее рот, то покидал его, и где-то в самой глубине ее существа вспыхнул огонь.
      Не сознавая, что делает, Уинн крепко прижалась к его мускулистым бедрам. Клив ответил таким же горячим порывом, и она ощутила, как он моментально возбудился. Он чуть прикусил губу, затем приподнял девушку, оторвав от земли одним движением.
      Он целовал ее так, словно они вели сражение, и какой-то далекий голос говорил Уинн, что Клив намерен одержать победу. И все же, уступая ему, она чувствовала себя отнюдь не побежденной, а скорее победительницей.
      Он поднял ее еще выше, крепко обхватив одной рукой. И только когда ее лицо оказалось над ним, когда она поднялась в темный ночной туман и оттуда посмотрела на его лицо, слабо освещенное серебристым лунным светом, Уинн осознала, что делает. Ее руки обнимали его за шею. Пальцы вплелись в пряди его волос. Одну ногу она согнула у него на боку, и окажись теперь кто-нибудь рядом, то сразу бы решил, что они любовники. Так оно и будет. Это предначертано теми силами, что правят вселенной, – Богом, творцом небесным, и Богиней-матерью земли.
      Его глаза светились огнем властелина. Клив опустил лицо и прижался к тонкой шерстяной ткани на ее груди. Отбросив в сторону амулет, он потерся щекой о мягкие вершинки ее грудей, покусывая зубами отделанный тесьмой вырез платья.
      – О женщина. Ты настоящая колдунья. Почему бы тебе не избавиться от этих громоздких одежд, чтобы мы достойно завершили начатое?
      Он еще раз потерся о ее груди, пытаясь найти упругие соски зубами. Она застонала, когда ему удалось схватить один, и выгнулась дугой в безудержном восторге.
      – Клив… довольно…
      – Да, да. Ты доставляешь мне удовольствие. И я хочу лишь одного – доставить удовольствие тебе, – пробормотал он, уткнувшись в ее ключицу. Отыскав языком мягкую впадинку, он проследовал вдоль всего плеча, оставляя на нем короткие горячие поцелуи, пока не достиг нежной шеи. Уинн проглотила слюну, и он отметил это волнение более пылкими поцелуями, двигаясь вверх до подбородка, а потом снова нашел ее губы. – Я хочу тебя, Уинн аб Гриффидд, – прошептал он, целуя ее рот. – Моя милая вещунья. Моя грешная валлийская колдунья…
      – Уинн! Ты где?
      Голос Дрюса подействовал на Уинн как ушат холодной воды, вернув ее в реальность, и она бессвязно залепетала:
      – Отпусти меня! Я должна… я не могу…
      Но Клив не отпустил. Крепко удерживая ее в объятиях, он позволил ей соскользнуть по своему мускулистому телу.
      – Уинн со мной, – прокричал он в темноту Дрюсу. – Мы скоро придем.
      Наступила пауза, в течение которой Уинн остро ощущала каждый дюйм тела Клива, тесно прижатого к ней. Она все еще жаждала соблазнительного восторга, которым он ее наполнял, но голос рассудка твердил, что нужно высвободиться из его рук.
      – Тише, – строго приказал он и снова запечатлел властный поцелуй, от которого она лишилась дыхания. Но Дрюс не отставал.
      – Уинн! – еще раз позвал он, в голосе его явно слышалось беспокойство.
      – Я… я здесь, – удалось выдавить ей. – Подожди. Я… уже иду.
      Она встретилась с глазами Клива, в которых все еще не остыл пыл, и заметила, что он разочарован. Одной рукой он придвинул к себе ее лицо, так что их дыхания смешались. Ей даже показалось, она сейчас потеряет сознание от раздирающих ее на части противоречий.
      – Колдунья. Ты всего лишь отдалила ту минуту, когда мы насладимся друг другом. Если ты намеревалась помучить меня, то тебе это хорошо удалось. Но знай, дорогая, наступит и мой черед. И я обещаю, ты тоже изведаешь сладкую муку.
      Затем он поцеловал ее властно и крепко, словно не желал отпускать. Когда же он все-таки ее отпустил, Уинн покачнулась на нетвердых ногах, потеряв равновесие и способность ясно мыслить.
      – Уинн! – раздалось теперь ближе и гораздо требовательнее.
      – Да… уже иду… – с трудом ответила она, ее глаза все еще были прикованы к Кливу. Этот человек по-своему тоже кудесник, решила Уинн, пытаясь собраться с мыслями. И такой сильный, что ему невозможно противостоять.
      Она пошла на негнущихся ногах к дальним огонькам замка, смутно видя перед собой фигуру Дрюса. В эту минуту он показался ей даром, посланным Богом, чтобы спасти ее из лап самого дьявола.
      – С тобой все в порядке? – прошептал Дрюс, когда она подошла к нему.
      Уинн смогла только кивнуть. Она не остановилась и даже не замедлила шаг. Продолжала идти по лугу, не сводя неподвижного взгляда с замка и не обращая внимания на высокую траву и на две пары мужских глаз, которые неотступно следили за ней. Ей хотелось только одного – найти спокойный, безопасный уголок, где она могла бы спрятаться от любопытных взоров и попытаться успокоить расшатанные нервы.
      – Что ты с ней сделал? – резко поинтересовался Дрюс у подошедшего Клива.
      Клив оценил реакцию Дрюса, прежде чем ответить.
      – То, что сделал бы на моем месте любой мужчина с горячей кровью, появись у него такой шанс. Я поцеловал ее. – Увидев, как прищурился Дрюс, Клив продолжил: – Может, ты хочешь сказать, что никогда не пытался сделать то же самое?
      К изумлению Клива, Дрюс досадливо отвел взгляд и заговорил как-то неловко:
      – Пытался, что там скрывать. Почти все парни в деревне пытались. Но ни один, ни разу не похвастался, что это ему удалось.
      Клив, сам того не сознавая, внезапно почувствовал себя собственником. Значит, до него она никого так не целовала!
      Они с Дрюсом шли в ногу, то и дело бросая взгляды на фигурку, торопливо идущую впереди. Клив прокашлялся.
      – Выходит, она никому не обещана?
      Их приглушенные шаги и крик козодоя где-то в лесу были единственными звуками в течение нескольких минут. Затем Дрюс вздохнул, как бы сдаваясь.
      – Это не Англия. И хотя отец может не разрешить дочери выйти замуж за человека, которого он не одобряет, ни одну валлийку нельзя силком выдать замуж, если она не хочет. А как вещунья, да еще без отца, Уинн вообще может выбрать, кого пожелает. – Он пожал плечами. – И хотя в разное время все мы пытались завоевать ее, она не принимала ничьих ухаживаний. Мы уже решили, что, скорее всего никогда и не примет. А вот теперь…
      Его слова растаяли в ночном воздухе, но прежде отпечатались в голове у Клива. Ухаживание. Неужели это то, чем он сейчас занят? Клив подавил неприятный укор совести. Он ведь обручен с младшей дочерью лорда Уильяма – или по крайней мере, будет обручен, когда вернет лорду его незаконного сына или сыновей. Так почему же он играет чувствами женщины, которую ему неизбежно придется оставить?
      В его памяти внезапно всплыли слова Уинн. «Вы когда-нибудь насиловали женщину?» – спросила она. И хотя он этого никогда не делал, тем не менее, сознавал, что намеренно соблазнил на своем веку множество женщин. А сегодня ему чуть было не удалось соблазнить Уинн.
      Если бы их не прервал Дрюс…
      – Желаю тебе спокойной ночи, – отрывисто произнес Клив, направляясь к английскому лагерю.
      – Погоди. Я хотел бы знать… – Дрюс замолк, затем после минутного размышления продолжил: – Каковы твои намерения по отношению к ней?
      Клив вздохнул. И в самом деле, каковы они?
      – Она красивая, загадочная женщина.
      – Думаю, в Англии не встретишь таких, как она, – хвастливо заявил Дрюс, забыв об осторожности. – Если ты задумал завоевать ее, что ж, желаю удачи. Удача тебе не помешает, – добавил он, слегка усмехнувшись. – Запомни, однако, не настаивай на том, чего она не захочет. Иначе будешь иметь дело со мной. – Затем он повернулся и ушел, все еще посмеиваясь, несмотря на свое предостережение.
      И хотя Клив услышал слова Дрюса и даже удивился, чему тот смеется, он был слишком поглощен неутоленной тягой к Уинн, чтобы думать ясно. Он жаждал эту женщину – колючую розу. И все же он не мог отделаться от чувства вины. Ну, добьется он ее, если сможет, а дальше что? Уедет в Англию с одним из ее детей на привязи? А что, если от их союза появится ребенок?
      Она сможет избежать этого, говорил он себе. Ведь, в конце концов, она знахарка, колдунья, как она часто себя называет. Она должна знать все способы, как избежать вынашивания нежеланного младенца.
      И все-таки, если она нетронута, как говорит Дрюс… Если она действительно девственница…
      Клив опустился на одеяло, подложил руку под голову и уставился на луну, проглядывавшую сквозь высокие облака. Ну, конечно же, она девственна. С чего бы ему сомневаться? Это еще один довод, почему он должен отказаться от своего бешеного преследования.
      Но неприятное напряжение в чреслах слишком давало о себе знать, чтобы не обращать на него внимания. Он заерзал, пытаясь найти более удобное положение. Луна двигалась по небу, гонимая облаками, которые становились тяжелыми и грозными, а Клив не мог удержаться, чтобы не проклясть Господа, предложившего ему сначала жену и богатство, о котором он всегда мечтал, а теперь принявшегося искушать его женщиной, какой, он боялся этого, ему вовек не найти.
      Наконец он заснул, беспокойно ворочаясь с боку на бок под собиравшимися грозовыми облаками. Ему снилась поляна, где росли прекраснейшие розы, но, когда он попытался отдохнуть среди них, его не пустили шипы.

      Уинн ломала голову, как ответить на вопрос Изольды.
      – Я не знаю, почему английский король захотел присоединить Уэльс к своей стране, – наконец произнесла она.
      – Потому что он проклятый английский убл… – Мэдок запнулся, когда Рис саданул ему локтем в бок.
      Но Уинн была слишком озабочена тем, что ей предстояло рассказать детям, и не обратила внимания на слова Мэдока. Она вздохнула, растирая ножку Изольды.
      – Наверное, король Генрих почувствовал угрозу со стороны Уэльса. А если бы ему удалось подчинить себе валлийцев, что ж, тогда он мог бы не беспокоиться из-за нас. Мы стали бы англичанами. Но я хочу с вами поговорить совсем о другом, – добавила она.
      Уинн бросила взгляд на Артура, и мужество почти покинуло ее. Хотя он сделал то, о чем его просили, и собрал всех пятерых детей в спальне на чердаке, где они ее поджидали, сам он держался отчужденно. Как и все ребятишки, Артур был одет в старую рубашку, предназначенную только для сна. Но в отличие от своих братьев и сестер он держался в сторонке, сидя на краю кровати с прижатыми к груди коленками. Все остальные собрались вокруг Уинн с горящими от любопытства глазенками – ведь она никогда еще не вела себя так странно. Обычно Уинн отправляла их спать намного раньше.
      Комнату с низким потолком освещала теплым светом единственная свеча с фитилем из ситника, и только из угла Артура веяло ледяным холодом. Уинн откашлялась.
      – Война – это не только две армии, сражающиеся мечами и алебардами. Это не только воины, противостоящие друг другу. Мирных людей она тоже задевает.
      – Даже маленьких детей? – осмелилась задать вопрос Бронуин.
      Уинн кивнула:
      – Иногда даже маленьких детей.
      Мэдок и Рис встревоженно переглянулись.
      – Значит, у нас будет…
      – …еще одна война с Англией?
      – Нет, нет, дорогие. Этого не случится. По крайней мере, в ближайшее время. И, во всяком случае, не здесь, – поспешно добавила Уинн. – В Раднорском лесу вы в полной безопасности.
      – Тогда зачем ты заговорила о войне? – спросила Изольда.
      – Потому что я хочу рассказать о ваших отцах.
      – Так значит, они были воинами?
      Уинн вскинулась, услышав вопрос, грозно заданный Артуром.
      – Да, они были воинами.
      – Я так и знал! – радостно заголосил Мэдок, нанося Рису удар воображаемым мечом.
      – Мы тоже будем воинами.
      – Послушайте меня, – взмолилась Уинн, наклонившись вперед, чтобы усмирить непослушную парочку. – Послушайте меня, – резко повторила она.
      Возможно, на них подействовала печаль в ее взгляде, потому что близнецы замолчали, а Изольда и Бронуин теснее прижались друг к дружке. Даже Артур, наконец, встретился с ней взглядом, и она увидела в его глазах страх и тоску. Он хотел знать, что она скажет, но благодаря своему чутью мудрого старичка предвидел, что правда окажется неприятной. Иначе она все им рассказала бы давным-давно. Уинн вздохнула, набираясь храбрости.
      – Вы все валлийцы. Никогда не забывайте об этом. И хотя я вам не настоящая мать, вы для меня как родные дети. Ваши матери, которые вас родили, были тоже валлийками. Но ваши отцы… ваши отцы – английские воины.
      Казалось, тишина заполонила каждый уголок низкой комнатки. Неподвижность нарушало только танцующее пламя единственной свечи. Не зная, как эта новость подействовала на детей, Уинн очертя голову продолжала:
      – Семь лет назад англичане вторглись в нашу часть Уэльса. Несколько месяцев они совершали набеги на Раднор. Многие из нас прятались. Другие смирились с присутствием завоевателей и просто пытались к ним приспособиться.
      Изольда нахмурилась и прикусила губу, пытаясь понять.
      – Но если английские воины женились на наших матерях, как тогда…
      – Глупая, они вовсе не женились! – Артур подпрыгнул, на его лице читалась ярость. – Они не женились на наших матерях! Вот почему этот негодный Ренфру назвал нас маленькими бастардами, когда мы с Дрюсом пришли в деревню. Вот почему Дрюс так разозлился на него. Он не хотел, чтобы мы услышали и догадались обо всем. Но я догадался… я ведь догадался, правда, Уинн? – Он испуганно замолчал.
      Она смотрела на него глазами, полными слез. В голосе мальчика слышалась огромная боль, на лице отразилось страдание. Тогда она кивнула и протянула к нему руки.
      Артур мигом оказался у нее на коленях и принялся всхлипывать, уткнувшись ей в грудь. Изольда и Бронуин начали подвывать и жаться к ней, и даже близнецы засопели и придвинулись поближе. Когда она протянула руку Рису и Мэдоку, они тоже присоединились к кучке плачущих детей.
      Конечно же, они поняли не всё. Но они впервые осознали, что в жизни случаются вещи, которых не должно быть. Уинн знала, что ей придется рассказать им все – по крайней мере, то, в чем они смогут разобраться.
      Как всегда, Артур оказался очень прозорливым для своих шести лет. Уинн часто полагала, что причиной тому его восприимчивость. Он был настолько смышлен, что легко находил объяснение многим вещам, с которыми, однако, не мог легко примириться. В конце концов, он был всего лишь шестилетним ребенком – они все были детьми. Несправедливо, что в таком нежном возрасте они должны столкнуться со столь тяжелой правдой.
      – Милые мои детки, – запричитала она, мягким покачиванием убаюкивая всех сразу. – Как я вас люблю. Все здесь вас любят. Не обращайте внимания на таких как Ренфру. Что он знает? – добавила она, приглаживая волосы Артура свободной рукой.
      Изольда подняла голову и посмотрела на Уинн. По щеке ее прокатилась слеза и повисла, дрожа на крошечном подбородке.
      – Но… но что же такое «маленький бастард»? Я не понимаю, – снова принялась она плакать.
      Уинн проглотила ком в горле. Артур встретился с ней взглядом, и на его заплаканном личике она не увидела ни следа прежней озлобленности. Пора все объяснить, неохотно призналась она сама себе.
      – Полно, давайте вытрем насухо глазки и успокоимся. Хорошо? А теперь я вам все объясню и отвечу на все ваши вопросы.
      Как только всё успокоились, она увидела перед собой покорные личики.
      – Когда мужчина и женщина женятся, они начинают жить вместе одной семьей. Обычно у женщины рождаются дети и… и они растят своих детей, это ясно. Но совсем не обязательно выходить замуж, чтобы иметь ребенка.
      – А Кук говорит наоборот, – пробормотала Изольда.
      Уинн вымученно ей улыбнулась.
      – Кук имела в виду, милая, что следует выходить замуж, прежде чем заводить детей. Так угодно Богу и церкви, и так лучше для всех. Но иногда у женщин появляются дети до того, как они выходят замуж.
      – Дети вроде нас, – серьезно произнес Артур.
      – Да, дети вроде вас. Но не вините своих матерей, – поспешно добавила Уинн.
      Бронуин покачала головой:
      – Все равно не понимаю.
      Уинн с шумом вздохнула. Ну, как тут быть?
      – Ладно. Мы все знаем, что у птичек, и кроликов, и оленей есть детки, так ведь?
      Ребятишки кивнули, не сводя с нее немигающих глаз, и напомнили ей птенцов в гнезде.
      – Птица-мама и птица-отец, или как их там, не женятся. Они просто решают завести детей. Так вот, то же самое может произойти и с людьми.
      – Но как? – в один голос произнесли Рис и Мэдок. Артур бросил на них недовольный взгляд.
      – Вы что, овец никогда не видели? Когда баран забирается на овцу и… и дергается?
      Остальные четверо дружно кивнули, но по выражению их лиц Уинн увидела, что они все еще ничего не поняли. Она растерянно откинула волосы за плечи и с серьезным видом наклонилась к детям.
      – У людей все происходит так же, как у животных. Мужчина должен посеять в женщину свое семя, которое потом вырастает в ребенка. Церковь говорит нам, что он должен жениться, перед тем как сеять в нее семя. Но некоторые мужчины не ждут. Они сеют свое семя в женщин…
      Уинн замолчала, отчетливо вспомнив крики сестры, полные ужаса и боли. Крики, в конце концов, перешедшие в стоны, по мере того как один мужчина сменял другого. «Посеять семя» – слишком мягко сказано о горькой правде того дня.
      Уинн закрыла глаза, подавляя подступившую тошноту. Тут Изольда коснулась ее руки, и Уинн оторвалась от прошлого. Она напомнила себе, что теперь у нее есть Изольда. И как бы ни были ужасны обстоятельства ее зачатия, девочка все равно была дорога Уинн. Как и остальные дети.
      – Так вот что сделали наши отцы? – прошептала Изольда. Уинн кивнула.
      – Да. Именно это они и сделали.
      – А затем, когда война окончилась, они уехали, – хмуро пояснил Артур. – Неужели им даже не захотелось увидеть нас?
      «О Господи, – подумала Уинн. – Почему приходится так больно их ранить?»
      – Ваши отцы вернулись в Англию. Они уехали еще до вашего рождения.
      Близнецы переглянулись.
      – А где наши настоящие матери? – спросил Рис.
      – Мать Изольды упала на камни и умерла, – не задумываясь, ответила Уинн. Она знала, им уже известна вкратце эта история. Но теперь ей предстояло рассказать и другое.
      – Артур, твоя мать умерла через несколько дней после твоего рождения. Иногда так случается. Рис и Мэдок, ваша мать тоже умерла, когда вам было всего лишь по годику. Но сейчас все ваши мамы на небе и оттуда наблюдают за вами. Они вас очень любят.
      Уинн почувствовала, что кто-то тянет ее за юбку, и повернулась к Бронуин.
      – А что моя мама? – спросил милый ребенок. – А как же я? Уинн вздохнула и ласково отвела шелковую светлую прядку волос с детского лобика.
      – Твоя мама была очень молода. Слишком молода, чтобы воспитывать собственного ребенка. Вот почему тебя отдали Гуинет и мне.
      – Ты хочешь сказать, что английский воин посеял свое семя в маленькую девочку? – подозрительно поинтересовалась Изольда.
      Уинн пришлось приложить большое усилие, чтобы казаться спокойной. Но внутри у нее все клокотало от бессильного гнева. Описанное устами невинного ребенка, это преступление стало в десять раз страшнее.
      – Да, – отрывисто произнесла она. – Произошло именно это.
      – Но… но она, наверное, не хотела… Я хочу сказать, она не хотела… – Изольда замолчала на полуслове.
      – Нет, милая, она не хотела, чтобы он это делал. Никто из ваших матерей не хотел принимать семя от английских воинов. Но воинам было все равно. Когда так случается, это называется насилием. Это очень жестокий поступок по отношению к девушке или женщине.
      – Но как он может дать ей свое семя, если она этого не хочет?
      Тут, к радости Уинн, ей на помощь пришел Артур:
      – Изольда, ты ведь видела овец и баранов. Баран сильнее и больше. Даже если овца не хочет, он все равно может сделать это.
      – Но большинство мужчин не такие, – поспешно добавила Уинн. – Большинство из них вначале женятся, и женщина соглашается иметь ребенка от своего мужа. Они любят друг друга, и муж добр и нежен со своей женой.
      – Неужели Клив и его английские воины собираются сделать это с Изольдой, Бронуин…
      – …и с тобой? – договорил за брата Мэдок. На лицах близнецов был написан ужас.
      – Нет! О нет, не бойтесь. Клив никогда не причинит нам вреда. И его люди тоже. – Как бы она ни относилась к нему, Уинн твердо знала, что в одном она может быть спокойна. Клив Фицуэрин, конечно же, английский воин, но он не насильник.
      Рассудительный Артур еще раз вернул их разговор из прошлого в реальное настоящее:
      – Так зачем же тогда сэр Клив приехал сюда?
      Уинн потупилась и уставилась невидящим взглядом на свои сцепленные руки. Действительно, зачем? Она с трудом подавила всколыхнувшиеся чувства.
      – Сэр Клив Фицуэрин – рыцарь. Он послан сюда своим господином отыскать ребенка, которому этот лорд якобы приходится отцом.
      Дети с любопытством посмотрели друг на друга.
      – Один из нас? – спросил Артур.
      Уинн кивнула:
      – Клив считает, что кто-то из вас, возможно, ребенок этого человека, и… и он хочет забрать того, кто им окажется, с собой в Англию. Отвезти в дом к этому человеку.
      Бронуин испуганно отпрянула.
      – Но… но я не хочу уезжать. Изольда теснее прижалась к Уинн.
      – Ты ведь не позволишь ему увезти нас, правда, Уинн?
      Уинн выдавила из себя ободряющую улыбку.
      – Я ни за что не отпущу вас. Не волнуйтесь, никто не сможет отнять вас у меня. – Но внутри у нее не было той уверенности, с которой она говорила.
      Артур заерзал и потер ногу, которая, должно быть, онемела.
      – А я бы не возражал, если бы Клив был моим отцом. Уинн вновь увидела болезненную тоску на лице ребенка.
      – Клив ищет не собственного сына, Артур, а чужого, – мягко пояснила она.
      Артур пожал плечами:
      – Знаю. Но все же…
      Гораздо позже, когда свечка была потушена и все пятеро уснули в своих низеньких кроватках, Уинн, примостившись возле лестницы, размышляла над последними словами Артура. Мальчик не возражал бы, если бы Клив был его отцом. Ничего удивительного. Клив затронул в Артуре то, что до сих пор никому не удавалось затронуть. Даже еще до того, как Клив спас мальчика от падения в ущелье Дьявола, Артур уже смотрел на него с обожанием. Теперь оно превратилось в поклонение перед героем.
      «А почему бы и нет?» – мрачно подумала Уинн. В этом человеке, безусловно, было все, чтобы покорить мальчишку. Высокий и красивый, сильный и властный. Ездит на мощном боевом коне так, словно родился в седле, уверенно носит оружие. С виду не грозен, но сразу ясно, что с ним нужно считаться. А кроме всего-этого, он терпелив и великодушен с детьми, не жалеет для них ни времени, ни сердца.
      Только с ней он проявлял темную сторону своего характера.
      Почувствовав, как по спине пробегает дрожь, Уинн вздохнула. Темная сторона его характера. Он и в ней выявлял темную сторону характера. Настолько, что если она забудет об осторожности, то вскоре ей придется вынашивать в своем животе его семя до полного созревания. Только оно не будет передано ей против ее воли. Это уж точно.
      – Боже мой, – простонала она, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Чем она заслужила такое проклятие? Зачем им понадобилось приезжать сюда?
      Но она знала зачем, и ответ холодил ей душу. Ему понадобился один из ее детей – не она. Там, в Англии, его ждет девушка. Ее зовут Аделина. Какой же он все-таки самовлюбленный негодяй. Он захотел иметь английскую невесту. Он захотел иметь одного из детей Уинн. А теперь он захотел, чтобы она согревала ему постель. Стоило этому человеку чего-нибудь захотеть, как он стремился добиться своего, и ему было не важно, что при этом кто-то страдал.
      Тем не менее, Уинн призналась самой себе, что была не права. Из-за того, что Клив незаконнорожденный, как он сам сказал, его, видимо, действительно волнует, чтобы валлийский бастард этого английского лорда получил полной мерой все, что ему причитается. Она сокрушенно покачала головой. Если бы только Клив мог понять, что в жизни имеют ценность не только земли и замки.
      Но откуда ему знать это? Он сам хотел стать владельцем поместий, поэтому думал, что и все остальные стремятся к этому. По правде, говоря, большинство людей действительно мечтают лишь об этом, но Уинн могла бы поклясться, что не ее дети. И не она сама. Ее воспитанники – валлийцы, а потому должны отвергать все английское, беря пример с нее.
      Но они не отвергают. И если быть до конца откровенной, то и она тоже.
      – Господи, – пробормотала Уинн, представив улыбающегося Клива. Этот человек оказался настоящим вором в самом прямом смысле слова. Он украл ее уверенность и потому ослабил ее убежденную ненависть к англичанам. Он украл ее поцелуи. А теперь еще украл и преданность ее детей, особенно Артура.
      Он даже украл ее сердце…
      Нет. Это неправда, это даже и близко не похоже на правду, сердито решила Уинн. Он разжег в ней пыл. Но лишь чуть-чуть. Ее сердце, однако, осталось незатронутым.
      Растревоженная своими мыслями, Уинн с трудом поднялась. Ей давным-давно пора было отправиться спать. Бросив последний взгляд на спящих ребятишек, она спустилась по крепкой лестнице с чердака и только тогда поняла, что идет дождь. Хорошо, подумала она, когда ветер громко стукнул закрытой ставней. Если ветер и дождь как следует, разыграются, англичан, возможно, сдует прочь. Навес не слишком надежное укрытие в такое ненастье. Да и крошечная пристроенная конюшня не лучше.
      Уинн устало прошла по темному холлу. В камине жарко мерцали угли, оставшиеся от вечернего огня. Кук аккуратно сгребла их в высокую горку, прежде чем отправиться на покой в каменный домик, в котором жила вместе с мужем Айвором. Глэдис и Инид спали внизу, в маленькой прихожей перед спальней Гуинет.
      Уинн посмотрела на массивные входные двери. Как там Дрюс со своими друзьями переносит бурю? Следует пригласить их расположиться в холле.
      Словно уловив мысли внучки, в дверях своих покоев появилась Гуинет.
      – Пригласи мужчин устроиться на ночь здесь, – произнесла она сонным голосом. Откинула длинную седую косу и собралась уже возвратиться в спальню, но задержалась. – Пригласи их всех, внучка. Валлийцев и англичан. В такую ночь не годится спать под открытым небом.
      Уинн не ответила. Она прекрасно знала свои обязанности хозяйки. Кроме того, Дрюс был так расположен к Кливу, что она все равно не смогла бы оставить англичан за дверью. Нахмурившись и почувствовав странную боязнь, сковавшую нутро, Уинн взяла свой плащ и башмаки на деревянной подошве и направилась к двери.
      А ветер разыгрался не на шутку, подумала она, с трудом закрывая за собой дверь. Он рвал на ней юбки и яростно стягивал тяжелый плащ. Словно живое существо, он был сильный, подвижный и к тому же злобный. И все же какой-то беспорядочный.
      Он очень подходил под ее настроение, отражая его как в зеркале.
      Уинн подняла лицо навстречу колючим каплям и подождала, пока глаза привыкнут к кромешной тьме. Несмотря на тяжелые башмаки, она чувствовала гравий на дорожке, ведущей к загонам для скота. Изгородь из розовых кустов, склонившаяся под ветром почти до земли, неясно вырисовывалась справа от нее. И Уинн знала, что чуть дальше начинается кедровая роща.
      Внезапно низко висящие облака осветила молния, потом сверкнула еще одна. На секунду замок потонул в бледном призрачном свете. Никаких цветовых оттенков. Только серый цвет, светлый и темный, все остальные цвета, казалось, смыты дождем. Но она ясно разглядела английский лагерь, в котором теперь устроились и валлийцы.
      Костер давно погас, от него осталась только черная кучка золы, вокруг которой неподвижно лежали люди. Каждый свернулся под собственным одеялом, стараясь хоть немного отдохнуть, насколько это было возможно при данных обстоятельствах. Белая палатка Клива отчаянно трепыхалась на ветру, а ее откинувшиеся полы показывали, что она набита до отказа.
      Уинн почувствовала укол искреннего сострадания ко всем этим людям. Пробыв на улице всего две минуты, она уже успела промочить ноги. Еще немного, и ее тяжелый плащ можно будет выжимать. Она поспешила к лагерю, одной рукой придерживая капюшон, а другой, подобрав юбки.
      – Дрюс, Дрюс! – закричала она сквозь дождь, бьющий прямо в лицо.
      – Я здесь, Уинн, – ответил он, выглядывая из палатки Клива.
      Она бросила на него неодобрительный взгляд. Лучше бы ему скрючиться под дождем, чем воспользоваться английским кровом. Впрочем, в последние дни он проще находил общий язык с Кливом Фицуэрином, чем с ней.
      – Идите в замок, – прокричала она без всякого намека на любезность. – Незачем вам здесь спать в такую бурю.
      Рядом с Дрюсом показался еще один человек, а когда сверкнула молния, Уинн увидела, что это Клив. И хотя ей был дан всего лишь миг, она разглядела его пронзительный красноречивый взгляд.
      – Благодарю, – донесся из темноты его голос.
      Уинн с удовольствием исключила бы его из числа приглашенных, сказав прямо тут же, что в замке Раднор ждут только валлийцев. Но она понимала, что так нельзя. Кроме того, это выглядело бы слишком по-детски. Она уже и так проявила себя взбалмошной девчонкой. А роль вещуньи надлежало исполнять с большим достоинством. Как это могло ей помочь, было, однако, непонятно. Через секунду воины – и англичане, и валлийцы – гурьбой ринулись к замку. Уинн задержалась на секунду в опустевшем лагере, размышляя, что принесет ей завтрашний день. Тут сильная рука схватила ее за локоть, и она оказалась лицом к лицу с Кливом Фицуэрином.
      – Пойдем со мной в конюшню, – сказал он. – Я хочу проверить лошадей. Там мы сможем спокойно поговорить.
      – Нет. – Уинн отпрянула, но он, не обращая ни малейшего внимания на ее решительные протесты, протащил девушку по грязному двору, и вес ее мысли о достойном поведении вмиг улетучились.
      – Отпусти меня, негодяй! Не желаю разговаривать с тобой наедине!
      – Охотно верю. Но можешь не волноваться, я по крайней мере, не собираюсь отравить тебя.
      Это заставило ее еще сильнее упираться. От борьбы плащ на ней распахнулся, и полы бились, как крылья испуганной птицы. Но соперник оказался чересчур сильным и решительным. Словно не замечая ее сопротивления, он безжалостно тянул Уинн.
      Оказавшись у дверей конюшни, она схватилась одной рукой за притолоку.
      – Я закричу, – гневно пригрозила она. – Я закричу, и через секунду здесь будет Дрюс. Ты, в самом деле, хочешь спровоцировать драку, которая неминуемо последует?
      Она думала, что урезонит его. Надеялась, что ее угрозы смогут его остановить. Но Клив только негромко самодовольно рассмеялся, и у нее прошел мороз по коже от его самонадеянности.
      – В такую бурю никто тебя не услышит, Уинн, поэтому кричи сколько хочешь. Кроме того, я предупредил Дрюса, что мне нужно перемолвиться с тобой словечком. Наедине. Он не станет нас беспокоить. – Затем он снова подтолкнул Уинн, и, к ее ужасу, она оказалась внутри конюшни вместе с ним. – Давай-ка, устроимся поудобнее. – Говоря это, начал дерзко развязывать тесемки ее плаща.
      – Прекрати! Не смей… – Но напрасно она молотила по его рукам. Плащ насквозь промок и отяжелел от дождя. Как только завязки ослабли, он соскользнул с ее плеч и упал позади мокрой грудой. – Ты низкий человек! Ужасный негодяй! – кричала она. – Как ты смеешь мной распоряжаться! И так гнусно вести себя! – Она сжала кулаки, хотя он крепко держал ее запястья. – Будь я мужчиной, я бы вызвала тебя на битву и вырезала бы у тебя твое злодейское сердце, если оно вообще у тебя есть!
      – Но ты ведь не мужчина, правда, моя Уинн? – Для большей убедительности он медленно и внимательно оглядел ее с макушки мокрой головы до заляпанных грязью теперь уже босых ног.
      Эти несколько слов, этот пронзительный взгляд погубили ее. Она представила, как, должно быть, сейчас выглядит: со спутанными распущенными волосами, без башмаков, потерянных в грязи, в простом льняном платье, промокшем насквозь, – в полном беспорядке. И все же под мокрым платьем безошибочно угадывалась полностью созревшая фигура. Казалось, только это он и замечал. У нее перехватило в горле, и она судорожно проглотила слюну.
      – Это неприлично, – удалось ей прошептать.
      Она попробовала отстраниться, но хватка у него была железная.
      – Какие уж там приличия, – согласился он. – Но боюсь, что это неизбежно. – Он притянул Уинн к себе и дотронулся рукой до ее лица. Его ладонь соскользнула вниз по всей длине мокрых и спутанных волос, по руке и, наконец, замерла на талии. – То, что я хочу сделать с тобой, далеко от приличий.
      Тут он нахмурился и глубоко вздохнул. Уинн, продрогшей от холодного дождя и ледяной ярости, вдруг стало непривычно тепло. Хотя она представляла, что происходит, когда соединяются мужчина и женщина, ей было невдомек, о каком таком желании рассказывают женщины, тихо посмеиваясь. Она лишь помнила крики сестры, полные боли и ужаса. А более того ей было не понять.
      Но благодаря этому человеку она поняла.
      Нет, не то чтобы поняла. Ей никогда не понять, почему он вызывает в ней такие чувства. Но она знала, что ему это удается. Не думая, она шагнула ближе, прямо в его объятия. От него веяло еще большим теплом, чем от нее. Она подняла лицо навстречу поцелую, который, как она знала, должен был последовать. Сделала это вопреки здравому смыслу, подсказывавшему, что так поступать нельзя.
      Но Клив не поцеловал ее. Он еще крепче сжал объятия, спрятав ее голову у себя под подбородком. Они так постояли с минуту, пока ливень без устали колотил по соломенной крыше. В нескольких переполненных загонах животные то и дело беспокойно шевелились, но внутри конюшни было тихо, тепло и сухо. Даже самая яростная буря сюда не проникала. Крепкие стены оставляли ненастье вдалеке, а сильные руки Клива защищали Уинн от реальности.
      Она сильнее прильнула к нему, не желая ни о чем думать.
      – Ах, женщина, как было бы легко мне забыться с тобой, – тихо пробормотал он ей в ухо.
      Вместо ответа она еще раз подняла к нему лицо. Но когда встретилась с ним взглядом, поняла, что он не поцелует ее. Только не в этот раз. Со стоном он загасил жаркое пламя, горевшее в глазах, и осторожно отступил на шаг назад, но не выпустил ее из рук.
      – Как бы мне ни хотелось забыться с тобой здесь и сейчас, вкусив твоей сладости, я дал слово Дрюсу.
      Увидев шок на ее лице, который затем сменился выражением униженности, он печально улыбнулся.
      – Сначала мы должны поговорить, Уинн. Поговорить и решить это дело раз и навсегда. А потом… ну а потом – посмотрим.

      – Сядь вон там.
      Уинн послушалась Клива потому, что не знала, что делать. Весь день ее бросало от одной крайности к другой. От одного буйного чувства к другому. И теперь, глубокой ночью, во время сильнейшей бури, она оказалась в конюшне наедине с человеком, к которому ее необъяснимо притягивало, но который упрямо желал только поговорить с ней.
      Она услышала резкие щелчки кремния о сталь, пока он разжигал фонарь, висевший на колышке возле двери. Когда, наконец, это ему удалось, все помещение с низким потолком заполнилось тусклым желтым светом.
      Уинн удрученно осла и уставилась на мокрую ткань, ясно очертившую изгибы ее тела. Ни одна деревенская шлюха не выглядела так бесстыдно соблазнительно, как выглядела в эту минуту она. Любая приличная женщина безмерно обрадовалась бы, что мужчина, оказавшийся рядом с ней, не собирается тут же воспользоваться ее слабостью – тем более учитывая, какую прыть она проявила. И все же она… она не могла отрицать, что была разочарована.
      Божья матерь, что же в ней такого дурного? Хотя разумно было бы обрадоваться, что Клив отстранился, ее тело ныло от желания. Это было похоже на отчаянный голод, не обратить внимания, на который Уинн не могла.
      Она взглянула на Клива и увидела, как напряжено его лицо. Он тоже промок, рубаха облепила его широкие плечи и мускулистый торс. Он откинул длинные волосы со лба и стер с лица капли дождя. Но его глаза, обращенные к ней, горели, и она знала, что вовсе не дождь отвлек его, а она сама. Эта догадка принесла ей скупую радость.
      Он прошелся по центральному узкому проходу конюшни и повернул назад. Рассеянно выругавшись, он, наконец, остановился прямо перед ней.
      – Дело в том, Уинн, что, несмотря на все твои возражения, сэр Уильям имеет право знать, кто его сын… его ребенок, – поправился он. – Это право защищено законом…
      – Каким законом? – решительно спросила она, скрывая пылкую страсть за более безопасным чувством злобы. – Английским или валлийским?
      – И тем и другим, черт возьми. И помимо законов человеческих есть еще закон Божий. Или ты предпочитаешь и его отрицать?
      – Когда Господь говорил, что насильник имеет права на свое дитя? Где?
      – Проклятие, Уинн! Ты все усложняешь гораздо больше, чем есть на самом деле, – пробормотал Клив, проводя обеими руками по своим мокрым волосам. Потом он направил на нее пронзительный взгляд. – Что гласит четвертая заповедь? Почитай отца твоего и матерь твою. Но ты все равно готова лишить этого ребенка возможности почитать своего отца.
      – А ты намеренно толкуешь заповеди в их самом узком смысле, – возразила она. – Я воспитала этих детей в почитании и уважении тех, кто заботится о них. Так, как этого требует Бог.
      Клив нахмурился.
      – Не в этом суть. Каждый ребенок должен знать, кто его родители, особенно если они не против. А лорд Сомервилл даже горит желанием.
      Уинн вздохнула и на секунду прикрыла глаза, чтобы справиться с охватившей ее нестерпимой болью.
      – Возможно, он и горит желанием, а вот я – нет, – наконец едва слышно ответила она.
      Наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и далекими раскатами грома. Уинн беспокойно наблюдала за ним, ожидая вспышки гнева. К ее удивлению, однако, он снял с перегородки треногую табуреточку и поставил на утоптанный земляной пол прямо против девушки. Она испуганно отпрянула, когда он опустился на табуретку и зажал ее руки в своих ладонях.
      – Послушай меня, Уинн. Просто послушай. Ты уже не сможешь ничего изменить. Этот ребенок поедет со мной. Гуинет знает, что так должно быть и никуда от этого не деться. Дрюс тоже знает. А теперь из-за собственного безрассудства ты заставила детей сомневаться в твоих доводах. Расскажи-ка мне, как прошла ваша беседа?
      Уинн с усилием проглотила комок в горле, глядя куда-то поверх его левого плеча. Пускай она не могла избежать этого неприятного разговора, но ей совсем не обязательно смотреть в эти слишком проницательные глаза.
      – Я поговорила с ними.
      – Ты рассказала детям об их родителях?
      Уинн кивнула.
      Он погладил ее руки.
      – Значит, им известно, зачем я приехал в Раднорский лес?
      Она снова посмотрела ему в глаза, нисколько не пытаясь спрятать злость и боль, которую он ей доставил.
      – Им известно, что ты приехал украсть кого-то одного из того единственного дома, который у них есть.
      Клив шумно вздохнул, но когда она попыталась высвободить руки из его теплых ладоней, он сжал их крепче.
      – Итак, который же из них ребенок сэра Уильяма?
      На этот раз ей все-таки удалось вырвать руки.
      – Не знаю!
      – Уинн, это бесполезно. Скажи мне правду.
      – Это и есть правда, негодяй! Ворюга! – добавила она для весомости.
      – Негодяй – возможно. Но вор? – Он мрачно оглядел ее. – Нет, я не вор, Уинн, и даже ты в глубине души вынуждена это признать.
      Не в силах вынести мысль, что, возможно, он прав, Уинн вскочила. Но он поймал ее за руки и грубым рывком усадил на место. Наклонился к ней и пригвоздил грозным взглядом.
      – Тебе не избежать этого, Уинн. Даже если мне придется вытягивать из тебя каждый факт, что ж, пусть так и будет. Но больше ты не скроешься от меня!
      Уинн очень старалась казаться холодной, столкнувшись с такой яростью, но боялась, что он видит ее насквозь. Поначалу ей удалось загнать его в угол, но теперь он отражал ее удары.
      – Итак. – Он отпустил ее, но сидел, по-прежнему наклонившись к ней и упершись руками в колени. – Изольда – твоя племянница, ты сама рассказывала. А ее отец… – Клив замолчал, внезапно запнувшись.
      – Ее отец неизвестен, – сухо закончила за него Уинн. – Им мог быть любой из многих англичан, которые… которые насиловали мою сестру.
      Клив откашлялся.
      – Лорд Сомервилл говорил о женщине, которую… он держал у себя все три месяца, что пробыл в этих краях. Она была темноволосая…
      – Как большинство валлийцев в южных горах.
      – Да, но звалась она Анжелина.
      – Вряд ли это валлийское имя.
      – Думаю, он дал ей ласковое прозвище.
      Она посмотрела на него уничтожающим взглядом.
      – Как это характерно для англичан – давать своим жертвам ласковые прозвища.
      – Черт побери, Уинн. Ты все усложняешь для нас обоих. – Он злобно сверкнул глазами. – Итак, ты сказала, что мать Бронуин была очень молода.
      – Двенадцать, – гневно бросила девушка. – Ей было двенадцать, когда у нее родился ребенок. Но только одиннадцать, когда ее изнасиловали!
      Клив заскрежетал зубами.
      – Тогда Бронуин исключается. Сэр Уильям описывал Анжелину как молодую женщину, так что она не была ребенком.
      Уинн презрительно вздернула подбородок, хотя сердце еще сильнее сжалось от страха.
      – Как здорово получилось. Ты приехал в поисках мальчика, и теперь обе девочки сами собой отпали. Боюсь, однако, что дальше сузить круг тебе не удастся. Обе матери мальчиков мертвы. Они были не из деревень, а из отдельных поселений в глухих лесах и горах. Я уверена, что ни одну из них никогда не звали Анжелиной.
      С минуту Клив смотрел на нее, и ее вновь охватил страх.
      – Как же их звали?
      – Не знаю.
      – Ты лжешь.
      – Нет! Я сама в то время была еще ребенком. Спроси Гуинет. Хотя готова поклясться, ты это уже сделал и не получил вразумительного ответа. – Она горестно улыбнулась. – Вот видишь. Никто не знает их имен. Следы теряются, сэр Клив. Твой расчудесный английский лорд никогда не узнает, который из этих мальчиков его истинный наследник – если вообще такой здесь есть.
      Короткую минуту она упивалась своей победой, глядя, как он расстроенно хмурится. Но затем он прищурился, и лицо его приняло решительное выражение.
      – Возможно, сэр Уильям определит своего наследника, когда увидит мальчика. Возможно, какая-нибудь черточка позволит узнать, кто его сын.
      – Никто его здесь не собирается принимать. Не вздумай привезти его в Раднор, иначе я…
      – Угрозы бесполезны, Уинн, так что побереги дыхание. Кроме того, я и не думал привозить его сюда.
      – Тогда как же… – Она замолчала, словно ее оглушил истинный смысл его слов. – Не хочешь же ты сказать, что… Нет, даже ты не сможешь совершить такую жестокость – забрать их всех.
      Но именно так он и собирался поступить. Она поняла это по тому, как он отвел глаза, чуть откинувшись назад. Он понимал, что поступает дурно, и даже испытывал легкое чувство стыда. Но что означает легкий укор совести по сравнению с наградой, которая ждала его в Англии? Уинн с трудом отдышалась, когда сильная боль сковала ее грудь. Как он мог решиться забрать всех трех ее мальчиков? Как он мог? И все же боль была вызвана не только страхом за своих детей, но и глубоким разочарованием в этом человеке. Несмотря на их непримиримые разногласия, Уинн все же отдавала ему должное – как человеку чести, благородному и порядочному. Но теперь…
      Она покачала головой, не веря ему, устремив неподвижный взгляд на затененное лицо. С одной стороны его освещал фонарь, а другая половина лица оказалась в темноте. Как добро и зло. Как красота и уродство, которое часто прячется под маской красоты. Таких привлекательных мужчин Уинн еще не встречала. Но его душа… его душа была черна, как смертный грех.
      – Я ни за что не позволю, – предупредила она дрожащим голосом. – Ни за что, – повторила Уинн, мысленно приказывая ему не отводить трусливо глаз.
      – Как только все выяснится, остальные дети вернутся в Уэльс, – сказал он, выдержав ее угрожающий взгляд.
      Лицо Клива оставалось абсолютно бесстрастным, оно не выражало ни торжества победы, ни вины. Все его эмоции, казалось, были подчинены строгому контролю и спрятаны в глубине холодных глаз. И все же Уинн неожиданно прочитала его мысли так ясно, словно он их выразил вслух.
      Ей бы следовало возрадоваться, потому что раднорское видение не посещало ее в последние дни, с тех пор как он приехал. Только раз, после того как она почувствовала его присутствие в лесу, на Уинн снизошло смутное озарение, которое обычно помогало ей, – это когда она поняла, что он намерен жениться на одной из дочерей сэра Уильяма. А теперь она поняла, что он намеревается забрать с собой в Англию не только трех ее мальчиков, но и ее.
      Она в панике отпрянула, охваченная внезапным ужасом. Англия – источник всех ее бед. Край, который она ненавидела всю жизнь. Одна мысль о том, чтобы поехать туда, заставила ее содрогнуться.
      – Я не поеду, – категорично заявила она, хотя и еле слышно. – Не поеду, и, что бы ты ни говорил и ни делал, тебе не заставить меня.
      Одна его бровь поползла вверх, и он с удивлением уставился на нее.
      – Как ты догадалась… – Но тут он стиснул зубы. – Впрочем, не важно. Как не важно и то, что ты не согласна. Мальчики отправятся со мной. Неужели ты отпустишь их одних в такое путешествие? Неужели ты откажешься быть рядом с ними, когда их встретит отец, откажешься увидеть дом, который их ожидает? – Клив склонился пониже. – Откажешься удостовериться, что наследник огромного поместья выбран правильно?
      Раздираемая волнением за детей и собственным страхом, Уинн отшатнулась и, запутавшись в мокрой одежде, упала на ворох соломы, спеша отдалиться от него на безопасное расстояние. Но каково же это безопасное расстояние? Хотя глаза его исчезли в глубокой тьме, его мысли по-прежнему достигали ее и мучили.
      «Поедем со мной, Уинн, – дошел до нее молчаливый призыв. – Все равно ты, так или иначе, будешь моей. Мы оба знаем, что это неизбежно».
      – Нет, нет, – пробормотала она, все еще неловко отступая в темноту конюшни.
      Но он настиг ее, словно сам дьявол, легко скрутив по рукам и ногам, хотя она изо всех сил вырывалась. Только когда она исчерпала все силы и ее руки оказались крепко зажатыми, он схватил ее за длинные мокрые волосы и заставил взглянуть прямо в глаза.
      – Черт бы тебя побрал, женщина! Да выслушай же ты меня, наконец!
      – Зачем? – почти прорыдала она. – Чтобы ты мог исказить правду и сделать из нее то, во что ты сам хочешь верить? Чтобы ты мог успокоить свою совесть?
      Она ощутила его учащенное дыхание и поняла, что сама так же дышит, они были крепко прижаты друг к другу, и их разделял только древний кристалл ее амулета. Сейчас ей не нужно было никакого раднорского видения, чтобы понять, какие мысли проносились у него в голове. Ее тело само почувствовало их и с порочностью, которую она никак не могла постичь, потянулось навстречу ему.
      Он тут же зло выругался. Затем отстранил ее на расстояние вытянутой руки.
      – Нет, ты поедешь, Уинн. Хотя бы только для того, чтобы решить, что лучше всего для ребенка сэра Уильяма. Ты поедешь, чтобы убедиться, насколько легко Артур или Рис с Мэдоком привыкнут к новому дому. Ты поедешь потому, что так будет лучше для твоих детей.
      С этими словами он оттолкнул ее еще дальше и прижал руки к бокам.
      – А теперь ступай, иначе я за себя не отвечаю. Ни перед Дрюсом, ни перед тобой.
      Кливу не пришлось повторять дважды. Позабыв о буре и не заботясь о том, что ее плащ брошен где-то на полу в конюшне, Уинн молниеносно повернулась и бросилась к двери. Она выбежала в дождь, ослепивший ее своей яростью, ветер рвал на ней промокшее платье. Она неслась к единственному крову, который знала, к единственному утешению, которое было у нее целых семь лет.
      Бабушка Гуинет была ее последней надеждой. Уинн успокаивала себя, с трудом перебирая босыми ногами по грязи и скользким камням. Бабушка Гуинет должна помочь ей. Обязательно.
      Уинн стояла неподвижно, как каменное изваяние, устремив взгляд на Черную гору, и хотя низкие облака скрыли две неровные вершины, она все равно мысленно представляла их. На грязном дворе перед замком кипела жизнь.
      На лошадей навьючивали провизию. Воины проверяли седла и подпруги. Дети бегали с возбужденными криками и всем мешали, пытаясь помочь.
      Кук плакала, прикладывая к лицу фартук, даже когда вручала Дрюсу еще один круг твердого козьего сыра. Но она одна проливала слезы, с горечью отметила Уинн.
      Хотя бурные хлопоты протекали у нее за спиной, Уинн не нужно было смотреть, чтобы знать, что происходит. Гуинет наверняка восседает в своем любимом кресле, наслаждаясь скудным теплом прозрачных солнечных лучей, которые иногда прорывались сквозь утренние облака. Она уже успела подозвать к себе всех детей по очереди и с каждым тихо переговорила. Дрюс и его брат Баррис тоже уже получили наставления от Гуинет.
      Теперь она поджидала Уинн, но та не была уверена, что сумеет заставить себя проститься с бабушкой по-дружески. Неужели Гуинет надеется на это?
      И все же Уинн не могла больше злиться ни на бабушку, ни на Дрюса, хотя они того заслуживали. Она была слишком измождена и душевно, и физически, у нее остались силы только на то, чтобы стоять в стороне от всех, упиваясь своим одиночеством и несчастьем.
      Те, кого она всегда считала самыми надежными людьми, предали ее. И Гуинет, и Дрюс встали на сторону этого коварного англичанина. Всю ночь напролет, когда за окном бушевала буря, она спорила сначала с бабушкой, а затем с тем, кто считался когда-то ее другом. Уинн ругалась и кричала. Угрожала и запугивала, затем, когда это не помогло, умоляла и плакала.
      Но, несмотря на все ее бурные сцены, эти двое остались тверды – хотя Дрюс пару раз, казалось, начинал сомневаться. Но Гуинет сама стойко держалась своего и его заставила не отступать. Этот Сомервилл желал передать значительное наследство своему сыну, хотя ребенок был всего лишь бастардом да еще наполовину валлийцем. «Какие возможности для ребенка!» – снова и снова повторял Дрюс. «Какое благо для Уэльса!» – без конца твердила Гуинет.
      Уинн ни за что не соглашалась, но, в конце концов, ее уговорили. Что могла сделать одна женщина, когда противник объединил свои усилия с ее домашними?
      Она тяжело вздохнула, усилием воли подавляя слезы и не выпуская из рук раднорский амулет. Ей казалось, что она выплакала все слезы. Кляв Фицуэрин, расположившийся в главном холле, наверняка слышал каждое злобное слово, произнесенное ею в спальне у бабушки, как и все ее слезные мольбы. Но он не слышал, как она рыдала на исходе прошлой ночи. Она плакала в тишине, завернувшись в простыни, пока слезы не иссякли.
      Вчера она почти не видела Фицуэрина, потому что провала все время в лесу, где прятала свою боль и искала утешения в знакомых уголках. Но напрасно. День отъезда настал, а она и теперь не была готова ехать, как и раньше.
      – Уинн!
      Услышав робкий голосок Изольды, Уинн очнулась. Она безуспешно попыталась улыбнуться, а потом просто взяла племянницу за руку и крепко сжала.
      – Я… Я думаю, тебя ждет бабушка Гуинет.
      Уинн, всхлипнув, кивнула:
      – Да. Я знаю.
      Затем, решив показаться такой же непреклонной, как прежде, Уинн гордо вздернула подбородок и направилась к бабушке.
      Она увидела, что с десяток или более лошадей уже готовы отправиться в путь. Дети сбились в кучку. Воины, англичане и валлийцы ждали только сигнала «по коням». Приказ, наверное, отдаст Клив, подумала она. А тот медлил, ожидая, пока она попрощается с Гуинет.
      Интересно, сколько он так сможет ждать? А что, если она откажется подойти к бабушке? Что, если она откажется сесть на лошадь? Но на это было глупо надеяться. Незачем дольше откладывать расставание. Собрав все высокомерие и гордость, она подобрала одной рукой простую дорожную юбку из грубой шерсти и осторожно ступила на грязный двор.
      – До свидания, бабушка. Не болей, пока меня не будет. Ответа не последовало, и решительность Уинн была слегка поколеблена. Взгляд Уинн, вперившийся куда-то повыше бабушкиного плеча, скользнул на ее невидящие глаза.
      Только тогда старая женщина заговорила:
      – С нами все будет в порядке. Но мы будем ждать твоего возвращения каждый долгий день, пока тебя не будет.
      – Даже, несмотря на то, что я вернусь, лишившись одного, а то и двух своих сыновей?
      Гуинет не отреагировала на укор, прозвучавший в тихом голосе внучки.
      – Может случиться так, что ты вернешься с большим достатком, чем увозишь, – загадочно произнесла старушка.
      Уннн хотела было съязвить, но замолкла на полуслове, открыв рот. Она склонилась к седовласой женщине.
      – У тебя было видение? – спросила она, отбросив враждебность.
      Лицо Гуинет приняло серьезное выражение, знакомое Уинн с детства.
      – Я уже стара, внучка. И зрение, и видения давно покинули меня. Но некоторые вещи лучше видит сердце, а не глаза. Этот путь, который ты начинаешь с такой болью, закончится радостно. Я чувствую это здесь, – проговорила она, прижав шишковатый кулачок к костлявой груди.
      Уинн широко распахнула глаза, и в ее сердце зажглась крохотная искорка надежды. Она опустилась перед бабушкой на колени, не заботясь, что грязь пристанет к юбкам, и схватила руку Гуинет.
      – Значит ли это… возможно, ни один из наших мальчиков не приходится сыном английскому лорду? Возможно, как только он увидит их, то поймет…
      Уинн замолчала, потому что старушка печально покачала головой.
      – Дитя мое, да ты более слепа, чем я, раз видишь только то, что хочешь видеть. Разве я не учила тебя, что Богиня-мать, да и Бог-творец видят гораздо лучше нас? Так доверься им и позволь указать тебе путь.
      Надежда, которая было, затеплилась в душе Уинн, моментально угасла.
      – Довериться им? – презрительно бросила она. – Они дважды присылали сюда англичан. Они лишили меня родителей и единственной сестры. Теперь они пытаются отнять у меня детей. И я еще должна им довериться? – Уинн покачала головой. – Нет никогда. Старушка вздохнула.
      – Бог послал тебе детей взамен потерянной семьи, – расстроенно напомнила она внучке. – Если будешь здесь вещуньей, ты должна чувствовать больше, чем обыкновенный человек. Ты должна научиться видеть не только глазами.
      Но Уинн была не в настроении слушать. Она резко поднялась и отступила от бабушки.
      – Прощай. Кажется, всем не терпится отправиться в путь. За исключением меня, разумеется.
      На секунду их глаза встретились: одни – потухшие от возраста, но в то же время очень целеустремленные, другие – молодые и блестящие, тем не менее, наполненные страхом и неуверенностью. И болью.
      – Подойди поцелуй меня, – сказала бабушка, протягивая руку.
      Уинн неловко наклонилась и коснулась губами морщинистой щеки. Хоть она и злилась из-за бабушкиного упрямства, ее внезапно охватило чувство любви к старой женщине.
      Гуинет тоже, должно быть, это почувствовала, потому что улыбнулась, когда Уинн выпрямилась.
      – Доверься будущему, дитя мое. Доверься Богине-матери и Богу-творцу. Судьбе, если хочешь.
      Уинн попыталась найти в бабушкиных словах утешение, но не смогла. Она пересекла двор и, избегая взглядов Дрюса и Фицуэрина, подошла к спокойной кобыле, которую для нее подготовил Дрюс. Посмотрев на детей, которые, наконец, притихли, Уинн ободряюще улыбнулась им.
      Потом все сели на коней. Изольда и Бронуин ехали с Дрюсом и Баррисом, Рис и Мэдок устроились впереди двух англичан. Уинн предполагала, что Артур поедет с ней, но мальчик настаивал на том, чтобы ехать с Кливом. Прежде чем она смогла возразить, вмешался Дрюс и напомнил ей, что она не очень часто сидела в седле и что, возможно, так даже лучше, по крайней мере, пока она не привыкнет к лошади.
      Уинн почувствовала комок в горле. Никогда еще ей не было так одиноко. Выезжая со двора, она слышала дружелюбные выкрики тех, кто остался, и громкое завывание Кук. Но Уинн устремила взор вперед, изо всех сил моргая, чтобы не расплакаться.
      «Доверься судьбе». Все дело в том, что существовал всего один человек, к которому у нее было доверие, – она сама. Если ей суждено спасти своих детей из лап бездушного английского лорда, придется доверять только себе.
      А разве ей самой не нужно спасаться от Клива Фицуэрина?
      Странная дрожь пробежала у нее по спине, но Уинн стойко поборола ее. Рука скользнула к увесистому кисету на талии. В нем она везла небольшой запас монет. Но, что было важнее, в кожаных складках разместилась настоящая кладовая. Пусть он только попробует смутить ее своими обжигающими прикосновениями и дурманящими поцелуями. На этот раз она не растеряется. Самые быстродействующие порошки. Самые коварные коренья и мази. Увезти удалось лишь крошечные порции, поэтому придется все время быть начеку, выжидая удобного случая. Из своих обширных запасов она выбрала самые сильные и действенные снадобья. Остальное можно будет найти в лесу.
      Уинн вздернула подбородок и уставилась Кливу в затылок. В лучах восходящего солнца его темные волосы блестели, неожиданно напомнив ей, как она вплетала пальцы в эти длинные пряди.
      Какая же она все-таки порочная!
      Уинн отвела взгляд от проклятого англичанина и снова уставилась на Черную гору, оставшуюся слева. Дрюс сказал, им предстоит провести в пути четыре или пять дней. За это время ей нужно придумать, как отделаться от сэра Уильяма.
      Уинн напомнила себе, что отныне ей не придется воевать с англичанами, Дрюс и Гуинет не позволят. Теперь ей предстояло убедить английского лорда, что ни один из ее мальчиков не приходится ему сыном.
      А если ничего не выйдет?
      Если ничего не выйдет, тогда опасные для здоровья снадобья, которые она везла в кисете, помогут ей только в одном – отомстить.
      И если это все, чем они окажутся полезными для нее, значит, так тому и быть.

