ГЛАВА VIII

Через две недели Конрад и Тина вернулись в Сидней. Конрад привез домой угрюмую, заплаканную Мелиссу, и началась обычная жизнь, которая, впрочем, вовсе не казалась таковой новоиспеченным молодоженам. Тина понемногу привыкала к положению замужней женщины и хозяйки дома и чувствовала бы себя вполне спокойно, если б не взаимоотношения с Мелиссой. Собственно, сначала отношений не складывалось никаких. Девочка упорно игнорировала новое лицо в доме и лишь после внушений, сделанных отцом, стала общаться с Тиной, но держалась натянуто, что было немногим лучше недовольного молчания. И Тина, к сожалению, не могла заставить себя испытывать к девочке материнские чувства. Нет, она не ревновала к памяти Джоан — судьба несчастной женщины вызывала в ней только глубокое сочувствие, — но любить ее дочь как родную было выше сил Тины, хотя она и жалела Мелиссу, зная, что пережил бедный ребенок в приюте Святой Маргариты.

Первое время Мелисса никак не называла мачеху, а потом стала звать просто по имени, и всех это как будто устраивало. Иногда Тина, находясь в соседней комнате, слышала, как девочка начинала оживленно болтать, смеяться, шутить с отцом, чего никогда не делала при ней. Тина прилагала все усилия к тому, чтобы они трое стали одной семьей, но ничего не получалось. Она пыталась приласкать девочку, но та неизменно отстранялась. Конрада это на первых порах не очень огорчало: он любил Тину, любил Мелиссу, каждую по-своему, и старался сгладить отношения между ними. Однако со временем обнаружился неприятный момент: его общению с Тиной мешало присутствие Мелиссы, и наоборот. Он старался быть деликатным, внимательным, нежным с ними обеими, а это было нелегко, тем более что в своей жизни Конрад не слишком много заботился о других, увлеченный проблемами собственного «я». И, как всегда, положение спасали врожденный такт и мягкость Тины.

Мелисса не смела делать резких выпадов против мачехи, потому что боялась гнева отца. Вдруг он отвезет ее обратно в приют? Девочка сильно страдала: совсем недавно она обрела близкого человека, полюбила его всей душой, получила то, о чем и не мечтала: дом, тепло и ласку, игрушки, красивые платья. Она была счастлива и ничего больше не желала, ничего! А потом появился кто-то, с кем приходилось делить любовь и внимание отца — это было невыносимо! Мелисса боялась стать лишней, ненужной, боялась панически, до боли, хотя и скрывала свои чувства под мрачноватым спокойствием. Тина это понимала и очень переживала, считая себя виноватой в том, что их отношения не налаживаются. Что же будет, когда появится свой ребенок?

А между тем время летело удивительно быстро. Тина хорошо переносила беременность; она оставила работу и все дни посвящала прогулкам, чтению и подготовке приданого для малыша. Конрад встретил известие о том, что вскоре предстоит, с радостным спокойствием и надеялся, что родится мальчик, а Мелисса… Со временем пришлось сообщить ей новость; ни Конрад, ни Тина не ожидали столь ошеломляюще-бурной реакции. Лицо девочки перекосила ненависть, и она, нисколько не таясь, со слезами на глазах воскликнула:

— Я знаю, почему у вас будет ребенок! Это из-за того, что вы занимались в вашей спальне чем-то нехорошим!

Конрад и Тина были потрясены: они не подозревали, что восьмилетняя девочка может что-либо знать о тайнах взрослой жизни. Тина смутилась до слез, а Конрад разозлился и впервые накричал на дочь.

Через пару недель об инциденте забыли, но с той поры Мелиссу точно подменили. Теперь она игнорировала не только Тину, но в ее присутствии — и Конрада. Девочка понимала, что будущий ребенок, которого она заранее ненавидела, как-то по-особому сближает ее отца с этой женщиной, между ними образуется связь, в которой ей, Мелиссе, не остается места. Конрад и Тина никогда не говорили о ребенке при Мелиссе, не желая травмировать девочку, а ей казалось, что они намеренно отдаляются от нее, дают понять, что она им теперь чужая.

