Черным ходом они все же не пренебрегли, вышли через двор на узкую, стиснутую высокими домами улицу. В этой просеке клубился, взвихрялся туман. Огляделись. Нигде не было преследователя, Коба сказал:
      - Мне надо на Выборгскую сторону. Там есть квартира, где смогу перено- чевать.
      - Ты точно знаешь адрес?
      - Да. Если доберусь, не приведя за собой хвоста, то на два-три дня я там останусь.
      … Зашагали. Оборачивались. Слежки будто не было. Но Коба не доверял- ся впечатлению:
      - От него так просто не отделаешься.
      Повернули. На открывшейся перед ними площади возник ярко освещенный цирк. Красивым размашистым шагом, запряженный в незанятые санки, вели- колепнейший рысак обогнал наших пешеходов. Возница-лихач в синей под- девке окинул их безразличным взглядом-не седоки.
      - Коба, деньги у тебя есть?
      - Немного.
      Кауров выгреб из кармана рубль с мелочью:
      - Вот! Сразу садись на лихача и гони! А я постою за углом. И, если по- кажется шпик, бахну его по голове. У меня с собой кастет. Быка можно свалить.
      Коба спокойно возразил:
      - Это делу не поможет.-Он вновь отдал должное противнику:-Не на того нарвались. Он же не один.
      - Ну, бери этого лихача и гони!
      Коба мгновенно настиг санки, уселся. Рысак тотчас же помчался, вскиды- вая подковами снежную пыль. Санки исчезли в этой белесой круговерти, искрившейся на электрическом свету.
      Кауров с облегчением глубоко вобрал морозный воздух. Но еще не успел выдохнуть, как мимо во весь мах промчался другой лихач вслед Кобе. За козлами сидели двое. На одном из них Кауров разглядел черный жеребко- вый треух с опущенными боковинами.
      Оцепенев-что можно было тут поделать?-Кауров стоял, созерцая, как по ветру разносится, рассеивается взметнувшаяся пелена. И, омраченный, повернул домой. Какая штука… Игру ведет дьявольски искусный шпик, дока гнусного своего ремесла. Кобе не удалось скрыться.
      Дома Кауров почистился. Кое-что сжег. Его в ту ночь не тронули. Поду- малось: странно. Не снова ли кого-нибудь подстерегают?
      Нагрянули следующей ночью. Произвели тщательнейший обыск. Перебрали все его книги. Он из Бельгии привез Маркса и Энгельса, Лафарга, Каутс- кого, Бебеля, Розу Люксембург на немецком и на французском языках. И рискнул оставить все это на полках. Те, кто к нему вторгся, подбрасы- вали к потолку каждую книгу. Кауров впервые наблюдал это нововведение. Подброшенная книга развертывалась в том месте, где ее часто раскрыва- ли. Там ищут знаки, какую-нибудь подчеркнутую фразу, ключ к некоему шифру. В ордере, что был ему предъявлен, значилось: поступить согласно результатам обыска. Обыск ничего не дал. Каурова не арестовали.
      К утру он привел комнату в порядок. Корректная по-петербургски хозяйка воздержалась от расспросов или замечаний. Днем она постучала к нему.
      - Вас просят к телефону.
      Взяв трубку, назвавшись, он вдруг услышал хрипловатый голос Кобы.
      - Это я,-произнес тот по-грузински.
      Кауров тоже перешел на грузинский:
      - Ты? Как же это? Что с тобой?
      - Ничего. Все благополучно. Здоров.
      - Но как же ты сумел? Где ты?
      - У своих приятелей. Меня ты теперь не узнаешь.
      - Почему?
      Коба шутливо ответил:
      - Это будет для тебя сюрприз. Встретимся, поймешь.
      - Когда же?
      - Сам тебя найду.
      Назавтра Коба действительно объявился сам. Это произошло возле универ- ситета. Кауров шел на очередную лекцию и вдруг уловил сзади негромкое, ставшее уже сакраментальным:
      - Того!
      К нему спокойно приближался студент Военно-медицинской академии, оде- тый по всей форме-золоченые пуговицы с тиснеными двуглавыми орлами и погончики на сукне офицерской шинели, кокарда на фуражке. Выбритый, подстриженный, Коба казался в этом наряде молодым.
      - Рад тебе,- воскликнул Кауров.- Как себя чувствуешь?
      - Сам видишь… «Темляк на шпаге, все по циркуляру».
      - Это откуда?
      - Из Алексея Константиновича Толстого. Почитай. Сильный писатель.
      Кауров на миг изумился. В непрестанных скитаниях Коба, значит, успева- ет поглощать русскую классику. Или, может быть, от кого-то схватил на лету?
