От издательства

Настоящая книга, вышедшая в свет в 1956 году в Ганновере, принадлежит перу известного в Западной Германии историка Кайуса Беккера – автора нашумевшего в свое время «документального отчета» под названием «Kampf und Untergang der Kriegsmarine».

Теперь К. Беккер выступил с новой книгой о германском военно-морском флоте периода второй мировой войны. На этот раз он предпринял попытку обобщить опыт боевых действий диверсионно-штурмового соединения германских ВМС.

Новая книга задумана К. Беккером как своеобразный полемический ответ на обвинения, которые выдвигались в послевоенной западногерманской литературе и печати в адрес гитлеровского морского командования, сознательно посылавшего моряков-диверсантов на заведомо верную смерть. Изданием ее преследовалась также цель продемонстрировать желание «идти в ногу» с военной историографией Италии, Франции, Англии и США, где в последнее время появился ряд специальных публикаций, посвященных действиям морских диверсантов во второй мировой войне, и заодно показать, что немцы нисколько не уступали в развитии диверсионно-штурмовых средств, скажем, итальянцам, являвшимся, по общепринятому в буржуазной военной литературе мнению, «родоначальниками» подобных средств и методов борьбы.

При всей тенденциозности автора, являющегося апологетом неофашизма и неорасизма, при всем его стремлении обелить высшее военно-морское командование гитлеровской Германии книга представит интерес для советского военного читателя благодаря богатому фактическому материалу по технике и тактике диверсионно-штурмового соединения ВМС, известного в немецкой военно-исторической литературе под названием соединения «K». Создание его в 1944 году, когда, по словам самого Беккера, «дела Германии были плохи», отразило стремление немецко-фашистского командования с помощью необычных средств и методов борьбы на море попытаться в какой-то мере поправить катастрофически пошатнувшиеся дела. И хотя достижения этого, по определению К. Беккера, «детища последнего года войны», в сущности, не выходили за рамки тактических успехов (что, кстати, неоднократно вынужден подчеркивать и автор), тем не менее сама уже необычность методов и уникальность боевых средств, которыми действовали морские диверсанты, не могут не привлечь к себе внимания читателя, интересующегося историей минувшей войны.

К. Беккер подробно останавливается на создании и применении отдельных диверсионно-штурмовых средств – одноместных человекоуправляемых торпед, взрывающихся катеров, сверхмалых подводных лодок и т. д. Значительное место в книге уделяется также действиям «людей-лягушек» – боевых пловцов, легкое водолазно-плавательное снаряжение которых позволяло им вплотную пробираться под водой к вражеским объектам (суда, мосты, шлюзы) и подрывать их специальными зарядами.

Читатель, несомненно, с интересом познакомится со страницами книги, на которых – в довольно увлекательной полубеллетристической форме с цитированием свидетельств очевидцев или самих участников – рассказывается о наиболее интересных диверсионных операциях бойцов соединения «К» (борьба с флотом вторжения союзников в бухте Сены и в проливе Па-де-Кале, подрыв мостов через реку Орн и под Неймегеном, разрушение шлюза в Антверпенском порту и т. п.).

Определенный интерес представит также заключительная глава книги, посвященная характеристике многочисленных образцов диверсионноштурмовых средств, которые разрабатывались немецкими конструкторами, но «не успели» найти боевого применения.

Издательство предлагает книгу К. Беккера вниманию советского читателя, руководствуясь тем соображением, что она при всей порочности посылок, обусловленных буржуазной ограниченностью автора, довольно подробно знакомит с фактами, знание которых в какой-то мере дополнит наши представления о ходе борьбы на море во время второй мировой войны, и наряду с другими книгами, уже выпущенными Издательством в свет («Десятая флотилия МАС» Боргезе, «Подводные диверсанты» Бру и некоторые другие), вводит в события, составляющие одну из интересных, хотя и сравнительно малоизвестных в военно-исторической литературе страниц.

Вместо предисловия

Читая эти столь увлекательно и живо написанные очерки нашего товарища по службе на флоте Кайуса Беккера о пережитых событиях, я снова вспомнил соединение «К»[1]и прежде всего многих незабываемых людей этого соединения. За прошедшие годы люди и дела тех дней были оттеснены в моем сознании на задний план новыми впечатлениями, новыми задачами. Очерки Кайуса Беккера воскресили картины минувших дней. Книга, подобно увлекательному фильму, рассказывает о зарождении подразделений «К» и их первоначально скромных действиях, об их назначении и эволюции, их совершенно новой для немецких условий внутренней структуре и процессе сплочения личного состава в единый спаянный коллектив.

Я всегда буду с чувством особой гордости вспоминать о том, что в тот период, когда всякому сведущему человеку фатальный исход войны представлялся все более неизбежным, мне удалось создать в немецком вермахте такое соединение, в котором вопреки укоренившимся традициям самостоятельной инициативе и чувству ответственности каждого отдельного военнослужащего придавалось гораздо большее значение, чем простому следованию букве приказа. Чин и должность имели у нас вес лишь в том случае, если им соответствовали личные качества человека.

Идеалом, к которому стремилось соединение, стал девиз Нельсона – быть «a band of brothers» («братской семьей»). Понятно, что в трудных условиях последнего года войны, когда выбор командных кадров был весьма ограничен, а суровые боевые испытания предъявляли к людям все более высокие требования, нельсоновский идеал достигался лишь частично. Но все же я и сегодня придерживаюсь того мнения, что эта в некотором роде совершенно новая для солдата атмосфера явилась существенным фактором, предопределившим необычайно высокую боеспособность личного состава соединения «К», и залогом его успехов.

Видимо, именно эта особая атмосфера внутри соединения «К» способствовала тому, что между служившими в нем и поныне поддерживается тесная связь в пределах всей Германии – независимо от возраста бывших сослуживцев, их прежних должностей, профессий, вероисповедания или политических убеждений. Я очень хочу, чтобы предлагаемая книга послужила делу еще большего укрепления этих связей.

Как бывший адмирал и командир соединения «К», я хотел бы высказать несколько принципиальных замечаний относительно основного направления и возможностей использования соединений «К» вообще.

Соединения «К» независимо от их типа способны лишь дополнять регулярные силы, отнюдь не заменяя их, и тем не менее с помощью таких соединений, используя небольшое количество решительных и хорошо обученных людей, можно с успехом достичь раздробления и сковывания гораздо более значительных сил противника.

В противоположность, например, японским летчикам-смертникам экипажи боевых средств, состоящие из представителей высокоцивилизованных народов белой расы, должны при выполнении боевого задания иметь реальные шансы на спасение своей жизни.

Для успеха индивидуальных действий не так важна физическая сила, как воля и личная дисциплинированность. Интенсивная и всесторонняя, почти спортивного типа, тренировка увеличивает шансы на успех и уменьшает потери.

Идеальным одиночным бойцом является такой военнослужащий, который действует в интересах выполнения рещений командования по собственной инициативе, даже не получая приказа.

В заключение мне лишь остается от имени бывших военнослужащих соединения «К» и их родственников поблагодарить Кайуса Беккера, а с ним и всех тех, кто, предоставляя ему информацию, способствовал появлению в свет столь волнующих очерков. Пусть эта книга воскресит описанные события в памяти тех, кто их пережил; пусть она расскажет читателям всего мира, что было сделано нашими людьми и на что они способны; пусть она послужит напоминанием о тех наших товарищах, которых уже нет среди нас.

Гельмут Гейе, депутат бундестага, бывший командир соединения «К» военно-морских сил Германии.

Введение

Молодой человек только что закончил свой доклад. Он говорил с воодушевлением, срывающимся от волнения голосом. Седой капитан побарабанил пальцами по столу и покачал головой. Потом оглядел своих подчиненных.

– Ну, что вы скажете, господа, по поводу фантастической картины, нарисованной нашим молодым другом? Господа офицеры пожали плечами, один пробормотал нечто вроде «нереально, господин капитан». Капитан снова повернулся к молодому человеку:

– Значит, вы серьезно думаете, что одиночные пловцы могут подбираться к хорошо охраняемым вражеским боевым кораблям и транспортным судам и – ну, скажем, – повреждать их? Да, молодой человек думал именно так. Но капитан отнюдь не дал ему высказаться, он продолжал:

– Мой молодой друг, я уважаю ваши благородные стремления и ваш энтузиазм. Но подумали ли вы о том, что флот связан традициями? Для морской войны развитие боевых действий по проторенным путям гораздо характернее, чем для операций других видов вооруженных сил. И вряд ли наши традиции позволят осуществить ваши идеи.

Несколькими минутами позже молодой человек вышел из здания ОКМ и не спеша побрел по тенистой берлинской улице. Нежаркий летний день мог показаться совсем мирным, если бы не доносившийся откуда-то голос радиодиктора, читавшего текст последнего специального сообщения о действиях подводных лодок. Был июнь 1942 года. «И подлодки, и флот, и атаки торпедных катеров – все без изменений», – подумал молодой человек, выдвинувший идею боевых пловцов-одиночек. Мысли его текли несколько хаотично. «…Да, вот они – богатые традициями военно-морские силы и проторенные пути ведения морской войны…» Ему не первому пришлось выслушать и дружеские слова и отказ флота. В числе идей и изобретений, поступавших в ОКМ на протяжении многих лет, были и предложения по применению морских бойцов-одиночек. Авторами большинства этих проектов были сами моряки. Один капитан-лейтенант, командир тральщика, предложил построить одноместную подводную лодку для целей береговой обороны. Его чертежи и объяснительные записки были подшиты к делу. Другой морской офицер еще во время первой мировой войны, то есть уже несколько десятков лет тому назад, подал идею использования быстроходных катеров со взрывными зарядами: нацеленный на вражеский корабль, такой катер должен был при ударе о корпус корабля взрываться и наносить ущерб противнику. Однако дальнейшее развитие эта идея получила не во флоте, а в контрразведке. Флот уступил контрразведке также разработку возникшего еще в 1929 году проекта создания человекоуправляемой торпеды, что сделало бы последнюю еще более эффективным средством борьбы. И наш молодой человек, уверенный в том, что боевые пловцы способны подвешивать к подводной части вражеского корабля мины замедленного действия, в конце концов тоже «пришвартовался» в контрразведке.

Контрразведка в Германии была прибежищем непризнанных изобретателей новых методов ведения войны.

Утром 22 сентября 1943 года четыре водителя английских подводных лодок малюток, увидев прямо перед собой жерла бесчисленных орудий линкора «Тирпиц», угрожающе направленных на них, сдались в плен. Немцы вздохнули с облегчением: им казалось, что в самый последний момент невероятно смелая и опасная диверсия сорвана. Но они рано радовались. Две магнитные мины, уже подведенные под киль «Тирпица» подлодками-малютками («Икс-Крафт», как называли их англичане), взорвались через некоторое время, и линкор получил такие повреждения, что для ремонта пришлось направить к месту его стоянки в северной Норвегии чуть ли не половину оборудования одной из судостроительных верфей. Лишь через несколько месяцев корабль снова вошел в строй.

Это событие вызвало в германских ВМС ответную реакцию, которую можно было сравнить с небольшой революцией. В свое время англичане под впечатлением событий 18 декабря 1941 года, когда итальянцы совершили на управляемых торпедах успешное нападение на английские линкоры «Куин Элизабет» и «Вэлиент» в Александрийском порту, вероятно, сказали: «Мы тоже так можем!» Подобной была теперь и реакция немцев. Офицеры и матросы, узнавшие о нападении на «Тирпиц», не могли отказать вражеским диверсантам в уважении. В молодых моряках проснулось стремление к аналогичному подвигу. Они говорили себе: «Как это здорово! Несмотря на самую малую вероятность успеха, пробиться сквозь сильнейшую оборону, подвести мину, а потом явиться и сказать: да, это дело моих рук! Вот это подвиг!»

Но так думала не только молодежь. Перемена во взглядах произошла и в кругах высшего командования. Гроссадмирал Дениц еще до этого события принял решение «интенсифицировать» ведение войны. Он сам говорил о том, что задумал создать своего рода «маунтбэттеновскую организацию» – по английскому образцу[3]. В связи с этим вынашивалась и мысль о создании легких диверсионно-штурмовых средств. Итальянцы и англичане уже достаточно убедительно доказали, что горстка смелых бойцов способна не только временно выводигь из строя крупные корабли, но и сковывать значительные силы и средства противника, отвлекая от выполнения более важных задач сотни рабочих-ремонтников и солдат с мощным вооружением, необходимым для усиленной обороны военных объектов. Почему бы и немцам не совершать подобных диверсий с аналогичным эффектом?

Таким образом, нападение англичан на «Тирпиц» предопределило одну из «родовых схваток», предшествовавших появлению на свет немецкого соединения «К», «соединения малых боевых средств военно-морских сил».

– Чем могу служить? – вежливо, но сдержанно спросил князь Валерио Боргезе своего посетителя, немецкого морского офицера. Известный командир 10-й флотилии МАС, славного итальянского соединения малых боевых средств ВМС, и теперь, через несколько месяцев после капитуляции своей страны, вел себя лояльно по отношению к немцам. Капитан-лейтенант Гейнц Шомбург, направленный в штаб Боргезе с официальной миссией офицера связи германского военно-морского командования в Италии, на вопрос хозяина ответил:

– Надеюсь, мы будем полезны друг другу. Прошу вас всегда обращаться ко мне со всеми вашими нуждами, чего бы они ни касались – материальной части, горюче-смазочных материалов или чего-либо другого. Наше командование заинтересовано в том, чтобы 10-я флотилия МАС ни в чем не нуждалась.

«Почему он не говорит, чего действительно хочет?» – подумал Боргезе.

Шомбург не решался сразу же выкладывать свои требования. Этот итальянец, кавалер высших медалей за храбрость, выглядел совсем не таким, какими обычно представляют себе его пылких соотечественников. Он казался скорее хладнокровным, чем увлекающимся, скорее сдержанным, чем откровенным, и уж во всяком случае человеком трезво-рассудительным и расчетливым.

Разумеется, немцы намеревались воспользоваться опытом 10-й флотилии МАС, поскольку они сами в то время спешно приступали к формированию соединения «К». При этом предполагалось, что, возможно, удастся заполучить образцы некоторых уже апробированных итальянцами штурмовых средств. Прекращенное в переходный для Италии период производство их могло быть, конечно, возобновлено. Если бы итальянцы к тому же еще поделились со своими преемниками и опытом обращения со штурмовыми средствами, а также выработанными приемами военной хитрости, то тем самым, по мнению немецкого командования, было бы достигнуто уже многое.

В целом немцы относились к 10-й флотилии МАС, как к «мимозе-недотроге». Флотилии охотно предоставлялось все необходимое, если она намеревалась проводить какие-то диверсионные операции. Но итальянцы могли действовать по собственному усмотрению. К ним не приставляли немецких «гувернанток», как это обычно имело место в других случаях. Подобное недоверие лишь уязвило бы законную гордость южан. Благодаря этому со временем наладилось хорошее сотрудничество. Итальянцы шаг за шагом уступали свои позиции – правда, лишь после того, как у немцев уже не оставалось возможностей использовать то или иное боевое средство.

Но зато к этому времени их ученики уже назубок знали азы тактики морских диверсантов-одиночек.

Однажды в декабре 1943 года старший лейтенант артиллерии ВМС Ганс Фридрих Принцхорн внезапно оставил зенитно-артиллерийское училище, в котором преподавал, и отбыл в неизвестном направлении. Всему виной был телефонный звонок. Близкий знакомый Принцхорна, вызвавший его к телефону, сказал лишь следующее: «Бросай все и приезжай ко мне в Хейлигенхафен на Балтийском море». Поскольку Принцхорн колебался, он добавил: «Пароль: Нелли-2».

История этого пароля такова. Летом 1942 года немецкие армии наступали через Ростов на Сталинград, однако в их тылу советские войска продолжали удерживать Таманский полуостров. Быстро сколоченный штаб ВМС получил задание организовать штурм советской обороны с моря через Керченский пролив.

За несколько дней до этого в помещение штаба проскользнула хорошенькая девушка украинка, которая спросила командующего, контр-адмирала Шейрлена, можно ли видеть старшего лейтенанта Принцхорна. Принцхорна не было, и адмирал, которому все это показалось забавным, спросил, не может ли он чем-нибудь помочь. Девушка на это ответила: «Пожалуйста, передайте ему горячий привет от Нелли, он знает!» Адмирал добросовестно выполнил поручение, и, конечно, Принцхорна с тех пор постоянно дразнили «операцией Нелли». Когда вскоре понадобилось маскировочное наименование для диверсионной операции против советских войск, то ее назвали «Нелли-2», потому что Принцхорн играл в ней важную роль. По своему характеру, подготовке и проведению «Нелли-2» явилась прообразом позднейших операций соединения «К».

Мы рассказали историю вызова Принцхорна в Хейлигенхафен только потому, что она характерна для возникновения соединения «К». За несколько часов или дней удалось вызвать людей, способных служить в соединении «К», и все бюрократические преграды были устранены – какое чудо! – одним мановением руки. Благодаря этому на рубеже 1943 и 1944 годов в Хейлигенхафене уже находилось около 30 военнослужащих – офицеров и рядовых. Хотя в первый момент они и не знали ничего определенного о цели их вызова, однако сознания того, что их избрали для особых дел, было достаточно, чтобы сразу же сплотить новичков в крепкий коллектив. Эти 30 человек составили ядро первого отряда штурмовых средств ВМС.

О том, как из этого зародыша в кратчайший срок развилось соединение «К», как за несколько недель были разработаны, испытаны и изготовлены штурмовые средства, оказавшие поистине революционизирующее воздействие на каноны военно-морского искусства, как стекавшиеся отовсюду добровольцы после необходимого отбора и краткосрочного обучения на боевых средствах– карликах посылались прямо в бой и что они при этом испытывали, – обо всем этом рассказывается в настоящей книге.

Более двух лет назад меня спросили, считаю ли я возможным написать подобную книгу. Должен признаться, что ответ мой был весьма скептическим. В настоящее время в Германии нет такого военного архива, где можно было бы изучить боевые отчеты и прочие документы с тем, чтобы получить достаточную информацию по интересующему вас вопросу. Даже тем немногим нашим специалистам, которые занимаются изучением истории войны на море, большей частью приходится ходатайствовать о допуске в архивы бывших противников. Мне же оставалось лишь попытаться отыскать возможно больше людей, служивших в соединении «К», чтобы из бесед с ними или из их уцелевших личных записей узнать, что они пережили. Но как их искать? Если судить по некоторым поверхностным статьям в немецкой послевоенной печати, авторы которых в один голос уверяли, что безответственное командование послало всех людей этого соединения на верную и бессмысленную смерть, то вряд ли можно было надеяться найти кого-либо в живых. Однако сказанное в этих статьях отнюдь не соответствовало истине. Из многих примеров приведу лишь один, показывающий, как мне удавалось разыскивать ветеранов соединения «К».

Некоторое время назад я посетил вице-адмирала в отставке Гельмута Гейе, бывшего командира соединения «К». Ныне он является депутатом боннского бундестага от портового города Вильгельмсхафена. В числе прочих фактов адмирал сообщил мне следующее: «Вскоре после окончания войны один английский офицер подтвердил в беседе со мной, что кто-то из наших водителей одноместных человекоуправляемых торпед, молодой старший фенрих, потопил крейсер из состава флота вторжения». Я спросил у адмирала имя и адрес фенриха, но Гейе такими данными не располагал и отослал меня для получения более подробных справок к бывшему командиру флотилии одноместных торпед. Я посетил и этого человека, проживающего в настоящее время на крайнем юге Германии. К несчастью, он незадолго перед упомянутой операцией вверенного ему соединения был тяжело ранен при налете союзной авиации и не мог припомнить событий последующих дней. Тогда я спросил его, кого из старших фенрихов флотилии он считал бы способным на такой подвиг. Он назвал мне ряд имен на выбор, однако адресов и у него не было.

Когда стало казаться, что дело зашло в тупик, один друг навел меня на мысль обратиться с запросом к старшинам «призывных команд». Дело в том, что каждый морской офицер являлся членом той или иной призывной команды в зависимости от года призыва на флот; внутри такой организации сверстников существовала весьма тесная связь. Если разыскиваемый мною водитель одноместной человекоуправляемой торпеды в июле 1944 года был старшим фенрихом, то есть еще только кандидатом в офицеры, то начать службу в ВМС он должен был где-то между концом 1941 и началом 1943 года. Я написал всем соответствующим старшинам призывных команд и просил их дать сведения о тех людях, имена которых мне назвал командир флотилии. И вот один из старшин ответил: «Совершенно верно, старший фенрих П. – член нашей призывной команды. Однако, как утверждают многие товарищи, он не вернулся с одного задания, выполнявшегося боевыми пловцами в бухте Сены, и, вероятно, погиб. Впрочем, говорят также, что П. в 1945 или 1946 году находился в английском лагере для особых допросов. После войны члены призывной команды не имели о нем никаких сведений. Могу только указать прежний адрес его родителей…»

Я тотчас же написал родителям, надеясь, что они живут на старом месте. Я просил их сообщить мне что-либо о месте пребывания их сына. Через несколько дней пришел ответ от… него самого! Мы встретились, и он передал мне свой дневник, относящийся к тому периоду.

Это лишь один из примеров. Всего же мне удалось разыскать не менее сотни бывших сослуживцев. Им всем – от адмирала до последнего рядового – я обязан выходом в свет этой книги. Это – история людей соединения «К», и какой бы волнующей она ни была, я надеюсь изложить ее с предельной объективностью.

Глава первая. Морские штурмовые отряды

Вначале это был лишь незаметный барак на берегу Балтийского моря близ Хейлигенхафена, внешне напоминавший скорее курятник, чем казарму будущих солдат соединения «К». Очень скоро, однако, пришлось занять также близлежащую артиллерийскую казарму, так как вместительность барака оказалась совершенно недостаточной.

В самом начале нового 1944 года, едва праздничное настроение успело уступить место трезвости военных будней, 30 военнослужащих, собранных в невзрачном хейлигенхафенском бараке по инициативе капитан-лейтенанта Опладена, впервые услышали – в завуалированной форме, правда, – зачем их, собственно, сюда вызвали. Опладен заявил, что командование ВМС намеревается создать ударные группы высокой боеспособности и что эти группы будут временно находиться в подчинении начальника штаба флота адмирала Гейе. Высокому положению своего будущего шефа, продолжал Опладен, прибывшие обязаны тем, что их перевод прошел без длительной канители. Позднее они, видимо, составят какую-то самостоятельную войсковую единицу.

Все новички, по словам Опладена, отбирались с учетом их положительных личных качеств, и «дневник поведения» каждого должен отличаться поистине ангельской чистотой… Соответствуют ли также их физические возможности предъявляемым высоким требованиям, выяснится очень скоро, в ходе весьма жесткой тренировки. О целях и задачах Опладен не стал распространяться. Новичкам предстояло либо войти в состав мелких, но решительно действующих штурмовых групп, либо стать одиночными бойцами, вооруженными боевыми средством нового типа.

Прежде чем вообще что-либо начинать, подчеркнул Опладен, совершенно необходимо подать заявление о добровольном желании войти в состав формируемого соединения. Для этого новичкам предоставлялось несколько дней, в течение которых они могли бы основательно все обдумать.

В личных записках адмирала Гейе по поводу организационного периода нового соединения сказано следующее:

«Военная обстановка зимой 1943/44 года допускала лишь оборонительные действия флота. Было известно, что по этой причине я отдаю предпочтение многочисленным, но малым судам и штурмовым средствам перед крупными боевыми кораблями. Поэтому гроссадмирал Дениц считал мою кандидатуру подходящей для выполнения специального задания по формированию соединения штурмовых средств нового типа на той основе, которая соответствовала бы моим собственным взглядам. Для осуществления этого мероприятия в помощь мне был выделен (еще в период моего пребывания в штабе флота) капитан 3 ранга Фрауэнгейм. Кроме того, я вызвал в свое распоряжение капитан-лейтенанта резерва Опладена, а затем также капитана 3 ранга Бартельса, считая эти кандидатуры наиболее подходящими для выполнения подобных задач.

Понятно, что формирование такого соединения и изготовление совершенно новых видов оружия на пятом году войны были чрезвычайно сложным делом. К тому же приходилось укладываться в жесткие сроки. Длительные процессы совершенствования и испытаний новых средств исключались. Во избежание бюрократической волокиты я потребовал от главнокомандующего широких полномочий. Мне было предоставлено право вести переговоры непосредственно со всеми органами военно-морского командования, а также, что особенно важно, с руководящвми инстанциями промышленности. Этот момент я также использовал, иначе оказалось бы невозможным сформировать и технически оснастить соединение.

В промышленных кругах я встретил полное понимание и поддержку, обусловленные, в частности, трезвым соображением, что старое направление в судостроении уже не может принести успеха в войне. Кроме того, именно такие простые, но новые боевые средства обычно возбуждают в нас свойственный каждому человеку дух изобретательства. Не только инженеры, но и рабочие проявляли к делу живой интерес и помогали мне всем, чем могли.

У нас не было никакого практического опыта в ведении войны новыми методами. Было известно лишь, что у итальянцев имеются различные малые штурмовые средства; кроме того, мы еще знали о нескольких английских диверсиях, проведенных подобными же средствами. Относительно японских диверсий на подлодках-малютках мы не получили никаких подробных данных. Действия диверсионных отрядов (типа английских «коммандос»), планировавшиеся как английским, так и нашим командованием ВМС – например, нападение на метеостанции противника, – неизменно срывались изза недостатка судов и соответствующим образом подготовленного личного состава.

Наши намерения на первом этапе сводились к следующему:

1. Разработать и построить специальные подлодки-малютки по английским образцам и обучить экипажи; применить эти лодки-малютки для выполнения специальных заданий, например для проникновения во вражеские порты и т. п.

2. Осуществить специальную боевую подготовку морских штурмовых отрядов (ударных групп) – также по английскому образцу. Цель подготовки – обеспечить проведение малыми надводными судами и подлодками-малютками нападений на вражеские прибрежные районы и находящиеся там важные военные объекты (радиолокационные станции, позиции артиллерийских орудий и т. п.) …»

Итак, первые 30 будущих бойцов соединения «К» прибыли в Хейлигенхафен, почти все добровольно вызвались служить в новом соединении, и с нетерпением ждали грядущих событий.

Прежде всего были оформлены обязательства. Каждый из этих тридцати человек обязывался хранить строжайшую тайну, соглашался на службу без увольнений и отпусков, на разрыв всех связей с «гражданской средой», включая и требование месяцами решительно ничего не сообщать даже домой, если особая ситуация потребует такого полного молчания. Вступающий в ряды соединения «К» обязывался целиком посвятить себя общему делу, отдавая ему все свои физические и душевные силы (это, однако, не значит, что он собирался обязательно приносить в жертву свою жизнь).

После оформления обязательств прибыли инструктора от пехоты и инженерных войск. Это были унтер-офицеры с опытом боев в России, то есть преодолевшие, по общему мнению, самое трудное, что можно себе представить в наземном бою. Соответствующей суровостью отличалась и боевая подготовка будущих диверсантов.

Затем прибыли инструктора по гимнастике, плаванию и джиу-джитсу, ибо необходимо было натренировать тело каждого пловца так, чтобы оно могло вынести любое напряжение, и, кроме того, предстояло обучить будущих диверсантов всем приемам самообороны без оружия и бесшумного обезвреживания постов противника.

Затем прибыли инструктора по авто– и радиоделу, ибо бойцам соединения «К» надлежало дать по возможности универсальную подготовку. Каждый должен был практически овладеть всеми необходимыми функциями, каждому предписывалось в случае необходимости без колебаний принимать на себя обязанности товарищей.

Затем прибыли специалисты водолазного дела, ибо бойцам соединения «К» предстояло научиться обращению с водолазно-спасательным имуществом и кислородными приборами, применение которых отнюдь не исключалось.

Затем прибыли специалисты по обучению языкам, обращавшие основное внимание не столько на отличные знания в области грамматики, сколько на изучение солдатских крепких словечек на иностранных языках. Эти словечки вызубривались с соответствующим произношением – важная мера для маскировки на случай щекотливой ситуации, в которую, как легко себе представить, мог попасть наш пловец-диверсант!

Наконец, последовал перевод ряда отрывков из английского наставления по действиям «коммандос», захваченного в качестве трофея под Дьеппом. С большим интересом первые бойцы соединения «К» читали приведенные в качестве примера подробности подготовки и проведения (неудавшегося, правда) английского диверсионного налета на ставку фельдмаршала Роммеля в Северной Африке. С еще большим удовлетворением наши люди восприняли содержавшееся в трофейном документе признание, что и англичанам приходилось не менее трудно, чем им самим.

Тем временем в Хейлигенхафен непрерывно прибывало новое пополнение. Новички «отфильтровывались», проходили соответствующую проверку, в ходе которой определялась их пригодность к службе в соединении. Только после того, как они признавались соответствующими предъявляемым требованиям, их в той или иной мере посвящали в существо дела и спрашивали, намерены ли они остаться. Большая же часть новичков еще до этой фазы отсылалась на прежнее место службы, так и не узнав, зачем они вообще побывали в Хейлигенхафене.

Основная проблема состояла, несомненно, в том, чтобы в такое трудное время, когда война шла уже далеко не первый год, найти достаточно безупречных в моральном отношении и сильных физически людей, которых можно было бы использовать в составе диверсионных групп типа «коммандос». В других, пользовавшихся рядом традиционных прав родах сил ВМС с самого начала войны имелись отборные кадры офицеров и рядовых; сверх того, эти рода сил ВМС гарантировали себе монопольное право на получение наиболее ценных контингентов призывников. «Морской патриотизм» проявлялся на флоте столь ярко, что его можно было назвать кастовостью. В подобных условиях вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову, что вдруг придется отдавать своих людей, к тому же самых лучших, в состав какого-то нового соединения. Поэтому добровольцы из других родов сил, движимые страстью к приключениям или желанием участвовать в необычных по своему характеру боевых действиях нового соединения, лишь постепенно и в относительно небольшом количестве стали прибывать во вновь формируемые отряды.

Зато гораздо быстрее, чем можно было предположить, произошло слияние этих собранных из самых различных мест бойцов в единое неразрывное целое. Первые бойцы соединения «К» даже сняли с обмундирования знаки различия, чтобы устранить всякие мешающие сплочению факторы.

Некоторые выборки из записей очевидцев дают представление о весьма необычных методах боевой подготовки в новом соединении.

«Ночью нас часто поднимали по тревоге, – говорится в одном из таких свидетельств. – Однажды мы в кромешной тьме взбежали вверх по скату высоты, после чего нам было велено прыгать с обрыва вниз, в неизвестность. Впрочем, мы падали камнем всего метра три-четыре а затем покатились кувырком вниз по скату».

А вот другая запись.

«Наша группа держала так называемый «небольшой экзамен мужества» по методу Опладена. Нас, человек восемь-десять, выводят на открытую местность и приказывают лечь на землю головой к центру воображаемого круга диаметром 4 метра. Затем в центре устанавливается ручная граната, из которой выдергивается предохранительная чека. Мы считаем секунды. Раздается взрыв, и осколки летят над нами… Ах да, я забыл сказать, что на нас, конечно, были стальные шлемы. И все же…»

«Я дрезденец, – расказывает автор третьей записи, – и именно меня однажды послали в Мюнхен. Однако мне не дали ни командировочного предписания, ни каких-либо других документов вообще, предлагалось просто ускользать от всякого контроля. Я отправился в путь, уверенный по крайней мере в том, что от меня не откажутся, если я все-таки буду схвачен. Ко всему прочему в качестве доказательства своего пребывания в Мюнхене я должен был привезти с собой металлическую бляху, какую обычно носят на груди воинские железнодорожные патрули в качестве украшения и особого отличительного знака. Но это условие я не выполнил. Ведь тогда пришлось бы стать еще и вором-карманником. Вместо этого я снял в станционном зале эмалевую фирменную эмблему, что также показалось моим инструкторам достаточным. Потом мы по почте отослали эмблему обратно, анонимно разумеется».

В официальном учебном плане подобные трюки носили весьма прозаическое название: воспитание личной инициативы. Можно было бы упомянуть и многое другое в том же роде, рассказать, например, о том, как осуществлялись «нападения» на полицейские посты и войсковые караулы, которые особенно охотно избирались объектом подобных выходок, или как однажды едва не удалось увести со стоянки строго охранявшуюся (немецкую) подводную лодку. Можно вспомнить также о многочисленных других примерах испытания мужества, которому бойцы подвергались постоянно. Но и приведенных примеров достаточно. Несколько недель такой форсированной подготовки вселяли в бойцов соединения «К» чувство полной уверенности в себе даже перед лицом самых щекотливых ситуаций.

«Впрочем, в этом деле было одно «но», – свидетельствует командир одного из отрядов, старший лейтенант Принцхорн. – Со временем наши люди стали такими хитрецами и пройдохами, что научились «дерзать» и против начальства. Так, однажды (правда, это было уже гораздо позже, в Италии) один боец соединения «К», посаженный на гауптвахту офицером другой части за какую-то провинность, подорвал дверь камеры (подрывная шашка нашлась у него в кармане), вышел на свободу и в отличнейшем настроении вернулся в свой отряд. Возможно, конечно, что он руководствовался при этом самыми добрыми побуждениями: ведь в соединении «К» такой меры, как арест, вообще не существовало, а высшим дисциплинарным взысканием являлось исключение из списков соединения. Но все же столь экспансивное проявление «инициативы» было явлением исключительным даже среди этих людей…»

Вечером 17 января 1944 года гардемарины Петке и Потхаст – «два П», как их именовали в отряде, – были вызваны в штаб, после чего их повели в изолированный домик на самом берегу Балтийского моря. Часовые пропустили пришедших, и капитан-лейтенант Опладен открыл перед ними дверь. На полу, освещенные матовым светом, лежали два вытянутых стальных тела, по форме отдаленно напоминавших вздутые сигары. В средней части располагались небольшие надстройки, заставлявшие предполагать, что оба аппарата – миниатюрные подводные лодки.

– Ну как, рискнете на них поплавать? – спросил Опладен.

«Два П» повнимательнее осмотрели лежавшие перед ними стальные рыбины, отметив, что они грубо склепаны из нескольких кусков металла. Это как-то не вязалось со знаменитой «немецкой тщательностью»: до сих пор даже в военное время всегда придавалось большое значение внешней отделке изделий, подчас в ущерб целесообразности. А то, что лежало здесь, выглядело примитивно и уродливо. Было видно, что лодки сконструированы строго утилитарно, без всяких претензий на красоту или даже удобство обращения с ними.

– Конечно, поплывем, – сказал, наконец, Петке.

– А есть при них какая-нибудь инструкция? – осведомился Потхаст.

– К сожалению, ее не прислали, – ответил Опладен.

Петке и Потхаст подняли на него удивленные глаза. Опладен улыбнулся:

– Эти образцы только что привезены из Англии. Разумеется, не прямым путем. Противник депонировал их для нас в Норвегии. Там они были использованы в одной диверсии против нас. Их выловили из воды и переправили сюда самолетом.

Гардемарины, плававшие раньше в Средиземном море в составе 3-й флотилии торпедных катеров и затем присланные оттуда (вообще говоря, по ошибке) во вновь сформированный отряд, принадлежали к числу весьма немногих бойцов соединения, имевших опыт службы на флоте. Поэтому им и было поручено «прощупать» вражеские подлодки-малютки. Командование было весьма заинтересовано в том, чтобы получить точные данные относительно плавучести и других свойств нового боевого средства. Практическая польза получения этих данных не вызывала сомнения, так как их можно было использовать для усовершенствования своих собственных подлодок-малюток, конструкции которых как раз начали разрабатываться.

Увы, Петке и Потхаст ошибались, полагая, что уже обладают чудесной игрушкой, которая будет носить их по Балтийскому морю, куда им заблагорассудится. Дело обстояло иначе. Им обоим предстояло совершить ряд испытательных плаваний в соответствии со строгим графиком, в котором все их действия были расписаны с точностью до минуты. Во время испытаний за ними велось тщательное наблюдение: ведь могло произойти и нечто непредусмотренное. Еще тщательнее охранялась секретность их действий. Они сами вряд ли представляли, что делают, или, точнее, в какую общую картину складываются полученные ими результаты.

Как бы там ни было, этот цикл испытаний дал командованию представление о тактико-технических данных английских подлодок-малюток. Адмирал Гейе сообщает, что первые проекты аналогичных немецких подлодок кое в чем копировали английские образцы. Он пишет:

«Наша первая подлодка-малютка «Хехт» была выпущена лишь небольшой серией, поскольку о массированном применении ее не было речи. По проекту лодка должна была иметь водоизмещение 7 т, электрический привод (батареяэлектромотор) и одну мину в качестве вооружения. Мина должна была отделяться от лодки после того, как последняя подходила под водой вплотную к кораблю противника. Проектная дальность плавания лодки равнялась 90 милям. Поскольку подходящего готового образца компаса подобрать не удалось, гроссадмирал Дениц приказал приспособить для «Хехта» малогабаритный гирокомпас. Из-за этого размеры лодки увеличились, в средней части корпуса появилось вздутие для помещения гироскопа. Кроме того, несколько сократилась дальность плавания, поскольку часть электроэнергии расходовалась гироскопом.

«Хехты» предполагалось буксировать крупными подлодками в район вражеского побережья и там выпускать на выполнение задания. Еще в период конструирования у нас появились сомнения в практической применимости лодки, вооруженной только одной миной. Прикрепление мины к корпусу вражеского корабля было сопряжено с большими трудностями и, конечно, редко могло пройти успешно. Поэтому в конструкцию лодки пришлось внести целый ряд изменений. Прежде всего – поскольку конструкторы считали это возможным – была предусмотрена подвеска торпеды под килем лодки. Такая торпеда могла бы выпускаться водителем лодки. Позднее добавилось еще одно новшество: вместо мины на носу лодки решили устанавливать комплект дополнительных аккумуляторов для увеличения радиуса действия. Наконец, предусматривалось оборудование кабины в головной части, чтобы при случае иметь возможность высаживать в непосредственной близости от противника боевых пловцов.

В процессе конструирования лодки пришлось столкнуться с серьезными трудностями, и еще до того, как она была окончательно готова, мы отказались от ее боевого применения. Уже первые результаты, полученные в ходе этой работы, открыли перед нами новые пути, побудив заняться разработкой более совершенных конструкций. «Хехт» стали после этого использовать лишь для учебных целей. Тем не менее эта лодка сыграла свою роль, поскольку конструкторы в ходе работы над нею впервые познакомились с задачами, возникающими при проектировании такого рода боевых средств. Именно в процессе ее усовершенствования был накоплен значительный опыт, пригодившийся при разработке последующих моделей и прежде всего двухместной подлодки «Зеехунд». Была также поставлена задача разработать конструкцию сверхмалого гирокомпаса. Впрочем, этот весьма важный прибор так и не был создан до самого конца войны».

Между тем в Хейлигенхафене некоторые бойцы соединения из числа первых тридцати, в том числе Петке и Потхаст, были отделены от остальных. Им предстояло выполнять функции водителей еще не готовых боевых средств, по всей вероятности, подлодок-малюток. Капитан-лейтенант Опладен заявил, что им уж, во всяком случае, придется участвовать в действиях против вражеского флота вторжения, появление которого ожидалось в течение того же года. Прошел январь, за ним февраль, наступил март, а водители все еще не знали, как выглядит их боевое средство. Таким образом, приходилось волей-неволей упражняться в терпении.

В марте 1944 года вице-адмирал Гейе сдал дела в штабе флота, чтобы принять под свое командование вновь организованное соединение «К». К этому моменту количество рапортов с просьбой о зачислении в новое соединение резко увеличилось. Специальная комиссия объезжала школы и училища для унтерофицеров и кандидатов в офицеры, выявляла способных спортсменов и опрашивала их на предмет добровольного вступления в отряды особого назначения. Поток добровольцев устремлялся в большую казарму в Любеке, условно именовавшуюся «Штайнкоппель» («Каменный участок»). Отсюда отобранные добровольцы направлялась в отряды. Штаб соединения обосновался в Тиммендорферштранде, фигурировавшем под названием «Штрандкоппель» («Береговой участок»). Еще один новый большой лагерь возник под соснами Рейхсвальда в районе Любек – Шлутуп на самом берегу реки Траве. Этот лагерь назывался «Блаукоппель» («Голубой участок»). Постепенно возник и ряд других «участков».

В течение всего этого времени описанная выше боевая подготовка в Хейлигенхафене неуклонно интенсифицировалась. К началу весны 1944 года первые бойцы соединения были вполне подготовлены к действиям и морально и физически. Состояние их можно было бы, вероятно, охарактеризовать словами. «Бога они боятся, но больше – ничего на свете».

Прибыло и техническое оснащение, благодаря чему оказалось возможным сформировать три первых морских штурмовых отряда (МЕК[4]):

60-й МЕК, командир – старший лейтенант Принцхорн, 65-й МЕК, командир – старший лейтенант Рихард и 71-й МЕК, командир – старший лейтенант Вальтерc.

Кроме командира, в каждый отряд входило еще по 22 человека. В распоряжении отряда имелось 15 автомашин, в том числе 3 рации, 2 автоамфибии, 1 автокухня и ряд машин для транспортировки личного состава, технического имущества и боеприпасов. Таким образом, отряды были полностью моторизованы, выраженные командирами отрядов особые пожелания были учтены до мелочей. Запасы продовольствия и боеприпасов рассчитывались на шесть недель «жизни в пустыне», то есть отряды могли существовать шесть недель без подвоза припасов.

Укомплектованные таким образом отряды МЕК выехали в Данию и Францию к месту предстоящих действий. О самих действиях этих отрядов будет рассказано ниже.

Глава вторая. Одноместная торпеда «Негер»

У старшего лейтенанта флота Ганно Крига вытянулось лицо от изумления, когда он прочел телеграмму из Берлина. Этот молодой офицер-подводник пережил немало опасных ситуаций, и если уж он был взволнован, то, видимо, произошло нечто экстраординарное. Нужно же, чтобы главнокомандующий гроссадмирал Дениц вызвал его в Берлин именно в день свадьбы…

Уже больше двух лет Ганно Криг плавал на подводных лодках в водах Средиземного моря. Нелегкое это было дело! Он был вахтенным офицером на лодке U-81 (командир – старший лейтенант Гугенбергер), которая 13 ноября 1941 года пустила ко дну английский авианосец «Арк Ройял». Криг участвовал во многих ожесточенных схватках с вражескими конвоями. Всего лишь несколько недель назад он сам стал командиром подводной лодки, но противник не дал ему «погреться на новой койке»: в военном порту Пола на Адриатическом море лодка попала под бомбежку и вышла из строя.

Это случилось в начале марта 1944 года. Но Кригу потеря лодки принесла, кроме глубокой досады, также нечто приятное: он получил отпуск, отпуск на свадьбу! И вот он, прибыв в вюртембергский городок Людвигсбург, готов был пойти на первое невоенное приключение этих наполненных событиями лет, как вдруг ему вручили ту самую телеграмму, которую он теперь держал в руке:

«Предлагаю немедленно явиться Берлин мое распоряжение.

Гроссадмирал Дениц.»

Очень возможно, что в этот день невеста не слишком хорошо отзывалась о главнокомандующем военно-морскими силами. Ведь в конце концов «Лев», как называли подводники своего адмирала, знал о готовящейся свадьбе, ведь он даже сам прислал поздравления! И вряд ли невесту утешило высказанное женихом-неудачником предположение, что, по-видимому, дело было уж очень важным. Ибо что в мире могло быть, с ее точки зрения, более важным, чем собственная свадьба?

В самом деле, что же могло быть столь срочным и важным? Над этим вопросом и раздумывал старший лейтенант Криг, сидя в вагоне берлинского поезда. Может быть, «Льва» заинтересовали подробности бомбардировки, которой подверглась его, Крига, подлодка? Или предстояло сделать доклад о положении на Средиземном море? Это было, конечно, возможно, но маловероятно. Из-за этого гроссадмирал не стал бы его вызывать в высшее морское управление с такой поспешностью. Нет, видимо, речь шла о чем-то совершенно ином. Может быть, о каком-нибудь отряде особого назначения? Или об испытании нового оружия?

По странному совпадению. старший лейтенант Криг вслед за этим подумал об итальянцах, с которыми познакомился в порту Специя. Они называли себя «10-я флотилия МАС» и были, по-видимому, славные ребята. Ведь даже немцы уважали этих собратьев по оружию, а уважение со стороны немцев было отнюдь не столь уж частым явлением. Криг хорошо помнил тот весенний день 1942 года, когда его командир Гугенбергер получал итальянскую медаль «За храбрость» за потопление авианосца «Арк Ройял». В тот же день был награжден и капитан-лейтенант фон Тизенхаузен, под командованием которого лодка U331 потопила у африканского побережья линейный корабль «Бархэм». Был там еще итальянец князь Боргезе, командир подводной лодки, входившей в состав таинственной 10-й флотилии МАС. На счету Боргезе числилась операция против двух последних остававшихся в Средиземном море английских линкоров «Куин Элизабет» и «Вэлиент», в результате которой оба корабля были выведены из строя на долгие месяцы. Интереснее всего было то, что итальянцы атаковали и серьезно повредили оба линкора отнюдь не в открытом море, а в порту Александрия. Проникнуть в этот порт на подводной лодке было, конечно, невозможно, и Криг знал, что итальянцы поступили иначе. Подойдя вплотную к сетевым заграждениям, Боргезе положил лодку на грунт. А потом несколько этих молодцов просто покинули лодку и поплыли к линкорам на торпедах или каких-то торпедообразных взрывающихся аппаратах. Их не могли остановить никакие заслоны, они проскользнули в порт и на значительной глубине приблизились к могучим кораблям. И не помогла этим колоссам мощная палубная броня. ведь на пять метров ниже ватерлинии их уязвимость была от этого нисколько не меньше.

И все же, чтобы пуститься на такую диверсию, нужно было обладать мужеством, очень большим мужеством. Поэтому немцы и уважали этих собратьев по оружию, хотя подробности были им неизвестны. Немцы не знали, действуют ли бойцы 10-й флотилии МАС в одиночку или группами, тащат ли они торпеду за собой или, наоборот, сами. плывут на ней, используя ее силовую установку для собственного передвижения; не знали, используется ли для передвижения электромотор, имеются ли балластные цистерны, применяется ли сжатый воздух. Словом, технические подробности были немцам абсолютно неизвестны. Каждый раз, когда разговор касался подобной темы, итальянцы таинственно улыбались. Нет, об этом они ничего сказать не могут. У всякой дружбы есть свои границы. И немцы-подводники понимали такую постановку вопроса. О секретных вещах не говорят, это было правилом и для них.

«Странно, – подумал вдруг Ганно Криг, – что я вспоминаю об этих вещах по пути в Берлин». На мгновенье у него мелькнула мысль, что главнокомандующий хочет, может быть, создать какую-то свою, немецкую «10ю флотилию МАС». Но Криг сразу же отбросил такое предположение. Подобные методы ведения войны вряд ли отвечали немецкому духу. Вот для итальянцев они действительно подходят, Эти пылкие южане всегда любили нечто особенное, экстраординарное. И в данном случае как раз речь шла не о каких-то будничных, обычных военных действиях, которые велись на сотнях и тысячах участков многочисленных фронтов, а о чем-то совершенно новом, доселе неслыханном. Проявление необычайной храбрости таило ведь в себе возможность завоевать и необычайно громкую славу. «А это в числе прочего имело для итальянцев решающее значение», – подумал старший лейтенант Криг, улыбаясь. Это давало итальянцам силы спокойно смотреть в лицо смерти, даже скорее искать ее, чем избегать. Ибо такая смерть была бы геройской, и потомки не предали бы погибших забвению; наоборот, имена героев стали бы гордостью нации. Да, их энтузиазм был оправдан. Применительно же к немцам подобная мотивировка вряд ли могла оказаться эффективной, ибо основу их боевого духа составляли другие факторы.

«Однако, – подумал Ганно Криг, – все это, конечно, имеет очень мало отношения к вопросу, возникшему с самого начала: зачем так спешно нужно быть в Берлине? Что задумал «Лев»?»

– Взгляни сюда, Ганно.

Гроссадмирал Дениц говорил «ты» всем командирам подводных лодок, и вряд ли был хоть один, которого он не знал бы по имени. Ганно Криг только что явился к своему главнокомандующему, и Дениц, не сказав ни одного лишнего слова, уже вел его к чертежному столу. На столе лежала схема какой-то конструкции. «Взгляни сюда» – это было все, что пока сказал Дениц.

Криг с первого взгляда понял, что перед ним чертеж торпеды. Потом он разглядел, что это, собственно, две торпеды, соединенные между собой в носовой и кормовой части специальными державками. Расстояние между обеими торпедами, как указывалось на чертеже, составляло 7 см. Судя по второму листу чертежа (изображение в плане), обе торпеды должны были располагаться одна под другой, то есть иметь общую вертикальную осевую плоскость. Итак, двойная торпеда! И Ганно Криг уже начал догадываться о ее назначении.

Нижняя часть нового аппарата представляла собой обычную боевую торпеду типа G7E с электрическим приводом; она давно состояла на вооружении в германских ВМС. Верхняя торпеда была изображена в продольном разрезе, что давало возможность судить о ее внутреннем устройстве. Это тоже была G7E, но на месте обычной головной части с подрывным зарядом находилось свободное пространство, где как раз мог бы поместиться человек. На такое назначение головной части указывало также наличие в ней входного люка. Кроме того, там помещались три рычага, обеспечивавшие: 1) запуск и остановку электромотора, 2) управление в горизонтальной плоскости и 3) высвобождение нижней боевой торпеды с одновременным запуском ее двигателя и наведением ее на цель.

Сомнений не было: управлять торпедой должен был человек.

Старший лейтенант Криг почувствовал, что ему жарко. Захотелось расстегнуть воротник и глотнуть побольше воздуха. Так случалось всегда, когда он видел перед собой что-нибудь в высшей степени увлекательное. Основная идея нового оружия была ясна: с помощью специальной торпеды-носителя незаметно подвести боевую торпеду – это по-прежнему наиболее грозное оружие морской войны – вплотную к кораблю противника и выпустить ее, когда попадание можно будет считать гарантированным. Это было великолепно! Криг с лихорадочной поспешностью вдумывался в детали, чтобы нащупать возможные недостатки системы. Но восхищение самой идеей было так велико, что места для критики уже не оставалось. Гроссадмирал молча стоял возле него и, несомненно, ожидал, что Криг скажет. Криг повернулся к главнокомандующему и заявил, что, по его мнению, идея великолепна.

Дениц едва заметно улыбнулся. Он так и предполагал, что молодой офицер с энтузиазмом примется за решение той новой задачи, которую собирался поставить перед ним главнокомандующий. Поэтому-то Дениц его и выбрал. Однако решающую роль сыграло все же то обстоятельство, что Криг лишился своей лодки и потому остался не у дел. «Лев» никогда не снял бы с боевой действующей подлодки ее командира, чтобы использовать его для испытаний какого-то нового боевого средства, не имеющего прямого отношения к подводному флоту.

Когда гроссадмирал заговорил об «одноместной человекоуправляемой торпеде», лицо его стало серьезным и выражало скорее недоверие, чем убежденность. Имеется очень много идей и конструкций нового оружия, сказал он, и некоторые из них представляются вполне обоснованными теоретически. Однако Управление конструкторских бюро ВМС и высшее морское командование смотрят на такие вещи с законным недоверием. Они склоняются скорее к тому, чтобы продолжать строить апробированное, оправдавшее себя вооружение, а не растрачивать и без того ограниченные производственные мощности предприятий на изготовление «экспериментальных кроликов».

Но в данном случае дело обстояло иначе. Здесь предстояло использовать две обычные торпеды и больше ничего. Пришлось бы лишь несколько изменить форму одной из торпед, но с этой задачей легко мог справиться Научноисследовательский торпедо-испытательный центр (НИТИЦ) в Эккернфёрде. Именно в НИТИЦ родилась сама идея, и автором ее являлся военно-морской инженер офицер Мор. Никакой нагрузки на производственные мощности предприятий осуществление этой идеи не требовало.

