– Ты хочешь трахнуть меня, да? – спросила девушка.

– О да, – пробормотал Ахкеймион. Да что такое с его дыханием? «Сейен милостивый!»

– Трахнуть меня много раз? А, Басвутт?

Ахкеймион нервно рассмеялся. Снова взглянул на тряпочную занавеску. Мимо прошли двое переругивающихся мужчин, так близко, что Ахкеймион вздрогнул.

– Много раз, – ответил он, зная, что это – вежливый способ договориться о цене. – Сколько, как ты думаешь?

– Ну, думаю… Думаю, четыре серебряных раза. Серебряных? Очевидно, она приняла его замешательство за неопытность. А, да что значат деньги в такую ночь! Он празднует или как?

Пожав плечами, Ахкеймион сказал:

– Такой старик, как я?

Так мужчине приходилось осмеивать собственную удаль, чтобы добиться честной сделки. Тот, кто был беден, жаловался, что стар, у него плохо стоит, и так далее. Эсменет как-то сказала, что мужчины, которые высокого мнения о себе, обычно плохо торгуются – в чем, собственно, и был весь смысл. Шлюхи никого так не ненавидят, как мужчин, которые приходят, уже веря в ту ложь, которую скажут женщине. Эсми называла таких – симустарапари, «те, кто брызгает дважды».

Галеотка устремила на него затуманенный взор; она начала ласкать себя. – Ты такой сильный, – сказала она.

Голос у нее вдруг сделался тоненьким.

– Как Басвутт… Сильный! Может, два серебряных раза?

Ахкеймион рассмеялся, стараясь не смотреть на ее пальцы. Земля начала медленно вращаться. На миг девушка показалась бледной и тощей, словно рабыня, с которой дурно обращаются. Циновка, на которой она лежала, на вид была достаточно грубой, чтобы врезаться ей в кожу… Он слишком много выпил. «Ничего не слишком! Просто достаточно…» Земля остановилась. Ахкеймион сглотнул, кивнул в знак согласия, затем вытащил из кошелька две монеты.

– А что означает «Басвутт»? – спросил он, роняя серебро в подставленную ладошку.

– А? – отозвалась она, победно улыбаясь.

Девушка с поразительной быстротой спрятала два блестящих таланта. «Интересно, что она купит?» – подумалось Ахкеймиону. Галеотка взглянула на него большими глазами.

– Что это значит? – повторил он помедленнее. – «Басвутт»…

Девушка нахмурилась, потом хихикнула.

– Большой медведь…

Она была грудастой и созревшей, но что-то в ее поведении напоминало Ахкеймиону маленькую девочку. Простодушная улыбка. Бегающий взгляд и подрагивающий подбородок. Ахкеймион почти ожидал появления сварливой матери, которая примется костерить их обоих. Интересно, а это тоже часть представления, как и бесстыдное поддразнивание?

Сердце гулко забилось у него в груди.

Ахкеймион опустился между ее ног, на уровне ступней. Галеотка извивалась и корчилась, словно готова была кончить от одного его присутствия.

– Трахни меня, Басвутт, – выдохнула она. – Басвууутт… Трахни-меня-трахни-меня-трахни-меня… Ну пожааалуйста…

Ахкеймион качнулся, выпрямился, засмеялся. Начал стягивать одежду, нервно поглядывая на прохожих, движущихся мимо занавески. Они шли так медленно, что он мог бы плюнуть им на ноги.

– О-о-ох, какой большой медведь, – заворковала галеотка, поглаживая его член.

И вдруг все его опасения испарились, и какая-то часть сознания возликовала при мысли, что на него смотрят. Пускай смотрят! Пускай учатся!

«Всегда наставник…»

Хохотнув, Ахкеймион ухватил галеотку за узкие бедра и потянул к себе.

Как он жаждал этого момента! Заняться распутством с незнакомкой… Наверное, ничего нет слаще нового персика!

Ахкеймион дрожал! Дрожал!

Она стонала серебром, кричала золотом. Лица прохожих повернулись в их сторону.

И через связанные тряпки Ахкеймион увидел Эсменет.