Последнее время Конрад гулял по выходным с дочерью, как и раньше, вдвоем, Тина оставалась дома. Но эти редкие часы полноценного счастья без «третьего лишнего» не могли удовлетворить Мелиссу. Потом отец всегда спешил обратно к своей Тине. А она стала такой уродливой! Мелисса не понимала, как отец может с нежностью смотреть на эту расплывшуюся безобразную женщину!

Мелисса часто плакала в одиночестве. Ей казалось: когда родится ребенок, о ней совсем позабудут. Она не выносила Тину, и если женщина, жалея девочку, пыталась ее приласкать, отскакивала с шипением, точно маленький дикий зверек.

Больше всего на свете Мелисса мечтала, чтобы младенец вообще не родился, но это казалось невозможным. Уже были готовы комната и колыбель, доктор заходил через день и уверял, что все идет нормально. Конрад улыбался, Тина улыбалась, и только Мелисса ходила заплаканная и мрачная.

До рождения ребенка оставалось совсем мало времени. Необходимо было что-то придумать. И поскорее.

Тина сидела в комнате, обстановку которой подбирала по своему вкусу. Окна комнаты выходили на море и зеленые холмы, стены были окрашены в нежный кремовый цвет, здесь стояла светлая мебель и лежали пушистые ковры, заглушавшие звук шагов.

Тина улыбалась, глядя на пока еще пустую колыбель под кисейным пологом, обшитым тончайшими кружевами. Сама женщина была одета в свободное платье из мягкой голубой ткани, волосы, заплетенные в толстую косу, спадали на грудь.

В последние дни Тина всецело сосредоточилась на своем состоянии, отдалилась от окружающего мира… Сейчас она была спокойна, хотя знала, что впереди долгие часы ожидания и тревоги, потому что сколько бы ей ни говорили, что все пройдет хорошо, она все равно станет волноваться за ребенка и за себя.

Мелисса находилась внизу. Сегодня был удачный день! Четверть часа назад служанка Дилис ушла из дома. Конрад строго-настрого запретил ей оставлять Тину одну, но нынешним утром та сама послала служанку за какими-то покупками.

Вчера девочка слышала, как доктор сказал: «Не поднимайте ничего, миссис О'Рейли, и будьте осторожны на всяких лестницах и ступеньках».

Не так-то просто заставить Тину споткнуться!

Мелисса подошла к широкой лестнице и потянула за край ковра. Рывок — и мраморные ступени обнажились. Прекрасно! Мелисса поправила ковер. Теперь нужно выманить Тину из комнаты. Только бы справиться! Как бы Мелисса ни ненавидела свою мачеху, толкнуть ее руками не хватило бы решимости.

Утреннее спокойное солнце, проникая сквозь большие окна, заливало просторный пустынный ход, застланный зелеными, похожими на лесной мох коврами.

Кругом никого не было. Стояла тишина, и только часы тикали в гостиной.

Мелисса затаилась. Она копила решимость и силы. Никто ничего не должен узнать!

Она набрала в легкие воздуха, сжала кулачки, сделала испуганное лицо и что есть силы закричала:

— Тина, Тина, скорее, сюда!

Сердце выскакивало из груди. Тина могла заподозрить неладное и не прийти!

Наверху послышался легкий шум, и вскоре Мелисса узнала шуршание мягких туфель Тины.

— Что случилось, Мисси? — Голос женщины звучал испуганно.

— Тина! — отчаянно кричала девочка. — Помоги мне!

Женщина схватилась рукой за перила и стала спускаться. Мелисса почувствовала нежный аромат вербены; складки широкого одеяния Тины легко развевались, распространяя прохладу.

Когда женщина оказалась на нижних ступеньках, Мелисса выскочила из укрытия и резко дернула за край ковра. Тина пошатнулась и со следующим рывком, окончательно потеряв равновесие, упала вперед, ударившись о ступени.

Острая волна боли всколыхнула тело, а мозг пронзила страшная мысль: «Я убила своего ребенка!» Перед взором промелькнуло видение: пустая, навеки пустая колыбель!

Тина закричала, и тут же дикое пламя охватило поясницу и низ живота.

Она пыталась встать и не могла, только вытягивала руки и ловила ртом воздух.