      - Хвоста за тобой нет,- продолжал Коба.- Можем пройтись.
      - Как же ты от них ушел?
      - Я сразу почувствовал, что идет погоня. Тот, который меня повез, тоже был шпик.
      - И что же дальше?
      Коба неторопливо рассказал. Рысак вынесся на Выборгскую сторону. Там, вдали от центра, улицы едва освещены. И видны лишь редкие прохожие. Кромка тротуаров обозначена высокими сугробами. Коба решил на ходу выскочить, улучил момент и на повороте, сжавшись в ком, перевалился через низенькую спинку санок, выкатился, втиснулся в сугроб. Лихач не заметил. Следом пролетела погоня. Коба с головою зарылся в сугроб, забросал себя снегом.
      - Пришла и моя очередь терпеть,- не без юмора говорил он.- Какое-то время отсиживался под снегом. Слава богу, помогли твои теплые носки, шапка и фуфайка. Потом отряхнулся и пошел. Видишь, здоров!
      В этом эпизоде себя выказала хватка Кобы или свойственная ему, если воспользоваться позднейшим выражением Каурова, манера боя. Никаких оп- рометчивых шагов, бесшабашности, метаний и -внезапный меткий быстрый удар!
      Кауров сообщил про обыск. Коба усмехнулся, узнав, что в ордере было записано: поступить согласно результатам.
      - Да, им нужны были улики,-сказал он. -Закон требует. Вот их собствен- ный закон и помешал им. Мы такой ошибки не повторим.
      Опять он говорил о власти как о чем-то таком, чем неминуемо вскоре придется обладать. Его настроение было отличным.
      Он оглядел себя. И снова пошутил:
      - Военный медик. Хирург Железная Рука. -С утрированной сокрушенностью прибавил: -Завтра придется снимать это одеяние, возвратить владельцу. Оставил его в нижнем белье.
      Весело отрекомендовавшись Хирургом Железная Рука, Коба не счел нужным уведомить, что он уже избрал себе новое, отнюдь не шутливое имя: Ста- лин и подписывал свои выступления в печати «К. Сталин» или в нередких случаях поскромней: «К. Ст.». И о своей прочей деятельности ни словеч- ком не обмолвился.
      Встреча была краткой. Расставаясь с Кобой -и вновь не зная: надолго ли?- Кауров попрощался.
 

 
      После этой встречи Коба опять куда-то канул, проходили дни, он будто позабыл о своем Того. Но случилось вот что.
      Однажды на какой-то грузинской вечеринке Каурова отозвал в сторону его давнишний знакомый золотоволосый (так и прозванный Золотая Рыбка) Авель Енукидзе, большевик из Баку, теперь работавший металлистом на одном из заводов Питера. Некогда окончив техническое училище, Авель затем сам себя отшлифовал, много читал, любил серьезную музыку, театр и с одинаковым правом мог именоваться и интеллигентом и рабочим. Се- мейная жизнь у него не сложилась, он в свои тридцать пять лет оставал- ся бобылем. Товарищам была известна его отзывчивость, мягкая натура, порой не исключавшая, однако, прямоты. Добрая улыбка делала привлека- тельными его крупные черты.
      - Платоныч, -спросил он,-ты знаешь Сережу Аллилуева? - Бакинец?
      Авель кивнул. Да, в Баку Кауров слышал о рабочем-электрике Сергее Ал- лилуеве, участнике большевистского подполья. Но познакомиться не при- велось. Так он и ответил Авелю.
      - Душа-человек. Праведник,-убежденно продолжал Енукидзе.-Уже несколько лет живет здесь с семьей. Приютили меня в первые дни, когда я приехал в Питер. И теперь у них часто бываю.-Авель нерешительно покрутил кон- чик ремешка, опоясывающего его кремовую, навыпуск, кавказскую рубаш- ку.- И вот… Понимаешь, его старшая дочка-гимназистка отстает по ма- тематике. Жизнь гоняла по разным городам, в одной школе зиму, в другой ползимы, тут пропустила, там недоучилась, ну и…-Запнувшись, Авель деликатно спросил:-Не порекомендуешь ли какого-нибудь студента-матема- тика, который мог бы за недорогую плату с ней подзаняться?
      - Все понятно. Возьмусь сам. И никакой платы не надо.
      - Но ведь придется туда ездить, тратить время. И небольшая плата…
      - Авель, как тебе не стыдно! Прекрати. Дай адрес.
      Енукидзе расцвел.
      - В воскресенье ты свободен? Приду к тебе, и поедем туда вместе.