– Эсми! – звал Ахкеймион, продираясь через толпу. Позади что-то кричала галеотка – он не понимал что.

Он снова на миг разглядел Эсменет; она быстро шла вдоль ряда факелов перед пологом ятверианского лазарета. Высокий мужчина, щеголяющий спутанными косами туньерского воина, держал ее за руку, но похоже было, что это Эсменет ведет его.

– Эсми! – крикнул Ахкеймион, подпрыгивая, чтобы его было видно из-за людской стены.

Но Эсменет не обернулась. – Эсми! Постой!

Почему она убегает? Она увидела его с той проституткой? Но коли так – что она сама тут делает?

– Черт подери, Эсменет! Это я! Я!

Обернулась ли она? Слишком темно – не разглядишь…

На долю секунды Ахкеймион даже задумался, не воспользоваться ли ему колдовством: он мог бы при желании ослепить всю округу. Но, как всегда, он чувствовал небольшие сгустки смерти, рассеянные среди толпы: Люди Бивня, носящие при себе фамильные хоры…

Ахкеймион с удвоенной силой принялся проталкиваться сквозь толпу. Кто-то ударил его, да так, что зазвенело в ушах, но Ахкеймиону было все равно.

– Эсми!

Он заметил, как Эсменет потянула туньерца в еще более темный проход. Ахкеймион выбрался из скопления народа и со всех ног припустил за ней. Но замешкался прежде, чем нырнуть во тьму, – его вдруг пронзило предчувствие беды. Эсменет здесь? В Священном воинстве? Не может быть.

Ловушка? Мысль как удар ножа.

Земля снова начала вращаться.

Если Консульт мог подделать Скеаоса, почему бы им не подделать и Эсменет? Если они знали об Инрау, то почти наверняка знают и о ней… Есть ли более надежный способ одурачить безнадежно влюбленного колдуна, чем…

«Шпион-оборотень? Я гонюсь за оборотнем?»

Перед мысленным взором Ахкеймиона предстал труп Гешрунни, выловленный из реки Сают. Убитый. Поруганный.

«Благой Сейен, они забрали его лицо». Не могло ли то же самое произойти с…

– Эсми! – прокричал он, кидаясь во тьму. – Эсми! Эсс-ммиии!

По счастью, она остановилась вместе со своим спутником в свете единственного факела. Ее то ли встревожили крики, то ли…

Ахкеймион остановился перед ней, лишившись дара речи.

Его шатало.

Это была не она – карие глаза чуть поменьше, брови чуть повыше. Почти такие же, но… Почти Эсменет.

– Еще один ненормальный, – фыркнула женщина, обращаясь к туньеру.

– Я думал… – пробормотал Ахкеймион, – Я принял вас за другую.

– Бедная девушка, – насмешливо произнесла женщина, поворачиваясь к нему спиной.

– Погодите! Пожалуйста…

– Что – пожалуйста?

Ахкеймион сморгнул слезы. Она выглядела такой… такой близкой.

– Я нуждаюсь в вас, – прошептал он. – Нуждаюсь в вашем… в вашем утешении.

Туньер безо всякого предупреждения ухватил его за горло и одновременно врезал в живот.

– Кундроут! – взревел он. – Парасафау фераутин кун даттас!

Ахкеймион захрипел и вцепился в здоровенную ручищу туньера. Паника. Потом гравий и камни ударили его по щеке. Сотрясение. Слепящая тьма. Чей-то крик. Вкус крови. Расплывчатая картинка: воин с растрепанными волосами плюет на него.

Ахкеймион скорчился, перекатился на бок. Всхлипнул, потом подтянул колени к животу. Сквозь слезы он видел исчезающие в темноте спины этих двоих.

– Эсми! – крикнул он. – Эсменет, пожалуйста! Какое старомодное имя.

– Эсссмммиии! «Вернись…»

Затем он почувствовал прикосновение. Услышал голос.

– Ты все такой же обаяшка, как я погляжу… Потрепанный старый пес.

Свет факелов.

Ее тонкие руки, обхватившие его.