Возможности применения одноместной человекоуправляемой торпеды, несомненно, таили в себе много привлекательного. Такое боевое средство вполне подходило по самому своему существу к деницевской программе «интенсификации методов ведения войны». Дениц к этому моменту уже более года занимал пост главнокомандующего ВМС. За этот период Германии пришлось и на море перейти от наступления к обороне. Необходимо было преодолеть вынужденный застой в действиях подводных лодок. Противолодочная оборона противника и особенно прикрытие его конвоев стали очень эффективными. На всех морских театрах войны противник научился на значительном расстоянии обнаруживать немецкие подлодки и загонять их под воду. Если даже врагу и не удавалось поразить их обычными и глубинными бомбами, то все равно в подводном положении лодки были слишком медлительны и беспомощны, чтобы торпедировать вражеские корабли. Отдельные удачи, конечно, не могли идти в счет, поскольку они предопределялись лишь благоприятными случайностями. Новые быстроходные подлодки, которые могли бы поиграть в кошки-мышки и с современными противолодочными средствами противника, были еще не готовы. Разве не естественно, что в этих условиях хватались за любую новую конструкцию, с помощью которой можно было бы вновь наносить противнику удары таким испытанным и мощным боевым средством, как торпеда?

Криг слушал своего главнокомандующего с огромным интересом. Он мог лишь подтвердить сказанное гроссадмиралом. Подводные лодки теперь действительно не могли приближаться к цели, потому что их засекали раньше, чем они успевали это делать. Но если применить одноместную торпеду, то и засекать-то, в сущности, будет нечего. Оба корпуса находятся под водой. Водитель высовывается из воды лишь по шею, самое большое – по плечи. Правда, еще не ясно было, как защитить его от волн. Да и радиус действия торпед носителей, конечно, очень мал. Его можно было бы несколько увеличить за счет скорости, однако ограниченная мощность батарей выдвигала альтернативу: либо повышение скорости, либо увеличение дальности плавания. Одно из двух. Разумеется, не следует посылать водителя в дальнее плавание или на многодневное задание в расположение противника. Подобного напряжения он, естественно, не выдержит. Поэтому применение нового боевого средства наиболее целесообразно в прибрежной полосе во всех случаях, когда расстояние до противника невелико. Например, при отражении попыток вторжения с моря…

Дениц имел в виду прежде всего Италию. На суше линия фронта проходила еще южнее Рима. Однако протяженные участки побережья в тылу были обнажены, так что вряд ли удалось бы сразу же оказать сопротивление новым десантам союзников в тылу действующей армии. Пользуясь своим превосходством на море, союзники могли бросить неограниченное количество судов для снабжения своих войск на плацдармах. Здесь как раз и пригодились бы одноместные торпеды. Действуя с близлежащих пунктов побережья в тылу своих войск, водители, несомненно, могли бы подводить торпеды вплотную к вражеским судам и торпедировать последние. Такая возможность была вполне реальной!

– Но успех возможен лишь в том случае, если эти штучки вообще будут функционировать так, как мы это себе представляем, – сказал Дениц.

– Разрешите спросить, господин гроссадмирал, сколько одноместных торпед уже изготовлено?

– Ни одной, – ответил Дениц и невольно улыбнулся, перехватив удивленный взгляд офицера. – Пока это только идея. Прежде чем приступить к серийному выпуску торпед, ты должен будешь испытать пробный образец.

– Слушаюсь, господин гроссадмирал, – сказал Криг взволнованно. И было от чего волноваться! Ведь разговор происходил 10 марта 1944 года. В любой момент союзники могли захватить в Италии новые плацдармы в тылу немецких войск. Ожидалось также решающее вторжение союзников на французское побережье. И вот, возможно, найдено контрсредство. Но пока что оно существовало лишь на бумаге. Готов был разве только один-единственный опытный образец, и его предстояло испытать, может быть, даже на следующей неделе. Таковы уж темпы освоения этого совершенно нового оружия.

Дениц, казалось, угадывал его мысли.

– Чтобы построить линкор, – сказал он, – нам нужно четыре года. А на производство десятка одноместных торпед – всего четыре дня. Это очень существенно.

– Так точно, господин гроссадмирал!

– Итак, тебе придется заняться этим, Ганно, – заключил Дениц, протягивая офицеру руку на прощание. Немного помедлив, адмирал добавил:

– Ну… а свадьбу сыграешь сразу же после опробования торпеды. Договорились?

Криг, смеясь, поблагодарил. Конечно, новая задача чрезвычайно привлекала его. Он отдал честь и пошел к выходу. Когда Криг уже стоял в дверях, Дениц окликнул его еще раз. Взгляд главнокомандующего стал грозным:

– Одно скажу тебе, Ганно: как бы хорошо эта штука ни действовала, соединение «К» не получит от меня на должность водителя торпеды ни одного подводника. Понятно?

Когда Криг прибыл в НИТИЦ Эккернфёрде, там уже все было подготовлено для испытаний. Несколько техников и рабочих в тот же день завершили изготовление одноместной торпеды. А к вечеру следующего дня в Берлин было доложено:

«Испытание одноместной торпеды прошло удовлетворительно. Реконструированная G7E оправдала себя как торпеда-носитель.

Криг».

Это были единственно возможные темпы опробования нового оружия. Правда, участники испытаний в течение двух суток не сомкнули глаз, и дело шло отнюдь не так гладко, как это выглядело на бумаге. Пришлось преодолеть некоторые трудности, внести в конструкцию ряд изменений. И хотя в конце концов результат оказался «удовлетворительным», как телеграфировал Деницу Криг, но для достижения идеала следовало устранить еще несколько весьма существенных недочетов и пробелов.

Первопричиной всех недочетов было положение водителя. Конструктор Мор исходил из того, что водитель должен быть защищен от воды и находиться внутри торпеды-носителя. Однако втиснуть его в головную часть торпеды наподобие складного ножа оказалось невозможным. Задачу можно было решить, лишь поместив водителя в своего рода «кабину» с таким расчетом, чтобы он сидел в ней, вытянув вперед только ноги, голова же и плечи должны были возвышаться над входным люком.

Гардемарин Потхаст, который еще до этого добровольно перешел вместе с тремя другими пловцами в команду по испытанию нового оружия, вкратце рассказал Кригу о торпеде. Затем Криг сам опробовал ее. Это было под вечер первого дня. Готовая экспериментальная торпеда, внешне совершенно безобидная, слегка покачивалась под стрелою крана у причальной стенки НИТИЦ в Эккернфёрдской бухте. Криг забрался на узкое сиденье, торпеда плавно пошла вниз и опустилась на воду.

Предварительно два человека укрепили защитное покрытие из прорезиненной парусины вокруг входного люка и сидящего в нем водителя. Защитное покрытие имело назначение предотвратить проникновение воды в «кабину». Величина плавучести была рассчитана так, чтобы торпеда погрузилась в воду почти целиком. Если бы вода попала внутрь, то торпеда легко могла потерять положительную плавучесть и затонуть. У Крига был с собой водолазноспасательный прибор – на всякий случай, ибо ведь кто знает, что могло произойти…

Наконец, все было готово. Криг включил рычаг хода и, едва успев кивнуть людям, напряженно следившим за ним с берега, почувствовал, что его выносит вперед. Торпеда отчалила!

Конечно, первоначальную скорость торпеды G7E (20 морских миль в час) в ходе превращения последней в торпеду-носитель пришлось снизить более чем вдвое. Главная задача состояла в том, чтобы по возможности увеличить дальность плавания. Приходилось рассчитывать запас энергии на несколько часов хода, чтобы «торпедный всадник» мог подвести свое оружие к противнику и поразить его. Было решено обеспечить ему также возвращение на свою базу, а это означало, что дальность плавания следовало увеличить почти вдвое, разумеется, за счет скорости.

Итак, старший лейтенант Криг плыл по мелким волнам Эккернфёрдского залива всего лишь со скоростью 7 миль в час. Тем не менее у него создавалось впечатление, что он находится на борту быстроходного катера. Это объяснялось близостью к воде. Глаза Крига находились всего в полуметре от ее поверхности, то есть на чрезвычайно малой для плавания по морю высоте. Уже через несколько минут Кригу пришлось глотнуть первую порядочную порцию воды. Лодку слегка накренило, волна (правда, небольшая) перекатилась через нее и ударила в лицо водителю. После того как эта процедура повторилась трижды через весьма короткие промежутки времени, Криг, несмотря на свой промасленный костюм, промок до костей. Правда, он не мог определить, проникла ли вода внутрь «кабины», но стало ясно, что защитное покрытие не сможет выполнять свои функции в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Поэтому Криг решил сразу же повернуть назад к стенке причала, пока его торпеда не превратилась вопреки его желанию в подводную лодку, а ему самому не пришлось прибегнуть к водолазно-спасательному прибору. Совершив довольно ловкий маневр, он подрулил к причалу.

Стало ясно, что так дело не пойдет. Вместо защитного покрытия следовало прибегнуть к первоначально запроектированному конструктором куполу из плексигласа, что превратило бы сиденье водителя в настоящую кабину.

– Жаль, что не удалось обойтись без купола, – сказал Мор задумчиво.

– При малейшем волнении на море плавание без купола исключено, – ответил Криг. – Но какие все-таки недостатки варианта с куполом?

– Нехватка кислорода в кабине, – сказал Мор. – Купол придется монтировать с расчетом на водонепроницаемость, следовательно, он не будет пропускать и воздух. Воздуха же в такой малой кабине водителю хватит максимум на один-два часа. Выхода нет, придется обеспечивать искусственную атмосферу. Нужны кислородные приборы, оксилитовые патроны для поглощения углекислоты. А теперь скажите мне, где и как все это разместить в торпеде?

Криг не знал, что на это ответить.

– Что ж, я сейчас кое-что покажу вам, – ухмыльнулся Мор. – У нас уже все готово. Только не пугайтесь.

Несмотря на это доброжелательное предупреждение, Криг все-таки был совершенно поражен. Единственное решение состояло в том, чтобы снять с торпеды одну из двух 110-вольтовых батарей и таким образом освободить место для баллонов с воздухом. В результате силовая установка, и ранее казавшаяся едва достаточной, ослаблялась еще больше.

– Какова же будет скорость в этом случае? – осторожно спросил Криг.

– Это всегда будет зависеть от необходимой продолжительности плавания. Мы рассчитали ее на 7 часов. При этом скорость еще будет достигать около 4 миль в час.

– Но этого совершенно недостаточно! Самый медленный конвой уйдет от такой торпеды.

Мор не мог скрыть своего удивления.

– Как, вы собираетесь на этой торпеде нападать на движущиеся конвои? Оставьте эту мысль раз и навсегда. Торпеда – не подводная лодка. Это – оружие против неподвижных судов, стоящих у берега, на рейде или в порту.

Криг кивнул примирительно. Ничего не поделаешь. Приходилось, к сожалению, довольствоваться малым. Границы применимости нового боевого средства были уже определены: действовать только вблизи побережья и только в штилевую погоду; скорость хода – около 4 миль в час; продолжительность плавания – 7 часов, что примерно соответствовало продолжительности ночи. Да и вообще торпеды могли действовать только ночью, так как днем противник безраздельно господствовал на море и даже малые цели, например голова или плечи водителя или одиночный стеклянный купол на поверхности воды, не ускользнули бы от его внимания. Таковы были границы. Но, и не переступая их, можно было достигнуть многого, можно было сделать одноместную торпеду грозным оружием. Не требовать невозможного, но возможное использовать целиком – вот чем следовало руководствоваться в данном случае.

В течение следующих суток Криг несколько раз садился в одноместную торпеду – первую, имевшуюся в германских военно-морских силах. Он плавал всего с одной батареей. Теперь ему уже не казалось, что он летит по волнам, как на катере. Криг водил и одну торпеду-носитель и торпеду-носитель вместе со второй торпедой под ней. Он водил их не иначе, как с закрытым стеклянным куполом, хотя респиратор (автономный дыхательный прибор) еще не был вмонтирован, вернее, его еще вообще не существовало. Криг испытал, перепробовал и проверил все, что можно испытать, перепробовать и проверить за 24 часа.

Когда он, наконец, с вечерними сумерками в последний раз вернулся к причалу НИТИЦ и вылез из своей узкой кабины, его мнение сложилось окончательно. Несмотря на недостатки, обнаружившиеся в процессе испытаний, одноместная торпеда могла действовать, могла в известных пределах сослужить хорошую службу.

Впрочем, были и сомнения: откуда взять водителей, обладающих мужеством, достаточным для столь необычных действий, да к тому же еще и необходимыми знаниями в области судовождения и навигации? Налицо имелись четыре моряка-гардемарина и несколько рядовых, за плечами у которых был опыт службы на флоте. А остальные? Будет ли гроссадмирал Дениц упорствовать в своем решении не отдавать ни одного подводника во вновь создаваемые отряды?

Да, главнокомандующий не изменил своего решения. Через несколько дней в Эккернфёрде прибыли из разных частей первые 40 человек, которым предстояло стать водителями одноместных торпед, и вряд ли хоть один из них когда-либо проходил боевую подготовку на флоте. Впрочем, как отметил с известным удовлетворением старший лейтенант Криг, прибывшие казались людьми достаточно смелыми, и от них можно было ожидать успешных действий даже со столь необычным оружием. Все они вызвались на эти действия добровольно и частично прошли суровую школу капитан-лейтенанта Опладена. Значение этой школы Криг по достоинству оценил, когда убедился, что не так-то легко привести будущих водителей в замешательство.

Сначала он познакомил их с парой только что изготовленных учебных торпед, затем объяснил в общих чертах предстоящую задачу: в случае вторжения противника с моря подойти к находящимся в районе плацдарма кораблям и торпедировать их. Он довольно долго рассказывал о том, как это можно сделать, и наконец заметил:

– Половина шансов за то, что при благоприятной погоде, спокойном море и выгодном для вас положении противника подобная диверсия удастся, а вы сами на торпеде-носителе вернетесь на немецкий берет. Конечно, такая степень вероятности не очень уж высока…

Его слушатели молчали.

– Я говорю это вам для того, чтобы каждый до конца понял, что такая диверсия – отнюдь не увеселительная прогулка. Ваше решение должно быть совершенно добровольным. Каждый может отказаться, и это ему ничем не грозит.

Новички продолжали молчать, некоторые ухмылялись. То, что Криг говорил, было им уже известно. В соединении «К» все делалось только добровольно. И в момент их вступления в соединение, и во время службы в других отрядах МЕК, и теперь, в этом торпедном отряде, – везде требовались только добровольцы, а отцы семейств и единственные сыновья вообще не принимались. Никто не верил, что дело действительно так опасно, как оно выглядело в свете всех этих предупреждений. Но, если необходимо, – что ж, они готовы принять на себя еще с полдюжины добровольных обязательств.

40 человек прибыло, 40 и осталось в отряде. Им приходилось нелегко, так как служба начиналась ранним утром и не кончалась даже вечером. Как только «капитаны» (теперь их все именно так и звали) ознакомились со своими «кораблями», то есть неустойчивыми торпедами, участились ночные тренировки. Ведь прежде всего приходилось учиться именно действиям в ночных условиях. Не прошло и восьми дней, как начались упражнения в собственно торпедировании. «Капитаны» выезжали на шлюпках в Эккернфёрдскую бухту, пересаживались там в торпеды-носители и тренировались в стрельбе учебными торпедами по мишеням сначала днем, а затем также и ночью.

Еще до того, как тренировки перешли в такую стадию, новое детище уже получило имя. Длинное название «одноместная человекоуправляемая торпеда» представлялось слишком громоздким для повседневного употребления. Назрела необходимость в сокращенном наименовании. Кое-кто стал употреблять слово «Лал» («угорь»), однако в немецком морском жаргоне этим словом обозначалась обычная боевая торпеда. Таким образом, могла возникнуть путаница, а кроме того, хотелось ввести какое-то особое слово. Нередко новинки получают название по имени их изобретателя или конструктора, но в данном случае и такое решение было бы не особенно удачным. Ведь слово «Мор» («мавр») имеет в немецком языке какой-то оттенок ребячества и игривости; такое название казалось недостаточно почтительным. Но тут одного техника осенила идея. «Мавр» – в сущности, ведь «негр», – заявил он, – а «Негер»[5]– это же отлично запоминающееся маскировочное наименование». На этом и порешили. Одноместные торпеды стали называться «Негерами».

Боевая подготовка в соединении «К» не была учебой в обычном смысле этого слова, то есть таким процессом, в ходе которого офицеры и унтер-офицеры, давно знакомые с данным видом оружия, передают свои знания неопытным солдатам. Действительно, откуда кто-нибудь мог иметь опыт боевых действий с торпедой «Негер»? В данном случае учителя знали немногим более учеников, благодаря чему образовался особенно сплоченный и дружный коллектив. Для торпед «Негер» не существовало, как, скажем, для пулемета, специального наставления, в котором было бы записано все, что нужно знать о данном виде оружия, и давались бы исчерпывающие сведения обо всех возможностях его применения. Здесь каждому предстояло смело и в то же время разумно, чутьем и ощупью опробовать и испытать свою торпеду. «Капитаны» казались сами себе группой заговорщиков, готовящихся к какой-то авантюре. Стоило кому-нибудь одному обнаружить нечто новое, как он сообщал об этом всем остальным, и каким бы коротким ни был срок обучения, все же он принес ряд открытий и усовершенствований.

Во-первых, к своему величайшему огорчению, «капитаны» установили, что скорость «Негеров» после подвески боевой торпеды становилась еще меньшей и равнялась, по окончательным подсчетам, лишь 3,2 мили в час, что весьма серьезно усложняло задачу водителей именно в решающий момент сближения с противником. Лишь после выпуска нижней торпеды скорость «Негера» возрастала до 4,2 мили в час. Это печальное открытие привлекло внимание водителей «Негеров» еще к одной проблеме. Поскольку ограниченный радиус действия позволял осуществлять нападение на вражеские корабли лишь в прибрежных водах, приходилось считаться с приливами и отливами, а также с многочисленными морскими течениями, достигающими у некоторых берегов скорости 5-7 миль в час. Если бы «Негеры» вдруг оказались перед необходимостью двигаться против течения, «капитанам» пришлось бы с изумлением обнаружить, что, несмотря на многочасовое плавание, они не приблизились к цели ни на милю. Следовательно, необходимы были точные океанографичесиие данные о каждом прибрежном районе, о каждой гавани. Ввиду этого к уже известным предпосылкам успешного использования «Негеров» (ночь, хорошая видимость, спокойное море) добавлялась необходимость выхода в море с отливом и возвращения с приливом. А чем больше требовалось таких предпосылок, тем меньшей становилась вероятность того, что в какую-то ночь все они окажутся налицо.

Впрочем, различные морские течения можно было использовать в своих интересах, а именно в тех случаях, когда их направление способствовало проведению намечаемой атаки, то есть когда они скорее помогали, чем мешали. Очень важное значение приобретали заблаговременный умелый расчет и прокладка курса. Так, например, теоретически представлялось вполне возможным, что «Негер» в часы отлива подойдет к цели вдвое быстрее, чем если бы он двигался только за счет своего мотора. Не исключалось также, что «Негер», выпустив торпеду, попадет благодаря началу прилива или в результате умелого изменения курса в обратное течение, которое и принесет его в район исходного пункта.

По-прежнему нерешенной оставалась проблема освежения воздуха в миниатюрной кабине. Правда, кислород уже подавался, но прибора, который очищал бы воздух от выдыхаемого вредного углекислого газа, до сих пор все еще не было. «Капитаны» постоянно страдали из-за отравления СО2, которое усугублялось физическим перенапряжением. Уже во время испытаний на месте, длившихся по нескольку часов, водителям становилось дурно. При более или менее продолжительных поездках приходилось бороться с усиливающимися головными болями и рвотами. Некоторые в последний момент поднимали купол, «Негер» зачерпывал воду и шел ко дну, спасателям приходилось прыгать в воду и вытаскивать своего лишившегося чувств товарища. Нередко только благодаря неустанному наблюдению с сопровождающих шлюпок удавалось предотвращать жертвы среди водителей из-за хронической нехватки свежего воздуха.

Общее нетерпение, охватившее членов отряда, лучше всего характеризуется следующей записью в дневнике одного из «капитанов»:

«22 марта. Каждый день ждем не дождемся новых (системы Дрегера) респираторов с оксилитовыми патронами. Они все еще не поступили. Правда, мы заглушаем в себе всякое неверие в будущие успехи своим почти религиозным чувством к нашим «Негерам». Но все же при всей нашей доброй воле без респираторов дело не пойдет. Не можем же мы атаковать в полубесчувственном состоянии…»

Два дня спустя «капитаны» вздохнули наконец с облегчением в полном смысле этого слова. Респираторы прибыли, оксилитовые патроны были вмонтированы в кабину торпеды-носителя. Теперь водители «Негеров» освобождались от самой большой своей заботы.

Еще не кончился март 1944 года, когда из Берлина пришел запрос, готова ли флотилия «Негеров» к боевым действиям. Прошло всего каких-нибудь три недели со дня, когда Дениц поручил Ганно Кригу испытать одноместную управляемую торпеду, и вот намеченный план был уже накануне реализации. Даже район предстоящих действий совпадал с тем, который предполагался в начале марта. Речь шла об Италии. Здесь союзники укрепили свой плацдарм в тылу немецких войск в районах Анцио и Неттунии, оказавшись таким образом в 40 км южнее Рима. С немецких позиций, окаймлявших плацдарм (у немцев не хватило сил его ликвидировать), можно было наблюдать свободное передвижение союзных судов в районе Анцио. Расстояние составляло 9 морских миль. Это были, несомненно, идеальные условия для нападения «Негеров». Но пришло ли вообще уже время их использовать? Достаточно ли было двух недель боевой подготовки, чтобы сделать из неопытных в морской службе людей грозных, «перемытых всеми водами» торпедометателей? Да и само боевое средство «Негер» – было ли оно достаточно испытано, чтобы оправдать себя также и в боевой обстановке?

Подход к решению этих вопросов был типичным для соединения «К», в состав которого была включена и флотилия «Негеров». Окончательное решение принималось не в канцелярии. Командир (вице-адмирал Гейе как раз в это время только что принял соединение) поехал к своим «капитанам», лично убедился в степени их подготовленности и спросил у них, что они сами думают о возможности их боевого использования.

Ответы были не менее типичны для бойцов соединения «К». Не нашлось ни одного, кто отказался бы немедленно приступить к выполнению боевых заданий. Иначе зачем же они принимали на себя добровольные обязательства? Ведь не для того лишь, чтобы до конца войны переезжать из одного учебного лагеря в другой и получать самую лучшую продовольственную норму, какая когда-либо выдавалась в германском вермахте! Нет, они стремились на фронт! Даже если бы им было дано всего несколько дней на ознакомление с «Негерами», они все равно поступили бы так же. Им хотелось показать, что, обладая мужеством и необычным боевым средством, можно достигать успехов в борьбе даже против многократно превосходящих сил противника. Они жаждали доказать это.

Итак, в Италию. Думая об этом, старший лейтенант Ганно Криг невольно улыбался. Италия ведь была родиной людей, которым новые смелые методы ведения войны вошли в плоть и кровь, которые еще несколько лет назад достигли больших успехов, вступая в бой с сильным противником поодиночке. Может быть, итальянцам суждено было стать учителями немцев? Нет, во всяком случае по отношению к водителям «Негеров», это было не так. Итальянцам потребовалось несколько лет, чтобы технически разрешить проблему аналогичного боевого средства («Майяле») и подготовить горстку водителей для этого средства. А нам, думал Ганно Криг, пришлось проделать все это за несколько недель. И к тому же большинство наших людей раньше совершенно незнакомы были с торпедой и никогда даже не бывали в открытом море. Ему самому еще недавно казалось, что немцы не подходят для такого рода методов ведения войны. Но «капитаны», для которых он теперь был первым оперативным инструктором, заставили его думать по-иному. Они горой стояли за своих «Негеров», горя желанием поскорее опробовать их в деле.

Именно поэтому Кригу еще раз пришлось обратиться к людям с просьбой заявить о добровольных действиях, правда, в противоположном смысле. Ему теперь понадобились люди, которые добровольно откажутся от участия в первой операции и останутся дома, потому что к этому моменту в распоряжении флотилии было лишь 30 готовых «Негеров» на 40 человек. Но добровольцев не нашлось, и Кригу пришлось поименно перечислить тех «капитанов», которым предстояло остаться.

В тот же день занятия были прерваны и все силы направлены на подготовку к длительному переезду к месту назначения. Трудности, встретившиеся во время этого переезда, превзошли все, что можно было заранее предположить, и преодолевать их приходилось, как правило, лишь путем импровизаций на месте. Заранее никто ничего не предусмотрел, так как пришлось иметь дело с совершенно новым оружием, особенности транспортировки которого были неизвестны. Для непосвященных все должно было остаться тайной. Поэтому «Негеры» в целях маскировки транспортировались в толстых парусиновых чехлах.

Наконец, в ночь на 13 апреля 1944 года торпеды были доставлены в небольшую пиниевую[6]рощу вблизи Пратика-ди-Маре, что в 25 км южнее Рима. В течение дня деревья обеспечивали «Негерам» достаточное укрытие от наблюдения противника с воздуха. Немедленно началась рекогносцировка побережья. Необходимо было найти пункт, в котором человекоуправляемые торпеды без особых затруднений могли бы снова попасть в свою стихию. Однако осуществить это оказалось делом далеко не простым. Никак не удавалось отыскать ни одной, даже самой малой бухты. Не было кранов или лебедок, с помощью которых можно было бы спускать «Негеры» прямо на глубокое место. И вообще не было глубоких мест. Занимаемый немцами участок побережья представлял собой песчаную плоскость. В некоторых местах можно было уйти в море на 100 м, не теряя дна под ногами. Легко себе представить, что такие условия не сулили ничего хорошего. Ведь предстояло выталкивать «Негеры» в море вместе с уже сидящими в кабинах водителями по крайней мере настолько, чтобы боевые торпеды не задевали за дно и чтобы «Негеры» могли двигаться дальше собственным ходом.

Наконец близ разрушенного бомбами населенного пункта Торре-Ваяника нашлось место, где достаточная глубина начиналась метрах в 20 – 30 от берега. Правда, расстояние отсюда до места стоянки вражеских судов, то есть до рейда у Анцио, составляло целых 18 миль, в то время как от линии немецких окопов до кораблей было не более 9 миль. Однако, каким привлекательным ни казался кратчайший путь подхода, им все же нельзя было воспользоваться, поскольку в этом случае не представлялось возможным осуществить без осложнений спуск «Негеров» на воду. К счастью, дальность плавания, равная 30 милям, была как раз достаточной и для более длинного пути: 18 миль до цели и 10 – назад, за линию немецких окопов, причем оставалось еще 2 мили резерва, за счет чего можно было в случае необходимости маневрировать у цели, пока не будет выбрана наиболее благоприятная позиция для торпедной атаки. При возвращении же, убедившись в том, что линия фронта осталась позади, «капитаны» должны были – еще на глубоком месте – топить свои «Негеры» и добираться до берега вплавь. Такой приказ был отдан потому, что в трудных условиях прибрежного мелководья не оставалось никаких шансов на возвращение в строй торпеды-носителя; оставлять же «Негеры» на мелководье также не следовало, поскольку ожидалось, что противник примет меры к расширению плацдарма, после чего он мог бы обнаружить брошенные торпеды. А этого нельзя было допустить.

Между тем было принято решение совершить первую диверсию в новолуние, приходившееся на ночь с 20 на 21 апреля 1944 года. Прогноз погоды был благоприятным. Ночь предстояла, правда, темная, но звездная. В связи с этим в течение нескольких ночей, предшествующих операции, водителей «Негеров» усиленно обучали ориентироваться по звездам, что должно было прибавить им уверенности во время выполнения задания. Правда, боевой курс точно рассчитывался заранее, однако «капитанам» предстояло ориентироваться по своему малому ручному компасу, а на него легко могли оказать влияние внешние факторы, в результате чего он стал бы «врать». Темнота, конечно, в большой мере защищала «Негеры» от обнаружения, но она же и ограничивала «капитанам» видимость, и без того недостаточную, поскольку глаза водителей находились всего в полуметре над водой. Поэтому ориентирование по звездам становилось важнейшим вспомогательным средством навигации. К концу обучения «капитаны» знали, на какую звезду или созвездие они должны держать курс в тот или иной час ночи, чтобы плыть в нужном направлении.

Но звезды были не единственным вспомогательным средством ориентировки для водителей «Негров». С суши «капитаны» тоже получали два ориентира, и эта помощь, как оказалось впоследствии, сыграла очень важную роль.

Во-первых, войска на переднем крае должны были поджечь около полуночи какой-нибудь сарай и поддерживать яркое пламя в течение нескольких часов. Как подтвердили все вернувшиеся «капитаны», этот огонь был отлично виден с моря. Миновав его на обратном пути, они могли спокойно топить свои торпедыносители, не сомневаясь в том, что доберутся до берега, занятого немцами.

Во-вторых, одна немецкая зенитная батарея через каждые 20 минут выпускала серию осветительных снарядов в направлении порта Анцио. Правда, ее дальнобойности не хватало, чтобы осветить корабли на рейде, однако снаряды всегда указывали «Негерам» требуемое направление.

За передвижениями кораблей противника велось наблюдение с целью выявить закономерности, необходимые для определения наиболее благоприятного момента атаки. Выяснилось, что некоторое число кораблей – от четырех до восьми – простаивало на рейде Анцио обычно по четыре дня. Поскольку утром 20 апреля к рейду подошел новый конвой судов, «Негеры» получили еще одну предпосылку для успешных действий. За наличием судов приходилось следить особенно тщательно, иначе ведь и топить было бы нечего! И вот суда подошли. Теперь можно было начинать!

20 апреля 1944 года, едва стало смеркаться, среди дюн, где обычно в это время нет ни души, началось оживленное движение. Для обеспечения трудного спуска «Негеров» на воду сухопутное командование выделило 500 солдат. Ганно Криг сначала испугался этого столь массового «привлечения рабочей силы», однако позже выяснилось, что ему пригодилось бы и вдвое большее число помощников.

Техники-минеры еще раз проверили каждый «Негер», насколько это было возможно в темный вечер, в непривычных условиях работы на песчаном берегу, служившем им «мастерской», и в течение немногих остававшихся до выхода в море часов.

Около 21 часа пришли «капитаны». Их было тридцать. Хорошо отдохнув, они только что отлично поужинали. Отдавая себе отчет в том, что эта ночь может оказаться последней в их жизни, они тем не менее были в отличном настроении. Естественно, они испытывали определенное напряжение и возбуждение, но это чувство не имело ничего общего со страхом или тем более с трусостью. Их беспокоило одно: удастся ли обнаружить и торпедировать вражеские корабли? Конечно, «капитаны» твердо решили сделать все, что от них будет зависеть, однако никаких иллюзий они себе не строили. Им, например, совершенно не приходило в голову, что среди кораблей противника они будут выглядеть подобно зубастым волкам в беззащитном стаде. Недели учебы с достаточной ясностью показали, каковы границы достижимого с помощью «Негеров». Эти границы предопределялись тремя органическими недостатками нового оружия: малой скоростью хода, ограниченной видимостью и примитивным прицельным приспособлением (состоявшим из шкалы, деления которой были нанесены на плексигласе перед глазами водителя, и несовершенной мушки, в качестве которой снаружи перед куполом было укреплено выступающее из воды железное острие). Зато имелись и неоспоримые преимущества: знание места стоянки вражеских судов, точно рассчитанный курс движения в обоих направлениях, возможность незаметного подхода вплотную к цели, другими словами – возможность нанесения противнику абсолютно внезапного удара.

Старт намечался на время между 22 час. 00 мин. и 23 час. 30 мин. «Капитаны» заняли места в тесных кабинах своих «Негеров». Каждый надел водолазноспасательный прибор и маску, в нижней части которой был укреплен шланг для подачи воздуха. Взяв в рот свободный конец шланга, водитель тем самым подключался к респиратору. Затем кабина сверху накрывалась плексигласовым куполом, закрывавшим ее герметически, и «Негер» был готов к боевым действиям.

Теперь началась тяжелая работа для 500 солдат-пехотинцев. Нужно было затащить транспортировочные тележки с «Негерами» в море настолько далеко, чтобы торпеды сами всплыли. Это означало, что люди должны заходить в воду по шею. За каждую тележку уцепились по 30 человек справа и столько же слева, и «толкание» началось. Тележка, несомненно, застряла бы в песке, если бы предварительно на ее пути не были проложены широкие фашинные маты из кокосового волокна и конопли, скрепленных проволокой. Они не давали колесам проваливаться. Всего фашинных дорожек было шесть. Каждая из них пересекала песчаный пляж и уходила на довольно значительное расстояние в море. Чтобы спустить на воду всю флотилию «Негеров», по каждой из дорожек предстояло перетащить по пяти тележек.

Работа была не из легких. Если на суше подталкивавшие тележку пехотинцы еще видели фашинную дорожку, то в воде они часто с нее сбивались и застревали. Приходилось оттаскивать тележку назад. При этом отдельные фашины перекручивались, а местами и отрывались друг от друга. К тому же вода была еще по-зимнему холодной. Солдаты, раздевшиеся, чтобы после работы иметь возможность надеть сухую и теплую одежду, жестоко мерзли и проклинали моряков. «Если нет подходящей гавани для нормального спуска на воду этих черных труб, то нужно было сидеть дома», – ворчали они. Эти «ландсеры»[7]не чувствовали всей исключительности происходящего, не понимали, чьему успеху они содействуют своим «толканием», пусть даже этот процесс не был решающим для всей операции. Зато многолетний опыт отлично научил их всевозможными способами увиливать от казавшейся им бессмысленной работы, не имевшей ничего общего с нормальной боевой деятельностью. А в данном случае опытному пехотинцу предоставлялись для увиливания неограниченные возможности…

Не удивительно поэтому, что вскоре внушительная цифра 500 сократилась более чем вдвое. После того как две шестерки «Негеров» были спущены на воду, стало уже трудно собрать у каждой дорожки достаточно рабочих рук для выталкивания очередной тележки. Некоторые «Негеры» были просто опрокинуты в воду на мелких местах, если дальше протолкнуть их не удавалось. «Пусть плывут дальше сами!» Но они не плыли. Они зарывались в песок и застывали в неподвижности. «капитанам» пришлось приложить немало усилий, чтобы выбраться невредимыми из своих столь бесцеремонно выброшенных на мель боевых средств. Ничего нельзя было сделать, не существовало никакой возможности опять погрузить громоздкие торпеды на тележки, чтобы вновь попытаться затащить их в море.

Прошло более часа. 17 «Негеров» были все же вытолкнуты на достаточно глубокие места и исчезли в темноте, взяв курс на Анцио. Остальные 13 пали жертвой описанной суматохи. Они лежали вблизи берега на мелководье, и на следующий день их предстояло подорвать.

Но 17 «Негеров» все-таки вышли в открытое море. 17 бесшумных, незаметных боевых аппаратов – первая действующая флотилия нового немецкого соединения «К». Суждено ли ей добиться успеха?

Перед стартом водители были разбиты на три боевые группы. Первая, которую возглавил старший лейтенант Кох, имела задачу, обогнув мыс у Анцио, проникнуть в Неттунскую бухту и там искать корабли противника. Вторая, более многочисленная групп под командованием лейтенанта Зейбике, должна была атаковать корабли, стоявшие на рейде у Анцио. Наконец, остальные пять водителей (командир – гардемарин Потхаст) намеревались проникнуть в порт Анцио и выпустить свои торпеды по судам, которые могли оказаться там, или по причальной стенке с целью посеять панику.

В числе удачно спущенных на воду 17 «Негеров» была вся группа Коха, которой предстоял самый дальний путь, почему ее и спустили на воду первой. Кроме того, на плаву оказалось около половины «Негеров» группы Зейбике и всего 2 торпеды из числа тех, на которых предстояло проникнуть в порт Анцио. В таком составе флотилия и вышла в свое опасное плавание.

Сразу же после старта «капитаны» потеряли из виду берег и руководствовались лишь заранее исчисленными навигационными данными. В соответствии с расчетом следовало приблизительно до 2 часов ночи держать курс почти строго на юг, затем резко повернуть на восток, чтобы попасть в бухту или выйти к порту Анцио.

В отчетах «капитанов» отразилось колоссальное напряжение этого первого плавания в расположение противника. Ночь была темна, однако на небосводе различались отдельные звезды и даже целые созвездия. На это вспомогательное навигационное средство можно было положиться, и водители ориентировались почти исключительно по звездам. Море было спокойно, сила ветра достигала 12 баллов, так что и в этом отношении условия для «Негеров» были сносны.

Старший фенрих Герман Фойгт из состава группы, направлявшейся к рейду Анцио, вопреки ожиданиям не чувствовал озноба; наоборот, спину приятно пригревало. Это ощущение одновременно являлось успокаивающим доказательством того, что оксилитовый патрон, которого водитель касался спиной, действует, очищая воздух под куполом от вредной углекислоты.

«Я все время напряженно всматривался в темноту, – писал Фойгт в своем отчете, – хотя видимость была весьма ограниченной. Несмотря на трудности наблюдения, я надеялся различить вражеский корабль на значительном расстоянии по не полностью замаскированным источникам света и т. д., а затем и по его силуэту. Опознавательная таблица с изображением силуэтов лежала рядом со мной».

Фойгт отлично натренировал свои глаза для наблюдения в ночное время; кроме того, будучи кандидатом в морские офицеры, он являлся одним из немногих водителей «Негеров», обладавших навигационными и мореходными знаниями.

«Чем ближе я подходил к Анцио, тем напряженнее прислушивался ко всяким звукам, особенно взрывам. Несколько моих товарищей стартовали раньше меня и должны были уже скоро достигнуть цели. Если бы они торпедировали ту или иную цель, то я мог бы ориентироваться по звукам разрывов их торпед. Кроме того, мы предполагали, что вражеские корабли охранения, предназначенные для защиты главных сил, будут бросать время от времени глубинные бомбы. Если я шел верным курсом, то должен был вскоре услышать и эти разрывы.

Не услышав ничего подобного, я решил уже в начале второго часа ночи взять новый курс – на восток, так как боялся, что меня унесло слишком далеко в море. Однако мои опасения не оправдались. Идя новым курсом, я уже через десять минут увидел перед собой огни. Видимо, я находился вблизи Анцио. В 1 час 25 мин. заметил впереди справа малое судно, прошедшее мимо меня на расстоянии около 300 м. Орудий не видно было. Судно, судя по габаритам, могло быть тендером. Оно шло курсом на Анцио. Его силуэт был еще некоторое время различим на фоне огней, потом оно скрылось. Около 1 часа 45 мин. я увидел еще одно небольшое, по-видимому, сторожевое судно, на этот раз стоявшее на месте. Я выключил электродвигатель, чтобы со сторожевого судна не могли заметить меня или уловить шум моего мотора, и продрейфовал мимо этого судна. Тратить на него торпеду мне было жалко, так как я еще надеялся встретить крупные десантные и транспортные суда. Впрочем, пока ни один такой силуэт мне на глаза не попадался. В начале третьего часа ночи я подошел к берегу так близко, что мог различать детали: мол, отдельные здания, маяк или колокольню. Потом заметил небольшую моторную лодку. Я обратил внимание на лодку потому, что она передавала какое-то сообщение азбукой Морзе.

Теперь я был уверен, что встречу и более крупные суда, если они вообще есть на рейде».

Затем Фойгт поплыл дальше на юг, пока не оказался по другую сторону порта. Но кораблей он так и не встретил, Тогда он лег на обратный курс и затем повернул мористее, так как решил, что из-за мелководья корабли могут стоять на якоре за пределами порта. Но поиски были напрасны, и их бесполезность раздражала и утомляла водителя.

Время шло, и «капитану» пора было подумать о возвращении. Но прежде следовало избавиться наиболее целесообразным образом от боевой торпеды. «Негеру» теперь очень нужен был выигрыш в скорости на 1 милю в час, потому что назад приходилось плыть против небольшого течения, которое при выходе в море вынесло «Негер» вперед быстрее, чем можно было рассчитывать. Само собой разумеется, Фойгт хотел нанести противнику возможно больший ущерб. Теперь бы он обрадовался, если бы перед ним снова показалось одно из тех двух, пусть небольших судов, от нападения на которые он столь великодушно отказался. Но ведь тогда он и действительно не мог предполагать, что не встретит ни одного более крупного судна.

«К 2 час. 40 мин. я все еще не нашел цели, однако одной или двумя минутами позже услышал шум подводного взрыва. Я не мог установить его направления и не видел никаких вспышек. Зато заметил, как с какого-то корабля неподалеку от меня взлетела ракета. Вероятно, это был один из сторожевых кораблей, который я раньше не обнаружил, потому что он стоял носом ко мне. Увидев, что он движется в моем направлении, я сразу же резко отвернул влево, чтобы сойти с его курса. Сторожевик в свою очередь стал разворачиваться и повернулся ко мне бортом. Мне показалось, что он ждет с берега сигнала, который разъяснил бы ему, отчего произошел взрыв.

Теперь я уже решил использовать благоприятный момент. Снова развернувшись в сторону противника, я шел этим курсом, пока труба и мостик не оказались на линии прицела. Когда, по моим расчетам, расстояние сократилось до 400 м, я нажал на рычаг выпуска торпеды, одновременно взглянув на часы. Торпеда немедленно отделилась и через 65 секунд поразила цель. Впечатление было такое, что пораженный корабль рассыпался. В воздух взлетело несколько цветных ракет. На суше вспыхнуло два прожектора, их лучи заскользили по небу. Дальше наблюдать я не мог, потому что развернул торпеду и ушел курсом на северо-запад».

Фойгта не преследовали. Ему, несомненно, удалось использовать фактор внезапности. Приблизительно через полчаса он уже различил далеко впереди огонь костра, вероятно того самого, который должен был обозначать линию фронта. Но расстояние до костра было еще велико. Позади Фойгта и с суши теперь велся огонь, но, видимо, не по определенным целям, а лишь для того, чтобы помешать возможному новому нападению. Фойгта огонь уже не беспокоил. Теперь все это могло иметь для него значение только в том случае, если бы иссякла 110-вольтовая батарея, приводившая в движение мотор его «Негера», точнее, если бы это произошло до того, как он окажется у побережья, занятого своими войсками. Из-за долгого крейсирования в районе Анцио Фойгт потерял счет пройденному пути.

Медленно, но верно Фойгт приближался к огню на берегу. После 4 часов огонь уже только временами вспыхивал и наконец с рассветом окончательно погас. К этому моменту «Негер» еще не миновал его, но уже подошел к нему довольно близко. Пока мотор работал и пока еще не стало настолько светло, чтобы в воздухе могли появиться истребители-бомбардировщики противника, Фойгт решил не бросать торпеду. В 5 час. 20 мин. он наконец почувствовал себя в безопасности с точки зрения местоположения, но зато дальнейшее пребывание в «Негере» становилось с каждой минутой опаснее.

Итак, в воду!

Берег был совсем близко, плыть предстояло недолго. Водолазно-спасательный прибор должен был обеспечить преодоление небольшого расстояния до берега. Фойгт сначала освободил затвор своего стеклянного купола и попробовал, сможет ли он его легко и быстро откинуть. Затем привел в боевое положение взрыватель подрывного заряда. До взрыва он имел три минуты времени. Этого оказалось достаточно, чтобы спокойно откинуть купол, выпрямиться и, наконец, вытащить ноги из входного люка. «Капитан» охотно пронаблюдал бы и за тем, как подрывная шашка уничтожит его «корабль», но пока он вылезал из торпеды, в кабину набралась вода, и «Негер» пошел ко дну.

Прежде чем выбраться на берег, Фойгту пришлось все-таки плыть добрых четверть часа. Его сразу же встретили солдаты, немало напуганные внезапным появлением человека из морской пучины.

На свой первый, сразу же заданный солдатам вопрос старший фенрих получил успокоившее его разъяснение, что он вышел на берег в двух километрах за линией немецких окопов.

Гардемарин Карл-Гейнц Потхаст плыл к своей цели, порту Анцио, совсем близко от берега. Избрав такой курс, он надеялся, что, во-первых, обязательно выйдет к цели, а во-вторых, что ему легче будет пробираться сквозь заслон противника, поскольку сторожевые катера, по его мнению, должны были находиться мористее.

Он решил поддерживать связь с четырьмя товарищами из своей группы, обладавшими меньшим опытом, и привести их в порт всех вместе или по крайней мере так, чтобы между членами группы сохранялся контакт. Поэтому Потхаст захватил с собой сигнальный фонарик голубого света, чтобы держать связь с остальными водителями, которые должны были следовать за ним вплотную. Однако план этот сорвался. Кроме Потхаста, лишь один из «капитанов» его группы смог взять старт, но гардемарин сразу же потерял его из виду. Водить «Негеры» строем, подобно соединениям крупных кораблей, оказалось невозможным. Слишком ограниченны были пределы видимости, слишком трудна ориентировка. Таким образом, было получено еще одно доказательство того, что в данном случае речь могла идти лишь о решительном, «перемытом всеми водами» одиночном бойце, не полагающемся ни на кого, кроме самого себя.

До Анцио Потхаст доплыл без всяких приключений. Поставив рычаг скорости на «средний ход», он спокойно обогнул мол и направился ко входу в гавань. На оконечности мола Потхаст заметил часового, фигура которого довольно четко вырисовывалась на фоне звездного неба. Потхаст проскользнул на расстоянии каких-нибудь 30 м от него. У внутренней стороны мола стояло небольшое каботажное судно, других кораблей в порту не было. «Капитан» долго и тщательно наводил торпеду на судно. Ширина цели была невелика, потому что Потхасту приходилось выпускать торпеду под острым углом. «Капитан» нажал на рычаг выпуска торпеды, немедленно лег на обратный курс и поспешил в открытое море. Торпеда взорвалась через 35 секунд с оглушительным грохотом. У Потхаста не было времени для наблюдения за результатами: нужно было срочно уходить. На берегу все сразу же пришло в движение. Замелькали вспышки выстрелов, забегали по небу лучи прожекторов. Видимо, смятение в порту было велико, и никто не подозревал, что диверсант совсем рядом, в воде. Карл-Гейнц Потхаст, не обнаруженный и не преследуемый, вышел из опасной зоны и повел свой «Негер» назад, за линию немецких окопов. Возвращение было самой напряженной фазой боевого рейса. Водитель по этому поводу записал в своем дневнике следующее:

«Я вновь и вновь с ожесточением повторял самому себе: не спать! Не спать, иначе ты пропал! Уже совсем ослабевший, дошедший до полного изнеможения, я открыл купол, выкарабкался из погружающегося «Негера», и меня вынесло на берег… Задание было выполнено. Ни одного другого судна, кроме того, что стояло у мола, я так и не видел».

«Капитаны» группы, направившейся в Неттунскую бухту, также напрасно охотились за вражескими кораблями, против которых предстояло направить первый удар соединения «К».

От гардемарина Петке и ефрейтора Бергера мы знаем, что они проникли глубоко в бухту, и тем не менее их поиски оказались столь же безрезультатными. Куда же девались корабли?

Плавание в расположение противника при отсутствии там объектов для атаки означало серьезную неудачу – прежде всего потому, что «Негеры» все равно гибли. Как мы уже говорили, их нельзя было вернуть на сушу, и приходилось подрывать и топить, даже если они были совершенно исправны.

Ефрейтору Бергеру при возвращении удалось торпедировать небольшой военный корабль. Это был второй сторожевик союзников, пораженный в эту ночь, не считая малого судна в Анцио. Однако на этом перечень успехов, достигнутых в ходе первой диверсионной операции, заканчивался. В него не вошел ни один транспорт, ни одно крупное десантное судно. Накануне днем в пределах достижимости находилось пять кораблей, однако в атакованной бухте их найти не удалось. Могло быть лишь одно объяснение: вечером они ушли.

Конечно, это досадное обстоятельство омрачило радость «капитанов», довольных высокими качествами их боевого средства. Одноместные торпеды, несомненно, выдержали испытание. Если исключить вызванные местными условиями трудности спуска на воду, то недостатки касались лишь технических деталей некоторых торпед-носителей, что и вынудило водителей этих торпед преждевременно прервать плавание. Девять «капитанов» могли с полной уверенностью рапортовать о достижении района предполагавшихся действий. Лишь один доложил о том, что подвергся преследованию вражеского корабля охранения.

Несмотря на потопление двух несших боевую службу сторожевиков, нападающие не были обнаружены. Это могло свидетельствовать лишь о том, что удар был для противника совершенно неожиданным. Тем с большей досадой воспринимался факт исчезновения крупных кораблей. «Капитаны» были убеждены – и по праву – в том, что «большие силуэты», безусловно, не ушли бы от них, если уж «Негеры» смогли поразить малые, верткие суда. Но теперь уже ничего нельзя было изменить. Момента внезапности – главного козыря «Негеров» – больше не существовало. Союзники были теперь начеку, тем более что на следующий день они уже знали, каким оружием немцы нанесли свой удар: им удалось выловить совершенно исправную одноместную управляемую торпеду. Водитель был мертв. Он незаметно для себя отравился двуокисью углерода и потерял сознание.

Не вернулись еще два «капитана», но и они стали жертвами несчастных случаев, а не огня противника. Потерять трех человек было жаль, но с военной точки зрения урон, нанесенный противнику, оказался несравненно более значительным. «Негеры» хорошо выдержали испытание. В последующие месяцы им еще предстояло сыграть свою роль.

За кратковременным визитом в Рим (в гражданском платье, так как для немецких военнослужащих доступ в «открытый город» был закрыт) последовало приглашение «капитанов» в ставку главнокомандующего немецкими вооруженными силами в Италии, находившуюся высоко в горах. Если в Риме водителям «Негеров» бросились в глаза явная беспечность и безразличие к войне, так сильно контрастировавшие с их собственной, полной опасностей жизнью, то в «Монте Кессельринг» (так они назвали ставку) их шокировала и смутила помпезность приема, устроенного в их честь. Ведь бойцы соединения «К» чувствовали себя не более как солдатами, которые, правда, выполнили свой долг, но, к сожалению, достигли меньшего, чем намеревались. Они, от действий которых под Анцио ждали необыкновенного эффекта, оказались в состоянии нанести противнику лишь эпизодический удар, никак не подорвавший господства союзников на море. А что происходило в «Монте Кессельринг»? Уж не собирались ли сделать «капитанов» объектом поклонения? Неужели дела Германии так плохи? Водителям «Негеров» эта ситуация была не по вкусу.

Вскоре первая боевая флотилия соединения «К» вернулась назад, на Балтийское море.

Глава третья. «Негеры» атакуют флот вторжения

В Германии была изготовлена новая партия одноместных торпед, флотилия могла бы немедленно получить это вооружение и снова отправиться в Италию. Однако к тому времени все чаще стали обнаруживаться признаки готовящегося вторжения союзников во Францию, скорее всего, как полагали, на одном из участков французского побережья Атлантики или Ла-Манша и Па-де-Кале. Германское морское командование понимало, что противник, сосредоточив для этой цели огромное количество военных кораблей, сможет подавить всякую попытку германских ВМС нанести десантному флоту союзников хоть скольконибудь чувствительное поражение на море. И все же остаткам германских ВМС предстояло эту попытку предпринять. Немецкий флот был готов атаковать врага каждую ночь всеми крупными и мелкими кораблями, которые еще могли нести на борту орудие или другое боевое средство. В этих атаках должно было принять участие также соединение «К», в том числе и человекоуправляемые торпеды «Негер». Несмотря на предубежденное отношение к ним германского командования, они действиями в районе Анцио-Неттунского плацдарма доказали как свою боевую готовность, так и способность добиться успеха. Разумеется, в морском пространстве перед большим плацдармом вторжения союзники должны были выставить гораздо более сильное и надежное охранение. Разумеется, вражеские эсминцы, крейсеры, канонерские лодки и катера могли в кратчайший срок найти методы обнаружения и уничтожения атакующих «Негеров». Однако до этого момента, несомненно, прошло бы несколько ночей, в течение которых «Негеры» могли бы использовать основной свой козырь – внезапность. Будут ли иметь смысл последующие атаки и будут ли они вообще возможны? Дать ответ на подобный вопрос могли лишь дальнейшие события. Ведь обычно и так всего три-четыре ночи в месяц оказывались подходящими для действий «Негеров», причем даже в эти считанные ночи успех зависел от благоприятной погоды и почти полного штиля на море. Таким образом, использовать «Негеры» представлялось возможным далеко не часто. С другой стороны, всего численного состава флотилии не хватило бы даже на то, чтобы укомплектовать экипаж хотя бы одного единственного эсминца; при благоприятных же условиях «Негеры» могли добиться такого успеха, который никогда бы не выпал на долю эсминца в этом морском пространстве, целиком контролируемом противником. Следовательно, никаких чисто военных доводов против использования одноместных торпед не существовало.