      Клив почувствовал, как голова Артура тяжело упала ему на грудь. Весь последний час мальчик боролся со сном. Каждый раз, начиная засыпать, он встряхивал головой и принимался задавать бесконечные вопросы о деревьях, под которыми они проезжали, о птицах и зверюшках, вспугнутых ими, а больше всего – о местах, куда они направлялись.
      Но сейчас Артур не проронил ни звука, и Клив улыбнулся, бросив взгляд на крепко спящего ребенка. Маленькое личико излучало покой, ручки ослабели.
      Поразительный парнишка, в который раз подумал Клив. Слишком смышленый для своих шести лет. Ясно, что Уинн поощряла любознательность ребенка и его склонность к мечтательности. Тут, как теперь часто с ним случалось, Клив погрузился в размышления о непокорной женщине, которую он вез с собой в Англию.
      События разворачивались самым лучшим образом – или самым худшим, вынужден был признать он с тяжелым вздохом. Она ехала с ним в Англию, и это радовало его непонятно почему.
      Клив подавил желание обернуться и посмотреть на нее. Нет, ничего необъяснимого в этом не было. Все очень ясно и просто. Он вожделел ее. Его желание было всепоглощающим и безмерно глупым. А как же младшая дочь лорда Сомервилла, на которой ему предстоит жениться, как только он выполнит поручение хозяина? И как тогда быть с Уинн?
      Охваченный внезапной тоской, Клив быстро натянул поводья и остановил лошадь. Когда к нему подъехала Уинн, он зло посмотрел на нее.
      – Возьми Артура, – пробормотал он.
      Поймав настороженный взгляд Уинн, он отметил про себя ее бледность и тени под глазами. Из-за него она подверглась большому испытанию. Это очевидно. Но как иначе он мог поступить?
      Подавив проклятие, он передал ей на руки Артура и резко рванул поводья. И хотя резвая Сита быстро оставила позади неспешно передвигающуюся колонну путников, убежать от внезапно нахлынувшего чувства вины Кливу не удалось.
      Он хотел заполучить Уинн и ради этого готов был пойти на все. Сегодня утром Дрюс взял с него клятву никоим образом ни к чему не принуждать Уинн, но Клив понимал, что соблазнить ее не составит труда. Она легко воспламенялась, судя хотя бы по двум случаям.
      – Черт бы все побрал! – выругался Клив, останавливая Ситу. Если вовремя не удастся обуздать назойливые мысли, поездка в замок Керкстон превратится для него в невыносимую пытку.
      Но стоило ему подумать об Уинн – такой мягкой и податливой в его объятиях, такой теплой и пылкой от поцелуев, – как его чресла начинали ныть. Затем он мысленно представлял, как они завершат то, что уже не раз начинали, и от этого ему становилось совсем скверно.
      Еще раз, злобно выругавшись, он соскользнул на землю и грузно повис на животном, стараясь загасить разбушевавшееся в душе пламя. А ведь они проехали совсем немного. Как же ему выдержать до конца пути?
      Когда Клив передал Уинн спящего Артура, а сам ускакал неизвестно куда ярость девушки не знала границ. По какому праву он так грубо с ней обращается? Хотя чего еще от него можно было ожидать? Ему не нужен повод, чтобы проявить жестокость. Она у него в крови.
      Но, даже устраивая Артура удобнее у себя на руках, Уинн не смогла долго испытывать праведный гнев. В ее сердце затеплилось другое, непонятное чувство, и все закончилось тем, что ей стало еще более одиноко, чем прежде. Она крепче прижала к себе Артура, молясь, чтобы ей не пришлось потерять его, затем оглянулась на близнецов и произнесла такую же горячую молитву, чтобы не потерять и их.
      Сыновья. Почему мужчин не устраивают дочери? Почему они не принимают их в расчет, отписывая наследство?
      Но так уж заведено и среди англичан, и среди валлийцев. Да и в других странах, насколько она знает. Мужчины неизменно предпочитают завещать свои с трудом отвоеванные земли сыновьям. Все очень просто. Неужели и ее мальчики станут такими же непреклонными, когда повзрослеют?
      Уинн взглянула на двух девчушек, которые ехали с Дрюсом и Баррисом. Обе ничуть не глупее мальчишек, хотя и разнятся, как день и ночь. Как сложится их дальнейшая судьба?
      В самом деле, как сложится судьба всех пятерых? Чем они будут заниматься? Где будут жить? Ей стало неприятно от мысли, что, возможно, она поступает эгоистично, ведь богатство лорда Сомервилла открыло бы перед одним из ее подопечных безграничные возможности. Но Уинн тут же справилась с минутной слабостью. Ее дети не нуждаются в английском богатстве, чтобы быть счастливыми. Раднорский лес и обширные земли дадут им, да и многим другим, все, что нужно. Кроме того, в данный момент детей, как видно, не очень заботило их будущее, потому что все они клевали носами, их клонило ко сну.
      Артур заерзал, и Уинн почувствовала в левой руке резкую боль. Руки у нее все-таки слабоваты. Бросив взгляд на небо, она определила, что скоро полдень. Пора делать привал, нужно отдохнуть и поесть. Не сказав никому ни слова, Уинн направила свою кобылу с главной дороги к небольшой поляне, окруженной молодыми березками.
      – Уинн, – позвал ее Дрюс громким шепотом. – Что ты делаешь?
      Она гневно посмотрела на него через плечо. В ближайшее время ему нечего ждать прощения.
      – Я устала и хочу есть. Дети тоже. Мы остановимся здесь. Дрюс на секунду замялся, надеясь на поддержку Барриса.
      Но брат только пожал плечами и последовал за Уинн. А вскоре за ними потянулись и англичане.
      Она велела им расстелить в тени коврики для детей, а своим питомцам сказала, чтобы те продолжали спать, пока она приготовит еду. Но как только близнецов потревожили, им было уже не до сна. Очень скоро все пятеро стряхнули с себя дремоту и живо заинтересовались новым окружением.
      – Глядите, какие здесь камешки, – сказал Рис, поддав пинком один из них на краю дороги.
      – Совсем как монеты – такие же плоские и круглые – сказал Мэдок.
      – Давайте играть в базарный день, – предложила Бронуин, присаживаясь на корточки и собирая «монеты» по одной в подол платья.
      – Я буду продавать лекарства и травы, – сказала Изольда. – И любовные зелья и магические снадобья, – добавила она с улыбкой.
      Пока дети увлеченно занимались новой игрой, Артур, однако, только хмуро оглядывал небольшой лагерь.
      – Где Клив? – спросил он, ни к кому не обращаясь. Не получив ответа, мальчик потянул Уинн за юбку. – Где Клив? – подозрительно повторил он.
      – Поехал вперед, – спокойно ответила она, хотя ее тоже занимало, куда мог подеваться этот человек.
      – Он ведь не бросил нас?
      Уинн обернулась, услышав в голосе Артура неподдельный страх, и сразу отложила в сторону нож и буханку хлеба. Она взяла руки ребенка в свои и серьезно взглянула ему в глаза.
      – Он вернется, дорогой мой. Не волнуйся. Он, скорее всего, поехал разведать путь, чтобы мы не заблудились.
      Артур облегченно вздохнул.
      – Да, наверное. Он скоро вернется.
      После этого мальчик побежал к остальным ребятишкам и присоединился к их игре. Но беспокойство Уинн только усилилось. Было ясно, что Артур обожает Клива. То, что начиналось как простое поклонение перед героем, видимо, теперь переросло в нечто большее. И вместо того чтобы положить этому конец, ее безуспешные попытки помешать Кливу выполнить его жестокое поручение послужили только тому, что укрепили связь между ним и Артуром.
      Уинн сосредоточилась на приготовлении нехитрой еды, разделяя хлеб и сыр на пять маленьких порций, но все это время ее не покидало беспокойство. Кливу и Артуру все равно придется расстаться. Сохранит ли она при себе всех своих мальчиков или, не дай Бог, кто-то из них останется в Англии. Клив не будет играть никакой роли в жизни Артура. Тем не менее, с каждым днем связь между ними, видимо, упрочивалась.
      К тому времени как Уинн удалось усадить ребятишек за еду, она твердо решила поговорить с Кливом об Артуре. Хотя она считала этого высокомерного англичанина самым себялюбивым и злобным человеком на всем свете, он, как видно, по-настоящему привязался к мальчику. И если Уинн затронет в нем эту струну, то он поймет, какой вред причиняет Артуру своей дружбой.
      Ей удалось осуществить свое намерение только вечером. В течение долгого дня Клив несколько раз мелькал где-то впереди, но так и не приблизился к ним. Один раз Дрюс подъехал к нему о чем-то посоветоваться и вскоре вернулся с задумчивым выражением на лице.
      – Ну и что же сказал этот англичанин? – поинтересовалась Уинн, не сумев скрыть ни раздражения, ни любопытства.
      Дрюс пожал плечами:
      – Только, что он должен подумать.
      – Подумать? Ха! Готова поклясться, он затевает какую-нибудь новую гнусную интригу, чтобы убедить этого Сомервилла, что один из моих мальчиков – его сын. – Уинн со злостью посмотрела на пустую дорогу впереди, пытаясь разглядеть объект своего гнева, а когда ей это не удалось, она обратила все негодование на Дрюса. – Но я забыла. Тебе ведь теперь все равно, кто из моих малышей попадет в лапы английского насильника, раз мальчик станет наследником проклятых земель. Да ты и сам был бы не прочь назваться его сыном, если бы знал, что тогда тебе перепадет какой-нибудь замок, а то и два!
      Дрюс ничего не ответил. Только придержал коня, и Уинн поехала впереди в полном одиночестве. Так она провела весь день, наедине со своим страхом и гневом, горевшим огнем, как глубокая рана.
      Теперь, направив кобылу к английскому солдату по имени Деррик, Уинн обдумывала свой следующий шаг.
      Мысль об отравлении придется оставить, по крайней мере на ближайшее время. Она, разумеется, не упустила бы случая расправиться с англичанами, но нельзя же было подвергать риску жизни Дрюса и Барриса. К тому же, раз Дрюс и Гуинет поддерживают затею Клива, детям от этого все равно не было бы пользы. Нет, ей осталось только одно – заставить всех англичан бояться ее колдовских чар. Возможно, этот страх не позволит им забрать у нее ребенка. План, конечно, слабоват, она понимала, но другого у нее не было.
      Тем не менее, ей предстояло обсудить с Кливом совершенно неуместную симпатию, возникшую к нему у Артура.
      Клив стоял к ней спиной и ловко снимал со своей высокой серой лошади седельные мешки. Однако по тому, как напряглись его широкие плечи, Уинн сразу поняла, что он почувствовал ее приближение, когда она остановилась в трех шагах от него.
      – Мне нужно с тобой переговорить.
      Он ничего не сказал в ответ, а только положил на землю мешки и опустился на одно колено, чтобы развязать подпругу.
      – Мне нужно с тобой переговорить. – Проклятый негодяй, мысленно добавила она.
      Клив отстегнул седло, затем медленно повернулся к Уинн. Несколько секунд он просто очень внимательно смотрел на нее. Его взгляд скользнул по ней – от загорелых щек и носа вниз по пыльному дорожному платью до заляпанной грязью обуви, носки которой выглядывали из-под юбок.
      На какую-то долю секунды она почувствовала, как внутри у нее разливается странное тепло, оно проникло от живота к груди и достигло самых кончиков пальцев. Уинн пожалела, что выглядит так неприглядно.
      Но как бы ни были мимолетны эти чувства, она не менее быстро с ними справилась. Он тоже, видимо, решил не смотреть на нее так дерзко – уж больно жалкий вид у нее был, – поэтому нахмурился и тяжело бросил седло на землю, как раз между ними.
      – Что еще? – отрывисто произнес он, опять повернувшись к ней спиной, чтобы заняться лошадью.
      Проклятый негодяй, подумала она с еще большим пылом, чем прежде. Чертов подлец. Она заговорила самым ледяным тоном, на какой была способна:
      – С Артуром не все ладно.
      Клив обернулся и встретился с ее злым взглядом.
      – Что значит «не все ладно»? Он болен?
      Уинн стало чуть легче на душе. По крайней мере, в одном она не ошиблась. Он на самом деле волнуется о мальчике. Теперь ей нужно, во что бы то ни стало убедить Клива, что его дружба с Артуром ни к чему хорошему не приведет.
      – Нет, он не болен. Но я боюсь… – Уинн нервно сцепила пальцы. Ей очень не хотелось обращаться к нему с просьбой. – Я боюсь, мальчик слишком сильно привяжется к тебе. И чем бы ни закончилась твоя миссия, одно можно утверждать с уверенностью: ты не станешь частью жизни Артура. Останется ли он со мной или у этого… англичанина, который разыскивает сына, тебя рядом с ним не будет.
      С минуту Клив изучающе вглядывался в нее, но его лицо оставалось непроницаемым.
      – Если Артур останется в Англии, мы будем видеться. Я специально буду навещать его.
      – Ты будешь слишком занят собственной женой… и детьми, – бросила Уинн. – Если женишься на своей Аделине, то, скорее всего, переедешь жить в другое место и вскоре забудешь об Артуре. А что будет с ним? Один, в незнакомом месте, среди чужих людей…
      – Возможно, не он сын сэра Уильяма. Это могут быть близнецы.
      – Верно, – согласилась Уинн. – А может быть, среди моих мальчиков вообще нет его сына. Но даже если и так, Артуру все равно придется страдать. Когда мы вернемся в Уэльс, ты исчезнешь из его жизни. Навсегда. И та доброта, которую ты сейчас к нему проявляешь, позже заставит его мучиться. Ты хочешь утешить его, но когда тебя рядом не будет, душу его заполнят боль и пустота.
      Клив нахмурился.
      – Так что же я должен сделать? Отвадить его от себя? Он ведь всего лишь маленький мальчик, которому очень не хватает отца.
      – Но тебе никогда не стать его отцом, так что лучше и не стараться, – отрезала Уинн, зло сверкая глазами и сжимая кулаки.
      Она была готова сражаться за Артура, за всех своих ребятишек, если понадобится. Но то, что сказал Клив, лишило ее мужества.
      – А если тебе остаться в Англии… со всеми детьми?
      Уинн заморгала, не понимая, чего он хочет добиться, делая такое неслыханное предложение.
      – Остаться в Англии? Мне? – Она насупилась. – Ты настоящий болван, англичанин. Не отведал ли ты, случайно, черной плесени? А то у тебя возникают дикие фантазии. Остаться в Англии! Как же! Да я скорее предпочту остаться в аду.
      Клив переступил через брошенное седло.
      – Между Англией и Уэльсом не так много различий, но ты и сама в этом скоро убедишься.
      Она прищурилась, услышав странную насмешку в его тоне.
      – Я не останусь. Не задержусь ни на одну лишнюю минуту. Как только будет покончено с этим делом, мы тут же отправимся в обратный путь, даже если у нас над головой разверзнутся небеса и ветер захочет сдуть нас с дороги. Ничто меня здесь не задержит.
      Уинн с вызовом посмотрела на Клива. В наступившей короткой паузе она вдруг неприятно осознала его близость и, тяжело сглотнув, хотела, было отступить, но он поймал ее за Руку.
      – Ты могла бы остаться с… – Он замолчал и откашлялся. – Я нашел бы для тебя жилье. Там бы ты смогла видеть сына – или сыновей – сэра Уильяма так часто, как захотела бы.
      Уинн вдруг почувствовала, как в ней заиграла кровь. То ли от его прикосновения, как уже случалось, то ли от одной мысли, что придется лишиться кого-то из детей, то ли от предложения остаться в Англии и быть рядом с Кливом – она не знала. Она только знала, что все его логические доводы б одно мгновение улетучились из ее головы.
      Скорее из чувства самосохранения, чем от злости, она вырвала руку и отступила на безопасное расстояние. Хотя вряд ли его можно было считать безопасным, потому что взгляд Клива неотступно следовал за ней, и ей было не оторваться от его завораживающих глаз.
      – Подумай об этом, Уинн, – произнес он тихим и чересчур ласковым голосом. Даже соблазнительным. – Как следует, не торопясь. Завтра мы переберемся через вал Оффы и свяжемся в Англии. Тогда ты убедишься, что леса там такие же густые и зеленые, как на твоей родине. Птиц и звери – те же. Земля, правда, чуть более мягкая, и ты увидишь больше дорог и деревень. Не торопись…
      – Нет! – Она упрямо покачала головой. – И ста лет не хватит, чтобы я стала думать, по-твоему.
      – Послушай меня, Уинн…
      Он сделал шаг вперед, словно намеревался обнять ее и убедить тем способом, к которому прибегал раньше. Поцелуй делал его речь более убедительной. Под его ласками она забывала все свои возражения. И зная это, Уинн, тем не менее, не смогла предотвратить ни бешеное сердцебиение, ни горячую волну запретного чувства, поднявшуюся из самой ее глубины. Но Клив замер, так и не дотронувшись до нее, и хотя внезапное появление Артура объяснило его замешательство, Уинн охватило острое чувство разочарования.
      – Клив! Где ты пропадал весь день? – спросил ребенок.
      Он улыбался мужчине, ясно показывая силу своей любви, а Уинн тут же отругала себя, что отклонилась от первоначальной цели. Она послала Кливу говорящий взгляд, внушая ему немного осадить Артура. Мягко, конечно. Но в то же время достаточно твердо, чтобы Артур больше не тратил понапрасну своего душевного тепла.
      Но Клив не обратил на нее внимания. Он прекрасно понял, чего она от него ждет, но решительно отверг ее идею. Под взглядом Уинн он присел на корточки рядом с Артуром и взглянул ребенку в лицо.
      – Привет, мой мальчик. Как тебе понравилось целый день ехать в седле? Все еще хочешь стать рыцарем и провести всю жизнь верхом на лошади?
      – Я совсем не устал, – похвастался Артур. – И попка совсем не болит.
      Клив усмехнулся, посмотрев на Уинн.
      – Подожди до завтра. Тогда увидим, какую ты песню запоешь. – Помолчав, он снова обратился к мальчику: – Расскажи мне, ты заметил каких-нибудь новых птиц?
      Уинн захотелось тут же уйти – спрятать свою боль от пытливых глаз Клива. Как он мог быть так жесток к Артуру на понимала что, возможно, он хочет наказать ее, но не Артура. Так почему же он так ласков с ребенком? Ведь это сделает их расставание еще более тяжелым.
      Но тут она вспомнила странное предложение Клива остаться в Англии. И хотя она отвергла эту идею, она была очень близка к тому, чтобы уступить его чувственному призыву. Тут до нее дошло, как же она все-таки глупа. Он хотел оставить ее в Англии, исходя из собственных соображений. По своим глубоко личным причинам. Вот и весь сказ. Он намерен сделать расставание неимоверно тяжелым и для нее и для этого не чуждался даже того, чтобы прибегнуть к помощи детей.
      Поняв это, она раскрыла рот от изумления, но тут же закрыла, осознав, как легко, как охотно стала игрушкой в его руках. Какая же она круглая дура! Совершеннейшая гусыня.
      А ведь в прошлом к ней не раз подступали вполне благородные мужчины. За ней бегали два или три красавца из деревни. Но тогда она была умна и повелевала собственным сердцем. Так куда же подевался весь ее ум теперь, когда рядом с ней этот человек?
      – …но если через вал Оффы так легко переправляться, тогда я ничего не понимаю. Как он удерживает англичан на своей стороне, а валлийцев на своей? – спрашивал Артур, когда Уинн опять включилась в их разговор.
      – Пересечь его нескольким всадникам несложно. А вот армии придется труднее. Повозки, телеги с продовольствием, орудия осады не просто протащить по крутым склонам рва.
      – Вот как. – Артур на секунду задумался. – Тогда нужно построить мост.
      – Правильно. Или срыть вал и заполнить ров его землей.
      – Тогда обе армии смогут ездить туда и обратно.
      – Смышленый мальчик. – Клив улыбнулся Артуру, а потом и Уинн. – В нем чувствуется истинный воин, Уинн. Такой сначала подумает головой, прежде чем ударить мечом.
      Уинн от этих слов только больше нахмурилась. Если Клив намерен бесконечно ее злить, то это ему хорошо удается, потому что Артур сиял от такого внимания и похвалы со стороны своего кумира.
      Но внутри у нее клокотал не только гнев. Она вес больше и больше понимала, что попала в ловушку. Ее перехитрили. Она терпела поражение от этого дерзкого англичанина с красивым лицом, соблазнительными речами и жгучими поцелуями. Ее оборона ослабевала, а собственные планы одержать победу оказывались несбыточными. У нее оставалась единственная надежда – не дать ему возможности доказать, что кто-то из ее мальчиков приходится сыном этому его английскому лорду.
      Впрочем, нет, не единственная. Она должна также надеяться и молиться – и бороться с любым соблазном, – что сможет продолжать сопротивляться его заигрыванию, которое с каждым разом становилось все более дерзким.
      Он не собирался идти ей навстречу в том, что касалось Артура. Наоборот, он ясно дал понять, что хочет использовать мальчика в борьбе с нею. Что ж, пусть так и будет, вздохнула она. Ей удастся справиться с любыми напастями, пока у нее остается надежда.
      – Возможно, в Артуре действительно есть задатки будущего воина, – сказала она, надменно кивнув Кливу. – Но пока что ему больше пристало позаботиться о воде. Собери остальных детей, Артур. У меня для каждого найдется дело.
      Клив взъерошил каштановые волосы мальчика и выпрямился в полный рост.
      – Да, парнишка. Делай, что велит Уинн. Я, например, так голоден, что готов съесть медведя. Мы все должны помочь ей приготовить ужин.
      Уинн подождала, пока Артур не умчался вприпрыжку, и только потом пригвоздила Клива холодным оценивающим взглядом.
      – Итак, вы ждете, что я приготовлю вам ужин. Я восхищена вашей храбростью, сэр Клив. Или вы намереваетесь дать попробовать еду Артуру перед тем, как самому отведать ее?
      В его темных глазах запылал дьявольский огонь.
      – Твой трюк не удастся теперь, колдунья! Слишком много глаз будет следить за тобой.
      – Сколько самомнения! – рассмеялась она. – Мне ведь нужна самая малость колдовского зелья, чтобы свалить всех вас с ног. Ровно столько, сколько я легко смогу спрятать под ногтем большого пальца. Ты все еще уверен, что хочешь попробовать?
      Она с удовольствием отметила, что его улыбка чуть дрогнула, а в глазах промелькнула тень сомнения.
      – Ты больше говоришь, чем делаешь, женщина. Все мы будем, есть из одного котла. Здесь тебе не замок Раднор, и старый фокус не пройдет.
      С таким же успехом он мог бы швырнуть к ее ногам свою кожаную перчатку, столь явным был его вызов. Ее глаза сощурились и засветились яростным синеватым пламенем.
      – Когда я с тобой разделаюсь, то буду так радоваться, как не радовалась за все годы, что зовусь вещуньей.
      Он ухмыльнулся, словно ее угроза ничуть его не обеспокоила.
      – Так ты хочешь свалить меня с ног? Ничего лучшего я бы не пожелал, моя прелестная валлийская колдунья. Как насчет сегодняшней ночи? – закончил он с надеждой в голосе и ярким блеском в глазах.
      Уинн, однако, было не до смеха. Не обращая внимания на тепло, разлившееся по телу, она злобно взглянула на Клива.
      – Можете злорадствовать, сэр Глупец. Но мы еще посмотрим, кто кого.
      – Да, – ответил он ей вслед. – Мы еще посмотрим.

      Во второй вечер они разбили лагерь сразу за валом Оффы, на английской территории. В ту ночь Клив и его воины вздохнули спокойно и на радостях разожгли огромный костер, чтобы отметить возвращение домой, хотя до замка Керкстон оставалось еще три дня пути. Даже Дрюс и Баррис присоединились к общему шумному веселью, а дети никак не могли заснуть в своих постелях под разухабистые песни и громкий смех, доносившиеся от костра.
      – Англия очень веселая страна, – заметил Артур из своего угла палатки.
      – Да, все очень счастливы, – согласилась Изольда. Уинн сидела на коврике у самого выхода из палатки, обхватив руками колени, и смотрела на темные силуэты вокруг танцующего пламени.
      – Я думаю, каждому человеку – даже англичанину – лучше всего на своей родной земле. Хотя проживи они какое-то время в Уэльсе, они быстро изменили бы свое мнение, – добавила она.
      – Так значит, мы должны грустить, раз уехали из Уэльса? – спросила Бронуин.
      Уинн печально улыбнулась, протянула руку в темноту, где лежала маленькая девочка, и погладила ее по коленке.
      – Нет, не стоит грустить, моя милая. Мы просто поскучаем о доме и все же получим удовольствие от путешествия. Ведь это настоящее приключение, и нам следует узнать как можно больше за то время, что мы проведем в Англии. Например, получше выучить язык.
      – А мы сегодня…
      – …выучили новое слово, – сказали близнецы.
      – Я слышала, как вы разговаривали с Дерриком, – сказала Уинн.
      – Нед научил меня слову «шлюха», – похвастался Мэдок.
      – Что!? Он научил вас такому слову?
      – Ну… не то чтобы научил. Он… он сказал это слово Маркусу, а я спросил, что оно значит.
      – Ну и что же он ответил? – забеспокоилась Уинн.
      – Ну… он сказал, что это женщина, которая целует много разных мужчин. Много-много.
      Уинн почувствовала некоторое облегчение, но ее злость не прошла. Грубые вояки – плохая компания для столь юных и впечатлительных существ, как ее дети. Уже не в первый раз Уинн спрашивала себя, как она могла поддаться на уговоры девочек и взять их с собой. Плохо уже одно то, что мальчики должны были поехать. А Изольду и Бронуин, конечно же, следовало оставить с Гуинет.
      Но сейчас уже поздно что-нибудь менять. Придется как-то приспособиться, а завтра она первым делом переговорит с Кливом о том, что его воины сквернословят при детях остается надеяться, что сейчас он отреагирует правильнее, чем в тот раз, когда они безуспешно побеседовали о привязанности Артура.
      От одной мысли о том разговоре – особенно о той ноте, на которой он закончился, – у нее сжималось внутри. Он был полон такой невозмутимой уверенности! Надо будет привлечь к разговору Дрюса, чтобы тот поддержал ее. В его присутствии Клив не осмелится быть слишком дерзким.
      Хотя участие Дрюса во всем этом деле вызывало определенные подозрения. Уинн вспомнила, что говорил Клив в ту ночь в конюшне, когда ударила буря. Он дал обещание Дрюсу, что не воспользуется ее слабостью. Дрюсу! Как будто тот ее отец или брат. Но не покровительство Дрюса сейчас беспокоило Уинн, потому что, честно говоря, она была даже благодарна ему. Клив имел в виду что-то другое, что не давало ей покоя.
      Неужели Дрюс догадался о личном интересе, который Клив проявил к ней? И если так, то одобрил ли он это?
      Уинн выпрямилась и скосила глаза в сторону костра. Она услышала, как Мэдок прошептал что-то брату, но не получил ответа. Дети, в конце концов, задремали, но Уинн совсем не хотелось спать, и она все время прокручивала в уме эту новую абсурдную догадку.
      Одно дело, что Дрюс вел себя как брат, когда речь шла о том, чтобы защитить ее и детей. Этого требовали от него их давнишняя дружба и тот факт, что они оба валлийцы. Но то, что он, видимо, одобрил ухаживания какого-то англичанина – если дерзкое преследование Клива можно было назвать ухаживанием, – выходило за все рамки. От одной этой мысли ее кровь закипала.
      Завтра утром она первым делом поставит Дрюса на место. И после того как она задаст ему хорошую взбучку, они отправятся вместе к Кливу Фицуэрину.
      До палатки докатились раскаты смеха, и Уинн сердито посмотрела на веселящихся людей. Кто-то поднялся в полный рост, и она узнала Клива. Широкие плечи и длинные темные волосы выделяли его среди остальных. Он поднял кружку, и что-то произнес, но слов она не разобрала. Все рассмеялись и в ответ подняли свои кружки. Потом все вместе выпили.
      Негодяй, подумала она. Негодяи, все до единого. Она отвернулась и опустила полог палатки, чтобы не видеть их. Но, лежа на тюфяке, набитом мхом, натянув на себя плащ, она могла слышать каждый звук, который доносился от костра. Каждое неясно произнесенное слово, каждый тост или раскат смеха только еще больше очерняли мужчин в ее глазах. Если бы не было необходимо воспроизводить человеческий род, решила она, мир был бы гораздо лучше без всяких мужчин. Не было бы никаких войн. Не нужны были бы доспехи, оружие и даже боевые лошади. Никаких замков, рвов или насыпей. Мир превратился бы в тихую пастораль, где не было бы места ни сжатым кулакам, ни гневным голосам.
      Но, даже перечисляя грехи, приписываемые мужскому роду – всем его представителям, включая баранов, жеребцов и быков, – она не могла сбросить со счетов один непреложный факт: без них жизнь была бы, безусловно, скучна.
      – Уинн… Уинн. – Нетерпеливый голос Дрюса пробудил ее от сна, в котором она видела высокие стены замка, увитые лозой дикой белой омелы. Только на этой омеле то и дело расцветали розы, и росла она так быстро, что Уинн запуталась в ее ветвях и оказалась пригвожденной к темным стенам массивного замка. Когда к ней пробился голос Дрюса, она ухватилась за него как за соломинку.
      – Что… что такое, Дрюс? – пробормотала она, садясь и отводя с глаз волосы. Затем, почувствовав в его голосе тревогу, она стряхнула остатки сна. – С тобой что-то произошло?
      – Не со мной. Нет. Но один англичанин заболел, а двое других…
      Уинн выглянула из палатки.
      – Заболел? А что с ним?
      Дрюс пожал плечами:
      – Его всю ночь выворачивает наизнанку. И у тех двоих, похоже, начинается то же самое.
      – Да они, скорее всего слишком много выпили. – Она еще раз откинула со лба темную непокорную прядь. – Так им и надо. Я слышала, как вы куролесили, когда все разумные люди давным-давно уже отправились на покой.
      Но Дрюс только покачал головой:
      – Нет, это не похоже на похмелье. У меня у самого голова гудит от вчерашней попойки. Но у Маркуса лихорадка, а теперь у Ричарда и Генри – тоже. Он болен, Уинн. Все трое больны. Ты можешь им помочь?
      Уинн посмотрела мимо него на тела, съежившиеся вокруг потухшего костра. В предрассветной бледной серой дымке люди выглядели как привидения. У самой земли клубился туман, поэтому человек, свернувшийся калачиком на грубой подстилке, был едва различим. Откуда-то издали донеслось эхо тревожного крика иволги, заверещала белка и метнулась вверх по стволу высокой березы, царапая коготками по коре.
      Наступило утро, но дети еще спали. Однако утро обещает быть интересным, усмехнулась про себя Уинн. До сих пор ей не представлялось случая испробовать на врагах свои снадобья, и вот теперь, в двух шагах от валлийской границы, их свалила болезнь. Уинн чуть не рассмеялась. Как хорошо все складывается.
      Она выбралась из палатки и, окончательно проснувшись, выпрямилась во весь рост. Земля была холодной и влажной, но девушка не обратила на это внимания.
      – Итак, троих из них свалила болезнь. Хотя чего другого можно ожидать, раз они затеяли отнять у валлийского ребенка его родной дом?
      Дрюс с подозрением уставился на нее.
      – Уинн, это ты наслала на них болезнь?
      – Конечно, нет, – ответила она, не удержавшись от самодовольной улыбки. Пусть себе гадает. Пусть все гадают.
      – Проклятие, Уинн! Это самая большая твоя глупость.
      – Говорю тебе, я здесь ни при чем. Разве я трогала их кружки или хлеб? А то, что я приготовила, было в общем, котле. Все ели одно и то же. Может, мне и хотелось навредить им, но разве я стала бы рисковать тобой, Баррисом или детьми? – Она замолчала и посмотрела на него с презрением.
      Тяжело вздохнув, Дрюс провел рукой по спутанным волосам.
      – Не шути этим. Англичане и так сердиты. Они и вправду подозревают тебя, – добавил он шепотом.
      Уинн вскинула голову и устремила взгляд на английский лагерь. В ее глазах сверкало неприкрытое злорадство.
      – А мне все равно, что они подозревают. Я ничего не сделала, чтобы вызвать у них болезнь, от которой они теперь маются. Разве что только хотела. Интересно, – добавила она, задумчиво постукивая пальцем по подбородку, – а вдруг мои чары становятся сильнее. Возможно, теперь мне стоит только пожелать болезнь своему врагу, как она тотчас сразят его.
      Дрюс отступил на шаг, и Уинн заметила, что ее слова произвели на него должное впечатление.
      – При них не смей говорить такое, – прошипел он. – Не забывай, что мы сейчас в Англии. Здесь живо расправляются с теми, кого подозревают в колдовстве. – Он бросил взгляд через плечо и с трудом проглотил слюну, когда заметил, что высокий человек поднялся и пристально посмотрел на них. – Особенно помалкивай при Кливе. Это он послал меня за тобой. Лучше пойти к ним.
      Уинн улыбнулась.
      – Да, нам лучше пойти. Мы ведь не хотим рассердить их, не так ли?
      Но, подвязывая волосы первой попавшейся лентой и надевая грязные башмаки, Уинн думала о том, что рассердить Клива отвечало ее желанию. Она взяла кисет, наполненный травами, и накинула короткую пелерину поверх незашнурованного платья. Потом повернулась к ожидавшему ее Дрюсу.
      – А теперь о другом, Дрюс. Нам нужно поговорить о нашей дружбе. Твоей и моей. Надеюсь, ты не дал понять этому английскому рыцарю, что ты в ответе за меня и моих детей, хотя это совсем не так. Если все же ты это сделал, то моему гневу не будет предела.
      Дрюс переступил с ноги на ногу.
      – Гуинет особо велела мне заботиться о тебе и детях. Уинн слегка приподняла брови и смерила его ледяным взглядом.
      – О нашей безопасности, возможно. Но ты мне не брат, не отец. И детям тоже. Этот Клив Фицуэрин… в общем, подкатывает ко мне.
      – Я предупредил, чтобы он не вел себя слишком смело!
      – Но это не твое дело.
      Глаза Дрюса превратились в подозрительные щелки.
      – Почему? Или ты предпочитаешь, чтобы он бегал за тобой более ретиво?
      – Нет! – вскрикнула Уинн и стиснула зубы от возмущения. – Я предпочитаю, чтобы он пропал с лица земли, так чтобы мне его не видеть до конца жизни.
      Дрюс секунду изучал ее.
      – Тогда я еще раз предупрежу его посильнее.
      – Нет! – снова запротестовала она. – Это совершенно не твое дело – говорить с ним обо мне.
      Теперь настала очередь Дрюса разозлиться.
      – В том, что ты говоришь, нет ни капли смысла. С одной стороны, тебе не нужны его ухаживания, а с другой – я должен молчать о тебе.
      – Не твое дело, – упорно повторила Уинн, хотя даже ей стало ясно, что она противоречит самой себе.
      Она нахмурилась и прижала кисет к груди, пытаясь объяснить.
      – Когда ты с ним говоришь обо мне – когда ты ставишь ему условия относительно меня, – это означает с твоей стороны какое-то одобрение. Которое ты не вправе давать, – поспешно добавила она. – Фактически ты позволяешь ему добиваться моего расположения.
      Дрюс смущенно покачал головой:
      – Неужели ты хочешь, чтобы я покинул тебя в такой ситуации? Не вмешался, если он чересчур осмелеет?
      – Нет. То есть да. – Она с досадой вздохнула. – Дрюс, я ценю твою заботу. Ты почти снял груз с моих плеч тем, что поехал с нами. Но этот человек… этот человек не имеет никакого права преследовать меня, а потому и ты не должен указывать ему, как поступать со мной. Ты что-нибудь понял? А, кроме того, в Англии его ждет невеста. В награду за похищение моего ребенка ему обещана в жены одна из дочерей лорда Сомервилла, – едко добавила она.
      – Ладно, Уинн, не стоит еще раз спорить по этому поводу. А что касается другой девушки, так ведь они еще не женаты, не правда ли? Я уверен, ты нравишься ему больше.
      – Чертовы болваны! – выругалась она. – Воистину ты самый отвратительный из негодяев. Неужели не понятно, о чем я здесь тебе толкую? Я не желаю ему нравиться!
      К Дрюсу вернулась былая самонадеянность.
      – Да ладно, Уинн. Мне-то не ври. Я ведь тебя знаю с тех пор, когда ты ходила в коротких юбчонках, помнишь? Каждой женщине нужен муж, и ты не исключение. Клив будет тебе хорошим мужем.
      Уинн открыла, было, рот, чтобы возразить на это смехотворное утверждение, но тут же закрыла. Спорить с Дрюсом было бесполезно, особенно когда у него на лице появлялось знакомое упрямое выражение. Она только потратит зря время, пытаясь вразумить пустоголового глупца, каким он оказался.
      Смерив его взглядом, полным холодного презрения, она повернулась и зашагала прочь, вне себя от гнева. Мужчины – самые несносные творения Господа. Взять хотя бы Риса и Мэдока – это сорвиголовы. Они очень напоминали ей Дрюса, когда тот был мальчишкой, и, несомненно, будут походить на него и взрослого. Даже Артура было невозможно урезонить, если в голове у него застревала какая-то идея. Например, эта его привязанность к Кливу.
      Она зло смотрела на объект своего гнева, ничуть не смущенная резким взглядом, с которым Клив к ней обернулся.
      – Итак, ты пришла позлорадствовать или помочь нам своим умением врачевать? – Он преградил ей дорогу в лагерь, слегка расставив ноги и воинственно опершись кулаками в бока.
      Уинн презрительно вскинула голову. Пусть себе изображает грозного вояку. Если он ждет, что она станет его умолять дать ей возможность помочь больным людям, то он еще больший глупец, чем она думала.
      – Какие же вы, англичане, проницательные. По правде, говоря, я действительно злорадствовала последние несколько минут. Однако если здесь требуется моя помощь, то я готова проявить свой талант. За определенную плату, – добавила она при этом.
      Он удивленно приподнял бровь, затем расхохотался.
      – Так, говоришь, за плату? Ты выводишь из строя моих людей своими варварскими снадобьями, а затем назначаешь цену. И я еще должен платить тебе за то, что ты сама натворила. – Прежде чем она успела ответить, Клив поймал ее запястье. Брови его в ярости сошлись на переносице. – Вылечи моих людей, колдунья, или жестоко поплатишься…
      – Поосторожнее, Клив, – вмешался Дрюс, подходя к ним. – У тебя нет причины так с ней обращаться. Она уверяет, что ничего не сделала…
      – Нечего за меня заступаться, – сказала Уинн, посылая Дрюсу злой взгляд. Затем она повернулась к Кливу, яростно сверкая глазами. – Какая бы ни была болезнь у ваших людей, я здесь ни при чем, – заявила она ледяным тоном. – В их еду не попало ни крупицы порошка, ни капли масла моего приготовления. Иначе сейчас стонали бы от боли не только эти трое, а гораздо больше.
      Он по-прежнему крепко держал ее за руку. Даже слишком крепко. Но она отвечала злостью на его злость и вскоре почувствовала, что гнев покидает его.
      – Ты уже пыталась раньше проделать это. Мне не верится, что ты не попробовала еще раз, дождавшись удобного случая.
      Она позволила себе чуть скривить губы в улыбке.
      – Тем не менее, это так. Но видимо, мой колдовской дар становится сильнее. Возможно, все дело в силе моих чувств. Я только хотела, чтобы вы, англичане, занедужили, и вот… – Она недоговорила, а просто пожала плечами и взглянула мимо него на трех несчастных.
      Он дернул ее за руку, чуть не лишив равновесия, и тут же схватил ее за плечи.
      – Хватит этой болтовни о колдовстве. Это всего лишь трюк, к которому ты прибегаешь, когда общаешься с легковерными селянами…
      – И английскими воинами, – добавила она, откровенно смеясь.
      Уинн увидела тревогу на лицах англичан. Похоже, ее заявление о новых способностях произвело впечатление даже на Барриса.
      – Не все из нас дураки, Уинн. Не обманывай себя.
      Они уставились друг на друга: темно-карие глаза против голубых. Но она отказывалась уступить, даже, несмотря на то, что от его близости ей было трудно дышать. Его руки подчинили себе ее тело, а взгляд, казалось, боролся за ее душу.
      Да, он был умен, она признавала это. Но она тоже была умна и потому не могла позволить ему не считаться с ней.
      Они вышли из тупика с помощью Дрюса.
      – Пусть она их посмотрит, Клив. Если она говорит, что сумеет вылечить их, значит, так и есть.
      – Но сумеет ли? – прорычал он, все еще не сводя с нее глаз.
      – Если тебе не нужны мои услуги, так и скажи. Не бойся, я не обижусь.
      – Нет, ты будешь их лечить, – ответил Клив, приближая к ней лицо. – Только я стану наблюдать за каждым твоим шагом.
      Но в отличие от Клива его люди не проявили такой готовности.
      – Нет, только не колдунья, – простонал Ричард, умудрившийся, несмотря на слабость, выбраться из лагеря.
      Маркус и Генри, однако, не сумели сделать даже это. Хотя было ясно, что они тоже хотят избежать ее врачевания. Особенно Генри волновался и бормотал, пока она раскладывала свой походный запас лекарств на маленьком шерстяном коврике.
      – Нет, не позволяйте ей…
      – Успокойся, парень, она только приготовит целебный настой, – процедил Клив скорее нетерпеливо, чем ободряюще.
      – Нет, нет. Это яд, – лепетал бедняга чуть не плача. Даже Уинн тронул его неподдельный страх. И хотя она прибегала к своему таинственному дару вещуньи как к последнему средству защиты в борьбе с англичанами, тем не менее, ее неприятно укололо чувство вины. Ведь почти все врачевание строилось на безоговорочной вере в искусство врачевателя. Ее успехи объяснялись не только знанием трав и внутренним чутьем в таких делах, но в большой степени – верой людей в нее.
      Но сейчас больного чересчур сильно встревожило ее присутствие, чтобы он мог поддаться ее лечению, и это беспокоило Уинн. Чуть нахмурившись, она опустилась на пятки.
      – Ничего не выйдет, – пробормотала она, пристально вглядываясь в покрытое испариной лицо больного.
      – Ты, наверное, сама не хочешь этого, – возразил Клив, оказавшийся за ее спиной.
      Уинн резко повернула голову и сердито посмотрела на него.
      – Если больной мне не поможет, я не сумею ничего сделать для него.
      – Он боится, черт возьми. Ты же этого добивалась.
      – Как бы там ни было, я не могу побороть его страх.
      – Ты приготовь лекарство, а я позабочусь о том, чтобы он его принял, – сказал Клив, глядя на перепуганного Генри говорящим взглядом.
      – Этого мало, – огрызнулась Уинн. – Если он не примет его по доброй воле, если станет сопротивляться лекарству, то он не излечится.
      Клив посмотрел на нее долгим внимательным взглядом, в котором она прочитала усталость. Вчера вечером он слишком много выпил, а сегодня встал ни свет ни заря. На какую-то секунду ей захотелось стереть с его тонкого лица усталость и волнение. Она хотела видеть его улыбающимся и счастливым, а не хмурым.
      Потом она моргнула, и тревога сошла с его лица. Если он чувствовал усталость или беспокойство, то это его личное дело. Он заслужил все это, и даже больше. Она отвела взгляд от его волнующих глаз и сосредоточилась на своих крошечных запасах снадобий.
      – Возможно, есть выход, – пробормотала она, осененная дьявольской мыслью. При этом она подняла голову и послала Кливу насмешливую улыбку. – Если ты отведаешь моего лекарства – если твои люди увидят, что ты охотно доверяешь моим способностям, – тогда они не будут такими трусами. Если, конечно, ты сам не боишься. – Она громко расхохоталась, увидев, как он потупился. – Да, такова будет моя цена за лечение – ты должен первым отведать лекарства. Ну что, хватит смелости?
      Тишина, последовавшая за ее вызовом, казалось, повисла повсюду. Даже иволга замолчала в ожидании, что ответит Клив на это немыслимое предложение. Уинн не спускала с него глаз. Она не знала, как он отреагирует, и сама не понимала, откуда у нее взялась эта странная идея. Хотя, вероятно, все получится. На самом деле не забота о благополучии Генри и его больных друзьях подсказала ей прибегнуть к такой мере. Она сразу определила, что они заразились той самой болезнью, что свалила добрую половину жителей в нескольких деревнях Раднорского леса. Она всех их пользовала чаем из черной лилии от тошноты, а желтой горечавкой и корой козьей ивы от лихорадки. Через два дня все выздоравливали. Несомненно, они поправились бы и без ее помощи. Правда, не так быстро.
      Но Клив этого не знал, и, ожидая его ответа, она молилась, чтобы он принял ее вызов.
      – Ну и какое же снадобье ты предлагаешь? – поинтересовался он слегка настороженно.
      – Черную лилию. И смесь двух очень действенных трав, которую я случайно захватила с собой. Здоровому человеку они пойдут только на пользу, потому что успокоят живот и сделают ясной голову. А больной сразу почувствует облегчение.
      Они встретились взглядами да так и замерли, причем надолго, так что Уинн даже покрылась испариной от напряжения. Но первой отводить взгляд она не хотела.
      Тут он улыбнулся, и у нее отлегло от сердца. Уинн не могла не улыбнуться в ответ.
      – Постарайтесь, мадам. Но я обещаю тебе, Уинн, – последние слова он прошептал ей на ухо, – что потребую такого же доверия к себе. Наступит миг, когда тебе придется полностью довериться мне. – Он легко дотронулся до ее щеки. – Придет время, оно не за горами. Помни тогда, что сегодня я доверился тебе.
      Когда он, наконец, освободил ее от своего пристального взгляда, она сразу занялась делом, ей стало намного легче оттого, что теперь можно было сосредоточиться на приготовлении лекарства для больных. Уинн была готова заняться чем угодно, лишь бы избежать ощущения, что она теряет волю рядом с этим человеком.
      Он ее враг, напомнила она себе. Человек, состоящий на службе у какого-то английского лорда– мародера и получивший приказ украсть у нее ребенка. Между ними никогда не может быть ничего похожего на доверие.
      Тем не менее, Уинн понимала, что между ними зарождается какое-то чувство. Все началось с физического влечения, которое теперь обретало духовность. Иначе, почему у нее так дрожат руки?
      Она бросила взгляд на Дрюса. Где он пропадал, когда она нуждалась в нем? Почему он не был рядом и не запретил Кливу Фицуэрину выбить ее из колеи?
      Но Дрюс лечился от собственных недугов коркой хлеба и куском сыра. К тому же она сама только что приказала ему не вмешиваться в их с Кливом дела. Даже обозвала при этом всех их подлецами.
      Приготовив чай и растворив два других порошка в холодной воде, Уинн наконец подняла глаза на Клива.
      – Все готово. Выпей одну четверть из каждой чашки.
      Генри подозрительно следил за Кливом, когда тот принял у нее две чашки. Ричард и Маркус тоже не сводили с него глаз, на их бледных лицах появилась надежда. Однако те, кто страдал не так сильно, наблюдали за происходящим с сомнением. Они подозрительно посматривали то на своего высокого сильного предводителя, то на маленькую таинственную валлийку. Казалось, только Дрюс и Баррис не сомневались в исходе дела.
      И Клив тоже, признала она. Он выглядел совершенно спокойным, принимая из ее рук лекарство и прикоснувшись на секунду к ее пальцам. Затем он насмешливо улыбнулся ей и сделал по глотку из каждой посудины.
      Однако, попробовав второе снадобье, он весь скривился.
      – Бог мой, женщина! Ты что, выбрала самые мерзкие из своих лекарств? По вкусу – настоящие помои!
      Клив вытер рот тыльной стороной ладони и еще раз состроил гримасу. Затем рассмеялся и передал чашки Генри.
      – Покажи свою храбрость, парень. Не дрожи перед этой девчонкой. От нее больше шума, чем вреда. Пей смелее, – велел он, улыбаясь Уинн.
      Хотя Клив по-мужски отнесся к ее вызову, Уинн все же нахмурилась от такого легкомыслия. Пока Генри осторожно прихлебывал лекарство, она занялась своими травами, заворачивая их и укладывая обратно в кисет. Казалось, Клив победил ее одним махом. То, что началось как злой розыгрыш – редкая возможность обставить его, – каким-то непонятным образом обернулось против нее. Она имела глупость бросить ему вызов, а он на него ответил.
      «А что, собственно, я рассчитывала выиграть?» – спросила Уинн себя, пока Маркус и Ричард придвинулись поближе, чтобы попробовать ее лекарства.
      Но еще более важным ей представлялся другой вопрос: а что она потеряла?