Они, спотыкаясь, брели сквозь толпу. От Эсменет пахло камфарой и кунжутным маслом, словно от фанимского торговца. Неужто это и вправду ее запах?

– Сейен милостивый, Акка, ну и видок у тебя!

– Эсми?

– Да… Это я, Акка. Я.

– Твое лицо…

– Какой-то галеот, скотина неблагодарная… Горький смех.

– Таковы отношения Людей Бивня и их шлюх. Если не можешь ее трахнуть, вмажь покрепче.

– Ох, Эсми…

– Если судить по набитости морды, так я по сравнению с тобой просто девственница из знатного семейства. Ты слыхал, как я орала, когда тот тип пинал тебя ногой в лицо? Что ты там вообще делал?

– Н-не знаю точно… Искал тебя…

– Тс-с-с, Акка… Тс-с-с… Не здесь. Потом.

– Т-только скажи… М-мое имя. Т-только скажи его!

– Друз Ахкеймион… Акка.

Он заплакал и сперва даже не понял, что Эсменет плачет вместе с ним.

Ведомые, возможно, одним и тем же порывом, они отступили в темноту, упали на колени и обнялись.

– Это и вправду ты… – пробормотал Ахкеймион, увидев отражение луны в ее влажных глазах.

Эсменет рассмеялась и всхлипнула.

– Вправду я…

Его губы горели от соли смешавшихся слез. Он стянул хасу с левой груди Эсменет и принялся водить вокруг соска большим пальцем.

– Почему ты ушла из Сумны?

– Я боялась, – прошептала Эсменет, целуя его лоб и щеки. – Почему я всегда боюсь?

– Потому что ты дышишь.

Страстный поцелуй. Руки, шарящие во тьме, тянущие, сжимающие. Вращающаяся земля. Ахкеймион откинулся назад, и Эсменет обхватила горячими бедрами его талию. Потом он оказался внутри, и она ахнула. Несколько мгновений они сидели молча, пульсируя в унисон и тяжело дыша.

– Никогда больше, – сказал Ахкеймион.

– Обещаешь?

Она вытерла лицо, хлюпнула носом.

Он начал медленно раскачивать ее.

– Обещаю… Никакой человек, никакая школа, никакая угроза. Ничто больше не отнимет тебя у меня.

– Ничего… – простонала она.

Некоторое время они казались одним существом, плясали в одном исступленном, безумном танце, сходились в одной и той же точке, где захватывало дух. Некоторое время они не чувствовали страха.

Потом они ласкали друг друга и шептали нежные слова, лежа в темноте, и просили друг у друга прощения за уже забытые проступки. Наконец Ахкеймион спросил, где она хранит свое имущество.

– Меня уже ограбили, – отозвалась Эсменет, пытаясь улыбнуться. – Но кое-какие мелочи у меня еще есть. Тут недалеко.

– Ты останешься со мной? – очень серьезно спросил Ахкеймион.

В голосе его слышались слезы.

– Ты можешь?

– Могу.

Он рассмеялся и рывком поднялся на ноги.

– Тогда пошли за твоими вещами.

Даже в полумраке он увидел ужас в ее глазах. Эсменет обхватила себя за плечи, будто стараясь удержаться от немедленного бегства, потом вложила руку в его протянутую ладонь.

Они шли медленно, словно любовники, прогуливающиеся по базару. Время от времени Ахкеймион заглядывал ей в глаза и смеялся, сам себе не веря.

– Я думал, ты ушла, – сказал он.

– Но я все время была здесь.

Ахкеймион не стал спрашивать, что она имеет в виду, и вместо этого просто улыбнулся. В настоящий момент ее тайны не имели значения. Он не такой дурак и не настолько пьян, чтобы и вправду поверить, что ничего не произошло. Что-то прогнало Эсменет из Сумны. Что-то привело ее к Священному воинству. Что-то заставило ее… да, избегать его. Но сейчас все это не имело значения. Важно было лишь одно: она здесь.

«Пусть эта ночь продлится подольше. Пожалуйста… Отдайте мне одну лишь эту ночь».