Каждое плавание «капитанов» в расположение противника на столь ничтожно малом боевом «корабле», каждое проникновение одиночных пловцов на неповоротливых торпедах «в пасть льва» было подвигом, требовавшим чрезвычайной смелости, осмотрительности и решительных действий. Таких подвигов можно было ожидать лишь от добровольцев, лишь от бойцов, отличавшихся не только физической силой, но и готовностью пойти на любой риск. Поэтому следовало со всей возможной откровенностью обрисовать им характер предстоящих действий. Сеять иллюзии было бы неуместно.

Командование соединения «К» поступило благоразумно, выслав предварительно в район вторжения противника своего оперативного инспектора. Он должен был, проявив максимум энергии, обеспечить все возможные условия для нормального спуска на воду прибывающих в этот район флотилий малых диверсионно-штурмовых средств. Таким инспектором был назначен капитан 1 ранга Фриц Бёме. Он принял под свое командование крупную колонну в составе 40 «Негеров» с водителями и техническим персоналом и расположил ее в лесу в нескольких километрах от берега бухты Сены. В качестве места старта он выбрал небольшой курорт Виллер-сюр-мер, примерно в 10 км к юго-западу от Трувиля. Главной его заботой было обеспечить беспрепятственный спуск «Негеров» на воду. Он знал о трудностях, с которыми пришлось встретиться в районе Анцио-Неттунского плацдарма. Поэтому он предусмотрительно «заполучил» две саперные роты, которые соответствующим образом подготовили берег. Саперы проделали проходы в густой сети проволочных, минных и прочих прибрежных заграждений, покрывавших белый береговой песок. Проделанные проходы вели к двум бунам, которые при отливе оказывались довольно далеко в море, а во время прилива затоплялись. От бун вели еще дальше в море деревянные спусковые дорожки. Таким образом, во время прилива можно было без труда выкатывать тележки с «Негерами» прямо в море. На дневное время стартовые дорожки прикрывались маскировочными сетями и, по-видимому, так и не были обнаружены воздушной разведкой противника. Во всяком случае, их не бомбили.

Cтечение благоприятных условий для действий «Негеров» ожидалось в первые ночи июля. Уровень воды должен был быть наиболее высоким между десятью и одиннадцатью часами вечера, что как раз и требовалось «Негерам», которые могли, во-первых, решиться лишь на ночные действия, а во-вторых, использовать силу отлива, чтобы за два-три часа подойти к стоянкам вражеских судов. Там, примерно в то время, когда уровень воды уравновесится между отливом и приливом, им предстояло выпустить свои торпеды, а с началом прилива, по возможности еще до рассвета, вернуться к занятому немцами берегу.

Дождь и шквальные ветры, бушевавшие на море, не позволили начать боевые действия 2,3 и 4 июля. Лишь 5 июля погода улучшилась. Около одиннадцати часов вечера 30 одноместных торпед были по дощатым настилам спущены на воду и отправились в свое опасное плавание. Остальные «Негеры» флотилии, а также те, которые вернулись с первого задания в исправном состоянии, стартовали в ночь с 7 на 8 июля. Посылать сразу все 40 «Негеров» было нецелесообразно. Капитан Бёме опасался, что они будут мешать друг другу. Кроме того, отправка могла в этом случае затянуться настолько, что последняя треть «Негеров» едва успела бы в ночное время дойти до вражеских судов.

Обе эти летние ночи явились временем начала, разгара да, собственно, и окончания операций «Негеров» на фронте вторжения. Впрочем, окончание можно было считать относительным, поскольку союзный флот и в последующие недели продолжал испытывать на себе угрозу применения этого штурмового средства. Полностью подтвердилось предположение, что сила «Негера» во внезапности его нападения. Действие фактора внезапности и относительная растерянность противника продолжались одну ночь. Уже на следующую ночь кризис был преодолен, и союзники противопоставили атакам «Негеров» хорошо организованную оборону. Тем не менее успехи немецких водителей торпед заслуживают упоминания, хотя всему флоту вторжения ими в общем было нанесено не больше вреда, чем уколом булавки – слону. Однако эти успехи были достигнуты одиночными бойцами, обладавшими поистине львиным сердцем, ибо только люди с львиным сердцем не побоялись бы напасть при подобных обстоятельствах на сильнейший флот из когда-либо существовавших в истории человечества.

Теперь проследим за событиями по дневнику гардемарина Карла-Гейнца Потхаста, того самого, который еще в апреле проник на своем «Негере» в порт Анцио. Когда командир флотилии старший лейтенант Ганно Криг был тяжело ранен,. Потхаст как один из опытных водителей «Негеров» возглавил своих более молодых товарищей. День и ночь он вместе со штурманами рассчитывал наилучшие курсы движения «Негеров», чтобы водитель во время боевого рейса мог целиком и полностью довериться расчетным данным.

В своем отчете Потхаст пишет:

«Английские военные корабли непрерывно обстреливали позиции наших пехотинцев, ведших тяжелые бои впереди, на фронте плацдарма вторжения. Наши действия, безусловно, имели большой смысл: заставить замолчать эти батареи. Ночью на море вырисовывались громадные силуэты кораблей, обрушивавших на берег шквалы огня. Это были линкоры, крейсеры и эсминцы, сосредоточенные в огромном количестве. Уж тут-то нам должно было чтонибудь перепасть! Шансы на успех казались мне здесь гораздо более реальными, чем в районе Анцио, где мы не обнаружили противника».

Наконец, такая возможность представилась, и в ночь на 6 июля 1944 года немецкие человекоуправляемые торпеды нанесли первый удар по союзному флоту вторжения в бухте Сены.

«Капитан Бёме провожал каждого из нас лично. Спуск «Негеров» на воду по дощатым настилам прошел хорошо. Заняв свое место в кабине, я через 40 минут был уже в открытом море. Своих товарищей я потерял из виду, так как держал курс вдоль берега. Мне полюбился такой способ действий с тех пор, как он дал положительные результаты в районе Анцио: ведь вдоль берега оборона противника была наименее плотной. Затем я собирался развернуть торпеду под прямым углом и – вперед, в гущу вражеских судов!»

Но на этот раз Потхасту не повезло. Примерно после двух часов плавания он заметил, что хвост «Негера» отяжелел и корма погружается в воду все глубже и глубже. Поскольку торпеда-носитель работала исправно, неполадки могли объясняться лишь проникновением воды в боевую торпеду. Электромотор еще действовал, когда через короткое время весь «Негер» принял вертикальное положение, так что Потхаст уже не сидел в кабине, а лежал в ней на спине.

«Когда даже купол целиком погрузился в воду и я уже больше ничего не видел, пришлось похоронить надежду на успешное выполнение задания. Боевую торпеду следовало сбросить. Я рискнул «выстрелить» ее, несмотря на вертикальное положение «Негера». Это мне удалось, однако перо стабилизатора сильно ударило по торпеде-носителю. Теперь вода проникла и в кабину, но зато по крайней мере купол показался над поверхностью.

Я почувствовал себя внутренне опустошенным. Затем занялся бессмысленным самобичеванием. Наконец, сосредоточился на неизбежном: следовало отомкнуть штыковой затвор купола. Я проделал это почти механически и теперь должен был своевременно выбраться из «Негера». Через Несколько секунд кабина была уже полна воды. Еще раз, ощутив под ногами край входного люка, отталкиваюсь от торпеды. Сделав несколько взмахов, прибегаю к помощи кислородного баллона водолазно-спасательного прибора. Затем, обессиленный, неподвижно лежу на гладкой как зеркало поверхности воды…

Примерно через час я почувствовал под ногами дно. Это было несколько восточнее устья реки Орн. По пояс в воде побрел к берегу. Где тут мины? За небольшим буруном приблизительно в 150 м увидел береговые заграждения. Пройдя пешком 4 км, добрался до первого опорного пункта немецкой пехоты. Прошло еще немного времени, и я, морально подавленный и обессиленный, уже стоял перед врачом нашей флотилии и не участвовавшими в операции товарищами… Лучшим средством преодоления душевной депрессии мне казалось повторение боевого рейса».

Еще до этой ночи капитан 1 ранга Бёме приказал оборудовать вдоль берега ряд наблюдательных пунктов. Между двумя и четырьмя часами ночи, то есть в то самое время, когда «Негеры» должны были выйти к целям, люди на берегу услышали ряд сильных взрывов, несомненно торпедных. За каждым взрывом следовал ожесточенный оборонительный огонь противника, трассирующие снаряды и пули образовывали над морем в поле зрения наблюдателей густую сеть из огненных нитей.

На следующее утро ушедшие на задание водители «Негеров» один за другим возвращались в небольшой норманский замок, служивший им жильем. Каждого восторженно приветствовали: ведь с его появлением увеличивалось число спасшихся! Но на цифре 14 все кончилось. Из 30 вернулись 14… Оставалась еще надежда, что из остальных хоть несколько – и уж хорошо бы, чтоб побольше! – попали в плен и остались в живых. Ганно Криг в свое время неоднократно внушал «капитанам» при обучении, что столь часто прославляемая и пропагандируемая геройская смерть – дело бессмысленное.

«Если вы выпустили торпеду, – говорил он, – а шансов на успешное возвращение нет, то подплывите к противнику, утопите свою посудину и зовите на помощь. От того, что вы собой пожертвуете, никто ничего не выиграет. Важно остаться в живых, пусть даже ценою плена».

Впрочем, рапорты вернувшихся об успешном выполнении заданий рассеяли подавленное настроение, вызванное потерей 16 водителей. Как оказалось, услышанные ранее взрывы действительно означали, что торпеды попали в цель. Особенно удачными было, видимо, нападение, предпринятое бывшим писарем, старшим ефрейтором Герольдом. Он доложил о торпедировании военного корабля значительных размеров, по меньшей мере эсминца. Успешными были действия и других водителей. Ефрейтор Бергер, уже потопивший в Италии сторожевой корабль, снова отличился. На этот раз ему попалось под удар большое десантное судно. Вот что пишет гардемарин Потхаст, который когдато, исполняя настойчивую просьбу этого молоденького матроса, обеспечил ему возможность стать водителем «Негера»:

«Бергер несколько раз бросался ко мне на шею и засыпал целым потоком слов, объясняя, как это хорошо, что я заставил его назубок выучить сведения о созвездиях, так что он теперь уже никогда не заблудится на море…»

Командование флотилии немедленно занялось обобщением результатов этого успешного нападения. Ведь предстояло еще спустить на воду остальные одноместные торпеды, водители которых, естественно, должны были использовать опыт первой ночной вылазки. В числе других и сам Потхаст сгорал от нетерпения, ожидая второй вылазки, в которой он снова хотел принять участие. Поэтому его, словно гром среди ясного неба, поразил приказ, запрещавший ему использовать один из готовых к отплытию «Негеров». Командование считало, что достаточно с него и одного опасного плавания. Он нужен был как инструктор.

Гардемарин рвал и метал, не зная даже, от кого исходит подобный приказ. Но ничто не помогало: каждый из 9 остававшихся еще «Негеров» (один вышел из строя вследствие воздушной бомбардировки) имел своего водителя. Можно было вновь оснастить боевыми торпедами еще 11 торпед-носителей, благополучно вернувшихся с предыдущего задания, но они тоже были уже распределены. На помощь Потхасту пришел случай. У одного молодого старшины сдали нервы, и он признался, что боится идти на задание. Само собой разумеется, это было принято во внимание. Врач зарегистрировал старшину как больного и отослал назад. Потхаст ухватился за эту возможность и заставил перебалластировать освободившуюся торпеду с расчетом на свой вес. Итак, все было в порядке: Потхасту все-таки предстояло участвовать в операции последних 20 «Негеров», которыми еще располагало соединение.

В полдень 7 июля «капитаны» ушли на отдых, чтобы накопить силы для предстоящих ночных действий. К 11 часам вечера на берегу моря в районе Виллер-сюр-мер повторилось то же, что происходило двумя днями раньше. Потхаст пишет:

«На этот раз я отплывал одним из последних. Все остававшиеся на берегу еще раз постучали ладонями по стеклянному куполу моей торпеды – так мы прощались с уходившими в море. Дощатый настил хорошо сослужил свою службу, и я беспрепятственно отплыл от берега. Теперь я надеялся быть счастливее и непременно добиться успеха. Плывя по удивительно красивому ночному морю, я вспоминал, как неоднократно поражал цели при учебном торпедировании. В Эккернфёрде я всегда добивался наилучших результатов… Потом в памяти моей всплыл образ Деница, мне припомнилось, как он во время посещения нашего соединения клал каждому руку на плечо или слегка толкал кулаком в грудь, а потом вдруг сказал, обращаясь ко всем:

– Может быть, кто-нибудь из вас хочет со мной «рокироваться»? Я бы немедленно перешел к вам.

Мы все были не робкого десятка, тем не менее среди нас не нашлось ни одного, кто решился бы принять на себя ответственность нашего главнокомандующего…

Около 3 часов ночи я, продвигаясь в северо-западном направлении, натолкнулся на первые цепи сторожевых кораблей противника. Мне удалось различить шесть силуэтов. Расстояние до ближайшего из них, когда я проходил мимо него, составляло не более 300 м. Тратить торпеду на эту мелочь я не собирался, поэтому обрадовался, что миновал их незаметно. «Негер» на этот раз плыл отлично, и я твердо решил найти и поразить крупный военный корабль противника.

Около 3 час. 30 мин. я услышал первые разрывы глубинных бомб. Слышны были также выстрелы, но на этот раз зенитки били не по воздушным целям. Вероятно, кого-нибудь из наших заметили в лунном свете или обнаружили другим путем. Ведь теперь наша диверсионная вылазка, к сожалению, уже не являлась для томми[8]внезапной.

Мне глубинные бомбы никакого вреда не причинили, я ощутил лишь легкое сотрясение. Минут 15 я не двигался, ожидая развертывания дальнейших событий. Слева по борту прошла группа торговых судов, но она была слишком далеко, а кроме того, я уже вбил себе в голову, что должен потопить только военный корабль.

Продолжая плыть, я около 4 часов ночи увидел невдалеке эсминец и установил, что он относится к типу «Хант». Но когда я подошел на 500 м, он отвернул в сторону. Малая скорость «Негера» не давала мне никаких шансов догнать его. Волнение на море несколько усилилось. С удовлетворением я отметил, что не чувствую усталости или других признаков ухудшения своего физического состояния, хотя уже пробыл в море более 5 часов.

Еще через 20 минут я увидел впереди слева несколько военных кораблей, шедших строем уступа. Они пересекали мой курс. Самый крупный из кораблей шел последним, на самом большом от меня удалении. Я рассчитал, что, наверное, как раз успею выйти на расстояние торпедной атаки к последнему кораблю, если только соединение не изменит курса. Мы быстро сближались. Затем два передних корабля стали разворачиваться, вероятно, в целях перестроения. Последний же, казавшийся мне теперь крупным эсминцем, видимо, ожидал, пока передние суда закончат свой маневр. Он шел самым малым ходом. Казалось даже, что он разворачивается на якоре. Я с каждой минутой приближался к большому эсминцу. Когда расстояние до вражеского корабля составило примерно 500 м, я еще раз вспомнил правило, которому сам обучал младших товарищей: преждевременно торпеду не выпускать, продолжать улучшение своей позиции. И вот осталось всего 400 м – противник все больше разворачивался ко мне бортом, – вот всего 300 м – и я выпустил свою торпеду…

Затем немедленно отвернул влево. При выстреле я забыл засечь время. Страшно долго ничего не было слышно. Я уж было повесил голову в полном разочаровании, как вдруг под водой раздался невероятной силы удар. «Негер» почти выскочил из воды. На пораженном корабле взметнулся к небу громадный столб пламени. Несколько секунд спустя огонь уже ослепил меня, густой дым настиг мою торпеду и плотно окутал ее. На некоторое время я совершенно лишился возможности ориентироваться.

Лишь после того, как дым рассеялся, я снова увидел пораженный корабль. На нем бушевал пожар, он дал крен. Силуэт его значительно укоротился, и я вдруг сообразил, что у него ведь оторвало корму.

Другие эсминцы на полном ходу приближались к горящему кораблю, бросая глубинные бомбы. Волны от разрывов трепали мою торпеду-носитель, как щепку. Эсминцы вели беспорядочный неприцельный огонь по всем направлениям. Меня они не видели. Мне удалось выскользнуть из зоны наиболее эффективного огня их легкого бортового оружия, когда они, отказавшись от преследования неведомого врага, поспешили на помощь пораженному кораблю.

Было еще темно, но звезд я не различал. Может быть, сказывалось слишком сильное возбуждение. Я не знал, где нахожусь и куда плыву. Кажется, я все же плыл, не веря своему природному чувству пространства, на запад. А следовало плыть на восток. Лишь через 40 минут я заметил, что за кормой светает и что я, следовательно, иду противоположным курсом. Тогда я повернул, и с этого момента плыл навстречу рассвету. Два эсминца или крейсера обогнали меня, идя параллельным курсом. Я остался незамеченным. Потом прошли шесть легких крейсеров или других сравнительно небольших кораблей. Около 5 час. 30 мин. за кормой у меня появился катер. Было уже довольно светло. Мне показалось, что меня не могли не заметить. Но и катер прошел мимо, не атаковав меня.

К этому моменту я пробыл в море уже шесть с половиной часов. С усталостью я боролся отчаянно. Все же, вероятно, сон одолел меня, потому что в этом месте нить моих воспоминаний впервые прерывается…

Тяжелый металлический удар заставил меня встрепенуться. Я повернулся, и сердце замерло. В каких-нибудь 100 м от меня стоял сторожевой корабль. Увидев вспышки от выстрелов его орудий, я инстинктивно пригнулся, насколько это было возможно в моей тесной кабине. Разрывы снарядов сотрясали торпеду. Мотор сразу же заглох. Вокруг меня вздымались брызги, это был настоящий ад. Прямо над головой треснул стеклянный купол. Проведя рукой по лицу, я почувствовал, что оно в крови, и потерял сознание…»

Карл-Гейнц Потхаст вспоминает еще лишь об одной мысли, продиктованной ему инстинктом самосохранения: прочь из «Негера», любым путем!

Он и сейчас не знает, как это ему удалось. То ли хватило еще сил, чтобы освободить штыковой затвор и откинуть купол. Или просто сила воды вытолкнула его через разбитое стекло из погружающейся торпеды. Он не помнит. Он ничего не чувствовал, даже боли. Первое, что он ощутил, очнувшись, – длинный крюк зацепился за его одежду и потянул по воде к кораблю. Оттуда по наружному борту спустили шторм-трап, на нижней ступеньке которого повис лейтенант. Да, английский лейтенант. Он протянул веревку под руками человека, тело которого казалось безжизненным, и весь этот клубок подняли на борт. Потхаст харкал кровью, в легких его образовались разрывы. Английские моряки говорили, что он долго пробыл под водой и затем кричал, как помешанный, когда его вынесло на поверхность.

«Они меня вытащили, унесли с палубы вниз и положили на кожаный диван в кают-компании. Врач сделал мне уколы. Потом меня поили горячим чаем и кормили пуддингом. Через несколько минут меня стошнило. От слабости я погрузился в сон, затем снова проснулся, потому что меня понесли на бак. Отсюда меня спустили на катер и доставили в один из портов на территории захваченного союзниками плацдарма вторжения. Здесь я встретил одного из наших товарищей, старшего ефрейтора, попавшего в плен после тяжелого ранения. Англичане говорили, что мы – единственные «торпедные всадники», которых им удалось в ту ночь атаковать и взять в плен живыми».

Вскоре командованию соединения «К» стало известно из различных английских источников, что английское адмиралтейство объявило о потоплении крейсера «Дрэгон» водоизмещением в 5000 т. Незадолго перед катастрофой корабль был предоставлен в распоряжение польских эмиграционных ВМС, и на нем находились польские военнослужащие. Сообщалось, что после торпедирования крейсер уже не мог выполнять своих прямых функций, и его оставили на грунте в районе побережья, где осуществлялось вторжение, в качестве «волнореза».

Этот урон был нанесен союзному флоту в первую неделю июля, в течение которой были проведены обе операции «Негеров». Вскоре был награжден «Рыцарским железным крестом» старший ефрейтор Герольд, так как из вернувшихся на базу «капитанов» только на его счет можно было отнести этот успех. Органы пропаганды ухватились за Герольда и против его желания подняли его подвиг на щит. В то время никто в Германии не представлял себе истинного положения вещей… Герольд со своим «Негером» участвовал в диверсии в ночь с 5 на 6 июля 1944 года и, несомненно, торпедировал корабль противника, скорее всего минный тральщик «Кэйтоу», о котором сообщали, что он потоплен в ту же неделю Что же касается крейсера «Дрэгон», то он был торпедирован и потоплен лишь 8 июля, в 4 час. 30 мин.

Уже в день своего трагического пленения Карл-Гейнц Потхаст был отправлен с английским санитарным самолетом в Лондон. Его поместили в приветливый «госпиталь», однако, несмотря на то, что там его лечили и поставили на ноги, Потхаст вскоре пришел к убеждению, что это был не столько госпиталь, сколько здание, используемое английской секретной службой в ее собственных целях.

Едва Потхаст успел поправиться настолько, чтобы быть в состоянии отвечать на вопросы, как началось следствие. Офицеры контрразведки вели допросы корректно, с большой выдержкой и настойчивостью.

Англичане, знавшие, кстати, все подробности биографии молодого бойца соединения «К», прибегли примерно к следующей аргументации: «Мы знаем, что вы получили христианское воспитание. В наших глазах вы не «наци», во всяком случае – не «наци» в том смысле, как мы понимаем это слово. Вы пережили страшное приключение и, конечно, согласитесь с нами, что всякое продолжение войны потребует от вашей родины новых бессмысленных жертв. Пожалуйста, сделайте отсюда логический вывод, помогите нам закончить войну возможно быстрее».

Затем приступили к деталям. Пытались взять пленного «на пушку». Неоднократно утверждали, что знают решительно все о соединении «К» и что Потхасту остается только подтвердить имеющиеся сведения. Ему предъявляли географические карты, на которых с большой точностью были помечены все мыслимые места укрытий, пути следования и пункты боевого применения флотилий соединения «К». Каждый раз с педантичной тщательностью допрашивающий перечислял все эти места, постоянно повторяя свои вопросы: вы были здесь? Или там? Вы помните это место? А то? А еще какое?

«Оборонительная тактика», к которой прибег Потхаст, была достаточно проста. Он говорил приблизительно следующее: «Если бы я действительно припомнил хотя бы малую часть всего того, о чем вы меня спрашиваете, если бы я мог указать вам тот или иной пункт, что произошло бы тогда? Ваша авиация забросала бы этот пункт бомбами. Таким образом, вы погубили бы моих товарищей. И даже не вы. В конечном счете я сам бы стал их убийцей. А этого вы не можете от меня требовать!»

Пробить эту оборону было невозможно. Допрашивающие офицеры в конце концов сами признали ее незыблемость.

Через шесть недель допросы закончились. Один из чиновников английской секретной службы поставил Потхаста об этом в известность. Затем англичанин, продолжая разговор, сказал:

– А в общем можете себя поздравить. Вы потопили крейсер.

Немец взглянул на него с изумлением. Прошедшие недели были для него серьезной школой недоверия. Он сказал:

– Я этому не верю.

– Простите, почему же вы не верите даже этому?

– Я торпедировал эсминец. Пошел ли он после этого ко дну, не знаю. Во всяком случае, это был не крейсер.

Англичанин чуть заметно улыбнулся.

– Но в ту ночь не был потоплен или хотя бы поврежден ни один из эсминцев или других подобных кораблей союзного флота в бухте Сены. Мы имеем точные сведения.

– Но ведь я различал даже отдельные орудия…

– Да, конечно. Однако вам попался крейсер не из новых. Это был старый «Дрэгон» С той точки, откуда вы наблюдали, он мог показаться крупным эсминцем.

«Значит, это было действительно так» – подумал Потхаст. Да, конечно, ведь и дистанция показалась ему меньшей, чем она была в действительности, торпеда шла к цели гораздо дольше, чем он рассчитывал, и ему даже показалось, что он промахнулся. Да, для эсминца тот корабль был велик, так Потхасту представлялось и с самого начала. Значит, это все же был пусть легкий, но крейсер, настоящий крейсер! Разве Потхаст не ставил себе именно такой цели – вывести из строя одну из этих плавающих артиллерийских батарей? Значит, крейсер!

– Жаль только, – сказал англичанин, – что вы воевали против нас.

– Жаль, – возразил Потхаст, – что мы вообще воюем друг с другом…

Еще дважды соединение «К» посылало флотилии «Негеров» в атаку на союзный флот вторжения: в последнюю треть июля, а также в ночи на 16 и на 17 августа 1944 года. Вероятно, «Негером» был потоплен английский эсминец «Айсис», однако в целом успехи были невелики, а потери с каждым разом возрастали. Противник организовал тщательную оборону, «Негеры» больше его не пугали, потому что главное их преимущество – внезапность – давно уже было утрачено. Оправдывались слова адмирала Гейе:

«Мы должны строить разнообразные и малые по количеству серии. Как только противник найдет пути борьбы с нашим оружием, от этого оружия следует отказаться, чтобы ошеломить врага новым боевым средством совершенно другого рода».

Однако промышленность была уже не в состоянии поспевать за замыслами адмирала. Вместо множества мелких серий она освоила всего с полдюжины типов боевых средств, выпустив их в довольно значительном количестве. Непрерывное применение этих средств оказалось невозможным по упомянутым выше причинам. Фактически лишь одна треть всех изготовленных боевых средств соединения «К» была использована для борьбы с противником.

Пришлось оставить поле сражения и «Негерам». Между тем были проведены успешные испытания по оснащению одноместных торпед балластной цистерной. Это новое штурмовое средство получило название «Мардер». Несколько флотилий «Мардеров» было уже сформировано и направлено в ряд районов, главным образом в Италию. Однако до самого конца войны их так и не пришлось применить, поскольку ни разу не было условий, дававших шансы на успех.

Глава четвертая. Взрывающиеся катера «Линзе»

Капитан 1 ранга Фриц Бёме, оперативный инспектор соединения «К» на фронте вторжения, сумел, кроме «Негеров», выпустить против союзного флота в бухте Сены еще одно штурмовое средство, представлявшее собой оружие совершенно другого рода. Это были малые катера с подрывным зарядом в 300 кг, именовавшиеся «Линзе» и весьма существенно отличавшиеся от «Негеров».

1. Катера «Линзе» обладали очень высокой скоростью хода (30 миль в час).

2. Они шли на задание не поодиночке, а звеньями по 3 катера с общим экипажем 5 человек в каждом звене, причем экипажи отдельных катеров звена взаимодействовали между собой.

3. После того как водители взрывающихся катеров покидали свои машины (выпрыгивали в воду), дальнейшее управление этими боевыми средствами осуществлялось на расстоянии со специального катера (с помощью ультракоротковолновых передатчиков).

Имелось еще одно бросавшееся в глаза различие между «Линзе» и «Негерами», не имевшее, правда, ничего общего с тактикой их применения. Если «Негеры» смогли добиться успехов лишь в течение двух первых ночей их применения, а впоследствии результаты их действий были весьма незначительными, то с катерами «Линзе» произошло обратное: только в августе 1944 года они прорвались сквозь охранение противника и потопили ряд судов, в то время как первая попытка их боевого использования провалилась, так как их атака «захлебнулась» в буквальном смысле этого слова.

Произошло все это следующим образом. Когда было получено донесение о том, что на побережье Котантена началась высадка союзников, командиру соединения «К» вице-адмиралу Гейе пришлось решать очень серьезный вопрос: какое штурмовое средство готово к боевому применению? Какая флотилия может первой отправиться в бухту Сены, чтобы вступить в борьбу с противником? Водителям «Негеров» требовалось еще две недели боевой подготовки. Из новых одноместных подводных лодок типа «Бибер» была готова пока всего дюжина учебных единиц. Может быть, катера «Линзе»? Собственно говоря, о них было известно меньше всего, хотя проектироваться они начали гораздо раньше других штурмовых средств. Дело в том, что идея этих катеров реализовалась отнюдь не в недрах военно-морского ведомства. Соединение «К» приняло около 30 готовых взрывающихся катеров от полка «Бранденбург» – диверсионной части специального назначения, находившейся в распоряжении германской контрразведки.

На передаче катеров настоял адмирал Гейе. Он обращался в самые высокие инстанции с требованием «передать осуществление всех боевых операций на море в ведение военно-морского командования».

Верховное главнокомандование вермахта издало соответствующий приказ, после чего полк «Бранденбург» уже не мог противиться передаче взрывающихся катеров в новое подчинение.

И вот они прибыли, и их новые водители, бойцы соединения «К», приступили к опробованию, кружа по Любекской бухте. Можно ли было уже применить это штурмовое средство? «Прибрежные охотники», как называли водителей взрывающихся катеров в полку «Бранденбург», проводили пробные испытания в Лангенаргене на Боденском озере. Там катера себя оправдали. Но как они поведут себя на море? Вылазка «прибрежных охотников» против союзного флота в районе Анцио-Неттунского плацдарма в Италии успехом не увенчалась. Изготовленные из легкой древесины, катера плохо выдерживали морскую качку. И все же предстояло еще раз попытать счастья. Как это часто случалось, соединению «К», этому детищу последнего года войны, пришлось и теперь действовать в самые сжатые сроки. Вторжение уже началось, решался исход войны. Атаковать флот противника следовало всеми имевшимися в наличии средствами.

10 июня 1944 года капитан Бёме прибыл в Гавр, чтобы спешно организовать проведение всех необходимых подготовительных мероприятий. Десятью днями позже первая флотилия катеров «Линзе» (10 катеров дистанционного управления и 20 взрывающихся катеров) под командованием капитанлейтенанта Кольбе прибыла к месту предстоящих действий. Сначала ее дислоцировали на территории верфи в одном из рукавов Сены, где она была более или менее защищена от воздушного нападения, а затем 29 июня перевели в военный порт, так как вечером предстоял выход на задание.

Большим недостатком являлось то, что «прибрежные охотники», не представляя себе, какие расстояния придется преодолевать на море, оснастили катера топливными баками из расчета на дальность плавания всего в 20 миль. Для серьезных вылазок этого было недостаточно, и пришлось самым спешным образом монтировать дополнительные бачки. Поскольку расстояние от Гавра до пунктов высадки вражеских десантов составляло в среднем 25 миль, единственно возможное решение состояло в том, чтобы предварительно буксировать катера до района их боевого применения другими средствами. Для этого решено было использовать минные тральщики, стоявшие здесь же у пирса. Они должны были, как наседки цыплят, опекать катера «Линзе».

Незадолго до наступления темноты эти «цыплята» продемонстрировали сконцентрированную в них силу – к сожалению, отнюдь не предусмотренным образом и в не предусмотренном месте. Водители взрывающихся катеров испытывали провода электровзрывателей, как вдруг страшный грохот потряс весь район стоянки и находившиеся там суда.

Что же произошло? Сначала заметили лишь, что один из тральщиков перевернулся и через несколько минут исчез под водой. Потом нашли на берегу щепки и другие остатки взлетевшего на воздух взрывающегося катера, Один из раненых матросов с тральщика показал впоследствии, что менее чем за секунду до взрыва кто-то отчаянно крикнул: «Ах, черт!» Отсюда сделали вывод, что один из бойцов соединения «К», находившийся на своем катере у борта тральщика забыл отключить подрывной заряд от электровзрывателя перед испытанием действия последнего… Начало было не блестящее. Вскоре после этого происшествия катера отдали концы и диковинные караваны вышли из гавани в первый боевой рейс. Словно наседки своих цыплят, собрали тральщики вокруг себя по 3 – 5 катеров «Линзе» По одному катеру прилепилось с каждого борта, остальные шли на буксире. Таким способом катерам предстояло добираться до устья Орна, а оттуда уже начинать самостоятельные действия. Но большинству так и не пришлось н нести удар противнику.

Как только Гавр остался позади и «наседки» значительно увеличили скорость хода, водителям взрывающихся катеров пришлось с предельным напряжением сил преодолевать непредвиденные трудности плавания на буксире. Мужественно, но тщетно маленькие «Линзе» боролись с волной. Трех баллов было достаточно, чтобы на утлые суденышки время от времени обрушивались коварные удары. Катера один за другим становились жертвами этих ударов. То обрывался буксирный трос и катер выходил из строя, то вследствие крена набиралась вода, причем некоторые «Линзе» зачерпнули ее столько, что электрокабели промокли и возникли короткие замыкания. Столь сильно потрепанная флотилия, суда которой вследствие какого-нибудь дополнительного дефекта в любой момент сами могли взлететь на воздух, едва ли была в состоянии осуществить нападение на флот вторжения. Поэтому экипажи один за другим стали выбираться на берег, где и были подобраны своими войсками.

Когда тральщики наконец достигли цели, из восьми звеньев, вышедших из Гавра, полностью боеспособными оказались лишь два, которые и отправились на поиски противника. Однако ненастная, туманная погода помешала им добиться успеха. Они были скованы в своих действиях, так как приходилось прежде всего бороться с натиском моря. Все их усилия направлялись на то, чтобы, постоянно включая и убирая газ, совладать с качкой. С первыми лучами рассвета катера повернули назад, к берегу. Опыт этой ночи был и горьким и поучительным одновременно. Столь плачевно окончилось все потому, что «сухопутные крысы» опробовали катера, предназначавшиеся для действий на море, лишь в условиях внутреннего водного бассейна. А моряки соединения «К» попались на удочку, поверив, что им передано настоящее мореходное средство. Был сделан вывод; это не должно повториться.

Теперь соединение «К» само стало строить «Линзе». Правда, в основу легли все же старые проекты, однако полученный опыт позволил внести многочисленные усовершенствования, в результате чего катера приобрели более высокие мореходные качества. Выполнение этой «форсированной программы» заняло четыре недели. В течение всего этого времени водители катеров, обосновавшись в лагере «Блаукоппель», идиллически раскинувшемся в сосновой роще в районе устья реки Траве, постигали новые приемы ведения атаки.

Нападение должно было осуществляться следующим образом.

Звено «Линзе» (1 катер дистанционного управления и 2 взрывающихся катера), идя со скоростью 12 миль в час, то есть приглушив моторы, приближается к предполагаемому месту стоянки вражеских судов. На каждом взрывающемся катере лишь по одному водителю, а на катере дистанционного управления, не несущем подрывного заряда, дополнительно еще два члена экипажа. Водитель катера дистанционного управления является одновременно командиром звена[9].

Все три катера идут вплотную друг к другу. Обнаружив вражеские корабли, водители быстро уславливаются, какой катер атакует то или иное судно, и берут курс на противника. В этот момент необходимо хладнокровие, потому что моторы все еще должны быть приглушены. Если включить мотор на максимальное число оборотов слишком рано, то противник может обратить внимание на шум (хотя он и сведен глушителем к минимуму) и успеет принять необходимые контрмеры.

Итак, «Линзе» подкрадываются к своей жертве сначала на небольшой скорости. Катер управления идет непосредственно вслед за обоими взрывающимися катерами. Затем подается сигнал, и все звено устремляется в атаку. Водитель взрывающегося катера одной рукой включает «самый полный вперед», другой приводит в боевое положение взрыватель и одновременно включает прибор дистанционного управления. Легкий деревянный катер, начиненный взрывчаткой, мчится вперед, используя все 95 л. с. – полную мощность своего бензинового двигателя Форд-V8. Водитель еще в течение некоторого времени остается на своем ставшем уже торпедой катере, проверяя курс, который должен вести строго на силуэт атакованного судна. Наконец, за несколько сот метров до цели он резким движением выбрасывается в воду и держится на поверхности, пока его не подберут товарищи.

Но, прежде чем спасать товарищей, катер дистанционного управления должен выполнить еще одну задачу: он принимает на себя управление покинутыми взрывающимися катерами, контролируя их рули с помощью ультракоротких волн. Для этого и берутся на борт еще два человека. Каждый управляет одним из взрывающихся катеров, у каждого есть свой ультракоротковолновый передатчик – небольшой черный ящик, который можно поставить себе на колени. Во избежание интерференции передатчики работают на разных частотах. Поворотами ручки радист может обеспечивать следующие операции на быстро удаляющемся катере: 1) Правый поворот, 2) Левый поворот, 3) Выключение мотора, 4) Включение мотора, 5) Включение малого хода, 6) Включение полного хода и, наконец, 7) Взрыв – только на тот случай, если катер не поразит цель. Для осуществления дистанционного управления на взрывающемся катере установлен «Голиаф» – известный в сухопутных войсках прибор, который обычно используют в одноименных телетанкетках, служащих для подрыва вражеских танков.

Но ведь катерам предстояло атаковать противника в ночное время. В этих условиях оба радиста, осуществлявших дистанционное управление, еще могли следить за самими целями, вернее за их расплывчатыми очертаниями, но как различать в темноте миниатюрный взрывающийся катер, да еще мчащийся с огромной скоростью? Достигалось это следующим образом. Непосредственно перед прыжком в воду водители взрывающихся катеров включали вместе с приборами дистанционного управления также и сигнальную аппаратуру, а именно: одну зеленую лампу на носу катера и одну красную на корме, несколько ниже первой по уровню. Обе лампы можно было видеть лишь со стороны кормы взрывающегося катера. Именно по этим световым точкам и ориентировались радисты. Если красная точка под зеленой и на одной с нею вертикали и если цель в створе с обеими точками, то, значит, курc верен. Если же красная точка оказывалась, например, правее зеленой, значит «Линзе» отклонился от курса влево и с помощью ультракоротковолнового передатчика. нужно повернуть руль с таким расчетом, чтобы катер пошел правее, пока обе световые точки вновь не окажутся на одной вертикальной линии. В этом и состояло все искусство – очень простое и понятное в теории.

На практике же дело выглядело куда сложнее: ведь противник тоже участвовал в игре. Поэтому в условиях боевой обстановки не все проходило столь же спокойно и гладко, как во время молодцеватых налетов на учебное судномишень в Балтийском море. У союзников силы охранения были весьма многочисленны. Они появлялись повсюду. Заметив противника или хотя бы предположив, что он находится поблизости, союзные суда своими прожекторами и осветительными ракетами превращали ночь в день и засыпали подозрительные участки снарядами и бомбами. При такой игре у моряков соединения «К» было лишь два козыря: скорость и подвижность их маленьких «Линзе» да искусство водителя, которому предстояло не только увести катер от преследования, но еще, и отыскать обоих спрыгнувших товарищей, плававших где-то посередине всего этого адского котла. А в это самое время двое радистов, несмотря ни на какие маневры и петли, должны были следить за световыми точками и управлять взрывающимися катерами, неуклонно добиваясь, чтобы они шли точно на цель.

Если взрывающийся катер попадал в корабль противника, то происходило следующее.

Укрепленная вдоль носовой части взрывающегося катера металлическая рама при столкновении с объектом атаки (то есть при динамическом ударе силой в 80 кг) сжимала удерживавшие ее на расстоянии 15 см от корпуса спиральные пружины, которые через контактный взрыватель вызывали детонацию толовой ленты, дважды опоясывавшей всю носовую часть катера. Этим взрывом дробился на куски нос катера, после чего более тяжелая кормовая часть с двигателем и 300-килограммовым зарядом взрывчатки сразу же шла ко дну. Затем срабатывал взрыватель замедленного действия, что происходило – в зависимости от установки взрывателя – через 2,5 или 7 секунд. Благодаря этому основной заряд действовал на определенной глубине, как тяжелая мина, разрываясь у подводной части корпуса или под ним.

Лишь после того, как цели поражены и два товарища подняты на борт, вся пятерка на оставшемся катере устремлялась прочь, выжимая из двигателя все, что возможно, и стремясь уйти от преследования торпедных катеров союзников. После удачного отхода оставалось еще привести катер до рассвета в порт и вытащить его на берег, чтобы истребители-бомбардировщики противника не могли внезапно атаковать его и уничтожить в открытом море.

Так действовали катера «Линзе». Противопоставить им эффективную оборону оказалось для противника гораздо труднее, чем неповоротливым «Негерам». Поэтому неслучайно жертвой тактики «Линзе», как мы еще увидим, пали многие союзные суда. Ибо неудача первой скороспелой операции, проведенной через три недели после начала вторжения, не сломила воли моряков соединения «К» к продолжению борьбы.

В конце июля они, несмотря ни на какие трудности, пробрались по развороченным бомбами дорогам к берегу бухты Сены. Новым командиром 211-й флотилии соединения «К» стал капитан-лейтенант Бастиан, бывший командир торпедного катера «Мене», действовавшего в адском котле бухты Сены. В распоряжении Бастиана находилось 48 катеров «Линзе», из них 32 взрывающихся и 16 дистанционного управления. Решено было найти подходящее место для запуска катеров возможно ближе к линии фронта. Выбор остановился на Ульгате – небольшом курорте по соседству с Виллер-сюр-мер (местом запуска «Негеров»). Поздним вечером 2 августа 1944 года «Линзе» пошли отсюда на свою первую боевую операцию против флота вторжения. В ночь с 7 на 8 августа нападение было повторено. В нем приняли участие остальные звенья флотилии вместе с катерами, которые после 2 августа удалось снова привести в боевую готовность.

Главный ефрейтор Леопольд Арбингер, водитель одного из катеров дистанционного управления, рассказывает:

«Когда наступили сумерки и угроза воздушного нападения противника уменьшилась, мы спустили катера на воду. В составе нашего звена был лишь один взрывающийся катер, так как второй получил какие-то повреждения еще во время транспортировки по суше. Мы шли на задание в таком составе: на взрывающемся катере – старший ефрейтор Горцавский; на катере управления: командир звена – старшина-радист Линднер; оператор дистанционного управления – старшина-радист Пройсс; водитель – я, главный ефрейтор Арбингер.

В 23 часа с минутами командир флотилии попрощался с нами, и мы получили разрешение на отплытие. Перед Ульгатом располагалось минное поле, в котором был проделан узкий проход. По обе стороны прохода для обозначения его границ сидели на надувных лодках наши товарищи со слабыми красными фонарями. Мы благополучно миновали минированное пространство и поплыли параллельно берегу. Погода благоприятствовала на сей раз гораздо больше, нежели во время первой вылазки в июне, когда нам пришлось все свои силы и внимание отдавать борьбе с волнами. Теперь море было спокойно. По небу плыли легкие облака, через которые время от времени проглядывала луна. Мы не теряли из виду берега и вскоре, пользуясь панорамным рисунком местности, установили, что находимся на уровне устья Орна, то есть уже против занятой противником части побережья.

Чтобы миновать начинавшиеся здесь минные поля, мы изменили курс и пошли мористее. Как только мы повернулись кормой к берегу, оттуда выпустили в нашем направлении осветительный снаряд. Я немедленно выключил мотор, потому что заметить нас на месте было труднее, чем в движении. Горцавский на своем катере реагировал точно так же. Некоторое время было тихо, и мы пошли дальше. Тотчас же снова взлетел еще один осветительный снаряд, и мы опять замерли. Все это повторялось несколько раз. Как только на воде слышался рокочущий шум моторов, с берега стреляли, но исключительно осветительными снарядами. А когда мы выключали моторы, противник также умолкал. Наконец мы решили плыть дальше, не обращая внимания на выстрелы, чтобы выйти из зоны огня береговых батарей.

Вскоре Горцавcкий заметил в свете луны судно, шедшее мористее нас. Мы взяли курс на него, но скоро поняли, что заблуждались. То, что показалось нам судном, идущим на значительном расстоянии, оказалось в действительности соседним звеном катеров «Линзе», которое шло неподалеку от нас.

Берег скрылся из виду. Мы плыли на северо-запад, по направлению к портам, занятым войсками вторжения. Начиная с 0 час. 40 мин. с нерегулярными промежутками стали взлетать осветительные снаряды. Кораблей, с которых, несомненно, выпускались эти снаряды, мы еще не видели, но вспышки выстрелов послужили нам дополнительными ориентирами».

За все время движения в направлении ближайшего порта, занятого войсками союзников на плацдарме вторжения (этот порт находился в районе Курселя), с экипажами катеров «никаких происшествий не случилось». До выхода на задание они думали, что по Морю, словно привидения, бродят целые сонмы вражеских кораблей охранения, однако в действительности еще не встретили ни одного из них. Лишь однажды на значительном расстоянии появились в поле зрения три или четыре силуэта, показавшиеся экипажам катеров сторожевыми кораблями. Но эта группа шла на большой скорости и вскоре скрылась из виду. Катера «Линзе» сохраняли прежний курс и ход, поскольку противник на их присутствие не реагировал и даже, по всей видимости, не замечал их. Все это действовало очень успокаивающе. Ведь экипажи катеров ожидали, что противник их обнаружит, начнет преследовать и вести по ним огонь, прежде чем вообще удастся найти какую-нибудь значительную цель. Уверенность экипажей в том, что их катера прорвутся через плотное кольцо обороны противника, опиралась на скорость и подвижность «Линзе», а также – и это главное – на то, что катера представляют собой ничтожную цель, поразить которую чрезвычайно трудно. Отсюда ясно, как сильно катера «Линзе» отличались от «Негеров», действовавших в том же самом ограниченном морском районе. Водители «Негеров» не имели никакого другого оборонительного средства, кроме того, что были на 90 процентов невидимы. Если уж их обнаруживали, то они оказывались беспомощными, и противник мог по своему усмотрению «казнить их или миловать». Экипажи катеров «Линзе», напротив, заранее исходили из возможности обнаружения их противником, однако в последующей игре не на жизнь, а на смерть в их руках были определенные козыри, дававшие им шансы на спасение. Впрочем, в действительности за обе ночи, в течение которых катера 211-й флотилии соединения «К» атаковали флот вторжения союзников, военно-морскими силами последних не было уничтожено ни одного катера «Линзе», хотя почти все они были обнаружены и подвергались преследованию. Если флотилия и понесла небольшие потери, то, как мы увидим ниже, они были вызваны другими причинами.

На этом этапе впервые и пока еще не вполне отчетливо стало вырисовываться истинное назначение соединения «К»: ошеломлять и беспокоить врага большим количеством штурмовых средств, всегда требующих одинаково смелых действий, но значительно отличающихся друг от друга тактикой нападения на противника. Правда, «Негеры» и «Линзе» никогда не действовали в бухте Сены одновременно, однако по крайней мере ложная демонстрация такого совместного использования имела место неоднократно.

«Около часа ночи, – сообщает далее Арбингер, – мы по ряду признаков заметили, что приближаемся к порту, занятому войсками вторжения. У нас на борту были специально захваченные с собой куполы «Негеров», и мы начали выбрасывать их в море по одному через каждые пять минут».

Это были плавучие полусферы из плексигласа с нарисованными на них человеческими головами. Увидев такой купол, качающийся на поверхности воды, противник должен был предположить, что имеет дело с одноместной человекоуправляемой торпедой. Вражеские суда охранения стали бы гоняться за этими ложными целями, что отвлекло бы их внимание от взрывающихся катеров, действительно совершавших в эту ночь нападение на флот союзников.

Арбингер продолжает:

«Активность противника, проявлявшаяся в усиленном освещении моря ракетами, насторожила нас. Мы внимательно всматривались в темноту. С берега легкие зенитные батареи вели неприцельный беспокоящий огонь по морю, однако снаряды до нас не долетали. По отдельным разрывам глубинных бомб мы могли судить о наличии поблизости катеров охранения, однако в поле зрения они не появлялись. Луна лишь изредка выглядывала из-за слоистых облаков, так что на море царила темная ночь, и это было нам только на руку.

Около 1 часа 30 мин. луна на короткое время показалась из-за туч, и мы заметили впереди слева три корабля. Насколько мы могли судить, они не двигались. Это давало основание надеяться, что корабли стоят на якоре. Горцавский также заметил их и подошел вплотную к нам. Выключив моторы, мы стояли борт к борту и совещались: было неясно, имеем ли мы дело с крупными кораблями, находящимися на значительном удалении, или с малыми, стоящими вблизи от нас. Случай с соседним звеном катеров «Линзе», которое мы тоже сначала приняли за корабль, уже научил нас осторожности в выводах. Было Решено идти на сближение средним ходом. Сначала мы потеряли цель из виду, так как луна снова скрылась за облаками, но тем не менее продолжали двигаться прежним курсом около 15 минут. Вдруг в воздух взмыли осветительные ракеты, и мы отчетливо различили очертания крупных судов. Как нам показалось, расстояние до них составляло все еще около двух миль.

Еще раз накоротке посовещавшись с Горцавским, мы пришли к заключению, что цель заслуживает внимания. Было Решено атаковать тот корабль, который покажется нам самым крупным по длине и высоте. Пожелав друг другу ни пуха ни пера, мы включили моторы. Теперь взрывающийся катер пошел впереди, а я повел наш катер управления вплотную за ним в кильватер.

Уже через несколько минут Горцавский несколько раз мигнул красным и зеленым огнями, сигнализируя, что готов к атаке. Старшина Пройсс пробормотал: «Надеюсь, что он не забудет переключить на дистанционное управление». Сам он уже заранее включил и настроил свой «Голиаф» и держал на коленях ящик наготове. Вдруг передний катер как бы приподнялся на волнах и резко рванулся вперед, оставляя за кормой водяные вихри. Я тоже прибавил ход, продолжая идти за ним на дистанции 20 м, чтобы брызги не мешали наблюдать. За курсом я следить не успевал и не знаю, действительно ли мы шли на корабль противника, а если нет, то насколько отклонились. Все мое внимание было занято наблюдением за действиями Горцавского. Ни в коем случае нельзя было упустить момент, когда он спрыгнет. В мои задачи входило заметить это место, чтобы в случае изменения курса вновь подойти туда и втащить Горцавского в наш катер.

Горцавский привстал на своем катере и махнул нам рукой. Он собирался прыгать. Красная и зеленая точки горели, уже не мигая. Вот он еще раз нагнулся, чтобы проделать последние операции в катере. Затем его фигура вдруг выросла перед нашими глазами во весь рост, он выбрался на узкую палубу и прыгнул через борт в воду. Несколькими секундами позже мы пронеслись мимо него. Старшина Пройсс сказал, что все в порядке, телеуправление передним катером осуществляется нормально. Я сбавил ход, и взрывающийся катер стал быстро удаляться. В какой-то момент я и сам увидел перед собой силуэт вражеского корабля, его корпус и палубные надстройки. Мне показалось, что все это – огромных размеров и очень близко. Покинутый водителем взрывающийся катер несся на корабль. Товарищи сказали, что пора ложиться на обратный курс, так как красная и зеленая точки видны отчетливо. Я еще сбавил ход, положил руль на левый борт и описал полукруг, чтобы затем лечь точно на обратный курс.

В этот момент раздался взрыв. Я спросил, попали ли мы в цель, но затем сообразил, что ведь наш «Линзе» просто еще не мог дойти до нее. Да и взрыв раздался где-то слишком далеко. Видимо, еще один «Линзе» в другом месте поразил какую-то цель. Для нас это было очень некстати, так как взрыв мог вспугнуть противника. Но ведь наш взрывающийся катер уже приближался к цели и должен был поразить ее в течение ближайшей минуты. Атакованный нами корабль стоял на якоре и не мог уклониться от катера. Мы должны были поразить цель! Линднер и Пройсс напряженно следили за тем, что происходит у нас за кормой, наблюдая за светящимися точками. Я же смотрел вперед, отыскивая глазами Горцавского. Мы не могли уйти от него более чем на несколько сот метров.

Теперь вокруг нас все вдруг пришло в движение. Поднялось сразу несколько осветительных ракет. За кормой послышался лающий звук выстрелов зенитного орудия. Я спросил, не нас ли обстреливают. Нет, снаряды разрывались в районе атакованного нами корабля. Вероятно, противник уже обнаружил наш взрывающийся катер. Но теперь, чтобы попасть в него до момента удара в цель, нужно было проявить чудеса меткости. За какие-то доли секунды стало светло как днем. На северо-западе, казалось, пылало небо. Линднер заметил, что там, очевидно, подожгли танкер. Я не поворачивался, напряженно ища глазами нашего четвертого товарища. На мгновенье мелькнула мысль, что пора бы уже нашему «Линзе» взорваться. На часы я не смотрел. Казалось, что с тех пор, как Горцавский спрыгнул со своего катера, прошло уже три или четыре минуты.