      Весь день они оставались в лагере. Уинн четыре раза поила Ричарда, Генри и Маркуса своими омерзительными снадобьями, к огромному их неудовольствию. Но тот факт, что с каждым разом они все более громогласно выражали свое недовольство, только доказывал ей, что им становится лучше.
      Дети вовсю веселились – бегали, разведывали места, стреляли излука, взбирались на деревья. Такой паузе в путешествии особенно радовался Артур, потому что Клив посвятил ребенку несколько часов своего времени. Они изучали различные формы камней, и скоро коллекция Артура уже не умещалась в мешочке для провизии, который был у него с собой. Они нашли пять различных типов птичьих гнезд, три из которых были пусты, а в остальных двух сидели голодные птенцы.
      Воины, как англичане, так и валлийцы, заразились приподнятым настроением детей. Только Уинн держалась несколько в стороне, что было, однако, не так уж легко. Ведь ей приходилось заправлять постели в палатке, готовить еду, отмерять и смешивать лекарства. В перерывах она сидела на краю вала перед узким рвом и не мигая, смотрела в сторону своей родины. Она намеренно избегала Клива Фицуэрина, а он, к ее смущению и даже досаде, избегал ее. Что ж, это к лучшему, ворчала она, подперев голову руками и прищуриваясь, чтобы разглядеть на горизонте хоть какой-то признак Черной горы. Уж с кем, с кем, а с Кливом она не хотела разговаривать.
      Однако по мере того как шло время и солнце все жарче припекало, Уинн поняла, что кривит душой. Она слегка наклонила голову так, чтобы можно было следить за ним, не выдавая себя. Клив и Дрюс вернулись с недолгой охоты и принесли трех кроликов и четырех белок. У них было хорошее настроение, когда они швырнули добычу воинам, чтобы те занялись ею. Особенно веселым выглядел Клив, он загорел дочерна, а его темные волосы растрепал ветер. Высокий и стройный, сильный и жизнерадостный, он был без накидки, и его тонкая рубаха облепила влажное тело. Повезло той девушке, что ждет его в замке Керкстон, грустно подумала Уинн.
      Когда Клив посмотрел ей прямо в глаза, она даже не попыталась отвести взгляд. Только когда он сказал что-то своим воинам, а потом направился к ней, она отвернулась и вновь устремила взгляд на Уэльс.
      Она услышала его шаги, и ей почудилось, будто земля задрожала, когда он опустился на траву рядом с ней. Но она упрямо продолжала смотреть на западный горизонт и облака, на время закрывшие низкое солнце.
      – Ох, – шумно вздохнул он с удовлетворением. – Денек сегодня выдался нелегкий, Уинн. – Он подождал ее ответа.
      – Вот как? – Она даже не взглянула в его сторону.
      Последовала еще одна короткая пауза, и он снова заговорил, ничуть не смутившись от ее явного нежелания проявить какую-либо заинтересованность:
      – Я никак не мог решить, почему у меня сегодня такое хорошее настроение. Сначала думал, что причиной тому возвращение домой. Но когда я охотился, то оказалось, что глаз у меня стал острее, а рука тверже. Тогда я понял, что это твоих рук дело.
      – Я-то тут при чем?
      Она осмелилась бросить в его сторону короткий взгляд, о чем тут же пожалела. Зачем ему мучить ее своей веселой улыбкой и раскованностью? Почему он просто не оставит ее в покое? Она нахмурилась, глядя на причудливое облако, похожее на женщину, оседлавшую хвост дракона.
      – Именно ты. Это горькое пойло, приготовленное тобой, оказалось даже лучше, чем ты предсказывала. Я весь день чувствую прилив сил, а больные поправляются прямо на глазах. Да, это твоих рук дело. Ты действительно не зря хвасталась, что хорошо лечишь, – закончил он с таким восхищением, что можно было усомниться в его искренности.
      Уинн с подозрением посмотрела на него.
      – От тебя больше хлопот, чем от самого трудного ребенка. Он громко расхохотался, и она еще сильнее нахмурилась.
      – Оставь меня в покое, Клив Фицуэрин. Мне не нужна твоя компания.
      Он с трудом подавил смех.
      – Ах, Уинн, не знаю, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы заставить тебя улыбнуться?
      – Я уже тебе сказала. Оставь меня в покое.
      – Не думаю, что от этого ты улыбнешься, – ответил он. Затем, прежде чем она разгадала его намерение, он взял ее за руку. – Наверняка есть что-то другое.
      – Нет ничего другого, – заверила Уинн, как только к ней вернулось самообладание. – Отпусти меня, – добавила она, пытаясь вырвать руку из его теплых и сильных пальцев.
      – Быть может, тебе понравится прогулка вдоль вала. Мы могли бы полюбоваться закатом, – продолжил он, словно ничего не слышал. – Или прокатиться верхом. Здесь недалеко есть луг, куда в сумерках приходят олени, чтобы пощипать травку.
      – Нет, я… я с тобой никуда не пойду, – запинаясь, проговорила Уинн, чувствуя, как сильно стучит сердце и по всему телу разливается тепло.
      Клив наклонился совсем близко.
      – Улыбнись мне, красавица Уинн. Подари свою улыбку. Ты так редко это делаешь, а ведь улыбка придает твоему лицу чудесное сияние.
      Он произносил эти слова, как слова любви, – мягко и соблазнительно, игриво и обманчиво. И зачем он это говорил ей?
      – Я не могу… не могу улыбнуться тебе, – выдавила Уинн.
      – Ты, наверное, просто не хочешь. – Он сделал ударение на последнем слове. – Таких упрямых девчонок я еще не встречал. – Он замолчал и впился в нее темными глазами, в которых зажглись золотистые искорки. – А что, если мне еще раз тебя поцеловать, чтобы вызвать улыбку на твоих губах?
      – Нет! – выдохнула она, как будто все чувства, которые она старалась не допустить в свое сердце, нахлынули разом, сломав хрупкие барьеры.
      Волны томительного желания пробежали по телу, и это было похоже на сильный озноб, только вызванный жаром, а не холодом. Он поднял ее руку и прижал к своей груди, от чего она почти совсем потеряла голову, потому что сильное биение его сердца, казалось, дошло через кончики ее пальцев вверх по руке до самого сердца.
      А он как будто сознавал, что подавляет ее волю, как будто видел, что она оттаивает изнутри под его намеренно чувственным натиском, потому что не сводил с ее темных блестящих глаз.
      – Почему нет? – прошептал он, задерживая взгляд на ее губах. – Почему ты не хочешь еще раз поцеловать меня? Я ничуть не сомневаюсь, что тебе понравилось в прошлый раз.
      Уинн увидела, как его губы тронула соблазнительная улыбка. Да, он прав, ей нравились его поцелуи. Даже очень. И он знал это только один взгляд на его чарующую улыбку вернул ей прошлые ощущения, которые стали сильнее, чем прежде.
      Застонав, она закрыла глаза. Она просто не могла быть сильной, когда он оказывался так близко и смотрел так смело. Ее опущенные веки словно послужили разрешением, которого он ждал, знаком капитуляции. Клив притянул ее к себе, и их лица оказались на расстоянии нескольких дюймов друг от друга, так что Уинн ощутила тепло его дыхания.
      – Открой глаза, моя Уинн. Посмотри на того, кто готов доставить тебе любое удовольствие, если ты только согласишься. – Он слегка дотронулся до ее губ, и она тут же открыла глаза.
      – Вот видишь? – пробормотал он, обволакивая ее волшебными словами. – Между нами что-то существует, какой-то огонь, и этого не изменить, как бы мы ни старались. Откройся же мне.
      Словно зачарованная, она подчинилась, приоткрыв губы, как он велел, и, приняв его обжигающий язык. Он проскользнул меж ее чувствительных губ, как мягчайший бархат. И воспламенил в ней самые темные и глубоко запрятанные чувства. С безошибочным умением Клив ласкал и разжигал ее, пока она не потянулась ему навстречу, полностью принимая его ласки и требуя еще.
      Через секунду она уже лежала у него на коленях. Одной рукой он обвил ее стан, а другой слегка запрокинул ей лицо, продолжая трепетно ласкать ее. Она обхватила Клива руками, почувствовав сквозь рубашку влажность его кожи. И теплоту. В эту секунду она бы с радостью забралась под тонкую ткань. Все что угодно, лишь бы быть еще ближе к нему, лишь бы соприкасаться с ним плоть к плоти.
      – Сегодня ночью, моя прекрасная, моя возлюбленная. Сегодня ночью, как только лагерь уснет, я буду тебя ждать, – пробормотал он совсем рядом с ее зовущими губами.
      Ее ответом послужил долгий, жадный поцелуй. Слова ей больше были не нужны, на словах у нее с Кливом не было ничего общего. Слова их разделяли, как океан. Тем не менее, стоило им встретиться, как теперь… и ей начинало казаться, что она наконец-то обрела цельность. От одной его близости все ее чувства поднимались на новые высоты. Она оживала от одного его прикосновения, от одного неповторимого аромата. Если бы только можно было каждый день слышать его голос и видеть это улыбающееся лицо…
      Но она мечтала о большем. О гораздо большем. Перед ней возникало одно из самых ярких ее видений, когда она чувствовала его рядом. Он и она, слившиеся вместе древним как мир образом. Как соединяются мужчина и женщина на протяжении всех веков. Но только лучше и сильнее, чем можно себе представить.
      – Сегодня ночью, – сказал он, обжигая поцелуем нежную кожу ее шеи.
      – Сегодня ночью, – с трудом промолвила она, хотя уже не могла дышать.
      Но, произнося это, она понимала, что исполнить обещание будет непросто.
      Его рука скользнула по ее телу – сначала задержалась немного на груди, затем опустилась на талию и замерла, наконец, на изгибе бедра. Клив крепче прижался к ней, так что она почувствовала, как он возбужден. Для нее это было и чудом, и страхом одновременно. Уинн жаждала и боялась уступить его, желанию. И почему только ее раздирали такие противоречия? Но она ведь не стала бы отрицать, что ее груди налились, и заныло внизу живота. Ей казалось, что все ее нутро жаждет его прикосновения. Только теперь она поняла, почему женщины иногда изнывают в ожидании того, что при других обстоятельствах бывает таким жестоким и позорным.
      Она со стоном нашла губы Клива и удерживала его голову, пока длился поцелуй. Он принял ее язык, но прежде чем она успела что-нибудь почувствовать, он вытеснил его и с пугающей решительностью завладел ее ртом. Они соскользнули вниз с вершины вала и перекатились на траву, к которой он пригвоздил ее своим торсом. Потом он раздвинул ее ноги коленом, и она почувствовала, как он прижал к ее животу свою взбунтовавшуюся плоть. Язык то проникал в ее рот, то покидал его, подчиняясь особому ритму, так что вскоре ее чуть не разорвали неведомые ей ранее желания.
      – Господи, – задыхаясь проговорил он, целуя ее глаза, щеки и ухо. – Милая колдунья, я весь сгораю по тебе.
      Он чуть ли не до боли прикусил мочку ее уха и пылко поцеловал в самую середину ушной раковины, отчего она под ним начала извиваться. Стараясь высвободиться. Стараясь придвинуться поближе.
      Не сознавая, что делает, она прижалась к нему, переполняемая желанием, которое он в ней разжег.
      – Не делай этого, – простонал он ей в ухо, – иначе я больше за себя не отвечаю.
      Она слегка повернула голову, оборвав его слова долгим поцелуем, в который вылились все ее желания. Она хотела поглотить его. Она хотела, чтобы он поглотил ее.
      Издалека послышался кашель, но Уинн лишь смутно это осознала. Однако спустя минуту, до ее сознания дошли высокие ноты знакомой валлийской мелодии, которую кто-то насвистывал, и Уинн окаменела от страха. Дрюс!
      Клива, похоже, это совсем не взволновало, в отличие от нее. Он только лишь приподнял голову и бросил взгляд через плечо вверх, на вал, где ясно вырисовывалась темная голова Дрюса.
      – Исчезни отсюда, парень. Свист прекратился.
      – Мне нужно поговорить с Уинн.
      Клив строгим взглядом остановил панические попытки Уинн подняться на ноги.
      – Мне тоже нужно с ней поговорить. А ей нужно поговорить со мной, – добавил он, игриво подмигивая.
      Дрюс еще раз кашлянул.
      – В этом я как раз не сомневаюсь. Но я должен действовать в ее интересах, а в данную минуту, боюсь, этот… э-э… разговор далеко не отвечает ее интересам.
      Уинн почувствовала, как лицо ее запылало от стыда. Дрюс сразу понял, в какую пропасть она катится. Хоть она и велела ему не вмешиваться в ее дела, в эту секунду она чуть не расплакалась от радости, что он не послушал ее. Еще один или два поцелуя, еще одна ласка Клива, и она позабыла бы обо всякой осторожности.
      Она не смела, поднять глаз на Клива, но чувствовала на себе его испытующий взгляд.
      – Уинн, – позвал он, но, не получив ответа, приблизил губы к ее уху. – Увидимся позже, – прошептал он пылко, с чувственной сладкой угрозой. Затем он еще раз поцеловал ее в ухо, так что она выгнулась дугой в молчаливой мольбе.
      – Не осложняй дела, пока не поздно, – нетерпеливо позвал Дрюс.
      Клив хмыкнул, прежде чем оторваться от Уинн.
      – Думаю, уже поздно, – прошептал он.
      Но Уинн слишком замучили противоречивые чувства, чтобы она смогла ответить. Она была вялой, как сорванный лист. Сожжена почти дотла огнем, который он в ней разжег и который до сих пор не погас, не в состоянии справиться с новыми, бурными чувствами, которые он пробудил. Она уставилась на него в беспомощной мольбе, чуть не плача и в то же время невольно дрожа от желания.
      Она увидела, как мрачная насмешка улетучилась с его лица и вместо нее появилось выражение, близкое к боли.
      – Проклятие, женщина! Не надо… – Он замолк на полуслове, неловко поднимаясь на ноги.
      С тихим, но грозным ругательством он повернулся к Дрюсу. На секунду Уинн показалось, что он намеревается напасть на юношу, который был младше его, и, сделав над собой невероятное усилие, она тоже сумела подняться с земли.
      – Нет, Клив, не смей. – Она встала между двумя воинами и положила ладонь Кливу на грудь. – Оставь его. Просто… просто уходи, – попросила она, пока он переводил взгляд с нее на Дрюса.
      Уинн сразу отдернула ладонь. Прикасаться к нему было слишком опасно. От этого она становилась очень слабой, ей хотелось подойти к нему еще ближе. Она покачала головой.
      – Просто уходи, – запинаясь, прошептала она.
      Клив вздохнул, медленно и глубоко. Потом еще раз. Наконец он кивнул и отступил. Его взгляд метнулся на Дрюса, который подошел ближе, и Уинн поняла, что вспыхнувшая между ними враждебность стала медленно угасать.
      – Ты говорил мне, Дрюс, что незамужняя валлийская девушка свободна в своем выборе.
      Дрюс кивнул:
      – Так оно и есть. Но я не говорил, что она не должна слушать советов тех, кто заботился о ней всю жизнь.
      Клив задумался, а затем непринужденно улыбнулся и вновь обратил на Уинн свой томный взгляд.
      – Твой давнишний друг действительно хочет поговорить с тобой. – Он отвесил короткий поклон. – До встречи, – добавил Клив так, чтобы слышала только она, и пошел прочь.
      Уинн смотрела ему вслед. Он шагал по валу, затем спустился вниз и оказался на валлийской территории. Этот выбор тропинки послужил ей ясным знаком, и Уинн затрепетала от предвкушения. Но Дрюс стоял по-прежнему рядом, и она больше не могла не обращать на него внимания. Она повернулась к нему, стараясь усмирить громкий стук сердца и нервную дрожь. Правда, ей не удалось стереть румянец со щек.
      – У тебя в волосах травинки и сор, – сказал Дрюс, когда они оказались лицом к лицу.
      Дрожащими руками Уинн пригладила растрепанные волосы. Почему у него такое выражение лица, как будто он все знает? Неужели он хочет читать ей мораль?
      – Вот так. Сейчас лучше? – коротко спросила она. Он внимательно ее оглядел, затем усмехнулся:
      – Думаю, это зависит от того, кто на тебя смотрит. Я бы сказал, твой Клив предпочитает видеть тебя с распущенными волосами, в которых запутались травинки.
      – Негодяй! – выругалась она. – Чего ты от меня хочешь? Сначала швыряешь меня к нему, а теперь вырываешь обратно. Я отказываюсь тебя понимать.
      К ее глубокому раздражению, он только ухмыльнулся и опустился на траву.
      – Не срывай свою досаду на мне, Уинн, потому что я тут не виноват. В этом деле я выступаю только как твой друг. – Он посмотрел на нее снизу вверх и отвел со лба прядь волос. – Мне ясно, что он тебе нужен. И ты ему крайне нужна. Я только хочу убедиться, что эта его потребность в тебе изменит любые планы, какие у него были относительно дочки лорда Сомервилла.
      Уинн в ужасе на него уставилась. Как он мог так спокойно рассуждать о таких невероятных вещах!
      – Ты не сможешь… Разумеется, ты не посмеешь. – Она замолчала под его насмешливым взглядом. – Дрюс, послушай меня. Я не желаю ни при каких обстоятельствах занять место этой бедной девушки. Он честно женится на ней, хотя это маловероятно. Ведь она предназначена ему в награду за успех в его поисках, которого ему не видать, об этом уж я позабочусь, Дрюс негодующе фыркнул.
      – Что же ты сделаешь, Уинн? И зачем? Чтобы оставить его себе?
      – Нет! Я уже говорила тебе. Пусть он достается ей.
      – Так как же ты думаешь поступить с ним? Ведь даже дураку ясно, чем вы тут сейчас занимались. Чего я никак не могу понять, раз ты явно готова уступить его этой английской деве, так это зачем он тебе нужен.
      – Это должно быть понятно даже такому дураку, как ты, – прошипела Уинн, сжав кулаки. – Ты же заявил, что знаешь, чем мы тут занимались. А почему тебе это известно? Да потому, что ты сам этим занимался не раз и, наверное, не с одной девушкой. Но ты не женат. И даже не обручен. Так вот, я ищу не больше того, что ты уже нашел. Я давно уже не ребенок и так как замуж не собираюсь, то не вижу причин, почему бы мне не воспользоваться своей свободой. И если я выберу…
      – Так что же ты выберешь? – уточнил он.
      – В общем… сам знаешь! В любом случае это мой выбор, а не твой.
      Он смотрел на нее спокойным, испытующим взглядом, который, казалось, разрушил всю ее слабую оборону. Можно было подумать, что она несмышленая девчонка, а он мудрый, проницательный отец, – столько терпения и понимания было в его взгляде. От расстройства она резко повернулась и зашагала не в ту сторону, куда ушел Клив.
      Только дойдя до двух дубов, которые неловко раскинулись на вершине вала, Уинн остановилась. Да, это был ее выбор, как она сказала, и если она решит уступить Кливу и соединиться с ним, как соединяются мужчина и женщина, то Дрюс не сможет ничем им помешать.
      Но зачем, ради всего святого, ей делать такую глупость? Она коснулась пальцем распухших от поцелуев губ, затем с трудом проглотила слюну при воспоминании о сладкой дрожи, поднимавшейся изнутри.
      Ответ был удивительно прост. Ради этого чувства, внезапно охватившего все ее существо – тело, ум и даже сердце. Вот почему она решилась на такой опасный и пагубный шаг. Чтобы дать выход чувственности, которую он пробудил в ней. Но каковы же будут последствия?
      Она оглянулась через плечо на Дрюса, который, теперь не отрываясь, смотрел туда, где остался их дом. Дрюс, конечно, прав. Он ей друг, и, хотя они разошлись во мнениях по поводу этой затеи с лордом Сомервиллом, да и по поводу Клива Фицуэрина, Уинн знала, что Дрюс желает ей только добра.
      Хотя о каком добре сейчас может идти речь? Даже если она, в конце концов, вернется в Раднорский лес вместе со всеми детьми, прежней жизни уже не будет. Да и она сама будет другой.
      Уинн вздохнула и еще раз тронула губы. И как этому мужчине удается так на нее действовать? Как ему удается одним лишь прикосновением заставить ее тело петь, а сердце биться быстрее? Или даже одним взглядом?
      Она не надеялась найти ответы на эти вопросы. Однако чем ближе они подъезжали к замку Керкстон, тем ей казалось важнее решиться на что-нибудь. Отдаться Кливу, как того жаждало ее тело, было бы самым простым выбором, который она уже сделала. Теперь только оставалось выяснить, где и когда. Но еще нерешенным был вопрос о ее сыновьях. О наследнике сэра Уильяма.
      Уинн оглянулась на лагерь, отыскивая взглядом детей. Не увидев их сразу, она принялась беспокойно озираться. Визг и хихиканье, за которыми последовал взрыв хохота, успокоили ее взволнованное сердце. Из-за палатки, раскинутой под березовой кроной, появились Рис и Мэдок. Смеясь, толкаясь и падая, они указывали пальцами в глубину тенистой рощицы. За ними медленно шла Бронуин, она тоже оглядывалась, но с любопытством.
      Уинн направилась к детям, желая поскорее оказаться среди них и успокоиться. Пробираясь сквозь высокую густую траву, она увидела, как из-под тени берез появились Изольда и Артур. Племянница грозно хмурилась на близнецов. Артур, казалось, был погружен в задумчивость.
      – Вы оба самые глупые мальчишки на всей земле, – кричала Изольда. – Таких глупых не сыскать во всем мире! – Она повернулась к Артуру, но уже с другим выражением на лице. – Не обращай на них внимания. Они ведут себя как дети.
      Артур вытер рот тыльной стороной ладони и деловито ответил:
      – Они и есть дети.
      – Да, конечно. Значит, они ведут себя как младенцы.
      – Что тут у вас случилось? – спросила Уинн.
      Изольда удивленно повернулась к ней и сразу виновато покраснела. Бронуин тоже смутило внезапное появление Уинн.
      Но Артур только пожал плечами:
      – Мы просто хотели посмотреть, на что это похоже. Уинн вопросительно подняла брови.
      – Что именно?
      Она увидела в глазах у Бронуин тревогу, а Изольда послала Артуру предостерегающий взгляд. Но Артур, прищурившись, разглядывал орла, который высоко кружил в небе.
      – Поцелуй, – равнодушно ответил он. – Мы хотели знать, что такого важного в поцелуе.
      Этого Уинн ожидала меньше всего и от удивления раскрыла рот.
      – Вы захотели узнать о поцелуе?
      – Артур! – возмущенно выдохнула Изольда и украдкой посмотрела на тетю. – Никак не может сохранить секрет.
      – А вот и могу. – Он секунду разглядывал девочку. – Просто я не понимаю, в чем здесь секрет…
      – О каком секрете речь? – перебила Уинн. – И что именно выделали? – Не получив ответа от Изольды и Артура, Уинн повернулась к Бронуин: – Ну?
      Бронуин робко улыбнулась.
      – Они поцеловались. Артур и Изольда поцеловались. Прямо в губы.
      – Ага. – Уинн поджала губы, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться от такого невинного откровения. – Ну и что вы думаете об этом?
      Артур пожал плечами:
      – Нормально, как мне показалось.
      Изольда еще раз сердито посмотрела на него.
      – Это было очень приятно. Совсем как у взрослых.
      – Но мы не взрослые, – возразил Артур и обратился к Уинн: – В этом же нет ничего дурного, правда? Я хочу сказать, мы ведь не настоящие брат и сестра, потому что у нас разные родители.
      – Совсем как Уинн и сэр Клив, – с мечтательной улыбкой произнесла Бронуин.
      Веселье Уинн как рукой сняло. Но, прежде чем она сумела придумать подходящий ответ, Артур сосредоточенно взглянул на нее.
      – Если ты целуешь его, Уинн, значит, он тебе нравится. А если он тебе нравится, почему ты не выходишь за него замуж?
      – О… э-э… видишь ли… – Уинн осеклась. Артур смотрел так серьезно, что ей стало ясно: сейчас она очень тщательно должна подобрать слова. – Клив… действительно интересный мужчина. Сильный. Красивый. Он мне нравится, но… в общем, он англичанин, а я валлийка. Мы никогда не сможем пожениться.
      – Поэтому вы только целуетесь? – спросила Бронуин.
      – Ну почему вы не сможете пожениться? – перебил ее Артур. – Я хочу сказать, если Рису с Мэдоком или даже мне придется остаться в Англии, то, когда мы вырастем, скорее всего, женимся на англичанках, хотя мы валлийцы.
      – Это не совсем одно и то же, – начала Уинн.
      – Ты не можешь жениться на англичанке, – вставила Изольда. – Мы ведь поцеловались. Теперь ты ни на ком не можешь жениться, кроме меня.
      Уинн переводила взгляд с племянницы на Артура и обратно.
      – В Англии никто не останется, – клятвенно заверила она, хотя внутри у нее уже не было той уверенности, которую она чувствовала вначале.
      Артур покачал головой:
      – Мне кажется, ты не совсем права, Уинн. Вполне вероятно, один из нас приходится сэру Уильяму сыном. Не думаю, что тебе удастся оставить нас у себя, если это так.
      Из всех заявлений, споров и предположений, сделанных от имени лорда Сомервилла, это последнее, прозвучавшее из уст наивного и в то же время такого мудрого ребенка, выслушивать ей было тяжелее всего.
      – Я оставлю у себя всех, – возразила Уинн. – Никто из вас не принадлежит этому англичанину, что бы он там ни говорил.
      – Я не хочу, чтобы Артур жил в Англии, – расплакалась Изольда.
      – А как же Мэдок? – присоединилась к ней Бронуин. – И Рис?
      – Не плачьте, мои дорогие. Идите ко мне. – Уинн обняла плачущих девочек. – Все будет хорошо. Вот увидите.
      Крепко обнимая их, Уинн встретилась с серьезным взглядом Артура.
      – Я… я в общем-то, не хочу жить в Англии, – признался он. Уинн видела, как он с трудом сдерживается. – Но это было бы не так ужасно, если бы и ты здесь осталась.
      Уинн протянула к нему руку; и он сразу поспешил к ней. Но ей нечего было ему ответить. Она никогда не сможет остаться в этой Богом забытой стране. Никогда.
      Хотя частичка ее останется. Это ясно. Ее сердце разорвется на кусочки, если здесь будет жить кто-то из ее детей.
      Она проглотила комок в горле и крепче прижала к себе ребятишек. Вдалеке за рощицей показалась чья-то фигура. Это был Клив, Уинн сразу его узнала, человек, который взывал к каждой ее клеточке, к каждому ее чувству.
      Но только не к ее уму. Она понимала, цепляясь за остатки здравомыслия, что он ей не подходит. Каждая минута, что она провела с ним, глядя на него или даже думая о нем, была ошибкой.
      Но самое ужасное было сознавать, что, если ей действительно удастся вернуться в Уэльс со всей своей семьей, часть ее души все же останется здесь, с Кливом, хотя он не будет об этом подозревать.
      Если нет другого выхода, она не должна позволить ему узнать, как крепко он завладел ее сердцем.

      Тьма на лагерь спустилась рано. Низкие облака, казалось, давили своей тяжестью, хотя Уинн знала, что дождя не будет. Птицы неторопливо клевали корм, воздух был мягок от влажности, и в нем не чувствовалось приближения грозы. Самое худшее, чего они могли ожидать, это моросящий дождик, несущий мягкую прохладу на разгоряченную летнюю землю.
      Уинн сидела у входа в палатку, глядя в никуда и прислушиваясь к треску кузнечиков и шелесту ночного ветра в березовых ветвях.
      Все мужчины улеглись спать, и до нее не доносилось никаких голосов. По крайней мере, никто не разговаривал. Но у ее в голове – нет, скорее в сердце – раздавался зов так ясно, словно чей-то голос разрывал тишину ночи, произнося ее имя.
      Что ей было делать?
      Ее тело уже начало трепетать в ответ на этот зов. Неужели она действительно готова все потерять, сдавшись на милость победителя?
      Уинн повернула голову и ласково улыбнулась при виде ребятишек, полностью занявших палатку. Все они крепко спали, сморенные здоровой усталостью после целого дня беготни. Она пожалела, что тоже не может провалиться в забытье и обрести тем самым глубокий покой, которого ей очень не хватало.
      Стараясь не думать, куда может завести ее этот поступок, она бесшумно поднялась и вышла из палатки. Воздух стал прохладнее, легкий ветерок ласково трепал ее распущенные волосы. Она уверенно шагала, направляясь к валу и знакомому холмику, где провела большую часть дня, глядя на Уэльс.
      Клив уже ждал ее.
      Он расстелил на траве ковер и лежал на спине, закинув руки за голову. Когда она остановилась в шаге от него, он взглянул на нее снизу вверх. Было темно, луну скрывали облака, и все же она почти ясно его разглядела. Он тоже ее рассмотрел, потому что сна почувствовала на себе его взгляд, скользнувший от темноволосой головы до босых ног, на секунду задержавшийся на губах, а потом груди и животе. Затем взгляд поднялся снова вверх, лаская всю фигуру, и замер на лице.
      – Я приготовил для нас гнездышко, любовь моя. Иди ко мне. – Он сел и протянул к ней руку.
      Но Уинн не шевельнулась. Она нервно облизала губы и, только когда он опустил руку, заговорила:
      – Дело в том, что мы должны поговорить. Нам нужно понять друг друга.
      – Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь, Уинн, – ответил Клив таким низким и хриплым голосом, что у нее задрожали колени. – Ты тоже понимаешь. Иди ко мне, и вскоре ты в этом убедишься.
      Уинн покачала головой:
      – Погоди. Сначала нам нужно договориться.
      Он повернулся на бок и подпер голову рукой.
      – О чем же? Мы ведь обо всем договорились. Я здесь. Ты здесь.
      – Не все так просто.
      Он вздохнул и провел рукой по волосам.
      – Если кто все и усложняет, так это ты.
      – А ты бы предпочел думать, что это так же просто, как… как переспать с какой-нибудь… шлюхой! – Ее внезапно охватила дрожь. – Какая же я дура, что пришла сюда!
      Она повернулась, готовая убежать, умчаться и спрятать свой жгучий стыд. Зализать раны. Но Клив оказался проворнее. Не успела Уинн добраться до вершины вала, как он вскочил, поймал ее за руку и с силой остановил. Грудь ее высоко вздымалась от накативших чувств и от усилий убежать прочь, когда она стояла перед ним. И хотя он удерживал ее перед собой, безжалостно схватив за плечи, она не смотрела ему в глаза.
      – Я знаю, что это не просто, Уинн. Далеко не просто. Между нами глубокая пропасть. Но есть еще эта… эта страсть. Она появилась в тот миг, когда я впервые увидел тебя в лесу, ты тогда была похожа на какое-то дикое волшебное создание, готовое исчезнуть в мгновение ока. Как какая-то фея, плод моего воображения, существо не из этого мира.
      Она подняла на него глаза, движимая убедительной силой его слов. Неужели он возжелал ее уже тогда?
      Их взгляды встретились и обменялись тайнами в полуночной тьме.
      – Мне нельзя было… нельзя было чувствовать эту страсть к тебе, – прошептала она. – Ты мой враг.
      Он покачал головой:
      – Нет, я тебе не враг. Я никогда бы не смог быть тебе врагом, – повторил он хрипло. – Никогда. Уинн постепенно смягчалась в его руках. Когда он притянул ее к себе, она почувствовала, что буквально тает. А когда он приблизил к ней лицо, она потянулась навстречу его поцелую. Их губы слились, и она облегченно вздохнула, хотя смятение в ее душе увеличилось стократ. Но это смятение совсем не походило на прошлое – оно было требовательным, а не сомневающимся. Радостным, а не внушающим страх.
      Он приподнял и прижал ее к себе – живот к животу, грудь к груди. Как получилось, что они так идеально подошли друг другу? Он такой высокий и сильный, она такая маленькая и хрупкая. Это был не тот человек, не из той страны, и все его мысли были не те. И все же он заставлял ее тело петь, а сердце изнывать.
      Его язык требовательно прижался к ее губам, пробуя проникнуть внутрь, и Уинн моментально раскрылась. Она хотела, чтобы он пробудил ее к жизни. Прикосновения его языка, который полностью заполнил ее рот, а затем отступил, лаская ее губы, как теплый бархат, вызвали в ней самые греховные ощущения.
      Он держал ее в неистовом объятии, опустив одну руку ниже талии и крепко прижав к чреслам. Тут же их охватило пламя, и, не сознавая, что делает, Уинн положила руку на изгиб его мускулистых ягодиц. Он порывисто дернулся в ответ на эту безыскусную ласку.
      – Боже мой, как долго ты меня мучила, – прошептал он ей на ухо.
      Уинн задохнулась и выгнулась дугой от невероятного удовольствия – или, может быть, боли? Видимо, они очень похожи друг на друга. Желание, растущее в ней, готово было вырваться за пределы хрупкого тела. Уинн была уверена, что этот взрыв будет изумительным, и она жаждала его больше всего на свете.
      – А теперь ты меня мучишь, – задыхаясь, проговорила она, и ее руки скользнули вверх по его спине.
      Через мягкую ткань рубахи она чувствовала каждый его мускул, каждую выпуклость, изгиб и впадинку на его торсе. Он весь горел как в огне, который вскоре должен был поглотить их обоих, потому что она тоже почувствовала, будто ее опалило пламя.
      – Я и дальше тебя буду мучить. Всю ночь напролет, – пообещал он, сопровождая свою хриплую речь возбуждающими поцелуями. Вниз по шее, вдоль ключицы, прижимаясь к впадинке, затем еще ниже, к вырезу платья, пока наконец горячие губы не нашли выпуклость груди. Только тогда Клив замер. – Ты на самом деле колдунья, моя дикая валлийская роза. Колдунья, которая поработила меня. Вещунья, пленившая меня своими чарами.
      Внезапно Клив поднял ее на руки и быстро и уверенно понес сквозь темноту, шагая по высокой траве. Он остановился, только когда достиг ковра, который заранее приготовил.
      – Ты околдовала меня, – пробормотал он. – То ли каким-то черным зельем, то ли темным блеском своих глаз, не знаю. Но я должен владеть тобою сегодня, Уинн, ничего другого быть не может.
      Он поставил ее на ноги и вновь притянул к себе. Его руки медленно погладили ее спину, отнимая у девушки последние силы. Ее заволок туман страсти. Но прикосновение Клива, пусть и неспешное, было настойчивым.
      – Стань моей, любовь моя. Здесь и сейчас. Навсегда, – тихо и горячо прошептал он ей на ухо.
      – Навсегда? – переспросила Уинн, находя его губы, пытаясь проникнуть в его рот, чтобы так же пробудить в нем чувственность, как это всегда ему удавалось. Потом она чуть отстранилась. – Не может быть никакого навсегда, – прошептала она скорее для себя, чем для него. – Есть только сегодня. Вот и все, что для нас существует.
      Но Клив не обратил внимания на ее слова. Он как будто сражался с их общими сомнениями, когда снова нашел ее губы.
      – Это мы еще посмотрим, – пробормотал он и потянул ее на ковер, на котором они оказались рядом, стоя на коленях, лицом к лицу, соприкасаясь бедрами и прижавшись, друг к другу грудью. – Посмотрим.
      Уинн, однако, продолжала бороться с порабощающей силой его прикосновения.
      – Нет. – Она покачала головой. – Есть только сегодня. Ты должен это знать.
      Наступила пауза.
      – Не только сегодня, Уинн. Если бы ты позволила.
      Она отпрянула от этих слов, как от холодного порыва ветра.
      – Ты глупец, раз все еще так думаешь, – прошептала она, чувствуя боль в сердце оттого, что в этот сладчайший миг волшебства вторгается действительность.
      – Проклятие! – выпалил он, хотя и не выпустил ее из кольца своих рук. – Если ты веришь в это, зачем же ты тогда пришла ко мне? Если ты собираешься днем видеть во мне врага, то зачем ты приходишь ко мне ночью как к любовнику?
      Уинн не нашлась что ответить, по крайней мере, вслух. Не могла же она сказать, что он единственный мужчина в ее жизни, которого она ставит выше всех. Она бы ни за что не призналась, что ее чувства давно переросли обыкновенную страсть. Признание в любви ничего бы ей не дало, а стоило бы очень многого.
      Но ее молчание только усилило его раздражение.
      – Так зачем же ты пришла ко мне? – потребовал он ответа, встряхнув ее как следует.
      – Я хотела… я хотела дать выход этой страсти! – с досадой выкрикнула она. – Ничего больше. Ничего, – повторила она.
      – Ты ведь не тронута, не так ли?
      Уинн стиснула зубы.
      – Да, я девственна, – подтвердила она. – Но какое это имеет значение?
      – В Англии девушку вроде тебя держат подальше от мужчин. Ее чистота – это награда, которую берегут для мужа.
      – Но мы не в Англии! – закричала она, выведенная из себя бессмысленным спором.
      Он рассмеялся.
      – Нет, мы как раз в Англии, моя любовь. За валом начинается Уэльс, а там, где мы сидим, английская земля.
      Да, тут он ее перехитрил. Даже если и так, Уинн все равно не видела смысла в этом разговоре.
      – Нечего растолковывать мне, что ценится в Англии. Если бы англичане ценили невинность девушек, они бы не насиловали всех подряд. А сам-то ты? Тебе наплевать на мою невинность, иначе бы ты так рьяно не старался забрать ее!
      Он с минуту внимательно смотрел на нее в темноте.
      – А мне и стараться-то, особенно не пришлось.
      – Да ты… самый настоящий негодяй! – Уинн попыталась высвободиться из его рук, но хватка у него была немилосердная. В глубине души она знала, что он весьма близок к истине, но все же ей не хотелось принимать всю вину на себя. – Если ты считаешь, что я поступаю… так беспечно, тогда убирайся отсюда! И оставь меня в покое.
      Несколько секунд они не сводили друг с друга озлобленных взглядов. Затем он виновато хмыкнул.
      – Не могу, – признался он. – Быть может, ты соблазняешь меня, чтобы я отступил перед твоей кровожадностью, быть может, ты думаешь таким способом перетянуть меня на свою сторону в споре с лордом Сомервиллом – это уже не имеет значения. Я хочу тебя, вот и все. Я хочу тебя и должен владеть тобой.
      Как порыв горячего летнего воздуха, эта декларация страсти растопила ее ледяной гнев. Они вернулись к тому, с чего начали. Они желали друг друга против всякой логики. Уинн дрожала, несмотря на все усилия казаться спокойной.
      – Ты не доверяешь мне, а я, будь уверен, не доверяю тебе. Все что у нас есть – это взаимная страсть. Так нужны ли нам еще какие-то причины, чтобы быть вместе? – закончила она тихим, почти просительным тоном.
      Он смотрел на нее не мигая.
      – Если так рассуждать, то нет. Взаимная страсть – достаточно веская причина. – Туг его задумчивость перешла в деловитость. – Но такое случается редко. Особенно с нетронутыми девушками.
      – У валлийцев к этому другое отношение, нежели у вас, англичан. Мы считаем, что девушка сама может распоряжаться своей невинностью, которая не должна служить для ее отца или братьев предметом купли-продажи.
      – Так почему ты решила отдать свою невинность мне?
      Уинн с трудом проглотила слюну. Казалось, разговор пошел по второму кругу, вернувшись к тому предмету, который она не могла с ним обсуждать.
      – Я… мне просто любопытно, – довольно неуверенно ответила она.
      Его пальцы скользнули вверх и вниз по рукам Уинн, заставив ее ощутить огромную разницу между прохладным ночным воздухом и его прикосновением.
      – И нет других причин? – спросил он. – Или скрытых мотивов?
      Она вся сжалась.
      – Я не собираюсь отравить тебя, если именно этого ты опасаешься.
      Он еще раз расхохотался.
      – Нет. Если я чего и опасаюсь, так это того, что ты меня доконаешь своими поистине смертельными поцелуями и разрушительными прикосновениями. Я могу испустить дух от одного удовольствия, когда твое тело прижато к моему. – Он притянул ее к себе и наклонил голову, чтобы поцеловать нежную шею. – Ты поступишь так со мной, Уинн? Дашь мне погибнуть от восторга, упиваясь твоим прелестным телом?
      У нее перехватило дыхание, когда она подставила шею ищущим губам. Как может один человек вызывать одновременно и возбуждение, и досаду? Она облизнула губы, почувствовав, как на нее нахлынула обжигающая волна.
      – Если ты хочешь, чтобы я доконала тебя таким образом, тогда, я попытаюсь, – с трудом выдавила она из себя.
      В мгновение ока она оказалась прижатой к колючему ковру твердым теплым телом.
      – Тогда постарайся, моя милая колдунья.
      Этими словами он как будто высвободил всю подавляемую внутри ее страсть. Они слились в одно целое. Его руки нашли те уголки ее тела, которые больше всего жаждали прикосновения. Его губы принесли божественное спасение ее истомившейся плоти.
      Он точно так же отреагировал на ее смелые ласки. Когда ее ладонь двинулась вверх под рубашкой по напряженным мускулам спины, скользя по влажной коже, он застонал и беспокойно заметался. Он поднял край юбки и обнажил ее ноги. Нежной кожи бедер коснулась грубая ткань его одежды. В этом была и угроза, и ласка. То, чего она боялась и желала. Потом, когда там оказалась его рука, она громко выдохнула:
      – Клив… подожди…
      – Чего ждать, милая колдунья? Пока мы оба не расплавимся от этого жара? Если мы еще подождем, боюсь, от нас ничего не останется, кроме лужицы на траве. Нет. – Его рука скользнула выше. – Ждать больше нет времени.
      Он был прав. Она поняла это, когда его пальцы нашли ее влажную сокровенность, и она закричала от дикого восторга, порывисто выгнувшись. Ждать больше не было времени. Его магия оказалась слишком сильной для нее. Он приманивал ее к себе, заставляя извиваться под его рукой, так что она забыла обо всем на свете.
      Уинн слышала, как тяжело он дышит, втягивая воздух, пока одаривал ее дразнящими ласками. Его палец скользнул внутрь ее тела, и она чуть не скатилась с ковра.
      – Расслабься, моя любовь, не сопротивляйся. Просто прими все, как есть, – пробормотал он.
      Он прижал ее к ковру и поймал губы властным и долгим поцелуем.
      Она тонула в упоительном экстазе ощущений, которые обрушились на нее. Слишком сильных, чтобы их можно было выдержать. Но ей было мало.
      – Дотронься до меня, – услышала она сдавленный шепот. Он опустил голову ниже и нашел сквозь ткань платья твердую вершинку ее левой груди. Сначала он пощекотал ее, затем забрал в рот и слегка прикусил.
      – Дотронься до меня, – велел он, чуть ли не с болью в голосе. – Дотронься до меня, Уинн.
      Она подчинилась, инстинктивно найдя твердую возбужденную плоть. Уинн знала, как все происходит между мужчиной и женщиной. Она знала, как устроены мужчины, ведь ей пришлось растить трех мальчишек. Но то, что она обнаружила теперь, такое горячее и твердое, повергло ее в изумление. Это было нечто совершенно отдельное от него и в то же время неотъемлемо ему принадлежащее, играющее столь важную роль в таинственной и мошной тяге, существовавшей между ними. Неужели в этом ответ? Она провела кончиками пальцев по всей длине его плоти, скрытой под одеждой. Он оказался таким огромным, что она с испугом подумала, как ей его принять. Тем не менее, только от одного прикосновения она почувствовала, что желание ее возросло.
      – Матерь Божья! – выдохнул он. – Проклятие, но ты… ты околдовала меня!
      Уинн улыбнулась и стала еще смелее. Значит, она тоже имеет над ним власть. Доставляя ему удовольствие, она почувствовала, что тем самым увеличивает свое желание.
      Когда она застонала от восторга, он оборвал ее стон еще одним пылким поцелуем. И оторвался от нее, когда она совсем под ним обмякла. Ее так захватило сладострастие, что она едва заметила, когда он отнял от себя ее руку.
      – Не спеши, милая. Я наверняка взорвусь, если ты тронешь меня еще раз.
      – Клив… – Она произнесла его имя как молитву и потянулась рукой к его лицу.
      Он прижал ее пальцы к щеке, а затем слегка повернул голову и запечатлел горячий поцелуй в самую серединку ее чувствительной ладони.
      – Ты поистине колдунья, – пробормотал он с удивлением и… со злостью, как показалось Уинн.
      – Пожалуйста… не сердись на меня.
      Он раздраженно рассмеялся.
      – Я сердит не на тебя, любимая. Нет.
      Он встал и быстро сбросил с себя одежду. Но прежде чем она успела охватить взглядом всю красоту его мужского тела, он снова оказался на ковре, наполовину закрыв ее собой. Затем властно поцеловал ее.
      – Не тебя нужно винить во всем, а меня.
      Не дожидаясь ответа, он стянул с нее платье и отбросил в сторону. Его рука начала дразняще ласкать ее полные ноющие груди, пока соски не стали напряженными и твердыми. Облизнув палец, он дотронулся до соска, а потом до другого, отчего Уинн высоко взметнулась на ковре.
      – Клив… о, прошу тебя… – задыхаясь, промолвила она.
      – Тихо, любовь моя. Будь терпелива, – тоже с трудом проговорил он.
      Его рука скользнула от груди к талии и легла на живот. С мучительной точностью он нашел мягкий холмик темных кудрей, приблизив пальцы к ноющему входу. Один палец проник вовнутрь, и Уинн приподнялась навстречу ему. Но Клив тотчас убрал его и стал ласкать маленький потаенный бугорок, который внезапно стал средоточием всех ее ощущений.
      – Тебе нравится? – прошептал он, подкрепляя свои слова чувственным поцелуем в ухо.
      Она кивнула, не в силах ответить, – такими невероятными были растущие в ней ощущения.
      – Ты разве никогда себя здесь не трогала, Уинн? – Но в ответ она только неистово приподнялась навстречу его руке, вцепившись пальцами в ковер, и он снова поцеловал ее в ухо. – Это твое сладостное местечко. Источник самой сильной магии. То место, которым многие мужчины пренебрегают, торопясь обрести удовлетворение. Но я не слишком тороплюсь? – пробормотал он.
      Ответа не последовало. Уинн была слишком поглощена тем, что творят с ней его прикосновения. Ее завертела буря чувственного и душевного восторга. Она охватила все ее тело от головы до кончиков пальцев, рождаясь где-то глубоко внутри.
      Она слышала его затрудненное хриплое дыхание – или, быть может, она сама так дышала? Затем в разрушительном вихре пришел миг, это было как молния, ударившая в землю, неожиданно, хотя буря бушевала всю ночь. Этот миг настал, и Уинн закричала в острой агонии.
      – Клив… Клив… – всхлипывая, произносила она его имя снова и снова, пока ее тело раздирали конвульсии.
      – Я здесь, – прошептал он, вновь успокаивающе поглаживая ее ладонью, в которой, казалось, он держал все ее чувства. – Я здесь, – повторил Клив, подтверждая свои слова поцелуем, который был слаще всех предыдущих.
      Этим поцелуем, он тронул ее сердце, и, ни секунды не колеблясь, она обхватила его руками и притянула к себе.
      – Я лю… – Ее безыскусное признание было прервано жадным поцелуем.
      Уинн так переполняли любовь, и благодарность, и желание подарить ему то же чудесное счастье, что она полностью ему открылась, отдавая всю себя – губы, руки, сердце. Когда он коленом раздвинул ей ноги, она уже не сомневалась. И, почувствовав, как он пытается в нее войти, подалась ему навстречу.
      – Помоги мне, – велел он хриплым от напряжения голосом.
      Она протянула руку и секунду удерживала в пальцах его разгоряченную плоть, дивясь ее гладкости, тогда как многие другие места на его теле были покрыты грубыми волосками. Он дернулся от ее прикосновения и воспылал сильнее, чем прежде.
      – Помоги мне, Уинн. Сейчас.
      Она направила его к своему влажному входу, чувствуя собственную потребность в этом. Как чудесно, подумала она сквозь туман, навеянный страстью. Самое чудесное, что с ней когда-либо происходило. Это была настоящая магия.
      Тут он начал овладевать ею, и она широко распахнула глаза в смятении и шоке.
      – Подожди, – задыхаясь, проговорила она, чувствуя, что его горячая плоть вот-вот разорвет ее пополам. – Подожди!
      – Я не могу больше ждать, – пробормотал он.
      Тем не менее, он замер, и секунду они как будто испытывали неловкость – то ли продолжить, то ли отпрянуть друг от друга. Он находился где-то в середине пути. Ее руки, панически толкавшие его в грудь, были незначительным препятствием, чтобы завершить начатое. Но он удержался, а Уинн, хотя и была переполнена слишком многими противоречиями, раздиравшими ее, тем не менее, оценила это. Каждый его мускул был напряжен и покрыт бусинками пота, руки дрожали от сдерживаемого порыва, но он замер.
      – Просто расслабься, Уинн. Расслабься, и все будет хорошо. Она покачала головой, не замечая соленых слез, которые текли по вискам, терялись в волосах. В нескольких дюймах от ее глаз горели его глаза, призывая ее успокоиться.
      – Просто постарайся расслабиться, – снова пробормотал он.
      – Ты… ты слишком большой, – призналась она со стыдом. Ведь женщина устроена так, что должна принять своего мужчину. Неужели с ней что-то не в порядке? – Мне больше понравился твой палец, – выдавила она из себя и разрыдалась.
      – Не плачь. Уинн, любимая, не плачь. Успокойся.
      Он нашел ее губы и начал медленно целовать. Уинн тут же ответила на прикосновения его губ и языка. Такую ласку она уже научилась принимать. Такая ласка, она знала, приносила только удовольствие.
      Постепенно, по мере того как поцелуй становился все более страстным, страх Уинн отступал и желание возвращалось. Руки ее соскользнули с его груди, обняли за шею и притянули вниз. Напряжение ее спало, и тогда он естественно слился с нею.
      Он был осторожен и нежен, и, хотя Уинн чувствовала в себе что-то, она больше не боялась. Он переполнил ее через край. Она буквально упивалась наслаждением, так что, когда он начал уходить, острота чувственности усилилась.
      – Тебе лучше? – разгоряченно прошептал он ей в ухо.
      Уинн кивнула в ответ, слов у нее не было. Она едва могла дышать из-за поразительных ощущений, всколыхнувшихся в ней. Он почти покинул ее, и она уже подумала, что на этом все кончено. Но ошиблась. С тихим стоном он вернулся обратно, на этот раз чуть быстрее, заставив се задохнуться от удовольствия.
      – Тебе лучше, милая?
      Она снова кивнула, затем приподняла бедра, чтобы полностью принять его. Как можно было бояться этого? Вдвоем они составляли одно целое. Словно две половинки, которым нужно было соединиться.
      Она оплела его напряженные бедра ногами, сомкнув ступни. С хриплым стоном Клив начал двигаться более настойчиво, так что они оказались ввергнутыми в почти безумный водоворот страсти.
      И вновь ее охватила буря, дикая и сильная, полыхающая изнутри, подогреваемая неуемной энергией Клива.
      Затем он издал крик, и как бы в ответ на это на нее обрушился настоящий ураган, сметающий все на своем пути.
      После такой бури они лежали усталые и опустошенные, словно пережили кораблекрушение и их выбросило на берег. Так валяются в лесу никому не нужные деревья, вырванные ураганом.
      Клив лежал, наполовину закрыв собой ее тело, влажный от испарины. Он зарылся лицом в ее волосы, и его горячее дыхание обжигало ей шею. Ее рука, согнутая у него на плече, касалась его шеи, пальцы вплелись в волосы. Одна нога была перекинута через его бедро, а другая вытянута вдоль его тела, касаясь бедра, колена и икры, покрытых жесткими волосками.
      Она могла бы так лежать вечность, упиваясь самым невероятным чувством завершенности. Ее охватило удовлетворение, как магия, которую она никогда по-настоящему не понимала. До этих пор.
      Она услышала, как он, вздохнув, застонал от удовольствия, и улыбнулась при мысли, что они чувствуют одинаково. Слегка повернув голову, она нашла его сильную жилистую шею и поцеловала влажную кожу, почувствовав ровное биение пульса и солоноватый вкус на губах. Она облизнулась, а затем слегка прикусила его, испытывая странное и почти легкомысленное желание вызвать в нем ответный порыв.
      И ей это удалось. Он зашевелился, и она удивленно открыла глаза.
      – О!
      – Если ты дразнишь мужчину, – пробормотал он, чувственно дергая ее за мочку уха, – то должна быть готова к последствиям.
      Она инстинктивно выгнулась навстречу его растущему желанию и была вознаграждена сладостной лаской, которая заставила ее застонать от удовольствия.
      – Последствия? – удалось проговорить ей с вызывающей улыбкой.
      Он приподнялся и взял ее лицо в ладони. Но улыбки на его лице больше не было, и Уинн сразу поняла, что он не шутит.
      – Все, что мы делаем, имеет свои последствия, Уинн. Вот это, – он медленно скользнул в нее, заставив задохнуться от восторга, – имеет последствия, за которые мы оба в ответе.
      Но Уинн ничего не хотела слышать. Она ничего не хотела говорить, или видеть, или знать, ее сейчас волновало только то, что происходило с ней благодаря ему. А еще она никак не желала думать о будущем.
      Она обхватила голову Клива, крепко вцепившись пальцами в волосы, и с силой притянула к себе его лицо. На этот раз она выступала в роли завоевателя, раздвигая языком его губы, смело, лаская его рот и заманивая к себе его язык. Она соблазняла его, как это делал он, и вскоре его бедра начали ритмично двигаться, и они вновь слились в диком порыве.
      На этот раз все длилось дольше. Но, хотя их движения были ровнее, а ритм не таким быстрым, результат был не менее восхитительным. Первый раз сопровождался страхом. Потом удивлением. Этот раз служил скорее подтверждением. Клив действовал более настойчиво и властно, унося ее все выше и выше. Он был, словно одержим идеей доставить ее на вершину, где ее ждал миг болезненного восторга.
      И все же, когда она закричала от величайшего наслаждения, в душе ее промелькнула тень.
      Последствия. Это слово пронеслось у нее в голове в самый решительный момент.
      Последствия. Всегда, всегда будут последствия.