Они непринужденно болтали о всяких пустяках, подшучивали над прохожими, рассказывали друг другу про разные любопытные вещи, которые повидали в Священном воинстве. Они отлично знали запретные темы и пока что избегали больных мест.

Они остановились, чтобы поглазеть на бродячего актера, запустившего кожаную веревку в корзину со скорпионами. Когда он вытащил веревку обратно, та ощетинилась хитиновыми конечностями, клешнями и заостренными хвостами. Это, как заявил актер, и есть та самая Скорпионова Коса, которую короли Нильнамеша до сих пор используют для кары за самые тяжкие преступления. Когда зрители, которым не терпелось взглянуть на диковинку поближе, окружили его, актер поднял Косу повыше, чтобы всем было видно, а потом внезапно начал размахивать ею над головами. Женщины завизжали, мужчины втянули головы в плечи или закрыли их руками, но ни один скорпион не слетел с веревки. Она, как во всеуслышание заявил актер, была пропитана ядом, склеившим челюсти скорпионов. Если не дать им противоядия, они так и будут оставаться на веревке, пока не умрут.

Ахкеймион наблюдал не столько за представлением, сколько за Эсменет, восторгался эмоциями, отражающимися на ее лице, и поражался, что она выглядит такой… новой? Он поймал себя на мысли, что думает о вещах, которых никогда прежде не замечал. Россыпь веснушек на ее носу и скулах. Поразительный цвет ее глаз. Рыжие отблески в роскошных черных волосах. Казалось, все в ней обладает чарующей новизной.

«Я должен всегда видеть ее такой. Незнакомкой, в которую я влюблен…»

Всякий раз, когда их глаза встречались, они смеялись, словно празднуя счастливое воссоединение. Но неизменно отводили взгляды, как будто понимали, что их блаженство мимолетно. А потом что-то проскользнуло между ними – возможно, дуновение тревоги, – и они перестали смотреть друг на друга. И внезапно в самой сердцевине радостного возбуждения, поселившегося в душе Ахкеймиона, возникла зияющая пустота. Он вцепился в руку Эсменет в поисках утешения, но ее вялые пальцы не ответили пожатием.

Несколько мгновений спустя Эсменет потянула его за собой и остановилась рядом с ярко горящими масляными лампами. Она принялась разглядывать Ахкеймиона, и на ее лице ничего невозможно было прочесть.

– Что-то изменилось, – наконец сказала она. – Прежде ты всегда притворялся. Даже после смерти Инрау. Но теперь… теперь что-то изменилось. Что произошло?

Ахкеймион уклонился от ответа.

– Я – адепт Завета, – запинаясь, пробормотал он. – Что я могу сказать? Мы все страдаем…

Эсменет сердито посмотрела на него, и он умолк.

– Знание, – произнесла она. – Вы все страдаете знанием… Чем больше вы страдаете, тем больше узнаете… Так? Ты узнал больше?

Ахкеймион снова ничего не ответил. Слишком рано случился этот разговор!

Эсменет отвела взгляд и принялась разглядывать толпу.

– Хочешь знать, что случилось со мной?

– Оставь, Эсми.

Эсменет вздрогнула и отвернулась. Потом высвободила руку и двинулась дальше.

– Эсми… – позвал Ахкеймион, зашагав следом.

– Знаешь, – сказала она, – было не так уж плохо, если не считать побоев. Множество клиентов. Множество…

– Эсми, хватит.

Эсменет рассмеялась, будто участвовала в иной, более откровенной и искренней беседе.

– Я спала с лордами… С кастовыми дворянами, Акка! Представляешь? У них даже члены больше – ты в курсе? Я толком ничего не узнала про айнонов – они, похоже, предпочитают мальчиков. И про конрийцев – те толпятся вокруг галеотских потаскушек, прямо дуреют от их молочно-белой кожи. А вот нансурцы – те любят домашние персики и редко выбираются за пределы своих военных борделей. А туньеры! Они едва сдерживаются, чтобы не кончить, как только я раздвигаю ноги! Хотя они грубые, особенно когда выпьют. И скаредные к тому же. А вот галеоты – это настоящее удовольствие. Они жалуются, что я слишком тощая, но им нравится моя кожа. Если бы потом их не грызло чувство вины, они были бы моими любимчиками. Они не привыкли к шлюхам… Думаю, это потому, что у них в стране мало старых городов. Мало торговли…

Она внимательно посмотрела на Ахкеймиона; взгляд ее был одновременно и горьким, и проницательным. Колдун шел рядом, упорно не глядя на нее.