Вдруг я увидел его сбоку, почти по траверзу. Мы едва не проскочили мимо. Он изо всех сил стремился привлечь наше внимание, так как уже давно заметил наше приближение. В этот момент Линднер и Пройсс одновременно вскрикнули. Над атакованным нами кораблем взметнулась молния. Даже я ее увидел, хотя и не смотрел в ту сторону. В эту же секунду красная и зеленая точки исчезли: наш «Линзе» попал в цель и разлетелся на куски от взрыва дополнительного заряда. Через несколько секунд раздался второй взрыв, гораздо более сильный, чем первый. Это подорвался основной заряд нашего «Линзе»!

Я уже не выпускал Горцавского из виду и, описав еще одну дугу, подошел к нему вплотную. Мы все уцепились за товарища и втащили его в катер. При незначительном волнении моря это не составило никакого труда. Промокший до нитки, он тем не менее сиял. Первые его слова были, что сработали мы отлично. Мы с ним согласились. Радость была велика, но настоящий спектакль только еще начинался.

Мы все, наверное, с полминуты наблюдали за «нашим» кораблем. Его силуэт изменился. Вероятно, корабль дал крен. Огонь артиллерии усилился, но основная масса снарядов рвалась далеко от нас, там, где горел танкер. По всему небу полыхало кроваво-красное зарево, временами можно было различать языки пламени. Стреляли и поблизости от нас. Только теперь мы увидели сторожевые суда, спешившие, вероятно, к тонущему кораблю. Снова послышались разрывы глубинных бомб; то в одном, то в другом месте к воде тянулись нити трассирующих пуль и снарядов. Создавалось впечатление, что стреляют вслепую, не зная, откуда и кем совершено нападение. И все же наступило время уходить из зоны непосредственной опасности.

Не успел я включить мотор, как луч одного из прожекторов повернул в нашу сторону. Сноп света сновал мимо нас, останавливался, уходил, возвращался и опять скользил назад. В горизонтальной плоскости он все время ощупывал небольшой сектор, не останавливаясь в нашем направлении. Видимо, мы были вне пределов того пространства, которое прожекторист мог контролировать оптическими средствами. Но теперь происходило в общем то же самое, что и в период подхода к цели: как только шум нашего мотора усиливался, противник замечал наше присутствие в море, по-видимому, с помощью звукоулавливателей. Но раз так, то уж можно было идти и самым полным ходом. В конце концов следовало отсюда уходить, а «ползком», на среднем ходу мы не успели бы вернуться на базу к рассвету. Теперь позади нас вела огонь артиллерия, но снаряды ложились далеко, и нас ни на минуту не покидало успокаивающее чувство, что противник нас не видит и не ведет по катеру прицельного огня.

Мы испытывали настоящую радость, сидя в нашем «Линзе», мчавшемся на полной скорости и вздымавшем за кормой мощные валы, расходившиеся вправо и влево. Чувствовали мы себя почти в такой же безопасности, как дома, тем более что линия разрывов вражеских снарядов оставалась все дальше позади и, насколько можно было видеть, никто нас не преследовал. Лишь через 15 или 20 минут Горцавский заметил позади сначала одну световую точку, а потом и еще одну. В первый момент мы не придали этому значения. Но чем дальше мы уходили, тем упорнее огни следовали за нами, и казалось, что они даже увеличивались. Вскоре мы пришли к убеждению, что нас преследуют катера или канонерские лодки. Мы знали, что по скорости они превосходят наш «Линзе» и поэтому рано или поздно должны нас догнать либо, используя радио, направить за нами других преследователей.

Допустить этого мы, конечно, не хотели. Я изменил курс на 90ш, так что мы шли теперь снова на север, в открытое море. Пройдя по новому курсу несколько минут самым полным ходом, мы затем прибегли к дымомаскировке, открыв один за другим два имевшихся на борту пятилитровых дымовых баллона. Затем я переключил двигатель на средний ход и снова изменил курс, после чего, скрытые дымовой завесой, мы бесшумно поползли дальше. Огни преследователей исчезли и больше не появлялись».

В 3 часа 30 мин. или несколькими минутами позже эти четверо участников диверсии, ведя свой катер курсом на юг, снова приблизились к берегу и шли вдоль него до тех пор, пока около 4 часов утра в предрассветной мгле не увидели белые дворцы гостиниц Довиля и Трувиля. Дворцы, будучи заметным ориентиром, сослужили экипажам «Линзе» хорошую службу, так как из этого района не составляло труда развернуться курсом на порт Трувиль. Через 10 минут Арбингер заметил сигнальный огонь у входа в порт, указывавший возвращающимся экипажам «Линзе» путь на базу. А еще через несколько минут катер вошел в порт и встал у причального мостика, О дальнейшем Арбингер сообщает следующее:

«Товарищи приветствовали нас громкими возгласами. Наш «Линзе» вернулся четвертым. Остальные, вероятно, тоже уже шли где-то вдоль берега. Счастливые, мы на четвереньках вылезли на берег. Выпрямляясь, я почувствовал слабость в коленях. Один из нашей четверки совсем не смог выйти из катера. Несколько человек из подразделения береговой службы подхватили его и вынесли. Наш оперативный инспектор капитан 1 ранга Бёме стоял на берегу с бутылкой водки и наливал каждому прибывшему по полному чайному стакану. Старшина Линднер доложил ему об успешном выполнении задания. Я закурил сигарету, руки мои дрожали. Все кругом смеялись, расспрашивали и рассказывали наперебой. Но нам уже стало немного не по себе. На море никто не замечал усталости, но операция и возвращение с нее потребовали от наших мускулов и нервов предельного напряжения. Теперь все было позади, напряжение в течение нескольких минут сменилось вялостью, мы просто обессилели. Оставалось лишь возбуждение, которое, несмотря на нашу смертельную усталость, мешало нам уснуть, и мы долго не могли с ним совладать…»

В первую ночь боевых действий 211-я флотилия соединения «К» потеряла 1 офицера и 7 старшин и рядовых, то есть экипажи двух звеньев «Линзе». Оба экипажа, возвращаясь с задания на катерах дистанционного управления, запоздали настолько, что с наступлением дня были еще в открытом море. Вражеские истребители-бомбардировщики обнаружили их, атаковали и беспощадно расстреляли.

За обе ночи 16 звеньев «Линзе» (некоторые ходили на задание дважды) потопили 12 кораблей и судов союзников общим водоизмещением 43 тыс. т, в том числе эсминец «Куорн», траулер «Герсей», 1 судно типа «Либерти» и 1 крупный танкер. Командир флотилии капитан-лейтенант Бастиан отмечает:

«Экипажи «Линзе», разумеется, не могли сообщить более или менее точных данных о классах пораженных кораблей, так как за короткое время своей боевой подготовки они были не в состоянии получить сколько-нибудь удовлетворительные сведения по особенностям отдельных классов кораблей. Однако исчисленная нами приблизительная цифра тоннажа потопленных судов была подтверждена английскими данными, опубликованными после войны. Из тех же источников мы впервые узнали и названия обоих военных кораблей, потопленных нашими «Линзе».

Лейтенант Феттер, водитель «Линзе», вышедший из административных кадров ВМС, был награжден «Рыцарским железным крестом» как командир группы «Линзе», добившейся наибольшего успеха в первую ночь. Три унтер-офицера (Крэтц, Грюнхаген и Горгес) как командиры звеньев «Линзе», действовавших наиболее успешно, получили по «Немецкому золотому кресту».

После второй ночи боевых действий, во время которой потери были столь же невелики, как и в первую, флотилия израсходовала весь запас взрывчатки и вернулась в Германию за новой техникой. Капитан-лейтенант Бастиан пишет:

«Сплоченность и чувство товарищества в среде наших людей выражались и в том, что если по выполнении задания звено возвращалось в порт, то всегда в полном составе. В противном случае не возвращался ни один. Невозможно было даже представить себе, чтобы тот или иной катер дистанционного управления вернулся в порт и командир звена доложил, что водители взрывающихся катеров погибли или не найдены из-за темноты или огневого воздействия противника. Остававшихся на воде бессильных перед стихией товарищей искали до тех пор, пока не втаскивали на борт, даже если на это уходили целые часы, даже если противник оказывал сильнейшее давление. Именно поэтому возвращение звеньев иногда задерживалось, так что приходилось плыть уже в дневное время, когда легче всего стать жертвой вражеских истребителей-бомбардировщиков. Флотилия несла потери именно при возвращении катеров с задания, а не в адском ночном котле вражеской обороны, где «Линзе» действовали с большой смелостью и искусством».

Глава пятая. «Боевые пловцы» или «морские бойцы»

В один из неприветливых, сырых декабрьских вечеров 1943 года группа офицеров во главе с немецким капитаном 1 ранга вышла на пирс итальянского военного порта Специя. Молодой солдат подошел к ним с рапортом:

– Шесть морских бойцов – четыре итальянца и два немца – построены по вашему приказанию для выполнения боевого задания.

Капитан поблагодарил за рапорт и с интересом стал всматриваться в лица стоявших в строю людей. Сопровождавшие его офицеры несколько нерешительно, но все же с любопытством подошли ближе: так вот они какие, эти «люди-лягушки»! Шесть человек, похожих в своих темных комбинезонах на простых монтеров. Они стояли спокойно, некоторые время от времени смущенно улыбались, а в общем вряд ли можно было предположить, что каждый из них – самоотверженная, решительная, боевая натура. Бойцы этого крохотного отряда утверждали, что смогут незаметно подплыть к военному кораблю и прикрепить к его борту мину со взрывателем замедленного действия. Довольно смелое утверждение! «Впрочем, – думали офицеры, – мы еще «посмотрим. Ведь боевым пловцам в ту же ночь предстояло показать, на что они способны.

– Держу пари на любых условиях, что незаметно вам не подойти, – сказал вызывающе и несколько иронически присутствовавший при сем офицер в чине капитана 2 ранга, проходя мимо одного из немецких пловцов. Унтер-офицер фон Вурциан, которому были адресованы эти слова, решил не упускать такой возможности.

– Господин капитан, я готов на любое пари! – сразу же ответил он.

Офицеры остановились в ожидании.

– Знаете, я не отрицаю, что успех иногда может оказаться возможным, – продолжал капитан 2 ранга, – например, если вахтенные на корабле заснут. Но сегодня ночью можете на это не надеяться. Мы будем начеку.

– Я даже прошу вас об этом. И все-таки мы выполним свое задание, а вы нас не обнаружите, – возразил пловец.

– Послушайте, молодой человек, – вступил в разговор другой офицер, – большинству из нас годами приходилось нести ночную вахту на море. Глаза у нас зоркие. Для вас же дело осложняется еще и тем, что мы знаем время, когда нужно будет проявить особую бдительность. Ведь сроки вашей атаки ограничены определенным часом.

– Так точно, одним часом и именно в полночь, – сказал унтер-офицер фон Вурциан, улыбаясь. – Разрешите внести предложение: наблюдая за морем, вы будете использовать свои ночные бинокли.

Офицеры покачали головой, а капитан 2 ранга произнес:

– Повторяю: держу пари на любых условиях, что вам не подойти незаметно.

Теперь инициативой овладел фон Вурциан. Он предложил такое условие:

– За каждого из нас, кто сегодняшней ночью между двенадцатью и часом будет вами обнаружен (так, что вы сможете крикнуть ему, чтобы он выходил из воды), вы получите по бутылке шампанского!

– А если вы, братцы, просто сделаете вид, что не расслышали?

Фон Вурциан промедлил с ответом лишь одно мгновение.

– Что ж, тогда стреляйте!

Подобная мысль могла бы прийти в голову разве что автору киносценария. И действительно, вся сцена чем-то напоминала приключенческий фильм. Фон Вурциан почти Два года ждал этого момента. Но, кроме итальянцев, никто не захотел с ним разговаривать. В Германии ни одно ведомство не приняло всерьез его идею «боевых пловцов». И вот, наконец, в декабре 1943 года приехала эта комиссия, чтобы установить, на что они способны. Для этой цели был избран эсминец, стоявший теперь посередине гавани. Шесть морских бойцов должны были в упомянутый уже срок подвесить к борту эсминца подрывные заряды. Никто не хотел верить, что подобные вещи возможны. У фон Вурциана чаще забилось сердце. Почти два года пришлось ему ждать случая доказать осуществимость своей идеи. Теперь время пришло. Предложение стрелять по обнаруженным бойцам сразу же усилило всеобщее возбуждение. Конечно, это был экспромт. Но он подействовал на окружающих, подобно неотразимому рекламному трюку. Эта игра на нервах должна была заставить «покупателей» обратить внимание на «товар», которым они долго пренебрегали. Но в данном случае «покупатели» сначала просто не пожелали участвовать в «сделке» Как? Они, офицеры, должны стрелять по собственным солдатам? Это, конечно, просто неудачная шутка!

«Прошу прощения, – настаивал фон Вурциан, – вы ошибаетесь. Вам будет лишь казаться, что вы нас обстреливаете. На самом деле пули будут дырявить воду».

Даже на капитана 1 ранга, собиравшегося уже вмешаться и покончить с этой перепалкой, такая уверенность произвела впечатление. В конце концов целью испытания было выявить возможность применения пловцов в боевой обстановке. Разве противник не стал бы стрелять, если бы он их обнаружил? Конечно, стал бы! Принципом боевой подготовки этих пловцов было: «Трудности только закаляют». Если они так уверены в своей правоте, то почему бы офицерам не стрелять?

Остальные боевые пловцы тоже согласились с этим условием. Да, да, они согласны! Само собой разумеется! Потом второй немец сказал:

– Только, пожалуйста, из пистолетов, а не из орудий главного калибра.

Все засмеялись.

Итак, пари было заключено. Трудное испытание предстояло пловцам в эту ночь в порту Специя между двенадцатью и часом ночи. Офицеры собрались уходить.

– Простите, – воскликнул фон Вурциан, – пари нуждается в уточнении. Вы ведь будете окриками вызывать обнаруженных пловцов из воды. Так вот, за каждый ложный окрик или лучше за каждый ложный выстрел с вас причитается по бутылке шампанского.

– Согласны! После троекратного окрика будем стрелять!

Затем комиссию переправили на эсминец, а пловцы спустились на катер, который медленно вышел за пределы порта.

В течение этой ночи с палубы эсминца раздалось около тридцати громких окриков и ровно двенадцать выстрелов: десять от 0 час. 00 мин. до 0 час. 30 мин. и два – около часа ночи. Пловцы подошли к эсминцу как раз между выстрелами, приблизительно между 0 час. 30 мин. и 0 час. 50 мин. Но никто их не заметил. К концу назначенного срока господа члены комиссии чувствовали себя сконфуженными. Видели они все же пловцов или нет? Как бы там ни было, из воды не вышел ни один. Неужели офицеры ошиблись, неужели они окликали только масляные круги да пучки морской травы и стреляли по деревянным чуркам, медленно плывшим по течению вдоль бортов эсминца?

Чепуха. Гораздо правдоподобнее было другое предположение: пловцы совсем не подходили; видимо, их атака не удалась. Возможно, впрочем, что не столько по техническим причинам, сколько из страха перед пистолетами. Невероятно, чтобы они выполнили свою задачу и прикрепили подрывные заряды к корпусу эсминца.

Но тут произошло неожиданное. Члены комиссии собирались уже отправиться на берег, как вдруг командир катера, доставившего офицеров вечером на эсминец и ожидавшего их возвращения, доложил, что с катера исчез руль. Командир просто не знал, что и думать. Всего несколько часов назад руль был еще на месте.

В этот момент катер с морскими бойцами подошел к эсминцу.

– Задача выполнена в соответствии с приказом! – доложил фон Вурциан.

– Как вы сказали?

Офицеры не хотели этому верить. Однако портовый водолаз, предусмотрительно вызванный фон Вурцианом, утром основательно потрудился, вытаскивая из воды «мины», макет за макетом. В соответствии с условием макеты были укреплены значительно ниже ватерлинии, на боковом киле, служащем для уменьшения бортовой качки. Нашелся и руль разъездного катера. Пловцы ночью сняли его и утащили с собой в качестве дополнительного доказательства того, что их нападение имело место.

Понятно, что недоверие офицеров – членов комиссии перешло в удивление и восхищение. На следующий вечер шесть морских бойцов еще раз продемонстрировали бесшумный и незаметный подход к кораблю, но затем намеренно обнаружили себя уже у борта эсминца. Конечно, теперь уже никто не стрелял, просто господа члены комиссии хотели досконально знать, как все это делается. Ящик шампанского был боевым пловцам уже обеспечен.

Через день пловцы уехали в уединенный городок в Доломитовых Альпах, где они давно уже тренировались в учебном бассейне по нескольку часов в день. Здесь, в Вальданьо, оба немецких пловца ожидали результатов своего «рекламного трюка». Пошлют ли их тотчас на задание? Нет, сначала им предстояло еще обучить своему искусству других.

2 января 1944 года в Вальданьо прибыли 30 новичков. Услышав их имена, «старички» насторожились: ремеслу «людей-лягушек» приехали обучаться лучшие немецкие пловцы-спортсмены.

Как уже было сказано, немало времени потребовалось на то, чтобы идея Альфреда фон Вурциана показаламь немецкому военно-морскому командовании «применимой в условиях военного времени». Летом 1939 года молодой искатель приключений из Вены принял участие в известной подводной экспедиции Ганса Хасса. Участники экспедиции ныряли среди акул у острова Кюрасао. Начало войны явилось для экспедиции неприятным сюрпризом. Пришлось добираться на родину через Америку, Индийский океан[10], а затем по Транссибирской железной дороге Советского Союза. Как и все молодые люди, участники экспедиции были вскоре призваны на действительную военную службу. Однако в 1942 году были уволены из армии и получили броню на неограниченный срок. Им предоставили возможность продолжать подводные исследования. На сей раз они направились в Эгейское море. К этому времени и относятся следующие строки из дневника фон Вурциана:

«…Новый водолазный прибор Дрегера – это маленькое чудо. Мы очень быстро к нему привыкли. Он пристегивается к спине обнаженного пловца, его 4килограммовый вес в воде почти не ощущается. Надев водолазные очки и ласты, можно опуститься с гарпуном и фотоаппаратом в воду на глубину до 25 м. Новый прибор позволяет находиться на такой глубине почти час. Удивительное это чувство: не испытывая недостатка воздуха, подкарауливать и подслушивать рыб. Вчера нам вновь удалось сделать несколько редких снимков акул и крупных скатов…»

Эти отважные пловцы учатся находить безопасное в опасном. Мужество – дело привычки, говорят они. Будь хозяином положения, и с тобой ничего не случится. Что такое, собственно, акула? Живое существо, самая обыкновенная тварь. Она становится агрессивной, если от нее трусливо бежать. Но она теряется и останавливается в нерешительности, если спокойно плыть ей навстречу или совсем не обращать на нее внимания. Как уже сказано, мужество есть дело привычки. Это открытие наводит фон Вурциана на другие мысли:

«…Сегодня снова ныряли под затонувшие суда у Пирейского порта. Все это выглядит так, будто никакой войны нет. Когда думаешь о товарищах на русском фронте, становится не по себе от нашего баловства. Нужно было бы использовать наш опыт в интересах войны. Мы могли бы подплывать к кораблям и подрывать их. Я как-нибудь попытаюсь…»

«Ночью пробрался в охраняемый порт Пирей. Перелез через мол, проскользнул в воде через проходы между сетями заграждения, потом подплыл к борту грузового судна и там погрузился в воду до бокового киля. Меня определенно никто не видел. А если бы вместо меня здесь был англичанин, который подвел бы под судно мину? Уверен, что таким образом можно, минуя все препятствия, незаметно проникнуть в любой порт мира…»

Как только молодой пловец вернулся из Греции, он тотчас доложил начальнику о своей идее. Тогда ему снова продлили броню и направили в главное командование ВМС. Мы уже знаем о том, что там вежливо отвергли его предложение. Не большего добился он и в управлении инженерных войск, в которое затем обратился. Была уже весна 1943 года, когда он вместе со своим товарищем, примкнувшим к нему за это время, прибыл в Берлин, чтобы в Олимпийском плавательном бассейне продемонстрировать свое водолазное искусство высшим офицерам контрразведки. Что же предстояло ему теперь? Фон Вурциан и Ритхи[11]Рейман выжидающе смотрели на высокого широкоплечего человека, который с улыбкой подошел к ним. Он заговорил понемецки, но с рокочущим звуком «р», характерным для прибалтийского говора:

– Рад познакомиться с вами. Вы продемонстрировали очень искусную работу. Моя фамилия Волк, я – офицер итальянского военно-морского флота. Может быть, вам будет интересно съездить ко мне в Италию? – И увидев, как оба немца растерянно смотрят через его плечо на своих офицеров, он с улыбкой добавил:

– Само собой разумеется, ваше начальство согласно.

Так Альфред фон Вурциан впервые услышал об итальянских боевых пловцах. В последующие недели ему еще не раз пришлось удивляться. Идея, которая запала ему в голову во время пребывания в Пирейском порту, была в Италии уже детально разработана и реализована!

Итальянская 10-я флотилия МАС впервые за время своего существования разрешила немецким собратьям по оружию заглянуть в свои карты: два немецких военнослужащих были приняты в одно из ее учебных подразделений. Начиная с мая 1943 года фон Вурциан и Ритхи Рейман учились на опыте южан, проходя суровую школу капитан-лейтенанта Волка. А затем последовало описанное выше боевое учение в порту Специя, во время которого господа члены инспекционной комиссии проспорили так много бутылок шампанского.

Теперь командование ВМС предъявило свои права и претензии на многообещающую кучку смельчаков и послало лучших пловцов в Вальданьо. А еще полтора года назад над идеей, выдвинутой каким-то молодым энтузиастом, только посмеивались… Полтора года были безвозвратно потеряны.

«Новички были, конечно, в ужасе…»

Эти слова из дневника фон Вурциана довольно точно отражают то, что думали новые пловцы о боевых действиях, к которым их готовили. Некоторые из новичков были известны даже за пределами Германии: Эрвин Зитас, Герберт Клейн, Куддель[12]Кайзер, Герд Шмидт, Манфред Ласковский, Гейнц Леман, Вальтер Эрнст и многие другие, уже одержавшие не одну спортивную победу на водных дорожках. Поэтому они, не стесняясь, заявили своему новому «учителю плавания»:

– Если вы думаете, что мы будем участниками этой команды самоубийц, то вы ошибаетесь!

Фон Вурциан признал, что со стороны дело выглядело действительно довольно опасным. Морским бойцам предстояло, имея на себе лишь плавательный костюм и кислородный прибор небольших размеров, подплывать по воде и под водой к кораблям противника, несомненно вооруженным тяжелыми средствами. Соотношение сил было, действительно, необычное: с одной стороны – пловцыодиночки, а с другой – крупные корабли с мощнейшим вооружением. Это, конечно, казалось сумасбродством и не могло внушать доверия.

– А вам приходилось испытать такое удовольствие, как плавание среди акул? – спросил фон Вурциан.

– Нам еще жизнь не надоела, – с возмущением ответили некоторые пловцы.

– Мне тоже нет, – возразил фон Вурциан, – тем не менее я неоднократно бывал среди акул. И эти чудовища не причинили мне решительно никакого вреда. Поверьте, весь вопрос в том, как действовать. и правильном поведении опасная ситуация становится такой же безобидной, как прогулка лунным вечером по набережной Альстера[13].

Никто этому не поверил, и тогда фон Вурциан примирительно сказал:

– Кроме того, об этом вообще речь не идет. Мы здесь собрались для интенсивной спортивной тренировки, вот пока и все.

Последние слова фон Вурциана произвели благоприятное впечатление. Тренировка, конечно, необходима, если хочешь повысить свои достижения и добиться успехов. Каждому из спортсменов это давно вошло в плоть и кровь. Кроме того, такая служба вполне соответствовала их вкусам, и если им даже предстояло тренироваться по пять-шесть часов в день, то против этого они ничего не имели.

И действительно, такая продолжительность ежедневных тренировок строго выдерживалась и нередко даже превышалась. Через короткое время пловцы уже находились в отличной форме, что сделало их значительна более склонными к приключениям. Холодно-враждебное «вы» между учителями и пловцами скоро уступило место дружескому «ты». Настроение было отличным, и уже никто больше не заикался о «команде самоубийц».

В эти недели спортсмены, которые, естественно, называли себя отнюдь не «боевыми пловцами» или как-нибудь иначе в этом роде, а «спортивным клубом», соревновались друг с другом, показывая все лучшее время и «неофициально» побивая многие немецкие и европейские рекорды по плаванию. То и дело они вздыхали:

– Ах, как жаль, что сейчас не проводится олимпиада!

Непрерывная интенсивная тренировка вскоре научила их двигаться в воде с ловкостью рыб, будь то с ластами или без ласт, в плавательном костюме и с кислородным прибором или без них. Наступил момент, когда учиться в закрытом бассейне им было уже нечему. Пришла пора в большей степени приблизить учебу к условиям боевой обстановки. И опять не кто иной, как капитан-лейтенант Волк разыскал новое «учебное поле», а именно Венецианскую лагуну. Здесь сочеталось все необходимое для окончательной отшлифовки навыков, приобретенных в период учебы: соленая морская вода и коварные подчас течения, зависящие от прилива и отлива; темная, зловещая глубина и илистый большей частью грунт, по которому совершались изнурительные для пловцов подводные переходы; затонувшее грузовое судно «Тампико», нос которого сидел на грунте, а корма во время прилива оказывалась на плаву, благодаря чему судно можно было с успехом использовать для тренировок в действиях у борта и под килем; близость порта и военно-морского арсенала, которые могли служить объектами учебных атак в условиях, приближенных к боевой обстановке. Наконец, немаловажное значение имело еще и то обстоятельство, что само место учебы представляло собой необычное, довольно романтическое и в то же время хорошо укрытое от посторонних глаз убежище – люди соединения «К» жили в заброшенном монастыре, а сам монастырь был единственной постройкой на крохотном островке посредине лагуны. Это был монастырь Сан-Джорджо-ин-Альта.

Сначала на остров была послана команда из пяти человек во главе со старшим фенрихом Фрицем Киндом, чтобы оборудовать загрязненные помещения под жилье для членов «спортклуба». Эта пятерка, наверное, чувствовала себя первооткрывателями новых земель, когда однажды вечером впервые вступила на незнакомый заброшенный остров. Здесь имелась миниатюрная бухта с причалом у которого могло бы стать небольшое число малых судов. От причала несколько ступеней вели вверх по довольно крутому берегу. Затем через калитку в монастырской стене можно было пройти во внутренний двор. Последний представлял собой песчаную площадку, местами заросшую травой, а в глубине возвышалось лишенное всяких украшений здание. Под площадкой имелся подземный бункер, видимо, для боеприпасов. Вряд ли он был обязан своим происхождением монахам. Отсюда следовало, что уединенный остров раньше уже использовали в военных целях. Впрочем, кому какое дело до этого «военного прошлого»! Теперь здесь устраивался всего лишь «Дом отдыха раненых». Маскировка была столь тщательной, что даже во главе нового «учреждения» был поставлен капитан медицинской службы, некто доктор Вандель.

Старший фенрих Кинд задумчиво остановился перед почти двухметровой монастырской стеной. «А ведь кое-что общее между монахами и боевыми пловцами действительно есть, – рассуждал он. – И те и другие боятся предавать сваи дела суду любопытных».

Что же это были за дела? Каким образом завершалась подготовка боевых пловцов к их опасному ремеслу? В соответствии с требованиями приближения к боевой обстановке учения теперь обычно начинались еще ночью, и морские бойцы шли на них «с полной выкладкой». Каждый раз требовалось немало времени, чтобы превратить обычного солдата в «человека-лягушку».

Боевые пловцы носили шерстяное белье, а сверху еще вязаный костюм – комбинезон из толстой белой шерсти. Чрезвычайно важно было обеспечить сохранение тепла в организме, защитить людей от окоченения при многочасовом плавании в холодной воде. Поэтому некоторые пловцы натягивали на себя меховые куртки, рабочие комбинезоны, ватные брюки и т. п., а затем сверху – плавательный костюм из тонкой резины (приблизительно такой толщины, как в велосипедных камерах). Костюм состоял из двух частей. Сначала пловец надевал на себя брюки, оканчивавшиеся внизу своего рода спортивными туфлями, затем натягивал узкую резиновую трубу, которую представлял собой верх брюк, поверх шерстяной одежды под самые плечи, где завертывал ее и оттягивал снова вниз приблизительно до уровня бедер. Теперь через голову надевалась столь же плотно прилегающая резиновая рубаха, которая также доставала до бедер. После этого пловец брался обеими руками за наложенные друг на друга кромки брюк и рубахи и вновь поднимал их вверх. Операция повторялась до тех пор, пока «стык» между верхней и нижней частями костюма не становился слоеным наподобие франкфуртской колбасы. Но это еще не все: на скатанный таким образом «стык» с помощью специального раствора наклеивалась резиновая полоса (пояс) шириной 25 см. Таким образом, рубаха и брюки соединялись в единое целое, костюм становился воздухо– и водонепрониицаемым. На запястьях имелись плотно облегавшие манжеты из прорезиненной ткани, а вокруг шеи – такой же ворот. Эти детали костюма, как мы увидим, имели свое специальное назначение. Поверх резинового костюма надевался еще защитный парусиновый, который, во-первых, служил для маскировки, а во-вторых, – и это главное – защищал основной, резиновый костюм от разрывов и других повреждений. Описанная «упаковка», несомненно, хорошо защищала от холода. Иногда становится жутко при мысли о том, что пловец тащил на себе груз целого комплекта всевозможного снаряжения: водолазный прибор, баллон с кислородом, пистолет и т. д. Невольно возникает вопрос: каким образом пловец все это удерживал, как его не затягивало на дно? Ответ звучит парадоксально: совсем наоборот, трудно было отнюдь не держаться на воде, а погружаться хоть на какую-нибудь глубину.

Столь же ошеломляюще простым и понятным кажется и объяснение. Чем больше одежды натягивали на себя пловцы, тем больше воздуха в ней собиралось. Таким образом, между телом и резиновой оболочкой возникала согревающая и одновременно несущая воздушная подушка. Благодаря этому пловец приобретал значительную плавучесть и мог без всякого напряжения просто лежать на воде.

Но ведь нужно было и погружаться! Для этого существовало следующее предписание: при погружении каждый пловец оттягивал пальцами вязаный ворот рубахи от шеи. Давление воды выжимало воздух из-под костюма через небольшое образовавшееся отверстие. Это продолжалось до тех пор, пока пловец не погружался по шею в буквальном смысле этого слова. Затем щель между воротом и шеей закрывалась, чтобы под костюм не проникла вода. Остававшегося в оболочке воздуха было еще достаточно, чтобы не погрузиться с головой и иметь возможность вести наблюдение вокруг себя.

К сожалению, «выпуск» воздуха значительно уменьшал столь важную для обогрева защитную прослойку. Позтому впоследствии поверх костюма стали надевать пояс со свинцовыми пластинами, чтобы таким образом обеспечить вес, необходимый для погружения.

Бойцы плавали на спине, под небольшим углом к поверхности воды. Руки были спокойно сложены на груди, если только не приходилось тянуть за собой подрывной заряд. На ноги надевались ласты. Чтобы двигаться вперед, пловец легко отталкивался ногами, работая ими наподобие ножниц. Делать это следовало под водой, так как всякое движение на поверхности вызывает шум и поднимает волну, а это могло выдать пловца. Из воды выглядывало лишь лицо, которое для маскировки намазывалось жирным кремом с примесью сажи. Затем на лицо натягивалась темно-зеленая сетка, укрепленная на вязаной шапке. Эта сетка завершала маскировку. В итоге было очень трудно обнаружить на воде какие-либо признаки присутствия морского бойца. А если замаскированную таким образом голову пловца и замечали, то скорее всего принимали за плывущее по течению масляное пятно, комок портовой грязи или пучок морских водорослей.

Плыви по течению – такова была еще одна заповедь. В поле зрения противника работать ногами было уже невозможно, иначе могла броситься в глаза более значительная сравнительно с другими предметами скорость передвижения. Поэтому на ближних подступах бойцы плыли исключительно по течению. Если, например, корабль стоял на якоре, то следовало подплывать к нему с носа, потому что направление течения в этом случае – от коса к корме. Как только пловец приближался к кораблю на 200—300 м, он прекращал всякое движение и, расслабив все мышцы, просто «стоял» в воде, то есть занимал вертикальное положение, поддерживаемый по плаву лишь упомянутой воздушной подушкой. Глаза его под темной маскировочной сеткой неотступно следили за вражеским кораблем. Течение медленно подносило пловца к судну, Из состояния полной неподвижности он выходил лишь на тот момент, когда несколькими медленными движениями ласта корректировал направление своего дрейфа. Даже когда он, наконец, слегка ударялся головой о борт корабля, он все еще не двигался, а продолжал, отдаваясь течению, плыть вдоль бронированной громады, пока его не доносило до того места, которое представлялось ему средней точкой ватерлинии.

Теперь наступал самый трудный момент этой дьявольской операции. Нужно было погрузиться, чтобы прикрепить плывший вместе с бойцом подрывной заряд в наиболее уязвимом месте подводной части корпуса корабля. Погружаться следовало совершенно беззвучно. Ведь не исключалось, что на палубе корабля, всего в нескольких метрах над боевым пловцом, стоит на вахте часовой. Подчас пловец мог даже заметить огонек его сигареты, и все равно погружаться следовало только здесь, хотя пловца могли выдать даже самые мелкие пузырьки воздуха, поднимавшиеся на поверхность из респиратора.

Погружение производилось так: пловец спокойно делал почти полный выдох, оставляя в легких лишь совсем небольшой запас воздуха. Если вес пловца был заранее отрегулирован так, чтобы держаться на воде только верхней частью лица, то небольшой дополнительной потери воздуха хватало для медленного погружения. Теперь каждая секунда становилась вечностью. Без воздуха в легких, так как респиратором пока нельзя было пользоваться (еще не подошло время!), пловец бесконечно медленно, метр за метром погружался у самого борта корабля в зловещую пучину. Наконец, нащупав боковой киль, он одной рукой цеплялся за него, а другой открывал вентиль баллона с кислородом, так что «животворный газ» сразу же туго наполнял воздушный мешок, служивший для респиратора «легкими». Понятно, что заполнять воздушный мешок можно было, лишь уцепившись за боковой киль, так как в этот момент возникала дополнительная подъемная сила. Теперь еще оставалось свободной рукой сунуть в рот конец воздухопроводной трубки и тем самым подключиться к респиратору. При этом важную роль играла та последняя ничтожная порция воздуха, которую пловец должен был оставить в легких перед началом погружения. Мундштук воздухопроводной трубки (длиной в несколько сантиметров) оказывался заполненным водой. Поэтому остаток воздуха в легких использовался для «продувания» мундштука, причем делать это следовало весьма аккуратно, выпуская воздух под боковой киль, чтобы пузыри не поднимались на поверхность. Когда проделана и эта процедура, оставалось слегка повернуть вентиль на воздухопроводной трубке, чтобы, наконец, с первым же глубоким вдохом наполнить легкие воздухом…

Понятно, что весь процесс погружения повторялся в ходе учебы сотни раз, пока каждый морской боец не овладевал всеми приемами настолько, чтобы выполнять необходимые операции в любой обстановке спокойно, осторожно и без единого звука. Все остальное казалось по сравнению с этим детской игрой. Подрывной заряд укреплялся на боковом киле с помощью зажимов. Затем пловец отходил под водой на некоторое расстояние от объекта атаки и осторожно всплывал. Если обстановка заставляла его всплывать непосредственно у корабля, то он предварительно освобождал воздушный мешок от воздуха, осторожно выпуская его под боковой киль, а в легких оставлял только запас воздуха, необходимый для совсем медленного всплытия. Если бы он этого не сделал, то непреоборимая сила вытолкнула бы его наверх, так что он, подобно дельфину, показал бы над водой значительную часть своего тела. А в этом случае разве что чудо могло бы спасти его от обнаружения внимательным противником.

Мы намеренно описали весь процесс погружения так подробно. Легко себе представить, какой железной волей и молниеносной реакцией должен был обладать каждый боевой пловец, чтобы, проделав все описанные операции, обеспечить успех своих одиночных действий. Каждое отклонение от испытанной схемы могло повести к обнаружению пловца противником, а каждое обнаружение означало почти верную смерть. Конечно, учебные операции в Венецианской лагуне в конце концов стали проходить безупречно. Но какие трудности предстояло преодолевать в реальной боевой обстановке? Какие непредвиденные препятствия могли еще возникнуть перед пловцами? Если учесть, что морские бойцы готовились в основном к нападению на корабли, а впоследствии использовались и для подрыва речных мостов в расположении противника, то есть что между обучением и боевыми действиями имелось значительное расхождение, если учесть также, что пловцы обучались действиям с малыми подрывными зарядами («рыбками») весом в 7,5 кг, а действуя в реках, шли на врага с громадными торпедами весом до 3 т, причем противник занимал оба берега и при малейшем подозрении обрушивал град пуль и снарядов, – если все это учесть, то, вероятно, можно получить некоторое представление о безмерном мужестве, отличавшем боевых пловцов. И все-таки это было не мужество отчаяния, а мужество, порожденное уверенностью: «С нами ничего не может случиться!»

Благодаря чему это оказывалось возможным? Как удавалось этой горстке бойцов совершать те нападения и добиваться тех больших успехов, о которых будет рассказано ниже? Как они смогли пройти через войну с удивительно малыми потерями? Сначала они сами считали все предприятие сумасбродством, за что мы, впрочем, не можем назвать их трусами. Потом их воодушевила спортивная сторона боевой подготовки. И, наконец, именно эта подготовка со временем вселила в них чувство абсолютной уверенности.

«…Многие еще не преодолели боязни погружения, – записывает фон Вурциан в один из дней боевой учебы. – Как ни странно, кризис обычно наступает лишь после нескольких удачных попыток погружения. Вчера я снова нырял с двумя пловцами под «Тампико». Я связался с ними обоими веревкой. Кроме того, у меня в руках был подводный фонарь. В темной, зловещей глубине под корпусом судна оба товарища потеряли ориентировку, движения их стали неуверенными и резкими. Вдруг один из них заметался. Все признаки говорили о том, что к нему больше не поступает воздух. Он даже поднес руку ко рту, видимо, чтобы вытащить мундштук воздухопроводной трубки. Это означало бы верную смерть, потому что мне не удалось бы своевременно вытащить его на поверхность с такой глубины. Я подплыл к нему и крепко ударил его по спине. Чтобы он мог меня видеть, я осветил себя фонарем. Это, кажется, успокоило его, он глубоко вздохнул и таким образом был спасен…»

Этот неприятный случай имеет следующее объяснение. Вдох и выдох осуществляются через трубку, соединяющую рот пловца с воздушным мешком и находящуюся на груди. В верхней части воздушного мешка находится оксилитовый патрон, обеспечивающий абсорбцию вредного углекислого газа. Очищенный, нейтральный воздух вновь обогащается кислородом, проходя через воздушный мешок и снова вдыхается пловцом. Угнетающее чувство страха, которое могло внезапно охватить пловца под корпусом корабля, вело, в частности, к учащению дыхания. Выдохнутый воздух сразу же снова вдыхался, не подвергаясь предварительно фильтрующему воздействию воздушного мешка. Торопливые вдохи и выдохи фактически ограничивали используемое для дыхания пространство одной воздухопроводной трубкой, воздух становился все хуже, все перенасыщеннее углекислым газом, который постепенно отравлял организм пловца. Тошнота и позывы к рвоте усугублялись внезапными приступами головной боли. В довершение всего добавлялось еще ощущение усиливающегося удушья. Отсюда и стремление вырвать изо рта воздухопроводную трубку. Неожиданный удар по плечу и присутствие товарищей в поле зрения заставили пловца облегченно вздохнуть, а последующие глубокие вздохи открыли кислороду путь в отравленные легкие.

– Почему ты вдруг перестал правильно дышать? – спросил фон Вурциан, когда они были наверху.

– Я и сам не знаю, – отвечал пловец, пожимая плечами, – у меня было такое чувство, что этот проклятый «Тампико» должен нас раздавить. Я подумал, что нам уже не выйти из-под этой посудины.

Это – типичный пример боязни погружения. Почти каждый прошел через нее, прежде чем смог преодолеть «проклятое ощущение» и почувствовать себя даже на опасных глубинах «как рыба в воде».

Конечно, для обмороков под водой были и иные причины, каждая из которых могла бы привести к смертельному исходу, если бы не было поблизости другого пловца, который, заметив, что товарищ теряет сознание, спасал его. Например, не следовало по возможности погружаться при расстройстве желудка. Как только тело начинало испытывать давление воды, газы из желудочнокишечного тракта проникали в кровь, отравляя организм. Наряду с уже описанной пересыщенностью воздуха двуокисью углерода существовала опасность недостатка кислорода. Этот недостаток никак не давал о себе знать заранее, приводя пловца в обморочное состояние внезапно. Кислородный баллон был слишком мал, чтобы можно было постоянно держать открытым вентиль между ним и воздушным мешком. Вместо этого во время подводного плавания обычно приходилось периодически открывать и сразу же закрывать вентиль, чтобы экономить драгоценный «газ жизни». В результате многочисленных последующих вдохов и выдохов воздух для дыхания становился все беднее кислородом. Поэтому было чрезвычайно важно своевременно «прополаскивать мешок», как выражались пловцы. Эта операция состояла в том, что бедный кислородом воздух, как и перед всплытием, высасывался из мешка и энергично выдыхался через нос, после чего мешок сразу же пополнялся кислородом из баллона.

Разумеется, овладение всеми этими приемами, столь необходимыми для того, чтобы вообще уцелеть, даже вне сферы воздействия противника, требовало длительной подготовки. И пловцы готовились! Они изучили свое дело так хорошо, что со временем стали даже явно бравировать опасностью…

Раньше пловцы отрабатывали лишь безупречный подход к кораблю и подплывание под киль грузового судна «Тампико» или танкера «Иллирия», а также проводили многочасовые напряженные марши по илистому дну лагуны. Теперь дело этим не ограничивалось.

По ночам их неоднократно вывозили на катере мимо Лидо[14]в открытое море, а там просто спускали на воду. С помощью ручного компаса они должны были найти дорогу домой. Они успешно выполняли это задание, хотя последние пловцы иногда прибывали в Сан-Джорджо лишь к полудню.

Или же во время отлива бойцы, отдаваясь воле быстрого течения, проплывали через узкие проливы между прибрежными островами, стремясь преодолеть сильные водовороты, образующиеся на границах течения и заводей. Вода здесь вздымалась стеной, но пловцам все-таки удавалось перехитрить стихию.

Или они «резвились» по ночам в таком почти необъятном «учебном бассейне», как каналы Венеции, и проказничали, пугая жителей города. В дневнике фон Вурциана имеются следующие подробности, относящиеся к этому периоду времени, то есть к весне и лету 1944 года:

«В полумраке, царящем под «Мостом вздохов», по которому когда-то шли в свой последний путь приговоренные к смерти, началась вдруг какая-то возня, словно там кружились привидения. А вскоре Венеция действительно поверила в привидения. Стало нередко случаться, что таинственным образом уносило с якорной стоянки рыбачью лодку со спящим в ней хозяином. Когда рыбак просыпался, его лодка стояла далеко от берега в лагуне. В растерянности он хватался за якорную цепь, однако якорь спокойно лежал на грунте, удерживая лодку на месте… Невероятно! Из шаланд, стоявших у причала овощного рынка, каждую ночь исчезали фрукты. Торговцы выставляли караулы, но на следующее утро корзины с лучшими плодами были снова наполовину пусты. Нередко в погожий вечер на край гондолы вдруг ложилась белая рука. Никого не было видно, кругом царила тишина. Влюбленные цепенели среди поцелуя, а гондольер со страху опрокидывался в воду… И все это происходило только потому, что нужно же утомившемуся боевому пловцу немного развлечься…»

Но шедевры своего искусства морские бойцы продемонстрировали во время набегов на тщательнейшим образом охранявшийся итальянский военноморской арсенал. Один раз они увели из арсенала отличную гребную шлюпку и спрятали ее на своем уединенном острове-монастыре. В другой раз им едва не удалось «украсть» итальянский торпедный катер. Однако часовые на соседнем катере оказались достаточно внимательными и подняли тревогу. Черные фигуры скользнули в воду и исчезли. Часовые выпустили им вслед по нескольку очередей из автоматов, но боевые пловцы только посмеивались: они знали, что не пострадают от «этих неуклюжих пуль», убойная сила которых ослаблялась водой, делая их совершенно безобидными. Кроме того, пловцам было известно также множество других вещей. Это и придавало их действиям в воде необычайную уверенность.

«Одни приписывали все проделки призракам, другие – вражеским диверсантам, – замечает фон Вурциан. – Никто, кроме коменданта гарнизона Венеции, не знал, кто мы в действительности, а коменданту приходилось молчать, потому что мы, конечно, были строжайше «засекречены». Однако папка с жалобами, лежавшая на его столе, разбухала все больше. Каждую ночь на каналах раздавалась стрельба. Слабонервные часовые палили по всему, что казалось им подозрительным. А привидения не унимались. Комендант сделал пловцам отеческое внушение за грубое нарушение дисциплины. На следующий день из строго охраняемой комендатуры с собственного стола коменданта исчезла папка с уличающими документами. Комендант подал жалобу в вышестоящие инстанции. Но разве когда-нибудь могла повториться столь идеальная возможность провести учение в условиях, приближенных к боевой обстановке?»

«Боевая обстановка» теперь уже не заставила себя долго ждать. Едва первые пловцы завершили свою учебу и уступили монастырские кельи молодым новичкам, тоже желавшим изучить необычное «ремесло», как 6 июня 1944 года началось вторжение союзников на побережье в районе бухты Сены. К этому моменту соединение «К» имело 30 полностью обученных боевых пловцов – горстку отчаянно смелых людей, готовых выполнить любую разумную задачу.

Когда в середине июня пришел приказ о проведении первой диверсионной операции, для которой требовалось 10 боевых пловцов, участвовать в ней вызвались все 30, в результате чего разгорелась ожесточенная борьба за право участия. Отбирать людей пришлось командирам, которых не включенные в десятку стали считать своими злейшими врагами. Все знали, что действовать предстояло в районе вторжения, где противник располагал подавляющим превосходством в силах. Но пловцы были твердо убеждены в том, что вряд ли существуют такие ситуации, из которых хладнокровно-рассудительный одиночный боец не мог бы выйти победителем.

22 июня 1944 года. Англичанам удалось расширить свой плацдарм в районе Кана. Форсировав реку Орн и канал, соединяющий Орн с морем, англичане продвинулись на восток и за несколько дней перебросили на заорнский плацдарм 10 000 человек, ввиду чего над немецкой обороной в районе Кана нависла серьезная угроза флангового удара. Снабжение английских войск осуществлялось по двум уцелевшим мостам через Орн и Орнский канал. У мостов противник сосредоточил столько зенитной артиллерии, что всякое нападение слабой немецкой авиации было обречено на провал. Саперные штурмовые группы также не могли пробраться к мостам по суше. Оставался лишь путь по воде. Тут должен был помочь флот. Вице-адмирал Гейе послал своих пловцов-диверсантов. Это было их первое боевое крещение. Здесь им предстояло показать, способны ли они на большее, чем дурачить жителей Венеции.

На трех итальянских тяжелых туристских автомашинах отобранная десятка членов «спортклуба» выехала во Францию. Еще по пути в Париж одна из машин потерпела аварию, а ее четыре раненых пассажира попали в ближайшую больницу. Шесть боевых пловцов в сопровождении фон Вурциана благополучно прибыли в Кан. Самому фон Вурциану адмирал запретил участвовать в операции. Он нужен как инструктор – таково было обоснование запрета. Следовательно, в штабе соединения «К», видимо, не было полной уверенности в том, что пловцы вернутся с задания живыми.

22 июня были доставлены две торпеды, предназначенные для подрыва мостовых быков. Прибыл также командир 60-го МЕК старший лейтенант Ганс Принцхорн, назначенный оперативным инспектором.

Старт обеих групп пловцов – в реке и в канале – был назначен на 23 часа. Незадолго до этого следовало спустить торпеды на воду – тяжелая задача, если учесть, что для этого не было никаких приспособлений, а «угри» (торпеды) весили как-никак по 16 центнеров[15]. Что касается причальной стенки канала, то здесь можно было в конце концов обеспечить «спуск со стапелей» двумя полиспастами. Но на реке, в нескольких сотнях метров от канала, не оставалось ничего другого, кроме как отрыть прямо на берегу наклонную площадку, по которой можно было бы столкнуть в воду транспортировочную тележку вместе с положенной на нее торпедой.

Передний край англичан проходил на расстоянии 500—700 м от пунктов выхода боевых пловцов на задание. К 22 час. 40 мин. торпеды были подготовлены к спуску. У реки тележка, удерживаемая тросом, уже стояла на пологом скате. Для маскировки на торпеду была накинута палатка. Прибывший из Германии механик-минер залез под палатку, чтобы окончательно отрегулировать и запустить механизм взрывателя замедленного действия, как вдруг совсем рядом стали рваться снаряды артиллерии среднего калибра. Мощный огневой налет точно по месту спуска боевых пловцов на воду! Может быть, противник догадывался или даже точно знал, какой сюрприз ему готовится? Может быть, он днем заметил это место и какие-то приготовления?

Но времени на раздумье не оставалось. Все, что имело ноги, бросилось прочь от реки в поисках укрытия. Только один человек остался на месте: механик-минер. Он заставил себя спокойно продолжать работу по установке взрывателя. Возможно, что он даже чувствовал себя в безопасности под палаткой среди рвущихся кругом снарядов и свистящих осколков, хотя одного такого осколка было бы достаточно, чтобы заставить его прекратить работу. Единственное меткое попадание – и детонатор торпеды мог бы сработать. Тогда смилуйся бог над человеком, сидевшим в одиночестве под «защитой» полотняной палатки… Но все обошлось благополучно. Через десять минут огневой налет закончился так же внезапно, как начался. Люди вылезли из своих укрытий и нерешительно приблизились к торпеде, лежавшей в целости и сохранности на тележке. Механик добросовестно сосчитал отверстия в палатке, пробитые осколками разорвавшихся снарядов. Их было с полдюжины. Когда подошел старший лейтенант Принцхорн, механик повернулся к нему и доложил:

– Часовой механизм взрывателя приведен в действие. В 5 часов 30 минут утра торпеда взорвется.

Принцхорн молча пожал ему руку.

С небольшим опозданием из-за вмешательства английской артиллерии торпеды были наконец спущены на воду. С берега реки тележку удалось столкнуть вполне удачно: она легко поддалась усилиям людей и вскоре вместе с погруженной на нее торпедой исчезла под водой. Однако торпеда, которая должна была затем всплыть, так и не появилась на поверхности.

Один из пловцов, не теряя присутствия духа, тотчас прыгнул вслед за тележкой в воду. Торпеда лежала неподвижно на дне реки. Пловец потолкался вокруг нее, но сдвинуть чудовище с места ему, конечно, не удалось. Он вынырнул и крикнул товарищам, озадаченно смотревшим на него с берега:

– Она лежит на дне неподвижно, как бетонная глыба. Нам ее ни за что не сдвинуть!

– А часы взрывателя работают, – сказал механик-минер, – в половине шестого она грохнет здесь, на месте.

– Не грохнет, – возразил Принцхорн

и подозвал своего шофера. – Ты знаешь, где тут поблизости склад технического имущества?

– Так точно, знаю, господин старший лейтенант!

– Тогда лети туда и привези дюжину пустых канистр из-под бензина, ясно? Только быстро!

Машина умчалась.

Нисколько не лучше обстояло дело и со спуском торпеды в Орнском канале. Она также оказалась слишком тяжелой, вода не держала ее. Как же это могло произойти? Ведь торпеда должна была быть сбалластирована так, чтобы вода едва-едва ее покрывала. Несомненно, такой расчет и был сделан в Научноисследовательском торпедно-испытательном центре. Но кто-то допустил всего лишь одну «маленькую» ошибку: торпеды рассчитывались на соленую морскую воду. Этот «кто-то» не учел, что в Орне, как и во всякой реке, – пресная вода, имеющая значительно меньшую выталкивающую силу.