— Помогите! — вырвался стон. — Помогите! Испуг и боль мешали до конца осознать причины случившегося, но она знала одно: то, что произошло, непоправимо!

А Мелисса исчезла. Она пробежала через холл и спряталась в библиотеке. Она не хотела слышать крики и не желала помогать Тине. Сквозь страх прорывалась ненависть, именно она помогала Мелиссе заглушить совесть.

Разом уничтожить и Тину, и младенца, снова остаться вдвоем с отцом! Но, с другой стороны, Тина может поправиться, и тогда она скажет правду. Или все, или ничего!

А Тине казалось, что внутренность ее тела разрывают острыми крючьями. Боль накатывала волнами, все сильнее, сильнее, не давая передохнуть, а потом внезапно обрушилась девятым валом и в один миг погасила сознание.

Вскоре вернулась Дилис. Девушка в испуге подбежала к распростертой возле лестницы бесчувственной Тине и попыталась ее поднять: Служанка растерялась, не зная, как привести госпожу в чувство, и не смея ее оставить, чтобы бежать за врачом.

Тина громко застонала, и Дилис в испуге опустила голову женщины обратно на ковер.

К счастью, на крыльце послышались шаги — домашний врач семьи О'Рейли явился к Тине с очередным визитом.

Вдвоем с Дилис они осторожно перенесли женщину наверх, в спальню, и доктор, чувствуя, что в одиночку не справиться, послал Дилис с запиской за двумя своими коллегами.

Те вскоре явились и, осмотрев женщину, тревожно покачали головами.

— Нужно сообщить ее мужу, — сказал один из них, — похоже, дела плохи.

А Тина ничего не слышала. Все испытанные ранее ужасы вернулись к ней и, соединившись с кошмарами настоящего, уничтожили остатки душевного самообладания и сил.

Приехал Конрад. Ему все сказали. У Тины начались тяжелейшие преждевременные роды, исход неясен, но уже сейчас возникло множество осложнений, справиться с которыми будет нелегко.

В комнату его не впустили, и он остался внизу. Его черные глаза горели, а пальцы нервно сжимались и разжимались, точно части заведенной механической игрушки. Что же это? Почему? Еще вчера все было хорошо… И тут же попытался успокоить себя: Бог не допустит того, чтобы он потерял Тину теперь, когда они наконец соединились и жили так счастливо.

А может быть, именно сейчас, когда он был доволен жизнью, видел свою цель, чувствовал свой разбег? Или это наказание за то, что он чуть было не погубил счастье Тины? Да, но жертвой избрана она! Господи, почему?! Он запутался, он понимал только, что все может в одночасье рассыпаться, растаять, как мираж.

Из дверей выскользнула Мелисса.

— Папа! — робко позвала она.

— Мисси! — Конрад обнял свою дочь. — Тине очень плохо, очень!

Девочка заглянула в глаза отца. Она никогда не видела его таким, он был встревожен, весь сжат, точно пружина, и казался мрачным, исполненным темных сил, поразительно чужим.

Мелисса испуганно посмотрела на него, и Конрад постарался улыбнуться.

— Ничего, — сказал он, рассеянно погладив девочку по голове, — будем надеяться на лучшее.

Наверху поднялась суета. Дилис бегала туда-сюда, звенели инструменты, доктора то начинали громко переговариваться, то переходили на шепот.

Время шло. Прошел утомительно-долгий тяжелый день, наступила ночь, а после в окна заглянул рассвет. Никто в доме не сомкнул глаз. Конрад сидел в холле на диване, Мелисса свернулась клубочком рядом с отцом. Вечером он и не подумал отослать ее спать в детскую, а утром позаботиться о том, чтобы она позавтракала. Мелисса сама пробралась на кухню, где кухарка сунула ей булочку и стакан молока. Всем было не до нее — она впервые ощутила себя по-настоящему забытой.

Конрад не мог сосредоточиться ни на одной мысли, не говоря уже о делах. Его по-прежнему не пускали в комнату, и он понимал: там творится что-то ужасное.

Дилис тоже не входила, хотя доктора время от времени просили ее принести или сделать что-нибудь.

Когда-то Конрад был свидетелем мучений Джоан, но то, что выпало на долю Тины, было во много раз страшнее.