      Последствия такого неосторожного поступка были велики, правда, не совсем те, что Уинн предполагала.
      Она сидела неподвижно на своей спокойной кобылке, стиснув зубы, хотя дневной путь был окончен. Просто ей было слишком больно двигаться. Слишком больно сидеть. Наверняка ей будет больно сойти с лошади и пройти немного к мягкой траве, на которой опять же придется сидеть.
      Трое мальчишек уже бегали повсюду, они успели вспугнуть зайчонка и согнать с гнезда, спрятанного в вереске, наседку. Изольда и Бронуин оглядели новый лагерь и направились прямо к Уинн.
      – Уинн, Уинн. Можно на этот раз мы выберем место для нашей палатки? Можно?
      Уинн с трудом выдавила улыбку, хотя ей было чертовски больно удерживаться в седле.
      – Почему бы вам не поговорить об этом с Кливом? Или с Дрюсом, – добавила она, понимая, что не следует приписывать весь авторитет одному Кливу. По крайней мере, перед детьми.
      – Клив, Клив! – хором закричали девочки, повернулись и побежали туда, где он спешивался среди своих воинов.
      Уинн увидела, как он присел перед детишками, кивая и улыбаясь, затем ласково погладил каждую по головке. Малыши весело поскакали к Баррису и Генри, который совсем уже поправился и теперь разгружал осликов, а Уинн продолжала смотреть на Клива. Он выпрямился, затем, погладив и пощекотав своего коня, направился к ней.
      Уинн не могла отвести от Клива глаз, как не могла сделать этого целый день, хотя и держалась от него подальше.
      Прошлой ночью они были недолго вместе, но, когда странным туманным блеском забрезжил рассвет, Уинн поднялась с их разоренного ложа и умчалась в палатку.
      «Господи, неужели это все-таки произошло?» – мучительно думала Уинн, лежа среди спящих детей. Если и раньше ее положение было не из лучших, то теперь, после всего случившегося, оно в десять раз ухудшится.
      Но все же Уинн не полностью отдавалась переживаниям. Даже теперь, стоило ей закрыть глаза, как она сразу вспоминала его прикосновения и собственные ощущения. Хотелось бы ей изменить то, что произошло между ними прошлой ночью? Сидя верхом на кобыле и ежесекундно ощущая боль, она смотрела в его потемневшие глаза и знала, что ничего не стала бы менять.
      – Поездка верхом была не из приятных, – сказал Клив, кладя руку ей на колено.
      Уинн попыталась пожать плечами, но даже это причиняло боль. Поэтому она просто состроила гримасу.
      – Помоги мне спуститься.
      Через секунду он крепко обхватил ее за талию, приподнял вверх и поставил перед собой. Колени ее подогнулись, и она в отчаянии ухватилась за него, но он не позволил ей упасть и притянул к себе.
      – Нам следовало бы остаться еще на одну ночь у вала Оффы. Я предупреждал тебя, что поездка верхом может оказаться для тебя… э-э… трудноватой.
      Уинн встретилась с его веселым взглядом.
      – Ты о многом меня предупреждал, – сухо заметила она. – Но я сама буду принимать решения. И идти собственным путем.
      Его веселье тотчас улетучилось, так как он понял, что она говорит не только об очевидном, а имеет в виду гораздо большее. Их единственный разговор, состоявшийся утром, был такой же – он призывал ее остаться отдохнуть еще денек, она отвечала на его покровительство смущением, прикрытым резким раздраженным тоном. Тогда, как и теперь, она произнесла то, что лучше было бы вообще никогда не произносить.
      – Идти собственным путем, – язвительно повторил он. – Да, ты так говорила уже не раз. Но будь осторожна, моя прелестная колдунья. Несмотря на всю твою девичью сдержанность до прошлой ночи, такие разговоры больше подобают шлюхе.
      – Да как ты смеешь! – Она попыталась вырваться из его рук, но безуспешно. – Ты проходу мне не даешь, преследуешь, а теперь выговариваешь за то, что я согласилась…
      – Я выговариваю тебе не за то, что ты отдалась мне, – отрезал он. – А за то, что ты так быстро хочешь отбросить в сторону все, что произошло, и идти собственным путем, как ты выражаешься. Ты ведешь себя так, словно то, что между нами было, не имеет никакого значения, как обыкновенный приступ голода. Поел и тут же забыл, чем тебя потчевали. Но наши пути теперь переплелись, Уинн. Я уже говорил тебе, что у всех наших поступков будут последствия. И не пытайся противиться этому.
      Уинн закрыла глаза и отвернулась, чтобы не видеть его злого взгляда. Он говорил правду, с которой ей было не поспорить – исключая, возможно, их разное представление о последствиях. Он считал, что теперь они как-то связаны. Они стали любовниками, и это, по его мнению, обязывало их к какому-то постоянству. Но Уинн знала, что, хотя связь, существующая между ними, и сильна, она была скорее духовной, нежели физической. Да, конечно, Уинн мучительно тянуло к нему с той болезненной тоской, что рождается где-то в самой потаенной глубине и охватывает все тело. Но сильнее всего эта боль отдавалась в сердце, чем где бы то ни было. В ее сердце. В ее душе. Именно эта связь будет всегда существовать между ними. Именно с этим последствием ей придется смиряться до конца своих дней.
      – Да, все имеет последствия, – признала она с тяжелым сердцем. Она переступила с ноги на ногу, проверяя, сможет ли устоять. Затем подняла голову и встретилась с его темными глазами. – Я знаю, Клив, что существуют последствия. Мне они доставляют неприятности, даже когда мы разговариваем. Но ты не должен посягать на мою свободу. Никто мною не распоряжался. Никогда. Я стала самостоятельной с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. И сейчас никому не позволю помыкать мной. Даже тебе.
      К ее облегчению, он не помешал ей отпрянуть. Он просто смотрел на нее, будто решил, что если он будет смотреть на нее не мигая достаточно долго, то ему удастся прочесть ее мысли, узнать, что у нее на сердце.
      По правде сказать, Уинн льстила его властность. Он был мужчиной, которому любая хотела бы принадлежать, – если, конечно, женщина хочет принадлежать мужчине.
      Но Уинн не желала никому принадлежать, как всякая уважающая себя валлийка. Это больше подойдет хилым, боязливым английским девицам, а не сильной женщине Уэльса. И уж конечно, не раднорской вещунье.
      – Я не думал верховодить тобой, Уинн, как и не собирался лишать тебя самостоятельности. Но я ни за что не откажусь от того, что мы начали.
      Он провел пальцами по ее руке, от запястья к локтю и еще выше, до плеча. Даже сквозь рукав она чувствовала тепло его прикосновения.
      Это какая-то магия, подумала она, глядя ему в глаза, когда ее кожу охватило пламя. Самая сильная магия на всем свете. И почему именно он должен был пробудить в ней это волшебство?
      Но это был он, и если она целый день задавала себе вопрос, почему пошла к нему так бездумно и смело, теперь у нее был ответ. Во всем виновата магия.
      Клив шагнул к ней, так что их разделяло всего несколько дюймов. Она могла бы поклясться, что осязает его тело, хотя они не соприкасались. Но она знала, что почувствует, когда твердые бедра прижмутся к ее ногам, а мускулистая грудь – к ее мягкой груди.
      Он склонился к ней, как будто бы для поцелуя, и она напряженно подалась вперед в радостном ожидании. Но тихий смешок и громкое «ш-ш» заставило их отпрянуть друг от друга.
      – Я же велела тебе сидеть тихо! – накинулась на Мэдока Бронуин.
      – А я ничего и не делал!
      Гневное выражение лица Бронуин сменилось робкой улыбкой, когда она взглянула на Уинн и Клива. Вместо обычной стеснительности Уинн, к своему ужасу, увидела в девочке мечтательную задумчивость и сразу догадалась, что себе Бронуин напридумывала.
      – Что вам нужно? – поинтересовался Клив с беспечной улыбкой.
      – Ничего особенного, все в порядке, – ответила Бронуин. – Мы не хотим мешать вам.
      – А вдруг он хочет, чтобы ему помешали, – с серьезным видом возразил Мэдок. – Девчонки, может, и любят целоваться, но только не мальчики.
      – Ну конечно, и мальчики тоже, – ответила Бронуин. На лице ее было написано терпение, она уперлась кулачками в бока, совсем как мамаша, выговаривающая своим детям. – Когда они вырастают в мужчин, им это нравится. Иначе откуда бы у них взялись собственные дети, как ты думаешь?
      Мэдок посмотрел на нее с раздражением.
      – Не от поцелуев же, глупая. Разве ты не помнишь, что рассказывала Уинн? Об английских воинах и наших матерях… – Он замолк при воспоминании о том зверстве и подозрительно взглянул на Клива. – Что ты делаешь с Уинн?
      – Погоди минутку, Мэдок. – Уинн отошла от Клива и присела перед мальчиком. Она зажала в ладони его ручки, не зная, как объяснить происходящее. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее дети считали, будто все мужчины насильники. – Поцелуи могут быть… в общем, очень приятными, – начала она. – Так мужчина и женщина могут выразить, что…
      – Что они любят друг друга, – закончила Бронуин и покачала головой, глядя на Мэдока. – Мальчишки все-таки такие глупые!
      – Вот и неправда! – закричал он в ответ.
      – Что случилось? – поинтересовался Рис, подбегая к ним. Он подключился к спору между Бронуин и Мэдоком, а Уинн выпрямилась. Придется быть более осторожной, сказала она себе. А то целуется с Кливом средь бела дня, на виду у всех – и детей, и взрослых. Она украдкой бросила взгляд туда, где мужчины разгружали лошадей, и сразу же потупилась, уставившись на носки пыльных башмаков. Дрюс ухмылялся. Баррис тоже. Люди Клива выглядели немного неуверенно, но все же в их жадных взглядах улавливалось какое-то похотливое любопытство. Да она просто круглая дура!
      – Поцелуи могут быть очень приятными, – тихо прошептал ей на ухо Клив и обнял ее за талию, прежде чем она успела отскочить в сторону. – Так мужчина и женщина могут выразить…
      – Что они любят друг друга? – резко договорила она, выведенная из себя тем, что ему всегда удается затронуть в ней нужную струну – прикосновением, взглядом или просто хрипловатым шепотом. – Любовь здесь совершенно ни при чем, – заявила она, высвобождаясь из досаждающего ей объятия.
      Он внимательно посмотрел на нее.
      – Возможно, если бы ты была более опытна в этих делах, я бы поверил твоему возражению. Но мы оба знаем, что это не так.
      Она была спасена от ответа, потому что в эту секунду перед ними возникла хрупкая фигурка Артура.
      – Вы собираетесь пожениться?
      Он был так серьезен, а глаза смотрели так внимательно, что Уинн растерялась, не зная, что ей следует ответить. Конечно же, они не собирались жениться. Нелепая мысль, на взгляд Ула на Клива в надежде призвать его на помощь, но, к ее удивлению, он тоже был огорошен невинным вопросом Артура.
      Смятение Уинн тут же переросло в гнев. Каким бесчувственным, жестоким эгоистом оказался Клив! Конечно, их поцелуй не означал, что они поженятся, – его намерения были не так благородны. Несмотря на все его разговоры о последствиях и о том, что отныне их пути переплелись, для нее у него была отведена только одна роль: временной любовницы. Женщины для удовольствия, какая была у лорда Сомервилла, прежде чем он оставил ее, бедную валлийскую крестьянку, одну с ребенком, как только вдоволь натешился ею.
      Уинн окаменела от гнева, но потом повернулась к Артуру.
      – Поцелуй не всегда означает любовь. И вовсе не означает обещание жениться. – Она сглотнула ком в горле, стараясь смягчить резкие интонации. – Иногда женщина должна поцеловать нескольких мужчин, прежде чем найдет того, кто ей нужен, – единственного, за которого она захочет выйти замуж, чтобы создать семью, – добавила она, бросая на Клива ядовитый взгляд.
      Увидев беспокойство на его лице, она испытала злорадство. Юное личико Артура выражало смятение и разочарование, и Уинн могла бы поклясться, что Клив буквально скорчился под его пристальным взглядом.
      – Ты разве не хочешь жениться на Уинн? – спросил Артур, все еще с надеждой в голосе.
      Клив прокашлялся. Он сосредоточился на Артуре, совершенно не обращая внимания на Уинн.
      – Все не так просто, парнишка. Иногда… иногда… – Он посмотрел на Уинн, и их взгляды скрестились. – Иногда мужчина тоже должен поцеловать нескольких девушек, прежде чем он найдет ту, с которой хотел бы провести остаток дней.
      На том и покончили, хотя Артура не совсем успокоили их пространные объяснения. Клив отправился на охоту с двумя своими воинами. Артур взобрался на молодой дубок и уставился в безоблачное вечернее небо. Уинн велела остальным детям собирать хворост и занялась приготовлением ужина. Но каждое слово, сказанное Кливом, без конца вертелось у нее в голове, как незатухающее эхо.
      Что он имел в виду? Была ли она просто одной из многих женщин, которых он должен распробовать, прежде чем обзавестись женой? Или он имел в виду, что теперь, после того как он перебрал нескольких женщин, именно с ней он готов быть рядом до конца жизни?
      Разумеется, это не обязательно означало женитьбу. Решающего слова он так и не сказал, и она была уверена, что это не случайно. Он не хотел жениться на ней, но нужна ли она ему в другом качестве? Или она себе напридумывала это просто потому, что так все же лучше, чем быть отвергнутой?
      – Проклятие! – выругалась Уинн и взвизгнула от боли, порезав указательный палец на левой руке.
      – Ты поранилась? – спросил Дрюс.
      Уинн подозрительно взглянула на него, высасывая кровь из ранки.
      – Ничего, выживу, – пробормотала она, глядя на тонкую темно-красную струйку, сочившуюся из пореза.
      – С ножами нужно обращаться более осторожно. – Он прилег на траву, опершись на локоть, и дружелюбно посмотрел на Уинн.
      Она метнула на него сердитый взгляд.
      – Тебе что, нечем больше заняться?
      Дрюс ухмыльнулся.
      – Вообще-то в ближайший час я решил позлорадствовать.
      – Позлорадствовать? – переспросила она, ничего не понимая, но затем догадалась и поджала губы. – Не трать попусту время. Свое и мое.
      – Ах, Англия, Англия. Ну, кто бы мог подумать, что эта земля окажется такой прекрасной? Кто бы мог предположить, что здесь простых валлийцев вроде нас ожидает такая награда?
      – В Англии ничего хорошего нас не ожидает, – отрезала Уинн. – Совершенно ничего.
      – Неправда, Уинн. Ты сама знаешь, что избегаешь смотреть правде в глаза. Для одного или двух наших мальчиков Англия обещает огромное богатство. А что касается тебя, то здесь ты нашла свою настоящую любовь.
      – Ничего подобного!
      – А для меня, – продолжал Дрюс, словно не слыша ее, – а для меня здесь найдется приключение. Возможно, даже богатство. Женитьба на прекрасной наследнице. Или что-то в этом роде, – закончил он, небрежно дернув плечом.
      – От этого английского воздуха ты совершенно рехнулся, – бросила Уинн.
      Он смотрел на нее все теми же почти черными глазами, знакомыми ей с детства, и Уинн вдруг неожиданно поняла, что барьер между ними сломан. Вспышка гнева тут же превратилась в усталое смирение. Дрюс был самым давним и дорогим ее другом, и именно сейчас она больше всего нуждалась в нем.
      Он, должно быть, уловил произошедшую в ней перемену, потому что озабоченно нахмурился.
      – Уинн, что случилось?
      Она тяжело вздохнула, смерила его долгим взглядом, а потом отвернулась и, прищурившись, уставилась на восточный горизонт.
      – Не знаю, что делать, – тихо призналась Уинн. Дрюс сел прямо и удивленно посмотрел на нее.
      – Ты о чем?
      Она пожала плечами.
      – Обо всем. Об этом лорде Сомервилле. – Она помолчала и, повернув к нему голову, увидела, что он смотрит на нее ободряюще. – О Кливе.
      Дрюс кивнул, слегка скривив рот в усмешке.
      – Я бы сказал, ты неплохо преуспела с нашим сэром Кливом, решив послушаться голоса природы.
      Уинн усмехнулась и отвернулась.
      – Мужчины все идиоты, – пробормотала она.
      – Нет, погоди, Уинн. Ты только подумай. Ты совершенно задурила ему голову. Он хочет тебя как ненормальный. Чего еще тебе желать?
      – Но я не желаю, чтобы он хотел меня!
      Дрюс в ответ расхохотался.
      – Не лги, Уинн аб Гриффидд. Ни мне, ни себе.
      Они немного помолчали. Легкий вечерний ветерок раздувал ее рукава. Над их головами шумела листва, из леса доносился крик вальдшнепа, вокруг них лагерь устраивался на ночлег.
      Она действительно лгала себе, призналась Уинн, устало потирая шею. Ей было нужно, чтобы Клив хотел ее, потому что она сама очень хотела его. Но это было желание тела, ничего общего не имеющее со здравым смыслом и логикой.
      Дрюс слегка заерзал и откашлялся.
      – Вчера ночью… – начал он и замолк.
      Кровь тут же прилила к щекам Уинн. Она нервно облизнула губы и осмелилась бросить на него короткий взгляд.
      – Так что вчера ночью? – спросила она чуть ли не шепотом.
      Ей было отрадно наблюдать, что он не меньше ее испытывает неловкость, обсуждая этот предмет.
      – Он… ну, сама знаешь. Он… – Дрюс перевел дыхание. – Он обидел тебя? – наконец удалось ему выпалить.
      Уинн не отрываясь, смотрела на горизонт.
      – Нет, не обидел. Он был… очень нежен.
      – Нежен?
      Защищаясь, Уинн раздраженно накинулась на него:
      – Что ты хочешь знать, Дрюс? Тебе нужно услышать подробное описание? Быть может, мне усладить твой слух каждой… каждой… – Она замолчала от досады и смущения.
      Уинн, конечно, понимала, что Дрюс ни в чем не виноват и что сердиться на него бесполезно. Наступила еще одна длинная пауза. Затем Дрюс поднялся с земли.
      – До конца путешествия я буду спать возле твоей палатки. Уинн подняла голову и встретилась с его серьезным взглядом.
      – Это совершенно ничего не решит.
      Но он всего лишь улыбнулся знакомой мальчишеской улыбкой, перед которой не могла устоять почти ни одна девушка.
      – В чем-то ты очень мудра, Уинн. Но мужчин я понимаю лучше. Отныне я буду стеречь тебя день и ночь.
      – Но мне не нужно, чтобы меня стерегли.
      Ее слова, однако, были обращены к глухому. Дрюс не обратил внимания на все ее протесты и еще больше разозлил Уинн своей снисходительной улыбкой. Уинн в конце концов была вынуждена тоже не обращать на него внимания. Она демонстративно повернулась к нему спиной, когда крошила репу, морковь и чеснок, энергично орудуя ножом.
      «Чума на всех мужчин, – бушевала Уинн, разрезав большую репку одним сильным ударом. – Хорошо бы вообще никогда с ними больше не иметь дел», – думала она, кромсая сразу три морковки. Но по мере того как сгущались вечерние тени, медленно обволакивая лагерь сначала бледно-лиловыми, а затем багряными долгими летними сумерками, ее гнев утихал. И как это она запуталась в такой паутине?
      Клив сидел по другую сторону догорающего костра и, не мигая, смотрел на Уинн. Она была в окружении детей, а по правую и левую руку от нее сидели Дрюс и Баррис. Уинн как могла, избегала дерзкого взгляда Клива, но все равно чувствовала, что он не сводит с нее глаз – и когда раскладывала жаркое из кролика по маленьким оловянным мискам, и когда, сидя на коврике, ела без всякого аппетита свою порцию, и когда повела детей к ближайшему ручью для вечернего умывания.
      Дрюс и Баррис все это время неотступно находились между ней и Кливом, и она уже сама не знала, то ли ей радоваться, то ли огорчаться. Когда не осталось ни одного благовидного предлога, чтобы задержаться у костра, она заползла в палатку к детям, только на этот раз не уселась у входа поглазеть на англичан, которые продолжали разговаривать у затухающего пламени. Чтобы увидеть, где сидит Клив, ей пришлось бы выглядывать из-за плеч своих соотечественников, а этого она делать не хотела.
      Не очень-то Клив ей и нужен. Или нужен?
      Тот же самый вопрос задавал себе Дрюс, вытянувшись на грубом одеяле перед палаткой Уинн. Если ее напряженная походка и резкость движений о чем-то говорят, то можно считать, что вскоре она окончательно потеряет голову от любви.
      Дрюс улыбнулся, глядя на черный бархат ночного кеба. Клив целый вечер тоже смотрел голодным волком, не сводя с Уинн глаз. Стоило им лишь разок попробовать друг друга, и гляди-ка, как их разобрало.
      Сначала Баррис счел его затею, чуть ли не сумасшествием. Держать Уинн и Клива порознь, чтобы потом они были вместе? Но затем Баррис добродушно пожал плечами и, смеясь, согласился помочь старшему брату.
      – Значит, ты сам от нее отказался? – с издевкой поинтересовался Баррис, когда Уинн не могла их слышать.
      Дрюс расхохотался.
      – Она хорошенькая девчонка, Баррис. Но нам с ней лучше быть друзьями. А вот этот англичанин будет ей хорошим мужем.
      – Она ненавидит англичан. Всегда ненавидела.
      Дрюс тоже так считал, но он подозревал, что труднее ему будет справиться не столько с открытой ненавистью Уинн к англичанам, сколько с надеждами Клива на награду, которую тому пообещал лорд Уильям. Дрюсу оставалось всего несколько дней, чтобы довести Клива до белого каления в его желании заполучить Уинн.
      Однако если он правильно истолковал напряженную атмосферу, охватившую в ту ночь весь лагерь, этого времени ему хватит с избытком.

      Они въехали в замок Керкстон незадолго до сильной летней бури. Днем небо затянуло тяжелыми серыми облаками, примчавшимися с юго-запада, поднялся неистовый ветер, пугавший усталых всадников, то и дело вспыхивали молнии и зловеще грохотал гром.
      Плохой знак, испуганно подумала Уинн, уставившись на каменные стены, выраставшие прямо из круга черной воды. Ей приходилось слышать о замках, обнесенных рвом, но видела она их впервые. Зрелище еще больше удручило ее. Замок Керкстон казался неприступной крепостью. За ним протекала быстрая река.
      Хотя через темную воду, вздымавшуюся под штормовым ветром, был гостеприимно опущен мост, как только его поднимут, замок лишится и входа и выхода.
      Выход из замка. Сейчас это занимало Уинн более всего.
      Начали падать большие тяжелые капли. Запахло пылью, смоченной дождем, который усиливался с каждой минутой. Знакомый запах, которому она радовалась дома, потому что в Уэльсе он тоже предвещал бурю.
      «Быть может, эта самая буря пролила свои слезы и на замок Раднор, – печально подумала Уинн. – Быть может».
      Почему-то эта мысль подбодрила ее, и, когда лошади, почувствовав конец пути, ускорили шаг, Уинн заставила себя выпрямиться и быть готовой к тому, что ждет впереди. По крайней мере, у нее будет крыша над головой и хороший стол. О лорде Уильяме говорили, что он состоятельный человек. Замок, безусловно, процветал, потому что поля, которые они проехали, были аккуратны и ухожены, а всходы высоки.
      Уинн натянула капюшон, когда дождь припустил как следует. Она повернулась, чтобы взглянуть на Дрюса, который ехал рядом последние шесть дней, но того не оказалось. Баррис тоже позволил своему уставшему коню немного отстать.
      Пока она оглядывалась, к ней подъехал другой всадник. К ее удивлению, им оказался Клив, подстроившийся под шаг ее кобылки.
      – Я вижу, твои верные псы уже больше не охраняют тебя, – презрительно сказал он.
      Уинн вздернула подбородок и уставилась куда-то между ушей лошади, храня молчание. Она разрывалась между желанием признаться, что Дрюс и Баррис поступили так по собственной воле, и боязнью показаться жалкой ябедой, раз сваливает всю вину на них, и тем самым выдать, кто она есть в действительности: дура, изнывающая от любви. Да, в этом мире справедливости не существует, особенно для женщин.
      – Наверное, они решили, что ты будешь в безопасности, как только мы окажемся под кровом сэра Уильяма, – грубо продолжил он. – Так вот, они ошиблись.
      Она повернулась и с тревогой посмотрела на него. Но была ли это тревога, заставившая быстрее забиться ее сердце? Была ли это тревога или, возможно, радостное предвкушение?
      Тут Клив улыбнулся коварной улыбкой, сулившей ей опасность, и она почувствовала ее воздействие до самых кончиков пальцев.
      – Что ты имеешь в виду? – выпалила она.
      – Что я имею в виду? – Он приподнял бровь, мрачно усмехаясь. Но ей отчего-то показалось, что эта насмешка направлена скорее на него самого. – Я имею в виду, что я хочу тебя, Уинн аб Гриффидд. Одной ночи мне мало. И тебе тоже.
      Его лошадь так близко подъехала, что их колени соприкоснулись. Он перегнулся к ней, чтобы взять ее за руку, и тихо произнес то, что предназначалось только для ее ушей:
      – Убеги от своих сторожевых псов. Приходи ко мне, чтобы мы могли… – Он замолчал, уставившись на ее рот, когда она нервно облизнула нижнюю губу. – Чтобы мы могли продолжить.
      Уинн показалось, что ее сердце сейчас вырвется из груди, так сильно оно билось под его говорящим взглядом. Она проглотила ком в горле и посмотрела в его горящие глаза, не думая о лукавстве или скромности.
      – Приходи ко мне сегодня ночью, – мягко приказал он. – Найди способ.
      – А как же… как же Аделина? – Уинн почти со страхом прошептала имя англичанки, хотя знала, что ей следовало бы холодно отвергнуть его предложение.
      Когда он нахмурился и не ответил, она оторвала от него взгляд и уставилась на замок, к которому они приближались. Порывистый ветер рвал на ней капюшон, и тот упал ей на плечи. Волосы тут же облепили ей лицо, но Уинн даже обрадовалась: можно было не видеть то, что его притягивает. Замка с его хозяином. Английскую невесту, которая достанется ему в награду.
      Она услышала, а не увидела, как из узких замковых ворот вылетели вооруженные рыцари. К тому времени, как она спрятала волосы под плащ, закрутив их в толстый узел, и натянула на голову капюшон, прибывших путешественников окружила шумная толпа англичан.
      – Ну что? Удача, сэр Клив?
      – Кажется, удача не одна, а целых пять, – пошутил кто-то из толпы.
      – Да, нам повстречалась удача, – услышала Уинн голос Клива.
      – Кто из маленьких бастардов приходится родней сэру Уильяму? Или они все? – спросил дородный детина, наклоняясь в седле и выдергивая Риса из рук Деррика.
      – Отпусти меня! – завопил Рис, испуганно молотя в воздухе руками и ногами.
      – Убери от него лапы! – закричала Уинн, чувствуя, как к ней возвращается былая ненависть к англичанам.
      В ту же минуту заверещал Мэдок:
      – Оставь брата в покое! Отпусти его, дубина!
      Клив врезался на своем коне в это внезапное столпотворение и ловким движением выхватил маленького Риса из рук ухмыляющегося рыцаря.
      – Ты завладел тем, кто однажды, вполне возможно, будет повелевать и тобой, и твоей семьей. – Клив предостерегающе посмотрел на воина. – Держи руки при себе. Это касается всех. Дети устали и, скорее всего, испугаются, оказавшись в чужих руках.
      – А как насчет девушки?
      Уинн гневно оглянулась и увидела рядом со своей кобылой молодого безбородого рыцаря, бросающего на нее плотоядные взгляды.
      Дрюс направил своего коня между ней и рыцарем, и Уинн увидела, что его рука потянулась к мечу.
      – Попридержите коней, да и свои языки заодно! – бушевал Клив, привлекая всеобщее внимание. – Дайте нам проехать и поприветствовать лорда Уильяма. Тогда и получите ответы на все вопросы. А то пока вы только служите подтверждением для этих людей из Уэльса, что все англичане безмозглы и жестоки. Ведь я надеялся доказать им, что они ошибаются.
      Ему ни за что не доказать ей, что она ошибается, сердито думала Уинн, когда они наконец снова тронулись в путь. Английские рыцари ехали позади настороженных путников, но, когда они пересекали тяжелый мост, обшитый досками, Уинн поняла, что ее испытания только начинаются. Тихий глухой стук лошадиных копыт прозвучал для нее как зловещий звон колокола, предупреждающий об опасности. Да, наступали печальные времена.
      Во внутреннем дворе их ждала толпа замковой челяди. Господи, сколько же слуг было у этого лорда Уильяма! Замок у него, конечно, огромный, и поля простираются насколько хватает глаз. Но содержать такую ораву слуг!
      Клив провел их сквозь гудящую толпу к лестнице, ведущей к высоким деревянным дверям. На пороге стоял грузный человек. Если судить по одежде, это и был лорд Уильям, решила Уинн. За ним теснились четыре женщины и трое мужчин. Из всех них улыбался один лорд Уильям. Остальные рассматривали грязных путников с любопытством, сомнением и даже подозрением.
      «А чего еще можно было ожидать?» – мрачно подумала Уинн. Один из ее детей мог стать наследником лорда Уильяма, оттеснив, таким образом, его дочерей и их мужей на более скромные роли. Уинн сощурилась и принялась еще внимательнее рассматривать встречающих. Будет ли маленький ребенок в полной безопасности среди этих ревнивцев? Сумеет ли лорд Уильям защитить ее ребенка?
      В эту секунду лорд Уильям шагнул вперед, и только тогда Уинн заметила, что он ходит с палкой. Одна нога у него была как-то странно согнута в колене. Перелом, который плохо залечили, заподозрила Уинн. Лорд был стар и болен. Как же он сумеет защитить ребенка, если другие, более молодые, захотят разделаться с мальчиком?
      Она пришпорила кобылу, подгоняемая новыми страхами, спеша заручиться чьей-то поддержкой, и, сама того не сознавая, оказалась рядом с Кливом. Уинн протянула руку и схватила его за рукав.
      – Клив! Клив! – закричала она, теребя его, пока он не оглянулся. – Я боюсь. За детей.
      Он нахмурился.
      – Не волнуйся, Уинн. Я признаю, что люди проявили грубое любопытство. Но они не хотели причинить никакого зла.
      – Нет, я боюсь не их.
      Но было слишком поздно. Они остановились перед лордом Уильямом, и тот обратился к Кливу, бросив сначала беглый взгляд на нее.
      – Добро пожаловать, сэр Клив. Добро пожаловать всем, – произнес он. – Гонец сообщил о вашем приезде. Но он не сказал, что вы везете с собой целую ватагу ребятишек.
      Лорд Уильям не мог скрыть своего недоумения. Клив улыбнулся своему покровителю.
      – Я многое должен рассказать вам, милорд. Но я бы хотел сделать это с глазу на глаз, если вы не возражаете.
      Лорд кивнул, задумчиво хмурясь.
      – Я насчитал пять детей.
      Клив тоже кивнул и искоса взглянул на Уинн.
      – Я все вам объясню.
      Лорд Уильям шумно вздохнул.
      – Энн, Бертильда, нужно позаботиться о комнатах для гостей. Кэтрин, Аделина, они захотят подкрепиться, пока мы с сэром Кливом беседуем, но только не в холле. Холл уберите. Там мы поужинаем, как положено.
      Женщины кинулись выполнять его распоряжения. На секунду Уинн забыла о своих страхах, пытаясь определить, которая из них Аделина. Но тут же строго напомнила себе, что ей все равно. На ком Клив должен был жениться, не имело для нее никакого значения.
      – Пойдем со мной, – сказал Клив, беря за поводья ее лошадь.
      – Сначала я должна позаботиться о детях, – ответила Уинн. – Тебе и твоему высокомерному лорду Уильяму придется подождать.
      Но Клив не обращал на нее ни малейшего внимания, и это ее остановило.
      – Дрюс, Баррис, присмотрите за детьми, пока мы с Уинн будем разговаривать с лордом Уильямом. – Затем он обратился к перепуганным детям: – Артур, здесь нечего бояться. Я хочу, чтобы ты был храбр и показал пример остальным. Рис и Мэдок, вы проявили большую смелость у стен замка. Будете ли вы так же смелы, оказавшись внутри?
      Близнецы переглянулись, затем медленно наклонили головки в знак согласия.
      – А вы, девочки, Изольда и Бронуин, увидите, что с вами в Керкстоне будут обращаться как с настоящими леди. Захотите принять ванну или отведать печенья – только попросите. Дрюс и Баррис будут рядом. Мы с Уинн очень скоро вернемся. Вы будете умницами?
      Не желая отставать от братьев, Изольда храбро кивнула. Бронуин вцепилась в Барриса, но и она в конце концов, нехотя согласилась.
      Если бы не опасение нарушить шаткое перемирие, которого добился Клив, Уинн начала бы возражать, причем громко, на все его предложения. Но дети были слишком напуганы, а их спокойствие было слишком ненадежным, чтобы Уинн рискнула снова разволновать малышей.
      Она ждала, кипя от злости, пока Клив спешится и подойдет, чтобы помочь ей спуститься. Он легко и уверенно снял ее с лошади, и Уинн пришлось очень постараться, чтобы не обратить внимания на знакомую дрожь от его прикосновения. Но, оказавшись на земле, она стряхнула с себя, его руки и дала волю гневу.
      – Не думай, что сможешь обращаться со мной как с какой-то вещью, – пробормотала она, укрывшись за спинами лошадей.
      Он внимательно посмотрел на нее.
      – Пришло время довериться мне, Уинн. Я говорил тебе, что наступит такой момент, вот он и наступил. Предоставь дело мне.
      – Предоставить дело тебе? Передать беспомощного ребенка тебе и этой… банде головорезов и бродяг?
      – Разве лорд Уильям похож на головореза? – спросил он с доводящим до бешенства спокойствием.
      – Теперь он стар и болен, но семь лет назад… Каким он тогда был? Головорезом. И насильником!
      Именно в этот неподходящий момент из-за крупа лошади показался лорд Уильям. Он пылал от гнева, и было ясно, что он слышал ее последние слова.
      – Жаль, что она так хорошо говорит на нашем языке, – зло произнес он. – Тебе не помешает последить за своим язычком, девушка. Здесь, в Англии, мы не прощаем нашим женщинам такого неуважения.
      Уинн повернулась к нему, выпятив подбородок и сжав кулаки, готовая тут же высказать ему все слова, рвавшиеся наружу. Ей хотелось заживо содрать с него кожу. Но Клив стоял рядом и, видимо, догадался о ее намерении. Прежде чем она успела открыть рот, он грубо рванул ее к себе.
      – Это она от усталости, милорд…
      – Не от усталости, а от гнева.
      – Она расстроена всем этим делом…
      – Я вне себя, что кто-то хочет попытаться украсть…
      – Она одна воспитала этих пятерых детей.
      – И в одном из них нет ни капли вашей крови… Услышав последние слова, Клив зажал ей рот рукой. Хотя она вырывалась, царапалась и изо всех сил толкала локтями его под ребра, он не отнял руки.
      – Она была для них матерью все шесть лет, – скороговоркой произнес Клив. – Она все еще никак не может смириться, что придется расстаться хотя бы с одним ребенком.
      – Тогда зачем ты взял ее в этот долгий путь? И зачем было привозить всех детей? – резко спросил лорд Уильям. – Но я не желаю стоять здесь и спорить, словно две собаки, которые грызутся над костью. Веди девушку в дом. – С этими словами он повернулся и захромал прочь.
      Уинн последовала за ним, мысленно меча кинжалы в его широкую спину и жалея, что не может поразить его одним взглядом. Ока с удовольствием сломала бы ему другую ногу. Или вырвала бы у него из груди сердце, если бы оно у него было.
      Однако ее молчаливое поношение прервало яростное ругательство Клива. Он развернул Уинн и приблизился к ее лицу почти нос к носу.
      – Ты что, полная дура? Или просто спятила!
      – Видимо, и то и другое! Дура, что хорошо о тебе подумала. Пусть только один раз! И спятила от ярости. Мне нужно было отравить всю вашу банду…
      – Молчи, женщина. – Он так ее встряхнул, что у нее застучали зубы. – Молчи и не говори, пока хорошенько не подумаешь.
      У нее на глаза навернулись необъяснимые слезы. Если бы было можно, она смахнула бы их. Но он крепко держал ее, не выпуская из рук, поэтому горячие соленые слезинки потекли у нее по щекам. – Матерь Божья, – пробормотал Клив. На секунду их глаза встретились, и она увидела, что его раздирают противоречивые чувства. – Уинн, просто… я не знаю. Просто попытайся успокоиться. Поговори с лордом Уильямом – нет, лучше я сам поговорю. А ты только отвечай на все его вопросы и постарайся взять себя в руки.
      – Уинн! – появились Дрюс и Баррис в сопровождении всех ребятишек. – Нам остаться с тобой?
      Она перевела дыхание и попыталась, моргая, подавить слезы.
      – Нет, нет. Я… мы… немного поговорим с этим лордом Уильямом, а потом я разыщу вас. – Она вытерла лицо ладонями, когда Клив отпустил ее, и повернулась к детям и своим друзьям, выдавив подобие улыбки: – Со мной все в порядке. Надеюсь, и с вами тоже все будет хорошо. Теперь ступайте.
      Как только они ушли, она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
      – Ну что, готова? – спросил Клив.
      Уинн не ответила и даже не взглянула в его сторону. Она не была готова. И как можно быть готовой к тому, чтобы потерять свое дитя? Не говоря ни слова, Уинн отвернулась от Клива и решительно направилась к каменной лестнице и деревянным дверям, за которыми ее ждал злейший враг.
      Большой холл Керкстона был раза в три больше холла замка Раднор. Потолок вознесся так высоко, что с обеих сторон зала разместилось по галерее. Посреди длинной стены находился огромный камин. В таком можно зажарить целого кабана, подумала Уинн. Куда бы она ни взглянула, все свидетельствовало о богатстве лорда Уильяма. Дорогие блюда, выставленные на буфете. Огромный вышитый гобелен, висевший над камином. Даже свечи, без счета зажженные в канделябрах. Дом содержался в образцовом порядке, судя по свежести и обилию цветов.
      Но это прекрасное жилище заставило Уинн еще больше ненавидеть его хозяина. У него и так много всего. Так неужели он должен получить в придачу и ее ребенка?
      Владелец обширных земель восседал на внушительном кресле из английского дуба, обтянутом воловьей кожей. Рядом с ним суетились слуги, расставляя на столе бокалы и кувшины, но, увидев резкий взмах его руки, тут же заспешили прочь. Лорд Уильям заговорил, только когда они остались втроем.
      – Который из детей мой? – Его глаза из-под густых нависших бровей смотрели то на Клива, то на Уинн, то снова на Клива. – Который мой?
      – Один из мальчиков, сэр, – ответил Клив. – Мы пришли к выводу, что это либо близнецы, либо третий мальчик, Артур. Но узнать что-нибудь, кроме этого… – Он пожал плечами. – Если бы вы вспомнили хоть какие-то подробности. Что-нибудь об их матери или обстоятельства…
      – Обстоятельства чего? – вмешалась Уинн. – Неужели англичане запоминают каждое зверство, совершенное над женщиной? Каждое насилие? Сохраняют в памяти, чтобы потом можно было снова и снова посмаковать, похвастать перед друзьями? Страдания ваших жертв никогда не прекращаются, тем не менее, старые толстяки вроде вас вспоминают свои подвиги…
      Клив грубо схватил Уинн за руку, остановив ее обличительную речь. Но она и так вряд ли сумела бы продолжить. Слишком много ужасных воспоминаний сразу нахлынуло. Милая Марадедд спасла младшую сестру, но какой ценой!
      Держа Уинн за руку повыше локтя мертвой хваткой, Клив обратился к лорду Уильяму:
      – Милорд, молю вас, не судите ее слишком строго. У нас был нелегкий и долгий путь, и ей не хочется терять ребенка, которого она так любит…
      – Ты уже это говорил, – рявкнул лорд Уильям и смерил Уинн злобным взглядом. – Кто ты такая, девушка? Как получилось, что у тебя оказался мой ребенок?
      От такой наглости Уинн забыла о своих печалях и вновь воспылала гневом.
      – Все дети появились на свет в результате насилия англичан над валлийскими женщинами, милорд. Все их матери умерли – все, кроме одной, которая была совсем ребенком, когда ее безжалостно изнасиловали…
      – Это ты? – перебил он.
      Она буквально задохнулась от бессильного гнева.
      – Нет. Не я. Я спаслась благодаря старшей сестре. Спряталась. И вместо меня изнасиловали ее. Много раз. Столько мужчин, что и не сосчитать.
      Слова Уинн, казалось, повисли в воздухе, страшные и холодные, как зловещее грозовое облако. Оно парило в холле, готовое сразить их молнией.
      – Я не насиловал мою Анжелину, – клятвенно заверил лорд Сомервилл. – Нет. Никогда.
      Губы Уинн скривились в горькой усмешке.
      – Интересно, что сказала бы она?
      – Дай ему высказаться, – прошептал Клив, и его пальцы чуть скользнули по руке Уинн, словно он надеялся приободрить ее.
      – Она любила меня, – клялся старик, удивив и Уинн, и Клива своей горячностью. – А я любил ее, – добавил он чуть мягче.
      Сначала Уинн не нашлась что сказать, видя, как исказилось лицо лорда Уильяма от мучительного воспоминания. Но краткий приступ жалости быстро сменился более привычным для нее чувством презрения.
      – Вы любили ее? Вы изнасиловали ее. И даже если то, что вы говорите, правда, вы, тем не менее, бросили ее одну, ожидающую ребенка, опозоренную перед всеми. Семь лет вы не вспоминали о ней. Теперь вам понадобился ребенок от того союза. То есть сын. Вы поймете, конечно, почему мне смешно слышать, что вы любили ее.
      И снова лорд Уильям удивил ее. Она ожидала в ответ на свой дерзкий сарказм, на неприкрытое презрение встретить гнев и злобу. Но он только загнанно смотрел на нее.
      – Она, она когда-нибудь говорила обо мне?
      Уинн сразу остыла. Даже она не могла не заметить, как несчастен старый лорд. Она начала было говорить, но сразу замолкла и растерянно покачала головой. На секунду она встретилась с пронзительным взглядом Клива и еще раз почувствовала, как его пальцы ласково скользнули по ее руке. Слишком все было нелогично, слишком непонятно. Она вновь сосредоточилась на лорде Уильяме, стараясь отделаться от сочувствия к этому человеку. К ним обоим.
      – Я никогда не встречалась ни с одной из матерей этих ребятишек. Если не считать моей сестры, которая родила Изольду.
      Он посмотрел ей прямо в глаза.
      – Где же они в таком случае? Почему у тебя оказались все эти дети?
      Уинн подумала, прежде чем ответить. Она ничего не потеряет, если скажет правду. Ведь с Кливом она уже говорила и все же ничего не выяснила ни об одном из отцов.
      – Моя сестра умерла, – начала Уинн, стараясь говорить холодно и кратко. Только так она могла отодвинуть ужас тех дней. – Марадедд так и не пришла в себя после насилия. Когда ребенок родился, она бросилась со скалы. Матери Бронуин было всего одиннадцать, когда ее изнасиловали. Ее родители сказали ей, что ребенок умер, и отдали крошку мне на воспитание. Что касается мальчиков, их матерей нет в живых. – Она заметила, что он поморщился, но продолжила: – Мать Артура умерла через несколько дней после его рождения. Мать близнецов умерла, когда они едва научились ходить. Ее муж отказался воспитывать их после ее смерти.
      Она глубоко вздохнула, чувствуя облегчение, что ее страшный рассказ подошел к концу. Но глаз от лорда Уильяма не отвела.
      – Я воспитала их всех как своих собственных. Я им мать. И другой они не знают.
      Лорд больше не шумел. Высокомерная властность сменилась робкой мольбой. Однако он не забыл о своей цели.
      – Который из детей… который из мальчиков… рожден моей Анжелиной?
      И опять в ней вспыхнул гнев. Но прежде чем она ответила, заговорил Клив:
      – Мы не можем с уверенностью сказать, милорд. Поэтому я привез всех их в Керкстон. Чтобы мы вместе сумели найти ответ.
      Лорд Уильям по-прежнему не сводил глаз с Уинн.
      – А ты поможешь нам решить эту задачу?
      Она медленно покачала головой. В горле у нее стал ком, когда она закрыла глаза, чтобы не видеть мольбы во взгляде старика. Но это было ошибкой, потому что к ней сразу пришла ужасающая своей ясностью картинка – замок в Раднорском лесу. Видение было таким ярким, что Уинн могла бы поклясться, что вновь оказалась дома. Только что-то в нем было не так.
      Уинн моментально открыла глаза, когда поняла, в чем дело. В ее видении не было детей. Ни детских голосов, ни смеха. Только тишина и спокойствие, как в этом холле. Смертельная тишина. Безжизненная.
      На грубом сморщенном лице лорда было написано отчаяние. Клив стоял сбоку, но Уинн все же уловила его напряженное выжидание. Оно как будто отражало ее собственные противоречивые чувства. На одну мучительную секунду она задумалась, почему именно он из всех мужчин должен был так глубоко запасть ей в душу. Он терзал ту часть ее сердца, которая принадлежала ей одной. А теперь и лорд Уильям мучил ее сердце, которое так сильно любило детей.
      Так они оба наверняка убьют ее.
      Уинн еще раз покачала головой, заставляя говорить и вести себя так, словно душа у нее не истекает кровью.
      – Я не могу помочь вам.