Пловцы работали в поте лица своего. Им действительно удалось с помощью быстро доставленных канистр вернуть торпеде плавучесть. Эти наполненные воздухом железные коробки действовали, как понтоны: прикрепленные в достаточном количестве по бокам торпеды, они обеспечивали ей необходимую плавучесть. И вот, наконец, торпеда, накренившись на один бок, всплыла на поверхность. «Понтоны» частично высовывались из воды. От глаза внимательного наблюдателя они бы не укрылись, тем более, что в движении оставляли бы на воде мелкие волны. Все это имело очень мало общего с тем идеальным случаем, когда ничто, буквально ничто, кроме замаскированного лица диверсанта, не выглядывало из воды. Однако боевым пловцам трудности не казались непреодолимыми. Они не стали долго обсуждать все «за» и «против». Часы взрывателя работали, это было главное. Торпедам все равно предстояло взорваться в 5 час. 30 мин., и всем было ясно, что лучше уж предварительно подтащить их к вражеским мостам.

С немалым опозданием обе группы, наконец, отправились вместе со своими торпедами и их временным дополнительным оснащением. По каналу поплыли: фельдфебель Куддель Кайзер, старшина-радист ВМС Бретшнейдер и старший ефрейтор Ритхи Рейман; по реке – старший фенрих Альберт Линднер, фенрих Ули Шульц и еще один пловец.

Проследим за опасным плаванием первой из названных групп, используя для этого следующий сжатый отчет фельдфебеля Кайзера:

«Когда торпеда, наконец, оказалась на плаву, мы втроем отправились на задание. Это произошло незадолго до полуночи. Задача: подвести торпеду ко второму мосту в Орнском канале. Не обнаруживая себя, миновать первый мост, который, правда, тоже находился в руках противника, но ввиду своей малой грузоподъемности не представлял интереса как объект диверсии. Расстояние до главного моста – около 12 км. Предстояло закрепить торпеду на дне канала в непосредственной близости от среднего быка моста. Затем вернуться в свое расположение тем же путем.

Облачность, сначала незначительная, в течение следующего часа увеличилась до сплошной. Ночь стала поэтому очень темной, что лишь способствовало нашим действиям.

Мы с Бретшнейдером плыли впереди, каждый держал в руке конец троса, за который тащил торпеду. Рейман должен был двигаться сзади, чтобы иметь возможность управлять торпедой, если бы ее вдруг стало заносить. Сначала торпеда благодаря прикрепленным по бокам ее канистрам плыла почти в горизонтальном положении. Но вскоре она стала доставлять нам неприятности: ее хвостовая часть начала погружаться, и Рейман едва мог ее удерживать. Бретшнейдер временами сменял его. Мы в это время, вероятно, находились все еще лишь в нейтральной полосе, то есть между немецким и английским передним краем. Стало ясно, что при создавшихся условиях нам не дойти до цели.

Тогда старший ефрейтор Рейман попросил разрешения опуститься на грунт, чтобы, идя по дну канала, поддерживать постепенно погружающуюся кормовую часть торпеды над головой обеими руками. Ведь торпеда имела лишь малую отрицательную плавучесть, то есть весила в воде не очень много. И все же Рейман взял на себя чрезвычайно трудную задачу: не всякий мог бы решиться на то, чтобы в полном мраке, к тому же с респиратором, затруднявшим движения, шаг за шагом идти под водой в неизвестность и при этом, подняв руки высоко над головой, поддерживать корму торпеды. Но зато мы снова двигались вперед.

Бретшнейдер и я осторожно плыли у поверхности, стремясь тянуть торпеду возможно более плавно. Несколько раз мы замечали по погружению торпеды, что Рейман ее теряет. Мы немедленно останавливались, и Рейман каждый раз снова тут же находил корму.

Через некоторое время мы увидели прямо перед собой первый мост, атаковать который не следовало. Я объяснялся с Бретшнейдером знаками. Обнаружить что-либо в этом мраке было трудно. Удалось лишь расслышать доносившиеся с моста шаги часового. Видимо, мост был деревянный. Из осторожности мы миновали его под водой. Натянув концы тросов, мы погрузили под воду и нос торпеды, чтобы он не демаскировал нас. Рейман поддерживал корму, насколько это было возможно, плечом, а позже держал ее на уровне груди.

Около 1 часа 30 мин., когда мост остался уже далеко позади, мы вдруг услышали в непосредственной близости от себя разрывы снарядов. Некоторые из снарядов рвались в воде, и мы отчетливо ощущали давление взрывной волны. Поскольку мы, по-видимому, уже давно находились в расположении противника, произвести этот огневой налет могла лишь немецкая артиллерия. Но для нас он был столь же неприятен, как и налет английской артиллерии двумя часами раньше. Нам пришлось прижаться к берегу, чтобы укрыться от осколков. Полежав там некоторое время неподвижно, мы отдохнули.

Через десять минут огонь прекратился. Я предположил, что вели его по тому же мосту, который являлся объектом нашей диверсии. Последняя осуществлялась в столь строгом секрете, что немецкая артиллерия вполне могла о ней ничего не знать. Во всяком случае, судя по близости разрывов снарядов, мы заключили, что мост тоже должен был находиться недалеко.

Наше предположение оправдалось. Проплыв еще около 100 м, мы увидели очертания моста, совершенно не пострадавшего от артиллерийского налета. Обнаружив в темноте контуры главного быка, мы совсем медленно, делая ластами по три-четыре движения в минуту, подплыли к нему и осторожно, чтобы не выдать себя, погрузились у самого быка. Дно канала было здесь песчано-галечным, и нам без труда удалось закрепить небольшие якори, которым предстояло удерживать торпеду на месте. Она была оставлена нами приблизительно в метре над грунтом, в непосредственной близости от быка. Убедившись в том, что часы взрывателя идут, мы проплыли под водой некоторое расстояние в обратном направлении, а затем вынырнули.

До цели мы добрались как нельзя во время, потому что старший ефрейтор Рейман плыл уже из последних сил. Назад двигались плотной группой, чтобы в случае необходимости оказывать друг другу помощь…»

Таковы свидетельства, содержащиеся в отчете Кайзера. Все три пловца без дальнейших приключений вернулись к ожидавшим их товарищам на окраине города Кан. На обратном пути, минуя первый, не подвергшийся нападению мост, пловцы видели наверху мерцающий огонек сигареты. На этот раз они чувствовали слишком большое равнодушие к окружающему, чтобы из-за этого огонька погружаться. Ведь часовой их не видел… Еще до наступления рассвета Кайзер, Бретшнейдер и Рейман доложили о своем благополучном прибытии старшему лейтенанту Принцхорну. Только после этого они почувствовали, как велика была их усталость. Больше всего на свете хотелось прилечь, прямо на дороге, все равно где, лишь бы лечь и заснуть…

Между тем их товарищи были немало удивлены, так как не ожидали возвращения группы всего через четыре часа после старта. Если тут не было ошибки, то тройка добилась совершенно необычайного успеха. Ведь туда и обратно нужно было пройти как-никак 24 км! Вся ситуация показалась еще более странной, когда стали известны детали диверсии, сообщенные Кайзером, Бретшнейдером и Рейманом. Что все это могло значить? Донесение тройки о том, что торпеда укреплена, согласно приказу, у второго моста, никаких сомнений вызвать не могло. Однако, может быть, этот второй мост был совсем не тот, который подлежал уничтожению? Спешно принесенный лист топографической карты подтвердил возникшие подозрения: на канале имелся третий мост… Он находился на нейтральной полосе, то есть ближе двух других, о которых шла речь раньше. Немедленно сравнили топографическую карту с оперативной схемой, по которой действовали пловцы. Оказалось, что на схеме помечены были лишь два моста из трех…

Теперь уже нельзя было ничего изменить. Пловцы оставили торпеду у второго моста, который, собственно, следовало тоже миновать. Их вины в этом не было, они считали до двух, как и было приказано. Но зато, очевидно, кто-то другой не сумел сосчитать до трех. Так или иначе, теперь уже ничего нельзя было сделать. Ровно в 5 час. 30 мин. мост взлетел на воздух. Он также находился на занятой противником территории, и если англичане его лишились, то это тоже было успехом пловцов, не ставшим из-за досадного недоразумения менее выдающимся. Пловцы радовались, что достигли хотя бы такого успеха: ведь очень сомнительно, чтобы у них хватило сил протащить свою неподатливую торпеду еще на несколько километров дальше, до основного моста.

Не менее драматическими, хотя и в ином отношении, были события, связанные с действиями второй группы пловцов, которая имела задачу взорвать главный мост через Орн. Письменных донесений не сохранилось, но нам удалось собрать устные свидетельства участников.

Старшему фенриху Линднеру, фенриху Шульцу и третьему пловцу пришлось ожидать возможности выхода на задание еще дольше, чем их товарищам, действовавшим в канале. Слишком много времени ушло на то, чтобы с помощью бензиновых канистр сообщить торпеде хотя бы временную плавучесть. Зато у второй группы пловцов имелось и преимущество: она могла, пользуясь течением, значительно быстрее добраться до цели. А о возвращении против течения можно было подумать уже после выполнения задачи….

Здесь уместно подчеркнуть, что к боевым пловцам предъявлялись чрезвычайно высокие требования не только в отношении их физических качеств. Им приходилось выдерживать также невероятное нервное напряжение. Ведь обычно торпеды выпускаются из специально сконструированных для этой цели аппаратов и доставляются к месту их применения на современных кораблях, которые располагают сложными вычислительными приборами для расчета данных и специальными людьми, усилиями которых обеспечивается попадание торпеды в цель.

А здесь? Поскольку технических средств не хватало, человеку приходилось брать на себя их функции. Его тренированное тело стало торпедоносцем, его ясный рассудок должен был заменить механический мозг машин. Возможности и способности хорошо обученного боевого пловца были просто поразительны. Но все же и они имели предел. Приближение к пределу не всегда ощущалось, никто не давал предупреждающего сигнала перед его наступлением. И поэтому превышение этого предела оказывалось внезапным, подобно тому как недостаток кислорода неожиданно приводит человека к обмороку.

В соединении «К» знали о существовании таких кризисов – не одному из морских бойцов пришлось преодолеть нечто подобное за год боевых действий соединения, ставивших этих людей перед самыми суровыми военными испытаниями и требовавших от них предельного мужества. Но, видит бог, признаться в этом не стыдно. Характерна и реакция командования. К боевым действиям оно допускало только добровольцев, требуя, чтобы все участники подавали соответствующие рапорты перед каждой операцией. Пловцам категорически предписывалось отказываться от участия в боевых действиях, если они чувствовали, что не справятся с трудностями, или были не вполне здоровы, или не были уверены, что боевую задачу можно при любых обстоятельствах решить успешно. Другой ведущий принцип гласил: каждый одиночный боец должен быть уверен, что у него есть значительные шансы остаться в живых, каждое боевое средство должно быть так сконструировано, каждая операция так организована, чтобы военнослужащий мог после ее завершения вернуться в расположение своих войск. И, наконец: если противник обнаружит пловцов и начнет их преследовать и если у них не будет возможности уйти от этого преследования, то они должны не колеблясь сдаваться в плен, а отнюдь не умирать «смертью героев», которую так восхваляет пропаганда.

Незыблемость этих принципов может подтвердить любой боец соединения «К». Возможно, что в настоящее время сказанное нами покажется кому-нибудь неожиданным и неправдоподобным: ведь многие легко склоняются к тому, чтобы объяснить успех необычайно смелых действий соединения «К» прежде всего волей бойцов к самопожертвованию. На самом же деле имело место обратное: «добровольная смерть» не пользовалась никакой популярностью. В обоснование упомянутых принципов командир соединения вице-адмирал Гейе в свое время писал следующее:

«Возможно, что и в нашем народе имеется некоторое количество людей, которые не только заявят о своей готовности добровольно пойти на смерть, но и найдут в себе достаточно душевных сил, чтобы действительно это сделать. Но я всегда считал и считаю, что такие подвиги не могут более совершаться представителями культурных народов белой расы. Бывает, конечно, что тысячи смелых людей в пылу сражения действуют, не щадя своей жизни; это, несомненно, часто случалось в армиях всех стран мира. Но чтобы тот или иной человек добровольно обрекал себя на верную смерть заранее, за несколько часов или дней – такая форма боевого применения людей вряд ли сможет стать общепринятой среди наших народов. У европейца просто нет того религиозного фанатизма, который оправдывал бы подобные подвиги, европеец лишен примитивного презрения к смерти и, следовательно, к своей собственной жизни…»

Опыт постоянно убеждал в том, что для подвигов недостаточно одного энтузиазма, какими бы источниками последний ни питался. Подтверждением этого может служить, в частности, и история третьего пловца, который вместе с двумя своими товарищами должен был подвести торпеду к мосту на реке Орн.

Этот третий принадлежал к числу восторженных крикунов, так называемых «стопятидесятипроцентных энтузиастов». Уже обучение пловцов в монастыре Сан-Джорджо и в Венецианской лагуне казалось ему слишком медлительным и педантичным. Он придерживался мнения, что на данной фазе войны Германия уже не может позволить себе роскошь готовить своих солдат к бою столь тщательно. Нужно ехать на фронт, нужно принять участие в боях – и лучше сегодня, чем завтра. И если десяти пловцов мало, чтобы проникнуть к цели в расположении противника, то следует выпустить двадцать: кто-нибудь из них добьется успеха. На языке моряков это называлось «лезть в топку» – занятие, отнюдь не пользовавшееся уважением. Когда пришел первый боевой приказ, то «третий», несмотря на сомнения своих инструкторов, был включен в десятку боевых пловцов, отъезжавших в Кан. Правда, его взяли в качестве резерва, так что плыть ему предстояло только в случае непредвиденных изменений в составе боевой группы, но такие изменения как раз и произошли в связи с автомобильной аварией, при которой пострадали четыре боевых пловца.

И вот наступило время «принять участие в боях». Условия для старта были какими угодно, только не благоприятными. Сначала огневой налет артиллерии противника. Потом неожиданное погружение торпеды на дно реки. Лихорадочные усилия, направленные на то, чтобы вернуть ей плавучесть. Старт намного позже назначенного срока. Сознание того, что придется плыть бесконечные километры по реке шириной всего в 200 м, оба берега которой заняты противником. Внезапно возникшая опасность не успеть своевременно, то есть до рассвета, вернуться назад… Все это вместе взятое морально сломило «третьего». Нервы его не выдержали. Неожиданно оказавшись в критической точке, он переступил невидимую границу…

Группа пловцов еще не пробыла в воде и минуты, когда «третий» стремительно бросился к берегу. Остававшиеся на месте старта люди увидели это и побежали к нему по береговому откосу. Тот вылез из воды.

– Ноги, – сказал он.

– Что с ногами?

– Ласты, – сказал он снова.

Посмотрели на ласты, но ничего особенного не обнаружили.

– Жмут, – пожаловался «третий».

Но каким голосом это было произнесено! Остальные переглянулись.

– А ну, давай в воду, – оказал один из них.

Но «третий», видимо, думал лишь об одном: только не это! Он вцепилея в землю. «Только не это!» Он говорил еще многое. А потом заплакал. Мужество совсем покинуло его, нервы не выдержали. Люди стояли вокруг в смущении. Здесь ничего нельзя было сделать. Не приходилось говорить и о трусости. Это было бы неуместно и несправедливо по отношению к участникам подобных отчаянных операций. Ведь в их среде действовал неумолимый закон: либо у человека хватало мужества, сил, нервов, либо он должен был отказаться от участия в диверсии. Такова была альтернатива.

Альберт Линднер и Ули Шульц устали ждать. Им, действительно, давно пора было действовать, если они хотели выполнить задание. Оба молодых кандидата в офицеры после краткого обмена мнениями решили идти дальше вдвоем. Шульц плыл у носа торпеды. Линднер – у кормы. Вскоре они исчезли из поля зрения товарищей, стоявших на берегу.

Без особых приключений они спокойно плыли час за часом вниз по течению реки. Затем – правда, раньше положенного времени – наткнулись на препятствие. Это были деревянные надолбы, установленные, вероятно, для того, чтобы задерживать дрейфующие мины и другие подобные подрывные средства. Сразу же за надолбами уходили ввысь контуры моста. Надолбы удалось преодолеть без особого труда. Потом пловцы погрузились под воду у мостового быка и с помощью якорей закрепили торпеду. Через несколько минут все было готово, и они сразу же отправились в обратный путь.

Вскоре им стало понятно, почему удалось подойти к цели так быстро. Течение Орна было сильнее, чем им казалось. То, что им раньше помогало, теперь тормозило обратное движение весьма чувствительным образом. В течение 15 минут бойцы, напрягая силы, плыли против течения, чтобы выйти из района моста, но он все время оставался в поле зрения. Конечно, у берега можно было бы двигаться быстрее, но откуда знать, где находятся английские часовые? Попробовали также идти по дну, но и у дна течение было не менее сильным.

Вскоре Линднер и Шульц поняли, что до наступления дня им не добраться до немецкого переднего края и даже не выйти из района, контролируемого противником. Оставался один выход: пересидеть день в укрытии, отложив возвращение на следующую ночь. Однако им все же показалось нецелесообразным укрываться выше моста. Можно было с уверенностью предположить, что ранним утром разбуженный взрывом противник станет особенно внимательно прочесывать именно этот участок реки. Итак, назад! Необходимо было найти убежище на берегу ниже моста.

На востоке уже брезжил рассвет, когда оба боевых пловца миновали установленную ими под мостом торпеду и поплыли вниз по реке. Они внимательно следили за берегом, поросшим высоким кустарником. Следовало поторопиться, чтобы незаметно выйти из воды и подыскать на суше укрытие. Вскоре они нашли яму, достаточно скрытую от наблюдения и показавшуюся им пригодной для их цели. Они буквально на несколько секунд опоздали заметить, что дно ямы покрыто чем-то липким, а еще через секунду в нос ударило характерное «благоухание». Итак, они попали в отхожее место. Следовательно, неподалеку располагались солдаты противника!

Когда кто-нибудь, как говорится на немецком солдатском жаргоне, «сидит в дерьме», то это значит, что дела его плохи. Линднер и Шульц, с которыми эта неприятность случилась в буквальном смысле слова, скоро поняли, что попасть в дерьмо было для них большой удачей.

Ровно в 5 час. 30 мин. мощный взрыв потряс землю. Сомнений не было: торпеда точно в назначенную минуту обрушила на мост всю силу своего взрыва и, видимо, вывела сооружение из строя. Целый день поисковые команды противника охотились по обоим берегам реки за диверсантами. Лишь в собственную уборную они не заглянули.

Оба боевых пловца спокойно и, если можно в данном случае так выразиться, с достоинством несли свой крест. Этот день 23 июня 1944 года – летний, сам по себе очень продолжительный – стал самым длинным в их жизни. Вероятно, редко когда два человека столь страстно жаждали наступления ночи. Когда она, наконец, пришла, пловцы покинули свое укрытие, соскользнули в реку и прежде всего как следует «ополоснулись». Потом они снова отыскали подходящее место для выхода на берег, осторожно прошли 400 м по суше до русла канала, чтобы, пользуясь здесь отсутствием течения, вернуться в расположение немецких войск. Эта хорошая идея пришла им в голову в течение дня, и поэтому нельзя сказать, что критическое положение, в котором они тогда находились, полностью убивало всякую мысль.

Остается еще рассказать, что случилось с третьим пловцом их группы. Чем больше он приходил в себя от нервного шока, тем решительнее становилось его желание реабилитироваться перед товарищами, видевшими, что произошло в предыдущий вечер. Он еще больше укрепился в этом своем намерении, когда Линднер и Шульц не возвратились не только к рассвету, но и к концу дня. С наступлением следующей ночи «третий» в одиночку поплыл вниз по Орну за передний край противника. Он хотел отыскать своих товарищей. Как он представлял себе эти поиски, остается неясным. Ни задания, ни приказа он не получал, а действовал на свой страх и риск.

После всего случившегося англичане, конечно, во много раз усилили охранение и караулы на реке. Пловцу не удалось укрыться от столь бдительного наблюдения. Он попал в плен, вероятно, получив предварительно тяжелое ранение. По имеющимся сведениям, он через некоторое время в плену и умер.

Примерно в тот же час, когда он попал в плен, Линднер и Шульц доложили оперативному инспектору о своем благополучном возвращении.

Таким образом, итог первой речной диверсии немецких боевых пловцов был следующий: взорваны два моста на занятой противником территории, пятеро из шести боевых пловцов вернулись в свое расположение, правда, двое – лишь через сутки после операции. Достигнутый результат можно было считать полным успехом.

Глава шестая. Нападение диверсионно-штурмовых отрядов на батареи и шлюзы

«Наши диверсионно-штурмовые отряды по своему составу должны были быть небольшими: 8 – 10 человек, так как лишние люди только вредили делу. То преимущество, которое давало противнику его численное превосходство, мы должны были сводить на нет умом, хитростью и мужеством. Чем меньше людей привлекалось к выполнению задания, тем больше было шансов на успех, меньше опасности оказаться обнаруженным противником и тем легче было отработать детали предстоящих действий, в ходе которых каждый участник должен был быть уверен в своих товарищах, зная, что может смело положиться на них».

Из этих слов одного из командиров диверсионно-штурмовых отрядов видно, какое решающее значение придавалось подготовке каждой отдельной операции. Со всех участков фронта, где намечались действия диверсионно-штурмовых отрядов, в штаб соединения «К», размещавшийся на территории Германии, поступали запросы относительно особенностей того или иного района. Задавались многочисленные вопросы: о географических и океанографических условиях в районе намечаемых действий, об имеющихся там морских течениях, о том, как отыскать нужное место на побережье, о выделяющихся местных предметах для облегчения ориентировки, об удобных подходах к берегу, о рельефе острова или побережья, о том, достаточно ли там естественных укрытий, и о прочей специфике конкретных районов, которую необходимо учесть, чтобы не столкнуться в ходе боевых действий с неприятными сюрпризами,

Нападения нескольких бойцов-одиночек на значительно превосходящего по силе противника могли иметь успех лишь в том случае, если эти бойцы совершенно точно знали местные условия. Поскольку это в равной мере относилось ко всем подразделениям соединения «К», вице-адмирал Гейе еще весной 1944 года начал подбирать научных сотрудников, которые могли бы готовить все важные данные для каждой диверсии.

Внешним толчком для создания такого «научного центра» послужили непредвиденные трудности во время первого старта человекоуправляемых торпед «Негер» против флота вторжения союзников в районе АнциоНеттунского плацдарма (см. главу вторую), когда 13 из 30 «Негеров» сели на мель еще до того, как они вообще смогли начать атаку. Подобные срывы в дальнейшем нужно было предотвратить. Поэтому уже через несколько недель, 15 мая 1944 года, «Раумкоппель» (кодовое наименование «научного центра») начал свою работу в здании бывшей школы в Шёнеберге (Мекленбург). Деятельность «научного центра» осуществлялась в полной тайне. Никто даже не подозревал, что эти совсем не по-военному выглядевшие господа в штатском имели отношение к тому самому соединению «К», к которому принадлежали отчаянные бойцы-одиночки: боевые пловцы, водители человекоуправляемых торпед и взрывающихся катеров и прочие смельчаки из соединения «К». Более того, своей тщательной подготовительной работой эти люди решающим образом способствовали успеху многих диверсионных операций соединения «К».

Возглавлял «научный центр» д-р Конрад Фоппель, служивший в течение многих лет хранителем лейпцигского музея страноведения. В его подчинении находился целый ряд способных географов, геологов, океанографов, метеорологов и математиков. Источником, откуда они черпали свои удивительные познания, которые распространялись почти на любой участок европейского побережья, была прежде всего библиотека, содержавшая около 30 тыс. книг частично специального, частично популярно-повествовательного (например, путевые записки и т. д.) характера, свыше 250 тыс. карт, 50 тыс. фотографий и огромное количество географических или имеющих отношение к географии журналов изо всех стран мира. Кроме того, «научный центр» имел своих картографов, печатников, переплетчиков и большую фототехническую лабораторию, благодаря чему собранные научными сотрудниками данные могли быть в короткий срок размножены и переданы соединению «К» в любой удобной для него форме.

Первое задание, которое было поручено «Раумкоппелю», гласило:

«Дать точную картину (с описанием, картами, фотоснимками) северного побережья острова Корсика. Указать несколько тихих, безлюдных мест, где бы яхта с осадкой 2 м могла вплотную подойти к берегу и высадить наших людей. Наметить удобные маршруты движения в глубь острова».

После 20 часов напряженной работы «Раумкоппель» с точностью часового механизма «выдал» все источники, содержавшие ответы на поставленные вопросы. К этим источникам относилась десятки книг с описаниями берегов, отчетов исследователей, карт, снимков рельефа и целый ряд новейших номеров географических журналов, которые выписывались через нейтральные страны. Подлинное искусство заключалось в том, чтобы из этой горы материалов и многочисленных, часто противоречивых источников, охватывающих период в 50 лет, выбрать то, что было действительно на сегодняшний день и представляло ценность с точки зрения поставленной задачи, и сформулировать все это в форме кратких, но ясных разработок.

«Мы придавали большое значение тому, – рассказывает д-р Фоппель, – чтобы в каждой отдельной разработке дать четкое представление о пределах своих знаний. Люди, которые при выполнении задания руководствовались нашими данными, должны были, безусловно, верить тому, что мы утверждали наверняка. Те данные, которые мы считали полезным указать, но не были уверены на сто процентов в их достоверностями, мы сопровождали необходимыми оговорками и вопросительными знаками».

Действуя таким образом, «научный центр» подготовил до конца войны сотни разработок. Сведения, приводившиеся в этих разработках, были настолько точными, что бойцы соединения «К» по возвращении с задания неизменно с благодарностью говорили: «Мы еще ни разу в жизни не были в этом уголке земли, но мы могли как старых знакомых приветствовать каждую тропинку и каждую скалу: настолько точно все соответствовало предсказанному».

В конце августа 1944 года произошла неприятная вещь: батарея береговой артиллерии «Бак-дю-Од» попала в руки врага. Это произошло столь внезапно, что артиллеристы не успели даже взорвать орудия и боеприпасы. Три 150-мм дальнобойных орудия в хорошо оборудованных казематах! Но еще хуже было то, что противник сразу же мог великолепно использовать эти орудия. Батарея стояла на южном берегу устья Сены между Онфлёром и Трувилем и угрожала расположенному на противоположном берегу Гавру, в котором еще находились немцы. Расстояние составляло каких-нибудь 7 км…

Адмирал, руководивший обороной Гавра, был очень озабочен. Наблюдая с маяка в бинокль, он мог отчетливо видеть, как томми на противоположном берегу наводили орудия. Чтобы ликвидировать угрозу, необходимо было любыми средствами уничтожить батарею. Однако это было легче приказать, чем выполнить.

На следующую ночь один старший лейтенант береговой артиллерии с ударной группой, состоявшей из его людей, попытался пробиться к батарее по суше. Англичане к тому времени успели захватить Онфлёр. Ударная группа была обнаружена и после непродолжительного боя уничтожена. Угроза Гавру не была ликвидирована. Тогда адмирал решил испробовать последнее средство. Он знал, что где-то в этом районе действовал отряд МЕК старшего лейтенанта Принцхорна. Теперь только эти люди могли заставить замолчать батарею. Адмирал послал на розыски Принцхорна. Спустя несколько часов его нашли в Руане. Принцхорн явился к адмиралу, который ввел его в обстановку. В заключение он спросил:

– Ну как, возьметесь за выполнение этого задания?

– Разумеется, господин адмирал. – Принцхорн усмехнулся. – Однако удастся ли выполнить его, это другой вопрос.

– Могу предложить вам, – добавил адмирал, – человека, который отлично знает все побережье на той стороне, ориентируется там не хуже, чем в своих собственных карманах. Он сможет провести ваших людей от немецкого переднего края до батареи.

– По суше? – спросил Принцхорн. – Это безнадежно.

– Как же вы тогда хотите пройти?

– Морем. Мы ведь моряки.

– Но там все заминировано, Принцхорн.

– А мы возьмем плоскодонные катера.

– Хорошо, вы получите пехотный штурмовой катер. Но времени для тщательной подготовки у вас нет. Вся эта история должна быть закончена сегодня же ночью.

Прежде чем ответить «слушаюсь», Принцхорн с минуту поколебался. Была уже вторая половина дня, а он не любил слишком поспешных действий. Диверсионные операциями нужно продумывать самым тщательным образом, не упуская из виду ни одной детали, ни одного вспомогательного средства. Без этого они чаще всего проваливаются. Однако в данном случае выбора не было.

– Проводник мне все-таки может пригодиться, господин адмирал, – сказал командир 60-го МЕК.

– Считайте, что с этого момента он в вашем распоряжении, – заверил адмирал. – Он служил на этой проклятой батарее и точно знает ее расположение.

Это было, конечно, большим плюсом. Принцхорн, козырнув, ушел, а ночью… вынужден был снова явиться к адмиралу. В течение двух часов его люди безуспешна пытались завести катер. Мотор не слушался. Подчиненные Принцхорна были специалистами в самых различных областях техники и умели обращаться с двигателями, но с этим капризным подвесным мотором совладать не смогли.

Узнав о неудаче, адмирал потерял всякую надежду на успех. Тем большей стала уверенность Принцхорна. Теперь у него был целый день для подготовки. Ему удалось получить у оперативного инспектора соединения «К» два катера «Линзе», в использовании которых он приобрел хороший опыт еще в июле, когда, действуя с группой боевых пловцов, сумел после успешного нападения на мосты через Орн взорвать также орнские шлюзы. Приспособив к выхлопным трубам автомобильные глушители, они тогда в условиях бесшумной работы моторов шли со скоростью 8 миль в час. Это было как раз то, что требовалось теперь для подхода к захваченной противником батарее «Бак-дю-Од».

Труднее всего было, пожалуй, вообще отыскать батарею ночью с моря. Без вспомогательных средств целеуказания это зависело бы от игры случая. Но для чего же был целый день? Принцхорн рассказывает:

«В первой половине дня я вместе с артиллеристом, который хорошо знал расположение батареи, отправился на наблюдательный пункт в Гавре. Артиллерист ознакомил меня с местностью. Левее орудий белой точкой выделялась прожекторная установка. По словам артиллериста, расстояние от нее до самой огневой позиции составляло около 100 м. С берега можно было пробраться в прожекторную будку, а оттуда по лестнице – на возвышенность, где были установлены орудия. Кустарник, сплошь покрывавший всю возвышенность, облегчал скрытое продвижение от прожектора к батарее. Я решил избрать именно этот путь, так как надеялся, что прожектор будет хорошо выделяться на фоне берега и с моря его удастся легко заметить. Здесь я намеревался пристать к берегу и оставить катера под охраной двух часовых, чтобы по выполнении задания без промедления тронуться в обратный путь».

Взяв с собой одного фельдфебеля из своего отряда, старший лейтенант Принцхорн тайком побродил по Гавру. В отчете он пишет:

«Я по-прежнему не был уверен, что нам удастся найти батарею без вспомогательных ориентиров. Самым простым и надежным было бы посадить на крышах или чердаках двух удобно расположенных разновысоких зданий сигнальщиков с сильными фонарями – с таким расчетом, чтобы воображаемая линия, соединяющая оба световых ориентира, при ее продолжении дальше через устье Сены указывала бы точно на прожектор. Наши катера должны были двигаться в темноте параллельно занятому противником берегу до тех пор, пока не вышли бы в створ с двумя матовыми огоньками на противоположном берегу. Это означало бы, что цель прямо перед нами.

Мы тайно привели свой план в исполнение, использовав в качестве сигнальщиков своих же людей и не поставив об этом в известность ни одного человека в городе. Такая предосторожность представлялась мне необходимой по двум соображениям: во-первых, она обеспечивала соблюдение полной тайны, а во-вторых, я не был уверен, что мое намерение показать в городе открытый свет не вызовет категорического возражения со стороны ответственных офицеров в Гавре».

В 23 час. 45 мин. была подана команда, и оба катера взяли курс на южный берег. На борту катеров находились: командир 60-го МЕК старший лейтенант Принцхорн, 7 бойцов из его отряда и артиллерист с батареи «Бак-дю-Од», взятый в качестве «берегового лоцмана». Принцхорн сообщает далее:

«Ночь выдалась темная, местами стоял легкий туман. Мы держались на таком расстоянии от вражеского берега, что он виднелся серой расплывчатой полосой с левого борта. Катера двигались бесшумно. Карбюраторы были отрегулированы так, что даже при самых малых оборотах мы шли со скоростью 8 миль в час. По моим подсчетам, через полчаса катера должны были выйти на линию Гавр – Бак-дю-Од. К этому времени мы должны были заметить на противоположном берегу сигнальные огни и ориентироваться по ним, как было указано выше. Между тем мы плыли уже больше часа, не замечая никаких световых сигналов. Все участники операции усиленно наблюдали. Те, которые вели наблюдение по левому борту, старались различить выделяющиеся предметы на берегу, например прожекторную будку или бетонные орудийные казематы. Но все сливалось в одну серую полосу. Мое предположение о том, что без вспомогательных средств нам ни за что не найти батарею, оправдывалось. Поэтому все свои надежды мы возлагали на оставшихся в Гавре сигнальщиков, и нам было тем более досадно, что с того берега ничего не было видно.

Причины здесь могли быть самыми различными.

Во-первых, мы не были уверены, что наш «маяк» в Гавре вообще действовал правильно, а во-вторых, свет сигнальных фонарей мог раствориться в тумане, заволакивавшем горизонт. Я лично был склонен думать, что из-за встречной волны мы двигались вперед гораздо медленнее, чем рассчитывали. Поэтому я решил продолжать движение тем же курсом, хотя некоторые из моих людей считали, что мы уже должны были оставить цель позади.

Но я оказался прав. В 0 час. 50 мин. мы внезапно заметили оба сигнальных огня. Их взаиморасположение подтверждало мое предположение о том, что мы еще не подошли к линии цели. Однако наша радость оказалась непродолжительной. Примерно через полминуты один из сигнальных огней пропал так же внезапно, как и появился. По одному же световому сигналу мы, разумеется, не могли ориентироваться. Тогда мы решили идти наудачу и направили катера к берегу. Расположение минных полей было нам известно. Подойдя к предположительной линии минных заграждений, мы выключили моторы и уже совсем бесшумно продолжали движение на веслах.

В 1 час 10 мин. на противоположном берегу вновь загорелся наш второй сигнальный огонь, и мы заметили, что уклонились от правильного курса. Волной нас отнесло вверх по Сене. Поэтому мы сделали разворот и вышли из зоны минных полей.

После того как катера снова легли на прежний курс, мы с надеждой в сердце наблюдали, как сигнальные огни сближались и мы постепенно выходили в створ с ними. Еще несколько минут, и мы будем у цели. Вдруг оба сигнальных огня погасли одновременно и больше не зажигались…»

Можно себе представить чувства, которые испытывали участники диверсии, когда они вторично перед самой целью оказались в нелепом положении. Но их товарищи, оставленные в Гавре, не были виноваты. В городе давно была объявлена воздушная тревога, и люди с подозрительными фонарями подвергались большой опасности, так как их могли обнаружить посты противовоздушной обороны и принять за вражеских агентов, подающих сигналы бомбардировщикам противника. Хотя в век радиолокации такой способ целеуказания мог бы показаться по меньшей мере романтическим, однако рассчитывать на то, что в случае обнаружения сигнальщиков немецкие патрули поймут и учтут это, нельзя было. Однако до такого «разоблачения» дело и не дошло. Сигнальные фонари погасли окончательно лишь потому, что электросеть, к которой они были подключены, во время воздушного налета была отключена от электростанции.

Принцхорн и его люди ничего этого не знали. Впрочем, им и незачем было ломать себе над этим голову. Они решили попытаться найти батарею без помощи сигнальных огней. В тот момент, когда пропали огни, катера почти вышли в створ с ними. Следовательно, курс был примерно правильным. Но, поскольку при первом заходе их отнесло слишком далеко назад, они решили проплыть наудачу еще немного вниз по течению реки. Затем, повернув к берегу, опять взялись за весла. Наконец, катера легко сели на песок. Здесь пригодился их «лоцман» – артиллерист, который быстро определил, что на этот раз они прошли несколько километров лишних на запад и причалили к песчаному мысу у Трувиля. Следовательно, теперь им нужно было пройти на веслах по мелкой воде вверх по Сене и, оставив катера в укромном месте, двигаться дальше пешком. Около 2 час. 30 мин. проводник-артиллерист подал Принцхорну условный сигнал.

В 100 м от них находилась батарея!

Вся группа немедленно залегла и замерла. Взяв с собой артиллериста и одного из бойцов своего отряда, Принцхорн отправился на разведку в направлении батареи. Через 20 минут они вернулись назад. Результаты разведки были благоприятными. Принцхорн шепотом подал команду, и группа быстро двинулась вперед.

Расположение батареи можно представить себе следующим образом. Сразу же за минированным песчаным пляжем начинался высокий береговой откос, на котором располагались казематы. Над огневой позицией возвышались три тяжелых бетонных колпака, под каждым из которых находилось 150-мм орудие. К самим орудиям можно было попасть через казематы, вход в которые вел со стороны суши и охранялся часовым. Однако была и другая возможность пробраться к орудиям. Амбразуры для стволов орудий под бетонными колпаками были достаточно широки для того, чтобы сквозь них мог пролезть человек, если бы ему удалось предварительно взобраться на «крышу» каземата. Здесь снова выручил проводник-артиллерист. Оказывается, существовал, как он в шутку выразился, «приватный» ход, который вел снаружи прямо к орудиям через известную лишь посвященным лицам дыру в высокой изгороди. Батарея с двух сторон была окружена редким лесом, смешанным с кустарником. Параллельно упомянутой изгороди проходила лесная дорога, соединявшая береговой откос с проложенным позади батареи шоссе, вдоль которого стояли бараки для солдат. Группа Принцхорна решила пробираться с этой стороны.

Командир 60-го МЕК рассказывает дальше:

«Пока мы брели по воде от катеров к берегу, наши холщовые маскировочные халаты промокли насквозь и теперь при каждом нашем движении так громко шуршали, что нас, наверное, было слышно на расстоянии 100 м. А мы должны были пройти точно в 8 м от стоявшего у входа в казематы английского часового, который время от времени делал по нескольку шагов то в одну, то в другую сторону.

Я дал указание применять оружие в самом крайнем случае, то есть если у нас не останется никакого сомнения в том, что мы обнаружены. Ибо наше намерение взорвать орудия и боеприпасы могло осуществится наверняка лишь при условии, если бы нам удалось добраться до цели, не вступив в «соприкосновение» с противником.

И действительно, всем семерым удалось незаметно проскользнуть мимо часового, что потребовало от них особого искусства, поскольку они несли с собой подрывные заряды. Авиация союзников оказала нам шумовую поддержку, так как рокот авиационных моторов в воздухе почти не прекращался и заглушал шум, который мы неизбежно производили…»

Один за другим участники нападения на батарею пролезли через дыру в изгороди. Теперь бетонные колпаки, под которыми стояли орудия, были совсем рядом. Все же командир группы выслал вперед троих солдат для последней разведки. Вернувшись через несколько минут, они доложили, что вокруг все было спокойно. Орудия никем не охранялись и одиноко стояли в своих казематах. Следовательно, здесь также не было оснований ожидать сильного сопротивления со стороны противника.

«Каждый из моих людей точно знал, что он должен был делать, – пишет Принцхорн. – Трое должны были заложить свои подрывные заряды в стволы орудий, трое других – пробраться в казематы, к расположенным в глубине их зарядным погребам. Я предварительно приказал сверить часы. Мы условились, что запальные шнуры будут подожжены ровно через три минуты после начала движения от изгороди к казематам. Те трое, которые должны были взорвать орудия, могли бы запалить свои шнуры и раньше, но они были вынуждены ожидать, чтобы не подвергнуть опасности своих товарищей, которым предстояло проделать более длинный путь и при возвращении снова пройти мимо орудий. Для этих последних три минуты были, без сомнения, очень коротким сроком. Когда все были готовы и выжидающе взглянули на свои часы, я скомандовал: «Ноль!» Солдаты, пригнувшись, бросились вперед.

Дальше все произошло очень быстро и точно по плану. Наши действия не встретили никаких помех. Английский часовой, стоявший у входа в казематы, знал обо всем происходившем не больше, чем его товарищи, мирно спавшие в бараках. Один за другим мои люди возвращались и докладывали о том, что запальные шнуры подожжены. Это были подводные шнуры, на которые не влияла никакая непогода. Значит, орудия должны были взорваться через 4.5 минуты, снаряды – через 5 минут.

Как только все мои люди вернулись назад, мы снова пролезли через дыру в изгороди и сосредоточились на лесной дороге. Когда мы тронулись в обратный путь, до взрывов оставалось еще 3 минуты. На этот раз нам не нужно было идти мимо часового. Добежав до берегового обрыва, мы спустились вниз и гуськом, чтобы не нарваться на мины, пошли по песку.

Взрывы последовали точно, секунда в секунду. Нам показалось, что земля раскололась на части. Мы, разумеется, еще не успели выйти за пределы радиуса действия взрывов. Укрывшись за складками местности, мы переждали, пока вниз пролетят комья земли и камни. Никто из моих людей не пострадал. Нападение на батарею прошло успешно. Не встретив сопротивления, мы добрались до катеров и благополучно вернулись в Гавр».

Это была одна из 24 диверсий, проведенных 60-м МЕК за период с начала вторжения союзников до крушения немецкого фронта во Франции. На всех угрожаемых участках, когда уже почти никто не верил в возможность успеха, выполнение заданий поручалось морским диверсантам. В эти недели ожесточенных боев они были «мальчиками на побегушках». Им не приходилось жаловаться на отсутствие дела. И они неоднократно доказывали, что небольшая группа отважных, хорошо обученных и вооруженных людей в состоянии добиться успеха, действуя против намного превосходящих сил противника. Однако ни разу эти успехи, носившие ярко выраженный тактический характер, не вызвали у них мысли, что они могут оказать влияние на общий ход войны. Это, как правило, относится ко всем людям соединения «К» независимо от того, с каким оружием они шли на врага. Так, например, уничтожение батареи «Бакдю-Од» было, несомненно, смелой, но тем не менее частной операцией. Батарея, правда, больше не обстреливала Гавр, однако через несколько дней немцы все же были вынуждены оставить город и порт, так как союзники продолжали наступать на суше. Впрочем, это уже относится к вопросу о значении успеха и никак не умаляет заслуги людей, совершивших подвиг.

Спустя несколько недель старший лейтенант Принцхорн со своими людьми появился уже в Голландии и Бельгии, где они, проведя ряд новых сенсационных операций диверсионного характера, снова заставили говорить о себе. Немецкое верховное командование, правда, пока молчало об этих диверсиях и одержанных победах, однако по некоторым признакам можно было заключить, что союзники точно знали, с каким противником они имели здесь дело. Так, например, пресловутая «Солдатская радиостанция Кале», через которую союзники вели свою пропаганду на немецком языке, разразилась зловещими угрозами по адресу «молодчиков из шайки Принцхорна». Люди Принцхорна чувствовали себя польщенными тем вниманием, которым их удостаивали «коллеги из другой полевой почты», как они в шутку называли противника. Наиболее выделяются по своему значению их нападения на антверпенский шлюз, неймегенские мосты и мост через Холландс-Дип[16]у Мурдейка.

Все эти три диверсии преследовали одну общую цель: остановить или по крайней мере задержать наступление вражеских армий на восток и на север. Поэтому удары наносились по наиболее уязвимым, «невралгическим» пунктам в тылу противника. Само собой разумеется, что противник оборонял эти пункты всеми имевшимися в его распоряжении средствами. Так, например, согласно опубликованным после войны английским данным, лишь вокруг двух мостов через Ваал в районе Неймегена было сконцентрировано свыше 200 зенитных орудий, Немецкие самолеты, пытавшиеся бомбить эти мосты, не в состоянии были прорваться через поставленную на их пути завесу из огня и стали.

Однако такие масштабы ничего не значили для бойцов соединения «К», которые были людьми холодного расчета. Вражеская оборона была непреодолимой только для обнаруженного ею противника. Сила же немецких бойцов-одиночек заключалась в том, что они действовали скрытно. Упомянутые выше важные объекты были особенно уязвимы, когда подвергались нападению со стороны людей, обладавших достаточно крепкими нервами, чтобы, действуя в одиночку, незаметно пробраться к ним под носом у вражеских часовых или перед жерлами готовых открыть огонь орудий. Читая ниже о действиях боевых пловцов в районе Антверпена и Неймегена, это ни на минуту нельзя упускать из виду, тем более что в упомянутых диверсиях принимали участие не слепые фанатики или самоубийцы, а люди, любившие жизнь и обладавшие достаточной спортивной гордостью, чтобы при наличии реальных, шансов добиться успеха благодаря своей силе и ловкости.

В конце августа 1944 года успех вторжения союзников в Европу стал реальным фактом. Оборона немцев во Франции рухнула, германский вермахт покатился на восток, остановившись лишь на границах рейха. За несколько дней подвижным соединениям союзников удалось прорваться через Северную Францию в Бельгию. После непродолжительных боев ими был взят Антверпен. Немецкий комендант порта погиб, руководя взрывными работами в порту. Главный портовый шлюз остался не взорванным.

Это была большая удача для противника. Антверпен, являвшийся самым крупным по пропускной способности портом в Западной Европе, мог теперь принимать из английских портов все необходимое для наступления армий союзников в глубь Германии. Хотя Антверпенский порт расположен довольно далеко вверх по реке Шельде, он испытывает влияние морских приливов и отливов. Поэтому в нем, кроме небольшого открытого бассейна, имеется значительный закрытый бассейн. Шлюз предназначается для того, чтобы поддерживать постоянный уровень воды в основном портовом бассейне. Все входящие в порт и выходящие из него морские суда должны пройти по этому шлюзу. И теперь этот шлюз невредимым попал в руки врага! Пожалуй, мало было людей, которые строили себе иллюзии в отношении того, что немцы не попытаются перерезать одну из жизненно важных коммуникаций противника именно в этом «невралгическом» пункте.

Снова перед командиром 60-го МЕК был поставлен вопрос:

– Принцхорн, возьметесь за выполнение этой задачи?

Такая постановка вопроса была характерной для соединения «К». Здесь не просто что-либо приказывалось, а придавалось значение мнению тех людей, которые должны были провести ту или иную рискованную диверсию.

Принцхорн ответил на этот вопрос так, как он обычно отвечал на подобные вопросы. Конечно, его люди были готовы к выполнению любого задания. Даже если потом на месте в результате взвешивания всех «за» и «против» выяснялось, что нападение почти не имело шансов на успех, они все равно не могли сказать «нет».

После непродолжительного изучения сложившейся обстановки стало ясно, что проникнуть к шлюзу могли только боевые пловцы, На расстоянии 1000 м перед шлюзовыми воротами противник расставил несколько линий сетевых заграждений. Трудности режима течения в Шельде лишали боевых пловцов возможности проделать вплавь весь путь туда и обратно. Поэтому было Решено сначала доставить их на катерах «Линзе» к входу в шлюз и лишь там спустить в воду. Это было сопряжено с новыми затруднениями. Хотя Шельда в этом месте была довольно широка, однако вторая половина пути проходила по участку, где оба берега были заняты противником. Весь этот путь на моторных катерах необходимо было проделать незаметно для противника, ибо в противном случае, как бы осторожно ни действовали боевые пловцы непосредственно у объекта, им вряд ли удалось бы застать врасплох уже потревоженного однажды противника. Поэтому ночь нужно было выбирать как можно более темную. Затянутое низкими тучами небо, а еще лучше густой туман – таковы были бы самые благоприятные условия погоды. Кроме того, для подхода нужно было использовать морской прилив, чтобы не было необходимости преодолевать встречное течение на усиленно работающих моторах. А это в свою очередь могло привести к тому, что боевые пловцы окажутся у шлюза в момент наиболее высокого уровня воды и, следовательно, будут вынуждены действовать под самым мостиком, может быть, всего лишь в метре ниже ног прохаживающегося взад и вперед часового. Все это было также тщательно продумано, но сами боевые пловцы не видели в этом решающего препятствия. Наконец, было точно подсчитано, сколько взрывчатого вещества требовалось для того, чтобы разрушить массивные, шириной в 35 м шлюзовые ворота и не затруднять при этом действий пловцов слишком тяжелым и громоздким грузом.

К этому времени в соединении «К» уже была на вооружении так называемая мина-торпеда, которая представляла собой удлиненной формы алюминиевый баллон, наполненный взрывчатым веществом. Плавучесть обеспечивалась с помощью газа (чаще всего аммиака), количество которого дозировалось таким образом, что мина имела 30-40 г отрицательной плавучести и держалась чутьчуть ниже поверхности воды. В спокойной воде боевые пловцы могли без особого труда тянуть за собой этот практически невесомый подрывной заряд в нужном направлении. Два боевых пловца, как правило, плыли впереди и тянули за собой на линях мину, в то время как третий держался сзади и правил, чтобы «сигара» (так боевые пловцы называли мину-торпеду за ее сигарообразную форму) не уклонялась от правильного курса. Взрыв мины-торпеды обычно производился не у поверхности воды, а на речном дне у основания объекта. Делалось это для того, чтобы тормозящее воздействие давления воды увеличивало силу взрыва. Несложное кнопочное управление облегчало боевым пловцам действия у объекта. При нажатии на первую кнопку открывался клапан затопления, и мина-торпеда погружалась. Нажав на вторую кнопку, боевой пловец включал заранее установленный на определенное время часовой механизм взрывателя.

Для того чтобы взорвать антверпенский шлюз, старший лейтенант Принцхорн потребовал такую мину-торпеду с зарядом взрывчатого вещества весом 1000 кг. Вернее, он запросил две мины, чтобы быть в полной уверенности, что по крайней мере одна из них не будет повреждена во время транспортировки и благополучно прибудет к месту старта. Этот же принцип дублирования он применил и при проведении самой операции, после того как обе мины, как и следовало ожидать, были благополучно доставлены к месту назначения. Ведь если нападение осуществлять двумя независимо действующими группами, то было больше вероятности, что по крайней мере одна из них добьется успеха. Меры предосторожности, необходимые для того, чтобы обе группы не помешали и тем более не причинили ущерба друг другу, нетрудно было предусмотреть заблаговременно.

В темную осеннюю ночь с 15 на 16 сентября 1944 года два катера «Линзе», на каждом из которых был один офицер в качестве командира диверсионноштурмовой группы, рулевой, три боевых пловца и одна мина-торпеда на буксире, отошли от причала и, взяв курс вверх по течению Шельды, скрылись в ночном тумане. Операция проводилась по принципу дублирования. Как мы увидим ниже, непогрешимый «нюх» Принцхорна (командир 60-го МЕК чаше всего находил правильное решение чутьем) оправдал себя и на этот раз.

Уже через несколько минут после старта катер под командованием старшего лейтенанта Дерпингхауза ушел вперед, оставив где-то позади второй катер, которым командовал сам Принцхорн. Принцхорн не выдерживал темпа. Очевидно, мина, которую тянул на буксире его катер, мешала ему больше.

Ночь была кромешно-темной. Над Шельдой сгустился столь желанный туман. Условия погоды были идеальными для осуществления налета, но трудными для рулевого, так как темнота усложняла ориентировку. Катер Дерпингхауза бесшумно скользил по воде. Разумеется, были применены глушители, и шум мотора не превышал даже легкого шороха, который издавал туго натянутый над водой буксирный линь. Апробированная скорость на самых малых оборотах, достигавшая обычно 8 миль в час, на этот раз была несколько ниже из-за тормозящего действия буксируемой мины. Если учесть также скорость приливного течения (4-5 узлов), то нетрудно было подсчитать, когда примерно катер будет у входного канала.

Кроме этого способа ориентирования (по времени), у участников нападения на шлюз не было никаких других вспомогательных средств для отыскания цели. Тем не менее в нужный момент они должны были подойти вплотную к восточному берегу и искать там входной канал, что в условиях темной ночи, когда на расстоянии 30 м почти ничего не было видно, являлось при всем старании людей делом случая.

Почти целый час Дерпингхауз и его люди пытались отыскать высокие причальные сваи, по которым можно было бы определить вход в канал. Их решимость постепенно сменялась отчаянием. Километр за километром шли они вдоль берега против течения. Затем, когда у них больше не оставалось сомнений в том, что цель давно осталась позади, они повернули назад, и все началось снова. Наконец, счастье вознаградило их за терпение. Земля с правого борта вдруг пропала. Теперь берег появился прямо впереди. Над водой показалась группа толстых свай с причальной сваей впереди: катер подошел к противоположному берегу входного канала. Справа примерно в 1000 м от них начинался шлюз.