– А так клиентура хорошая, – добавила Эсменет. Вернулся давний гнев, тот самый, что несколько месяцев назад вырвал Ахкеймиона из ее объятий. Он стиснул кулаки; ему представилось, как он бьет Эсменет. «Гребаная шлюха!» – захотелось крикнуть ему.

Ну зачем рассказывать все это? Зачем говорить то, что он не в силах слушать?

Особенно когда ей самой есть что объяснять…

«Почему ты оставила Сумну? Как долго прячешься от меня? Как долго?»

Но прежде чем Ахкеймион смог хоть что-то сказать, Эсменет резко развернулась и направилась к костру, вокруг которого сидели женщины с раскрашенными лицами – другие проститутки.

– Эсми! – окликнула ее темноволосая женщина с грубым, почти мужским голосом. – Кто твой…

Она умолкла, присмотрелась получше, потом рассмеялась.

– Кто твой несчастный друг?

Она была крупной, с широкой талией, но совершенно без жира – таких женщин, как сказала ему однажды Эсми, очень ценят некоторые норсирайцы. Ахкеймион сразу понял, что она принадлежит к тому типу людей, которые путают дурные манеры со смелостью.

Эсменет остановилась и задумалась – так надолго, что Ахкеймион нахмурился.

– Это Акка.

Густые брови проститутки поползли вверх.

– Тот самый знаменитый Друз Ахкеймион? – спросила женщина. – Колдун?

Ахкеймион взглянул на Эсменет. Кто эта женщина?

– Это Яселла, – сказала Эсменет.

Она произнесла имя женщины таким тоном, словно оно все объясняло.

– Ясси.

Яселла не сводила с Ахкеймиона оценивающего взгляда.

– И что же ты здесь делаешь, Акка?

Он пожал плечами.

– Иду со Священным воинством.

– Так же, как и мы! – воскликнула Яселла. – Хотя можно сказать, что мы движемся за другим Бивнем…

Остальные проститутки расхохотались – совсем как мужчины.

– И маленьким пророком, – хрипло добавила другая. – Пригодным лишь для одной проповеди…

Женщины зашлись хохотом, все, за исключением Ясси, которая просто улыбнулась.

Посыпались новые шуточки, но Эсменет уже нырнула во тьму – должно быть, туда, где находился ее навес.

– Все наши живут группами, – сказала она, предвосхищая любые вопросы. – Мы присматриваем друг за дружкой.

– Так я и подумал…

– Это мое, – сказала Эсменет, опускаясь на колени у засаленного полога полотняной палатки.

У Ахкеймиона отлегло от сердца: Эсменет, не сказав ни единого слова, забралась внутрь. Ахкеймион последовал за ней.

В палатке едва хватало места, чтобы сесть. Сквозь дым благовоний пробивался запах совокупления – а может, Ахкеймион просто не мог перестать думать о других мужчинах Эсменет. Ахкеймион разглядывал ее стройное тело с маленькой грудью. В отблесках костра Эсми казалась такой хрупкой, такой маленькой и одинокой… Мысль о том, как она извивается здесь ночь за ночью, под все новыми и новыми мужчинами…

«Я должен сделать это правильно!»

– У тебя есть свеча? – спросил он.

– Есть вроде… Но мы же сгорим.

Пожар был вечным кошмаром всех, кто вырос в городах.

– Нет, – отозвался Ахкеймион. – Со мной – нет.

Эсменет извлекла свечу из узелка, лежавшего в углу, и Ахкеймион зажег ее словом. В Сумне Эсменет всегда приходила в восторг от этого фокуса. Теперь же она просто наблюдала за ним с безропотной осторожностью.

Они сощурились от света. Эсменет натянула на ноги грязное одеяло, безучастно глядя на груду валяющейся одежды. Ахкеймион сглотнул.