Он уже знал, что ее нашли внизу, возле лестницы, с которой она упала, очевидно, потеряв сознание.

Вскоре появился один из врачей. Он взял протянутую Дилис чашку с кофе. Лицо его было хмурым, веки покраснели от утомления.

— Прошли сутки, — сказал врач в ответ на молчаливый вопрос Конрада, — дальше так продолжаться не может. Она совсем обессилела.

Конрад с трудом перевел дыхание.

— Надежда есть?

Врач ничего не ответил на это.

— Ждите, — сказал он, — я скоро приду.

Он и правда вернулся через десять минут, гораздо более встревоженный.

— Мистер О'Рейли, — начал он без всяких вступлений, — возможно, перед нами встанет вопрос, кого спасать — вашу супругу или ребенка. Вы должны решить. Скажу сразу: у нее шансов выжить намного меньше, но, если мы направим все усилия на ее спасение, ребенок, скорее всего, погибнет независимо от результатов наших попыток сохранить жизнь матери.

Конрад вздрогнул. Он совсем позабыл о существовании ребенка. Господи, он же повторяет судьбу Роберта! Теперь он по-настоящему понимал своего отца. Только у Роберта не было такого выбора, а если б был, то он, Конрад, никогда не появился бы на свет! Он все равно не смог заменить отцу свою мать, как этот злополучный младенец никогда не заменит Тину.

— Тину! — крикнул он. — Разумеется, Тину!

— Но после того, что мы собираемся сделать, у нее никогда больше не будет детей.

Конрад стиснул зубы.

— Черт с ним! Делайте что угодно, лишь бы она выжила, спасите любой ценой!

Доктор поспешно удалился, а Конрад вернулся к дочери.

— Мисси, — сказал он, — пойми, Мисси, если Тина умрет, мы с тобой останемся одни. И я, боюсь, не смогу этого пережить. Что толку жить в мире, где солнце светит сквозь вечный туман? Ты не любила Тину, я знаю, но потом, только потом ты поймешь, что была неправа, — я такое уже испытал.

Мелисса видела, что мир переворачивается. Отец уже не отец и дом не дом, счастливый и спокойный. Прошлая жизнь, до сегодняшнего дня, была все-таки лучше. Мелисса вдруг поняла, что не может радоваться, видя, как все вокруг несчастны, потому что ее жизнь была слита с их жизнью и зависела от них.

Звездой ее мира был отец, а теперь эта звезда гасла на глазах.

— А если бы я умирала? — спросила девочка.

— Было бы то же самое, — ответил Конрад.

В этот момент из комнаты Тины донесся нечеловеческий крик, а после — череда захлебывающихся стонов.

Потом все стихло.

Через полчаса доктора покинули комнату и разрешили Дилис войти.

Конрад ждал внизу ни жив ни мертв.

— Мы дали ей успокоительное, — произнес один из врачей, — она спит. Все будет в порядке, она поправится.

Конрад пошатнулся от разом отпустившего напряжения.

— Мистер О'Рейли, — сказали ему, — не хотите взглянуть на ребенка? Он жив.

Тина медленно приходила в себя. Она была страшно ослаблена, почти не чувствовала веса ни в руках, ни в ногах. Но женщина так много выстрадала, вынесла столько ужасной, нечеловеческой боли, что теперешнее состояние казалось почти блаженством. Она чувствовала сквозь забытье, как ее переодели во что-то мягкое и чистое и накрыли теплым одеялом. Потом кто-то нежно гладил ее руку и слышались чьи-то тихие голоса.

Наконец она открыла глаза. Попыталась приподнять голову, но не смогла. Тина была не в состоянии даже переменить положение тела и с трудом сумела заговорить.

Постепенно она вспомнила, что случилось. Прислушалась. Нет, ребенка в ней уже не было. Значит, он родился? Или… умер?

Она застонала, и тут же увидела лицо склонившегося над нею Конрада.

— Тина, милая, все хорошо.

— Ребенок, — прошептала она.

— Он жив, с ним все в порядке.

— Кто?

Конрад улыбнулся.

— Мальчик.

Тина закрыла глаза. Потом встрепенулась.

— Где он?

— В соседней комнате. Спит.

— Сюда! — простонала она. — Принеси его сюда!