Дерпингхауз взглянул на часы. Прошла ли здесь уже вторая группа? Ничего не было видно и слышно. Во всяком случае, до часа, после которого в целях взаимной безопасности взрыв шлюза не должен был состояться, было еще далеко. Дерпингхауз усиленно прикидывал. В лучшем случае, если даже вторая группа сразу нашла входной канал, она могла опередить их всего на полчаса. Взрыватели мин-торпед были установлены так, что взрыв должен был произойти через два с половиной часа после нажатия кнопки. Если предположить, что вторая группа опередила их на полчаса, то в распоряжении пловцов группы Дерпингхауза оставалось еще два часа. Следовательно, им нечего было опасаться, что они попадут в радиус действия взрыва. Впрочем, вероятнее всего вторая группа отстала от них. Но нужно было тщательно все обдумать, так как малейшее упущение могло стоить жизни товарищам и обречь всю вылазку на провал.

Катер был привязан к одной из причальных свай, и трое боевых пловцов: фельдфебели Карл Шмидт, Ганс Гретен и Руди Ордорф соскользнули в воду.

«Отвязав мину от буксирного троса, – рассказывает фельдфебель Шмидт, – мы кивнули оставшимся в лодке товарищам и поплыли по каналу. Мы держались все время около свай с нашего берега канала, так как противоположного совсем не видно было. Миновав одну сваю, мы сразу же замечали в тумане прямо перед собой следующую. Кроме того, борясь с сильными водоворотами во входном канале, мы сразу же оказались вынужденными отклониться к сваям, надеясь к тому же, что в случае необходимости сможем укрыться за ними от наблюдения противника.

Держа конец линя, я плыл впереди, двое моих товарищей держались сзади рядом с миной. Такой порядок следования был наиболее целесообразным, так как в противном случае нам было бы трудно удерживать мину на нужном курсе и тянуть вперед, если бы на нашем пути встретились новые водовороты.

У шестой или седьмой сваи произошло нечто непредвиденное. Проплывая рядом со сваей, я вдруг обнаружил, что меня удерживает какой-то предмет, зацепившийся за мой плавательный костюм. Я попытался освободиться, но тут же почувствовал, как что-то треснуло и холодная вода ворвалась внутрь, промочив всего меня насквозь. Не зная причины остановки и слыша, как я тихо выругался, мои товарищи подплыли ко мне. Я шепотом рассказал им о случившемся. Товарищи посоветовали мне вернуться назад на катер, но я отказался. Я решил плыть дальше…»

Нетрудно представить, какое громадное значение имел для боевых пловцов их закрытый воздухо– и водонепроницаемый плавательный костюм. «Воздушная подушка» под резиновой оболочкой служила боевому пловцу не только для того, чтобы держать его на поверхности воды, но и для того, чтобы сохранять ему его естественное тепло и защищать от опасного окоченения при длительном пребывании в воде. Плавательный костюм фельдфебеля Шмидта утратил эти свойства, так как предмет, за который Шмидт зацепился, вспорол парусиновый защитный комбинезон и резиновую оболочку. Вода прорвалась внутрь, нижний шерстяной костюм жадно впитал ее в себя и вместо того, чтобы защищать пловца от холода, превратился в холодный мокрый компресс, плотно облегавший все его тело. Сколько времени пройдет, прежде чем Шмидт окончательно закоченеет под этим компрессом? Впереди лежала еще значительная часть пути к шлюзовым воротам со всеми его трудностями и опасностями, а потом еще возвращение! Карлу Шмидту все это было отлично известно, но он не хотел из-за своей неудачи оставлять товарищей одних. Он не проронил по этому поводу ни слова и поплыл вперед. «Я решил плыть дальше», – это было все, что он сказал.

«…Для восстановления непредвиденной потери плавучести, вызванной тем, что моя одежда насквозь промокла, я выпустил немного кислорода в воздушный мешок – ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы он держал меня на поверхности воды. Затем мы поспешили вперед, чтобы как можно быстрее добраться до цели. Благодаря этому все мое тело было в постоянном движении и не так быстро теряло свое внутреннее тепло. Через десять минут мы наткнулись на первое сетевое заграждение. Быстро отыскав место, где оно кончалось, мы обошли его сбоку. Второе заграждение, к которому мы подошли спустя следующие десять минут, оказалось более сложным. Оно состояло из стальных тросов, связанных между собою частыми петлями из проволоки толщиной в палец. Мы отплыли немного назад. Ордорф остался с миной, а я с Гретеном стал искать проход. Мы нашли его у самого берега, где сеть местами отделилась от берегового крепления или вообще была плохо заделана. У двух следующих (и последних) сетевых заграждений картина повторилась. На преодоление каждого из четырех заграждений мы затрачивали не больше пяти минут. Конечно, если бы нам самим пришлось проделывать проходы в сетях, то на это у нас ушло бы гораздо больше времени.

Еще у предпоследнего сетевого заграждения я заметил впереди каменную кладку, в которой распознал один из угловых упоров шлюзовых ворот. Преодолев последнее сетевое заграждение, мы оказались не далее чем в 50 м от цели. Это придало мне новые силы и заставило забыть о пронизывавшем тело ледяном холоде.

Теперь мы заметили, насколько высок был уровень воды: наши головы были всего на несколько метров ниже верхней кромки мощных каменных угловых упоров шлюза. Верхняя же кромка самих ворот была еще ниже упоров. Мы на мгновение замерли, стараясь всмотреться в темноту, чтобы обнаружить часовых противника. Именно в этот момент нам было бы гораздо приятнее слышать грохот орудий или любой другой фронтовой шум. Но все было тихо. Гретен услышал на берегу шаги, но часовых мы не заметили.

Стараясь не произвести ни малейшего шума и не вызвать на поверхности воды ни малейшего колебания, мы продрейфовали последний участок, отделявший нас от шлюза, пока не стукнулись затылками о ворота, Там мы снова застыли на некоторое время без движения и, подняв вверх спрятанные под маскировочную сетку лица, наблюдали за мостиком над шлюзовыми воротами, стараясь уловить на нем малейшее движение. Но все было по-прежнему тихо, и я подал сигнал.

Мы осторожно подтянули мину вплотную к шлюзовым воротам. Я взглянул на Ордорфа, чтобы убедиться, что он подготовился к погружению вместе со мной. Мы хотели включить часовой механизм взрывателя под водой, лишь удостоверившись наверняка, что мина легла правильно. Нажав кнопку клапана затопления, я изо всех сил ухватился за мину, чтобы она помогла мне погрузиться. Мина камнем пошла ко дну, а я вниз головой устремился за ней. Еще секунду мои ноги поболтались над водой. Ордорф проделал то же самое…»

Оставшегося на поверхности Гретена охватил страх. Стоило ли стараться в течение всего пути не произвести ни малейшего шума, чтобы теперь в непосредственной близости от вражеских часовых громко бить ластами по воде? Всплески прозвучали так, как будто купающийся в ванне человек от удовольствия хлопнул четыре раза ладонью по воде, и уже в следующее мгновение до слуха настороженного Гретена донеслось многократное, усиленное резонансом шлюзовой камеры эхо. Он замер в заволновавшейся воде, ожидая реакции противника.

Однако ничего не произошло, абсолютно ничего. Лишь какой-то человек (наверное, все же часовой!) тяжелым медленным шагом прошел по шлюзовому мостику от одного берега к другому. Донесшийся затем сквозь толщу воды удар мины о речное дно громко прозвучал в ушах настороженного пловца. Но на берегу и на этот раз ничего не произошло, все по-прежнему было тихо.

«Вызванное стремительным погружением увеличение давления на голову и корпус совсем оглушило нас, – рассказывает далее фельдфебель Шмидт. – Нам казалось, что погружение не будет иметь конца. Был как раз момент наивысшего уровня прилива, и глубина в этом месте достигала 15 – 18 м. Наконец, мы с силой стукнулись о дно. Давление воды было почти невыносимым. И если бы оно не действовало также на воздушный мешок респиратора, закрепленный у нас на груди, мы не смогли бы дышать.

Мина легла хорошо. Я нажал кнопку взрывателя, и мы устремились вверх. Подъем также был слишком стремительным. Вдохнув немного воздуха из воздушного мешка, я выпустил его в воду, чтобы уменьшить выталкивающую силу и не вылететь из воды подобно летающей рыбе. Это мне удалось лишь наполовину…»

Гретен совсем уже было успокоился, радуясь, что противник до сих пор их не обнаружил, как вдруг последовало еще более бурное всплытие его товарищей, Их тела стремительно вылетели из воды и с шумом плюхнулись обратно. Шмидт и Ордорф фыркали, сопели, плескались, и прошло несколько секунд, прежде чем они стали дышать ровнее и опять начали сами заботиться о своей маскировке и безопасности.

И опять, несмотря ни на что, их не заметили, опять на берегу ничего не произошло, ни один часовой не был потревожен, никто не обратил на них внимания, не объявил тревогу, не закричал, не выстрелил, не бросил гранату. Ничего этого не произошло, абсолютно ничего! Нужно сказать, что в этот момент боевым пловцам, кроме их знаний, мужества и решимости, помогло еще и счастье. Без этого счастья им вряд ли удалось бы благополучно вернуться после всего того, что они перенесли.

«Во время короткой передышки, которую мы себе позволили, – продолжает Карл Шмидт, – я обратил внимание на то, что в суматохе этих последних минут не доходило до моего сознания: мои конечности почти совсем онемели от холода. Я начал опасаться, что не смогу преодолеть весь обратный путь. Тем не менее я подал сигнал, и мы поплыли обратно. Мне было нелегко, но первую заградительную сеть я преодолел. Оба мои товарища плыли рядом со мной. Я ничего не ощущал и не знал даже, двигаются ли у меня еще руки и ноги. Мы плыли очень, очень медленно, и я чувствовал, что товарищи наблюдают за мной. С моей стороны было бы неосторожно задерживать товарищей. Кивком головы (это движение я еще мог сделать) я подозвал их ближе и велел плыть вперед, а о себе сказал, что постараюсь выбраться на берег и побегаю немного, чтобы согреться. Быть может, мне удастся пробиться к своим, а если нет, то пусть лучше берут меня в плен: дальше плыть я не мог. Они отрицательно закачали головами, не принимая этого предложения. Я хотел приказать им, но это было бы смешно и бесполезно.

Зацепив крючки своих несущих поясов за петли моего, они просто потянули меня вперед. Все мое тело одеревенело, и я не мог да и не хотел сопротивляться, так как был рад, что товарищи заботятся обо мне. Таким образом, им пришлось в оба конца плыть с грузом: туда – с миной, а обратно – со мной…»

Через час с четвертью после старта пловцы вернулись назад к ожидавшему их катеру и были подняты на борт. Это оказалось наиболее трудным делом для Карла Шмидта, но когда сильные руки товарищей принялись растирать его тело, жизненные силы вернулись к нему.

В течение всего времени, пока боевые пловцы выполняли свое задание, старший лейтенант Дерпингхауз и рулевой вели наблюдение как за противником, так и за вторым катером. Однако ничто вокруг не обнаруживало признаков жизни. Как только боевые пловцы оказались на борту и доложили об успехе, катер отчалил от сваи и взял курс на устье Шельды. Не успели они потерять из виду последнюю сваю входного канала, как вдруг увидели позади себя шедший на полном ходу моторный катер. Между тем туман поредел и видимость стала немного лучше. Тем не менее Дерпингхаузу так и не удалось установить, был ли это «Линзе» командира диверсионно-штурмовой группы Принцхорна или вражеский патрульный катер. На всякий случай пришлось проявить осторожность, так как у людей Дерпингхауза, конечно, не было никакого желания вступать в бой с противником после того, как самая трудная часть задания была уже выполнена.

На этот раз они решили уходить, не считаясь ни с чем. Мотор взвыл, и катер понесся со скоростью 30 миль в час. Второй катер попытался преследовать их и еще в течение некоторого времени был виден, но затем растворился в ночном тумане.

На втором катере, показавшемся Дерпингхаузу подозрительным, в действительности находились люди Принцхорна. Они безуспешно проискали все это время входной канал в шлюз, поднялись вверх по Шельде почти до речного порта (что они определили по стоявшему на якоре судну), затем развернулись и приближались к найденному, наконец, каналу в тот самый момент, когда их товарищи покидали его, идя «курсом домой».

В отличие от Дерпингхауза Принцхорн не сомневался, что встреченный катер был своим, а не вражеским. Поэтому он пытался догнать его, но не решался выдавать себя громкими сигналами, так как в конце концов они находились в глубоком вражеском тылу. Скорость, с которой второй катер скрылся у него из виду, давала основание полагать, что у него не было на буксире мины, в то время как катер Принцхорна продолжал тянуть свою мину. Из всего этого Принцхорн сделал вывод, что второй группе, по всей вероятности, удалось выполнить задание и она возвращалась на свою базу. Его метод «дублированных действий», без сомнения, оправдал себя.

Вскоре после 5 часов утра в Антверпенском порту раздался сильнейший взрыв. Аэрофотосъемка показала на следующий день, что взрыв произвел эффективные разрушения в шлюзе. Уровень воды в закрытом бассейне во время отлива сравнялся с уровнем ниже шлюза. Порт был потерян для морских судов. Противнику потребовалось около трех месяцев для того, чтобы устранить повреждения, причиненные кучкой мужественных людей.

Глава седьмая. Неймегенские мосты

6 октября 1944 года лондонская газета «Таймс» писала, что нападение немцев на находившиеся в руках англичан мосты через реку Ваал в районе Неймегена было «одной из самых отважных диверсионных операций этой войны». В том же духе отзывались об этом событии и другие английские газеты. Когда спустя шесть недель главный штаб германского вермахта опубликовал некоторые подробности этой диверсии, впервые упомянув при этом боевых пловцов ВМС, английское телеграфное агентство Рейтер распространило полный текст немецкого сообщения, сопроводив его заявлением о том, что «утверждение немцев об успешных действиях боевых пловцов официально не опровергнуто». Еженедельник «Пикчюр пост» в своем последнем январском номере за 1945 год вообще назвал это нападение «самым удивительным подвигом войны». Что же такое произошло, если даже в самый разгар ожесточенной борьбы английская пресса не могла не отдать должного немцам?

В нескольких километрах от германо-голландской границы Рейн делится на два рукава. На северном рукаве, который называется Лек, расположен Арнем, на южном, носящем название Ваал, – Неймеген. В сентябре 1944 года английская армейская группа, входившая в состав армии вторжения, сосредоточила свои усилия против этих двух городов. В случае захвата их англичане получили бы великолепный плацдарм для дальнейшего наступления на север и восток в глубь Германии. Но высадившиеся в районе Арнема английские воздушнодесантные части были потрепаны в жестоких боях, и единственное, чего им удалось добиться, – это удержать в своих руках крупный плацдарм на северном берегу Ваала. Огромное значение для англичан имело то обстоятельство, что они могли бесперебойно осуществлять снабжение по двум попавшим в их руки почти невредимыми мостам через Ваал в районе Неймегена: по железнодорожному мосту, на котором немцы во время спешного отступления успели лишь кое-где повредить железнодорожное полотно, и по массивному автодорожному мосту, использовавшемуся англичанами для переброски на плацдарм самых тяжелых танков и артиллерии.

Для немцев эти мосты были бельмом на глазу, и они прилагали все усилия к тому, чтобы разрушить их. Англичане, наоборот, оберегали их как зеницу ока и за насколько дней создали вокруг них плотное кольцо обороны, казавшееся неприступным. Такова была обстановка, когда немецкое верховное командование призвало на помощь соединение «К». Ударным саперным группам не удалось пробиться к мостам, авиация также вынуждена была отказаться от попытки разрушить мосты с воздуха. Теперь оставалась последняя надежда – бойцы соединения «К».

Они начали с того, что удобно разместились в неказистом сарае у реки невдалеке от голландской границы и приступили к подготовке нападения на мосты. К опытным боевым пловцам, возглавляемым старшим лейтенантом Принцхорном, присоединился командир 65-го МЕК старший лейтенант Рихард с частью своих людей. В ходе совместной работы были предельно подробно рассмотрены все важные вопросы: русло и течение реки; расположение, удаление друг от друга и состояние мостов; мостовые быки, подлежащие подрыву, и необходимые для этой цели подрывные заряды; силы противника на берегах и на самих мостах; обратный маршрут; время проведения диверсии и условия погоды; возможность поддержки со стороны других видов вооруженных сил путем организации ложных атак на суше и с воздуха – короче говоря, все, что имело значение для правильной оценки возможностей боевых пловцов и позволяло им самим ответить на вопрос: имеются ли у них реальные шансы на успех или их попытка будет обречена на провал?

Вскоре стало ясно, что по степени трудности это задание превосходило все, что до сих пор приходилось делать соединению «К». Выкристаллизовались также две различные точки зрения по вопросу о том, как лучше выполнить задание.

Рихард считал, что незаметно пробраться к мостам могут лишь боевые пловцы, так как катера «Линзе» будут наверняка обнаружены закрепившимся на обоих берегах противником.

Принцхорн, наоборот, полагал, что при благоприятной погоде атака на катерах обещает больший успех. В качестве довода против использования боевых пловцов он ссылался на очень быстрое течение реки в районе мостов. Кроме того, Ваал делает в этом месте легкий поворот, так что вся сила течения направлена в сторону. Если даже допустить, что в лучшем случае боевые пловцы заметят мостовые быки за 150 м до цели, то весьма сомнительно, смогут ли они на таком коротком расстоянии справиться со стремительным потоком и подплыть к ним. Если бы они должны были плыть одни, это им, может быть, и удалось бы, но им предстояло тянуть за собой еще тяжелые мины-торпеды. Ведь для того, чтобы взорвать массивные мосты, нужно было заложить под каждый бык по 3 т взрывчатого вещества, рассредоточенного в двух полуторатонных минах. Смогут ли боевые пловцы справиться с таким огромным грузом, не отнесет ли их течением к берегу прямо в руки противника?

Во всяком случае, в отношении характера и величины необходимого подрывного заряда неясностей не было. Мостовые быки имели длину 11 м и ширину около 4 м каждый. Поэтому здесь было недостаточно просто заложить мину на дно реки рядом с массивным каменным быком, так как взрыв такой мины мог бы его лишь повредить, но не разрушить. Для разрушения же необходим был крутящий момент, который можно было получить лишь при одновременном взрыве двух мощных подрывных зарядов, заложенных на противоположных сторонах быка. Именно так и Решено было поступить.

Как уже было сказано выше, затребованные для этой цели мины-торпеды содержали по 1,5 т взрывчатого вещества. Они имели длину 5 м и диаметр 56 см каждая. Точно рассчитанная плавучесть позволяла им так же, как и ранее использованным минам этого типа, плавать непосредственно под поверхностью воды. Установленный на определенный срок работы часовой механизм взрывателя замедленного действия включался путем удаления особой чеки из паза в верхней части мины. Затопление мины производилось нажатием на кнопку клапана затопления.

Мины-торпеды соединялись в «пакеты» по две мины в каждом. Они связывались между собой прочным пятнадцатиметровым тросом. Боевые пловцы должны были, приблизившись к быку, распустить «пакет» с таким расчетом, чтобы одна мина легла с левой, а другая – с правой стороны быка. Идеальным случаем было бы, если бы левая мина легла у верховой стороны быка, обращенной против течения, трос обмотался бы вокруг быка, а вторая мина легла бы справа у низовой его стороны, обращенной вниз по течению. Этим бы достигался необходимый крутящий момент.

Было Решено подготовить три таких «пакета»: один – для железнодорожного моста и два – для автодорожного. Единственным спорным вопросом оставался по-прежнему вопрос о том, как доставить эти «пакеты» к мостам.

Все теоретические доводы были исчерпаны. Теперь окончательный ответ на этот вопрос могла дать лишь практика. Тогда два боевых пловца добровольно вызвались проплыть все расстояние в 35 км в качестве эксперимента, то есть без мин, чтобы лишь разведать силу течения у обоих мостов и испытать ее на собственном опыте. Они спустились в воду темной ночью и вышли на берег в первой половине следующего дня в условленном месте по другую сторону от английского плацдарма. Хотя попытка удалась и противник не заметил боевых пловцов, результаты были малоутешительными. Пловцы рассказали следующее:

«…Совсем неожиданно перед нами, вернее, почти совсем над нами возникли очертания автодорожного моста. Мы подошли к нему раньше, чем ожидали. А спустя минуту после того, как он был замечен нами, мы уже оказались по ту сторону от него. Насколько нам удалось определить, мы прошли между берегом и первым быком. Несмотря на все наши усилия, приблизиться к быку в этот момент нам не удалось.

Тогда, преодолевая сильное течение, мы поплыли к середине реки, чтобы у второго моста подойти к среднему быку. Но и здесь поток снес нас в сторону. Хотя расстояние, на котором мы прошли мимо этого быка, не превышало 2 – 3 м, течение и на сей раз стремительно пронесло нас мимо. Вернуться к мостам вплавь против течения невозможно…»

Эта попытка лишний раз показала, насколько незначительными были шансы боевых пловцов. Все зависело от того, удастся ли им приблизиться к быкам, а это могло оказаться возможным лишь в том случае, если они еще издали заметят мосты. Вставал вопрос, можно ли было надеяться по крайней мере на небольшую помощь авиации, чтобы хоть несколько самолетов сбросили в районе мостов осветительные бомбы? Впрочем, задача своевременного обнаружения мостов очень скоро отпала для пловцов и притом при весьма прискорбных обстоятельствах, Но до этого еще один вопрос заставил, их поволноваться: если даже боевым пловцам удастся приблизиться к быкам, не будут ли они сами раздавлены или оглушены несущимися по течению тяжелыми минами? Не легче ли было бы буксировать подрывные «пакеты» катерами «Линзе», которые благодаря своим моторам могли бы удержаться против течения и осторожно доставить мины в нужные места?

Но тут произошло событие, грозившее нарушить все планы. Ставка фюрера направила в Неймеген офицера с письменным приказом Гитлера, согласно которому этому офицеру поручалось руководство операцией по взрыву мостов и предписывалось провести ее немедленно. Это был капитан контрразведки Хуммель – человек с бурным прошлым и большим количеством псевдонимов. В ВМС он был известен под именем «капитана Хеллмерса». Отлично знали его и расположившиеся в сарае недалеко от Неймегена боевые пловцы, так как во время их учебы в Вальданьо и Венеции он был у них в течение нескольких месяцев командиром. Это случилось так.

Создавая в конце 1943 и в начале 1944 года соединение «К», вице-адмирал Гейе наряду с многими другими мероприятиями собирался организовать обучение боевых пловцов, заполучив в качестве преподавателей опытных в этом деле итальянцев. Однако германская контрразведка, привыкшая получать от ВМС лакомые кусочки, позарилась и на этот. Адмирал же отнюдь не намерен был подчинить своих боевых пловцов контрразведке, то есть практически СС. Он добился в высших инстанциях главного штаба вооруженных сил признания своей точки зрения, сводившейся к тому, что все операции на море должны осуществляться только по линии ВМС. Сюда, разумеется, относились и боевые пловцы. Даже рейхсфюрер СС Гиммлер в личной беседе с адмиралом вынужден был уступить и согласился с тем, чтобы боевые пловцы целиком и полностью подчинялись командованию ВМС. Он лишь попросил, чтобы соединение «К» приняло к себе на обучение некоторых добровольцев из контрразведки с тем, чтобы обучить их искусству «людей-лягушек» для выполнения некоторых особых заданий на реках во вражеском тылу. Гейе согласился с тем условием, чтобы на период обучения эти люди были исключены из списков своих частей и перешли в полное подчинение ВМС.

Вместе с этими контрразведчиками в Вальданьо и Венеции обучался также Хуммель, он же Хеллмерс, который, будучи старшим по званию офицером, исполнял некоторое время обязанности командира отряда. Для осуществления посредничества между контрразведкой и соединением «К» Гиммлер выделил обер-штурмбанфюрера СС Скорцени, получившего широкую известность во время «операции» по освобождению Муссолини из его заточения в Гран-Сассо. Хеллмерс, по всей видимости, также принадлежал к числу людей Скорцени.

Однако этот несколько странный уже из-за различия солдатских убеждений «союз» между соединением «К» и СС был недолговечным. Адмирал Гейе обосновывает это следующими причинами: «Это объяснялось прежде всего тем, что к нам из войск СС направлялись в основном так называемые «проштрафившиеся». Чаще всего это были провинившиеся на фронте и разжалованные, которые должны был,и искупить свою вину участием в особо опасной вылазке. Однако этот факт скрывался от командования ВМС, и мы узнали обо всем лишь позднее, когда с зтими людьми произошли некоторые неприятные истории».

Можно себе представить возмущение старших офицеров соединения «К»! Ведь а состав этого соединения принимались лишь моряки с безупречной характеристикой. Поэтому командование соединения «К» потребовало немедленного расторжения вышеупомянутого «союза».

Тогда контрразведка организовала свою собственную школу боевых пловцов, и капитан Хеллмерс (который, разумеется, не относился к числу «проштрафившихея») покинул ВМС, где его больше не видели вплоть до того самого дня, когда он внезапно появился с приказом фюрера в разгар подготовки операции по взрыву неймегенских мостов.

Чего он хотел?

Прежде всего он хотел отбросить все планы и опыт соединения «К» и действовать по-своему. Скрытый и незаметный для противника подход к мостам как основное условие успешных действий не играл, по его мнению, особо важной роли. Конечно, говорил он, неплохо остаться незамеченным, но если часовые на мостах что-либо заподозрят, то по ним нужно будет открыть пулеметный огонь с сопровождающих штурмовых катеров и обстреливать до тех пор, пока пловцы не затопят свои мины-торпеды у мостовых быков…

Столкнувшись с подобной аргументацией, бойцы соединения «К» не могли не вспомнить о немецком летчике-смертнике, который незадолго перед этим пытался таранить мост стареньким груженным взрывчаткой Ю-52. Однако вражеские зенитчики были начеку, а огонь их орудий был настолько сильным, что этот одиночный немецкий. самолет взорвался еще в воздухе. Если бы противник обнаружил попытку немцев приблизиться к мостам по реке, то часть его уничтожающей огневой мощи могла, разумеется, обрушиться и против них. При таком соотношении сил маскировка была необходимым условием не только для того, чтобы сохранить человеческие жизни, но и вообще чтобы иметь какие-либо шансы на успех.

После прибытия в Неймеген Хеллмерса командир 60-го МЕК старший лейтенант Принцхорн запросил по телеграфу у командира соединения «К» разрешения на выполнение какого-либо другого задания и руководил уже описанной нами операцией по разрушению шлюза в Антверпенском порту. К тому моменту, когда после успешного выполнения этого задания Принцхорн вернулся назад в Неймеген, там произошли следующие события.

Хеллмерс настоял на том, чтобы организовать разведку мостов на штурмовых катерах. В то время как предпринятая накануне боевыми пловцами попытка осталась незамеченной противником, высланные на разведку два штурмовых катера были, конечно, обнаружены вражеским охранением еще до того, как они достигли первого моста. Попав под сильный обстрел, они были вынуждены повернуть обратно и благополучно вернулись на исходные позиции.

С этого момента англичанам стало ясно, что основная опасность мостам грозит с реки. Поэтому они приняли меры предосторожности, сводившие на нет последние шансы на успех: они создали «световую завесу». Установив перед первым – автодорожным – мостом прожекторы, они стали обшаривать их лучами поверхность воды. Сам мост осветили фонарями. Кроме того, они усилили охрану мостов, удвоили количество легкого оружия на обоих берегах на участке перед и между мостами (железнодорожный мост находился в 500 м ниже по течению реки) и даже оборудовали пулеметные точки на самих мостах.

Наконец сбылось то, о чем боевые пловцы раньше могли только мечтать: мост был отлично освещен! Теперь пловцы могли заметить свою цель издали. Но эта «удача» их не радовала. Разве нашелся бы в мире хоть один человек, который сумел бы, буксируя в стремительном потоке трехтонный подрывной заряд, незаметно приблизиться к залитому светом и охраняемому сотнями винтовок и орудий мосту?

Прошло больше недели в бездействии. Необходимо было, чтобы противник немного успокоился и ослабил свою обостренную бдительность. И действительно, через неделю автодорожный мост больше не освещался прожекторами, хотя фонари на нем продолжали гореть. Тогда боевые пловцы решили попытать счастья. Всякие споры о способе нападения стали теперь излишними, ибо если после всего случившегося кто-либо еще и был в состоянии взорвать мосты, так это только боевые пловцы.

В ночь на 29 сентября 1944 года боевые пловцы сошли в воду примерно в 10 км выше Неймегена. Их было 12 человек, разбитых на 3 группы по 4 человека в группе. Каждая группа имела по одному подрывному «пакету», описанному выше. В распределении сил ничего не изменилось: первая группа должна была взорвать железнодорожный мост, вторая и третья – автодорожный.

Первой группой командовал старшина-радист Гейнц Бретшнейдер, который уже участвовал в подрыве моста через Орнский канал в районе Кана на фронте вторжения. В его группу входили также: боцман Егер и старшие ефрейторы Герд Олле и Вольхендорф. Эта группа стартовала первой, так как ей предстояло проплыть большее расстояние. Бретшнейдер сообщает:

«При спуске подрывных «пакетов» на воду возникло так много трудностей, что мы стартовали не в 12 часов ночи, как это предусматривалось планом, а лишь около 4 часов утра. После всего того, что было уже позади, первая часть пути была для нас отдыхом. Течение спокойно несло нас вниз по реке, и мы лишь изредка ударяли по воде ластами, чтобы выдерживать направление. Самым главным для нас было сейчас сохранить силы для решающих минут у моста. Сначала мы плыли по участку реки, где противником был занят только западный берег, затем вошли в зону, где противник засел на обоих берегах. Время от времени мы видели, как в воздух взлетали ракеты. Были слышны выстрелы, но они нас не беспокоили. Мы следили за тем, чтобы держаться примерно середины реки и не слишком приближаться к какому-либо из берегов.

Едва миновав последнюю излучину реки перед Неймегеном, мы сразу же заметили перед собой силуэт автодорожного моста. Все вокруг него было залито красно-желтым светом от многочисленных пожаров. Около часа ночи немецкая авиация совершила налет на мосты. Однако основная цель этого налета, заключавшаяся в том, чтобы отвлечь внимание англичан от проводимой одновременно атаки боевых пловцов, к сожалению, не была достигнута из-за нашего большого опоздания. Огни пожаров залили всю местность призрачным светом. На этом фоне мост выделялся как нельзя более отчетливо. Он находился примерно в 120 м от нас у выхода из легкого поворота. Это был как раз тот поворот, о котором нас предупреждали. Вскоре мы на своей собственной шкуре испытали силу, с которой течение прижимало здесь к внешней стороне изгиба реки. Нам приходилось прилагать дьявольские усилия, чтобы не дать течению оттеснить себя к западному берегу. Через несколько минут мы оказались уже перед самым мостом, в золе наблюдения вражеских часовых. Еще раз прикинув расстояние, отделявшее нас от левого быка, я рассчитал, что мы должны пройти рядом с ним. Тогда, перестав шевелиться, мы отдались на волю течения, чтобы не выдать себя ни малейшим движением.

Так мы беспрепятственно продрейфовали под автодорожным мостом. Еще секунд 15 – 20 я вынужден был сдерживать свое нетерпение, прежде чем снова начал двигаться. Такая предосторожность была необходимой, так как один из часовых на мосту мог случайно оглянуться и посмотреть вниз по течению реки. Потом я перевернулся, чтобы посмотреть вперед, в сторону «нашего» моста, и меня охватил леденящий ужас.

Самое большее в 200 м от нас через всю реку над водой тянулась какая-то преграда! Сначала я различил лишь черную линию с многочисленными утолщениями в виде узлов, но потом сразу же понял, что это был понтонный мост.

Для нас это явилось полной неожиданностью, так как никто из нас и не подозревал о существовании такого моста. Как мы вскоре установили, мост только наводился. Мы слышали голоса работавших на мосту саперов и видели над самой водой их силуэты, освещаемые вспышками сигарет. Но одновременно с этим мы увидели и то, что означало наше спасение: средние понтоны еще не были наведены. Проход виднелся примерно в том самом месте на середине реки, куда нас несла неудержимая сила течения.

«Держаться середины!» – крикнул я Олле, плывшему впереди меня у носовой части пятиметровой мины-торпеды. Это было теперь нашим единственным спасением. Если бы трехтонный подрывной «пакет» ударился о понтон, то сила удара по меньшей мере потревожила бы часовых, Зацепившись за один из многочисленных оттяжных канатов, «пакет» также оказался бы для нас потерянным, так как в условиях столь стремительного течения высвободить его было бы невозможно.

Несколькими секундами позже мы уже были у понтонного моста. Напрягая все свои силы, мы толкали мину в нужном направлении. В конце концов нам это удалось: течение пронесло нас всего в нескольких метрах от часовых, так близко, что мы, кажется, могли бы дотянуться до них рукой…»

Опыт, приобретенный группой Бретшнейдера и другими боевыми пловцами во время выполнения этого задания, привел к техническому усовершенствованию: впоследствии каждая такая мина-торпеда стала снабжаться небольшим ввинчивающимся цилиндром, который в случае необходимости боевой пловец мог ввинчивать несколькими поворотами руки. Благодаря этому по желанию боевого пловца можно было незначительно снижать плавучесть мины для того, чтобы последняя могла пройти под внезапно возникающим над поверхностью воды препятствием. Однако вернемся к рассказу Бретшнейдера:

«Благополучно миновав понтонный мост, мы даже не могли позволить себе ни одной секунды передышки, так как теперь наступал момент, когда должна была решиться судьба всей операции. От железнодорожного моста нас отделяло не более 300 м. На этом коротком участке пути мы должны были выбраться из середины потока и приблизиться к нашей цели – левому бычку.

Мы сразу же убедились, что наши теоретические расчеты относительно направления течения реки оправдывались. В том месте, где через реку перекинулись оба моста, она делала поворот вправо. В начале поворота (у первого моста) течение устремлялось от оси реки к внешней стороне изгиба, то есть к левому берегу. Наш мост находился уже у выхода из поворота, где течение, как бы отталкиваясь от левого берега, вновь устремлялось к середине реки.

Сразу же за понтонным мостом я условленными ударами по металлическому корпусу мины подал команду: «Развязать «пакет»! Веревка, которой были связаны обе части «пакета» в головной и хвостовой части, была разрезана. Теперь мины удерживались вместе лишь длинным и чрезвычайно толстым тросом, который должен был лечь на верховую сторону быка и удерживать с двух сторон по полуторатонной мине, каждая из которых должна была служить противовесом другой. Вольхендорф и Егер плыли правее. Им нужно было лишь удерживать свою мину в правильном направлении. Во всяком случае, они шли правее быка. Мне с Олле пришлось плыть изо всех сил поперек течения, чтобы оттянуть нашу мину как можно дальше влево.

Мы плыли на спине перпендикулярно к оси течения реки. Наши тела образовывали прямой угол с массивным корпусом мины, а животы находились под ней. Чтобы не выпустить мину из рук в результате физического перенапряжения, пришлось концы тросов, за которые мы ее тянули, предусмотрительно обвязать вокруг рук. Так, подобно дикарям, мы боролись со стремительным потоком и несущейся прочь миной, которые как бы объединились против нас.

Это была борьба за каждый сантиметр. В последние секунды мы стали опасаться, что стукнемся о каменную кладку быка и будем раздавлены миной. И действительно, мы прошли совсем рядом с быком: одни правее, другие левее его. Мина, к счастью, тоже вместо того, чтобы с грохотом стукнуться о каменную кладку, легко ударилась о деревянную обшивку, которой были обнесены быки для защиты их от плавучих льдин и дрейфующих мин.

Вольхендорфа и Егера с их миной мы уже давно потеряли из виду. Сзади их не было. Лишь бы их не понесло течением, прежде чем наш противовес остановит и пригвоздит их мину к быку! Теперь оставалось лишь надеяться на прочность троса, который должен был выдержать внезапную нагрузку. Если трос не выдержит, все пропало. Однако трос выдержал. Он натянулся как раз в тот момент, когда мы углубились уже на метр под мост. Наша мина как бы повисла в воде, а мы – на ней. Сомнений больше не было: «противовес» занял положенное место правее быка почти у самой низовой его стороны. Именно такое взаимное расположение мин и желательно было, так как благодаря этому при одновременном взрыве обеих мин создавался необходимый крутящий момент.

Минуту мы с Олле отдыхали после нечеловеческого напряжения, которое теперь было позади. Затем, освободив руки, мы сверили часы. Чеку взрывателя нужно было вытащить одновременно с точностью до секунды, чтобы часовые механизмы обеих мин начали работать в один и тот же момент. Я соскользнул под мостом вниз по течению и там позади быка в тихой воде увидел наших товарищей. Затем, цепляясь руками за каменную стену быка, я поднялся против течения к их мине В 5 час. 30 мин. утра 29 сентября 1944 года часовые механизмы взрывателей начали отбивать секунды. Ровно через час наши мины должны были взорваться. Теперь нам оставалось лишь открыть клапаны затопления и утопить мины…»

В рассказе Бретшнейдера нет ни одного слова об обороне противника, о том, видели ли они вражеских часовых и принимали ли меры безопасности непосредственно под мостом. Для всего этого у них не было ни времени, ни возможностей. В своей тяжелой работе, требовавшей предельного напряжения мышц и ума, они не располагали ни одной секундой времени для каких бы то ни было наблюдений или мер предосторожности – пока им наконец не осталось лишь «открыть клапаны затопления и утопить мины…»

Между тем две другие группы, имевшие задачу взорвать автодорожный мост, также находились уже в пути. Им, как и группе Бретшнейдера, удалось подойти к своему мосту без особых происшествий. Однако то ли они неверно оценили расстояние до моста, то ли слишком поздно повернули поперек отталкивающего в сторону течения – во всяком случае, их прижало вплотную к западному берегу, занятому противником Что было делать? Попытаться, усиленно работая ногами и руками, уйти от опасного соседства с берегом? Но в этом случае противник непременно заметил бы их. Или отдаться на волю течения, рискуя оказаться выброшенными на берег? И то и другое было одинаково безнадежно.

Положение, в котором они вдруг оказались, стало критическим. От берега их отделяло еще метров пятьдесят, но это расстояние с каждой минутой сокращалось. Вдруг передние пловцы второй группы заметили впереди себя какую-то преграду. Правее, ближе к середине реки, она кончалась. Это была буна, выступавшая на несколько метров в реку. Удастся ли им еще обогнуть ее? Нет, было слишком поздно. В следующее мгновенье группа оказалась в мелководье за буной. Вода доходила пловцам до бедер. Они изо всех сил упирались ногами в дно реки, чтобы не быть выброшенными на каменную насыпь. Но все было напрасно, «пакет» коснулся дна и прочно сел на мель.

Что было делать? Что могли они предпринять, оказавшись на мели в 50 м от противника?

Они замерли без движения в мелкой воде, ожидая каждую минуту выстрелов. Но все было тихо, их никто не заметил. Тогда, лежа на спине или очень осторожно приподнимаясь на колени, боевые пловцы начали сантиметр за сантиметром сталкивать мину и тянуть ее в более глубокую воду. Удастся ли им снова дернуть ей плавучесть? На всякий случай один из пловцов уже вытащил предохранительную чеку, так что часовой механизм начал работать.

В этот момент пловцы услыхали позади себя окрики, и вслед за тем в тишине ночи раздались ружейные выстрелы. Пловцы замерли, лежа в мелкой воде. Шум и стрельба усилились, однако ни то, ни другое их не касалось. Внимание противника было приковано к соседней буне.

Оказывается, у соседней буны, лежавшей несколько выше по течению реки, застряла третья группа боевых пловцов и теперь была обнаружена противником с берега. Это было самое худшее, что могло случиться с боевыми пловцами. Если до сих пор шансов на благополучное возвращение с задания было примерно 50 процентов, то теперь они практически равнялись нулю. Сопротивляться было бесполезно. Англичане обрушили свой огонь на буну. Четверым боевым пловцам оставалось лишь спасаться от смертоносного огня противника и опасного соседства своего собственного подрывного заряда. Они рассеялись в разные стороны.

Между тем четверо других пловцов продолжали неподвижно лежать в 200 м. То, что происходило рядом с ними, было для них живым и наглядным уроком, Если им не удастся снять свой подрывной заряд с мели, то с ними произойдет то же самое, что с их четырьмя товарищами. Но теперь, когда один «пакет» был потерян, оставшийся у них заряд являлся единственным средством нападения на мост.

Хотя они слышали шум и выстрелы, но подробностей всего происходившего там не знали. Они знали лишь, что теперь, пока внимание англичан было сосредоточено в другом месте, им представлялась единственная возможность выбраться отсюда со своим зарядом, чтобы, несмотря ни на что, попытаться довести операцию до конца.

Итак, за дело! Теперь они больше не обращали внимания на маскировку. Главное – быстрота. Навалившись всеми силами на тяжелый корпус мины, они столкнули ее в глубокую воду. Затем, с шумом прыгнув вслед за ней, они спустя несколько секунд снова плыли по течению, оставив буну позади.

Вокруг них засвистели пули. По ним стреляли Но теперь они по крайней мере плыли, а не сидели беспомощно на этой проклятой буне! Напрягая все свои силы, они стремились отплыть как можно дальше от берега однако отклонение от первого быка было слишком велико, а течение так стремительно несло их к мосту, что им не удавалось приблизиться к быку. Тогда один из боевых пловцов устремился к минам и открыл одновременно оба клапана затопления. В 3 м перед мостом трехтонный подрывной заряд начал погружаться и лег на дно как раз под средней частью арочного строения крайнего от западного берега реки пролета. Взрыватели были сняты с предохранителя, часовые механизмы работали, но – увы! – мины лежали не у быка…

После того как боевые пловцы проделали все это, силы окончательно покинули их. Они один за другим вышли на берег и доверились одному голландцу, который завел их прямо в плен к англичанам.

Группа Бретшнейдера ничего об этом не знала.

«Мы опустились на дно реки вместе с минами-торпедами, – сообщает он, – чтобы проверить, правильно ли они легли у основания быка. Приложив ухо к корпусу мины, я отчетливо услышал тиканье часового механизма. Значит, все было в порядке. Вынырнув на поверхность, мы несколько минут отдыхали в тихой воде, затем снова отдались на волю течения, которое понесло нас вниз, и вскоре оставшийся позади нас опасный мост растворился во мраке ночи.

Первую половину пути нас удерживал вместе наш подрывной «пакет». Теперь мы все плыли рядом и время от времени дотрагивались до рук соседей, стараясь не потерять друг друга из виду. Чтобы оказаться по ту сторону английского плацдарма, нам предстояло проплыть еще 24 км. Теперь все зависело от нашей выносливости.

Несмотря на все старания, я вскоре потерял из виду Герда Олле, затем Вольхендорфа и, наконец, Егера. Одиночество усилило во мне чувство физической усталости и желание спать. Лишь когда в 6 час. 30 мин. утра до меня донеслось раскатистое эхо взрыва, я снова воспрянул духом и жизненные силы вернулись ко мне. Итак, с мостом было покончено! И это сделали мы, преодолевшие все препятствия и трудности! Теперь оставалось проплыть лишь километров 15 – 16…

Время от времени я видел, как впереди в воздух взлетали по две ракеты, которые указывали нам место, где нас ожидали товарищи. Они были еще очень далеко, и в эту ночь мне было до них не добраться, так ках уже начинало рассветать. Тогда я стал искать убежища, чтобы провести в нем день. Недалеко от берега я заметил рыбацкую лодку, до которой добрался без труда. Лодка стояла на якоре, и в ней не было ни души. Взобравшись в нее, я отыскал крохотную кабину и помню лишь, что закрыл дверь изнутри на засов. Проснулся я от страшного холода. Через грязное стекло иллюминатора просачивался свет пасмурного дня. Было около трех часов. Немного согревшись, я снова заснул и проснулся полный энергии, когда уже начинало смеркаться. Выждав еще некоторое время, я снова вошел в воду и несколько часов подряд плыл навстречу двум белым ракетам, которые и в эту ночь продолжали регулярно взлетать в небо. Наконец, я доплыл до места и осторожно вылез на берег…»

Первым, кто с сияющим от радости лицом вышел навстречу Бретшнейдеру, был Егер, вернувшийся незадолго перед этим. Ему также пришлось отсидеться день, хотя и не в столь удобной «квартире», какая подвернулась Бретшнейдеру. В поисках убежища он вылез на берег и неожиданно заметил двух приближавшихся к нему вражеских солдат. Расправившись с ними приемом джиу-джитсу, он снова вошел в воду, проплыл немного дальше и в конце концов вынужден был опять выйти на берег и пролежать весь день в дупле старого пня. Слушая рассказ Бретшнейдера о его кабине, он не мог скрыть зависти.

Теперь они вдвоем стали ожидать остальных своих товарищей. Но их ожидания были напрасны. Они были единственными, кому удалось вернуться. Из 12 боевых пловцов, участвовавших в ночь на 29 сентября 1944 года в операции по подрыву сильно охраняемых противником неймегенсхих мостов, 10 человек (причем некоторые после драматической схватки с противником) попали в плен к англичанам. Лишь Бретшнейдеру и Егеру удалось на вторую ночь добраться до немецких позиций. За свой подвиг они были награждены «Немецким золотым крестом».

Железнодорожный мост был разрушен, две его массивные арочные конструкции рухнули в воду. Автодорожный, правда, уцелел, однако на аэрофотоснимках можно было обнаружить, что в ездовом покрытии этого моста появились провалы. Следовательно, он по крайней мере получил повреждения. Поскольку ни один из восьми боевых пловцов, участвовавших в нападении на этот мост, не вернулся, немецкому командованию сначала не было известно, что там произошло. Через некоторое время в ряде лондонских газет появилось сообщение о бесстрашном английском офицере, который якобы удалил взрыватель из немецкого подрывного заряда. Теперь нам известно, что этот офицер обезвредил застрявший на мели подрывной «пакет» третьей группы, в то время как второй подрывной заряд, легший на речное дно под мостом, взорвался, причинив мосту легкие повреждения. Поколебать же быки и прочные мостовые конструкции эта наспех затопленная не там, где следовало, мина, конечно, не могла.

Глава восьмая. Одноместная погружающаяся лодка «Бибер»

После 20 августа 1944 года немецкого фронта на территории Франции больше не существовало. Союзникам удалось мощными танковыми клиньями осуществить прорыв с плацдарма вторжения. Войска германского вермахта повсюду откатывались назад. Смерть в облике сотен истребителей и бомбардировщиков союзников носилась в воздухе и собирала богатую жатву на забитых путях отхода немецкой армии. Кругом царил хаос. Сотни тысяч людей бежали на север и восток.

Лишь одна немецкая моторизованная колонна шла против потока и, не обращая внимания на общее отступление и воздушные налеты, упорно пробивалась к побережью Ла-Манша. Хотя солдаты, сидевшие на тяжелых грузовиках и покрытых брезентом прицепах, носили серую защитную форму, они принадлежали к ВМС. Время от времени, когда колонна встречала на своем пути непреодолимые препятствия, мешавшие ее дальнейшему продвижению, командир колонны предъявлял особое удостоверение следующего содержания:

«Капитан 3 ранга Ганс Бартельс является командиром отряда особого назначения ВМС. Он выполняет мой непосредственный приказ. Задание его секретно, и никто не имеет права требовать у него отчета. По его просьбе все должны оказывать ему всемерную помощь для того, чтобы он мог достигнуть цели и выполнить задание.

Главнокомандующий ВМС гроссадмирал Дениц».

Пять дней (с 22 по 27 августа) пробивалась 261-я флотилия «К» из Бельгии к побережью Ла-Манша. Флотилия, получившая на вооружение новейшее штурмовое средство соединения «К» – одноместные погружающиеся лодки типа «Бибер», должна была принять участие в борьбе против флота вторжения союзников в бухте Сены. Так как Гавр, где должна была базироваться флотилия, был уже оставлен немцами, она повернула на Фекан.

После невероятно трудного марша, во время которого люди находились без сна почти трое суток, техническому персоналу флотилии пришлось без отдыха работать еще целые сутки, чтобы привести в боевую готовность лодки, для которых многочисленные воздушные налеты не прошли бесследно. Атака флотилии должна была быть предпринята либо в одну из двух ближайших ночей, либо совсем не состояться, потому что немецкие войска уже покидали Фекан. До вступления союзников в город оставались считанные дни.

В то время как их товарищи из состава технического персонала работали буквально до упаду, водители лодок по распоряжению врача получили двадцатичасовой отдых, чтобы набраться сил перед трудной операцией. Никто бы не решился взять на себя ответственность послать не отдохнувших с дороги людей в крохотных лодках по бушующему морю на выполнение задания, которое потребует от них напряжения всех их сил и способностей.

Поэтому, когда в ночь с 29 на 30 августа 1944 года 18 «Биберов» вышли на выполнение своего первого задания, их водители успели по крайней мере выспаться и отдохнуть. Скорость ветра достигала 4 – 5 баллов, волнение моря – 4 баллов. И хотя только двум лодкам (водители лейтенант ВМС Дозе и старшина-радист Бёш) удалось подойти к вражеским конвоям и потопить крупное десантное судно и корабль типа «Либерти», сам тот факт, что водители «Биберов» совладали со столь неблагоприятными метеорологическими условиями, говорит о железной воле этих людей. Дозе вернулся в Фекан лишь в 10 часов утра следующего дня. Измученный, насквозь промокший, дрожащий от холода и с признаками отравления двуокисью углерода, он был все-таки счастлив сознанием одержанной победы.

31 августа Фекан был окончательно оставлен немцами. Личный состав флотилии «Биберов» уходил из города в числе последних. Большую часть штурмовых средств пришлось уничтожить. Те немногие лодки, которые удалось погрузить на автомашины и увезти из Фекана, были повреждены и выведены из строя во время ночного боя с прорвавшимися американскими танками.

Вся удивительная история создания «погружающихся одноместных штурмовых средств «Бибер» (которые ошибочно называли «сверхмалыми подводными лодками») была бы немыслима без дьявольской энергии их создателя капитана 3 ранга Ганса Бартельса. Это штурмовое средство родилось не на чертежных досках конструкторов, оно представляло собой воплощение кустарным способом идей Бартельса.

В начале 1944 года бывший капитан минного тральщика Бартельс, получивший за смелые действия в Норвегии «Рыцарский крест», был зачислен в соединение «К», где ему предстояло стать командиром флотилии «Биберов». 4 февраля он явился вместе с капитан-лейтенантом Опладеном к директору Любекской верфи. Опладен, который до войны сам был промышленником, обычно брал на себя установление контактов с промышленностью. Офицеры изложили план Бартельса и спросили, не возьмется ли верфь за выполнение этого заказа. Во время второй беседы, состоявшейся 9 февраля, был подписан контракт, а спустя две недели, 23 февраля, был готов предварительный проект, по которому опытные мастера к 15 марта изготовили первый образец «Бибера», названный «Адамом». 18 марта Бартельс лично сел в лодку, но при первой же попытке погружения в «Бибер» набралось много воды, и он не мог самостоятельно всплыть. «Адам» был поднят на поверхность переделан и уже 29 марта испытан в присутствии главнокомандующего ВМС. На этот раз испытания прошли успешно. Модель была сдана в серийное производство, и «Адам» стал отцом солидного семейства «Биберов»[17], насчитывавшего к концу войны 325 лодок.

На зов Бартельса отозвались добровольцы – молодые морские офицеры, техники, инженеры, даже один врач, и скоро под его руководством был создан испытательный отряд, члены которого неутомимо и часто с риском для собственной жизни проводили испытания «Биберов» с целью выяснить условия пребывания в них водителя, а также определить их технические данные и особенности.

Что же представляло собой это новое штурмовое средство, являвшееся, по определению адмирала Гейе, «осуществлением идеи, рожденной в голове фронтового солдата»? Как выглядел «Бибер»?