      Угостили их на славу. Пятеро детей, Уинн, Дрюс, Баррис и Клив – все присоединились к лорду Уильяму и его семейству за большим столом. Но это была невеселая трапеза.
      Лорд Уильям ел молча, бросая внимательные взгляды то на Артура, то на Риса и Мэдока. Клив сидел рядом с прелестной девушкой, светловолосой и голубоглазой, видимо, младшей дочерью хозяина, Аделиной. Остальные дочери, среди которых особенно выделялась Бертильда, не стесняясь выказывали свою неприязнь Уинн и ее «выводку щенков», как выразилась одна из них, когда не слышал отец. Пышущие здоровьем лица их мужей выражали такое же презрение.
      Быть может, ей стоит заручиться их поддержкой, чтобы вернуться со всеми детьми в Уэльс, подумала Уинн, гоняя ножом по тарелке толстый кусок телятины. Хотя это не поможет. Пусть даже они не причинят вреда ее мальчикам – на что вряд ли без риска можно рассчитывать, – лорд Уильям и Клив, не говоря уже о Дрюсе и Баррисе, никогда не позволят замять это дело. Они все настроены, найти наследника лорда Уильяма и предоставить ему достойное место в доме его отца.
      Она послала обиженный взгляд Дрюсу, а затем невольно посмотрела на Клива. Воистину от мужчин одни неприятности. Их земли, их замки, их сыновья – вот и все, о чем они пекутся.
      Нет, подумала Уинн, внезапно встретившись взглядом с Кливом и почувствовав, как греховно заколотилось сердце. Еще их волнуют женщины. Но только постольку, поскольку те дарят им удовольствие и наследников. Вспомнить хотя бы, как лорд Уильям обошелся с покойной Анжелиной, или как там ее на самом деле звали по-валлийски.
      Уинн резко поднялась, оторвавшись от темных глаз Клива.
      – Пойдемте, дети. Пора умываться и ложиться спать.
      – А как же… как же развлечения? – запинаясь, промолвил лорд Уильям. – Я позвал музыкантов. И акробатов.
      Уинн замерла, вдавив кончики пальцев в крышку массивного стола.
      – Дети устали, и им больше нужен хороший отдых, чем развлечения. Для одного дня у них вполне достаточно впечатлений.
      Пока она говорила, Рис широко зевнул, прикрыв рот ладошкой. Уинн с вызовом уставилась на лорда Уильяма.
      – Вы, конечно, согласитесь, что я знаю своих детей гораздо лучше вас.
      Уинн увидела, как раздраженно блеснули его глаза, но не шелохнулась.
      – Ладно, идите, – рявкнул хозяин дома и резким взмахом руки отпустил их, затем опустошил свой кубок.
      Но его глаза следили за движением маленькой колонны детей, когда Уинн спускала их с помоста, на котором стоял стол. Не будь она так расстроена, ее позабавило бы, какие различные чувства отражались на лицах тех, кто остался за столом. Злоба, подозрение, недоверие. Восхищение и зависть.
      Она на секунду замерла и более внимательно посмотрела на участников застолья. Неужели восхищение и зависть? Да, в самом деле. Дрюс уставился на юную Аделину с выражением величайшего восхищения на лице. Уинн никогда еще не видела, чтобы он был так очарован какой-нибудь женщиной. А сама Аделина уставилась на Уинн с безошибочной тоской на невинном личике.
      Уинн ничего не понимала. Неужели это та самая девушка, которая заказала опасное средство для выразительности глаз? Она совсем не похожа на кокетку.
      Аделина потупилась, когда Уинн посмотрела на нее. А затем, словно не могла сдержаться, украдкой взглянула на Дрюса.
      При других обстоятельствах Уинн расхохоталась бы.
      Нареченная Клива бросает томные взгляды на мальчишески красивого Дрюса, в то время как Клив не менее красноречиво смотрит на Уинн. Лорд Уильям с родительской жадностью разглядывает ее сыновей, а его законная семья злобно смотрит на всех них.
      Уинн презрительно покачала головой и намеренно повернулась спиной ко всей семейке. Наверное, лорду Уильяму следует сделать своим наследником Дрюса. Это наверняка пришлось бы по вкусу его незамужней дочери.
      – А нам обязательно умываться? – спросила Изольда, сонно потирая кулачком глаза.
      Уинн посмотрела на уставшую племянницу и убрала непослушный локон с ее лба.
      – Вы только смоете дорожную пыль, дорогая. Чистенькие, в свежих рубашках вы будете крепче спать.
      – А ты останешься спать в нашей комнате? – спросила Бронуин, и на ее худеньком личике отразилось беспокойство.
      – Я буду с вами все время, – пообещала Уинн. – Пока мы в Керкстоне, мы будем есть, спать и купаться, сколько захотим, – продолжила она, изо всех сил стараясь говорить бодро.
      – Лорд Уильям сказал, что завтра мы с ним поедем верхом, – начал Рис.
      – Чтобы осмотреть его обширные владения, – закончил Мэдок.
      – Нам каждому дадут по лошадке, – добавил Артур. – У меня будет мой собственный пони. Ты же знаешь, Клив говорит, что у меня руки всадника.
      Уинн только кивнула, ведя их в пристройку рядом с кухней, где стояли лохани для купания. Значит, он решил их подкупить? И даже Артур попался на удочку благодаря поощрениям Клива.
      Завидев Уинн, из кухни выскочили две горничные.
      – Миледи, вы уже здесь. Вместе с крошками. – Та, что была постарше и повнушительнее, расплылась в улыбке. Затем она остановилась и неловко сделала реверанс. – Меня зовут Марта. А это Дагмар. Милорд велел нам нагреть воды и приготовить простыни. Мы поможем вам выкупать ребятишек.
      Уинн очень хотелось отказаться от их помощи, но, бросив взгляд на усталых детей, она передумала и кивнула женщинам.
      – Я разложила их чистую одежду в нашей спальне. Не могли бы вы принести ее? И мою заодно.
      Пока Дагмар поспешно отправилась выполнять поручение, Марта помогла Уинн подготовить детей к купанию. Ребятишки реагировали как лунатики, когда их теребили, чтобы снять с них накидки, чулки и башмаки. Только оставшись в одних штанах, мальчишки зароптали.
      – А теперь выйдите. Мы сами можем залезть в воду, – потребовал Артур, вцепившись в скрученный матерчатый пояс.
      Но служанка только непонимающе уставилась на него. Мальчик нахмурился и, запинаясь, повторил свои слова по-английски. Было смешно смотреть, как худенький и щупленький мальчишка бросает вызов тучной Марте, и подобие улыбки тронуло мрачное лицо Уинн.
      – Да, Марта, – вмешалась она, прежде чем Рис и Мэдок присоединились к протестам Артура, – они уже достаточно взрослые, чтобы справиться с остальным.
      Старая женщина прищелкнула языком и добродушно подмигнула Уинн:
      – В этом замке я купала всех мужчин, начиная с самого милорда, когда он еще был младенцем. Все они в пять или шесть лет не хотят, чтобы им помогали. Но потом, когда в них просыпается мужчина, они все возвращаются к Марте, чтобы та терла им спину. – Она зашлась смехом. – Наверное, им нужна женская рука. Даже такой старухи!
      Не успела Марта удалиться из комнаты, как Уинн уже широко улыбалась, искренне и весело. Девочки хохотали, и даже мальчики казались не такими надутыми, когда Уинн задергивала занавеску между двумя огромными лоханями с водой.
      – Она хорошая, – бормотала Бронуин, пока Уинн помогала ей забраться в теплую душистую воду. – Совсем как Кук, такая же добрая и веселая.
      – Интересно, что сейчас делают Кук, Гуинет и все остальные, – пролепетала Изольда, погружаясь в воду до самого подбородка.
      Уинн тоже об этом думала.
      – Кук, скорее всего, помогает Гуинет забраться в теплую ванну, в такую же, как эта, – ответила она, охваченная тоской по дому.
      За все дни путешествия она была слишком расстроена, зла и раздосадована, чтобы позволить себе скучать по дому. Но теперь, когда она снимала пояс и распускала шнуровку по бокам забрызганного грязью платья, она поняла, что ей очень не хватает дома.
      Конечно, в том повинна Марта. В старой служанке была та же теплота и деловитость, которой обладают слуги, прослужившие всю жизнь в одном доме и сознающие, как они важны для этого дома. Совсем как Кук.
      Уинн скатала чулки, затем заглянула за занавеску к мальчикам. Три мокрые головы торчали из высокой деревянной лохани. Ни шумных игр, ни брызг, ни ныряний. Дети просто очень устали.
      – Просыпайтесь, мои хорошие, – позвала она. – Вас ждет мыло и полотенца, а потом сразу пойдете по кроваткам.
      – Я устал, – вздохнул Рис.
      Тут его брат подпрыгнул с всплеском.
      – Кто это сделал? Кто меня ущипнул?
      Артур улыбнулся, не поднимая отяжелевших век.
      – Мне кажется, в лохани сидит краб. Есть такой старинный английский обычай – бросать в воду краба перед купанием, – добавил он таинственно.
      – Врешь, – возразил Мэдок. – Он ведь врет, не так ли, Рис?
      Рис не мог сдержать смеха.
      – Вот твой краб, – закричал он, изображая пятерней краба, бегущего по воде.
      – Здесь в самом деле, есть крабы? – взвизгнула Изольда в соседней лохани.
      Уинн покачала головой, глядя на проделки мальчишек. Она решила, что эту неугомонную троицу ничем не унять, их не берут даже усталость и сознание, что они среди чужаков. Уинн опустила занавеску и повернулась к девочкам.
      – Они просто играют и дразнятся. Успокойтесь, – добавила она, снимая одежду и амулет. – Обещаю ущипнуть любого краба, которого найду плавающим в нашей лохани.
      Уинн опустилась на скамью в лохани и застонала от удовольствия. Вода оказалась теплее и мягче, чем она думала. По поверхности плавали розовые лепестки, и листья мяты, слабый аромат которых очистил ей голову от беспокойных мыслей и отогнал прочь все беды, по крайней мере, ненадолго.
      Уинн ушла с головой под воду, встряхивая спутанными волосами и проводя пальцами по всей их длине.
      – Как хорошо. – Вынырнув, она улыбнулась Изольде и Бронуин и взяла кусок мыла. – Хотите, я сначала вымою голову вам, а потом себе?
      – Я сама могу позаботиться о своих волосах, – сказала Изольда.
      – Я тоже, – вторила ей Бронуин.
      – Мальчики, не забудьте вымыть голову, уши и шею.
      – И под мышками, – добавила Бронуин.
      – И между пальцев, – ухмыльнулась Изольда.
      – Можете не говорить нам, что делать, – ответил Артур из-за занавески, – мы сами знаем.
      Взбивая на голове пену, Уинн понюхала мыло. Оно было очень хорошего качества. Твердый и ровный кусок. Неужели такое варят в замке, удивилась Уинн. Нужно будет спросить Марту, потому что мыло у Гуинет никогда не получается плотным и гладким. Уинн снова ушла под воду, ополаскивая волосы и с силой массируя кожу, когда шум за дверью заставил ее вынырнуть.
      – Который из них это был? – донесся из кухни взволнованный голос лорда Уильяма.
      – Подождите, милорд. Так не годится…
      Но на протесты Марты никто не обратил внимания. В купальню ворвался лорд Уильям, что крайне разгневало Уинн.
      – Убирайтесь отсюда, вы… английский грубиян. Неужели мы не можем, по крайней мере, спокойно выкупаться?
      – Это мой замок! – грохотал лорд Уильям. – Это мой сын! Итак, который из них?
      Уинн сидела голой в лохани с двумя перепуганными, дрожащими девочками, прижавшимися к ней, а тем временем маленькая купальня заполнилась людьми. Занавеска была отдернута в сторону, и, к ужасу Уинн, обе лохани окружила алчная толпа.
      – Милорд, прошу вас, – начала Марта, переводя тревожный взгляд со своего хозяина на Уинн и обратно.
      – Да, отец, – пробормотана Аделина, цепляясь за его руку. – Неужели нельзя подождать с этим, чтобы они хотя бы оделись?
      – Пусть мне покажут их ступни, – потребовал лорд Уильям, стряхивая с себя руку Аделины и не обращая на дочь никакого внимания. Он приблизился к краю лохани и схватил Риса. – Покажи мне свою ступню! – настойчиво приказал он.
      Но Рис был слишком напуган, чтобы подчиниться. Он попытался вырваться из сильных пальцев и, когда это ему не удалось, укусил лорда Уильяма за руку. Как следует.
      – Черт возьми! Черт возьми, он укусил меня! – Лорд Уильям затряс от боли рукой и уставился на нее, словно ожидал увидеть кровь или по крайней мере, следы зубов. Затем он повернулся к оторопевшим зрителям. – Он укусил меня! Клянусь Господом, он настоящий боец, этот малыш. Это он? Это он мой сын?
      – Нет! – закричала Уинн, обретя, наконец, голос среди всего этого сумасшествия. Неужели весь мир перевернулся? – Они не ваши! Ни один из них!
      Она начала было подниматься, почувствовав, что ей нужно спасать своих мальчишек от этого безжалостного варвара, но большая ладонь опустилась ей на плечо и с силой удержала на месте.
      – Милорд, это дело, таким образом, не решить. – Клив остался стоять, как ни в чем не бывало, когда лорд Уильям нетерпеливо повернулся к нему. – Если сейчас все отсюда выйдут, – продолжил он, – мы постараемся сразу найти ответ на ваш вопрос.
      Секунду стояла абсолютная тишина, нарушаемая только нервным шарканьем ног. Затем Марта щелкнула языком и взмахами фартука начала гнать всех прочь. Один за другим, нога за ногу, комнату покинули дочери, их мужья и любопытные слуги. Когда остались только Клив, лорд Уильям, Дрюс и Баррис, Марта закрыла дверь.
      – И вы тоже ступайте. Все до одного, – потребовала она, сердито глядя на своего хозяина. – Никогда не думала, что увижу, как сын леди Алвины так безобразно ведет себя. Пугает купающихся женщин и детей. Если бы она только видела вас сейчас, она бы… – Марта замолчала, убедившись, что лорд Уильям утихомирился. Потом задернула занавеску и обернулась к Кливу, который все еще стоял возле лохани, держа руку на плече Уинн. – Вы тоже, – приказала старая служанка, внимательно глядя на него.
      Рука Клива обмякла и скользнула под воду, легко погладив кожу. Затем он провел пальцами по чувствительной шее и, обхватив подбородок, заставил Уинн посмотреть ему в глаза.
      – Дай нам минутку, пожалуйста, – сказал он Марте, не сводя глаз с валлийки.
      Марта неодобрительно хмыкнула, но повиновалась. И хотя из-за занавески доносились приглушенные требования и успокаивающие бормотания старой женщины, все чувства Уинн были сосредоточены на Кливе. Он единственный мог ей помочь.
      – Не позволяй ему этого, Клив. Прошу тебя. Пожалуйста, не дай ему забрать моего ребенка.
      Ее глаза заволокло слезами отчаяния, но она ясно разглядела на его лице сожаление. На секунду ей показалось, что он сделает это. Вмешается и как-то, каким-то образом все поставит на свои места. Но Клив вздохнул и покачал головой.
      – Он хочет знать, кто его ребенок, Уинн. Чтобы одарить своего наследника всеми благами, которые ему причитаются. Что в этом дурного?
      – Нет! – Уинн резко отпрянула.
      Она была готова выпрыгнуть из воды и наброситься на лорда Уильяма. Убить его голыми руками, если понадобится. Но Изольда и Бронуин рыдали у нее на руках, и, судя по звукам, доносившимся из мужской половины купальни, мальчики делали то же самое, уткнувшись в Дрюса и Барриса.
      – Убирайся отсюда, – велела она, сердито глядя на Клива поверх мокрых детских голов.
      В эту секунду, когда он стоял перед ней, такой высокий и бесстрастный, в своей серой накидке, мокрой от воды, она искренне ненавидела его. Это он своими улыбочками и соблазнительными взглядами заставил ее пережить самый черный миг в жизни. Сначала он покорил детей, потом и ее. Но все это он творил ради одной цели.
      Их взгляды встретились, ее – холодный, как зима, его – бесстрастный, скрывающий какие-либо эмоции. Если они вообще у него были. Уинн с трудом перевела дыхание.
      – Пусть все выйдут. Все до одного. Я одену детей. Тогда, и только тогда твой английский лорд сможет войти.
      – Верь мне, Уинн. Пришла пора довериться мне. Я смогу тебе помочь.
      В глазах его промелькнуло какое-то чувство, но Уинн было уже все равно. Она горестно усмехнулась:
      – Ты хочешь помочь только себе. Оставь меня в покое.
      Спустя мгновение он вздохнул и пожал плечами, затем повернулся и прошел за занавеску. Она услышала его бормотание и возмущенный ответ лорда Уильяма:
      – Я просто хочу взглянуть на их пальцы!
      Но Клив был тверд, и вскоре дверь с шумом захлопнулась.
      – Артур! Рис, Мэдок! С вами все в порядке?
      – Можно к вам? – тоненьким дрожащим голоском спросил Артур.
      – Ну конечно, родной.
      Послышался всплеск воды, и по каменному полу зашлепали три пары босых ног. Мальчики моментально пролетели мимо занавески и плюхнулись в женскую лохань, сверкнув голыми попками. Притянув к себе всех ребятишек, Уинн вспомнила, что было четыре года назад. Какую ответственность она тогда чувствовала, когда к ней льнули, пять карапузов, которых она утешала. Ей тогда казалось, что она не справится с такой задачей, но еще большая неуверенность в своих силах терзала ее теперь. Ей так хотелось защитить ребятишек – от ужасов их бесчеловечного зачатия, от трудностей, которые их подстерегают в жизни. Но она не могла. Больше не могла. Она даже не могла дольше держать их всех у себя.
      Ее слезы смешивались со слезами детей, которые сбились в кучку вокруг нее, не находя больше удовольствия ни в теплой воде, ни в приятных ароматах. Это была Англия, и их окружали враги.
      – Зачем… – Мэдок икнул и завел снова: – Зачем ему понадобилось видеть наши пальцы?
      – Он хочет посмеяться над ними? – добавил Рис.
      Уинн попыталась проглотить ком в горле. Она давным-давно привыкла к небольшому дефекту пальцев близнецов, и ей не приходило в голову, что он мог им достаться по наследству. Ну почему она это не предвидела?
      – Думаю, у него на ногах такие же пальцы, как у вас. – Артур выпрямился и откинул со лба мокрые волосы.
      – Ты хочешь сказать, что у лорда Уильяма гусиные лапки?
      – И вовсе у них не гусиные лапки! – воскликнула Бронуин, вставая на защиту близнецов.
      – Тише, мои дорогие. Тише. Конечно, на самом деле это не гусиные лапки. Просто у них вырос лишний кусочек кожи между пальцами, и я думаю, что, скорее всего близнецы унаследовали эту особенность одного из своих родителей. – Она плотно сжала губы, стараясь унять дрожь в голосе. – У меня голубые глаза, как у моего отца. Артур, Изольда и Бронуин напоминают англичан цветом волос и глаз. Но вы двое, Рис и Мэдок, вы такие темноволосые и темноглазые, что с виду настоящие валлийцы.
      – Кроме пальцев на ногах, – сказал Рис.
      – Думаю, да.
      Они немного посидели молча. Всхлипывания прекратились, если не считать редких вздохов, и икота тоже шла на убыль. Затем Бронуин чуть отстранилась от Уинн.
      – Рису и Мэдоку придется остаться здесь с их… э-э… с их отцом?
      Уинн тут же хотела сказать «нет», но так и не сказала. Их отец. Неужели это правда? Неужели этот огромный шумный увалень действительно породил ее милых беспокойных близнецов? Тут сама собой явилась непрошеной мысль об их матери. Он хотел знать, говорила ли она когда-нибудь о нем. Лицо его стало серым, когда он услышал, что она умерла. Он даже зашел так далеко, что утверждал, будто эта женщина любила его.
      Уинн посмотрела на темные головки близнецов. Она была в таком смятении, что никак не могла собраться с мыслями. Если эта женщина действительно любила его… Да и он, видимо, хоть и по-своему, грубо, но все же любил ее.
      Уинн отогнала от себя удушающий страх и попыталась найти нужные слова.
      – Возможно… возможно, они захотят остаться, если лорд Уильям окажется их отцом. Но я не позволю, чтобы кто-то насильно вас принуждал к тому, чего вы не хотите, – горячо добавила она, подавляя слезы. – Ну, хватит. Давайте закончим купание и еще раз поприветствуем лорда Уильяма.
      – Я хотел бы, чтобы моим отцом был сэр Клив, – сказал Артур, обращаясь больше к себе, чем к кому бы то ни было.
      Уинн помогла мальчику выбраться из лохани.
      – На свете есть очень много других стоящих мужчин, – пробормотала она. – Валлийцев.
      – Значит, ты все-таки не выйдешь за него замуж?
      Уинн нахмурилась.
      – Возьми это полотенце, Артур. Я никогда не собиралась выходить за него. Я уже говорила тебе. В любом случае он помолвлен с леди Аделиной.
      Артур вздохнул и, бросив на нее последний печальный взгляд, начал вытираться.
      – Леди Аделина очень красивая, – сказала Изольда, как только мальчики скрылись из виду.
      – Дрюс не сводил с нее глаз весь ужин, – добавила Бронуин.
      – Ну, так вот, она помолвлена с сэром Кливом, – сказала Уинн, поднимаясь из лохани. – И говорить тут не о чем.
      Уинн убедила себя в последнем, когда разрешила лорду Уильяму, Кливу и остальным войти в купальню. Дети держались стайкой позади нее, все чистенькие, с расчесанными мокрыми волосами, в чистых платьицах и рубашках. Но они все были босиком.
      Лорд Уильям тоже скинул башмаки и от нетерпения шевелил пальцами. Но Уинн больше взволновало его лицо, потому что ожидание и надежда сделали лицо старика почти молодым.
      Она невольно перевела взгляд на Клива и увидела, что тот тоже взволнован. Но этого слишком мало, сказала она себе. И слишком поздно.
      – Идите сюда, – хрипло велел лорд Уильям почти шепотом. – Если у вас смешные пальцы на ногах – гусиные лапки, как когда-то называла их моя мама, – тогда покажите их мне.
      Сердце Уинн заколотилось так сильно, что чуть не вырвалось из груди. Она не могла пошевелиться. А вот Артур мог. Он подтолкнул братьев вперед.
      – Идите же. Покажите ему. Он ваш отец.
      Что было дальше, Уинн смотреть не стала. Не могла. Рис и Мэдок робко шагнули вперед, подбадриваемые удивленной улыбкой лорда Уильяма и присутствием Клива. Они сравнили пальцы – старые волосатые пальцы с длинными желтыми ногтями и пухленькие маленькие пальчики, розовые после купания. Но все они были похожи благодаря странной перепонке, соединившей второй и третий пальцы.
      Лорд Уильям опустился на колени с радостным воплем и обнял перепуганных близнецов. Но Уинн из-за слез ничего не видела. Она прижала к себе остальных ребятишек, не в силах больше сдерживать рыдания.
      – Мои сыновья! – Лорд Уильям плакал от искренних чувств. – О Анжелина, моя Анжелина! Наконец я нашел наших сыновей!

      Уединиться в замке Керкстон было делом трудным. Уинн украдкой спустилась по плохо освещенной каменной лестнице, где оказалось полно слуг – они спали, завернувшись в тряпье, по всем углам и нишам. В холле восседал сам лорд Уильям и провозглашал тосты за свое величайшее везение – сразу два сына! – с теми, кто еще держался на ногах. Даже во дворе было людно, как обнаружила Уинн. Горел высокий костер, и слуги, которых еще не сморил сон, весело бражничали вокруг него. Рождение сына всегда считалось радостным событием в любом благородном доме. С появлением же двух крепких сыновей челядь лорда Уильяма предвкушала проявление хозяйской щедрости.
      Еще бы ему не быть щедрым, подумала Уинн с тяжелым сердцем. Нечасто судьба награждает мужчин такими прекрасными сыновьями, как Рис и Мэдок, – а этот к тому же и не стоил их. Он, не особенно разбирая, пролил свое семя – вот и вся его заслуга.
      Тем не менее, сейчас он претендует на роль отца ее драгоценных мальчиков, и ни один человек, кроме нее, не склонен ему возразить.
      Уинн опустила налицо капюшон и поплотнее завернулась в плащ. Но сковавший ее холод, от которого у нее даже стучали зубы, шел не снаружи, а изнутри. Сердце ее, саму душу сковал лед. Больше она ничего не чувствовала. Она могла только дышать, по крайней мере до тех пор, пока не найдет какой-нибудь укромный уголок, где упадет в бессильном горе.
      Словно мало ей пришлось плакать, подумала Уинн, смотря по сторонам покрасневшими глазами. Она разрыдалась перед всеми, выдав этим, как ей тяжело, и расстроив детей. Когда же впервые она начала терять власть над собственными чувствами?
      Ответ был очевиден. В тот роковой день, когда Клив Фицуэрин появился в Раднорском лесу. Она его еще ни разу не видела, а он уже начал коварный натиск на ее чувства. И победил.
      Уинн обошла костер, держась подальше от языков пламени, в густой тени. Украдкой проскользнула мимо кухни и купальни в поисках… она сама точно не знала, что ищет. Завернула за угол пристройки, сложенной из мощных бревен, и пошла вдоль внешней стены, скользя левой ладонью по холодным шершавым камням, чтобы не упасть в темноте. Один раз она услышала где-то высоко над собой мужской голос. Страж на крепостном валу. Неужели здесь нет ни одного уголка, где она могла бы утешиться?
      Затем в полуночной кромешной тьме она нащупала под ладонью древесину. Уинн остановилась, пробежала пальцами по потрескавшейся от дождей и времени поверхности. Это оказалась боковая дверь, ведущая скорее всего к реке, если она правильно сориентировалась.
      Уинн нашла тяжелое кольцо и потянула. К ее удивлению, дверь легко открылась. Она заглянула внутрь и, движимая отчаянием, шагнула в проем толстой стены. Сразу же наткнулась на ведро, а когда вытянула руку, чтобы не упасть, то сбила несколько тонких шестов. Рыболовные удочки, догадалась она. Эта дверь, должно быть, на самом деле ведет к реке.
      Уинн миновала еще одну дверь, такую же, как первая, и внезапно оказалась на маленькой каменистой площадке, примкнувшей к мощным стенам Керкстона.
      Возможно, – это ей только чудилось, но Уинн показалось, что воздух здесь на самом деле чище, свежее и прохладнее. Она набрала полные легкие, наслаждаясь запахом леса и полей, реки и неба.
      Утихшая буря оставила после себя запах промытой земли, река с шумом билась о берега, держа свой путь в далекое море. А что, если эта река течет в Уэльс? – подумала Уинн, охваченная тоской по дому. И нельзя ли ей просто броситься в объятия волн, чтобы те доставили ее в родной край? О, это было бы так просто. Но это всего лишь мечта. Не сознавая, что делает, Уинн откинула капюшон и сбросила плащ. Затем она сняла башмаки и чулки и робко шагнула на ступени крутой лестницы, которая вела от узкой площадки к каменистой косе, отходившей от крепостной стены.
      На отвесном берегу лежали две маленькие лодки, перевернутые вверх дном. Уинн с трудом разглядела в темноте их днища. Но бурные воды она угадала точно. Река подобно живому существу вздымалась и извивалась, отражая тусклый свет, падавший с небес.
      Какой мрачной казалась эта река. Какой печальной. Уинн шла вперед на ощупь, пока ее ног не коснулись ледяные брызги. Она шагала все дальше, поддернув юбки выше колен и наслаждаясь холодной упругостью волн, бившихся о ее голени и икры.
      Ее окутал шум реки, студеные ласки которой поглотили все внимание. Замок Керкстон больше не возвышался за ее спиной. И вообще это была уже не Англия. Уинн оказалась, по крайней мере, в эту минуту, в своем любимом лесу, стоя босыми ногами в реке, которую она назвала своей.
      Потом вдруг она почувствовала чье-то присутствие и поняла – как поняла в самый первый день, – что рядом Клив.
      Уинн не обернулась. Она продолжала стоять на том же месте, жалея, что не может усилием воли отослать его прочь, в самый далекий уголок этого света. Далеко за пределы христианского мира. Но в ту же самую минуту она испытывала тайную благодарность к нему за то, что он рядом.
      – С тобой все в порядке? – послышался его тихий голос среди шума беснующейся реки.
      Вместо ответа Уинн покачала головой. Какой смысл притворяться? Чтобы облегчить его угрызения совести?
      Она почувствовала, что он подошел ближе. Стоило ей протянуть назад руку, и она могла бы дотронуться до него. Она смотрела прямо перед собой, вглядываясь в темноту, туда, где был невидимый противоположный берег.
      – Уинн. – Голос его раздался даже ближе, чем она ожидала. – Я знаю, этот день… оказался для тебя нелегким.
      На ее лице промелькнула горестная улыбка.
      – Нелегким? Значит, вот какое слово ты подобрал. В таком случае я удивлена, что ты это признаешь. Ведь с самого начала ты был убежден, что так будет лучше для моих детей. – Она помолчала, пытаясь справиться с комком, подступившим к горлу. – Как будто ты можешь знать, что для них лучше.
      – Ах, Уинн. Многое я действительно знаю. Когда-то я был одним из них, забыла?
      При этих словах она резко обернулась.
      – Это не одно и то же! – закричала она, чувствуя чуть ли не облегчение, что наконец-то может открыто противостоять ему. – У тебя была мать. Ты никогда ее не терял. А я… я потеряла их!
      Хотя темнота разделяла их, как пропасть, Уинн обвиняла его взглядом и знала, что достигла цели.
      Но он, как всегда, не зная жалости, не отступал от своего.
      – Ты скорбишь из-за них или из-за себя? Подумай хорошенько, прежде чем ответить. Или ты боишься, что они потеряют меньше, чем ты?
      Уинн вся напряглась, но не сумела полностью унять дрожь, охватившую ее с ног до головы. Она с такой силой сжала кулаки, что ногти впились ей в ладони.
      – Они не потеряют крышу над головой. Вкусную еду. Красивую одежду. Великолепных коней. Не сомневаюсь, у них будет все, что дают деньги. Ну а как же родитель, который любит их?..
      – Даже ты не можешь сомневаться в искренности чувств лорда Уильяма к Рису и Мэдоку, – сказал Клив, обрывая ее страстный монолог.
      – Он для них чужой человек. Да, конечно, сейчас он рад, что они у него. Но что будет через год? Или два? Или пять? Когда они заболеют или испугаются чего-нибудь? Он их утешит, как утешила бы мать? Как утешила бы я? – Уинн замолчала, чтобы перевести дыхание и откинуть со щеки непослушный локон. – Даже у тебя была мать.
      – Но теперь им нужен отец.
      – Только не он, – вырвалось у нее. – Только не англичанин.
      В тишине, нависшей над ними, торжествующе шумела река, неся вперед свои холодные и безжалостные воды. Уинн понимала, что ее последние слова оскорбляли не только лорда Уильяма, но и Клива, и она не стала бы кривить душой, будто не стремилась к этому. Ей хотелось его ранить. Так же больно, как он ранил ее.
      Но он, казалось, был решительно настроен, не воспринимать ее слова.
      – А может, им нужно и то и другое, – предположил он и развел руки в широком жесте. – А может, все устроится совсем не так, как ты думаешь. Если бы ты согласилась остаться…
      Он замолк, его слова потерялись в ночи. И все же это уклончивое предложение эхом отозвалось в груди Уинн и обещанием, и угрозой. Ей нужен был глоток свежего воздуха, чтобы поддержать внезапно ослабевшую решимость. Но Клив как будто угадал ее чувства. Он знал, в чем она наиболее уязвима.
      – Останься, Уинн. Останься возле своих сыновей. Я смогу это устроить.
      Она покачала головой, подавляя соблазн. Всегда быть рядом с близнецами. Рядом с Кливом.
      – Нет, нет, – пробормотала она, не в силах больше смотреть на него.
      Она с отчаянием огляделась по сторонам, но, так ничего и, не увидев, резко отвернулась и опять устремила взгляд на черную бурлящую реку. Ее пальцы сомкнулись вокруг старинного раднорского амулета, и она сделала еще один шаг в ледяную воду, которая дошла ей уже до колен. Если бы только можно было скрыться от этого замка. От Клива.
      Но этому не суждено было случиться. Руки Клива оказались у нее на плечах, и, не говоря ни слова, он вывел ее на берег. Только когда Уинн присела на перевернутую лодку, он ее отпустил и принялся беспокойно вышагивать перед ней по усыпанному гравием берегу.
      – Дело в том, что, если бы ты осталась, это решило бы множество проблем.
      – Твоих? Или моих? – насмешкой откликнулась Уинн.
      – Наших, Уинн. Наших. – Он опустился перед ней на корточки и взял в ладони ее холодные руки. – Твои дети наполовину англичане. Ничего нет ужасного в том, если они вырастут на английской земле. О них хорошо будут заботиться. И о тебе тоже.
      – Уж не ты ли? – предположила Уинн, стараясь быть ироничной, но с досадой была вынуждена признать, что вопрос ее прозвучал неуверенно.
      – Да, я.
      В первый момент показалось, что найдено простое решение. Если она останется, то ей не придется никого лишаться. Ни близнецов. Ни Клива… Но так же быстро Уинн поняла, что ей придется отказаться от дома и собственной жизни. Она отдаст себя на милость этого человека, а ради чего?
      – А как же я? Что буду здесь делать я? Ты об этом подумал? Каково мне будет жить в Англии? Вдали от моего леса. Вдали от Уэльса.
      – Я бы… – Он замолчал, проводя большими пальцами по ее запястьям. – Я бы сделал все – все, что угодно, – лишь бы ты была счастлива. Мы были бы вместе, и ты вскоре бы поняла, что Англия не так уж сильно отличается от Уэльса. Наша жизнь здесь могла бы сложиться удачно.
      Если бы было можно просто закрыть глаза и пожелать, чтобы эти слова сбылись, Уинн с радостью бы так и поступила. Умей она творить те чудеса, которые ей иногда приписывались, она воплотила бы это красивое видение в жизнь. Но в ней преобладал разум. Практичность. То, что он осмелился вообразить, было неосуществимой мечтой.
      – Наша жизнь… – начала она. – Никакой нашей жизни быть не может. У нас с тобой нет общего будущего. Или ты забыл о леди Аделине?
      Он едва заметно сжал пальцы вокруг ее запястий. Потом вздохнул.
      – Нет. Я не забыл об Аделине.
      Уинн заставила себя продолжать, хотя в душе ее поднялась необъяснимая, еще более сильная боль.
      – Скоро объявят… о вашей свадьбе. Она будет прелестной невестой, хотя и не очень счастливой.
      – Что ты имеешь в виду?
      Зависть – вот что заставило ее так говорить; зависть и боль. Это было настолько очевидно, что Уинн даже не попыталась притвориться.
      – Я имею в виду, что именно она просила тебя привезти белладонну – ядовитый паслен. Именно она стреляет своими красивыми выразительными глазками во все стороны, кроме твоей. Даже Дрюс не был лишен ее внимания. – Она мрачно улыбнулась, натолкнувшись на его молчание. – Правильно ли я поняла, что тебе неприятно ее непостоянство?
      – Понимай, как хочешь, – прорычал Клив. – Мой брак с Аделиной необходим, если я оставлю тебя здесь. Земли, которые дают за ней в приданое, объединенные с теми, что обещал мне лорд Уильям в качестве награды…
      – Не желаю этого слышать! – Уинн вскочила и попыталась обойти Клива.
      Но он не выпустил ее рук, а когда выпрямился, то не дал ей пройти.
      – Уинн, выслушай меня. Постарайся разумно отнестись к этому.
      – Нет! Нет, я не хочу быть разумной. Не хочу, если при этом я должна терпеть унижение. Потерять чувство собственного достоинства. Я женщина, Клив, а не какая-нибудь вещь. Все вы, англичане, одинаковы. Вы считаете, что женщиной можно владеть, использовать и держать у себя для удовлетворения минутных прихотей. Но я не какая-нибудь жеманная простушка… англичанка. И я никогда… – Голос ее осекся, и вместо слов Уинн всхлипнула. – Нет, никогда, – договорила она дрожащим голосом.
      Тут на нее нашло внезапное прозрение – возможно, это было одно из ее видений. Уинн поняла, что она хотела получить от Клива. Ей хотелось видеть его собственным мужем, жить с ним вместе в ее лесу и родить от него детей. Ей хотелось лечь с ним рядом и почувствовать, как он вновь наполняет ее теплотой и силой, давая начало новой жизни. Из него вышел бы хороший отец, он превосходный любовник. Он мог бы стать очень хорошим мужем, если бы захотел.
      При этой мысли ее враждебность, и потребность ранить его улетучились. Если бы она могла, она бы залечила их раны одной силой своей любви.
      «О, Клив, – молчаливый крик шел из самой глубины души, – почему все не вышло по-другому?»
      Словно услышав этот крик, он притянул ее к себе.
      – Скажи, что останешься, – простонал он.
      Его руки блуждали по ее спине, словно он хотел запомнить каждое ребро, каждый мускул, каждый изгиб. Он обхватил ее ягодицы и крепко прижался к ней, доказывая силу своего желания. Его язык глубоко проник ей в рот и, не получив отпора, страстно ласкал ее, словно пытался узнать все ее секреты.
      Уинн приняла этот чувственный натиск, и ей захотелось большего. Но даже среди этой агонии желания она понимала, что есть одна тайна, которую он ни за что не должен узнать. Хотя она уступила чувственному восторгу их близости, какую-то частицу она хранила в себе. Если ей сейчас тяжело покинуть Клива, то насколько тяжелее это было бы, узнай он о ее тайной мечте быть с ним рядом! Любить его. Выйти за него замуж.
      Но Уинн хорошо понимала, что это никогда не произойдет. Он не может быть ей мужем. А она никогда не согласится быть для него просто любовницей.
      Она прильнула к нему и погрузила пальцы в его теплые волосы, когда он отпрянул от нее. Они оба задохнулись. Она сама была огорошена натиском собственных чувств и, не думая, что делает, начала целовать его шею.
      – Проклятие, женщина! – задыхаясь проговорил он, когда она начала игриво покусывать гладкую кожу. – Святой Боже, – простонал он, когда она коснулась губами колючего подбородка.
      Одна его рука опустилась с ее плеча на спину, а вторая нашла ее правую грудь, и она вновь ощутила силу их прошлого соединения.
      Ее руки скользнули к его бедрам и притянули к себе, так что их чресла снова тесно соприкоснулись. Сама, не ожидая от себя такой смелости, Уинн просунула руку между их животами и дотронулась до твердой мужской плоти.
      – Колдунья, – хрипло прошептал он.
      Но для Уинн это слово было сладчайшей лаской, усладой ушей и бальзамом для души. Если она прямо не просила его бросить ради нее то, к чему он стремился всю жизнь, по крайней мере, она заставила его позабыть об этом, когда они были вот так вместе.
      Далеко за рекой небо разорвала полоска молнии, потом еще одна, гораздо ближе. Ночь ярко сверкнула белым светом и вновь погрузила их в темноту, ставшую горячей и прозрачной от желания, охватившего обоих.
      Она услышала его стон – скорее почувствовала – возле своих губ. Его руки обхватили ее голову, запутавшись в разметанных ветром волосах, приподняли вверх ее лицо. Он набросился на нее, словно дикарь, и она, как распутница, предложила себя ради его удовольствия – и своего тоже.
      – Я заставлю тебя остаться, – пробормотал он ей в ухо, увлекая ее на землю. – Ты останешься. Ты захочешь остаться.
      Уинн страстно его поцеловала, чтобы заглушить слова, охлаждавшие их пыл. Но Клив не отказался от своего намерения и зажал ее лицо в своих ладонях, чтобы остановить безумные поцелуи.
      – Скажи, что останешься, – потребовал он, целуя ее шею. – Скажи, что никогда не покинешь меня, Уинн. Скажи это.
      Ослепительная вспышка молнии, сопровождаемая неистовым громом, заставила их обоих подпрыгнуть. И хотя Уинн надеялась, что он отвлечется от болезненной темы, этого не произошло.
      Он полностью закрыл ее своим мускулистым, сильным телом. Она уходила от его слов, но тело реагировало по-своему на острое ощущение его желания.
      – Не говори больше ничего, – прошептала она. – Просто поцелуй меня.
      Уинн обхватила его шею руками и попыталась приблизить к себе его лицо, но он сопротивлялся.
      – Останься со мной, моя прелестная валлийская колдунья. Скажи, что останешься, и я обещаю так услаждать тебя каждую ночь. Останься, и я осыплю тебя бесконечными поцелуями. Ласками. Вот так. – Он потерся носом о теплую ложбинку между ее грудей. – Вот так. – Он нашел сквозь ткань платья напрягшиеся соски и прикусил сначала одну возбужденную вершинку, а потом другую, так что Уинн, задыхаясь, извивалась от безумного желания.
      – Я наполню тебя своей любовью, и ты забудешь обо всем на свете, кроме того, что мы вместе.
      Он уже и так добился этого, подумала она сквозь туман. Она никогда не сознавала, где находится или что дурно, а что правильно, когда он вот так любил ее. Но забываться… было слишком опасно. Слишком страшно.
      Она посмотрела на него, и когда их глаза встретились, то многое сказали друг другу в эту долгую минуту. Уинн почувствовала, как ее решимость ослабевает, буквально покидает тело, и изводивший ее голос, твердивший об осторожности, наконец, замолчал.
      – О, Клив, – прошептала она, и ее большие глаза заволокло слезами. – Я… я…
      Последние слова потонули в оглушительном грохоте.
      Молния ударила в дерево на другом берегу реки, и, ярко вспыхнув, оно свалилось в бурлящую воду. Это произошло так близко от них, что Уинн оцепенела от страха. Клив испуганно дернулся и закрыл Уинн собой, спрятав ее голову под подбородок. Когда они оба взглянули на небо, на них обрушился ледяной поток дождя, а с ним и злой ветер.
      Сначала их предупреждали приближавшаяся молния и далекие раскаты грома. Они обо всем могли бы догадаться по бурлящей реке, взбешенной бурей, которая назревала выше в горах. Но понадобилась всесильная длань Господня, как позже подумала Уинн, бросающая в нее молнии и поливающая ее дождем, чтобы, в конце концов, вернуть ей разум и спасти от собственной слабости. А ведь она была почти согласна остаться с ним, почти согласна стать его любовницей, женщиной, к которой он бы приходил, исполнив долг супруга.
      Пока Уинн бежала по мокрому двору, опередив Клива, который боролся с двумя боковыми дверьми, она искала утешения в своем невероятном спасении. Ведь это действительно было спасение. Спасение от жизни с незаконными удовольствиями и незаконными детьми. Спасение от многолетнего стремления к тому, чего никогда не может быть. Он не собирался жениться на ней, он ни разу не сказал, ни одного слова о женитьбе. Но вместо утешения Уинн нашла только ужасающую пустоту.
      Проносясь стремительно по холлу, Уинн споткнулась о пьяного слугу, затем чуть не наступила на другого, свернувшегося у подножия лестницы. Но она продолжала мчаться вперед, не замечая, что за ней тянется мокрый след.
      Она только знала, что должна найти своих детей и прижать к себе. Они, а не Клив были ее жизнью. Уэльс, а не Англия был ее домом.
      В темной спальне она сбросила с себя мокрую одежду и натянула сухую рубашку. Затем обернула спутанные волосы полоской старой простыни и, не переставая дрожать, нашла Риса и Мэдока. Они заворчали, когда она их раздвинула. Один из них завертелся, и Уинн разобрала слова: «Лошадь. Нет, две». Но как только она улеглась между ними, близнецы сразу затихли.
      Они были в тепле, а она в безопасности. Эта мысль вновь и вновь прокручивалась у нее в голове, пока она пыталась успокоить быстрое дыхание и прыгающее сердце. Они были в тепле, а она в безопасности.
      Но такая трусливая мысль заставила ее стыдиться самой себя. Их безопасность гораздо важнее ее собственной. Она должна похоронить свои страхи – а самое главное, все свои неподобающие желания – и подумать, как следует о будущем сыновей.
      Она обняла их и крепко прижала к себе, почувствовав мальчишеский запах, смешанный с розовой водой. Как они ей дороги. Только вчера они были двумя крикливыми младенцами у нее на руках, а сегодня они уже высокие крепкие парнишки, готовые освоить любое новое дело и принять любой вызов. Скоро они превратятся в рослых юношей, а затем и в мужчин.
      Умно ли она поступает, что противится притязанию лорда Уильяма на детей, лишая их, таким образом, обширных владений, которые этот человек хочет передать им по наследству?
      Уинн уставилась в потолок с темными балками и неохотно представила, что будет, если оправдаются ее самые большие опасения: она уедет, а они останутся.
      Текли минуты. Снаружи бушевала буря, ударяясь о крепкие каменные стены. А в душе Уинн переживала не меньшее волнение.
      Наконец слезы прекратились. Она смирилась с тем, что так несправедливо уготовила ей судьба. Но она дала себе слово, что заключит с этим человеком – их отцом – определенную сделку. Он на многое пойдет, если решит оставить детей у себя. У мальчиков будет все необходимое – книги, учителя, а не только лошади и оружие.
      И еще одно она решила, опять, несмотря на все усилия, вспоминая Клива. Так как у них уже будут и замки, и земли, лорд Уильям должен дать ей клятву, что предоставит им полную свободу, когда они захотят жениться по своему выбору. Жениться по любви, а не ради денег, земель или политических амбиций. Она горестно вздохнула и отогнала прочь печаль, грозившую вновь захлестнуть ее. Рис и Мэдок никогда не узнают, что, значит, быть раздираемыми между двух женщин, желая одну ради ее богатства, а другую ради нее самой. Кого бы они, в конце концов, ни выбрали, по крайней мере, Уинн будет знать, что под венец они пойдут ради любви и счастья.
      Она понимала, что они, как и Клив, как, скорее всего большинство мужчин, с легкостью могли бы найти себе жену, исходя из практических соображений, и любовницу для утех.
      Господь, храни всех женщин – и жен, и любовниц, – страдающих от такой жестокости.
      А вот она больше не страдает. Теперь ее сердце закрыто для Клива и всегда будет закрыто. И даже если душа будет изнывать по нему, она не подаст и виду. Никогда.