– Эсми… Зачем рассказывать мне… все это?

– Потому что мне нужно знать, – сказала Эсменет.

– Что знать? Отчего у меня дрожат руки? Отчего у меня такой перепуганный, мечущийся взгляд?

Плечи Эсменет поникли; Ахкеймион понял, что она всхлипывает.

– Ты сделал вид, будто меня там не было, – прошептала она.

– Что?

– В последнюю ночь в Момемне… я пришла к тебе. Я смотрела на твой лагерь, на твоих друзей. Только я спряталась, я очень боялась, что меня… Но тебя там не было, Акка! Потому я ждала и ждала. Потом я увидела… увидела тебя… Я заплакала от радости, Акка! Заплакала! Я стояла там, прямо перед тобой, и плакала! Я протянула руки, а ты… ты…

Ее наполненные болью глаза потускнели, и договорила Эсменет уже совсем другим тоном – куда более холодным:

– Ты сделал вид, будто меня там нет.

О чем она говорит? Ахкеймион прижал ладони ко лбу, сражаясь со стремлением ударить ее. Она стояла рядом, так близко, что можно было рукой дотронуться – после всего этого времени! – и все же отступила… Ему нужно было понять…

– Эсми… – медленно произнес он, пытаясь собрать воедино затуманенные вином мысли. – Что ты…

– Что я, Акка? – спросила она сухо. – Я слишком замарана, слишком осквернена? Я оказалась слишком грязной шлюхой?

– Нет, Эсми, я…

– Слишком измятым персиком?

– Эсменет, да послушай же…

Эсменет горько рассмеялась.

– Так ты говоришь, что собираешься взять меня к себе в палатку? Добавить меня ко множеству…

Ахкеймион ухватил ее за плечи и встряхнул.

– И ты еще будешь говорить мне про множество? Ты?! Но он мгновенно пожалел о своем порыве, увидев, как его свирепость отразилась ужасом на ее лице. Она даже съежилась, будто ожидая удара. Ахкеймион внезапно заметил синяк у нее под левым глазом.

«Кто это сделал? Не я. Не я…»

– Посмотри на нас, – сказал он, отпуская Эсменет и осторожно убирая руки. Оба избитые. Оба изгои.

– Посмотри на нас, – пробормотала Эсменет.

По щекам ее струились слезы.

– Я могу объяснить, Эсми… Объяснить все. Эсменет кивнула и потерла плечи, там, где он ее схватил. За палаткой зазвучал слаженный хор голосов; женщины принялись петь, подобно другим проституткам, обещая мягкие вещи за твердое серебро. Отблески костра мерцали в прорехах палатки, словно золото сквозь темную воду.

– Той ночью, про которую ты говоришь… Сейен милостивый, Эсми, если я не подошел к тебе, то не потому, что стыдился! Да как я мог бы? Кто вообще стал бы стыдиться такой женщины, как ты?

Эсменет прикусила губу и улыбнулась, хотя его слова вызвали у нее новый поток слез.

– Тогда почему?

Ахкеймион перекатился на бок и лег рядом с ней; взгляд его был устремлен в холстяной потолок.

– Потому, что я нашел их, Эсми, – в ту самую ночь… Я нашел Консульта.

– А дальше я ничего не помню, – сказал он. – Знаю, что прошел ночью всю дорогу от императорского дворца до лагеря Ксинема, но я ничего не помню…

Слова хлынули из него потоком, рисуя кошмарные события, что произошли в ту ночь под Андиаминскими Высотами. Беспрецедентный вызов. Встреча с Икуреем Ксерием III. Допрос Скеаоса, первого советника императора. Лицо, которое не было лицом, раскрывающееся, словно сжатая в кулак рука с длинными пальцами. Чудовищный заговор кожи. Он рассказал ей обо всем, кроме Келлхуса…

Эсменет свернулась в его объятиях калачиком и слушала. Теперь она положила подбородок ему на грудь.

– Император тебе поверил?

– Нет… Кажется, он думает, что в этом замешаны кишаурим. Мужчины предпочитают новых любовниц и старых врагов.