Погружающаяся лодка типа «Бибер» имела длину 8 м и максимальный диаметр 98 см. Ее корпусу была придана обтекаемая форма, примерно посередине располагалась небольшая боевая рубка, что придавало «Биберу» сходство с миниатюрной подводной лодкой. Над рубкой, высота которой (считая от ватерлинии) равнялась 52 см, возвышались лишь перископ длиной 1,5 м. нактоуз и шнорхель для подачи в лодку свежего воздуха. О задачах этого нового штурмового средства в наспех набросанном наставлении говорилось очень коротко:

«Погружающаяся лодка типа «Бибер» является наступательно-оборонительным средством. Благодаря ей один человек имеет возможность незаметно подойти вплотную к противнику и выпустить по нему две торпеды. Для своей личной защиты и сохранения материальной части водитель может скрыться от противника погружением на глубину…»

Конечно, в действительности дело обстояло далеко не так просто. Однако сначала несколько слов о внутреннем устройстве лодки. Корпус был изготовлен из корабельной стали, прочность его увеличивалась за счет шпангоутов и четырех поперечных переборок. Перед первой переборкой находилась только балластная цистерна. Между первой и второй переборками располагался главный отсек («центральный пост управления») лодки. Здесь сидел водитель. Его голова почти упиралась в люк боевой рубки, служивший единственным входом и выходом в лодке. Здесь же, частично вокруг водителя, частично над и под ним, были сосредоточены все рычаги управления. Но это не все. В главном отсеке помещались, кроме этого, следующие жизненно необходимые вещи: баллоны со сжатым воздухом для продувания балластных цистерн, кислородный баллон с прибором для искусственного дыхания, аккумуляторная батарея, бензобаки и бензопроводы, ведущие к двигателю. В качестве двигателя на лодках типа «Бибер» был установлен шестицилиндровый бензиновый мотор с объемом цилиндров 2,5 л, который помещался между второй и третьей переборками. За третьей переборкой находился электродвигатель и, наконец, за четвертой – кормовая балластная цистерна.

Все управление лодкой, разумеется, старались сделать как можно проще и удобнее. Однако уже из простого перечисления всех приборов и механизмов нетрудно понять, что обслуживание и безупречное управление лодкой являлись для одного человека отнюдь не легким делом. Ведь этот человек должен был объединять в одном лице функции капитана, штурмана, бортинженера и обслуживающего персонала и все делать сам – от принятия решения до последнего нажатия на рычаг. И к тому же в условиях самой сложной боевой обстановки, действуя против противника, безраздельно господствовавшего как на воде, так и в воздухе. Способен ли был на это один человек, даже прошедший самую основательную подготовку? Не превышали ли все эти требования человеческих сил?

Проводившая испытания «Бибера» группа неутомимо работала, чтобы дать ответ на эти вопросы. Испытатели не щадили себя и были готовы на самые рискованные эксперименты.

Прежде всего нужно было выяснить, может ли вообще человек длительное время находиться в тесном «Бибере». Не будет ли он испытывать недостатка в чистом, свободном от ядовитых примесей и богатом кислородом воздухе для дыхания? Ведь каждому ребенку известно, что при работе бензинового двигателя образуются ядовитые выхлопные газы, вдыхая которые человек, сам того не подозревая, причиняет большой вред своему организму. Разумеется, знали об этом также создатели и водители «Биберов». Поэтому неслучайно прилагались все силы к тому, чтобы поставить на «Бибер» дизельный двигатель. Но во-первых, таких малогабаритных дизельных двигателей вообще еще не существовало, а во-вторых, даже более крупные дизельные двигатели, которые потребовали бы, кроме всего прочего, увеличения общего тоннажа лодки, также невозможно было достать. Вообще при конструировании боевых средств можно было рассчитывать только на стандартные детали и узлы, выпускаемые крупными сериями. Для создания же какого-либо принципиально нового боевого средства соединение «К» не имело никаких производственных мощностей.

По этим соображениям на «Биберах» был в конце концов установлен серийный бензиновый мотор производства автомобильных заводов «Опель». Каков был вред, причиняемый водителю этим мотором, и как можно было защититься от вредного действия выхлопных газов? Это был один из типичных вопросов, на который испытатели вскоре дали ответ. Проводя испытания на самих себе, они действовали по принципу создания заведомо наихудших условий для водителя.

Так, при плавании в надводном положении испытатель закрывал клапаны подачи свежего воздуха и отвода выхлопных газов. Затем в течение двух минут он впускал все выхлопные газы в лодку, выключал мотор и, не проветривая отсеки, находился 20 минут в отравленном воздухе. В отчете о результатах одного такого испытания говорилось:

«По истечении 20 минут у водителя N началось головокружение, появились ощущение слабости и шум в ушах, которые вынудили его немедленно проветрить отсек. N из последних сил толкнул башенный люк и стал глубоко вдыхать ворвавшийся внутрь свежий морской воздух. После того как первые признаки отравления стали проходить, он внезапно почувствовал, особенно после того, как немного поел, сильную головную боль, которая не поддавалась действию никаких болеутоляющих средств. Спустя 5 часов началась сильная рвота. Внушающее опасение состояние продолжалось свыше 21 часов и начало постепенно улучшаться лишь под действием атропина и в результате воздержания от приема пищи…»

Испытатели пришли к единодушному заключению, что моторное отделение должно быть полностью изолировано от сиденья водителя воздухонепроницаемой перегородкой. Разумеется, между моторным отделением и главным отсеком, где находился водитель, была установлена переборка, но двигатель нуждался в воздухе, а воздух поступал через шнорхель сначала в центральный пост управления и лишь оттуда через обратный клапан в переборке – в моторный отсек. Обеспечивало ли это полную безопасность? Несмотря на все меры предосторожности, ядовитые газы могли распространяться в лодке по крайней мере в тот момент, когда расположенный на конце выхлопной трубы позади боевой рубки выпускной клапан не работал или если он был поврежден огнем противника, или если после погружения, во время которого этот клапан, конечно, закрывался, водитель просто забывал снова открыть его перед пуском мотора… Наконец, для бензобаков также невозможно было найти другого места, кроме передней части главного отсека, а бензопроводные трубы проходили на корму под сиденьем водителя и рядом с ним. Кроме того, в главном отсеке располагались аккумуляторы, которые также могли дымить.

В итоге водитель, отважившийся выйти на «Бибере» в открытое море, неизбежно сталкивался с множеством опасностей, не говоря уже об «обычных» для таких крохотных подводных лодок проблемах дыхания, с которыми читатель уже знаком по описанию действий «Негеров» и которые возникают изза перенасыщения воздуха углекислым газом и недостатка кислорода. Результаты продолжительных испытаний в этом направлении нашли следующее отражение в инструкции по использованию погружающихся лодок типа «Бибер»:

«При подводном плавании водитель может свободно дышать в изолированном от моторного отсека газонепроницаемой перегородкой главном отсеке около 45 минут. После этого происходит перенасыщение воздуха углекислым газом, в результате которого водитель сначала засыпает, а затем его организм подвергается более тяжелому отравлению. Поэтому для вывода углекислого газа водитель должен, надев на лицо маску, производить выдох через шланг, ведущий в оксилитовый патрон. Всего таких патронов у водителя три, каждый из них рассчитан на 7,5 часа… Подаваемого определенными дозами кислорода хватает на 20 часов подводного плавания…»

Не говоря далее о мореходных и навигационных трудностях, которые возникали в ходе каждой операции, проводимой в сложных условиях прибрежных районов. Не говоря о необходимости быстрой реакции у водителя, если, например, лодку обнаруживал и настигал вражеский истребительбомбардировщик и она должна была камнем уйти под воду, для чего водителю нужно было последовательно выпустить воздух сначала из носовой, затем из кормовой балластных цистерн, переложить горизонтальный руль, выключить бензиновый и включить электрический двигатель, закрыть клапан выхлопной трубы за спиной и клапан притока свежего воздуха над головой, – и проделать все это почти одновременно, за несколько секунд, не теряя при этом хладнокровия и ясности мысли.

Не говоря, наконец, о психологических факторах, связанных с одиночеством водителя и необходимостью в одиночку бороться с коварным морем, с бдительным противником и не в последнюю очередь с собственной усталостью, нередко граничащей с изнеможением.

Разумеется, предпринимались попытки путем применения специальных средств сообщить водителям «Биберов» «качества хищных зверей», Для этого им давали так называемые таблетки Д-IX, которым приписывались следующие свойства: регулируемое отодвигание границы усталости, повышение сосредоточенности и критической способности, усиление субъективного ощущения мышечной бодрости, ослабление мочеиспускания и кишечной деятельности. Конечно, это были бы неплохие показатели, но чем они достигались?

Как только в соединении «К» стал известен химический состав таблеток, сразу же появились сомнения в целесообразности их применения. Одна таблетка содержала в себе равные дозы первитина, кокаина и эвкодала, то есть представляла собой не что иное, как ярко выраженное наркотическое средство. Водители, как обычно испытав это средство на самих себе, забраковали его.

В медицинском заключении о результатах испытания говорилось:

«Для проведения опыта добровольно вызвались пять офицеров. Уже через час после приема 1-2 таблеток у всех пятерых начались неприятные явления. У тех, которые перед приемом таблеток хорошо выспались и отдохнули, наблюдалась кратковременная эйфория, сопровождавшаяся дрожью в руках. Те, которые принимали таблетки в утомленном состоянии, жаловались на слабость в коленях и потягивание в мышцах. В период действия таблеток Д-IX происходило постепенное ослабление деятельности центральной нервной системы, желанная эйфория быстро ослаблялась, рефлекторные процессы и мыслительная деятельность притуплялись. Кроме того, иссякала бодрость и снижалась критическая способность, а обильное потоотделение вызывало ощущение разбитости (которое человек обычно испытывает после опьянения), сильной усталости и подавленности…»

В медицинском заключении не было оказано ни одного доброго слова по поводу «этого метода «допинга», который если и устранял процессы торможения, то только у кошек и лошадей, но не у людей».

«Опиат воздействует на центральную нервную систему чисто наркотически. Признаков эйфории объективно почти не наблюдается, сонливость наступает уже в период наивысшего напряжения… Возбуждающее действие является исключением и очень трудно регулируется. Как правило, наступает очень сильная потребность сна, которую тем труднее побороть, чем больше было принято таблеток… Поэтому следует настоятельно предостерегать от применения этого средства как вызывающего явления, прямо противоположные желаемым».

Серия встречных испытаний, проведенная в отряде, показала, что очень хорошее возбуждающее действие оказывает шоколад «Кола» и другие препараты из ореха кола (благодаря содержащемуся в них пурину и кофеину) и что водителям «Биберов» при сильном переутомлении рекомендуется принимать небольшую дозу первитина. Но самым главным требованием перед выходом на задание является «крепкий спокойный сон не менее 10 часов, который не следует нарушать никакими психическими возбуждениями».

Несмотря ни на что, вопрос о том, могут ли бойцы-одиночки настолько напрячь все физические и духовные силы, чтобы довести до успешного конца операцию своих «Биберов», оставался открытым и выдвигался снова и снова. Ответ на этот вопрос могла дать только практика, и она показала, что «Биберы» вписали в короткую историю немецкого соединения «К» одну из самых трагических глав.

В начале сентября 1944 года среди водителей «Биберов», находившихся в лагере «Блаукоппель», царила большая радость. Несмотря на неблагоприятно сложившиеся обстоятельства (сухопутный марш в условиях постоянной угрозы с воздуха, большое расстояние до бухты Сены и неблагоприятные атмосферные условия), «Биберы», действуя из Фекана, добились первого, хотя и скромного успеха. Отраднее всего было то, что все 18 участвовавших в операции «Биберов» вернулись назад. Для начала было неплохо.

Теперь вновь сформированные флотилии «Биберов» были перебазированы в Роттердам, чтобы оттуда осуществлять нападения на флот союзников в нижнем течении Шельды. Это был значительно более трудный район боевых действий по сравнению с французским побережьем Ла-Манша. Поэтому, когда германская служба радиоразведки, дислоцировавшаяся в Зирикзе на острове Схаувен, сообщала о движении вражеского конвоя (а она сообщала почти ежедневно о нескольких конвсях, так как благодаря перехваченным радиопереговорам противника, которые последний вел чаще всего открытым кодом, была удивительно точно осведомлена о движении вражеских судов), это еще отнюдь не означало, что для атаки этих судов немедленно выходила группа «Биберов».

Для этого нужно было, во-первых, чтобы сила ветра не превышала 3-4 баллов, так как в противном случае водителю «Бибера» пришлось бы тратить все силы на борьбу с морской стихией. Во-вторых, стартовать следовало с началом отлива, чтобы преодолеть расстояние до района Флиссингена, равное почти 40 морским милям, с помощью отливного течения, довольно сильного здесь. Плыть навстречу приливному течению было бы бессмысленно, так как скорость его свела бы на нет скорость лодки и ей не удалось бы продвинуться ни на милю. Наконец, нужно было, чтобы отлив начинался в дневные часы. Тогда «Биберы» прибывали в район боевых действий вечером, а ночью под покровом темноты могли атаковать вражеские корабли в надводном положении. Днем шансы на успех были незначительны, так как противник господствовал на море и его сторожевые корабли были слишком многочисленны, чтобы «Биберы» смогли проскользнуть за их линию охранения и приблизиться к вражеским конвоям.

Если все упомянутые выше условия совпадали и вдобавок выдавалась темная, безлунная ночь, капитан 3 ранга Бартельс посылал на задание максимально возможное количество «Биберов». Обслуживающий персонал доставлял тщательно подготовленные и проверенные лодки сначала к исходному пункту. В декабре 1944 – январе 1945 года таким исходным пунктом являлся Хеллевутслёйс, а впоследствии, после того как этот расположенный за морским шлюзом небольшой портовый бассейн был поврежден выпущенной по неосторожности собственной торпедой, местом старта стал служить Роттердамский порт. Там водители «Биберов» занимали свои места в лодках, число которых при некоторых крупных диверсиях доходило до 20 – 30, и ждали сигнала старта. Сидя на спинках узких сидений, они почти до пояса высовывались через люки своих боевых рубок. Если вода в реке была спокойной и не было опасности, что волной захлестнет рубку, то водители преодолевали еще некоторое расстояние в этой легкомысленной «капитанской позе». Лишь приближаясь к открытому морю между островами Гуре и Ворне или у сигнального поста на молу Хук-ван-Холланд, водитель должен был срочно опуститься в свою тесную кабину и задраить люк над головой, потому что уже здесь их караулили вражеские истребители-бомбардировщики, от которых «Биберов» могло спасти лишь мгновенное погружение.

Но не всегда водители «Биберов» своевременно замечали самолеты противника, чтобы успеть уклониться от их налета. Из-за этого операции часто срывались еще в непосредственной близости от мола Хук-ван-Холланд, всего через какихнибудь час-полтора после старта. Не раз немецким солдатам, находившимся в тот момент на берегу, приходилось быть вынужденными свидетелями неравного поединка «Биберов» с вражескими самолетами. Следовательно, в этих случаях обстоятельства гибели «Биберов» были известны. Иногда о них узнавали также по рассказам самих водителей, которым благодаря счастливой случайности удавалось избежать ранения и гибели на дне морском, хотя их лодки были обстреляны бортовыми пушками самолетов и потоплены. Настигнутые противником часто еще в виду своего берега, эти водители имели больше всего шансов остаться в живых.

Ефрейтор Рётгер был одним из тех, кому таким образом удалось вернуться домой. Первые же снаряды бортовых пушек английского самолета попали в воздушные камеры обеих мин, которыми «Бибер» был вооружен вместо торпед. Лодка сразу же стала терять плавучесть. Тогда Рётгер освободил крепления мин, и избавившийся от груза «Бибер» выскочил на поверхность воды. Этого только и ждал английский летчик, который снова пошел в атаку. Но на этот раз проворнее оказался немец. Открыв клапаны балластных цистерн, он камнем пошел вниз. Затем, круто переложив руль на правый борт, он ушел в сторону от смертоносной линии разрывов вражеских снарядов. Около получаса водитель двигался под водой на электродвигателе, надеясь уйти из опасной зоны, и всплыл на поверхность лишь тогда, когда по его подсчетам он был в безопасности.

Но тут счастье в этом неравном бою снова оказалось на стороне противника и теперь уж окончательно. Едва «Бибер» достиг поверхности воды, как был засыпан градом вражеских снарядов. Стекла боевой рубки разлетелись, несколько снарядов попало в выхлопную трубу и машинное отделение, вода ворвалась в лодку, которая получила дифферент на корму, равный примерно 30ш. Убедившись в небоеспособности своего противника, англичанин оставил его в покое и удалился. Некоторое время Рётгер продолжал дрейфовать по течению, но, видя, что вода в лодке постоянно прибывает, батареи начинают дымить и «Бибер» каждую минуту может окончательно затонуть, он был вынужден покинуть лодку и попытаться добраться до берега в небольшой надувной лодке. Между тем английский летчик несколько раз подлетал к берегу, затем возвращался назад, делал один разворот над Рётгером, другой… Казалось, он беспокоился о том, чтобы вышедший на помощь спасательный катер непременно нашел одинокого человека в резиновой лодке. Убедившись, что спасательный катер шел правильным курсом, он помахал рукой из своей машины и улетел в западном направлении. Рётгер был подобран и целым и невредимым доставлен к своим. Он не был даже легко ранен…

От Рётгера и некоторых других мы знаем, как им удалось уцелеть после того, как их лодки были потоплены. Но какова была участь других? Например, тех, которые достигали Шельды и атаковали вражеские корабли? Или тех, которым даже удавалось пробраться до Остендского рейда, где часто стояли конвои союзников, ожидая попутного прилива для входа в Шельду? Или тех, которых прилив загонял далеко в Шельду, пока они не садились там на одну из многочисленных отмелей? Обо всех этих водителях «Биберов» мы почти ничего не знаем, так как вернувшихся можно пересчитать по пальцам. Возвратились лишь те немногие, которым, кроме их знаний, помогло счастье, которые не потеряли ориентировку и даже после того, как у них было израсходовано горючее или вышел из строя двигатель, сумели искусно используя попутные морские течения, опускаясь на дно при встречных течениях и всплывая при изменении их, добраться хотя бы до Схаувена – ближайшего острова, находившегося еще в руках немцев.

В большинстве же своем водители «Биберов», одни раньше, другие позже, стали жертвами многочисленных врагов, к числу которых относились не только вражеские корабли и самолеты, но и коварные недруги, подстерегавшие водителей в самих «Биберах»: истощение или ядовитые газы. Время от времени немецкая служба радиоразведки перехватывала радиограммы противника с сообщениями о том, что какой-либо английский корвет или другое сторожевое судно подобрали «Бибер» со спящим или мертвым водителем. В некоторых радиограммах сообщалось также о потоплении судов союзников в устье Шельды, и если в этот момент «Биберы» находились на выполнении задания, то это было единственным подтверждением их успешных действий. Сами водители чаще всего пропадали без вести.

«Иногда, возвращаясь вечером в свою комнату, – рассказывает один из водителей «Биберов», – мы замечали, что койка какого-нибудь нашего товарища, ушедшего на задание дней шесть-восемь тому назад и не вернувшегося обратно, занята другим. В эти минуты нам становилось ясно, что мы избрали чертовски опасное ремесло. Но на это была наша добрая воля…»

Над этими большей частью молодыми людьми не довлел приказ, который неумолимо толкал бы их в спину. Разумеется, никто не препятствовал им и участвовать в рискованном деле. Мерилом у них, как и вообще чаще всего в соединении «К», была добрая воля, собственное свободное решение. Конечно, командование, начиная от командира флотилии и кончая штурманом, заботилось о создании всех предпосылок, без которых действия «Биберов» с самого начала были бы обречены на провал. Но хочет ли тот или иной водитель, несмотря ни на что, участвовать в операции, уверен ли он, что в любых условиях совладает со своей лодкой, верит ли, что останется в живых и вернется назад, – эти вопросы могли решать лишь сами водители «Биберов».

Разумеется, в такой открытой форме эти вопросы не ставились. И все же любой наблюдательный начальник мог без труда прочитать мысли своих подчиненных.

«Достаточно было иметь наблюдательный глаз, – рассказывает последний командир 261-й флотилии «Биберов» старший лейтенант Удо Гекман, – чтобы выбрать среди водителей «Биберов» тех, которые были уверены в себе. Во время обсуждения плана очередной диверсии, когда мы с водителями не скрывая никаких трудностей и как можно подробнее разбирали все то, что нам предстояло проделать, легче всего было заметить, кто из них становился вдруг как бы тише и задумчивее. Впоследствии, когда в беседе с глазу на глаз этим водителям предлагали остаться, они чаще всего с благодарностью соглашались…»

«Эти в высшей степени порядочные молодые парни проявляли замечательный коллективизм, – рассказывает врач флотилии «Биберов» д-р Фишер. – Они были охвачены искренней любовью к своим «Биберам». Ужасна гордясь своей профессией, они чувствовали себя смертельно обиженными, если по какимлибо причинам, пусть даже не связанны с их личными данными их не посылали на задание. Число желающих принять участие в операции всегда превышало количество боеспособных лодок, и «борьба за места» не прекращалась. Некоторые водители здоровье которых было не на высоте и которым на мой взгляд нужно было воздержаться от опасного плавания в «Бибере», умоляли меня разрешить им идти на задаиие и дать справку о выздоровлении. Нелегко было убедить их, что я отказывал им не из личной неприязни.

Такое пренебрежительное отношение к опасностям почти не изменилось даже тогда, когда стало очевидно, что большинство водителей, несмотря на свою твердую веру в успех и в благополучное возвращение, не возвращается с задания. Главным здесь, пожалуй, было характерное для молодых людей желание совершить какой-нибудь подвиг и этим продемонстрировать свои качества настоящего мужчины».

Однако этот энтузиазм водителей «Биберов» был не чем иным, как внешней оболочкой вокруг подгнившего ядра. Не раз их задорные, полные энергии, ухарства, а подчас и сарказма речи ни с того ни с сего уступали место подавленному настроению.

Иногда по вечерам врач подсаживался к водителям, уже находившимся в постелях, и «настраивал волну» на личные заботы и нужды молодых солдат, на все, что они хотели высказать перед тем, как отправиться на выполнение задания. И они были откровенны, хотя потом брали себя в руки, и ни один человек больше не вспоминал об этом. Оболочка вновь смыкалась.

Описываемый период боевых действий «Биберов» из Роттердама продолжался 3 месяца: с декабря 1944 по февраль 1945 года. Поскольку, однако, для выхода «Биберов» в море требовалось сочетание очень большого количества различных предпосылок, за это время удалось провести лишь несколько диверсий, в которых в общей сложности приняло участие 110 «Биберов». Поэтому потери, выраженные в абсолютных цифрах, были незначительными, хотя относительно они были велики. Трагический по своим последствиям несчастный случай в Роттердамском порту, когда своя собственная торпеда уничтожила почти всю флотилию, положил конец применению «Биберов».

В дальнейшем это одноместное штурмовое средство, которое для «защиты водителя и материальной части» обладало способностью погружаться на глубину, стало применяться для выполнения лишь отдельных заданий по минированию близлежащих объектов, например, использовавшегося судами противника канала между двумя голландскими островами.

На море же «Биберы» уступили место более крупным и гораздо более надежным подводным лодкам типа «Зеехунд».

Под вечер 5 января 1945 года (день «X-3») три немецкие подводные лодки вышли со своей базы «Блэк-Уотч», расположенной в Северной Норвегии недалеко от Харстада. И хотя это были самые обыкновенные подлодки, они являли зрелище поистине необычное, так как каждая из них имела на палубе перед боевой рубкой и позади нее по «Биберу». Все это придавало им сходство с вышедшей на прогулку большой семьей из троих взрослых и шестерых детей. Что же это была за «прогулка»?

«Х» обозначал день нападения «детей» – шести «Биберов» со специально отобранными для этой цели наиболее способными водителями – на бухту Ваенгу. Там на рейде Мурманского порта стояла часть соединения военных кораблей, сопровождавших в Мурманск крупные конвои с военным имуществом, которые направлялись из Англии и США в Советский Союз. Среди этих кораблей был линкор «Ройял Соверен», который англичане передали Советам и который теперь назывался «Архангельск». Кроме того, там стояли один авианосец, несколько крейсеров и эскадренных миноносцев. Для нападения на эти цели малые штурмовые средства были более приспособлены, чем любой крупный военный корабль.

В начале ноября 1944 года 265-я флотилия соединения «К», имевшая на своем вооружении лодки типа «Бибер» и накопившая к тому времени боевой опыт в ходе успешных боевых действий против флота вторжения союзников, прибыла в Северную Норвегию. Тотчас же началась тщательная подготовка к операции. Само собой разумеется, лодки сначала надлежало доставить как можно ближе к Мурманску, так как их собственный радиус действия был далеко не достаточен. В качестве носителей можно было использовать лишь подводные лодки. В противном случае нельзя было рассчитывать на то, что «Биберам» удастся приблизиться к району предстоящих действий незаметно для воздушной разведки противника. Опыты с такой транспортировкой «Биберов» на подводных лодках уже были проделаны в Балтийском море и дали удовлетворительный результат.

У входа в Мурманский порт противник создал несколько оборонительных поясов. Между островом Кильдин и побережьем в районе мыса Сеть-Наволок патрулировали многочисленные быстроходные катера, снабженные радарными установками, приборами для подслушивания, автоматическими огневыми средствами и глубинными бомбами. «Биберы» предстояло спустить на воду на значительном удалении от этого оборонительного пояса, поскольку процесс спуска продолжался минут десять, и если бы противник застал их врасплох за этой работой, то могли бы произойти неприятные вещи.

Спуск «Биберов» на воду предполагалось произвести около 15 часов дня перед ночью, на которую было назначено проведение операциями. Сама атака должна была состояться ровно в 3 часа ночи, так как опыт показывал, что в этот час даже самые выносливые часовые становятся менее внимательными. Следовательно, на преодоление расстояния до бухты Ваенги, равного 40 морским милям, «Биберам» давалось 12 часов. Однако перед входом в бухту им предстояло встретиться с новым препятствием: системой сетевых и боновых заграждений, закрывших вход в бухту по обе стороны от небольшого островка Сальный таким образом, что ни один напрошенный гость не мог пробраться к боевым кораблям.

В ходе подготовки, естественно, возник целый ряд вопросов, касавшихся возможностей преодоления столь сложной преграды. Из какого материала были сделаны заграждения? Где находился проход и в какие часы он открывался? Нельзя ли было пройти под заграждениями, и если да, то в каких местах? Кроме того, нужно было знать, не было ли других заграждений в довольно протяженном Кольском заливе, ведущем в Мурманский порт? Или минных полей? По каким фарватерам осуществлялось движение судов в обход всех этих препятствий?

Имевшиеся у немцев данные давали на эти вопросы далеко не полный ответ. Тогда одна подводная лодка, действуя методом, который в обычных условиях не допускался, захватила у самого мурманского побережья русскую рыбацкую лодку и доставила ошеломленного рыбака в Харстад, где у него выведали все, что ему было известно о бухте Ваенге. После этого водители «Биберов» начали тренироваться в прохождении под сетевым заграждением, расставленным перед входом на их собственную базу, и тренировались до тех пор, пока не достигли в этом деле известного мастерства и не научились незаметно преодолевать заграждение в непосредственной близости от сторожевых судов.

На 8 января 1945 года нападение было назначено потому, что в эту ночь ожидалась благоприятная фаза луны. К полуночи «Биберам» в полной темноте удалось бы незаметно проскользнуть мимо сторожевых катеров противника. Затем взошла бы луна, находившаяся как. раз в последней четверти. Свет ее, не будучи очень ярким, все же помогал бы водителям в ориентировке и обнаружении вражеских кораблей. Атаковать «Биберы» должны были одновременно в строго установленный час. До этого момента никто из водителей не должен был выпускать свои торпеды, чтобы преждевременной атакой не потревожить вражескую оборону и не помешать своим товарищам.

Был тщательно продуман также вопрос встречи «Биберов» со своими «плавучими базами» после выполнения задания. Ведь в принципы соединения «К» входило внушение каждому бойцу-одиночке уверенности в том, что его всегда ждут товарищи, готовые предпринять все меры, чтобы найти и спасти его.

Командир группы капитан-лейтенант Вольфганг Вёрдеман в ходе подготовки нападения на Ваенгу учел все до мельчайших подробностей. Он пишет:

«Научный центр» соединения «К» изготовил и прислал нам из Германии рисунки с начертанием всей береговой линии, вдоль которой нам предстояло двигаться. На рисунках силуэт побережья и все ориентиры были изображены под таким же точно ракурсом, под каким их должен был видеть водитель «Бибера» из своей возвышавшейся на полметра над поверхностью воды боевой рубки, находясь на определенном расстоянии от берега.

Водители «Биберов» с утра до вечера заучивали маршруты и расстояния, названия и очертания ориентиров, гидрорежимы данного морского района, время восхода луны и ее положение в различные часы ночи, вид звездного неба в районе Мурманска, установленные часы и пути отхода. Аэрофотоснимки и другие письменные материалы дополняли сведения о районе предстоящих боевых действий…»

Следовательно, выходом в день «Х – 3» трех подводных лодок с шестью «детьми» на палубе начиналось проведение тщательно подготовленной диверсии. И все-таки бухта Ваенга, служившая местом стоянки многочисленных военных кораблей союзников, не подверглась атаке ни единого «Бибера»… Почему? Перед нами отчет о ходе операции:

«Подводные лодки миновали Тромсе и с восходом луны легли на грунт в Люнгс-фьорде. В середине следующего дня («Х – 2») движение возобновилось. Однако сильная вибрация подводных лодок, вызванная работой дизельного двигателя, привела к повреждению двух «Биберов», у которых вышли из строя бензопроводы, в результате чего внутри «Биберов» стал распространяться сильный запах бензина. Помимо того что пары бензина затрудняли дыхание водителя, они могли также взорваться, если бы при пуске электродвигателя образовалась искра»…

Подобные неприятности уже дважды имели место во время испытания «Биберов», причем в одном случае взорвавшимися парами бензина был тяжело ранен водитель. После этого были предприняты все меры, чтобы сделать «Биберы» «стойкими к встряскам»… И вот теперь такие вещи повторялись вновь!

Далее в отчете говорится:

«Прямо на ходу водители проверили и подтянули соединительные гайки бензопроводов и снова доложили о боевой готовности «Биберов». Подводные лодки уменьшили скорость, чтобы свести вибрацию к минимуму. Дважды из-за воздушной тревоги всему отряду приходилось на некоторое время погружаться, но все обошлось благополучно. Перед мысом Нордкап снова вышли из строя два «Бибера». На этот раз расшатались не только гайки бензопроводов, но и другие уплотнения, так что при погружении имели место небольшие прорывы воды. Собственными средствами устранить эти повреждения было невозможно.

Тем не менее операция не была отменена, хотя в ней теперь могли принять участие не шесть, а всего четыре «Бибера». Отряд неуклонно двигался к мурманскому побережью. Но через некоторое время по той же причине вышел из строя третий, а затем и четвертый «Бибер». Тогда с болью в сердце пришлось отдать приказ о возвращении в свою базу…»

Вот почему нападение на Мурманск не состоялось. Снова бензиновый мотор и не поддавшиеся изоляции пары бензина обрекли на провал тщательно спланированное и подготовленное нападение «Биберов» еще до того, как оно вообще началось.

Немецкие конструкторы сделали для себя соответствующие выводы и разработали новую модель «Бибера», которая значительно превосходила по размерам первую. В качестве двигателя использовался дизель, экипаж должен был состоять из двух человек, чтобы вся нагрузка не ложилась на водителяодиночку. Однако до конца войны работа по созданию нового «Бибера» так и не была завершена.

Глава девятая. Двухместная подводная лодка «Зеехунд»

В отличие от погружающейся лодки типа «Бибер» двухместное штурмовое средство «Зеехунд» представляло собой, правда, тоже небольшую, но зато самую настоящую подводную лодку. Хотя и в данном случае проектирование, строительство и испытание были осуществлены в предельно сжатые сроки (на всю работу было затрачено менее шести месяцев), конструкторам сразу же удалось создать удачный образец. Новое боевое средство применялось с января по апрель 1945 года в морском районе между Темзой и Шельдой и в проливе Па-де-Кале. Действуя в самых сложных условиях, «Зеехунды» успешно боролись с многочисленными сторожевыми кораблями союзников (миноносцами, корветами, траулерами и канонерскими лодками) и доказали свои превосходные качества. Почти каждому из 70 экипажей «Зеехундов», участвовавших в этот период в боевых действиях, довелось пережить редкие по своему драматизму события.

«Зеехунды» в отличие от обычных подводных лодок оказались малоуязвимыми со стороны авиации противника – самого опасного врага немецкого флота. И водители очень скоро усвоили, как вести себя и что можно позволить себе при внезапном налете вражеского истребителя-бомбардировщика. Наблюдая за самолетом, они видели, как он в свою очередь замечал их лодку, затем, не пошевелив пальцем для принятия мер защиты, ждали, пока он набирал высоту для атаки. Только когда самолет становился не более шмеля и вот-вот должен был начать пикирование, командир «Зеехунда» соскальзывал вниз на свое сиденье, задраивал над головой люк и заполнял носовую балластную цистерну. «Зеехунд» на полном ходу нырял под воду и через каких-нибудь 6-7 секунд был уже на глубине 5 м.

Это было решающее преимущество. Если учесть то обстоятельство, что подводная война прекратилась главным образом из-за увеличения количества самолетов, которые совершенно неожиданно атаковали своими бомбами и бортовыми огневыми средствами плавающие в надводном положении подлодки, то можно по достоинству оценить чрезвычайно короткую продолжительность погружения этой сверхмалой подводной лодки. Рекордное время погружения по тревоге у обычной подводной лодки водоизмещением 500 т равно 27 секундам, обычно же подводные лодки тратят на это 35-45 секунд. Юркий «Зеехунд», принимавший при погружении почти вертикальное положение, мог уйти под воду гораздо быстрее: рекордное время его погружения равнялось 4 секундам!

Под водой «Зеехунд» также ни на минуту не терял своей маневренности. Для надводного плавания на нем был установлен серийный 6-цилиндровый дизельный двигатель, а для подводного плавания – электромотор главного водоотливного насоса подводной лодки обычного типа. Независимо от этого в случае необходимости погружения по тревоге на полном ходу дизельный двигатель продолжал работать и под водой до тех пор, пока «Зеехунд» не опускался до глубины 10 м, а в исключительных случаях – 15 – 17 м. Это оказывалось возможным благодаря тому, что выхлопные газы выбрасывались через соответствующий клапан под давлением 2 ат. Только когда лодка достигала критической глубины 20 м, второй член экипажа (бортинженер) должен был по возможности быстрее закрыть клапан, так как здесь нужно было опасаться, что постоянно увеличивающееся давление воды превысит давление выхлопных газов и тогда вода ворвется в лодку и затопит двигатель.

Но откуда брал дизель воздух при работе в подводном положении? Он всасывал его из лодки, лишая тем самым экипаж самого необходимого в условиях подводного плавания. Теоретически было вполне возможно, что мотор выкачает из «Зеехунда» весь воздух, как выкачивают его из электрической лампочки. Тем не менее водители «Зеехундов» не беспокоились на сей счет и с уверенностью говорили: «Дизель не погубит нас».

Это было доказано еще в ходе испытания лодки, В тот самый момент, когда у людей начиналось усиленное сердцебиение, появлялся шум в ушах и начинала ощущаться нехватка воздуха, дизель также прекращал работу. Нехватка воздуха оказывала на него такое же действие, как и на двух членов экипажа. Поэтому они втроем составляли единое целое. Пока давление воздуха в лодке не опускалось ниже 550 миллибар, они могли жить: люди – дышать, мотор – работать. Как только давление становилось ниже этого уровня, и мотор и люди выходили из строя…

Конечно, на практике это случалось лишь в самых исключительных случаях, но все же такую возможность следовало учитывать. Обычно «Зеехунд» опускался с работающим дизелем до глубины 10 м, после чего бортинженер включал электродвигатель. Все это продолжалось секунды, так что дизель не успевал выкачать из лодки значительное количество воздуха.

Уже это одно доказывало, что «Зеехунд» обладал отличными качествами. Кроме того, он почти не отражал радиолокационных волн, и даже столь опасные для подводников глубинные бомбы практически весьма редко могли его поразить, так как самая сильная взрывная волна не находила на крохотном корпусе «Зеехунда» настоящего препятствия и только отбрасывала его под водой, как мячик, в сторону.

Так, например, «Зеехунд» под командованием лейтенанта Ливониуса выдержал удары 76 глубинных бомб, часть из которых разорвалась в непосредственной близости. Лодку, погрузившуюся на глубину более 60 м, бросало по дну из стороны в сторону, она получила множество небольших пробоин и в довершение всего лишилась возможности передвигаться, так как аккумуляторные батареи вышли из строя. Лишь гораздо позже, когда противник оставил «Зеехунд» в покое, Ливониусу удалось всплыть, используя благоприятное восходящее течение, которое подхватило и вынесло его лодку на поверхность. Экипаж имевшимися на борту средствами устранил наиболее серьезные повреждения, полученные лодкой во время атаки. Затем, откачав из лодки воду, Ливониус и его бортинженер, наконец, добились того, что дизель и электродвигатель вновь заработали. После этого они благополучно вернулись в базу, сумев на обратном пути выдержать еще атаку шести английских канонерских лодок.

Командир другого «Зеехунда» лейтенант Макс Хубер со своим бортинженером Зигфридом Эклофом, выйдя в марте 1945 года впервые на выполнение задания, потопили вражеское транспортное судно грузоподъемностью около 5 тыс. брт и, не подвергшись преследованию, благополучно вернулись в свою базу Эймёйден. Впрочем, если они думали, что так бывает всегда, они глубоко ошибались.

Эклоф рассказывает:

«Со всеми трудностями, связанными с пребыванием в «Зеехунде», нам довелось познакомиться уже во время второго нашего рейса… Всплыв ночью на поверхность воды, мы увидали неповторимое по красоте свечение моря. В кильватере за нами тянулась как бы огненно-зеленая борозда. На палубе и боевой рубке бриллиантами сверкали капельки воды. Вдруг военная действительность вновь напомнила нам о себе: впереди показался конвой. Эти корабли также оставляли позади себя широкие огненные борозды. Может быть, мы были ослеплены этим видением, во всяком случае атака не принесла нам успеха. То, что мы приняли за крупные корабли, расстояние до которых составляло, по нашему мнению, 600—800 м, оказалось в действительности небольшими судами, прошедшими в каких-нибудь 200 м от нас. Выпущенная торпеда, конечно, прошла мимо. «Зеехунд» пришлось резко отвернуть влево, чтобы вдобавок ко всему не оказаться под угрозой тарана. Досадуя на неудачу, мы погрузились и положили лодку на грунт.

Вдруг издалека до нас донеслись разрывы трех глубинных бомб. Мы в это время ели, и взрывы не прервали нашего занятия. Через полчаса снова раздались три взрыва, на этот раз немного ближе. Так повторялось регулярно через каждые 30 минут. В конце концов мы решили всплыть на поверхность, чтобы выяснить обстановку. Было уже светло, но над водой стоял густой, непроглядный туман. И снова раздались три подводных взрыва.

Наконец, около 10 часов утра туман рассеялся, и мы, ведя наблюдение из крохотной боевой рубки «Зеехунда», были скорее удивлены, чем напуганы открывшимся нашему взору зрелищем. На расстоянии около 2000 м мы заметили эсминец, который так же, как и мы, лежал в дрейфе. В это время как раз истекли очередные 30 минут после последних взрывов. Мы видели в бинокли, как англичане на эсминце делали приготовления, затем эсминец неожиданно дал полный вперед, и матросы на корме начали сбрасывать глубинные бомбы. Сначала мы увидели на воде белые круги, затем вверх поднялись водяные столбы грибовидной формы, и почти одновременно с этим раздались три взрыва.

«Ага, – подумали мы, – так вот как они действуют, когда накрывают нас».

Эсминец сразу же застопорил ход и снова лег в дрейф, видимо прослушивая глубину. Мы соображали, как незаметно приблизиться к нему, поскольку было уже совсем светло. Вдруг совершенно неожиданно эсминец тронулся с места, развернулся так, что нам осталась видна лишь палубная надстройка над высоким пенистым буруном. Он шел прямо на нас, он нас заметил!

Мы погрузились и отошли под водой в сторону. Через пять минут начали рваться первые бомбы. Они сразу же легли чертовски близко от нашей лодки. Первым разбился вдребезги термос с нашим чудесным чаем. Осколки его разлетелись по всей лодке и катались из стороны в сторону, с шумом стукаясь о бортовые стенки, когда «Зеехунд» двигался. Отвратительный скрип, издаваемый ими, был наверняка слышен наверху. Там на время все успокоилось. Но мы знали теперь, что это означает. Эсминец наверняка застопорил ход и прислушивался. Поэтому мы, осторожно положив лодку на грунт, также стали выжидать, не смея даже кашлянуть или переброситься несколькими словами. Через уже знакомые нам полчаса над нами вновь зашумели винты эскадренного миноносца. Было слышно, как он с шумом стронулся с места, и вслед за этим в воду начали падать бомбы. Три страшных удара обрушились на нашу лодку. Измерительные приборы разлетелись в куски, которые просвистели у нас над головой. Положение чертовски осложнилось, теперь нам было не до шуток. И вновь эта жуткая, гнетущая тишина над нами и вокруг нас…

Ожидание следующих взрывов было еще более тягостным, так как воздух в лодке быстро ухудшался. Мы не решались включать автоматическую вентиляционную установку, потому что она производила такой адский шум, что противник наверняка смог бы по нему определить наше точное местоположение. Но, хотя мы вели себя так тихо, словно находились уже в гробу, через 30 минут наверху опять началась хорошо знакомая нам возня: шум быстро удаляющихся винтов эсминца и затем сразу же оглушительные взрывы глубинных бомб.

На этот раз взрывная волна швырнула нас еще сильнее. Меня ударило о бортовую стенку, свет погас, кругом все трещало и скрипело, внутрь лодки прорвалась вода. Дело принимало чертовски серьезный оборот. Но если уж они нас все равно слышали, мы могли по крайней мере включить нашу вентиляционную установку. Она еще была в порядке. Тотчас же на нас сверху посыпались новые глубинные бомбы, сразу целая серия. Теперь противник больше не выжидал, он изменил свою тактику. Если нам сейчас не удастся быстро уйти, вся хваленая прочность «Зеехунда» не поможет нам. Но что мы могли сделать, ведь в лодке все было побито…

Я включил аварийный свет. Вода в лодке прибывала, амперметры и вольтметры были сорваны, магнитный компас лежал разбитый рядом с моим сиденьем. Манометр показывал давление воздуха 1500 миллибар, но это, конечно, было неверно, ибо такому давлению неоткуда было взяться. Прибор, несомненно, также вышел из строя и показывал то, что ему заблагорассудится.

В довершение всего наша лодка вдруг опрокинулась на бок и покатилась по дну. Сначала нам показалось, что кто-то зацепил ее тросами или сетью и тянет, как огромную рыбину. Лодка переворачивалась и тряслась, билась о камни, подпрыгивала и с грохотом катилась по морскому дну.

Но – о чудо! – эсминец не реагировал. Новой атаки глубинными бомбами не последовало. Вне всякого сомнения, нас подхватило глубинное течение, в то время как нашего преследователя, может быть, поверхностным течением уносило в противоположную сторону или он по каким-либо причинам вообще прекратил преследование. Во всяком случае, я понял, что мы можем использовать тащившее нас течение для того, чтобы, соответственно меняя положение рулей, всплыть по инерции на поверхность.

Мы одновременно схватились за рычаги наших параллельно соединенных рулей, но нас ждало новое разочарование: рычаги почти не двигались, Они заклинились. Следовательно, мы ко всему прочему еще потеряли управление.

Полтора часа я, обливаясь потом, работал в тесном отсеке и под конец совсем измучился. Обнаружив, что мой руль был в порядке, а руль командира вышел из строя, я в конце концов решил разъединить оба руля. Теперь, хотя и с большим трудом, мой руль поворачивался. Между тем глубинное течение кончилось. Лодка снова лежала на дне и не двигалась. Если бы теперь оказалось, что установка со сжатым воздухом вышла из строя или балластные цистерны получили такие повреждения, что будут пропускать воздух, то это могло означать лишь, что мы, несмотря ни на что, были пригвождены к морскому дну и обречены на гибель.

Я приступил к продуванию цистерн. Наш «Зеехунд» не подвел нас. Он начал стремительно всплывать, и мы, как в лифте, стали подниматься вверх. Вся вода, набравшаяся в лодку, устремилась в кормовые отсеки, так что лодка всплыла почти в вертикальном положении. И все-таки трудно передать чувство, охватившее нас при мысли, что нам вообще удалось выбраться на поверхность после такого преследования и обрушившихся на нас страшных ударов».

После всплытия на поверхность выяснилось, что повреждения на прочном корпусе были незначительными. вода, просочившаяся в лодку на большой глубине, где давление превышало 4 ат, была легко откачана, батареи снова дали ток, освободившийся от воды дизель завелся… Через некоторое время, когда «Зеехунд» снова был в порядке, если не считать разбитых приборов внутри лодки, и готов к плаванию, морские бойцы легли на обратный курс.

Спустя несколько часов они встретили на своем пути другой эсминец и даже атаковали его. Выпустив торпеду, они, согласно наставлению, немедленно погрузились – и это спасло их, так как через несколько секунд над лодкой чтото пронеслось, потом через 10 секунд снова и затем в третий раз. Это была их собственная торпеда! Вероятно, под действием взрывов глубинных бомб она превратилась в своего рода волчок. Так они едва не торпедировали самих себя.

Без дальнейших приключений Хубер и Эклоф вернулись назад в Эймёйден и были радостно встречены товарищами.

«Не по себе нам стало лишь на следующее утро, – рассказывает далее Эклоф, – когда нашу лодку извлекли из воды, для того чтобы произвести технический осмотр. Техники смотрели на нас как на вернувшихся с того света. А «Зеехунд»? Он поистине был больше похож на кучу лома, чем на подводную лодку. Внешняя облицовка была во многих местах сорвана, боевая рубка вдавлена внутрь на глубину 4 см. Прочный корпус превратился в конце концов в нечто похожее на помятое ведро, по которому прошли сотни ног в подбитых железными подковами сапогах. И, несмотря на это, он нас доставил целыми и невредимыми в нашу базу».

Нетрудно себе представить, что вера молодых морских офицеров и инженерного состава в своих «Зеехундов» после тех испытаний, которые перенесли Эклоф и Хубер, окрепла еще больше.

Когда в один из сентябрьских вечеров 1944 года первые «Зеехунды» были спущены на воду и стояли у причала в Нейштадте, что на Балтийском море, а их будущие водители жадно всматривались в них и оценивали, тогда еще никто не знал, на что способны эти сверхмалые подводные лодки. До этого молодые моряки неделями практиковались в вождении упомянутых в первой главе «Хехтов», однако их заключение об этой первой попытке создания малого штурмового средства гласило, что «Хехт» был безопасным… лишь для противника. Не повторится ли эта история и с «Зеехундом»? Ведь он также строился прямо с чертежной доски – времени для основательных испытаний просто-напросто не было. Как эти крохотные лодчонки будут вести себя в трудных условиях диверсионно-штурмовой операции?

До декабря 1944 года включительно длилось форсированное обучение парных экипажей. Именно в этот период водители уверовали в высокие качества нового средства. Их вера укрепилась еще больше, когда зимой 1944/45 года «Зеехунды» были перебазированы в Эймёйден (Голландия), откуда они ходили на задания вплоть до конца войны.

Однако в первой половине января среди водителей «Зеехундов», только что прибывших в Эймёйден, царило подавленное настроение. Им казалось, что все их надежды разом рухнули. И неудивительно: из первой флотилии в составе 18 «Зеехундов», вышедшей на задание в канун Нового года, назад вернулись только две лодки, остальные пропали без вести.

«Хотя этот факт был неопровержим, – говорится в одном из свидетельств о событиях тех дней, – он казался нам неправдоподобным и невероятным. Конечно, еще в период обучения имели место несчастные случаи и были жертвы. Но раньше они никогда не превышали допустимых пределов. Вернувшиеся с операции экипажи рассказали, что они попали в сильный шторм. Разбушевавшаяся стихия. – такова была, на наш взгляд, единственно возможная причина печальной участи, которая постигла первую вышедшую на выполнение задания флотилию «Зеехундов».

17 января при значительно более благоприятных метеорологических условиях стартовали еще 10 «Зеехундов». Водители знали, что с их выходом в море предпринимается «последняя попытка». Если и они понесут большие потери, то «Зеехунды» будут отправлены на доусовершенствование. Как уже было сказано, водители знали об этом, и все-таки они вышли в море, твердо веря в качества своих лодок, доказанные в ходе испытаний на Балтийском море. В течение трех суток все десять экипажей вернулись назад. Хотя никто из них и не доложил о потоплении судов противника, тем не менее было доказано, что это штурмовое средство могло действовать также в Северном море. Окончательно лед был сломан в первых числах февраля, когда «Зеехунд» под командованием лейтенанта Вилли Вольтера (бортинженер лейтенант Минетцкий) потопил у Грейт-Ярмута первое вражеское судно – транспорт грузоподъемностью 3 тыс. брт.

Начиная с этого дня до самого конца войны 40 «Зеехундов» – некоторые по три и даже четыре раза подряд – совершали рейсы в Па-де-Кале, пробираясь вплотную к английскому побережью. Уже упомянутая в главе о действиях «Биберов» поразительно точная осведомленность немецкой службы радиоразведки о движении вражеских кораблей позволяла оперативному штабу в Эймёйдене направлять «Зеехунды» против определенных конвоев союзников. Часто немцы еще накануне точно знали о составе конвоя, времени его выхода в море и его маршруте в один из континентальных портов. Но даже без этих данных водителям «Зеехундов» не составляло труда обнаруживать корабли противника. На всем протяжении морского пути Темза – Шельда, по которому вражеские конвои курсировали между Маргетом и Антверпеном, через каждые 2 мили был установлен светящийся буй, так что ночью этот путь был отлично виден издали, напоминая ярко освещенный роскошный проспект. «Зеехундам» оставалось лишь приблизиться к этой коммуникации и, притаившись, ожидать прохождения очередного конвоя противника.

Это довольно легкомысленное поведение союзников находит свое частичное оправдание в том, что англичане к тому времени обладали действительно подавляющим превосходством на море и в воздухе. Однако беспечность бывших противников Германии, выражавшаяся в том, что они надеялись исключительно на свои многочисленные сторожевые катера и самолеты, остается до сих пор непонятной. Ею в значительной мере и объясняются те большие успехи, которых добивались пробиравшиеся сюда, в самое «логово льва», немецкие «Зеехунды». Ибо что больше не удавалось обычным подводным лодкам, которые в любом положении – надворном и подводном – подвергались немедленной пеленгации, преследованию и уничтожению, что почти не удавалось торпедным катерам, которым приходилось вступать в жаркие схватки с английскими канонерскими лодками, – то делали бесстрашные экипажи «Зеехундов», торпедировавшие и потопившие множество транспортных судов с грузами для армий вторжения союзников в Западной Европе.

Первый командир флотилии «Зеехундов» капитан-лейтенант Раш вскоре уступил место капитану 3 ранга Бранди, который, еще будучи командиром подводной лодки, получил высшую награду за храбрость – «Рыцарский железный крест с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами». Теперь для нападения на противника высылались не целые флотилии «Зеехундов», а отдельные лодки, получавшие чаще всего какую-либо определенную, ограниченную задачу. Ведь экипажи «Зеехундов» все равно не могли оказывать друг другу взаимной поддержки, а опыт показал, что противник легче обнаруживал эти штурмовые средства, если они действовали группами.

Новый командир флотилии признавал достоверными сообщения о потопленных судах противника лишь в том случае, если время и место потопления, указываемые водителями «Зеехундов» в рапортах, совпадали с данными службы радиоразведки, которая подслушивала все радиопереговоры противника и из них черпала сведения о потерях флота союзников. По данным, проверенным таким образом, в общем тоннаже потопленных вражеских судов на долю действовавших в период с февраля по апрель 1945 года 40 «Зеехундов» приходилось 93 тыс. брт. Попадания же, непосредственно не наблюдавшиеся и косвенно не подтверждавшиеся, официального признания не получали. Лишь после войны из английских источников стало известно, что в действительности за этот период в районах действия «Зеехундов» было потоплено судов общим водоизмещением свыше 120 тыс. брт.

Одно лишь до сегодняшнего дня невозможно найти в данных о потерях флота союзников: действительно ли эскадренный миноносец «Ла Комбатант» (бывший корабль английских ВМС «Хэлдон») был потоплен «Зеехундом»?

Вечером 22 февраля 1945 года лейтенант Клаус Шпарбродт и бортинженер старшина Гюнтер Янке отправились на выполнение своего второго задания. У Схевенингена их дизель вышел из строя, и они сразу же решили вернуться на электродвигателе назад в Эймёйден. Там они установили, что засорилась топливная магистраль, и, устранив повреждение, утром 23 февраля снова вышли в море. Их задание гласило:

«Осуществить нападение на вражеский конвой или сторожевые суда в районе между Маргетом и Дувром».