      – Нам нужно поговорить, – сказала Уинн, обращаясь к лорду Уильяму самым высокомерным тоном, на какой была способна.
      Утреннее солнце струилось сквозь узкие окна и освещало зал, все еще носивший следы вчерашнего празднования, и того, кто веселился больше всех, – самого лорда. Он сидел в своем огромном кресле, одежда его была в беспорядке, волосы вздыблены серыми клоками, лицо осунулось. У него наверняка раскалывалась голова и во рту был мерзкий вкус, но, несмотря на это, он выглядел очень довольным.
      – Мы так и поступим. Так и поступим. – Он указал ей на стул слева от себя, затем посмотрел по сторонам налитыми кровью глазами. – Где мое пиво? И хлеб? Сыра я бы тоже поел! – рявкнул он нескольким слугам, которые уже суетились в столь ранний час. Потом схватился руками за голову и застонал. – Ты выбрала неподходящее время для разговора со мной, госпожа колдунья. – Но прежде чем она успела отреагировать на эту дерзость, он сморщился и продолжил: – Прости меня, прости. Я только повторил, не думая, то, что случайно услышал вчера вечером.
      – От сэра Клива, готова поклясться.
      Лорд Уильям пожал плечами под ее возмущенным взглядом.
      – Не ставь ему в вину то, что он нашел мне сыновей. Если бы не он, так кто-то другой. – Он пристально посмотрел на нее. – Потому что я обязательно нашел бы их, несмотря ни на что.
      Уинн опустилась на стул, покрытый шкурой.
      – Возможно. Сразу видно, вы решительно настроены, – добавила она. В это утро она не желала противоречить ему просто в отместку за свою потерю. Сейчас перед ней стояла более важная цель.
      На столе появились кувшин с пивом, две кружки и поднос с хлебом, сыром, изюмом и миндалем. Лорд Уильям сделал большой глоток, с шумом выдохнул и вытер рот вышитой манжетой. Только после этого он был готов выслушать ее. Однако начать оказалось самым трудным, и Уинн нервно откашлялась.
      – Видимо, Рис и Мэдок, вполне вероятно… появились в результате… – Она замолкла.
      Лорд Уильям нахмурился.
      – Они не были зачаты в насилии. – Его глаза, казалось, сверлили ее насквозь. – Моя Анжелина была… она была всем для меня.
      – Тогда почему же вы не женились на ней?
      Он выпрямился, и Уинн увидела на его лице боль.
      – У меня уже была жена. Но я просил Анжелину поехать со мной. Я знал, что она носит моего ребенка, моих детей. Только она отказалась поехать в Англию.
      «Какие все-таки мужчины одинаковые, – подумала Уинн, пытаясь справиться с собственной болью. – Они считают, что если предложат женщине роль любовницы, то это для нее чуть ли не честь». Она покачала головой.
      Лорд Уильям, видимо, счел ее жест за сочувствие, потому что продолжил:
      – Я бы очень хорошо с ней обращался. Только… только она не захотела растить своих детей как английских бастардов. – Он сжал губы, произнеся эти слова, и провел рукой по лицу, словно стирая гнетущие воспоминания. – Как бы там ни было, я оставил ей все деньги, что были у меня с собой. Я знал, что она собирается выйти замуж за человека, который за ней давно ухаживал, если тот вернется с войны, и это меня приводило в ярость. И все же я предпочел бы видеть ее счастливой женой другого, нежели мертвой.
      Уинн не могла не отозваться на сетования старика. И хотя ей хотелось, чтобы и он страдал, она вдруг успокоила его, сама не зная почему:
      – Она была счастлива, когда вышла замуж. Муж любил ее. Только когда она умерла, пытаясь дать жизнь их сыну, убитый горем человек не мог представить, как будет воспитывать чужих детей. Так мне рассказывали две женщины, которые принесли близнецов в замок Раднор.
      Лорд Уильям кивнул, и с минуту они оба помолчали. Где-то под окнами замка кричал петух, в огромном камине слуга ворошил угли, пытаясь разжечь огонь. Лорд Уильям отодвинул кружку.
      – Мои сыновья хорошо спали?
      – Да. Все дети хорошо спали. Они и сейчас еще спят. Так устали от путешествия.
      – Сегодня мы будем праздновать целый день. Уинн с сомнением приподняла бровь.
      – А вы вполне уверены, что выдержите?
      Его лицо тут же приняло жесткое выражение, и он превратился в сурового хозяина Керкстона.
      – Не смей сомневаться. На моей земле не найдется ни одного человека, который смог бы превзойти меня хоть в чем-нибудь. – Видя ее недоверчивый взгляд, он слегка смягчился. – Мне стало трудно ездить верхом, после того как я сломал ногу, но не больше, – настаивал он.
      Уинн пожала плечами:
      – Наступит день, когда Рис и Мэдок возгордятся, превзойдя вас во всем.
      Лорд Уильям заулыбался.
      – Да, это точно. И для меня будет удовольствием уступить им. Хотя легко сдаваться я не собираюсь.
      – Я бы хотела заключить с вами соглашение. – Уинн внезапно поменяла тему разговора. Лорд Уильям подозрительно на нее взглянул, но она невозмутимо продолжала: – До недавнего времени я заботилась об этих мальчиках. И мне лучше знать, что для них хорошо.
      – Если хочешь остаться, чтобы быть с ними рядом, я не возражаю.
      Уинн нахмурилась.
      – Я из Уэльса. Мой дом не здесь.
      – Но Клив сказал мне…
      – Ваш сэр Клив – глупец, – отрезала она. Лорд Уильям откинулся на спинку кресла и промолчал. Уинн, однако, не понравился зловещий огонек, промелькнувший у него в глазах, словно Клив поведал ему о ней то, о чем лучше было бы промолчать. Она продолжала, стараясь сохранять спокойствие: – Дело в том, что если я все-таки оставлю у вас близнецов, то только на определенных условиях.
      Он бросил на нее косой взгляд.
      – Я вовсе не обязан выполнять твои условия. Но сегодня я щедрый. – Он сделал паузу. – Назови свою цену.
      Уинн опять вспыхнула от гнева.
      – Господи, спаси меня от глупцов! Мне не нужны ни ваши деньги, ни другие богатства, которыми вы гордитесь. Я говорю о счастье моих детей, теперешнем и в далеком будущем. Вы не сможете откупиться от меня деньгами и считать, что теперь ваша совесть чиста.
      Лицо лорда Уильяма покрылось пятнами от стыда, и Уинн убедилась, что он понял: она говорила не столько от своего имени, сколько от имени матери мальчиков, Анжелины.
      – Так чего же ты хочешь? – отрывисто произнес он, зло поблескивая глазами.
      – У них будут учителя.
      Он сделал широкий жест, взмахнув кружкой.
      – Разумеется, у них будут учителя. Я знатный лорд, а они мои сыновья.
      – Учителя латыни, чтения и богословия, музыки, – продолжала она, не обращая внимания на его выпад. Когда он нахмурился, словно собирался возразить, она только улыбнулась. – Я больше чем уверена, что вы сделаете из них прекрасных наездников. Несомненно, они пройдут суровую закалку, чтобы участвовать в турнирах, поединках с мечами и любым другим оружием, придуманным мужчинами. Вы научите их, как управлять людьми и землями и даже как творить правосудие, и сделаете это, надеюсь, безукоризненно. Но я, которая воспитала их честными, любознательными, чудесными мальчиками, я требую, чтобы их обучили наилучшим образом тому, что сделает из них действительно прекрасных людей.
      Он сидел молча, когда она закончила свою речь. Лишь задумчивое постукивание пальцами по липкому столу свидетельствовало, что он вообще слышал то, что она говорила. Наконец он кивнул. Ей даже показалось, что он слегка улыбнулся.
      – Как пожелаешь, Уинн аб Гриффидд. Мальчики храбрые и преданные. Ты заложила в них столько хорошего. Я прослежу, чтобы их обучал самый ученый монах, которого только смогут отыскать.
      – И еще одно, – сказала Уинн, стараясь не слишком радоваться первой победе.
      Нанять учителя – не очень большая жертва для такого богача, как лорд Уильям. Но лишить его возможности решать будущее своих сыновей без их участия – потому что именно так он расценит ее условие – совсем другое дело.
      – Ну, что там? Выкладывай, женщина. Я бы хотел отдохнуть, прежде чем начнется настоящий праздник.
      – Вы должны пообещать мне – нет, поклясться перед сыновьями и Богом, – что, когда наступит время, они сами выберут себе невест. – Уинн затаила дыхание, ожидая услышать злобный отказ. Когда же его не последовало, она решила, что лорд Уильям не расслышал. – Это означает, что вы не можете обручить их, исходя из соображений денег, земель…
      – Или политических целей, – добавил лорд Уильям, кивнув. – Я согласен на твои условия.
      Уинн уставилась на него как громом пораженная от такой сговорчивости. Затем в ее сердце закралось подозрение.
      – Не думайте, что на этом я успокоюсь, лорд Уильям. Я потребую права навещать их. Они тоже будут навещать меня. Я сразу узнаю, если вы нарушите свое слово!
      – Сомервиллы никогда не нарушают своего слова!
      От его громогласного рыка все, кто был в зале, повернули к ним головы. Спавшие проснулись и сели. Те, кто убирал со столов остатки от вчерашнего пиршества, заработали еще быстрее. Но Уинн ничуть не испугалась бурного выпада лорда Уильяма. Она слишком удивилась, чтобы пугаться. Он готов выполнить ее просьбу… требование. Он готов позволить ее мальчикам… своим сыновьям… выбрать себе жен по сердцу.
      – Вы никогда не раскаетесь в своем решении, – сказала она, и лицо ее осветилось и счастьем, и благодарностью. – Они хорошие мальчики, и, когда им придет пора жениться, они, безусловно, выберут хороших жен.
      Грозное выражение ушло с лица лорда от ее солнечной улыбки, и он потянулся к кувшину, чтобы наполнить кружку. Выпив все до последней капли, он осторожно поставил кружку на стол и посмотрел прямо в глаза Уинн.
      – Когда-то я женился ради денег и земель. Я получил все, что хотел – даже больше, но Анжелина… – Он промолчал и откашлялся, – Анжелина подарила мне любовь. Это стоило всего остального.
      Он отодвинулся от стола и встал. Тут же появился слуга, протянувший лорду Уильяму палку. Уинн изумленно смотрела, как лорд, хромая, удалился. Она была поставлена в тупик и не могла разобраться в своих чувствах. То, что он любил свою валлийскую наложницу, было бесспорно. То, что он будет любить своих сыновей – их сыновей, – становилось все более очевидным. Рис и Мэдок получат все самое лучшее. Когда они вырастут, то смогут не только сражаться, но и читать.
      Они наймут писцов для удобства, а не по необходимости. Но самое главное – они будут свободны в своем выборе, когда полюбят.
      На глаза ее навернулись слезы, и Уинн сразу смахнула их, чтобы никто не увидел. Бабушка Гуинет оказалась права. Рису и Мэдоку пойдет на пользу, что они узнали своего отца. Дрюс в это верил, и Клив тоже.
      Правда, при мысли о Кливе она несколько ожесточилась. Лорд Уильям, возможно, понял, как ценен брак, основанный на взаимной любви, а вот Клив Фицуэрин никогда этого не поймет. С ее стороны было глупо даже надеяться на такое, а в результате она вчера ночью чуть не совершила роковую ошибку. Если бы не буря, она бы пообещала ему все, что он захотел. Она бы превратилась в третьесортного человека, в тень его жены.
      Стоило Уинн подумать о будущей жене Клива, как та самая девушка появилась в поле ее зрения. Уинн напряглась, и Аделина тоже, когда увидела ее. Обе девушки настороженно уставились друг на друга. Затем Аделина взяла себя в руки и направилась прямо к Уинн. Остановилась она с противоположной стороны стола.
      – Госпожа Уинн, – начала она осторожно, – надеюсь, вы не станете обижаться на вспышку отца. Одна из горничных сказала мне, что он кричал на вас.
      Уинн улыбнулась девушке. Хотя они были почти одного возраста, Уинн чувствовала себя намного старше и мудрее. Девушка была очень простодушной, и Уинн никак не могла обвинить ее, что та заманивает Клива своим приданым.
      – Мы с вашим отцом поняли друг друга. Вам не нужно извиняться за него.
      Аделина покусывала нижнюю губу, не сводя глаз с Уинн. На секунду Уинн пожалела, что не уделила больше времени своей внешности, прежде чем предстать перед лордом Уильямом. Ее волосы были заплетены в длинную косу, завязанную простым шнурком и перекинутую через плечо. Лицо чисто вымыто, но не осветлено рисовой мукой, как у Аделины. Платье на ней было простое в отличие от чудесного наряда англичанки, а из украшений вообще ничего, если не считать древнего амулета, который она носила не снимая. Но раз она не соперничала с Аделиной, стараясь привлечь чье-то внимание, то какое это имело значение?
      – Мы не могли бы немного пройтись? – робко предложила девушка.
      – Отчего же нет? Разумеется. – Уинн поднялась. – Вы что-то хотите со мной обсудить? – спросила она, внезапно испугавшись, что девушка заговорит о своем нареченном, сэре Кливе Фицуэрине.
      Уинн знала, что, несмотря на принятое решение, ей будет трудно беседовать на эту тему. Тем более с Аделиной. К ее удивлению, красивое лицо Аделины порозовело от теплого румянца.
      – Только не здесь, – взмолилась она. – Позвольте, я покажу вам сады. Там нам будет свободнее.
      Трудно сказать, кто больше страшился предстоящего разговора. Несмотря на собственную боль, Уинн не осталась слепа к смятению Аделины, и это помогло ей сдержать собственные чувства. Проходя по двору, Уинн увидела Дрюса, сидевшего на перевернутой бадье возле конюшни. Он окликнул их, и она остановилась, поджидая его. Когда же она бросила взгляд на Аделину, то увидела, что лицо девушки покрылось пунцовым румянцем. Глаза Аделины стали огромными и буквально приклеились к молодому валлийцу.
      Этот яркий румянец все объяснил Уинн. Когда Дрюс был поблизости, Аделина не нуждалась ни в каких каплях для глаз. И судя по жадному взору Дрюса, он ничего не видел, кроме стройной англичанки.
      Проявит ли лорд Уильям такое же великодушие к дочери, какое проявил к сыновьям? Если бы Аделина была вольна в своем выборе, кому бы она отдала предпочтение? Но в этом запутанном треугольнике нужно еще учесть интересы Клива. Даже если лорд Уильям согласится пойти навстречу своей младшей дочери, он ни за что не нарушит слова, данного тому, кто привез ему сыновей. Он никогда не лишит Клива справедливо заслуженной награды, а Клив никогда не откажется от того, что ему причитается.
      – Добрый день, – произнес Дрюс, срывая с головы шапку и отвешивая торопливый поклон.
      Уинн не смогла сдержать улыбку, слегка скривившую ее губы. Куда подевался бравый юноша, уверенный в своем умении обращаться с деревенскими красавицами, ловко играющий их сердцами? Тот Дрюс, который теперь стоял перед ней и робко улыбался, уставясь на трепещущую Аделину, был совершенно не похож на прежнего. Если бы та, на которую был направлен пыл Дрюса, не была обещана другому – да и вообще, если бы она не стояла так высоко над бедным валлийцем, – Уинн от всего сердца порадовалась бы за него. А так она чувствовала только жалость к этим не подходящим друг другу молодым людям. Дрюс и Аделина. Уинн слегка покачала головой. Их роман, едва зародившись, был обречен – Уинн это твердо знала. Но она сама терзалась от сердечной раны, поэтому желала им счастья. Кто-то же должен быть счастлив в любви. Лорда Уильяма это счастье миновало, и ее, как видно, тоже минует.
      Не то чтобы она любила Клива. Просто ее физически влекло к нему. Тем не менее, им не быть вместе – как и Дрюсу с Аделиной. А вот Рис и Мэдок найдут свое счастье, как и все ее дети. Они женятся только по любви, а не иначе.
      – Можно мне прогуляться с вами? – спросил Дрюс, когда Уинн наконец, снова включилась в разговор.
      И хотя его вопрос был обращен к Аделине, ответила Уинн:
      – Нам с Аделиной нужно кое-что обсудить. С глазу на глаз, – добавила она.
      Она, конечно, понимала, что ее категоричный отказ разрушил его надежды. Но это к лучшему, решила она, увидев, как Дрюс в последний раз улыбнулся Аделине. Глупо, что он еще на что-то надеется, замахнувшись так высоко.
      – Как жестоко! – упрекнула ее Аделина, когда Дрюс отошел на достаточное расстояние. – Вы такая же жестокосердная, как мой отец!
      Девушка повернулась, чтобы уйти, но Уинн, оторопев вначале от такой вспышки, казалось бы кроткой англичанки, удержала ее за руку. Непонятно почему, но вспышка гнева и вызов, который читался на лице Аделины, ободрили Уинн.
      – Возможно, это было жестоко. А не жестоко вводить его в заблуждение, давая надежду на то, чего, как мы обе знаем, он никогда не сможет получить? Это вы жестоко поступаете, когда поощряете его подобным образом.
      Под суровым взглядом Уинн гнев Аделины растаял, а из глаз брызнули слезы.
      – Это несправедливо. Совершенно несправедливо. Уинн еще раз почувствовала себя намного старше этой избалованной девы. Тогда она вздохнула и сжалилась:
      – Ладно. Идемте в ваш сад, там поговорим.
      – Бесполезно. Вы все уже ясно мне объяснили.
      – Вытрите глаза и возьмите себя в руки, – раздраженно отрезала Уинн.
      И как только ее угораздило попасть в наперсницы к той самой особе, которая имеет притязания на Клива? Аделина права. Это несправедливо. Совершенно несправедливо.
      Когда они опустились на простую деревянную скамью, потертую от времени, без спинки и подлокотников, скрытую от чужих глаз, Уинн повернулась лицом к печальной Аделине.
      – Вы скажете то, что хотели, или я буду вынуждена гадать, какая у вас приключилась беда?
      Аделина вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Уинн.
      – Я думаю, вы хотите оставить себе их обоих, и Клива и Дрюса. Это несправедливо.
      – Что? Вот уж действительно младшая дочка. Избалованная, своенравная, думающая только о себе. – Она зло посмотрела на побледневшую Аделину. – Я не собираюсь оставлять ни того, ни другого, как вы дурно выразились. Они мне не нужны. Дрюс мой друг, самый близкий, вроде брата. Но не больше. Что касается вашего сэра Клива… что ж, он явно ваш, а не мой.
      Аделина потупилась. Когда она снова посмотрела на Уинн, то взгляд ее уже был не таким обвиняющим, но все еще несчастным.
      – Сэр Клив провожает вас повсюду взглядом. Я сама видела и понимаю, что это означает. Ему нужны вы, а не я.
      – А он вам нужен? – парировала Уинн, не желая давать прямой ответ Аделине.
      Аделина теребила вышитый поясок и лихорадочно заплетала бахрому на концах.
      – Я обещана ему в жены.
      – Но вы сами хотите выйти за него? – настаивала Уинн, подстегиваемая тайным желанием выяснить все до конца.
      Аделина медленно покачала головой. Когда она подняла глаза на Уинн, в них не было никакой надежды.
      – Я и раньше боялась этого, так как понимала, что его больше привлекают мои земли, чем я сама. Всю свою жизнь я знала, что в браке это неизбежно, но все же молила Бога избавить меня от этой доли. А теперь, когда я познакомилась с Дрюсом… мне кажется, я скорее умру, чем пойду под венец с нелюбимым.
      Несмотря на то, что англичанка устроила ей сцену, Уинн была тронута искренностью Аделины.
      – Вы знакомы с ним всего лишь день и ни разу еще не поговорили. Ой… – Она замолчала, когда новая волна румянца залила щеки Аделины, доказав Уинн, что она ошибается. – Значит, все-таки поговорили. Все равно, еще слишком рано для подобного заявления.
      – А сколько вы были знакомы с Кливом, когда поняли, что он именно тот, кто вам нужен?
      Уинн пожала плечами. Совсем недолго, подумала она. Затем тряхнула головой и встретила внимательный взгляд Аделины.
      – Он… то есть… Ничего подобного. Он не для меня. Но видимо, ей не удалось убедить Аделину.
      – Мы обе в одинаковой ситуации, вы и я. И если вы будете кривить душой, то это вам ничуть не поможет.
      Уинн сжалась.
      – Что ж, можете бегать за Дрюсом. Но не рассчитывайте вовлечь меня в свои интриги. Я не претендую ни на того, с кем вас обручил отец, ни на Дрюса. Если хотите осуществить желание сердца, советую довериться отцу. Ну а теперь прошу простить за неучтивость, но мне нужно присмотреть за детьми.
      Сердце Уинн выстукивало неровный ритм, когда она оборвала разговор с Аделиной. «Жаль мне того мужчину, который женится на маленькой интриганке, лезущей не в свое дело», – сердито подумала она. По какому праву эта девчонка стала задавать ей вопросы о Дрюсе и Кливе?
      И все же Уинн понимала, что зря разгневалась на Аделину. Девушка виновата лишь в том, что сказала правду, которую Уинн не желала слышать, и задумывалась о будущем, на которое Уинн боялась надеяться. Даже если англичанке удастся уговорить отца не отвергать Дрюса в качестве ее поклонника, что само по себе невозможно, учитывая положение, которое занимает Клив при лорде Уильяме, какая польза в том для Уинн? Клив пожелал жениться на хорошо обеспеченной англичанке. Аристократке. И вспомнит ли он когда-нибудь об Уинн? А если и вспомнит, то только как о приключении на стороне. Уинн знала, что никогда не сможет с этим смириться.
      Торопливо проходя мимо конюшен, она заметила Дрюса, слонявшегося без дела под навесом. Но стоило ей отойти, он сразу поспешил туда, где она только что гуляла с Аделиной. Ладно, уж, пусть новоиспеченные влюбленные насладятся краткими мгновениями счастья, решила Уинн. Слишком скоро им придется узнать холод расставания.
      С этими невеселыми мыслями она вошла в спальню, где ее встретила разобиженная ватага ребятишек.
      – Это наш замок, и мы…
      – …хотим, чтобы у нас была самая большая кровать, – закончил Рис требование Мэдока.
      Оба брата заняли оборону на самой высокой кровати в комнате, готовые дать отпор каждому, кто приблизится. Артур был занят тем, что выяснял, как идет наружный шов, соединяющий камни, из которых были сложены стены. Узнать, как построен, замок, представлялось ему гораздо более насущной проблемой, чем участвовать в споре с братьями за самую удобную кровать. Изольда, однако, раскипятилась вовсю.
      – То, что ваш отец богач, еще не значит, что вы можете нами командовать. И забрать себе лучшую кровать. – Она сверкнула глазами, глядя на высокомерную парочку. – Погодите же. Когда я вернусь домой в Раднор, я поломаю ваши старые кроватки на кусочки, а потом… выброшу их в свинарник!
      – Изольда! – закричала расстроенная Бронуин.
      – Ты не можешь так поступить.
      – Вообще-то это не лишено смысла, – вмешался Артур, который теперь рассматривал балки на потолке. – Ведь Рис и Мэдок там больше не будут спать.
      От его слов, таких простых и логичных, все замолкли. Даже Уинн сразила мысль, что теперь их кроватки на чердаке замка Раднор будут пустовать. Тут Бронуин заметила Уинн, кинулась к ней и вцепилась в ее юбки.
      – Неужели им придется здесь остаться? Разве они не могут вернуться с нами домой и спать в своих старых кроватках? – Она недовольным взглядом окинула просторную комнату. – Ненавижу этот старый замок. Он… он слишком большой. И уродливый. Надеюсь, он разрушится.
      – Он очень хорошо построен, – заметил Артур. – Думаю, его ничто не сможет разрушить.
      – Ох, помолчи, пожалуйста, Артур, – огрызнулась Изольда, встряхивая взлохмаченными после сна волосами. – Вечно ты все перепутаешь.
      – Он никогда не разрушится, – заверил Мэдок и принялся подпрыгивать на кровати, словно в доказательство своего утверждения, но стоило Уинн бросить в его сторону хмурый взгляд, как он сразу успокоился.
      – Спускайтесь, вы двое. И прежде чем вы вздумаете командовать другими, мы не торопясь, побеседуем с лордом Уильямом, вашим отцом, – уточнила она. – Судя по моему с ним разговору сегодня утром, у вас останется слишком мало времени, чтобы отдавать распоряжения. – Ребятишки совсем притихли, и Уинн, сжалившись, улыбнулась. – А теперь начнем день как положено. Лорд Уильям пообещал устроить праздник. Скорее всего, он захочет провести немного времени наедине со своими новыми сыновьями.
      Когда они спустились в зал, чтобы подкрепиться, за ними следило множество глаз. Слуги кудахтали и шептались, как похожи близнецы, которых только что нашли и которым достанется все огромное богатство хозяина. Разгневанные обделенные зятья и их не менее сердитые жены, казалось, за ночь слегка отошли, и, как отметила с облегчением Уинн, их лица теперь выражали смирение вперемешку с раздражением.
      Разговор за трапезой был негромким, голоса то чуть усиливались, то затихали. Когда же по лестнице спустился лорд Уильям, опираясь на палку и источая благодушие и хорошее настроение, беседа сразу прекратилась. Здесь, на виду у всех, отцу и его сыновьям предстояло, наконец, обрести друг друга.
      Хотя Бронуин и Изольда вздрогнули при виде человека, который, как они поняли, забирал у них братьев, Рис и Мэдок уставились на лорда с неподдельным любопытством. Ночной отдых, без сомнения, вернул им природную живость. Лорд. Уильям разглядывал их не менее пристально, и широкая улыбка смягчила его грозный вид. Поблекшие голубые глаза зажглись теперь новым светом, а походка казалась легкой, несмотря на грузность фигуры и хромоту.
      – Ну что, ребятки, как вы хотите отпраздновать первый день в своем новом доме? – начал лорд Уильям, медленно выговаривая слова, чтобы его сыновья легче поняли иностранную речь. – На кухне приготовят ваши любимые блюда, менестрели и жонглеры будут развлекать вас, когда пожелаете. Хотите покататься верхом? Или поиграть?
      Уинн заметила, как Рис и Мэдок переглянулись, и, несмотря на глубокую печаль в сердце, не смогла не улыбнуться. Эта парочка все прекрасно поняла. Лорд Уильям еще узнает с ними почем фунт лиха. Он, безусловно, начнет им потакать, и к тому времени, как поймет, что этого больше делать нельзя, они научатся командовать отцом и каждым взрослым, которому вздумается обуздать их врожденное озорство. Боже, пожалей их бедных учителей.
      – Мы могли бы посмотреть рыцарский поединок…
      – …и соколиную охоту?
      – У тебя есть охотничьи собаки?
      – А можно нам иметь собственных гончих…
      – …и собственных лошадей?
      Лорд Уильям переводил взгляд с одного парнишки на другого, и постепенно его улыбка меркла.
      – Как же я буду вас различать?
      – Я Рис…
      – …а я Мэдок, – ответила парочка после секундной паузы.
      Но даже краткой заминки было достаточно, чтобы Уинн встревожилась. Она поднялась со стула, чтобы подойти к близнецам. Но то же самое проделал Клив, и Уинн, споткнувшись, замерла. Он окинул ее взглядом, одновременно и жадным, и обвиняющим, заставив ее сердце неровно забиться. Ну почему она никак не может выбросить его из головы и из своего сердца?
      Клив отвел от нее холодный взгляд и, взяв близнецов за подбородки, повернул их личики к себе.
      – Это Рис, – сказал он лорду Уильяму, утверждая прямо противоположное тому, что заявили мальчики. – Соблаговолите заметить, милорд, у него над левой бровью шрам. Здесь. Шрам маленький, но заметный.
      Лорд Уильям досадливо нахмурился, но стоило темноглазым сорванцам смиренно посмотреть на него, как он тут же растаял.
      – Умные мальчики мои сыновья. Храбрые, верные и сообразительные. – Он расхохотался и ласково потрепал мальчишек по головам. – Значит, вы говорите, поединок. Соколы и гончие. Ладно. Так тому и быть. Гарольд, Томас, Реджинальд, – обратился он к своим зятьям. – Проследите за этим. Организуйте турнир и другие рыцарские игры. Энн, Бертильда, Кэтрин. Позаботьтесь об угощении для всех и каждого. На нижнем лугу, возле реки, устроим ярмарку.
      – А Аделине ты разве ничего не поручишь? – пожаловалась Бертильда, дергая отца за рукав, но он отмахнулся от нее.
      – Сегодня мы официально объявим о помолвке Аделины. Весь люд будет чествовать ее и сэра Клива. – Лорд Уильям широко развел руками, и недовольная Бертильда была вынуждена подхватить его палку, чтобы та не упала. – Да, жизнь ко мне благосклонна, – объявил лорд, обводя взглядом толпу в зале. – Бог ко мне благосклонен, и я хочу, чтобы все разделили мою удачу.
      Если бы не присутствие Клива, Уинн могла бы присоединиться к общему веселью. В конце концов, она устроила своих сыновей так, как пожелала бы любая мать, хотя ей и не придется видеть каждый день, как они растут. И теперь даже она вынуждена признать, что покровительство лорда Уильяма принесет близнецам множество благ, гораздо больше того, что могла им дать она.
      Но Клив был рядом, и именно его помолвкой хвастался лорд Уильям почти так же счастливо, как и сыновьями. В данной ситуации Уинн с трудом сохраняла вежливое выражение лица. Она упорно избегала смотреть на Клива. Но видеть серьезное лицо Аделины было почти так же тяжело. Аделина посмотрела широко распахнутыми глазами на Клива, затем перевела взгляд, а когда Уинн проследила, куда она смотрит, то увидела столь же ошеломленного Дрюса.
      Жизнь была благосклонна к лорду Уильяму, мысленно согласилась Уинн, глядя, как он уводит своих сыновей осматривать замок и окрестности. Запоздало спохватившись, он жестом позвал Артура присоединиться к ним. Жизнь была благосклонна к лорду Уильяму, но по отношению к остальным, кто был в этом зале, она поступала несправедливо.
      Аделина, побледневшая как полотно, ушла к себе в комнату. Дрюс отшвырнул стул и тоже удалился с расстроенным видом. Клив повернулся, чтобы перехватить Уинн, но не успел. Она уже вела двух девочек к Баррису, не ответив на его зов и не замедлив шаг. Баррис пытливо смотрел на нее, а Артур жалобно оглядывался на Клива, но она никого не замечала.
      – День сегодня ясный, – объявила она. – Давайте прогуляемся и посмотрим, какие травы растут на этой английской земле.
      Возможно, она найдет волшебную траву, что сама дастся ей в руки. Из той травы готовят любовное зелье, которым можно навеки приворожить любимого, подчинив себе его волю.
      Да. И возможно, сегодня в небесах солнце столкнется с луной. Такая же дикая идея, как и первая.

      За узким подъемным мостом, немного на север от замка, там, где река отбрасывала свой рукав в ров, луга уступали место сырому лесу. Именно сюда и привела Уинн своих маленьких подопечных. В замке кипела работа, шум и суета вылились на луг. До берега реки, там, где расположилась Уинн с ребятишками, долетали крики и смех.
      Челядь замка в отличном настроении готовилась к неожиданному празднику. Косари удивительно слаженными взмахами кос расчищали шаг за шагом площадку для игр. Из замка бесконечным потоком выезжали повозки с навесами от солнца, досками для столов, огромными бочками с пивом и красным вином, корзинами всевозможных яств, приготовленными за весьма короткое время.
      Даже Уинн заразилась всеобщим возбуждением и то и дело посматривала в сторону луга. Ей до сих пор не доводилось бывать на такой ярмарке. Она была только на трех городских ярмарках – дважды ездила туда с родителями и сестрой и только один раз в последние годы. У нее не было времени на трехдневную поездку в Брикон, туда и обратно. А скудный базар в Радноре вряд ли стоило брать в расчет. Но это… это было совсем иное. Ярмарка, которую устраивали не для торговли, а только для гулянья. Жаль, что событие, которое отмечалось в этот день, не могло ее порадовать.
      – Ой, глядите. Здесь тоже растет папоротник. Совсем как у нас дома! – закричала Изольда.
      – И стрекозы тоже. Всех цветов и… ой, смотрите, какая большая! Зеленая с красным! – воскликнула Бронуин, весело хлопая в ладоши.
      – А вон королевская цапля, – прошептал Баррис, показывая на величавую птицу, которая застыла как изваяние, обеспокоенная шумными гостями.
      Уинн стояла по колено в какой-то колючей неизвестной ей траве. Но деревья, высоко поднявшиеся над ее головой, были старыми знакомыми – такие же дубы росли у нее дома, а низкие растения с остроконечными листьями, что окружали темно-серые стволы, были обыкновенной лесной земляникой. Уинн проделала долгий путь, чтобы попасть в эту страну с чужим языком и чужими обычаями, но все же лес и его обитатели не были ей в новинку, как она предполагала. Даже горластые птицы, взметнувшиеся к облакам при их приближении, оказались темнокрылыми воронами из ее родных лесов.
      – Я вижу гнездо канюка, – помахала она девочкам. – Вон там, над второй веткой этого дерева. Справа. Справа. – Уинн похлопала Бронуин по правому плечу.
      – Да, – выдохнула Бронуин, как только повернула голову в нужном направлении. – Такое большое. А в нем есть птенцы?
      – В это время года – нет, – ответил чужой голос. Ко всеобщему удивлению, из чащи падуба появилась Аделина. – В этом гнезде птицы выводят птенцов уже несколько лет. Последний выводок улетел недели две назад, может, больше.
      Первой пришла в себя Бронуин.
      – Вы любите птиц? Артур тоже. Он хочет научиться летать, как они.
      Девочка присела на корточки, и ее светлые волосы коснулись высокой травы. Пока она разглядывала Аделину, Уинн поразило, какая типично английская внешность у Бронуин – такой же цвет волос и хрупкость, как удочери Сомервилла. Аделина улыбнулась малышке.
      – Летать. Это было бы чудесно. Возможно, если он научится, то сможет научить и всех нас. – Затем она перевела взгляд на Уинн, и от ее непринужденности не осталось и следа. – Можно мне с вами поговорить?
      – Я не могу вам помочь, – ответила Уинн. – Как уже сказала. Поговорите с отцом.
      – Поговорю. Обязательно. Но мне нужно кое-что другое, а вы ведь, как мне сказали, вещунья.
      – Что за напасть такая! – пробормотала досадливо Уинн, сухо взглянув на Аделину. – Ладно, давайте сюда руку. Я скажу вам, что вас ждет впереди. – Когда девушка покорно протянула сначала одну, а потом, занервничав, и вторую ладошку, Уинн презрительно фыркнула. – Я могла бы и не смотреть на вашу беленькую холеную ручку, не знающую, что такое мозоли, чтобы предсказать вам будущее. Вы выйдете замуж за высокомерного, хотя и красивого, рыцаря и родите трех или четырех детей. Может, пять или шесть. И у вас все будет.
      – Все, кроме счастья! – воскликнула Аделина, сцепив руки. – А мне, как и вам, хочется счастья.
      – Да, Уинн, она говорит дело, – вмешался Баррис.
      – Вы с ней, да и Дрюс тоже, так хандрите, будто над всеми нами нависло тяжелое облако. Ради Бога, помоги девушке. Дрюс ведь твой друг. Неужели ты останешься равнодушной к его несчастью?
      Уинн досадливо провела рукой по густым волосам.
      – Ну и чего ты ждешь от меня? Я не могу повлиять ни на лорда Уильяма, ни на сэра Клива, а эти двое ни за что не сойдут с выбранного пути.
      – Но Клив любит вас, а не меня! – воскликнула Аделина. – Я уверена.
      Уинн начала было отвечать, но сразу замолчала. Как она могла возразить, когда ей так хотелось поверить этому невероятному заявлению?
      – Он действительно любит тебя, – серьезно вторила англичанке Бронуин своим детским голоском. – Я знаю, что любит.
      – Я могу приготовить для тебя любовное зелье, – добавила Изольда, мотнув головой. – Думаю, оно подействует лучше, если это сделаю я, а не ты для самой себя.
      Уинн помолчала в печальном раздумье.
      – Да, моя маленькая, наверное, ты права. А сейчас погуляйте с Баррисом, пока мы с Аделиной закончим разговор.
      Не успели девочки отойти далеко вместе с ухмылявшимся Баррисом, на лугу появился всадник, мчавшийся к ним галопом. Когда Дрюс заметил двух женщин, он направил скакуна прямо к ним и, прежде чем животное остановилось, уже спрыгнул с седла.
      – Аделина… – страдальчески начал он. Потом повернулся к Уинн: – Уинн, ты должна помочь нам!
      От расстройства Уинн даже подняла руки к небу.
      – Так что же мне делать? Почему ты обращаешься ко мне, когда ясно, причем уже две недели, что я менее всех способна добиться чего-нибудь! Я не желала ехать в Англию, и вот я здесь. Я не желала отдавать сына… или двух… лорду Уильяму, но такова моя судьба. Почему ты теперь считаешь, что я могу как-то помочь тебе в твоем безнадежном деле?
      – Оно вовсе не безнадежное, – возмутился Дрюс, и лицо его потемнело.
      Он с отчаянием притянул к себе Аделину, и, несмотря на грубость, в этом жесте безошибочно угадывалась нежность. Он и англичанка смотрели друг на друга глазами, сияющими от счастья и в то же время очень печальными, так что Уинн даже потупилась. Не смогла вынести этого зрелища. Но если бы ей удалось отбросить в сторону гнев, досаду, да и зависть тоже… чем, в самом деле, она могла бы помочь этим двоим? Влюбленные по-прежнему не сводили друг с друга жадных взоров, и Уинн откашлялась.
      – А вы не думали вместе пойти к лорду Уильяму и поговорить с ним?
      Дрюс покачал головой:
      – Вначале нам нужно убедить Клива. Если он согласится, тогда нам легче будет уговорить лорда Уильяма.
      – С лордом Уильямом все равно будет трудно сговориться, – возразила Уинн и поддала ногой семенную коробочку кошачьей лапки. – Неужели ты и вправду думаешь, что он примет бедного валлийца в зятья, когда так много аристократов обхаживают его, желая породниться с таким могущественным и богатым лордом? Даже Кливу пришлось заслужить право на руку Аделины тем, что он нашел Риса и Мэдока.
      Но Дрюс упорствовал:
      – Предоставь это мне, Уинн. Все, что я прошу, это устранить Клива как препятствие на пути к нашему счастью.
      – И как же я должна это сделать?
      – Ты уже один раз это сделала, – ответил Дрюс, многозначительно взглянув на нее.
      Услышав подобную дерзость, Уинн широко раскрыла глаза от возмущения, а лицо ее ярко запылало. Как он мог ей сказать такую ужасную вещь? Неужели он имел в виду, что она должна предложить себя Кливу, как какая-то… какая-то… У нее перехватило дыхание. Предложить себя, как в тот первый раз, подобно распутнице?
      Уинн с силой прикусила нижнюю губу и быстро заморгала, пытаясь справиться с переполнявшими ее эмоциями, грозившими вылиться наружу.
      – Ничего не выйдет, – невнятно пробормотала она и нехотя посмотрела на влюбленных.
      На Аделину, видимо, не произвело впечатления откровение Дрюса – скорее всего она ничего не поняла. Но следующая фраза девушки развеяла эту надежду.
      – Я не чувствую к сэру Кливу то… что чувствуете вы. – Аделина посмотрела на Дрюса, и настала ее очередь покраснеть. – А вот к Дрюсу…
      Она замолчала, но Уинн поняла. Даже, наверное, лучше, чем сама Аделина. Когда сердце ноет от желания и ему греховно вторит плоть, надежда противостоять этим двум сильным противникам невелика. Голос рассудка терпит поражение перед лицом их превосходящей мощи.
      Она проглотила ком в горле и снова прокашлялась.
      – Я попытаюсь урезонить сэра Клива. Но не больше, – хмуро добавила она. – Хотя мне непонятно, почему бы вам двоим не поговорить с ним.
      – У тебя на него больше влияния, – сказал Дрюс.
      Уинн покачала головой:
      – Ты заблуждаешься, Дрюс. И вы тоже, Аделина. Ему нужно только одно – власть и земли. Земли и власть.
      – Это уже две вещи, – заметила Аделина.
      – Это одно и то же, – отрезала Уинн. – А теперь оставьте меня. Просто оставьте и дайте мне подумать.
      Она повернулась и зашагала к реке, затем остановилась на берегу, сложив руки на груди и выпрямив спину.
      – Тогда ладно. Мы уходим, Уинн. Но помни, ты согласилась. Сегодня как раз подходящий день, – добавил Дрюс.
      Она бросила на него холодный взгляд:
      – Если ты ждешь чуда, то лучше сходи в часовню и помолись.
      – Но если отец объявит о помолвке сегодня, тогда все станет намного сложнее, – захныкала Аделина.
      – А, чтоб вас обоих! – выругалась Уинн. – Аделина, в таком случае запритесь у себя в спальне. Скажитесь больной. Или еще что-нибудь. Вашему отцу вряд ли захочется объявлять хорошую новость в отсутствие невесты. А что касается жениха… – Она замолкла, пораженная мстительной мыслью, пришедшей на ум, и чуть скривила губы в горькой улыбке. – Если жених несколько переберет и не сможет присутствовать на празднике, ну что ж поделать… – Она пожала плечами и многозначительно взглянула на Дрюса.
      – Что ты хочешь сказать… о-о… – Дрюс выпрямился, начав догадываться. – Ты подсыплешь ему что-нибудь?
      – О нет. Не я, – возразила Уинн. – На этот раз сей подвиг совершишь ты. – Она снова отвернулась от них. – А теперь ступайте.
      – Дрюс, что она замышляет? – услышала Уинн голос англичанки, когда влюбленная пара направилась к замку.
      – Тебе это не нужно знать, милая. Но она все устроит. Уинн можно верить.
      Резкая боль пульсировала в груди Уинн, пока она стояла одна на крутом берегу. Они считают, что ей можно верить. Ну и ну! Когда дело касается Клива Фицуэрина, она сама себе не верит. Но они все же ждут от нее, что она решит их проблемы с этим человеком. Как глупы молодые влюбленные.
      А она поступила глупее всех.
      Все ее усилия приведут лишь к тому, что она выиграет немного времени для этой помешанной пары. Они проведут вместе день, другой, но, в конце концов… В конце концов, Клив женится на Аделине. Это было его самое заветное желание, и никакие уговоры, мольбы и даже соблазны тут не помогут.
      Уинн оставалось надеяться, что короткий роман Аделины с Дрюсом пустил не очень глубокие корни. Что касается Дрюса, то он перебрал много женщин и, безусловно, сумеет оправиться от этой потери без особых страданий. Она тоже скоро придет в себя. Что еще им остается делать?
      Ровно в полдень начали звонить колокола часовни Святого Питера, созывая обитателей замка и деревенских жителей собраться на лугу, где шли спешные приготовления к ярмарке. Уинн увидела Клива издалека, но сразу свернула в другую сторону. Она пришла на праздник с единственной целью – отдать Дрюсу маленький пакетик с травой, которую тот должен будет подсыпать в вино Клива. За детьми обещал присмотреть Баррис, к которому позже присоединится Дрюс. Аделина уже лежала в кровати с компрессом на голове.
      Уинн мудро держалась от лорда Уильяма подальше, когда услышала, как он сердито выругался, узнав о внезапной болезни дочери. Как же он воспримет, что его будущий зять в такой день не смог удержаться и напился до беспамятства? Он, несомненно, придет в ярость, но Уинн успокаивала себя, что гнев лорда вскоре утихнет. В конце концов, его мысли сейчас больше заняты двумя маленькими сыновьями.
      Несмотря на то, что праздник был устроен впопыхах, на нем царило веселье. Начались соревнования. Бег. Борьба. Даже кто больше съест и выпьет. Самые меткие лучники лорда Уильяма боролись за приз – золотую монету. В их рядах Уинн и нашла Дрюса. Он и Баррис о чем-то говорили, а пятеро ребятишек сгрудились вокруг.
      – Ты сможешь, Дрюс. Ты победишь этого…
      – …старого англичанина с седой бородой.
      – Седая борода не помешает ему, как следует целиться, – заметил близнецам Артур. – И все мы, по крайней мере, частично, англичане.
      – Только не Дрюс и Барри, – возразила Изольда. – Они настоящие валлийцы.
      – И Уинн.
      – Совершенно верно, – согласилась с Бронуин Уинн и ласково притянула к себе девочку. – Рис и Мэдок, я думаю, вы не должны считать, что это турнир между англичанами и валлийцами. Здесь просто соревнуются очень хорошие стрелки.
      Дрюс улыбнулся ей и щелкнул натянутой тетивой большого лука.
      – Да, мы все стрелки. Но хорошо известно, что лучшие стрелки – валлийцы. И сегодня я это докажу всем и каждому.
      – Особенно лорду Уильяму? – спросила Уинн, приподняв бровь.
      Улыбка Дрюса несколько померкла, но он стал еще более решительным.
      – Ты совершенно права, мудрая вещунья Раднора. Скажи-ка мне, каков будет исход сегодняшней битвы?
      Уинн заглянула в его темные глаза. В том, что он победит в соревновании, можно было не сомневаться. Но выиграет ли он самый желанный приз – об этом она могла только догадываться, и в эту секунду чутье говорило ей, что нет.
      – Держи, – сказала она, не ответив на его вопрос. – Вот пакетик с травами. Используй их для своей цели.
      – Они сделают его глаз острее, а руку тверже? – поразился Баррис.
      Уинн взглянула на него, удивившись, что Дрюс не доверился брату. В эту минуту к их кружку присоединился Клив, и Уинн тут же забыла о Баррисе. Итак, зверь приблизился к приманке. Но даже если он и проглотит ее, будет ли от этого какая-нибудь польза? И снова Уинн со страхом подумала, что нет.
      – Лекарство Уинн помогло мне лучше целиться, когда мы охотились у вала Оффы, – сказал Клив, не отводя от нее смущающего взгляда. – Наверное, мне стоит предупредить стрелков лорда Уильяма о нечестной игре, раз ты оказываешь помощь Дрюсу.
      Уинн выпятила подбородок, не желая выдавать своих сердечных чувств. Но ее пальцы невольно сжались от усилия.
      – Если соперникам Дрюса понадобится мое умение, стоит только попросить, и я помогу им.
      Клив по-прежнему пристально смотрел на нее.
      – Если бы я принимал участие в турнире, мне, несомненно, понадобился бы твой исключительный талант.
      Вроде правильная и вежливая фраза, но Уинн поняла, что он имел в виду нечто гораздо более личное, чем обычную просьбу поделиться снадобьем. Судя по многозначительному взгляду Дрюса, он тоже понял. Уинн почувствовала облегчение, когда вперед вышел Артур и привлек к себе внимание Клива.
      – Хорошо, что ты не будешь соревноваться с Дрюсом, – совершенно серьезно заявил ребенок. – Он самый лучший стрелок во всем Раднорском лесу.
      – Его никому не обыграть, – хвастливо заявил Мэдок.
      – Никому, – эхом вторил Рис.
      Дрюс с вызовом взглянул на Клива. Уинн поняла, что сейчас творится в душе ее старого приятеля – обычное мужское стремление обставить в соревновании любого, пусть даже лучшего друга, усиливалось настоятельным желанием победить именно этого человека в борьбе за руку женщины. Но, что еще хуже, Дрюс был вынужден скрывать истинную причин своего соперничества с Кливом, по крайней мере, еще какое-то время. Так как Дрюс получил травы, предназначенные для винной кружки Клива, Уинн решила направить разговор в другое русло.
      – Лично я готова выпить за успех Дрюса, когда он выиграет монету лорда Уильяма. А ты? – спросила она у Клива.
      Он улыбнулся Дрюсу, а потом обратил все обаяние своей улыбки на Уинн, отчего у нее перехватило дыхание.
      – Пусть победит сильнейший, – ответил он.
      Оценив подвернувшийся шанс, Дрюс опустил руку на плечо Артура.
      – Пойди наполни наши кружки, Артур. И вы тоже, – призвал он на помощь близнецов. – Если собираетесь быть рыцарями, сначала научитесь сами прислуживать. Я прав, сэр Клив?
      – Вне всякого сомнения. Вот моя кружка.
      Баррис и Дрюс присоединили свои, и трое мальчишек сразу умчались. Когда же взгляд Клива вновь обратился на Уинн, она забеспокоилась.
      – Отведу-ка я девочек к ткачихам поучиться новому плетению. Очень хитрые петли, но получается удивительно тонкая ткань.
      – Но, Уинн, – запротестовала Изольда, – я хочу посмотреть, как Дрюс победит…
      – Обязательно посмотришь, – пообещала Уинн. – Пока же турнир не начался, не стоит Дрюсу мешать и отвлекать его разговорами.
      – Вы мне не мешаете, – возразил Дрюс, посылая Уинн многозначительный взгляд.
      – Ну, конечно же, мешаем, – настаивала она, неизменно улыбаясь. – Идемте, девочки, обещаю, мы не пропустим выход Дрюса.
      Три пары мужских глаз смотрели вслед Уинн. Первым заговорил Баррис, предварив свои слова чересчур тяжелым вздохом:
      – Она меня не замечает. Что бы я ни делал, она видит во мне только мальчишку. А ведь я всего лишь на год младше.
      Дрюс тут же подхватил:
      – Я тоже уже отказался от всех попыток. Хотя, возможно, тебе повезет больше. И не забывай, нам предстоит долгий обратный путь в Раднор. Кто знает, что может случиться? К тому же ей понадобится утешение.
      – А я думал, ты сам ухватишься за возможность заменить ей потерю, – продолжил Баррис и увидел, как потемнело лицо Клива. – Что скажешь, Клив? Ты как будто увлекся ею в дороге. Могу я соперничать с братом, добиваясь внимания прекрасной Уинн? Или она меня тоже отошьет?
      – Я бы не сказал, что она меня отшила, – заметил Дрюс.
      Тут вернулись мальчишки, расплескивая красное вино, и Дрюс сразу забрал у них две оловянные кружки.
      – Надо бы вытереть их тряпкой. И еще одно, Баррис, Клива она тоже не отшивала.
      – Что ты хочешь сказать? – возмутился Клив, глядя в спину отвернувшегося Дрюса. – Ты имеешь в виду что-то неприличное?
      Дрюс через плечо посмотрел на Клива, изображая на лице полную невинность.
      – Нет, нет. Ты ошибаешься. Держи. – Он повернулся и передал Кливу кружку. – Вот твое вино. Я имел в виду, что тебя ждала в Англии невеста и потому ты только слегка приударил за Уинн, так что и отшивать тебя не пришлось. Так ведь? – добавил он, следя за Кливом поверх края кружки.
      Клив замялся, потом залпом проглотил вино, и Дрюс без всяких слов понял, какая борьба разрывает этого человека.
      – Наша Уинн еще не нашла мужчину, которого одарит своей любовью… а также всеми другими очаровательными прелестями, – добавил он с усмешкой. – Кто знает, Баррис, быть может, этим мужчиной будешь ты. Кстати, Клив, что ты думаешь о той прелестной девушке, с которой обручен?
      – Она… – Клив пожал плечами, явно испытывая чувство вины или беспокойства. А может быть, и то и другое, с надеждой подумал Дрюс, все больше воодушевляясь задачей довести до бешенства жениха Аделины. Хотя Клив ему очень нравился, но когда дело касалось Аделины или Уинн, они становились противниками.
      – Так что она? – подстегнул его Баррис.
      Клив нахмурился:
      – Она красива и хорошо воспитана. Но она… она очень молода.
      – Многие мужчины сочтут это достоинством, – настаивал Дрюс. – Она может родить тебе много сыновей.
      – Возраст тут ни при чем, – ответил Клив. – Уинн почти так же молода. Дело тут, как мне кажется, скорее в поведении. – Он опустился довольно резко на треногую табуретку. – Артур, мальчик, принеси-ка мне еще вина.
      К тому времени как Артур вернулся, Дрюсу стало ясно, что травка Уинн начинает действовать. Он послал Баррису уничтожающий взгляд, когда тот забеспокоился. Дрюс получил возможность допросить Клива и не собирался терять свой шанс.
      – Уинн необычная женщина, – подсказал Дрюс.
      – О да, – добавил Баррис. – Парни в деревне, глядя на нее, облизываются, будто она сладкая булочка, от которой хочется откусить.
      – Кто? – потребовал ответа Клив. – Назови имена, и я научу их держаться подальше от нее.
      Дрюс улыбнулся, услышав, как у Клива заплетается язык.
      – А тебя там не будет, чтобы помешать, – напомнил он одурманенному Кливу. – Ты ведь женишься на Аделине, забыл? А Уинн возвращается в Уэльс.
      – Я не позволю ей уехать. – Клив поднялся и упал бы, если бы Баррис не поддержал его.
      – Ты хочешь оставить Уинн здесь? – спросил Артур.
      На лице мальчика была написана неуверенность.
      Клив уставился на ребенка, и Дрюс затаил дыхание. Он вовсе не намеревался пугать детей своими расспросами. Но Клив, видимо, не совсем потерял способность соображать, потому что сосредоточенно посмотрел на Артура и ободряюще ему улыбнулся.
      – Я бы хотел, чтобы все вы остались, мой мальчик. Ты и Уинн, и все ребятишки. Даже Дрюс и… – Ноги его подогнулись, и Баррис громко расхохотался.
      – Да он пьян! Ну, кто бы мог подумать, что он не умеет пить? – Баррис опустил обмякшего Клива на землю и прислонил к колесу повозки. – Что же нам теперь с ним делать? – Он выпил не простое вино, – прошептал брату Дрюс. – Но ничего не говори. Помоги перенести его в какое-нибудь тихое место.
      На глазах у трех изумленных мальчишек Дрюс и Баррис, умиравший от любопытства, подняли Клива и, перекинув его руки себе на плечи, повели, а точнее, поволокли в тень под старый дуб. Там они положили его отоспаться и прийти в себя после снадобья Уинн.
      Когда Дрюс вернулся на поле лучников, он был в приподнятом настроении и полон радужных надежд. Ни о каком объявлении помолвки не могло быть и речи, раз оба виновника торжества вышли из строя. Он докажет, на что способен, на глазах у лорда Уильяма. А завтра Уинн уладит все с Кливом.
      Это была единственная загвоздка в его плане. Уинн должна уладить все с Кливом.