— Не сейчас, дорогая.

Тина заплакала.

— Он умер! — Ее голос был тонок и слаб. Конрад погладил ее руку.

— Нет, милая, нет!

— Конни! — По лицу ее текли слезы. — Пожалуйста!

Конрад, испугавшись, вскочил и велел Дилис принести ребенка.

Тина попыталась заглянуть в крошечное личико.

Конрад на мгновение отвернулся, чтобы скрыть невольно подступившие слезы. Потом снова приблизился к ее изголовью.

— Спасибо тебе! Трудно представить, чего это стоило!

— Конни, — собрав последние силы, надрывно прошептала Тина, — пожалуйста, пусть он будет здесь, со мной! Не уноси его, я боюсь!

— Не надо бояться, — мягко произнес он, — мальчик здоров, ты поправишься. Все позади.

Но Тина не могла успокоиться. Она вся дрожала.

— Где Мелисса?

— Внизу. Мы все переживали за тебя. Как это случилось? Тебе стало плохо?

Тина помолчала — она что-то обдумывала. Потом сказала:

— Да. У меня закружилась голова, и я не удержалась на лестнице.

Конрад дотронулся губами до ее лба.

— Если бы я знал, что это может случиться, то не оставил бы тебя ни на минуту. Я бы не вынес такой потери, я слишком сильно тебя люблю.

Тина молчала. Он изменил ей накануне свадьбы, она произнесла слова прощения — считал ли он, что этим все исчерпано? После они никогда не заговаривали об этом… Он женился вопреки желанию своей маленькой дочери, сделал Мелиссу несчастной и тем самым — что всего ужаснее — стал косвенным виновником того, что произошло с его женой и сыном. Тина закрыла глаза, точно этим можно было спастись от взгляда на действительность. Она чуть не умерла, а с нею — ее ребенок, о котором она столько мечтала. Понимал ли он, как долго пришлось ей возрождать свою любовь! Она делала это не впервые и всякий раз не верила в счастливый исход. А может, именно вера и спасала ее? Кто знает! Догадывался ли Конрад, как много она пережила, переборола в своей душе, не ради себя — ради него?

Это будет последняя жертва.

«Я ничего не скажу, — подумала Тина, — он никогда не узнает правду, во всяком случае — от меня. Пусть в моей душе тоже будет тайная темная комната, в которую никто не войдет, и ключ от нее будет лежать там, далеко-далеко, в глубине моего сердца. Я не смогу причинить ему боль, потому что этим раню и себя. А в моей жизни хватит страданий».

Через три недели Тина смогла сидеть в постели, прислонившись спиной к подушкам. Ребенок спал рядом в колыбели: женщина так и не позволила его унести. Она требовала, чтобы Дилис ночевала в этой же комнате, и на ночь запирала дверь изнутри. Конрад не понимал причин странного поведения жены, но Тина была настолько издергана, ослаблена, так нервничала по малейшему поводу, что никто не пытался с нею спорить.

Конрад вошел в комнату, и Тина подняла зеленовато-серые глаза. Они стали еще глубже, еще прекраснее, хотя сама она страшно похудела. Губы были бледны, и кожа на лице и теле казалась восковой.

Конрад безмолвно взял ее руку, бессильную, тонкую, белую, точно выточенную из мрамора, и застегнул на запястье дивный бриллиантовый браслет, без сомнения стоивший целое состояние.

— Мой подарок, — сказал он, — в честь рождения сына. Ты не должна больше плакать, Тина! Я подумал, что этот браслет похож на застывшие слезы… А живых слез больше не нужно! И я сделаю все, чтобы их не было, обещаю!

Тина грустно улыбнулась.

— Спасибо! Я никогда его не сниму.

Она подумала о том, что если соединить невидимой нитью слезы, которые она пролила за двадцать шесть лет жизни, пусть даже не все, лишь самые-самые горькие, получилась бы длинная-длинная нить, из которой можно было бы сделать браслеты и бусы для сотен женщин, хотя у каждой из них нашлось бы не меньше собственных слез и печали, — слез, окропляющих эту грешную землю, чистых и прозрачных, как святая вода, и печали, плывущей над миром по небу, как вечерний туман.