– А Атьерс? Что говорит Завет?

– Они одновременно и в восторге, и в ужасе, насколько я могу понять.

Ахкеймион облизал губы.

– Я не уверен. Я не связывался с ними после того, как доложил обо всем Наутцере. Возможно, они решили, что я мертв… Убит из-за того, что узнал.

– Тогда почему они не свяжутся с тобой…

– Разве ты не помнишь, как это работает?

– Да-да, – отозвалась Эсменет, закатывая глаза и самодовольно улыбаясь. – Как это работает? Для Напевов Вызывания нужно знать и человека, с которым связываешься, и место, где он находится. Поскольку ты движешься вместе с войском, они понятия не имеют, где ты сейчас…

– Вот именно, – сказал Ахкеймион, собираясь с духом и готовясь к неизбежным расспросам.

Эсменет испытующе взглянула на него, сочувственно, но в то же время настороженно.

– Тогда почему ты не свяжешься с ними сам? Ахкеймион вздрогнул. Он провел дрожащей рукой по ее волосам.

– Я так рад, что ты здесь, – пробормотал он. – Так рад, что с тобой ничего не случилось… – Акка, что с тобой? Ты меня пугаешь…

Ахкеймион закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Я кое-кого встретил. Человека, чье появление было предсказано две тысячи лет назад…

Он открыл глаза. Эсменет по-прежнему была здесь. – Анасуримбора.

– Но это означает… – Эсменет нахмурилась. – Ты как-то раз разбудил меня ночью, потому что кричал во сне это имя…

Она подняла голову, вглядываясь ему в лицо.

– Я помню, как спросила тебя, что это значит – Анасуримбор, – и ты сказал… ты сказал…

– Я не помню.

– Ты сказал, что это имя последней правящей династии древней Куниюрии, и…

Ее лицо исказил ужас.

– Акка, это не смешно. Ты меня пугаешь!

Ей стало страшно, понял Ахкеймион, потому что она поверила. .. Он задохнулся и почувствовал на ресницах горячие слезы. Слезы радости.

«Она поверила… Она все-таки поверила!»

– Нет, Акка! – воскликнула Эсменет, крепко обняв его. – Этого не может быть!

Что за извращенная штука – жизнь! Чтобы адепт Завета радовался Апокалипсису…

Нагая Эсменет лежала, прижавшись к нему, а Ахкеймион объяснял, почему так уверен, что Келлхус – это Предвестник. Она слушала, ничего не говоря, и смотрела на него с боязливым ожиданием.

– Разве ты не понимаешь? – спросил Ахкеймион, обращаясь не столько к Эсменет, сколько к миру за пределами палатки. – Если я расскажу все Наутцере и остальным, они заберут его… Чьим бы покровительством он ни заручился.

– Они убьют его?

Ахкеймион попытался прогнать из памяти картины прошлых дознаний.

– Они сломают его, убьют того, кем он является сейчас…

– Даже если так, – сказала Эсменет. – Акка, ты должен выдать его.

Ни колебания, ни малейшей паузы – холодный взгляд и беспощадный приговор. Похоже, для женщин не существует ничего, что могло бы сравниться по значимости с опасностью или любовью.

– Но, Эсми, речь ведь идет о жизни.

– Вот именно, – отозвалась Эсменет. – О жизни… Много ли значит жизнь одного человека? Сколько людей умирает, Акка!

Жестокая логика жестокого мира.

– Зависит от того, какой человек, разве не так?

Это заставило ее на некоторое время умолкнуть. – Думаю, да, – сказала она. – Ну и что же он за тип? Какой человек стоит того, чтобы из-за него рисковать целым миром?

Несмотря на сарказм, Ахкеймион чувствовал, что она боится его ответа. Суровые факты плохо сочетаются с путаницей в его голове, так что Эсменет явно стремится во всем разобраться. «Она думает, что спасает меня, – понял Ахкеймион. – Она хочет, чтобы я поступил дурно – ради моего же блага…»

– Он… Ахкеймион сглотнул.

– Он ни на кого не похож.

– Как так?

Скептицизм проститутки.