      Неужели Дрюс действительно ждет от нее чудес, сердилась Уинн, пересекая в глубоких сумерках двор, чтобы найти бараки, пристроенные к внешним стенам замка. Сначала она одурманила Клива Фицуэрина сонным зельем, которое могло бы свалить и быка. Теперь ей предстояло облегчить его головную боль и успокоить ноющий желудок другим средством. Не то чтобы она не могла это сделать. Невелика премудрость. Просто ей было досадно, что все это бесполезно. Кроме того, она боялась остаться наедине с Кливом. Почему-то ему всегда удавалось обратить подобные обстоятельства в свою пользу.
      Но только не сегодня, дала она себе клятву, замедляя шаг у входа в бараки. Она сделает что нужно и уйдет. Кроме того, что Дрюс себе вообразил? Будто Клив откажется от невесты с богатым приданым ради валлийки, не имеющей ни титулов, ни богатства? Уинн презрительно покачала головой. Дрюс совсем поглупел от любви и перестал здраво рассуждать.
      И все же она не могла сердиться на Дрюса за его отчаянную попытку сделать хоть что-то – все равно что – ради возлюбленной. В конце концов, Аделина отвечает на его любовь. Если бы Клив отвечал на ее любовь, Уинн тоже боролась бы изо всех сил, чтобы отвоевать его. Но то, что Клив чувствовал к ней, было не любовью, а всего лишь вожделением. А ей этого было мало.
      С тяжелым сердцем она постояла у бараков, где жили неженатые рыцари и пешие воины. Повсюду где попало лежали тела, свидетельствуя о крепости пива и вина, лившегося в тот день рекой. Сон сковал воинов там, где они упали, свалившись ничком или растянувшись во весь рост и оглушая окрестности громким храпом. Услышав их нестройные рулады, Уинн чуть не рассмеялась.
      Она замерла перед дверьми, разглядывая храпуна, лежавшего на пороге. Как же ей среди всех этих пьяных отыскать Клива?
      – Он здесь, – ответил юный голос на молчаливый вопрос Уинн.
      – Артур? Что, ради всего святого, ты тут делаешь?
      – Сюда, Уинн. Я нашел его.
      Уинн переступила через забывшегося тяжелым сном пьяного и, как только ее глаза привыкли к темноте, тут же увидела Артура.
      – Тебе не следует здесь находиться, – зашептала она, поспешив к мальчику и огромной тени рядом с ним, которой, как она решила, был Клив.
      – У него очень сильно болит голова, – сообщил Артур, не обращая внимания на ее выговор.
      Беспокойство, звучавшее в голосе мальчика, трогало за душу. Артур переживал за своего кумира. Позже будет еще хуже.
      – Я избавлю его от боли, – сказала Уинн, ободряюще обняв мальчика за плечи.
      Она начала было подталкивать его к выходу, но потом передумала. В присутствии Артура Клив вряд ли допустит какую-нибудь вольность. Хотя едва ли он на это способен, учитывая теперешние его страдания. И все же не стоит испытывать судьбу.
      – Вот, милый мальчик, подержи мой кисет, – велела она ребенку, затем занялась Кливом. – Ты сможешь проглотить лекарство?
      Он сидел на грубой скамейке, зажав голову руками. Вид у него был самый разнесчастный. Она едва сдержалась, чтобы не дотронуться ласково до его лица.
      – Ты приложила к этому руку, – тихо заявил он низким голосом и медленно поднял на нее глаза.
      Уинн услышала, как Артур негромко охнул, догадавшись обо всем, и тут же пожалела, что позволила ему остаться. Что он теперь о ней подумает? Ведь она уже в третий раз использует свое умение во вред его кумиру.
      – Я сделала это ради Аделины, – ответила она, оправдываясь. – Девушка хотела отложить оглашение помолвки.
      Артур облегченно вздохнул, приняв ее объяснение, а вот Клив не принял.
      – Бесполезный трюк, – проворчал он, потом прищурился и повнимательнее вгляделся в нее. – Ты на самом деле поступила так ради нее? Или ради себя?
      Уинн знала, как ответить на этот вопрос, но ни за что на свете не открыла бы правды. Ее любовь навсегда останется ее тайной.
      – Почему ты должен жениться на Аделине? – вмешался Артур. – Мне кажется, ты должен жениться на…
      Но Уинн не дала ему договорить.
      – Я бы хотела просить тебя об одном одолжении, Клив. Пообещай мне кое-что, – сказала она.
      – Сначала травишь меня, а потом просишь об одолжении? – язвительно спросил он, глядя на нее мутными глазами.
      – Не для себя, – натянуто возразила она, с трудом сдерживаясь, чтобы оставаться спокойной. – Для Риса и Мэдока. Ты присмотришь за ними? Защитишь их? Я теперь знаю, что лорд Уильям любит своих сыновей. Но вот его семья… они, безусловно, близнецов не выносят, и я… я… – Она замолчала.
      – С ними ничего не случится, Уинн. – Клив выпрямился, пытаясь в темноте рассмотреть ее лицо. – Обещаю тебе. Но если бы ты передумала…
      – Держи, – перебила Уинн, сунув ему в руку маленькую чашу. Ей было невыносимо слушать его и не хотелось внушать Артуру никаких мыслей. – Выпей это. Половину сейчас, а остаток через час или около того. Тебе станет легче, и ты сможешь отдохнуть.
      Потом, прежде чем Клив сумел ответить, она схватила Артура за руку и поспешно с ним вышла.
      Артур сидел на высокой кровати, которую он делил с Рисом и Мэдоком, в спальне, предоставленной лордом Уильямом своим младшим сыновьям. Рис и Мэдок затеяли возню, изображая борцов, которых они видели днем.
      – Я победил! – прогорланил Рис, сидя верхом на Мэдоке. Мэдок недовольно отпихнул брата.
      – Ты сжульничал. И все равно я могу победить тебя в стрельбе из лука. – Он натянул воображаемую тетиву и выпустил невидимую стрелу. – Я Дрюс, и я стреляю лучше всех!
      Артур видел, как Рис упал, схватившись за живот, изображая мучительную смерть от полученной раны.
      – Жаль, что Дрюс не может здесь остаться и научить вас стрелять из большого лука.
      Близнецы посмотрели на него.
      – Возможно, наш отец позволит ему остаться, – сказал Мэдок.
      – Да, он лучший стрелок и доказал это сегодня. Он мог бы стать капитаном лучников.
      Артур кивнул:
      – Это было бы здорово. Только я не уверен, что он согласится.
      – Нет, согласится, – заявил Рис. – Если мы все попросим, то согласится.
      Артур задумчиво посмотрел на них:
      – Мне кажется, Дрюсу нравится леди Аделина.
      – Та, на которой женится Клив?
      Артур мрачно кивнул.
      – Думаю, Дрюс не останется, если ему нельзя будет жениться на Аделине.
      Близнецы уставились на него.
      – Почему? – спросил Мэдок.
      Артур раздосадовано вздохнул:
      – Потому что Дрюс и леди Аделина любят друг друга, в точности как Клив и Уинн. Только ваш отец обещал леди Аделину Кливу, поэтому… поэтому все перепуталось и все несчастны.
      Рис и Мэдок переглянулись.
      – Значит, если лорд Уильям передумает и разрешит Аделине выйти за Дрюса…
      – …тогда Дрюс останется здесь. С нами.
      – А что же Клив? – спросил Мэдок.
      – Он мог бы жениться на Уинн и вернуться с нами в Раднорский лес, – с улыбкой, полной надежды, произнес Артур.
      – Мне казалось, что он хочет жениться на леди Аделине.
      – В общем-то, конечно, хочет. Но Уинн он любит больше. А она любит его, – ответил Артур. – Кроме того, у вас ведь уже есть отец. Было бы справедливо мне тоже его иметь. И я хочу, чтобы моим отцом был Клив.
      Близнецы снова переглянулись и одновременно пожали плечами:
      – Тогда ладно. Что ты хочешь, чтобы мы сделали?
      День начался мрачно и угрюмо, под стать настроению Уинн. Во всем замке царила подавленность. К завтраку почти никто не вышел – у всех болели головы и животы. Обильные излишества вчерашнего дня, казалось, не повлияли только на детей и старых слуг.
      Уинн чувствовала себя не лучше других, хотя вовсе не из-за чрезмерного увлечения угощением. За долгие ночные часы она хорошенько обдумала свои затруднения и пришла к невеселому выводу, что пора возвращаться домой. Ей было абсолютно ясно, что Рис и Мэдок недолго будут страдать из-за ее отсутствия. Вдвоем они насладятся как следует всем, что им даст их новое положение. А вот она и Артур, обе девочки и Бар-рис, и даже Дрюс загостились в Англии. Уинн решила в этот же день назначить дату отъезда.
      Однако прежде чем она нашла камердинера лорда Уильяма, чтобы попросить о встрече с хозяином, дорогу ей преградил Клив Фицуэрин.
      – На два слова, Уинн. Если ты не против, – добавил он с преувеличенной вежливостью.
      Уинн заметила у него вокруг глаз и рта морщинки усталости. Видимо, он тоже провел долгую беспокойную ночь. Правда, цвет лица улучшился. Тем не менее, Уинн постаралась отогнать мысль о том, здоров он или болен. Подражая его вежливому тону, она ответила:
      – Я бы предпочла не разговаривать с тобой. Если ты не против.
      – Почему? – Он снова преградил ей путь, когда она захотела проскользнуть мимо. – Зачем теперь-то убегать? Сначала пытаешься отравить меня, затем лечишь. То домогаешься меня, то избегаешь любой ценой. Господи, Уинн, ты доведешь до безумия кого угодно!
      Уинн уставилась на него сначала с тревогой, потом с огорчением.
      – Это не я виновата, а ты. И вряд ли ты можешь утверждать, что я тебя домогалась. Я всего лишь старалась оградить себя и свою семью от твоего ненужного внимания. Кроме того, если бы я действительно захотела отравить тебя, ты бы в это утро не выглядел таким бодрым!
      Он окинул ее долгим оценивающим взглядом, словно соизмерял глубину ее чувств со своими. Затем вздохнул и провел пальцами по спутанным волосам.
      – Пойдем прокатимся верхом. Там и поговорим.
      Уинн покачала головой:
      – Нет. У меня другие планы, а, кроме того, нам не о чем говорить.
      – Не трусь, Уинн. До сих пор ты была стоящим противником. Сама знаешь, нам многое нужно обсудить. Почему ты так боишься?
      Вряд ли можно было честно ответить на этот вопрос, и она решила промолчать. Но Уинн боялась, что его темные внимательные глаза видят ее насквозь, потому что никак не могла отвести от них взгляда. В очередной раз ее покорила его магия, вкрадчивость, с которой он легко притягивая ее к себе, ошеломляя и в то же время вселяя радость. Настало время с ним расстаться, а она никак не могла заставить себя попрощаться.
      – Давай прокатимся верхом, – повторил он, протягивая руку к выбившемуся локону ее длинных волос. Он игриво дернул прядку, но его глаза оставались серьезными. – Ну же, Уинн. Я хочу показать тебе кое-что интересное.
      Уинн снова покачала головой, но на этот раз менее решительно. Яркий румянец смущения залил ее щеки, когда она живо представила себе, что он намерен показать.
      Почему из всех мужчин именно он так на нее действует? Почему не какой-нибудь простой валлийский парень, а именно этот коварный, несговорчивый англичанин заставляет ее сердце биться быстрее? Разумную женщину, такую как она, должен был бы привлечь обыкновенный мужчина с честными намерениями. Но вот она здесь стоит, покоренная в очередной раз его властным взглядом и магическим прикосновением. Ему нужно было от нее только одно, а она хоть и понимала, что ведет себя как дура, хотела ему это дать.
      – У тебя нет ничего, что было бы для меня интересно, – солгала она, как умела, но он только улыбнулся.
      – Боюсь, ты неправильно истолковала мои слова, – ответил он. – Я хочу всего лишь показать тебе тихую поляну недалеко отсюда. Она очень похожа на ту, что у тебя в Радноре, – такая же сырая и заросшая разными травами. Поедем туда, Уинн. Это совсем рядом. Отправимся вместе на эту поляну.
      Уинн хотела отказаться, сославшись на другие дела и нежелание разъезжать по окрестностям, тем более в его компании. Но внезапно Уинн осенила ужасная мысль, что это будет последний раз, когда они смогут побыть вместе. Завтра утром она уедет и никогда больше его не увидит. Сознавать это было настолько невыносимо, что слова отказа не шли с языка.
      Она невольно потянулась к амулету и посмотрела на Клива затуманенным взором.
      – Почему ты так поступаешь со мной? Почему?
      – Потому что я должен, – пробормотал он хрипловатым, севшим голосом. Он обмотал вокруг пальца ее локон, легко коснулся щеки. – Поехали со мной, Уинн.
      Она не сопротивлялась, когда он повел ее к конюшням. Его рука поддерживала ее локоть так, что никто не заподозрил бы ничего предосудительного. Только они двое чувствовали напряжение, возникшее от этого прикосновения.
      Поездка станет прощанием, говорила себе Уинн, покорно шагая рядом с Кливом. Она молча стояла, пока он распоряжался, чтобы подали двух лошадей, и наблюдала, как он помогает конюху справиться с упряжью. На какой-то укромной поляне, вдали от любопытных глаз, они попрощаются друге другом. Он, несомненно, будет уговаривать ее остаться, но она знала, что это невозможно. Она в последний раз примет его – примет и душой, и телом. Но это будет их прощание.
      И возможно… она родит от него ребенка, явилась к ней непрошеная мысль. Уинн охнула и схватилась трясущейся рукой за живот от одной этой мысли. Клив посмотрел на нее без тени улыбки и в то же время очень красноречиво, и она поняла, что все так и случится. Она не могла получить Клива, по крайней мере, таким образом, как ей хотелось. Но она могла иметь от него ребенка.
      В этом Уинн находила горько-сладкое удовлетворение. Оно не избавляло ее ни от печали, ни от чувства неминуемой потери, но ей было отрадно сознавать, что она оставит у себя хоть какую-то его частичку. В последнем она ничуть не сомневалась, как в тот первый раз, когда необъяснимым образом почувствовала его присутствие в Раднорском лесу.
      Он был единственной ее любовью, а их ребенок станет единственным утешением, когда Клив исчезнет из ее жизни.
      Не одна пара глаз следила, как эти двое удаляются на лошадях от замка.
      – Вот видите, – сказал Артур остальным ребятишкам, которые молча облепили окно в спальне близнецов. – Я же говорил вам, что им следует пожениться.
      – Вот видишь, – сказал Дрюс Аделине, с которой он притаился за кухней. – Я же говорил, Уинн нас не подведет.
      Только лорд Уильям хмурился, стоя в открытых дверях холла. Но даже он понимал, что у мужчины могут быть определенные потребности. Пусть уж лучше парень позабавится с хорошенькой валлийкой, чем опозорит свою невесту перед свадьбой. Аделина была его младшей дочерью, милой и послушной любимицей, которая с каждым днем все больше походила на свою хрупкую мать. Кливу не повредит умерить свой пыл с другой женщиной. И, в конце концов, Аделина, как и ее мать, не будет страдать, раз ничего не узнает.
      Лорд Уильям надеялся, что Клив не оставит валлийку со своим бастардом. Мужчина должен иметь сыновей только от своей жены и ни от кого больше. Лорд Уильям понимал это, как никто другой.

      На поляне, окруженной кольцом высоких берез и покрытой ковром из мягкого мха, было прохладно и влажно. В самом центре поблескивал пруд, и даже Уинн не осталась равнодушной к красоте этого места. При их появлении молодая лань оторвалась от водяного зеркала и повернула к ним мокрую мордочку, потом тряхнула хвостиком и унеслась прочь. Стая ворон подняла пронзительные крики, приветствуя пришельцев, но быстро затихла. К тому времени как Клив спешился, волшебную тишину нарушали только гул нескольких пчел-тружениц да кваканье лягушки.
      Уинн оставалась на смирной лошадке, которую для нее выбрал Клив. Пока они целый час ехали сюда, разговор клеился плохо. Клив показывал ей различные достопримечательности – далекий шпиль собора Святой Девы Марии в Дерримуре; разрушенный замок Балингфорд, одно из многочисленных детищ короля Стефана; древнюю дорогу, ведущую на север к Манчестеру, Ланкастеру и диким землям Шотландии. Но Уинн в ответ лишь кивала и пожимала плечами. Какое ей было дело до всех чудес Англии? Сейчас в этой стране ей нужно было одно – зачать ребенка от некоего английского рыцаря.
      Она понимала, конечно, что глупо себя вести так невежливо, но никак не могла справиться с нервами. Глядя, как Клив подходит к ней, все еще сидящей в седле, она ничуть не сомневалась, что он слышит бешеный стук ее сердца.
      – Это… в самом деле, прелестный уголок, – запинаясь, произнесла она, когда он остановился рядом.
      – Да, но ты еще не все видела. – Он опустил руку на ее колено, неуверенно вглядываясь ей в лицо. Но Уинн едва отметила про себя эту внезапную неуверенность, потому что была слишком взволнована его прикосновением Предвкушение, безусловно, более действенное средство пробудить чувственность, чем самая сильная трава, подумала она как в тумане. Если бы только он знал, как она тает под его рукой, как жаждет ласки.
      Когда он протянул к ней другую руку, она наклонилась к нему навстречу. Через секунду он вынул ее из седла и опустил на мягкую, пружинящую землю. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова, но поведав при этом о многом. Уинн шагнула вперед, ожидая, что он обнимет ее и, опустив голову, найдет ее зовущие губы.
      Но вместо этого Клив только крепче сжал ее талию и удержал на месте.
      – Я… кое-что для тебя приготовил. Там. – Он неловко мотнул головой в сторону.
      Уинн подавила вздох разочарования и проследила за его взглядом. Сначала она не заметила домик, который спрятался за двумя большими яблонями. Кроме того, его каменные стены сливались с пейзажем, потому что обросли лианами и мхом, а крыша была закрыта ветвями раскидистого дуба, росшего позади.
      Дом был явно заброшен: перед ним не было никакого огорода, из трубы не шел дым. Когда Клив подвел ее поближе, Уинн увидела, что соломенную крышу давно не обновляли, а двери вообще не было. Но домик был крепкий и достаточно просторный для двух комнат. Наверное, Клив здесь устроил им ложе.
      Они остановились на пороге, и, заглянув внутрь, Уинн заметила, что пол недавно чисто вымели. Возле каменного крыльца возвышалась гора мусора, а у дверного косяка все еще стояла метла.
      – Дом скромный, я знаю, – начал Клив. – Но он большой и надежный. Крышу я починю и сделаю вес, что потребуется. – Он схватил ее за руки и потянул за собой в дом. – Рядом вода, лес, который ты любишь. И я буду поблизости. А, кроме того, ты будешь недалеко от близнецов.
      Уинн замерла посередине большой комнаты. Она предполагала, что он в последний раз попытается уговорить ее остаться. Но ожидала, что столкнется с хорошо продуманным обольщением, приятным и чувственным, задуманным, чтобы лишить ее возможности возражать. По дороге сюда она решила уступить соблазну, но больше ни на что не поддаваться.
      Однако Уинн оказалась совершенно не готова к тому, с чем теперь столкнулась. Видимо, он отлично ее изучил, раз привез на такую прелестную поляну, – именно здесь она могла бы жить. Детям тут очень понравилось бы, и Уинн ясно себе представляла, как, стоя на этом крыльце, будет ждать Клива. Ждать, что он вернется в ее объятия. Но как часто это будет? Где он поселится со своей женой и как часто сможет уделять время… любовнице?
      Уинн подавила тяжелый вздох и почувствовала, как к горлу подкатил ком. Чтобы скрыть внезапно навернувшиеся слезы, она медленно обошла комнату. Толстые стены, широкий камин. Даже полы хорошие – широкие доски, уложенные на каменное основание.
      Но как бы хорош ни был этот дом, в нем не будет самого главного. В нем не будет хозяина. Клив не предложил ей любовь и замужество. Он предложил ей сладострастие и крепкий дом. Он думал, что этого достаточно, и хотя что-то внутри подталкивало ее согласиться на эту малость, она не могла так поступить. Дом у нее уже был – даже целый замок. А что касается сладострастия, то Уинн считала, что это не такая уж редкость. Любовь обладала гораздо большей ценностью, и именно любовь она должна получить.
      Решительно вздернув подбородок, она повернулась к человеку, который намеревался разбить ей сердце.
      – Прелестный уголок, и со временем здесь можно устроить красивый дом.
      Он посмотрел на нее, не веря своим ушам.
      – Значит ли это, что ты остаешься? Ты это хочешь сказать, Уинн?
      Она вымученно улыбнулась и подавила горячие слезы.
      В эту минуту он казался ей таким родным. Высокий, мужественный, с яркими глазами, в которых горел огонь желания. По крайней мере, она ему нужна, сказала себе Уинн. По крайней мере, у нее будет что вспомнить.
      Так и не ответив на его вопрос, она пересекла комнату и подошла к нему. Обхватила его лицо ладонями и приблизила к своим губам. При этом первом прикосновении он крепко обнял ее. Все чувства, которые до сих пор подавлялись, прорвались наружу.
      – Господи, женщина, мне никогда не насытиться тобой, – прошептал он возле ее ищущих горячих губ, потом прижался к ним и проник языком в ее рот.
      Ни один из них не пытался сдерживаться, отражая натиск другого. Смелость Клива объяснялась и торжеством победы, и желанием, как подозревала Уинн, а ее самое подстегивали любовь и неминуемое расставание. Но ему не нужно было ничего знать, тем более что это не уменьшало чувственного восторга.
      Его руки скользнули по спине Уинн: одна поднялась вверх и потерялась в волосах, пока он крепко держал ее голову, даря властный обжигающий поцелуй; второй он обхватил ее ягодицы и порывисто прижал к своим чреслам.
      «Я люблю тебя, – прошептало ее сердце, когда она еще теснее прижалась к нему. – Я люблю тебя». Но эти слова она никак не могла произнести вслух.
      Правда, на один короткий миг ей показалось, что он услышал ее молчаливое признание. Задохнувшись, он отстранился на дюйм или два и пытливо заглянул ей в глаза, словно был чем-то поражен или смущен.
      – Уинн, – неуверенно начал он, хотя его глаза пылали от страсти.
      Но Уинн знала, что время разговоров прошло. Их судьбы давным-давно предопределены. Они родились не в тех странах и не в то время, а события последних нескольких недель только еще больше убедили Уинн, что у них разное будущее. Переполненная печалью несбыточных мечтаний, Уинн приподнялась на цыпочках и снова поцеловала его.
      Она припала к губам Клива, чтобы заглушить его слова. Затем закрыла глаза, мысленно желая, чтобы он поступил так же. Последнее свидание должно было остаться в памяти, навсегда запечатлеться каждой деталью, чтобы в любую минуту, во сне и наяву, она могла бы вызвать это воспоминание. Наступит день, и Клив все забудет, но она – никогда.
      Он отвечал на ее страстный поцелуй и все крепче обнимал ее, и Уинн знала, что на этот раз их свяжет любовь. По крайней мере, для нее это будет любовь. Он, возможно, так и не поймет ничего – да она и не хотела, чтобы он понял.
      С тихим стоном Клив приподнял ее, оторвав от пола. Она упивалась буйством чувств, охвативших их обоих. Ни одно волшебство не могло сравниться с этим. Все ее колдовские чары не могли соперничать по силе с этим мгновением. Клив околдовал ее с самого начала, когда впервые ступил на валлийскую землю.
      Она сдавленно охнула. Он понес Уинн во вторую комнату, с каждым шагом все крепче целуя ее, порабощая своими губами, руками и властностью. Но ей не хватало воздуха не только из-за страсти. Внезапно к ней пришла пугающая мысль.
      Ее земли. Ее Раднорский лес. Достался ей в наследство. По женской линии в ее семье от одного поколения к другому передавалась не только крупица темных сил, но и право на обширные владения: дикий Раднорский лес. Далекие холмы и долины тоже находились в границах ее владений. И люди с тех земель тянулись к замку Раднор за советом, точно так же, как вассалы лорда Уильяма обращались к своему господину.
      Ее богатство по-своему ничуть не уступало приданому Аделины.
      Клив замер перед высокой кроватью с простым тюфяком, застланным чистыми простынями. Он поставил ее на пол, но из рук не выпустил.
      – В этой самой комнате мы проведем много ночей, – хрипло прошептал он. Его пальцы развязали на ней чепец, и последние пряди освобожденных волос хлынули ему на руки. – Милая колдунья, ты давно уже затянула меня в свои волшебные сети, и я клянусь, что околдую тебя такими же сильными чарами.
      Уинн стояла не шевелясь, наслаждаясь пьянящей лаской его слов. Они согревали ее разбитое сердце и несли утешение, но Уинн все же не могла отделаться от беспокойной мысли, терзавшей ее. Если бы он знал, что получит земли, женившись на ней, отступил бы он от своей давно намеченной цели? Если бы она рассказала ему, изменило бы это что-нибудь?
      Одной рукой он ослаблял шнуровку платья, а другой приподнял ее лицо, чтобы еще раз поцеловать. Он жадно припал к ее губам, и Уинн отдалась ему телом и душой. Платье соскользнуло с одного плеча, затем с другого и упало к ее ногам, а он уже развязывал тесемки рубашки. Уинн извивалась, стараясь помочь ему, но, не отнимая губ.
      Этому человеку она отдавалась вся без остатка. Ради него она была готова броситься в огонь или на лезвие меча. А вот готова ли она использовать материнское наследство, чтобы привлечь его к себе навсегда?
      Ей не хватило воздуха, когда он спустил с ее плеч рубашку, которая соскользнула вниз, обнажив грудь. Уинн невольно выгнулась под его властной лаской, и в эту минуту в ней как бы боролись два человека. Ее тело желало его – так страстно, что она на самом деле думала, что может сгореть в огне желания. Ее сердце тоже желало его. Но в то же время она не могла подкупить его, дав ему то, что отчаянно хотела дать. Любовь для нее была не менее реальна, чем физическое желание. Но он мог получить любовь только ради самой любви. Не ради страсти. И не ради земель.
      Уинн вскрикнула от боли, пронзившей ее сердце, как острие кинжала, а на глаза навернулись непрошеные слезы.
      Клив замер. Неужели он уловил ее чувства? Но Уинн не позволила долго длиться этому мгновению. Ее рука потянулась к его поясу и соскользнула ниже, робко проводя по его напряженной плоти. Он дернулся под ее рукой и застонал, не разъединяя их сомкнутых губ.
      – Господи, Уинн, не делай так. – Клив с усилием оторвался от нее.
      Они простояли безумно долгую минуту, и на его глазах рубашка Уинн упала с бедер на пол, обнажив все ее тело. Клив, хватая ртом воздух, начал срывать с себя одежду дрожащими руками. Отбросил в сторону плащ. Неосторожным движением чуть не разорвал рубаху, снимая ее через голову. Раздевшись наполовину, он снова потянулся к Уинн.
      – Женщина, ты само волшебство, – пробормотал он, легким движением проводя пальцами по ее плечам, рукам и бедрам. Широко раскрыв ладони, он вдавил большие пальцы в ее мягкий живот, а остальными обхватил округлые ягодицы. Он окидывал Уинн горящим взглядом с ног до головы, обжигая ее губы, грудь, все тело. – Ты само волшебство, – повторил он. – Темное, коварное, пьянящее. Ты заставляешь меня желать… – Он замолчал, и она увидела, как он потряс головой. Его глаза впились в нее. – Знаешь ли ты, что я хочу с тобой сделать? – спросил он с мукой в голосе. – Ты чувствуешь, как ты мне нужна? Между мужчиной и женщиной происходит такое, о чем никогда не говорят на женской половине.
      Он опустил руки ниже, нырнув в теплоту меж бедер. Тишину нарушил тихий стон – неужели ее собственный? – и она закрыла глаза. Она хотела знать все, что происходит между мужчиной и женщиной, лишь бы этим мужчиной был Клив, а она – этой женщиной.
      – Я хочу боготворить твое тело, Уинн. Ласкать, и целовать, и познать его, как только можно. Мягко и нежно, жестоко и требовательно. Ты поняла? Я хочу, чтобы ты подчинялась каждому моему прикосновению, и хочу быть уверенным, что ты исполнишь любую мою прихоть.
      По ее телу прошла сильная дрожь, но это только подстегнуло его. Он упал на колени и притянул ее к себе. Она порывисто ответила ему, чуть не теряя сознания от жара, охватившего тело. Ее руки обняли его влажные плечи, пальцы впились глубоко в кожу, когда он откинул в сторону амулет, чтобы добраться до ее груди.
      – Скажи, что ты в моей власти, Уинн. Скажи, что между нами не будет никаких тайн. Отдайся мне полностью, и я обещаю, что сделаю то же самое. Скажи, что ты будешь моей, прелестная колдунья. Скажи это, – настаивал он, осыпая ее пылкими ласками.
      Уинн прижалась животом к его разгоряченному телу. Она бы отдала ему все, если бы только он готов был принять.
      – А что дашь мне ты? – прошептала она, уткнувшись в темный шелк его головы. Она запустила пальцы в его волосы и, ухватившись за пряди, резко потянула, заставив посмотреть ей в лицо. – Что дашь мне ты? – в отчаянии повторила она.
      – Все, – поклялся он, глядя с не меньшим пылом в ее голубые глаза. – Даже становясь твоим хозяином, я буду всего лишь твоим рабом. Тебе стоит только попросить… – Он замолк, подавив проклятие.
      Внезапно Клив поднялся, подхватив ее на руки, и прижался щекой к ее груди.
      – Я не имею на тебя никаких прав, разве что ты сама подаришь их мне. – Он положил ее на кровать и, нависнув над ней, уставился в ее огромные глаза. – Подари мне все права. На свое тело. – Он провел пальцем по ее шее, по груди и затем коснулся костяшками пальцев низа живота. – На свой ум. – Той же рукой он отвел волосы с ее лица и, наклонившись, поцеловал ее лоб. – На свое сердце, – закончил он хриплым шепотом.
      Он запечатлел благоговейный поцелуй на ее левой груди и медленно опустился, прижавшись к ее телу – сердце к сердцу, подумала она, почувствовав, как любовь болью пронзила ей душу. Как ей хотелось тут же признаться в своих чувствах, рассказать ему о землях, которые перешли бы к нему, если бы он женился на ней. Их дети, возможно, и не имели бы английских титулов, но они наследовали бы историю не менее благородную и достойную. Историю Уэльса.
      «Ну и что потом?» – подумала Уинн, став еще более несчастной от таких глупых мечтаний. И хотя они сейчас слились в одно целое, его щека была прижата к ее щеке, она понимала, что счастья этим не добиться. Он должен выбрать ее ради нее самой – так, как она выбрала его. Не ради семьи, титулов или земель. Только ради любви.
      Он приподнял голову, и она, открыв глаза, встретилась с его взглядом.
      – Что ты мне подаришь, Уинн? Скажи.
      Она проглотила ком, пытливо вглядываясь в его карие глаза.
      – Все, что ты хочешь от меня получить, мой по… мой повелитель. И даже больше, – добавила она, сознавая, что чуть не открыла свою тайну.
      – И я дарю тебе столько же, – поклялся он, приблизившись к ее лицу. – И даже больше, – договорил он, прильнув к ее губам.
      Его страсть пугала. Подобно какому-то воинствующему ангелу, он завладел всеми ее чувствами, лишив ее всех мыслей, всех воспоминаний, заставив думать только о нем.
      Уинн ответила на его порыв с таким же пылом. Она с восторгом встречала каждую его ласку и выгнулась дугой под его мускулистым телом, когда неловко теребила его пояс, уступая отчаянному желанию. Он слегка приподнялся, чтобы она помогла ему сбросить последние покровы. Как он скинул их, она не заметила. Она была слишком поглощена требовательным зовом тела. Он навис над Уинн, готовый овладеть ею, а она была готова принять его. В этот раз ради любви, подумала она, когда чувства сдавили ей горло. В этот раз ради любви.
      Он овладел ею одним движением, властным и сильным. Уинн застонала от безудержного восторга, познав радость единения с любимым.
      – Великий Боже, – пробормотал он. – Кто ты, ангел или дьявол, что владеешь так моей душой?
      И снова ее пронзила безумная радость, потому что ей действительно показалось, что он принадлежит ей без остатка, так, как она принадлежала ему. В этом, наверное, и есть секрет счастья, настоящей любви, подумала Уинн. Подчинить себе и в той же степени подчиниться самой. Отдавать и столько же получать.
      Она оплела ногами его тело, чтобы он никогда не покинул ее. Ее руки тоже крепко вцепились в него, словно в смертельной схватке. Скоро они оба погрузились в темное забвение магии, которую сами создали. Это волшебство уносило их все выше и выше, как и положено волшебству, пока Уинн не закричала в безумном восторге.
      – Я люблю тебя, – всхлипнула она у самых его губ.
      Все ее тело охватила почти болезненная дрожь. Она накатывала на нее волнами, подобно приливу, который весело разбивается брызгами о скалы.
      Клив застонал и, несколько раз громко выкрикнув «Уинн, Уинн!», пролил в нее свое драгоценное семя. Она закрыла глаза, подавляя слезы радости и удивления. Прилив отступил, оставив их на берегу изможденными и задыхающимися и в то же время переполненными чувствами, которые нельзя 286 объяснить.
      Не думая, Уинн по-прежнему не разжимала длинных ног, обхвативших его бедра. Она не задавалась вопросом, каковы будут последствия этого безумного слияния. В глубине души она уже знала. Совершенство может породить только совершенство. У нее будет ребенок от Клива. Хотя она хотела бы иметь и самого Клива, но придется довольствоваться тем, что есть, когда она уедет.
      Он отвел с ее виска влажный локон темных волос.
      – Я люблю тебя, Уинн, – прошептал Клив, понимая, что никогда не испытает подобного чувства к другой женщине.
      Потом они уснули.

      – А вдруг будет ребенок?
      Уинн, стоя во дворе замка, вздернула подбородок и с былой решительностью взглянула на Клива. Но сердце ее разрывалось на тысячи кровоточащих кусочков.
      – Я вполне способна позаботиться, чтобы не было никакого ребенка, – нарочито спокойно ответила она.
      Это даже не дрожь, успокаивала себя Уинн, глядя в разъяренное лицо Клива. Она действительно могла предотвратить появление младенца. Просто она не собиралась так поступать.
      – Проклятие, нет! – Клив схватил ее за плечи и наклонился к ее лицу. – Тебе не нужно этого делать. Разве ты не понимаешь? Если ты останешься, я обо всем позабочусь.
      – Этого ты не поймешь. – Она вырвалась из его рук, борясь со своим вторым «я», которому очень хотелось остаться. – Этого ты не поймешь, – тихо повторила она. – Я не нуждаюсь, чтобы обо мне заботились. Я сама начала заботиться о себе, когда была еще девчонкой. Я заботилась о пятерых младенцах. А теперь о пятерых детях. – Уинн покачала головой. – Я уже сказала тебе, что возвращаюсь домой. Ты не можешь меня заставить остаться.
      «Но ты мог бы поехать со мной». Молчаливая мольба рвалась наружу, но Уинн сдержалась. Ей был ясен его выбор. Женитьба на Аделине приносила ему земли и титул – все то, о чем рожденный вне брака юноша мог только мечтать. А теперь его мечты близки к осуществлению, и Уинн сглупила, когда понадеялась, что ради нее он откажется от всего.
      Она глубоко вздохнула, стараясь не растерять остатки решимости.
      – Я уже попрощалась с лордом Уильямом. Если хочешь… попрощайся с детьми. С Артуром, – добавила она, не в силах скрыть, как ей больно.
      Клив недоверчиво уставился на нее. Потом его глаза стали холодными как лед, и губы плотно сжались. Он повернул голову и посмотрел куда-то вдаль.
      – Наверное, вчера было твое прощание со мной?
      Уинн не могла ответить, но он принял ее молчание за согласие.
      – Господи! – взорвался Клив. – Ты хотя бы для приличия посвятила меня в свою маленькую тайну. Ты же вместо этого позволила мне… – Он замолк и вновь пронзительно взглянул в ее глаза, в которых читалось несчастье. – Или мое признание в любви пришло слишком поздно?
      Уинн с трудом перевела дыхание, почувствовав, как боль в груди удесятерилась. Она очень старалась выкинуть те слова из головы и все же цеплялась за них, все время, задавая себе вопрос, а были ли они вообще сказаны. Возможно, они ей только пригрезились, ведь она отчаянно хотела услышать от него такие клятвы. Или, возможно, что более вероятно, его так поглотила страсть, что клятва просто сорвалась с языка и, хотя была правдива в ту минуту, произнес он ее под влиянием восторга.
      Тем не менее, Уинн цеплялась за это «я люблю тебя», надеясь на чудо. Не желая узнать ужасную правду и, уж конечно, никак не желая обсуждать ее с ним. Но сейчас он вытянул правду на свет Божий, чтобы рассмотреть, как следует.
      Уинн откашлялась.
      – Это совершенно не относится к делу. Рис и Мэдок устроены. Я вполне уверена, что их жизнь в замке будет… хорошей. И пойдет им на пользу. И лорд Уильям согласен, чтобы мы часто навещали друг друга.
      – Я действительно люблю тебя, Уинн. Не покидай меня. – Простота этих слов и напряженный взгляд разрушили все доводы рассудка, за которыми она пряталась. Они как нож, как острый кинжал врезались ей в сердце, нанеся смертельную рану.
      Не в силах перенести такую боль и что-нибудь ответить, Уинн покачнулась, как от удара, потом повернулась и заставила себя уйти. Сначала один шаг, потом второй. «Не оглядывайся. Не смотри вперед. Просто шагай, пока не наткнешься на преграду». Ей предстоял путь в Уэльс, в родные леса. К Следу Великана и Вороньему болоту. Но в глубине души Уинн понимала: это не так далеко, чтобы порвать узы его любви.
      Артур стоял возле столба конюшни. Он уже давно потерял интерес к шумной игре братьев, изображавших воинов, и вместо этого наблюдал за разговором Уинн и Клива. Разговор закончился быстро. И, судя по рассерженному лицу Клива и напряженной фигуре удалявшейся Уинн, закончился он плохо. Хотя Артур был слишком далеко и не слышал, о чем они говорят, но он и так все понял. Отъезд, намеченный на этот день, не отменен. И Клив женится на леди Аделине.
      – Черт возьми, – выругался он.
      Изольда удивилась такому необычному поведению брата. Она и Бронуин играли с двумя котятами, подобранными на конюшне, но, заметив, как нахмурился Артур, Изольда оставила это занятие. Проследила за взглядом брата и при виде удалявшейся Уинн тоже нахмурилась.
      – Все-таки они не поженятся.
      Артур набросился на нее со сжатыми кулачками.
      – Нет, поженятся!
      Будь это один из близнецов, которые частенько покрикивали на нее, она бы в ответ закричала еще громче. Но это был скромник Артур, и Изольда поняла, что он просто расстроен.
      – Мы же не можем заставить их пожениться, – терпеливо разъяснила она.
      – Только они сами могут сделать это, – добавила Бронуин.
      – Взрослые такие глупые! – взорвался Артур.
      Даже Рис и Мэдок поразились такому странному поведению Артура.
      – Что с тобой…
      – …случилось?
      – Да заткнитесь! – вопил Артур. – Оставьте все меня в покое!
      – Не смей говорить мне, чтобы я заткнулся! – Рис с вызовом выпятил подбородок.
      – Мне тоже. – Мэдок пошел на маленького Артура. – Еще раз скажешь, и я сверну тебе башку.
      Изольда взмахнула руками.
      – Мальчишки, должно быть, самые глупые создания во всем мире! Драка ни к чему хорошему не приведет. – Она воинственно подбоченилась и сердито посмотрела на близнецов. – Неужели вам все равно, почему Артур так расстроился?
      – Я не расстроился! – заорал Артур. – Я… разозлился!
      – И вовсе нет, – живо возразила Изольда. – Ты расстроен, потому что Клив женится на леди Аделине вместо Уинн. Почему бы тебе не признаться, что это так?
      Наступила короткая пауза. Потом Артур медленно сполз по столбу и уселся на землю, усыпанную соломой.
      – Они должны пожениться, – пробормотал он, внезапно перестав сердиться. – Должны.
      Все четверо ребятишек как один собрались вокруг него – кто опустился на коленки, кто сел, скрестив ноги.
      – Так почему же он тогда не женится на ней? Я не понимаю, – прошептала Бронуин.
      Мэдок почесал затылок.
      – Я думаю, что дело тут в замках и землях.
      Артур горестно кивнул.
      – Вчера вечером Уинн все это объясняла.
      – Вот как? – удивился Рис.
      Артур вздохнул.
      – Она говорила, конечно, не о себе и Кливе. Но то, что она рассказала о тебе и Мэдоке, относится и к ним.
      – Я не собираюсь жениться! – воскликнул Мэдок.
      – Ты передумаешь, когда вырастешь, – уверенно заявила Бронуин.
      – Нет, не передумаю.
      – Да помолчите же вы! – шикнула на них Изольда и взяла руку Артура. – Так что сказала Уинн?
      Артур уставился в землю.
      – Она сказала, что лорд Уильям пообещал ей, что Рису и Мэдоку никогда не придется жениться против их воли. – Он посмотрел на братьев. – Запомнили? Она сказала, что вы женитесь, только когда полюбите кого-нибудь. Ваш отец не сможет заставить вас взять в жены девушку из корысти.
      – Ну, так что? – спросил Рис. – У нашей Уинн нет ни замка, ни чего-нибудь еще и…
      – …у Клива тоже.
      Артур послал братьям уничтожающий взгляд.
      – В этом-то все и дело. Разве не понятно? Клив хочет иметь замок, а у леди Аделины он есть. Кроме того, ваш отец хочет наградить Клива за то, что он вас нашел.
      Ребятишки вновь притихли, пока не заговорила Бронуин:
      – Мне не кажется, что леди Аделина хочет выйти за Клива. Дрюс ей нравится больше. Я недавно видела, как она плакала на его плече в саду.
      – Лорд Уильям не прав, что заставляет ее выходить за Клива. Это он во всем виноват, – сказала Изольда.
      – Но он здесь хозяин, – защищая своего отца, сказал Мэдок. – Потому и отдает приказы.
      – Тогда это глупый приказ. И вообще, почему бы ему не придумать новый? Он мог бы приказать, чтобы Клив женился на Уинн, а леди Аделина вышла за Дрюса.
      – Но он не хочет изменять свои приказы, – объяснил Артур.
      – Он изменил бы их, если бы его попросили Мэдок и Рис.
      Все с удивлением посмотрели на Бронуин.
      – Он ведь делает все, о чем они просят.
      Рис пожал плечами:
      – Думаю, мы могли бы попросить.
      – Уверена, лорд Уильям жалеет, что не женился на вашей матери, – добавила Бронуин, кивком подтверждая свои слова.
      Опять наступила тишина, пока каждый из них думал о неизвестных женщинах, подаривших им жизнь. Потом заговорил Рис:
      – Он спросил меня, помню ли я ее.
      – Меня тоже, – тихо добавил Мэдок. – Но я не помню. А жаль.
      – Он сказал, что такой красивой женщины он никогда больше не встречал. Она была красива и лицом, и душой.
      – А я вот не знаю, кто была моя мать, – грустно прошептала Бронуин.
      – Наша мать Уинн, – заявил Артур. Хотя ребятишки притихли, погрузившись в печальные размышления, он слегка оживился: – Она хорошая мать, и Клив будет нам хорошим отцом. – Он внимательно посмотрел на Риса и Мэдока. – То, что мы сегодня уезжаем домой, не означает, что нам нужно сдаваться. Здесь останетесь вы. – Он вдруг расхохотался и захлопал в ладоши. – Я знаю! Рис и Мэдок будут нашими разведчиками.
      – Как это? – спросил Мэдок.
      – Как на войне?
      – Почти, – ответил Артур. – Вы ведь знаете, война – это не только сражения. Это еще и стратегия. Так говорит Клив. Он говорит, стратегия очень важна. А еще он сказал мне, что в стратегии я хорошо разбираюсь.
      Они выехали, когда солнце было в зените. Хотя лорд Уильям уговаривал ее отложить отъезд до утра, Уинн даже слушать не хотела. Здравые доводы Барриса тоже не нашли в ней отклика. Что касается Дрюса, он был так зол, что Уинн боялась, как бы он вообще не отказался сопровождать их в Уэльс.
      Но Уинн было не до их расстроенных чувств. Она сама находилась в таком смятении, что едва держал, а себя в руках. Упаковать вещи. Распорядиться, чтобы кухарка собрала вдоволь провизии. Не забыть палатки.
      Голова у нее раскалывалась, и волнами подкатывала тошнота, но она все равно подгоняла себя и всех остальных. Наконец ей осталось лишь надеть дорожный плащ и попрощаться.
      Она нашла всех своих питомцев в саду, они окружили лорда Уильяма. Когда к ней повернулось шесть пар глаз, она почувствовала новый приступ боли. В последнее время она была чересчур поглощена собственным горем – потерей возлюбленного и двух дорогих детей. Но детям тоже предстояло расставание друг с другом. По лицу Бронуин уже было видно, что она плакала – ее выдали розовый нос и припухшие глазки. Она и Изольда сидели на коленях у лорда Уильяма, а мальчики расположились у него в ногах.
      Уинн проглотила ком в горле, пообещав себе выплакаться как следует, но позже, когда никого не будет рядом. Лишь бы только не сейчас.
      – Я… я бы хотела поговорить с ребятами, – с трудом произнесла она.
      Лорд Уильям уставился на нее из-под низких седых бровей, словно видел впервые. Он ласково потрепал девочек, а когда они соскользнули с его колен, поднялся и встряхнул накидку с богатой вышивкой. Потом прокашлялся.
      – Если я не сумел высказать это раньше, то позволь сказать сейчас, что ты достойна всяческих похвал. Эти дети, все без исключения, сильные и здоровые. И умные. Ты была им хорошей матерью, и я благодарю тебя за это. От всего сердца благодарю.
      Горячая похвала так поразила ее, что Уинн смахнула со щеки невольную слезу.
      – Я сдержу обещание, – добавил он. – Насчет обучения близнецов и их будущих невест. Они только что напомнили мне, что должны жениться по собственному выбору – по любви, как сказал Рис. Обещаю, что не забуду. А ты, конечно, будешь знать обо всех новостях в их жизни. – Он улыбнулся и неловко ступил на больную ногу, Артур проворно подал ему палку, и лорд Уильям ласково потрепал мальчика по голове. – Все вы будете желанными гостями в замке Керкстон или в любом другом моем доме или поместье. Если вам когда-нибудь понадобится помощь, я надеюсь, вы обратитесь ко мне как к своему союзнику. К другу.
      Уинн смотрела сквозь слезы, как он уходит, тяжело ступая. Она правильно поступила, что решила оставить Риса и Мэдока с их отцом. Теперь она твердо в этом убеждена. Так отчего же было так больно?
      Она опустилась на колени, широко раскинув руки, и пятеро малышей тут же кинулись к ней в объятия. – Почему ты не можешь остаться? – плакал Рис; перед лицом неминуемого расставания от всей его бравады не осталось и следа.
      – Не уезжай, Уинн, не уезжай, – всхлипывал Мэдок, уткнувшись ей в шею.
      «Рис и Мэдок так редко плачут», – подумала Уинн, охваченная горем. Они никогда не плакали, да и она тоже не привыкла проливать слезы. Но сейчас, припав к малышам, она плакала так, будто сердце ее разбито навеки и никогда уже не залечится. Она обнимала их, а они ее – маленькое хрупкое семейство, образовавшееся, несмотря на все невзгоды, а потом разбитое, когда уже, казалось, они миновали самое худшее, что может преподнести им жизнь.
      Но ничего не могло быть хуже этого. Ничего.
      – Полно, мальчики. Послушайте меня, дорогие, – удалось ей выдавить из себя. – Я знаю, сегодня мы расстаемся. Но не навсегда. Мы будем навещать друг друга. Вы приедете в замок Раднор, а я… – Она замолчала, боясь дать обещание вернуться. Что, если Клив тоже здесь окажется?
      – Ты ведь приедешь к нам…
      – …правда, Уинн? – заныли близнецы.
      Она кивнула.
      – Да. Да, конечно, приеду. Как же мне не приехать, когда я вас так люблю? Ладно. – Она глубоко вздохнула и вымученно улыбнулась. – Давайте вытрем насухо слезы, хорошо? Вот, можно подкладкой моего плаща. – Когда все вытерлись и успокоились, Уинн оглядела своих питомцев. Какие все разные: светлые и темные, худенькие и крепыши. – А теперь нам пора ехать. Но наши сердца останутся с вами. Мы все еще одна семья… и я очень вас люблю.
      Она крепко обняла Риса и Мэдока, так что чуть не задушила братьев.
      – Я очень вас люблю, – прошептала она, уткнувшись в темные кудри и вдыхая знакомый детский запах. Пройдет много времени, прежде чем она снова сможет обнять их. – Всегда помните, что я очень люблю вас.
      Они молча ушли из сада во двор замка. Лошади были готовы. Люди лорда Уильяма, которым было велено сопровождать их в пути, неспешно прощались с семьями и друзьями. Среди них находился Баррис, но Уинн сразу заметила, что Дрюса там не было. Аделины тоже.
      Но Клив был.
      Стоило Артуру увидеть Клива, как он тут же бросился к нему. Уинн предпочла бы смотреть куда угодно, лишь бы не видеть их бурного прощания, но никак не могла отвести глаз. Предвидя долгую разлуку, она напоследок не могла насмотреться на Клива, подмечая все его хорошие стороны – силу, жизненную стойкость, нежность. Из него получился бы чудесный отец, еще раз посетила ее непрошеная мысль. Чудесный отец и хороший муж – но только в том случае, конечно, если он не возьмет себе любовницу, как собирался поступить с ней.
      Эта мысль отрезвила ее, и Уинн отвернулась. Она слышала, как он прощался с девочками и Баррисом, но сосредоточилась на своей лошади, удобно устраиваясь в седле. Затем Бар-рис усадил детей в фургон, который предоставил им лорд Уильям, и можно было отправляться в путь.
      Но сигнала все не было, и Уинн с упавшим сердцем догадалась почему. Опередив лорда Уильяма, его многочисленных дочек, зятьев и всех прочих, Клив пересек двор и остановился слева от нее.
      – Счастливого пути, Уинн.
      Ей не хотелось встречаться с ним взглядом, как того требовала вежливость. И все же она повернулась к нему, но вовсе не из вежливости. Ее терзала ненасытная потребность в последний раз взглянуть ему в глаза. Несмотря на все то, что легло между ними – его стремление получить земли и титул, ее стремление быть нужной ему единственно ради нее самой и ничего больше, – в эту минуту она видела только человека, которого любит.
      – Прощай, – прошептала Уинн, в последний раз разглядывая каждую черточку его лица. – Я… я желаю тебе всего хорошего, Клив Фицуэрин. Тебе и… и Аделине.
      Потом она резко дернула поводья и, ничего не видя из-за слез, ослабила поводья, зная, что лошадь сама проберется по запруженному двору. Она услышала, как трогается фургон и нетерпеливо переминаются остальные лошади, рвущиеся в путь. Но это было как сквозь сон. В ушах ее звучал только низкий голос Клива. Вчера он сказал, что любит ее. Но сегодня он только попрощался.