Море было неспокойно, поэтому они шли с задраенным люком. Вдруг с высоты на них обрушились 2 истребителя-бомбардировщика. На погружение, по свидетельству Янке, ушло 6 секунд. Спустя 10 минут лодка осторожно всплывала на поверхность, но самолеты продолжали кружить в воздухе, поэтому пришлось продолжать движение под водой.

В дневнике Шпарбродта записано:

«В 20 час. мы вышли в указанный нам район. В 23 часа мы приблизились к светящемуся бую, по которому определили, что находимся у коммуникации Маргет – Дувр. Вдруг до нас донесся характерный рокот: две английские канонерские лодки заводили моторы. Они находились в засаде у мели ГудвинСандс. Мы положили лодку на грунт и до 4 час. утра 24 февраля не двигались, оставаясь на глубине 58 м. Начиная с этого времени мы каждый час всплывали на поверхность, чтобы выяснить обстановку, но каждый раз до нашего слуха доносился шум моторов, и мы спешили вновь опуститься на дно. Наконец, в 7 час. утра мы всплыли на поверхность как раз в тот момент, когда канонерские лодки быстро удалялись, взяв курс, вероятно, на Рамсгет.

На море царил полный штиль, поверхность воды была гладкой, точно зеркало. Идя на средней скорости, мы держали курс на Дамптонский буй, находившийся примерно в центре указанного нам района действий. Здесь, насколько нам было известно, коммуникация, которая вела в устье Шельды, ответвлялась от морского пути вдоль Па-де-Кале. Поэтому мы надеялись, что именно в этом месте у нас будет больше шансов встретить вражеский конвой и выпустить наши торпеды по наиболее важным целям.

Над водой стоял легкий туман, затруднявший наблюдение. Мы патрулировали на малом ходу. В начале одиннадцатого я различил сквозь сгущавшийся туман какое-то судно, которое, как нам показалось, стояло на месте, в то время как мы сами медленно приближались к нему.

В 10 час. 20 мин. мы погрузились и, зайдя под водой с солнечной стороны, пошли на сближение с вражеским судном. Янке вел лодку, как всегда, безукоризненно, так что она без малейших отклонений шла на перископной глубине».

Шпарбродт, между прочим, отмечает, что «Зеехунд» реагировал на малейшее перемещение веса внутри него. Наиболее ярко это проявлялось во время движения на перископной глубине. Как только командиру казалось, что перископ высовывается из воды чуть-чуть больше нормального, и он опасался, что это может их выдать, они с бортинженером наклонялись немного вперед на своих сиденьях, и лодка сразу же кренилась вперед и уходила немного глубже под воду. В противоположном случае они откидывались назад и достигали обратного эффекта. Морячки в шутку говорили, что достаточно перенести обыкновенную консервную банку с кормы на нос, чтобы обеспечить нужный уровень погружения. Столь чувствительной была эта сверхмалая подводная лодка.

«Теперь я отлично видел, что мы приближаемся к военному кораблю, – рассказывает дальше Шпарбродт, – хотя отчетливо вырисовывалась лишь носовая часть его, корма же расплылась в тумане. Я заметил длинный высокий бак с огромной пушкой наверху, среднюю надстройку, мачту и трубу, по всей вероятности лишь первую из нескольких, так как дальше ничего не было видно. Мне казалось, что на баке и надстройках я различил камуфляж. Это был по меньшей мере корвет, то есть цель, заслуживающая того, чтобы израсходовать на нее торпеду.

В 10 час. 27 мин. бортинженер доложил, что левая торпеда подготовлена к выстрелу. Я наблюдал за противником в перископ. Корабль был обращен к нам левым бортом и находился по пеленгу 80ш. Наблюдая за ним в течение минуты, я не установил никакого изменения пеленга.

Следовательно, он дрейфовал по течению, и наш «Зеехунд» – вместе с ним.

В 10 час. 28 мин. расстояние между нами и противником, по моим подсчетам, не превышало 600 м, и я подал команду: «Торпедой левого борта, огонь!» Янке нажал на расположенный рядом с его сиденьем спусковой рычаг. Мы услыхали, как за бортом взвыла торпеда и отделилась от корпуса лодки. Я включил секундомер и круто переложил руль на правый борт, намереваясь описать циркуляцию, чтобы снова выйти на прежний боевой курс. Прошло 50, 60, наконец, 70 секунд, но мы ничего не слышали. Должно быть, торпеда прошла мимо, но я твердо решил послать ей вслед и вторую.

Вдруг на 80-й секунде сквозь толщу воды до нас донесся глухой короткий удар. Следовательно, расстояние до корабля равнялось в действительности 850 м. В перископ было видно, как на самой середине между мостиком и трубой вражеского корабля поднялось облако дыма. Я велел продуть цистерны, и через несколько секунд мы были уже на поверхности воды. Затем я подозвал Янке к себе в боевую рубку. Мы успели увидеть лишь, как нос и огромный бак вражеского корабля поднялись высоко над водой, корабль со страшной быстротой осел на корму и скрылся под водой…»

После одержанной победы «Зеехунд» No 330 лег на грунт. Отметив победу сначала курятиной с рисом, затем банкой земляники, Шпарбродт и Янке получили на закуску еще 10 глубинных бомб, которые снова напомнили им о суровой действительности. Однако на этих десяти все и кончилось. Лодка пролежала на грунте до 16 час., затем прошла некоторое расстояние под водой и с наступлением темноты всплыла на поверхность. Шпарбродту и Янке удалось выпустить и вторую торпеду, но атака оказалась безуспешной, так как на этот раз вражеский корабль шел, вероятно, на очень большой скорости.

В 14 час. следующего дня Шпарбродт и Янке увидели хорошо знакомые и легко различимые на большом расстоянии очертания Эймёйденского чугунолитейного завода. Перед въездом в порт лодку еще раз потрясло на высоких прибрежных волнах. Шпарбродт привязал к перископу индивидуальный перевязочный пакет в качестве победного вымпела, с которым «Зеехунд» и вошел в порт. К шлюзу подбежали товарищи и радостно приветствовали вернувшихся. Капитан 3 ранга Бранди встретил командира лодки вопросом:

– Где вы выпустили свою торпеду?

– Примерно в 5 милях северо-восточнее банки Саут-Фолс, господин капитан, – ответил Шпарбродт.

– И когда?

– Вчера в 10 час. 28 мин.

Командир флотилии пожал ему руку и сказал:

– Тогда поздравляю вас с потоплением эскадренного миноносца!

Шпарбродт и Янке были обескуражены такой осведомленностью своего командира, который действительно располагал достоверными сведениями. Накануне около полудня немецкая служба радиоразведки перехватила следующую радиограмму англичан:

«Эскадренный миноносец «Ла Комбатант» торпедирован».

Место гибели корабля соответствовало данным Шпарбродта. Впрочем, до сегодняшнего дня об эсминце «Ла Комбатант» в списках морских потерь говорится лишь: «Затонул в результате попадания торпеды».

Последним заданием, которое пришлось выполнять «Зеехундам» перед концом войны, было снабжение отрезанной с суши и с моря «крепости Дюнкерк».

Вместо боевых торпед сверхмалые подводные лодки имели на борту так называемые «масляные торпеды», предназначавшиеся для того, чтобы несколько увеличить скудные пайки осажденных в крепости немецких солдат.

Первые три «Зеехунда» (командиры – старший лейтенант Куплер, лейтенант Шпарбродт и старший штурман Фрёнерт), которым удалось с хода преодолеть сложный участок между многочисленными песчаными отмелями у побережья, доставили в Дюнкерк, помимо прочих крайне необходимых вещей, 4,5 т пищевых жиров. Благодаря этому недельная норма жиров, которая выдавалась голодавшим солдатам в Дюнкерке, была увеличена с 20 до 40 г на человека. Можно себе представить, с какой радостью осажденные в крепости немецкие солдаты встретили шестерых моряков.

В сущности невоенный, «мирный» акцент этой последней операции «Зеехундов» еще больше подчеркивался характером груза, который три подводные лодки с особой заботой доставили на обратном пути в Эймёйден.

Каждая лодка имела на борту примерно по 4500 писем!

Ведь точно так же, как осажденные в крепости солдаты ждали продовольствия, их родные в Германии ждали писем от своих сыновей, братьев, отцов, мужей. Каждый немецкий солдат в Дюнкерке получил в эти дни право отправить одно письмо – и «Зеехунды» не подвели их и на сей раз. Таким образом, тысячи людей в эти тяжелые дни смогли получить долгожданную весточку с фронта.

Последние три «Зеехунда» были приведены в Дюнкерк молодыми новыми водителями. Они попали туда в самый разгар капитуляции. Лодки были затоплены или сели на мель в гавани, однако французы подняли их. И сегодня еще немало посетителей морского музея в Париже останавливается у стенда, где они выставлены.

Глава десятая. Соединение «К» в боях против Советов

Осенью 1944 года «Учебная команда 700» боевых пловцов покинула свои учебные лагеря в итальянском городе Вальданьо и на острове Сан-Джорджо-инАльга в Венецианской лагуне и перебазировалась в город Лист, расположенный на северной оконечности острова Зильт. Климат здесь был более суровый, поэтому плавательные костюмы боевых пловцов были утеплены подкладкой из губчатой резины для защиты от холода во время пребывания в студеной воде. Благодаря этому «люди-лягушки» могли действовать в «своей» стихии даже тогда, когда температура воды была всего несколько градусов выше нуля.

25 февраля 1945 года лейтенант Фред Келлер отобрал в Листе 16 боевых пловцов и предложил им отправиться вместе с ним на Восточный фронт, чтобы разрушать там мосты в тылу русских. В этот же вечер вновь созданная «Группа боевых пловцов Ост» выехала в Берлин и через несколько дней была отправлена на Одер для выполнения первого задания.

Стояла еще по-зимнему холодная погода и по реке плыли льдины, когда шестеро боевых пловцов во главе с лейтенантом Келлером спустились в воду у Фюрстенберга и с двумя связанными вместе мощными подрывными зарядами поплыли вниз по реке. Они должны были взорвать мост, по которому русские осуществляли снабжение своего плацдарма в районе Фогельзанга. Однако течение было настолько сильным, что обе мины-торпеды, как в свое время и в районе Неймегена, прибило к берегу, и боевым пловцам не удалось стронуть их с места.

Впрочем, боевые пловцы не упали духом от этой первой неудачи. Напротив, они прониклись уверенностью в том, что с ними не может произойти ничего страшного. Ведь все шестеро целыми и невредимыми вернулись назад. А то, что они столь печальным образом лишились своих мин-торпед, было просто неудачей. Они не сомневались в том, что в следующий раз им повезет больше.

Мост к советскому плацдарму в районе Фогельзанга был позже атакован несколькими звеньями взрывающихся катеров и разрушен, а «Группа боевых пловцов Ост» переброшена на север для выполнения других заданий. Своей постоянной базой группа избрала курортный город Альбек на острове Узедом в Балтийском море. Оттуда в марте и апреле 1945 года боевые пловцы предприняли целый ряд диверсий и взорвали на глазах у русских пять важных мостов, в том числе два в Штеттине и три между островом Воллин и Померанией. Об одной из этих диверсий лейтенант Келлер рассказывает:

«Русские укрепились в Померании, в то время как наши войска удерживали обращенный к ней берег острова Воллин. Несколько мостов через Дивенов (так называется рукав между островом Воллин и Померанией) остались неразрушенными, и за них велись упорные бои. По вполне понятным причинам русские были заинтересованы в том, чтобы переправиться на противоположный берег и создать там свои плацдармы. Поэтому для немецкого командования эти мосты представляли постоянную угрозу – тем более что оно не в состоянии было устранить подобную «неприятность» собственными силами. В этой сложной обстановке мы получили задание подплыть к мостам и взорвать их. Задание было выполнено без промедления, причем ни один из моих пловцов не был даже легко ранен.

Один из мостов вел с занятого русскими берега не прямо на Воллин, а на небольшой островок в Дивенове. Этот островок также еще удерживался нашими войсками, и командир оборонявшегося там немецкого подразделения был в чрезвычайно затруднительном положении, так как он был соединен мостом с находившимся у него под носом противником, в то время как от своего тыла он был полностью отрезан, поскольку через значительно более широкий участок реки между островком и Воллином моста не было. В довершение всех бед русские получили подкрепления и, по всей видимости, готовились к наступлению.

В начале апреля 1945 года я переправился на катере «Линзе» на находившийся под угрозой остров и явился к командиру подразделения, в котором, к своему удивлению, узнал одного из своих прежних начальников – бывшего командира школы зенитной артиллерии ВМС. Об этом человеке у меня сохранились далеко не самые приятные воспоминания. Он также узнал меня и, вероятно, тоже вспомнил, что в свое время был обо мне не особенно высокого мнения. Поэтому можно себе представить его изумление, когда я сказал ему, что берусь взорвать в ближайшую ночь этот проклятый мост. Он считал это невозможным делом или по меньшей мере одним из способов самоубийства. «Если вам удастся взорвать мост, – ответил он, – то вы можете брать здесь из моих вещей все, что пожелаете!» Я с благодарностью принял его предложение, и мы стали обсуждать детали предстоящих действий.

Установление связи с командиром, возглавлявшим оборону на этом участке, было необходимым уже для того, чтобы наши собственные солдаты, оборонявшие участок реки, который нам предстояло проплыть, не приняли нас за вражеских диверсантов. Кроме того, там, где нам предстояло выйти на берег, нужно было принять ряд специальных мер. Необходимо было предупредить пехоту в первых траншеях. Наши товарищи из отряда МЕК должны были помочь нам как можно быстрее выбраться из воды, взобраться по береговому откосу и добежать до укрытия. Всего в 200 м от нашего берега на противоположном берегу сидели советские снайперы и, как нам, к сожалению, пришлось убедиться, были чертовски внимательны.

После полуночи мы спустились в воду выше острова и, отдавшись на волю течения, вместе с двумя нашими «сигарами» спокойно преодолели сравнительно небольшое расстояние до нашей цели. Все шло как по маслу. Мы благополучно приблизились к быку, утопили подрывные заряды и включили часовые механизмы. Ничего особенного не произошло. В этот момент наша опасная профессия показалась нам легкой, как детская игра. Мы еще раз убедились, что знание своего дела приносит пользу даже боевым пловцам. Может быть, это умозаключение сделало нас несколько легкомысленными, но мы решили выйти из воды прямо у моста. Если бы мы проплыли еще минут десять вниз по течению реки, то смогли бы наверняка выйти на берег, не обратив на себя внимания противника. Здесь же, у моста, противник наблюдал с особенной бдительностью.

Едва мы успели взобраться по откосу, как вокруг нас засвистели пули. На той стороне раздался сигнальный выстрел, и русские немедленно открыли огонь по подходам к мосту с нашей стороны и по берегу. Они расположили свои огневые средства настолько удачно, что любая попытка немцев подойти к мосту с суши была бы подавлена в самом начале. Но они и не подозревали, что мы избрали другой путь и что подрывные заряды были уже заложены у основания быка.

Забравшись в грязную канаву, куда на нас после каждого разрыва снаряда сыпались комья грязи, мы отсиделись там до конца огневого налета. Надо сказать, что при этом нам помогло еще счастье. Когда через несколько минут стрельба прекратилась, мы выползли из опасной зоны и в таком виде, как были, явились на командный пункт.

Между тем с переднего края туда поступили донесения о случившемся, да и на самом командном пункте тоже была слышна стрельба. Все решили, что, как и следовало ожидать, нам также не удалось пробраться к мосту и что за свою попытку мы поплатились жизнью. Увидев нас в наших страшных комбинезонах, с черными лицами и кистями рук, забрызганных с ног до головы грязью, все сначала в испуге схватились было за оружие. Я доложил командиру: «Задание выполнено. В 4 часа 17 минут мост взлетит на воздух».

В этот момент я обычно смотрел на светящийся циферблат своих морских часов, по которым под водой устанавливал часовые механизмы подрывных зарядов. Поскольку наши часы довольно точно показывали время (накануне выхода на задание мы всегда их проверяли), я мог почти с точностью до секунды сказать, когда произойдет взрыв. Так как время всегда совпадало, это производило большой эффект.

Командир посмотрел на меня, как на привидение, и слова застряли у него в горле. Тем не менее он был доволен, что мы благополучно вернулись назад, хотя и испытывал некоторые сомнения относительно достоверности того, что я ему сообщил. С часами в руках он ожидал той минуты, которая должна была рассеять все его сомнения. Ровно в 4 часа 17 мин. раздался взрыв, и мост рухнул в воду.

На следующий день мои люди осмотрели остров и быстро выявили все достойное того, чтобы взять с собой: легковой автомобиль, мотоцикл и две откормленные свиньи. Командир без сожаления отдал нам все это, присовокупив еще дорогую трость, которую я взял лично для себя. С большим трудом нам удалось организовать перевозку наших «сокровищ», с которыми мы возвращались после операциями назад в Альбек».

Во второй половине апреля советские войска перешли в наступление со своих одерских плацдармов с целью завершить окружение Берлина и успеть в оставшийся теперь уже без сомнений короткий срок до конца войны продвинуться как можно дальше на запад. Как раз в эти дни боевые пловцы взорвали еще несколько мостов через Одер, по которым противник подтягивал свои дивизии прорыва. В числе этих мостов были также понтонные мосты в районе Ниппервизе и Фиддихова.

Вечером 24 апреля 1945 года выделенные для проведения этой диверсии 4 боевых пловца, в том числе лейтенант Альберт Линднер, который еще на фронте вторжения участвовал в подрыве одного из орнских мостов, подготовились к выходу на задание. К каждому из мостов должно было плыть по два человека, которым предстояло буксировать по одному подрывному заряду. Таким образом, на каждый мост приходилось по два подрывных заряда весом по 7,5 кг. Последний участок перед мостом боевые пловцы должны были продрейфовать по течению с широко раскинутыми в стороны руками и ногами, чтобы не пропустить стопорных канатов, которыми понтоны удерживались на якорях, заброшенных выше по течению реки. Боевые пловцы намеревались привязать к этим канатам плавучие лини с таким расчетом, чтобы концы их с прикрепленными к ним плавучими подрывными зарядами подходили под самые понтоны. Это давало возможность взорвать четыре понтона, в результате чего мосты распались бы на части и были бы унесены течением. Таков был боевой план, однако несчастный случай помешал боевым пловцам привести его в исполнение в первую ночь.

Четверо боевых пловцов уже сидели в передовой немецкой траншее на дамбе юго-восточнее Шведта и привязывали к ногам ласты. На некотором удалении от них находились четверо других боевых пловцов, которые поднесли сюда подрывные заряды и ожидали, пока они смогут передать их своим товарищам в воду. С противоположного берега русские время от времени вели беспокоящий огонь через головы немецких солдат, находившихся в этой траншее.

Неожиданно вражеский снаряд попал в один из подрывных зарядов, и тот детонировал. Неизвестно, был ли снаряд пущен сюда умышленно или же он угодил случайно, однако результат был ужасный. Это был один из редких случаев, когда соединение «К» имело убитых и тяжелораненых. У четверых боевых пловцов, сидевших на земле в нескольких десятках метров от места взрыва, полопались барабанные перепонки, и они, естественно, не могли плыть. Поскольку часовые механизмы трех остальных подрывных зарядов были уже пущены, эти заряды пришлось выбросить в болото прямо перед немецким передним краем. В 5 часов утра они с оглушительным грохотом взорвались.

Поэтому, когда на следующую ночь здесь появилась новая группа боевых пловцов с четырьмя такими же дьявольскими «штучками», пехотинцы обнаружили умение хорошо бегать и в спешном порядке укрылись в дальней траншее. На этот раз боевые пловцы несли свои подрывные заряды низко над землей, стараясь не особенно высовываться над укрытием. Опасный спуск на воду прошел благополучно, не вызвав подозрения со стороны противника.

В 5 часов утра с артиллерийского наблюдательного пункта, расположенного на возвышенности позади немецкого переднего края, были отчетливо видны взрывы. Вылетевший на рассвете воздушный разведчик, ничего не знавший о нападении на эти мосты, с удивлением доложил по возвращении, что русские за ночь, видимо, «разобрали» понтонные мосты под Ниппервизе и Фиддиховом.

Сами боевые пловцы не могли доложить о ходе их успешно окончившейся диверсии, так как они в тот же день вместе с немецкими войсками, оборонявшимися ниже вражеского плацдарма, попали в плен к русским. Их в течение нескольких лет, как уголовных преступников, бросали из одной восточногерманской тюрьмы в другую, хотя они были простыми солдатами, единственное «преступление» которых заключалось в том, что они своими отважными действиями нанесли значительный ущерб противнику.

В последние недели апреля 1945 года на долю «Группы боевых пловцов Ост» выпали особенно трудные и опасные задания по подрыву мостов и других объектов в районе Штеттинского порта. Хотя город был еще в руках немцев, русские засели на высотах у Альтдамма на противоположном берегу восточного рукава Одера и обстреливали из своих многочисленных батарей городские кварталы. На отдельных участках им удалось даже пробиться к самому порту, район которого представлял собой лабиринт набережных, речных рукавов, складских строений и каналов, где никогда нельзя было знать, находятся ли за ближайшим поворотом свои солдаты или уже притаился враг. В таких невероятно трудных условиях и пришлось боевым пловцам проводить свои последние диверсии.

…Старшина Кюнеке был обнаружен и обстрелян бдительным советским часовым в тот момент, когда он вместе с другим боевым пловцом работал уже под мостом, который они должны были взорвать. У них заклинило кнопку клапана затопления мины-торпеды, и течение подхватило тяжелый подрывной заряд, стремясь унести его с собой. Оба пловца вынуждены были изо всех сил плыть против течения, и не обходилось, конечно, без всплесков ластами. В этот критический для пловцов момент красноармеец заподозрил недоброе и, наклонившись через перила, немедленно открыл огонь.

Спутник Кюнеке нырнул под воду, так как это было самое надежное средство защиты, и больше не появлялся на поверхности. Обиднее всего было то, что операция проваливалась в тот момент, когда успех был уже, казалось, обеспечен. Навалившись всем телом на мину, Кюнеке хотел утопить ее своим весом. Но его усилия были напрасны. «Сигару» унесло течением, а Кюнеке еще некоторое время поплавал вблизи моста, пытаясь разыскать своего товарища, чтобы помочь ему, если тот ранен вражеской пулей. Между тем рассвело, и Кюнеке спрятался в каюте баржи, стоявшей у причальной сваи на середине одного из рукавов реки.

Напрягая всю свою железную волю, он просидел весь день, не смыкая глаз, так как несколько раз замечал вражеских солдат, рыскавших по обоим берегам в поисках «диверсантов». В течение последних недель русские вели на одерском участке фронта своего рода психологическую войну. Установив на переднем крае мощные громкоговорители, они непрерывно вели передачи на немецком языке, содержавшие попеременно то различные обещания, то угрозы. Красные, узнав, кем были взорваны их мосты через Одер, разразились проклятиями по адресу «речных бандитов», под которыми, без сомнения, подразумевались солдаты соединения «К». Поэтому нетрудно догадаться, что старшина Кюнеке не испытывал ни малейшего желания попасть в руки вражеских дозоров.

На исходе дня один катер с четырьмя солдатами на борту, державшими наготове автоматы, отошел от берега и приблизился к барже, чтобы осмотреть и ее. Кюнеке дождался того момента, когда катер вплотную подошел к барже, и, спрятавшись на миг за каютой, бесшумно соскользнул в воду с другой стороны. Он сразу же нырнул на дно, чтобы быть в безопасности на тот случай, если русские откроют вдогонку по нему стрельбу. Затем, отплывая под водой в сторону, он осторожно всплыл на поверхность. Вечером он уже снова был у своих, которые встретили его с особенной радостью. Дело в том, что его товарищ вернулся еще прошлой ночью и доложил, что Кюнеке, по всей вероятности, погиб.

В ночь с 25 на 26 апреля последние немецкие части с боями уходили из Штеттина. Когда на следующее утро в город и порт нерешительно вступили советские войска, там уже не было видно ни одного немецкого солдата. Тем не менее в Штеттине остались два человека, которые считали себя солдатами и не имели ни малейшего желания попадаться на глаза новым хозяевам города. Это были два боевых пловца.

Намерение Манфреда Л. и Курта Б. остаться в своем родном городе Штеттине, где они знали каждый камень, для того, чтобы взрывать важные военные объекты в тылу наступающих русских армий, после некоторых колебаний было одобрено в штабе соединения «К». Боевые пловцы имели в своем распоряжении 14 дней для того, чтобы не спеша выбрать место, где бы они могли спрятать значительные запасы взрывчатого вещества, боеприпасов и продовольствия.

Между Западным Одером, который протекает через Штеттин, и его восточным рукавом лежал заболоченный луг, изрезанный многочисленными более мелкими рукавами. Таким образом, луг был разделен практически на множество небольших островков, каждый из которых был окружен защитной плотиной. В эти-то плотины и закопали боевые пловцы свои запасы, а под конец отрыли в них убежища и для самих себя. Хотя вряд ли кто рискнул бы показаться в этой пустынной местности, находившейся под угрозой обстрела русской артиллерии, Манфред, Курт и третий принадлежавший к их группе боевой пловец по прозвищу «карапуз», который однако еще до вступления в город русских пропал во время одного разведывательного поиска и больше не появлялся, работали тем не менее только по ночам, а днем отдыхали.

Их убежище находилось на берегу рукава Мёльнфарт, где обычно проводились соревнования по гребле. Русские не проявляли особого интереса к этому месту. Лишь один раз, выйдя из своей берлоги, Манфред и Курт имели неприятную встречу. Отойдя от своего убежища на значительное расстояние, они вдруг услышали над собой шум самолета. Это был допотопный самолет-разведчик, летевший на бреющем полете. Возможно, в самолете сидел какой-нибудь высокопоставленный офицер, который хотел осмотреть этот район с воздуха. Инстинктивно боевые пловцы сделали то, что в их положении, пожалуй, было самым верным: они сорвали с головы фуражки и восторженно помахали ими вверх. Громадная птица пролетела мимо, не проявив особого интереса к двум боевым пловцам.

Самым замечательным в их оснащении был прогулочный моторный катер «Аристид», который, правда, внешне выглядел несколько запущенным, но зато имел отличный 12-цилиндровый двигатель фирмы «Майбах». Располагая значительным количеством бензина, Манфред и Курт предусматривали использовать катер в качестве транспортного средства, чтобы добраться до своих после окончания здесь своей «работы» или в том случае, если им по другой причине придется спешно покинуть это место. Они намеревались плыть среди белого дня вниз по Одеру с красным флагом на носу и затем ночью пробиться где-либо к немецким позициям. Как они найдут немецкие позиции, над этим они пока не задумывались.

Из своего убежища они в бинокли видели здание городской управы на Хакентеррассе, над которым уже много дней развевался советский флаг. Тогда, убедившись, что ими никто не интересуется, они решили начать свои первые ночные рейсы вплавь по реке, чтобы выявить важные объекты для нападения. Во время одного из таких рейсов поздно вечером 8 мая 1945 года они вдруг услышали вокруг себя дикую стрельбу, которая постепенно перешла в самый настоящий фейерверк. Русские палили в воздух из оружия всех видов и калибров. Боевые пловцы были совсем сбиты с толку.

11 мая они наметили в качестве первого объекта для нападения мост через Одер, по которому противник переправлял свои обозы. Они, разумеется, отлично понимали, что их тихой, спокойной жизни придет конец, как только взрыв моста привлечет к ним внимание противника. Но рано или поздно начинать нужно было. Ведь для того они, собственно, и остались в Штеттине! Поэтому они решили осуществить взрыв моста через одну ночь.

Однако 12 мая произошло нечто совсем непредвиденное. Бросив взгляд на соседний островок, на котором находился загородный поселок с садами, они вдруг увидели, как в одном из деревянных домиков отворились ставни и из окна выглянул немец в штатском. Узнав в них солдат, он с удивлением окликнул их и спросил, что они тут делают, ведь война давно кончилась.

Сначала Манфред Л. и Курт Б. не хотели верить этому, но у штатского было одно преимущество перед ними: он имел радиоприемник. Он пригласил боевых пловцов в свой крохотный домик, сказав, что вечером по радио будут передавать обращение гроссадмирала Деница к немецкому народу.

– Почему Деница? – удивились боевые пловцы.

– Да потому, что он сейчас у нас вроде главы правительства, – ответил гражданский.

– А фюрер? – спросили они.

– Гитлер? Ведь его уже скоро две недели как нет в живых, – сказал гражданский, покачивая головой. – Вы что, с луны свалились?

– Да, вроде того, – ответили боевые пловцы.

В эту секунду им стало ясно, что две столь важные недели в мировой истории полностью выпали из их сознания. Они жили эти две недели, но не переживали их вместе с другими. При мысли о том, что ими чуть-чуть не был взорван мост, они пришли в ужас. Ведь если бы их поймали, то никто бы им не поверил, что они ничего не знали об окончании войны и никто бы не рассматривал их как солдат. Теперь у них как будто пелена с глаз упала: бешеная стрельба 8 мая была не чем иным, как своеобразным, типично русским способом выражения радости.

Два последних боевых пловца германских ВМС прослушали в этот вечер передававшееся по радио правительственное сообщение и сделали для себя соответствующие выводы. В ту же ночь они перешли с положения бойцоводиночек на положение обычных гражданских лиц. Они уничтожили все свои плавательные принадлежности. Для того чтобы откопать подрывные заряды, у них, конечно, не было времени. Может быть, припрятанные ими «рыбины» и сейчас лежат там в земле, если за это время их кто-либо не извлек оттуда…

В 4 часа утра Манфред и Курт под покровом густого утреннего тумана отправились на своем катере в Штеттин, привязали его у одного из причалов, а сами пошли в город. Они в числе первых взялись за лопаты и начали очищать улицы от обломков. Будучи боевыми пловцами, они ни на минуту не теряли твердой уверенности в том, что с ними ничего не может произойти и они, конечно, переживут также тяжелые послевоенные годы в побежденной Германии. В этом они не сомневались ни минуты.

Глава одиннадцатая. Планы соединения «К»

«Мы должны строить по возможности больше мелких серий совершенно различных штурмовых средств. Как только оборона противника приспособится к какому-либо из них и научится успешно бороться с ним, нужно снимать его с фронта и заменять новым боевым средством с совершенно другими тактикотехническими данными. В результате этого мы сможем снова и снова застигать противника врасплох и приводить его в замешательство, что является одной из главных предпосылок успеха наших действий».

Это принципиальное требование вице-адмирала Гейе удавалось, как мы видели, выполнять лишь наполовину. Германская промышленность в последний год войны просто не имела необходимых мощностей для выпуска большого количества мелких серий. Конструкторы соединения «К», наоборот, создавали удивительно много новых и все более совершенных штурмовых средств. Мы остановимся здесь лишь на тех из них, строительство которых по крайней мере было начато.

Конечно, совершенствовались также и оправдавшие уже себя боевые средства. Конструкторы старались устранить обнаруженные недостатки и внести усовершенствования в старые модели. Характерным примером в этом отношении является «Зеехунд» – единственная настоящая сверхмалая подводная лодка соединения «К», которая сразу же подтвердила свои хорошие качества и, действуя в сложнейшей боевой обстановке на морском пути Темза – Шельда, добилась значительных успехов.

Дальнейшим усовершенствованием «Зеехунда» был так называемый «Крейслауф-Зеехунд». На этой лодке был установлен новый тип дизельного двигателя с замкнутым циклом, к которому подводился жидкий кислород. Благодаря этому усовершенствованию «Зеехунд» мог действовать под водой гораздо дольше и не был вынужден всплывать на поверхность, когда разряжались аккумуляторы. Кроме того, новая лодка обладала более высокой подводной скоростью, была на 1,5 м длиннее и имела несколько больший тоннаж, чем «Зеехунд» старого типа.

После неудачного опробования «Бибера» с бензиновым двигателем был сконструирован «Бибер-3», на котором был установлен дизельный двигатель с замкнутым циклом мощностью 65 л. с., показавший на испытательном стенде отличные результаты. Второе важное новшество заключалось в увеличении численности экипажа. «Бибер-3» имел несколько большие размеры, так что в нем могли поместиться два человека. В то же время управление лодкой было еще больше упрощено, и один человек без труда мог справляться со всеми обязанностями. Поэтому намечалось обеспечить настоящую взаимозаменяемость. Один член экипажа должен был вести лодку, а то время как второй мог лежать или спать, вытянувшись во весь рост. Разумеется, в момент атаки и опасности они должны были оказывать друг другу помощь и дополнять друг друга. К сожалению, работа над новым «Бибером» так и осталась незавершенной до самого конца войны.

Теперь перейдем к новым конструкциям, в которых было много удивительного и необычного. К ним в первую очередь относится «Зеетойфель» – сверхмалая подводная лодка-амфибия с гусеничным движителем. В соединении «К» это штурмовое средство рассматривалось как наиболее многообещающее. Для спуска на воду «Зеетойфель» не нуждался ни в специальных тележках, ни в стапелях, ни во вспомогательном персонале. Он мог самостоятельно спускаться на воду в любом месте побережья и по мере необходимости выходить на берег, когда экипаж хотел отдохнуть или когда объект атаки находился на суше во вражеском тылу. Вооружение лодки состояло из двух торпед или мин, Кроме того, «Зеетойфель» предполагалось оснастить пулеметом или огнеметом, чтобы он имел средства защиты и на суше. Экипаж состоял из двух человек, скорость должна была достигать в воде 10 морских миль в час, на суше – 8 км/час. При опробовании опытного образца «Зеетойфеля» выяснилось, что дизельный двигатель был очень слаб, а гусеницы слишком узкими, так что на мягком грунте лодка застревала и не могла двигаться вперед. После того как эти недостатки были устранены, имелось основание полагать, что лодка будет запущена в серийное производство еще в 1945 году.

Не менее интересным, хотя и совершенно иным типом подводной лодки был «Швертвал», который благодаря своей невероятной скорости представлял собою нечто вроде подводного истребителя. Эта лодка была миниатюрным вариантом подводной лодки типа «Вальтер», на которую, как известно, гроссадмирал Дениц возлагал большие надежды в смысле революционизирования морской войны. «Швертвал», опытный образец которого также удалось изготовить, был оснащен перекисным двигателем. Турбина Вальтера мощностью 500 л. с. позволила этой подводной лодке развивать скорость до 28-30 морских миль в час. Разумеется, после 100 миль хода запасы этого «чудо-горючего» кончались, поэтому «Швертвалы» нужно было предварительно доставлять на буксире в район стоянок вражеских кораблей, где они благодаря своим двум торпедам становились, без сомнения, очень грозным штурмовым средством.

Малый «Дельфин» также был готов и ожидал лишь специально для него сконструированного двигателя с замкнутым циклом типа «Отто». Он представлял собой самую маленькую и самую легкую одноместную подводную лодку в мире. Его длина равнялась 5 м и вес – всего 2,5 т. Действовал малый «Дельфин» аналогично взрывающимся катерам «Линзе»: со своим 1200килограммовым подрывным зарядом он ударялся о вражеский корабль и взрывался. Водитель незадолго до подхода к цели нажимал на специальный рычаг и катапультировался. На «Дельфинах» впервые были применены облегченные конструкциями, которые обеспечивали этой быстроходной лодке динамическое погружение без отсеков погружения и дифферентовочных цистерн.

У большого «Дельфина» гидродинамическая форма из конструкций облегченного типа была еще более усовершенствована. В отличие от своего «младшего брата» он не взрывался вместе с вражеским кораблем, а представлял собой обычную двухместную подводную лодку, вооруженную двумя торпедами или минами. Двигатель с замкнутым циклом типа «Отто» должен был обеспечивать ей скорость 15 морских миль в час. Особенность большого «Дельфина» заключалась в то что он мог динамически погружаться и всплывать на поверхность.

Эта система была настолько простой и так хорошо себя оправдала, что с ее внедрением был достигнут некий предел возможного в развитии малых штурмовых средств типа подводных лодок. Что касается моторной группы, то конструкторы стремились к созданию следующего идеального сочетания: для обычного маршевого хода в надводном и подводном положении – двигатель Дизеля с замкнутым циклом, для подводной атаки – паро-газовая турбина Вальтера. В результате была создана подводная лодка водоизмещением 12 т, обладавшая скоростью под водой 30 миль в час и запасом хода примерно 100 миль. Подобное малое штурмовое средство было бы, без сомнения, и в настоящее время очень опасным оружием в сфере своего применения. Кто знает, может быть, все эти «Зеетойфели», «Швертвалы», малые и большие «Дельфины» тайно строятся и совершенствуются где-нибудь на Западе или Востоке? С этими идеями были знакомы многие немецкие конструкторы. Едва ли можно поверить, что все чертежи в конце войны были уничтожены. Но где же они?

Еще более многочисленными были новые конструкции надводных штурмовых средств. Одних лишь торпедных катеров с несущими поверхностями было три типа («Заксенберг», «Титген» и «Циш»). На них были установлены мощные авиационные двигатели, которые позволяли им легко скользить по воде и развивать скорость до 55 морских миль в час. Вооружение этих штурмовых средств состояло из торпед или подрывных зарядов.

«Зеедрахе» представлял собой два спаренных торпедных катера типа «Гидра», соединенных вместе короткими самолетными несущими плоскостями. Авиационный турбинный двигатель, который помещался в несущих плоскостях, обеспечивал этому штурмовому средству чрезвычайно высокую скорость. «Зеедрахе» должен был, подобно сказочному морскому чудовищу, устремляться к соединению вражеских кораблей, выпускать свои четыре торпеды и в мгновение ока исчезать со скоростью, почти вдвое превышавшей скорость любого надводного средства. Однако этот проект остался на бумаге: «Зеедрахе» так и не появилея на свет.

Сверхмалый торпедный катер «Вал» прошел три ступени развития. Окончательно апробированная модель «Вал-3» была даже запущена в серийное производство. По первоначальному проекту экипаж катера должен был состоять из двух, по более позднему – из четырех человек, на вооружении которых имелось не более не менее как две торпеды, две реактивный установки и пулемет. Авиационный двигатель мощностью 600 л. с. обеспечивал этому штурмовому средству скорость, равную примерно 40 морским милям в час.

Наконец, необходимо упомянуть еще «Шлиттен» (полное наименование «Торпедошлиттен»), который был, пожалуй, самым простым из всех когда-либо существовавших торпедоносных средств. Технология производства его сводилась в основном лишь к тому, чтобы сварить вместе четыре предварительно отштампованных стальных листа. Поэтому оно особенно подходило для массового производства. Созданное по проекту инженера Венделя как глиссер, это штурмовое средство имело авиационный двигатель мощностью 600 л. с. и развивало чрезвычайно высокую скорость, особенно после выпуска обеих торпед. Если вспомнить, что водители «Негеров» – этих первенцев соединения «К» с их скоростью 4 морские мили в час – оказывались совершенно беспомощными и беззащитными перед любым обнаружившим их врагом, то нетрудно понять, какой гигантский скачок был сделан в развитии штурмовых средств за последние несколько месяцев. После атаки «Шлиттен» со скоростью 40 морских миль в час возвращался к своему побережью. Экипаж его, состоявший из двух человек, имел для своей защиты реактивные установки и пулеметы.

И снова невольно возникает вопрос: где сейчас все эти проекты? По типу «Шлиттена» был впоследствии построен глиссер для мирных целей. Но что сталось с остальными проектами? В чьи руки попали «Гидры», «Валы» и «Зеедрахе»? Кто занимается их дальнейшим усовершенствованием? На этот вопрос никто не может дать достоверного ответа.

В период вторжения союзников во Францию немецкая разведка узнала, что противник с целью обеспечить снабжение переброшенных на континент соединений горючим проложил с Британских островов через Ла-Манш специальный бензопровод. Чтобы разрушить его, в соединении «К» был разработан и тщательно продуман следующий план.

Сверхмалые подводные лодки, используя свои якоря как тралы, должны были двигаться над морским дном, чтобы отыскать бензопровод, примерное начертание трассы которого было известно. На другие сверхмалые подводные лодки возлагалась задача доставить боевых пловцов, которые должны были подорвать бензопровод. Гибкое, как гуттаперча, подводное взрывчатое вещество ниполит отлично подходило для этой цели, так как его легко было обмотать вокруг трубы. Однако от этого первоначального плана вскоре пришлось отказаться: ведь у противника наверняка были установлены на обоих концах бензопровода измерительные приборы, которые регистрировали мельчайшее изменение давления в бензопроводе. Взрыв, конечно, был бы немедленно зафиксирован, повреждение вскоре устранено, и потеря горючего осталась бы незначительной. Поэтому в соединении «К» было Решено испробовать другой, более эффективный план.

Новый замысел сводился к тому, чтобы, действуя как можно осторожнее, просверлить в удобном месте в трубах отверстия, в которые через полый бур можно будет ввести химический состав, указывающий замедленное разлагающее действие. Вся эта операция не должна была вызвать подозрения у противника ни бросающимся в глаза изменением давления в бензопроводе, ни изменением внешнего вида испорченного бензина. Разлагающая жидкость не должна была иметь ни запаха, ни цвета, а ее разлагающее действие должно было сказываться лишь через определенное время, когда горючее успеет перекочевать в бензобаки многочисленных машин. Благодаря этому оказывалось возможным вывести из строя тысячи двигателей до того, как противник откроет причину непонятного явления.

Трудности, с которыми было связано проведение такого хитроумного плана, а также быстрое развитие военных событий на суше привели к тому, что и от этого замысла пришлось отказаться. Однако он показал, что может сделать небольшая группа отважных и решительных бойцов-одиночек. И сегодня, в век атомного оружия, это нужно подчеркивать с большей силой, чем когда бы то ни было раньше.

Конец войны помешал реализации целого ряда других планов соединения «К». Мы здесь упомянем и вкратце охарактеризуем лишь некоторые, самые интересные из них.

Поскольку обычно наиболее уязвимы сооружения на линиях коммуникаций, весьма соблазнительным объектом для нападения представлялся Суэцкий канал. Было Решено поручить проведение операции сверхмалой подводной лодке. Основной проблемой являлась проблема транспортировки: как доставить эту лодку в Суэцкий канал? Надеяться на то, что ей удастся пройти через многочисленные заграждения и незаметно пробраться в канал, не приходилось. Возможность доставить ее по суше также исключалась, следовательно, оставался лишь один путь – по воздуху. Для этого нужно было гидравлически поднять «Бибер» в фюзеляж летающей лодки типа BV-440 и снова закрыть днище. Выбрав благоприятную ночь, эта летающая лодка должна была опуститься на воду в Суэцком канале, открыть днище своего фюзеляжа и спустить «Бибер» на воду. Затем «Бибер» должен был притаиться в засаде в одном из наиболее узких участков канала и ждать, пока пройдет первое судно, стремясь поразить его своими торпедами таким образом, чтобы оно, затонув, загородило собой фарватер канала. Самому водителю предстояло возвращаться по суше, и, конечно, не исключалась возможность того, что он попадет в плен.

Боевые пловцы германских ВМС также наметили целый ряд операций почти «глобального» значения, которые не были осуществлены лишь потому, что на последнем этапе войны пловцы срочно потребовались для выполнения описанных выше речных диверсий. Еще в 1942 году одному военному репортеру из боевой рубки подводной лодки, всплывшей на поверхность воды перед Нью-Йоркским портом, удалось очень хорошо заснять на кинопленку ночной вид Манхаттана. Когда начинающий боевой пловец фон Вурциан увидел эти кадры в еженедельном обозрении, в его голове зародился план, который впоследствии переняли итальянцы и начали подготовку к его осуществлению. План строился на предпосылке, что подводная лодка, на борту которой, кроме команды, должно было находиться 8 – 10 боевых пловцов с запасом плавучих подрывных зарядов, могла пробраться не только к НьюЙоркскому порту, но и к любому другому важному военному порту, чтобы выпустить боевых пловцов на выполнение задания. Действуя своим излюбленным методом дрейфа по течению, боевые пловцы должны были пробраться в порт, приблизиться к стоявшим там кораблям и, прикрепив подрывные заряды к боковым килям последних, вернуться назад к ожидавшей их подводной лодке. Затем подводная лодка должна была направляться к другому порту – и так до тех пор, пока не выходил запас плавучих подрывных зарядов.

Впрочем, если бы в каком-либо одном порту внезапно затонуло несколько кораблей, то это было бы не так уж выгодно. Во-первых, противник сделал бы из этого вывод, что здесь действовали диверсанты, и мог бы организовать преследование и усилить охрану. Во-вторых, затонувший в порту корабль отнюдь не являлся окончательно потерянным, так как его можно было поднять и отремонтировать. Чтобы избежать и того и другого, предназначавшиеся для таких диверсий подрывные заряды снабжались пропеллерными взрывателями. Пропеллер начинал вращаться только тогда, когда на него действовал встречный поток воды, образующийся при движении корабля со скоростью не менее 6 морских миль в час, и лишь в этот момент запускался часовой механизм. Поэтому подрывные заряды взрывались спустя 5 или 6 часов, когда корабль находился уже в открытом море и его чаще всего уже невозможно было спасти. Кроме того, никто не мог точно сказать, кем был потоплен этот корабль.

Смелая «операция тендера 203» основывалась как раз на подобных планах. Особенность ее заключалась в том, что боевые пловцы должны были доставляться к цели не подводными лодками, а мореходным тендером, который для этой цели должен был пересечь целое полушарие, дойдя до Индии и Персидского залива. Тендер обладал прекрасной парусной оснасткой и имел вспомогательный двигатель. Запасы продовольствия позволяли плавать в течение года. Команда состояла из 12 человек и возглавлялась бывшим капитаном торгового судна, весьма опытным моряком. Все матросы владели либо норвежским, либо английским языком и должны были выдавать свое судно за норвежское. В конце января 1945 года судно вышло из Харстада в Северной Норвегии. Через несколько недель немецкая радиослужба приняла от них условный сигнал, который означал, что судно плыло вдоль западных берегов Африки в южном направлении. Ему не удалось достигнуть своей далекой цели, так как к тому времени закончилась война и все планы оказались перечеркнутыми незадолго до их осуществления.

Пожалуй, самое трудное задание с момента создания соединения «К» было поручено одному из диверсионно-штурмовых отрядов ВМС за несколько дней до смерти Гитлера: «фюрер и верховный главнокомандующий вермахта» требовал в свое непосредственное распоряжение личную охрану из бойцов соединения «К»…

Это происходило в те дни, когда вокруг Берлина велись ожесточенные бои. Забравшись в свой глубокий подвал под имперской канцелярией, обезумевший от страха Гитлер метался между Сциллой страшной действительности и Харибдой иллюзий, в которых он стремился найти прибежище до самого последнего дня. Ему казалось, что его везде окружают предательство и измена. Геринга он объявил предателем народа, Гиммлера лишил всех должностей и даже не доверял больше СС. По иронии судьбы диктатор в эти дни стал доверять исключительно лишь ВМС – тому виду вооруженных сил, который настойчивее всех других уклонялся от влияния «партии». И это нашло свое выражение не только в завещании Гитлера, в котором он назначил своим преемником гроссадмирала Деница, но также и в его неожиданном желании иметь личную охрану из моряков.

27 апреля 1945 года вызвавшиеся добровольно 30 бойцов соединения «К» собрались на аэродроме Рерик, где они должны были со всем своим вооружением (они были вооружены до зубов) погрузиться в три ожидавших их транспортных самолета Ю-52, чтобы лететь в окруженную горящую столицу. Однако в Берлине больше не было ни одного аэродрома, способного принять их. Для того чтобы морякам вообще удалось пробиться к имперской канцелярии, они должны были приземлиться на широкой улице у Бранденбургских ворот. В целях предосторожности авиационное командование выслало вперед самолет-разведчик, который должен был произвести разведку дорожки для приземления. Однако разведчик вернулся назад, не выполнив задания. Советская зенитная артиллерия не позволила ему приблизиться к месту, где должны были совершить посадку самолеты. Над Берлином стояло густое облако дыма и копоти. Ориентироваться было невозможно. Тем не менее вылетевший утром 28 апреля второй самолет-разведчик добился большего успеха. Из полученных данных явствовало, что намеченная для посадки самолетов улица была усеяна воронками от разрывов бомб и там не мог приземлиться ни один самолет.

Последнее предложение спрыгнуть с парашютами было отклонено соединением «К» как непригодное. По крайней мере половина людей попала бы на горящие здания, а добровольцев в команду самоубийц не было даже в последние часы войны.

На следующий день Гитлер своей смертью сам избавил бойцов соединения «К» от их последнего ужасного задания.

Заключение

Это произошло однажды в Париже. Со времени событий, описанных в настоящей книге, прошло много лет. В одном из залов заседаний сидели представители многих европейских стран и часами совещались о возможностях совместной обороны. К числу участников совещания впервые после войны принадлежали и немцы.

За одним из столов шел оживленный разговор между голландцем и немцем. Голландец был во время войны командиром английского отряда «коммандос», который взорвал в Норвегии важный немецкий завод по производству тяжелой воды. Немец в последние месяцы войны командовал боевыми пловцами соединения «К».

– Один вопрос не терпится мне задать, – сказал голландец, – и мне бы очень хотелось получить на него ответ: как вам удалось добиться того, что среди ваших людей были такие небольшие потери?

Немец был несколько озадачен.

– Ну, мы старались способствовать этому в меру наших сил основательным обучением людей, тщательной подготовкой операций и другими подобными мерами.

– Нам всегда казалось, что вы – не вы лично, а вообще все вы – посылали солдат на верную смерть.

– Это является ошибочным, хотя и до сих пор широко распространенным мнением.

– Да, я впоследствии узнал, что ваши потери были незначительными… Следовательно, ваше соединение «К» вообще не имело ничего общего с отрядами смертников?

– Видите ли, если обо всем том, что проделали эти люди, рассказывать гражданскому человеку, то его будет очень трудно разуверить, что это могли проделать не смертники. Но вы ведь сам специалист…

– Да, я кое-что понимаю в этом деле и знаю, как это опасно.

– Но вы также знаете, как легко научить людей лавировать среди опасностей без ущерба для самих себя и распознавать границы, которые нельзя перешагивать, не рискуя своей собственной жизнью. И что тщательной подготовкой можно добиться результатов, представляющихся на первый взгляд невероятными.

– Этими принципами руководствовалось соединение «К»?

– Это были некоторые из наших принципов. Кроме того, нам помогала особая товарищеская спайка, существовавшая между начальниками и подчиненными, и наше неизменное правило: не рисковать своей жизнью – она нужна для более важных дел.

– Должен сказать, что это меня удивляет, – произнес голландец, – но я считаю это достойным признания.

– Это радует меня, – ответил немец.

1

Соединение «К» («Kleinkampfverband», буквально – «Соединение малого боя») – диверсионно-штурмовое соединение германских ВМС, состоявшее из отрядов человекоуправляемых торпед, взрывающихся катеров, боевых пловцоводиночек и подлодок-малюток. – Прим. ред.

2

ОКМ (Oberkommando der Marine) – главное командование ВМС гитлеровской Германии. – Прим. ред.

3

Маунтбэттен – английский адмирал, командовавший в период второй мировой войны союзными силами в Юго-Восточной Азии. – Прим. ред.

4

МЕК (Marine Einsatz Kommando) – морской штурмовой отряд. – Прим. ред.

5

«Негр» – по-немецки «Neger». – Прим. ред.

6

Пиния – итальянская сосна. – Прим. ред.

7

«Ландсер» – кличка немецкого пехотинца (буквально – «земляк») – Прим. ред.

8

Томми – кличка английских солдат. – Прим. ред.

9

Как видно из дальнейшего (см. ниже отчет Леопольда Арбингера), командиром звена мог быть и не водитель катера дистанционного управления. – Прим. ред.

10

Вероятно, автор имел в виду Тихий океан. – Прим. ред.

11

Уменьшительное от «Рихард». – Прим. ред.

12

Фамильярно-уменьшительное от «Карл». – Прим. ред.

13

Альстер – приток Эльбы, протекающий через Гамбург. – Прим. ред.

14

Морской курорт в окрестностях Венеции. – Прим. ред.

15

Немецкий центнер равен 50 кг. – Прим. ред.

16

Рукав в дельте Рейна. – Прим. ред.

17

«Biber» – по-немецки «бобр». – Прим. ред.