– Это трудно объяснить.

Ахкеймион замолчал, думая о том времени, что провел рядом с Келлхусом. Столько озарений. Столько мгновений благоговейного трепета.

– Представляешь, каково это – стоять на чужой земле, в чужих владениях?

– Ну… наверное, чувствуешь себя гостем. Иногда непрошеным.

– Вот он каким-то образом заставляет тебя ощущать именно это. Словно ты гость.

Проступившее на лице отвращение.

– Что-то мне не нравится, как это звучит.

– Значит, я неверно сказал. Ахкеймион глубоко вздохнул, пытаясь подобрать нужные слова.

– У людей много… много земель. Некоторые из них – общие, некоторые – нет. Вот, например, когда мы с тобой говорили о Консульте, ты стояла на моей земле, как я стоял на твоей, когда ты говорила о… о своей жизни. Но с Келлхусом нет разницы, о чем ты говоришь и где стоишь; все равно земля у тебя под ногами принадлежит ему. Я всегда его гость – всегда! Даже когда учу его, Эсми!

– Ты учишь его? Ты взял его в ученики?

Ахкеймион нахмурился. Эсменет произнесла это так, словно речь шла о предательстве.

– Только внешним знаниям, – ответил он, пожав плечами, – знаниям о мире. Ничего тайного, ничего эзотерического. Он не принадлежит к Немногим… – И запоздало добавил: – Слава богу.

– Почему ты так считаешь?

– Из-за его интеллекта, Эсми! Ты не представляешь! Я никогда не встречал такого проницательного человека, ни в жизни, ни в книгах… Даже Айенсис – и тот… Даже Айенсис, Эсми! Если бы Келлхус обладал способностью колдовать, он был бы… был бы…

Ахкеймион задохнулся.

– Кем?

– Вторым Сесватхой… Если не больше…

– Тогда он мне совсем не нравится. Судя по тому, что ты рассказываешь, он опасен, Акка. Пусть Наутцера и остальные узнают о нем. Если его схватят, значит, так тому и быть. По крайней мере, ты сможешь умыть руки и перестать сходить с ума.

На глаза Ахкеймиону снова навернулись слезы.

– Но…

– Акка, – взмолилась Эсменет, – это не твоя ноша, и не тебе ее нести!

– Нет, моя!

Эсменет отодвинулась. Ее волосы волной упали на левое плечо, непроницаемо черные в тусклом свете. Казалось, она колеблется.

– В самом деле? А мне кажется, все дело в Инрау… Сердце Ахкеймиона сжала ледяная рука. Инрау. Мальчик. Сын.

– А почему бы и нет? – крикнул он с неожиданной свирепостью. – Они убили его!

– Но они послали тебя! Они послали тебя в Сумну, чтобы вернуть Инрау, и ты сделал это, хотя точно знал, что будет потом… Ты говорил мне об этом еще до того, как нашел его!

– Что ты хочешь сказать? Что это я убил Инрау?

– Я говорю, что ты так думаешь. Думаешь, что убил его. «Ох, Ахкеймион, – говорили ее глаза, – ну пожалуйста…»

– А если это и вправду так? Разве не значит, что теперь я должен исправиться? Пускай эти недоумки в Атьерсе издеваются над другим человеком…

– Нет, Ахкеймион. Ты делаешь это – все это! – не для того, чтобы спасти своего драгоценного Анасуримбора Келлхуса. Ты делаешь это для того, чтобы наказать себя.

Ахкеймион, онемев, уставился на Эсменет. Она что, действительно так думает?

– Ты говоришь так потому, – выдохнул он, – что слишком хорошо знаешь меня…

Он протянул руку и провел пальцем по ее бледной груди.

– И не знаешь Келлхуса.

– Таких замечательных людей не бывает… Я же шлюха, ты не забыл?

– Это мы посмотрим, – сказал Ахкеймион, толкая ее на спину.

Они поцеловались. Поцелуй был жарким и долгим.

– Мы, – повторила Эсменет и рассмеялась, словно эта мысль одновременно и радовала ее, и причиняла боль. – Теперь это вправду «мы» – верно?