      Рис и Мэдок стояли в узком коридоре, прижавшись к шершавой каменной стене и зажав в кулаках палки, служившие им мечами.
      – Вот эта дверь, – сказал Рис, указывая на закрытые массивные створки.
      – А что, если ты ошибся? – спросил Мэдок, – Что, если ее там нет?
      – Тогда мы будем продолжать поиски, пока не найдем ее. Мы ведь разведчики, забыл? И мы ведем войну до полной победы.
      – До полной победы, – повторил Мэдок, оживляясь. – Тогда ладно. Пошли.
      Они подкрались к двери и в подходящий момент – в этот жаркий полдень никого поблизости не было – прижались ушами к щелям по бокам двери.
      – Я ничего не слышу.
      – Наверное, она спит.
      Они толкнули дверь и подпрыгнули, когда старые петли протестующе заскрипели.
      – Уходите, – раздраженно произнес кто-то сквозь стиснутые зубы. – Я сказала, уходите!
      Мальчики уставились друг на друга, собирая все свое мужество. Затем они распахнули дверь настежь и осмелились войти в спальню леди Аделины.
      Окна комнаты выходили во двор, а потому были шире, чем узкие прорези, и вся спальня была хорошо освещена, хотя свечи не горели. Обстановка была простая, если не считать чудесной кровати, которая занимала почти все место в этой комнате с низким потолком. Огромная кровать с четырьмя массивными столбиками и роскошными драпировками светло-зеленого цвета. В общем, как раз то, что может захватить воображение двух мальчишек. Такую кровать можно с легкостью превратить в неприступную крепость или в тонущий среди бури корабль. Или она могла стать укромной пещерой в горе.
      Близнецы как один двинулись вперед, позабыв о цели своего визита при виде огромных возможностей, которые таило в себе это высокое сооружение под балдахином. Но когда леди Аделина села в постели, они замерли на полпути. Крепость оказалась занята. Они растерялись, не зная, что делать.
      – Я же сказала, уходите, – потребовала Аделина, сердито глядя на них. Но, увидев, что перед ней всего лишь два малыша, одинаковые личики которых смотрели и виновато, и решительно, она расстроенно вздохнула и ударила ладонью по высокой, набитой пухом перине. Она ожидала увидеть отца, но эти двое были даже хуже. – Что вам надо? – спросила она и, откинувшись на спину, уставилась на драпировку над головой.
      Она услышала, как они зашаркали, подходя ближе, но даже не удостоила их взглядом. Один из близнецов прокашлялся.
      – Мы… хм… мы думаем, ты должна выйти за Дрюса, а не за Клива.
      Вздрогнув, Аделина снова села.
      – Что? Нет… – перебила она второго, когда тот собрался повторить слова брата. – Я все слышала. Но… но почему вы так думаете?
      Братья переглянулись, затем вновь обратили на нее свои почти черные глаза.
      – Можно нам взобраться на твою кровать?
      – Она гораздо лучше нашей.
      – Да, конечно. Забирайтесь. Ну а теперь, – она смотрела на них, сев на колени, – ответьте, почему вы хотите, чтобы я вышла за Дрюса.
      – Потому что ты любишь его.
      – А Дрюс любит тебя. – Один из них ткнул палкой в толстую складку балдахина. – Уинн сказала, мы должны жениться только на тех, на ком захотим…
      – …только мы вообще не хотим жениться, – добавил второй.
      Потом он вцепился в брата, и они начали кувыркаться, запутываясь в простынях и оглашая комнату смехом и радостными криками.
      – Подождите. Подождите секунду, – запротестовала Аделина, хватая их за руки и встряхивая, чтобы они посмотрели на нее. – Вы можете играть в моей кровати хоть целый день. Но вначале кое-что мне объясните. Это Дрюс велел вам поговорить со мной? Или… или Уинн?
      – Артур велел, – хором ответили они. – Он сказал, ты любишь Дрюса, а не Клибэ, которого любит Уинн. Поэтому ты должна выйти за Дрюса.
      – Артур? Это тот третий паренек?
      – Артур очень умный, – глубокомысленно заметил один из братьев, а второй согласно кивнул.
      – Все это может быть очень верно, но отец никогда не согласится выдать меня за Дрюса. Да и сэр Клив не отступится от своего, – мрачно добавила Аделина.
      – Артур говорит, мы должны сделать так, чтобы они передумали, – сказал тот, у кого был шрам над бровью.
      Аделина надула губы.
      – Кто из вас кто?
      – Я Рис…
      – …а я Мэдок.
      – И как же, по мнению Артура, мы должны заставить моего отца… нашего отца передумать?
      – Артур сказал, мы можем уговорить его на что угодно…
      – …потому что он очень обрадовался, найдя нас…
      – …и потому что, Изольда говорит, он любил нашу маму…
      – …по-настоящему. Аделина уселась на пятки.
      – Он был женат на моей матери. Он не должен был… – Она замолкла, не докончив фразу, и с минуту внимательно рассматривала близнецов.
      Хотя Аделина недолюбливала их по многим причинам, она не могла отрицать, что они очень милы: кудрявые, темноволосые, с яркими глазками. Раньше она не понимала стремления отца найти их во что бы то ни стало. Но теперь, видя их перед собой, она почувствовала, как ее неприязнь постепенно исчезает. Возможно, они правы. Возможно, отец действительно любил их мать. А в том, что он не испытывал настоящих чувств к ее матери, она не сомневалась.
      – Откуда Изольда знает, что он любил вашу маму?
      – Потому что она ясновидящая…
      – …совсем как Уинн.
      Пока Аделина переваривала услышанное, мальчишки опять устроили возню.
      – Рис, Мэдок, подождите секунду. Скажите, а Клив любит Уинн?
      – Бронуин говорит, что любит, – ответил Мэдок. Он подпрыгнул, перевернулся в воздухе и свалился на брата.
      Дрюс утверждал то же самое, подумала Аделина, а тем временем неугомонные близнецы начали бороться всерьез. Если это так, то, наверное, Артур прав. Возможно, ей удастся сыграть на чувствах отца…
      Правда, еще остается Клив. Но если ему предложить какое-нибудь другое вознаграждение, которое не включало бы жену, но было бы не менее щедрым… Ну и, конечно, если она поведет себя с ним строптиво, если он поймет, что она ему совершенно не подходит…
      Клив погонял Ситу изо всех сил. Уинн направилась на запад, поэтому он ехал на восток. Чем большее расстояние будет разделять их, тем лучше, подумал он с горечью. Чем дальше она от него находится, тем меньше у него будет болеть сердце, разрывавшееся на куски. Кливу казалось, что его против воли влечет к туманным холмам Уэльса и, особенно к темному таинственному лесу в Радноре.
      Но это была абсурдная мысль. В Уэльсе ему нечего было делать. Там он был бы еще одним безродным, безземельным рыцарем. Неужели за пятнадцать лет службы он не заслужил лучшей доли?
      Он ехал вперед, пока не почувствовал изнеможения, да и Сита не могла больше сделать ни шагу. Позади них солнце нырнуло за верхушки высокого леса, от которого потянулись длинные пальцы теней, предвещавших наступление темноты.
      Клив спешился и прислонился к вздымавшемуся боку Ситы.
      – Прости, старушка, прости, – пробормотал Клив, ругая себя, что так неосторожно погонял великолепную лошадь.
      Он с трудом выпрямился и повел усталое животное по узкой дороге – просто шел все время на восток, пока не увидел вдали огонек. Только тогда Клив огляделся по сторонам и понял, где находится. Он оказался вблизи Первиса. Впереди протекал ручей, где он и Сита смогут освежиться, а потом он найдет приют в местном замке. В конце концов, как только они с леди Аделиной поженятся, Первис станет их домом. Замковой челяди не помешает познакомиться со своим будущим хозяином прямо сейчас, а он, в свою очередь, убедится, насколько хорошо они поддерживают порядок между визитами своего господина.
      Наметив себе эту цель, он ускорил шаг, и после короткой передышки у тонкого ручейка они приблизились к замку Аделины, отписанному ей в приданое.
      Ночь давно уже вступила в свои права, блестящий полумесяц освещал поля перед замком. Клив остановился на дороге, внимательно осматривая небольшую каменную башню, возвышавшуюся на открытой насыпи. Здесь понадобится крепкая каменная стена, решил он, сооруженная, скорее всего на уже существующей насыпи, если хватит места для остальных намеченных им строений. Амбар. Каменная кухня, а не какая-нибудь деревянная пристройка на самых задворках. Конюшни. Часовня. Он погнал Ситу вперед, но тут же резко натянул поводья. Непонятно почему, но он не мог вынести мысли о том, чтобы провести ночь в Первисе. Только не эту ночь. Но это глупо, подсказывал ему внутренний голос, подгонявший его к замку. Если не переночевать в Первисе, тогда где же? В открытом поле или лесу? На твердой земле, голодным?
      И все же Клив не мог пересилить себя. Сита пританцовывала, почувствовав конец трудного пути и наполненную до краев кормушку, но Клив не отпускал поводьев. Он не хотел ночевать в Первисе. Здесь он менее всего мог бы найти покой в эту ночь.
      Кляня себя на все лады, он развернул упиравшуюся лошадь. Каким же остолопом он стал! И все из-за одной невозможной женщины. Придется найти какой-нибудь мягкий мох, укрыться плащом и послать к черту урчащий живот.
      Но как только он направился на запад, его внезапно осенило, куда ему нужно ехать. Он найдет домик, удобное жилище, которое предлагал Уинн.
      Внутренний голос снова воспротивился. Войти в это уют-нос гнездышко – опуститься на ложе, на котором он и Уинн провели ночь, – это было поистине сумасшествием.
      И все же, отправившись в путь, Клив знал, что не сможет повернуть обратно. Уинн ушла от него, но воспоминание о ней до сих пор жгло ему душу. И он почему-то знал, что так будет всегда. Неужели станет еще хуже, если он окунется в эти воспоминания в последний раз?
      Лорд Уильям долго оставался в своем кресле. «Сам царь Соломон, пожалуй, не справился бы лучше», – подумал лорд Уильям, потирая живот. Он успешно добился примирения двух кожевников из своей самой большой деревни, Чиппинг-Уэй. Он решил спор из-за прав на воду, приговорил двух воров к колодкам и разрешил трем вассалам жениться.
      Когда в животе заурчало от голода, он еще раз его потер. И хотя лорда очень занимало, скоро ли подадут ужин, он не мог не призадуматься о браках – особенно о предстоящем браке Аделины с сэром Кливом.
      Что творится с этой девчонкой? – в который раз спрашивал он сам себя. Ходит бледная как привидение, целый день прячется в своей спальне. А когда все же появляется на людях, то ведет себя осторожнее пугливой лани, опасающейся охотников за каждым кустом. Лорд Уильям все более убеждался, что единственный охотник, которого боялась Аделина, был ее жених, сэр Клив.
      Но почему? Сэр Клив молод и красив. Не щербат, слава Богу, и не лыс. И обходителен, если не считать ту валлийку. С ней он вел себя требовательно и резко. Даже грубо. В этом-то, как предполагал лорд Уильям, и заключалось все дело.
      – Джон, – рявкнул он. – Наполни мой кубок. И принеси из кухни кусок мяса.
      В ожидании закусок, которые должны были помочь продержаться до вечерней трапезы, лорд Уильям задумчиво барабанил по шершавой столешнице.
      Вчера, сразу после отъезда валлийки с тремя детьми, Клив исчез, а Аделина слегла в постель. Клив поскакал на восток. Это подтвердила полуденная охрана. Он поехал на восток, в то время как Уинн аб Гриффидд направилась на запад, в Уэльс. Ясно, что он не преследовал ее.
      Тем не менее, это ничего не означало. Разве он сам когда-то не покинул любимую женщину, разозлившись, что она отказалась оставить свой дом и уехать с ним в Англию? Лорд Уильям нахмурился, вспоминая тот давний день, который был все еще свеж в памяти. Неужели Клив и его валлийская девушка так же прокляты судьбой, как были прокляты они с Анжелиной? Неужели они полюбили, но не сумели преодолеть свое различие?
      Джон наполнил кубок лорда Уильяма и оставил кувшин на столе. Служанка поставила перед лордом тарелку с сочной бараниной, но у того внезапно пропал аппетит. Ему не следовало задумываться о заботах посторонних людей. И все же он был обязан им обоим. Одна воспитала его сыновей сильными и крепкими, второй нашел их для него.
      Но нужно было подумать об Аделине. Ее первого жениха унесла лихорадка. Клив будет ей хорошим мужем и сильным подспорьем в семье Сомервиллов. Хотя девочку что-то беспокоит в предстоящем браке с ним, со временем они скорее всего, научатся любить друг друга.
      Он погрузился в раздумья, вертя в пальцах кубок, когда в зал ворвались Рис и Мэдок. Лорд Уильям сразу оживился. По крайней мере, насчет них у него не было никаких сомнений. Это были его сыновья, рожденные возлюбленной Анжелиной, которую ему не следовало оставлять. Хорошо хоть теперь сыновья с ним, и, как часто случалось, стоило близнецам оказаться поблизости, у него сразу появлялась абсолютная уверенность, что за ними с небес наблюдает Анжелина. И одобряет то, что видит.
      – Отец, отец! – в один голос закричали сорванцы.
      – Что скажете, ребятки? – спросил он и поморщился, увидев, как они перепачканы. С головы до ног, словно вывалялись в помойной яме. Кроме того, от них шло сильное зловоние. – Черт возьми, вы что, поселились в свинарнике? Где это вы были?
      – У одной из кошек появились котята. Но они не захотели к нам идти…
      – Мы погнались за ними в хлев…
      – …и пробежали мимо свиней.
      Оба мальчишки уставились на него.
      – Можно, мы возьмем себе по котенку?
      Лорд Уильям начал смеяться, позабыв о прошлых печалях и радуясь, что жизнь сыновей проходит у него на глазах.
      – Если вы сейчас выкупаетесь, если вы будете чистыми, аккуратными и избавитесь от вони до гонга на ужин – тогда да, каждый из вас может завести себе по котенку.
      Почувствовав, что отец настроен благодушно, мальчики переглянулись.
      – А можно нам взять себе…
      – …еще и по щенку?
      Лорд Уильям расхохотался на весь зал, перепугав нескольких слуг. Но, увидев одинаковых мальчиков, слуги заулыбались и вернулись к своим делам. Жизнь становилась лучше, когда лорд был весел.
      – Да, каждый может взять по щенку. Все, что угодно, мои дорогие. Все, что угодно.
      – Все, что угодно? – переспросил Мэдок. Братья снова переглянулись. Первым заговорил Рис:
      – А Аделина тоже может получить все, что захочет? Лорд Уильям удивленно приподнял брови.
      – Аделина? Но у нее уже есть все, что она хочет. И даже больше, – сказал лорд Уильям, понимая, что это не совсем так, хотя бы в одном. Но дети, конечно, не это имели в виду.
      – А я думаю, ей хотелось бы кое-чего другого, – сказал Рис, сразу став серьезным.
      Лорд Уильям поджал губы и уставился на сыновей.
      – Вот как? Мне гадать, или вы сами расскажете?
      – Она хочет выйти за Дрюса…
      – …а не за Клива, – ответили оба, ни секунды не колеблясь.
      Лорд Уильям нахмурился.
      – За Дрюса? Вы имеете в виду того валлийского лучника?
      Прежде чем близнецы сумели ответить, всеобщее внимание привлек шум у входа в зал. Даже парнишка, чистивший камин, оторвался от своего занятия, когда вошел Клив, потому что по его виду и решительной походке сразу было ясно: его сюда привело какое-то важное дело.
      Итак, он все-таки пришел. Хотя лорда Уильяма расстроило то, что он последним узнает о событиях в замке, тем не менее, он не смог подавить довольную улыбку. Наклонившись к мальчикам, он каждого ласково потрепал.
      – Ступайте и быстро выкупайтесь. Если к ужину не будете совершенно чистыми, наш договор отменяется.
      – Но, отец…
      – Мы поговорим о Дрюсе и Аделине позже, – перебил он их и смерил строгим взглядом. – Если хотите получить котят, то лучше поторопитесь.
      Желание получить котят боролось с необходимостью выполнить то, что им явно кто-то поручил. Но кто? – на секунду задумался лорд Уильям. Впрочем, сейчас это не важно. Он заулыбался, глядя, как они весело поскакали прочь, громко поприветствовав Клива, когда пробегали мимо.
      Клив поморщился, почувствовав ужасное зловоние, от чего хорошее настроение лорда Уильяма только улучшилось. Он откинулся в кресле и вытянул больную ногу. Жизнь все-таки хороша.
      – Что ж, сэр Клив. Нам не хватало вас вчера вечером, да и сегодня тоже. Что-нибудь неладно?
      Клив перегнулся через стол к своему повелителю, опершись на пальцы.
      – Да, милорд, – ответил он натянуто. – Кое-что определенно неладно.
      Правильный ответ, подумал лорд Уильям, когда Клив начал говорить. Это был абсолютно правильный ответ.

      Изольда оторвалась от затейливого узора, который нарисовала в пыли ивовым прутиком. Понюхала воздух, затем осторожно огляделась, словно ожидая, что кто-то собирается над ней подшутить.
      – Артур? Это ты дразнишься? – позвала она, но ответа не последовало.
      Сощурившись в лучах клонящегося к горизонту солнца, она увидела, что Артур все еще на лугу. Он лежал на своем любимом валуне, на котором часто мечтал, и смотрел, не отрываясь на красного воздушного змея, парящего высоко в небе.
      Бронуин помогала Гуинет прясть, до Изольды доносились из замка их голоса. Что касается Уинн, то с тех пор, как они вернулись из Англии, ей не до розыгрышей.
      Снова почувствовав странное покалывание, Изольда выпрямилась и подозрительно посмотрела по сторонам. Все-таки кто-то пытался сыграть с ней шутку, и ей это не нравилось. В животе защекотало, а по затылку словно провели мягким перышком.
      К замку кто-то едет. Эта мысль взялась неизвестно откуда. Сюда кто-то едет, и нужно сказать об этом Уинн. Но Уинн уже знала. Когда Изольда, задохнувшись, примчалась на тенистую поляну, куда очень часто уходила тетя, она увидела, что Уинн неподвижно замерла. Очень настороженно.
      – Кто-то… кто-то едет, – еле переводя дыхание, проговорила девочка.
      Уинн оглядела ее и удивленно приподняла брови:
      – Ты видела их? Или просто знаешь?
      Изольда задумалась.
      – Я… я просто знаю. – Маленькое личико расплылось в удивленной улыбке. – Я просто знаю!
      Уинн ласково убрала со щек девочки темные волосы и притянула к себе, чтобы крепко обнять. Все эти дни она старалась, как можно чаще ласкать оставшихся трех ребятишек. Дотронуться до них. Поцеловать. Они всегда были ей дороги, но теперь… теперь, когда она пережила потерю, они стали ей еще роднее.
      – Значит, ты пойдешь по стопам матери, – пробормотала Уинн. – Я очень рада. Пойдем, расскажем бабушке Гуинет?
      Изольда кивнула. Взявшись за руки, они зашагали к замку, но Изольда вскоре остановилась.
      – А как же тот человек, что направляется сюда?
      Уинн попыталась унять внутреннюю дрожь, но безуспешно.
      – Он появится уже совсем скоро. Тогда и будем думать.
      – А ты знаешь, кто это?
      Уинн знала. С первой же секунды догадалась. Ее как будто внезапно ударили кулаком в живот. Но она быстро овладела собой и не хотела гадать или рассуждать, зачем он едет.
      – Мы скоро узнаем, – ответила она, избегая взгляда Изольды. – А сейчас нам нужно поспешить. Пойди, позови Артура, ладно?
      «А я тем временем попытаюсь увидеть Клива Фицуэрина, прежде чем он достигнет замка», – решила она в эту секунду.
      Уинн посмотрела, как Изольда умчалась вперед, перебирая пухлыми маленькими ножками под развевавшимися юбками. Дети обрадуются, увидев Клива. Особенно Артур. Но что будет, когда он уедет? Они только-только начали успокаиваться после потери Риса и Мэдока. Неужели Клив намерен начать все сначала?
      Охваченная тревогой, чувствуя, что внутри клокочет бешенство, Уинн сама не помнила, как оказалась на старой дороге. Он ехал этим путем. Она знала твердо. И на этот раз ему не удастся проехать дальше. Пусть поворачивает в Англию вместе со своей шайкой головорезов.
      Но когда Клив появился из-за крутого поворота, он ехал один. С ним никого не было, если не считать трех вьючных животных, нагруженных доверху, второй верховой лошади и маленькой кобылки, трусившей за ним на длинных поводьях.
      Уинн вышла из глубокой тени огромного дуба и осталась стоять посреди разбитой колеи. При виде Клива ее прежняя уверенность в том, что она сможет отослать его прочь, была основательно подорвана. И почему он путешествует один?
      Заметив Уинн, он не прибавил и не убавил шагу. Просто не отрываясь, смотрел на нее и остановил коня на расстоянии вытянутой руки.
      – Уинн.
      Он произнес только ее имя, никаких слов приветствия или объяснений. Тем не менее, она знала, что он рад видеть ее. Об этом говорили его глаза, которые впились в нее, словно только так он мог утолить свою жажду. Она тоже пожирала его глазами, изголодавшись по одному лишь взгляду на совершенную мужскую красоту. Как же ему удалось так завладеть ее сердцем? Уинн рассматривала его, подмечая каждую деталь: пыльную одежду, влажные волосы, морщинки усталости на лице. Ей захотелось разгладить эти морщинки, дотронувшись до них пальцами и губами. Защищаясь, она закрыла глаза, чтобы не видеть его, тщетно надеясь, что это поможет. Но не помогло, и тогда Уинн принялась разглядывать животных, которые опустили головы и начали шарить вдоль дороги в поисках съестного.
      Молчание казалось бесконечным. Чтобы успокоиться, Уинн прокашлялась.
      – Далеко держишь путь? – спросила она, досадуя, что завела такой окольный разговор. Куда улетучился ее гнев? Куда подевалась решимость?
      – Нет. – Седло заскрипело, когда Клив спешился, и Уинн сразу посмотрела ему в лицо.
      – Оставайся на лошади, – предупредила она, чувствуя, как в ее душе внезапно поднимается паника. – Разворачивайся и поезжай обратно в Англию. Тебе незачем находиться в Уэльсе, тем более в моем лесу.
      Он отпустил поводья и сделал шаг к ней.
      – У меня есть очень весомая причина находиться здесь, – тихо ответил он, и в его голосе послышалось сомнение.
      Уинн плотно сжала губы и покачала головой. Если у него есть весомая причина, тогда почему он сомневается? Все это было как-то бессмысленно. Но тут ее сердце замерло.
      – Близнецы? Они…
      – С ними все в порядке. Все в порядке, Уинн. Уверяю тебя. За те несколько секунд, в которые она успела испытать страх и растерянность, он подошел совсем близко и теперь протягивал руки, чтобы взять ее за плечи. Но когда он захотел притянуть ее к себе, Уинн вырвалась. Его прикосновение действовало на нее слишком сильно. Оно как магия овладевало всеми ее чувствами, каждый раз лишая сил. Уинн отпрянула, боясь, что не совладает с собой, если прикосновение продлится чуть дольше.
      – Прочь, Клив Фицуэрин. Прочь отсюда, и пусть твоя тень никогда не пересекается с моей. Возвращайся в Англию и…
      – Клив!
      Уинн обернулась на радостный вопль Артура.
      – Клив! Ты приехал! – закричал мальчик и пустился бегом по узкой дороге, вовсю перебирая ножками и молотя воздух руками.
      Его лицо светилось от счастья, и, видя это, Уинн почувствовала, как ее сердце наливается свинцовой тяжестью. Она снова повернулась к Кливу с мукой на лице.
      – Зачем ты здесь? Ты принес столько горя мне и моей семье! Что еще тебе нужно от нас?
      Он промолчал, да, по правде, она и не ждала, что услышит ответ. Но тут подбежал Артур и бросился Кливу на грудь.
      – Привет, малыш. Привет, Изольда и Бронуин, – добавил он, когда вслед за Артуром подбежали и девочки.
      – Я знал, что ты приедешь. Знал! – похвастался Артур.
      – А я знала еще раньше! – возразила Изольда, прислоняясь к Кливу, который обнял ее одной рукой. – Я почувствовала это, когда ты был еще в пути.
      Уинн тяжело было наблюдать эту сцену. Дети любят его. Она его тоже любит. Неужели она сослужила им плохую службу, отказавшись от предложения Клива, пусть даже они заняли бы в его жизни не главное место? Наверное, лучше довольствоваться малым, чем вообще ничем.
      Она почувствовала в руке маленькую ручку и взглянула в спокойное улыбающееся лицо Бронуин.
      – Я тоже знала, что он приедет. – Девочка сияла. – Я тоже знала.
      Уинн оторопело позволила вести себя за руку, в то время как остальные дети тянули Клива к замку. Клив, улыбнувшись, перебросил Артура в седло своей лошади. Потом поднял Изольду, завизжавшую от удовольствия, и посадил позади восторженного Артура.
      – У меня руки всадника, – похвастался Артур, переплетая поводьями маленькие пальчики.
      – Это точно, мой мальчик. А теперь покажи Сите, кто здесь главный. – Клив повернулся к Бронуин, но, когда та попятилась, отказываясь сесть на высокую лошадь, улыбнулся. – Тогда поедешь у меня на плечах. Так тебе понравится больше?
      Бронуин покачала головой.
      – Давайте просто пойдем пешком, хорошо? – Потом она взяла его за руку и оказалась между двух взрослых.
      Девочка счастливо вздохнула и робко улыбнулась сначала Кливу, потом Уинн и снова Кливу. – Просто пойдем вместе, все трое.
      «Что еще остается делать?» – чувствуя себя несчастной, подумала Уинн, когда маленькая компания тронулась в путь. В который раз она спрашивала себя, почему отказалась войти в жизнь Клива. Неужели гордость важнее, чем счастье, которое она видела в глазах детей? Неужели действительно она будет счастливее здесь, а не в Англии, где смогла бы проводить с ним хотя бы какое-то время?
      Она знала ответ, который вызвал в ней и дрожь, и страх. Но ей приходилось считаться не только с собой и своей семьей. А как же Гуинет? А как же ее положение вещуньи и открывшийся дар Изольды? Неужели она должна все это бросить ради Клива?
      Вокруг Уинн щебетали дети. До нее донеслись слова предостережения, обращенные к двум смельчакам-наездникам, что только усилило ее смятение. Клив был бы им таким хорошим отцом. Ну, как ей оставить все это?
      И тут вдруг она потеряла уверенность в том, что он собирается просить ее вернуться с ним в Англию. Эта мысль совсем озадачила ее. Она не могла удержаться, чтобы искоса не взглянуть на него, не переставая гадать, что же его сюда привело. Он улыбался Бронуин, и Уинн с любовью всматривалась в его профиль, запоминая каждую черточку. Прямой гордый нос, худые щеки, сильный подбородок. Изгиб губ.
      Тут он повернулся и встретился с ней взглядом.
      Уинн сразу отвернулась, но не настолько быстро, чтобы не заметить властный, пытливый огонь в его глазах. Сердце ее застучало не столько от страха, сколько от предчувствия, потому что этот взгляд ответил, по крайней мере, на один ее вопрос: он приехал за ней. В этом можно было не сомневаться. Но согласится ли она уехать?
      Гуинет стояла на каменном крыльце главного входа.
      – Ты все-таки приехал, – сказала она, следя невидящими глазами, как к ней приближается. Клив.
      – Да, приехал, – ответил Клив и взял протянутую руку Гуинет. – Не окажете ли гостеприимство усталому путнику?
      Гуинет усмехнулась:
      – Живи, сколько понадобится, сынок.
      На дворе сразу забурлила деятельность. Клив снял Артура и Изольду с лошади. Кук и остальные служанки высыпали из кухни. Как муравьи, собравшиеся вокруг сладкого печенья, они окружили его лошадей, принялись снимать пожитки и относить их в замок. Даже дети помогали, пока все вещи не оказались в доме. Только Уинн оставалась в стороне, наблюдая за происходящим. Ее мучили вопросы, но она боялась их задать.
      – Дети, дети, – захлопала в ладоши Гуинет, и все трое на секунду стихли. – Мне нужны три пары сильных рук, чтобы помочь убрать прялку. Идемте. Еще успеете наговориться с Кливом.
      – Ой, а можно остаться? – заныла Изольда.
      – Я хочу помочь накормить Ситу, – запротестовал Артур.
      Но их перебила Бронуин:
      – Вы слышали, что сказала бабушка Гуинет? Ей нужно помочь. Кроме того, сэр Клив накормит лошадей с помощью Уинн.
      Артур и Изольда обменялись взглядом, полным внезапного понимания, и сразу напомнили Уинн Риса и Мэдока. Потом они закивали и попятились.
      – Ты права, Бронуин.
      – Пошли поможем бабушке Гуинет.
      Они так явно стремились оставить ее наедине с Кливом, что Уинн чуть не рассмеялась. Но вместо этого судорожно сглотнула. Как можно желать и бояться одного и того же с одинаковой силой? Уинн обхватила себя за плечи, ожидая, чтобы все разошлись. Ожидая, что Клив заговорит. Ожидая наконец, понять, как она поступит.
      Он тоже чего-то ждал, и Уинн уловила в нем сомнение. Ему явно было не по себе, особенно если учесть, какой далекий путь ему пришлось проделать для этого разговора.
      Она предполагала, что его беспокоит, как бы она вновь ему не отказала. И опять ее чуть не разобрал смех. Он боялся, что она ему откажет. Она же боялась, что согласится.
      – Ты поможешь мне с лошадьми?
      Уинн медленно кивнула. Она взяла протянутые им поводья трех низкорослых лошадок, стараясь не дотронуться до его пальцев. Она уже много раз убеждалась, что его прикосновения действуют на нее, как непреодолимая сила. Всепоглощающая.
      Они отвели шестерых животных к огороженному участку рядом с конюшней. Только когда лошади были выпущены в загон и ворота за ними закрыты и заперты на замок, Клив повернулся к Уинн.
      – Я… я приехал повидать тебя, Уинн, потому что… – Он замолчал и нервно облизал губы. Затем поморщился, недовольный таким нескладным началом. – Господи, женщина, ты лишаешь меня всякого мужества.
      Она взглянула ему в глаза, которые потемнели от переживаний. Это она-то лишает его мужества? Да, стоит им оказаться вместе, как они сразу глупеют.
      – Я покинул Англию, Уинн. Я приехал в Уэльс, чтобы остаться. Если ты примешь меня.
      Ушам своим, не веря, Уинн от удивления открыла рот. Клив продолжал, по-прежнему стоя в двух шагах от нее:
      – Лорд Уильям освободил меня от помолвки с леди Аделиной. Впрочем, она не очень переживала, – добавил он, криво усмехнувшись. – Я привез письма Дрюсу от нее и ее отца…
      – Так ты не женился на ней? – выпалила Уинн.
      Из всего сказанного ее заинтересовало только это.
      – Нет. И никогда на ней не женюсь, Уинн. – Он шагнул вперед, но остановился, словно борясь с самим собой. – Есть только одна женщина, на которой я хочу жениться. Есть только одна женщина, которую я хочу взять в матери своим детям.
      Внутри у нее все всколыхнулось от невероятной радости, на глаза навернулись слезы, и сердце сжалось от счастья.
      – Это я? – спросила она тихим дрожащим голосом.
      Он кивнул, не сводя с нее горящего взгляда.
      – Если ты согласишься принять бедного англичанина, который может дать тебе всего несколько лошадей, несколько монет и любящее сердце.
      В тот же миг она оказалась в его руках, плача, смеясь и обнимая его так, словно уже никогда не отпустит. Впрочем, она понимала, что теперь ей этого делать не придется. По ее щекам струились слезы, сердце переполняла любовь.
      – Ты выйдешь за меня, дорогая? – пробормотал он возле самых ее губ. Он поцеловал ее, и все их чувства, так долго запертые, вырвались наружу. – Ты выйдешь за меня? Скажи, скажи эти слова, любовь моя. Мне нужно их услышать.
      – Я выйду за тебя, Клив Фицуэрин. Я выйду за тебя и буду твоей женой. Навсегда. Я очень тебя люблю. – Последнее она произнесла, глядя прямо ему в глаза, которые излучали столько любви, что ее сердцу даже стало больно.
      Он наклонил голову, чтобы снова ее поцеловать, но на этот раз она больше не сдерживалась. Она вложила в поцелуй всю свою любовь, понимая теперь, что для них не было другой судьбы. Их любовь была предопределена свыше.
      До Уинн смутно донеслись хлопки и возбужденные детские крики. Она со смехом отстранилась от Клива ровно настолько, чтобы повернуть голову, и увидела трех своих пострелят. Они свешивались из окна второго этажа, и Уинн поняла, что эта троица внимательно следила за всем происходящим.
      – А ты знаешь, когда мы поженимся, ты получишь в придачу многочисленное семейство.
      Клив взглянул на три улыбающиеся рожицы в окне.
      – На другое я не согласен. Мне иногда казалось, – задумчиво добавил он, – что все пятеро приложили руку к этому делу. – Он снова взглянул на Уинн. – Я даже подумывал, не сделать ли мне предложение в их присутствии. Знаю, они бы одобрили.
      – Так почему ты не сделал это раньше, пока они не ушли к Гуинет?
      Руки Клива медленно скользнули вверх, к ее плечам. Темные глаза светились сердечной теплотой. Когда он заговорил, голос его был серьезен:
      – Я не был уверен в твоем ответе. Но если бы ты все-таки дала согласие, мне хотелось, чтобы ты это сделала по доброй воле. Потому что ты сама решила стать моей женой, и тебя на это никто не толкал. Я хотел убедиться, что ты принимаешь мое предложение только потому, что любишь.
      На глаза Уинн опять навернулись слезы.
      – Я люблю тебя… по многим причинам. Одна из них – это то, что из тебя получится хороший отец моим детям. И тем, что есть, и тем, что будут. – Она улыбнулась, переполненная любовью, рвущейся наружу. – Но будь я одна-одинешенька или матерью сотни ребятишек, я все равно хотела бы иметь мужем только тебя.
      Он притянул ее к себе, и она охотно прильнула к нему, прижавшись лицом к его груди, закрыла глаза и, слушая биение сердца, просто растворилась в его близости, ощущении тепла и особого запаха, к которому примешался запах пыли и конского пота.
      – Скоро мы сможем организовать церемонию? – пробормотал он, уткнувшись ей в волосы. – Я сгораю от нетерпения дать друг другу клятву. – Для убедительности он слегка пошевелился, позволив ей ощутить доказательство своего нетерпения. – У тебя ведь нет господина? У кого я должен просить разрешения? – Он приподнял ее лицо, и она увидела, что он хмурится. – Надеюсь, не будет никакого затруднения из-за того, что я англичанин?
      Уинн улыбнулась, глядя в это родное красивое лицо, и провела пальцем по его нижней губе.
      – Мы сможем пожениться, как только найдем священника. Мне не у кого спрашивать разрешения. Лес принадлежит мне, он переходит по наследству по женской линии моего семейства.
      Вначале на его лице отразилось только облегчение. Затем, когда до него дошел полный смысл сказанного, оно сменилось таким изумлением, что Уинн громко расхохоталась, весело и счастливо.
      – Женись на мне, сэр Клив Фицуэрин, и станешь лордом Кливом. – Она крепко поцеловала его в губы. – Мой дорогой лорд Раднор.
      Однако когда она еще раз потянулась к его губам, Клив слегка отстранил ее.
      – Почему ты мне не сказала об этом давным-давно? Почему не сказала в тот раз, когда мы были в домике? Если бы я знал, что у тебя есть земли, то не было бы этих последних мучительных недель…
      Он замолчал под ее пристальным взглядом, целую минуту они смотрели друг другу в глаза. Потом он вздохнул и коснулся лбом ее лба, тогда она почувствовала, что он, наконец, все понял.
      – Ты хотела, чтобы меня привела к тебе одна лишь любовь, – ответил он на собственный вопрос тихо и проникновенно. – Так и вышло, Уинн. Ты мне нужна только потому, что я люблю тебя и больше меня ничто не интересует.
      Уинн кивнула со слезами на глазах.
      – И ты мне нужен только потому, что я люблю тебя.

      Восходящее солнце ярко вспыхнуло сквозь туман и позолотило далекие вершины Черной горы. Уинн потянулась и зевнула, потом облокотилась на деревянный подоконник, опустила подбородок на ладонь и довольно вздохнула. Она улыбнулась, когда теплая рука скользнула под тяжелые спутанные за ночь волосы и привычно легла на ее затылок.
      – Скоро они будут здесь, – пробормотал Клив, целуя ее возле уха.
      – Я чувствую их приближение, – призналась она, радуясь, что он так верно уловил ее настроение. – Рис и Мэдок, лорд Уильям, Аделина и Дрюс приедут сегодня. Возможно, этим утром.
      Она прислонилась спиной к его широкой груди, и он обнял ее за талию: Несколько долгах тихих минут они просто смотрели во двор, наблюдая, как солнце отгоняет ночные тени. По двору торопливо прошла Кук, ее с надеждой преследовали два цыпленка. Щенок Бронуин, превратившийся в неуклюжего, но очаровательного пса, сонно перебирая лапами, вполсилы погнался за раздраженной птицей. Утро вступало в свои права, и оно несло с собой, как решила Уинн, самый чудесный день.
      Сзади них раздалось тихое воркование, и Уинн счастливо вздохнула.
      – Тебя зовет дочь, – сказала она, поворачиваясь в объятиях Клива.
      Он сжал ее и запечатлел теплый поцелуй на губах. Затем громкий, требовательный плач заставил их рассмеяться.
      – И сын-буян требует твоего присутствия.
      Уинн и Клив рука об руку подошли к одинаковым колыбелькам, в которых лежали два их младенца.
      – Доброе утро, Марадедд. Доброе утро, Хью. Услышав голос матери, двойняшки раскричались не на шутку. Лицо Клива сморщилось от беспокойства.
      – Мне кажется, они плачут, хотят, есть и даже мочат пеленки всегда одновременно. Как ты управляешься с ними?
      – Ты забываешь, у меня было несколько лет практики с Мэдоком и Рисом. – Уинн взяла на руки Хью и передала отцу. – Развлеки его, пока я займусь Марой.
      Клив с улыбкой поднял оторопевшего Хью высоко над головой.
      – Привет, малыш. Что скажешь? Хочешь познакомиться сегодня со своими братишками? Я знаю, они с удовольствием научат тебя всем своим шалостям.
      Хью сморщился от восторга и счастливо забулькал. Мара тоже рассмеялась, и Уинн улыбалась, глядя на ангельское лицо дочери.
      – Да, эти два разбойника постараются втянуть вас во все свои проделки, – приговаривала она над затихшим ребенком. – А вы, к несчастью, с радостью будете бегать за ними как привязанные, правда?_ добавила она, пощекотав Мару под круглым подбородком.
      Она поменяла мокрые пеленки Мары, потом подняла пускавшую пузыри дочку и вручила ее Кливу. Секунду Уинн просто стояла и улыбалась, любуясь своим высоким красивым мужем, обе руки которого теперь были заняты пухленькими довольными младенцами.
      – Знаешь, мне кажется, я никогда тебя так не любила, как в эту минуту, – призналась Уинн чуть изменившимся от чувств голосом.
      Клив посмотрел на нее с полным пониманием, в его глазах светилась любовь, губы тронула обаятельная улыбка.
      – А ты… ты еще сильнее околдовала меня, еще больше… – Он затряс головой, не сумев выразить словами то, что чувствовал.
      Но Уинн поняла. Она шагнула к мужу и обхватила его руками, так что их два младенца оказались между ними.
      – Я люблю тебя, Уинн, – прошептал он. – Больше жизни.
      Уинн подняла лицо и поцеловала его нежно и трепетно, выразив всю свою любовь в невинном прикосновении к его губам. Но мысль, которая пришла ей в голову, была далека от невинности.
      – У меня идея, – сказала она, озорно сверкнув глазами. – После крестин, после пира и игр, когда все устанут, а дети заснут – как ты думаешь, не согласятся ли крестные присмотреть за младенцами? Хотя бы на час или два?
      Клив задумчиво посмотрел на нее.
      – Эрик и Розалинда быстро напируются. Уверен, мы без труда уговорим их посидеть с ребятишками час или два. Но скажи, что же ты задумала?
      Хотя его улыбка выдала, что он прекрасно знал это, Уинн решила: небольшое предвкушение не помешает.
      – Тут неподалеку есть одно местечко. Тихое и очень укромное. Там двое возлюбленных смогут сполна насладиться своим уединением.
      – И затеять всевозможные дьявольские игры? – Он вопросительно выгнул брови.
      – Для такого; как ты, самое подходящее место – ущелье Дьявола, – рассмеялась Уинн.
      – Если мы будем держаться подальше от кочедыжника.
      Уинн снова рассмеялась, и на этот раз Клив присоединился к ней. Неужели всего лишь год назад она считала его своим злейшим врагом, вознамерившимся разрушить ее семью и поломать ей жизнь? Но сражения только сблизили их, и теперь… теперь ее жизнь стала чудесной сверх всяких ожиданий, заполненной семьей, друзьями и любовью, о чем она даже не смела мечтать.
      – Никакого кочедыжника, – повторил Клив, когда они двинулись к двери. – Но если у тебя найдется какое-то другое средство, подходящее зелье, моя милая валлийская колдунья…
      Уинн таинственно улыбнулась.
      – По правде сказать, там есть одно растение, которое я недавно обнаружила. Называется цветок страсти. Мне собрать несколько лепестков?
      Он ухмыльнулся.
      – Как хочешь. Но я подозреваю, мне они не понадобятся. Нет, не понадобятся, – добавил он, окидывая ее долгим внимательным взглядом.
      От этого дерзкого взгляда все вспыхнуло в Уинн, и сердце заныло от еще большей любви к страстному англичанину, ее мужу. Нет, им не нужны были никакие снадобья или зелья, потому что их любовь ярко горела сама по себе.
      И Уинн знала, что подобно самой сильной магии любовь поселилась в их сердцах навеки.