      Семья Аллилуевых обитала в то время на Выборгской стороне. Большая квартира на третьем этаже являлась одновременно и жильем и служебным помещением. Акционерное общество, которому принадлежала петербургская электростанция, оборудовало в этой квартире дежурный пункт кабельной сети Выборгского района. Пунктом заведовал Сергей Яковлевич Аллилуев, выдвинувшийся из монтеров, опытный способный электрик, наделенный влюбленностью в свою профессию, воистину русский самородок и вместе с тем упорный, несмирившийся отрицатель угнетения и несправедливости, член большевистской партии.
      Он и в воскресенье был одет в рабочую блекло-синюю куртку, из нагруд- ного кармашка выглядывал краешек кронциркуля: электроэнергия подава- лась и в будни и в праздники, здесь, в дежурном пункте, следовало быть наготове на случай повреждения, перебоя в снабжении током.
      Придя сюда в сопровождении Енукидзе (который, кстати сказать, прихва- тил с собой бутылку грузинского вина), Кауров впервые увидел Сергея Яковлевича. Поразила его изможденность, желтизна втянутых щек. Стра- давший ревматизмом и какой-то нервной болезнью, явившейся последствием страшного удара током, Аллилуев выглядел старше своих лет. Выпирал костлявый большой нос. Морщинки изрезали высокий лоб, выделенный впа- лыми висками. Особенно примечательным были глаза-серьезные, несколько хмурые, даже, пожалуй, скорбные. Пронзительный, с сухим блеском взгляд свидетельствовал, что в этом человеке, подточенном болезнью, живет сильный дух.
      В первую же минуту знакомства Каурову подумалось: схимник. Ей-ей, если бы надеть на Аллилуева монашескую рясу и скуфейку, получился бы право- верный, свято живущий русский схимник. Пришедших он встретил добродуш- но:
      - Здравствуйте. Вот и опять у нас запахло керосином.
      Кауров удивился:
      - Керосином?
      - Конечно. Это же запах Баку. Его, наверное, и вы не забываете.
      Минуя монтерскую, где сквозь раскрытую дверь можно было видеть рубиль- ники, приборы на мраморном щите, он повел гостей в столовую. На боль- шом круглом столе, застланном подкрахмаленной скатертью, лежали газе- ты. Сергей Яковлевич приподнял одну. Это была издаваемая большевиками «Правда».
      - Сегодняшнюю уже читали?
      Тут вмешалась его жена Ольга Евгеньевна, которой в минуты знакомства Кауров почти не уделил внимания, лишь пожал ее пухленькую, но шершавую руку, огрубевшую, видимо, на кухне, в нескончаемой работе по дому.
      - Газетами, Сережа, потом будешь угощать. Позволь сначала я накрою.
      Голос был веселым. Легкий здоровый румянец красил округленное лицо. Полненькая, невысокая, Ольга двигалась очень легко, была словно вопло- щением бодрости, энергии. Когда-то, шестнадцатилетней девчонкой, она, гимназистка, воспротивилась отцу, решившему выдать ее за богатого со- седа, и тайком убежала из обеспеченного родительского дома к двадцати- летнему слесарю Сергею Аллилуеву, уже известному как бунтовщик. С тех пор она вместе с ним помытарствовала, стала матерью четырех детей, ду- шой семьи.
      Сергей Яковлевич послушно очистил стол, но не дал себя сбить с разго- вора о «Правде». Улыбаясь, он сказал, что щит в монтерской и газета «Правда» вроде бы соединены между собой. И пояснил:
      - В «Правде» сообщается о забастовке, а у нас, значит, пошел на убыль расход тока. По нашему щиту можно, как по барометру, следить, какова погода.
      - Какова же она?- спросил Кауров.
      - Хорошая. Стрелка идет к буре.
      Ольга Евгеньевна тем временем хозяйничала, мобилизовала Авеля, чтобы откупорить принесенную им бутылку, расставила закуски, торжественно внесла горячий с намасленной корочкой пирог, разрезала, разложила по тарелкам, наполнила рюмки. Все у нее спорилось. И сама же объявила тост:
      - За бурю!
      В ее завлажневших от вина карих глазах не было ни чуточки уныния. Ка- залось, она с радостью принимает выпавшую ей судьбу. Но нет… Вот Авель предложил выпить за хозяйку:
      - Пожелаю каждому из нас иметь такую же подругу, никогда не теряющую бодрости, какую жизнь подарила нашему Сереже. Это ему за все невзгоды самая прекрасная награда.
      Ольга Евгеньевна воскликнула:
      - А мне? Мне что ты пожелаешь?
      - Тебе? Пусть исполнится твое самое заветное желание!
      Неожиданно Ольга погрустнела.
      - Была у меня смолоду мечта,-проговорила она,-иметь профессию. Но не получилось… Осталась я в своем гнезде наседкой.
      Дернулся уголок полных ее губ. Она провела по лицу ладонью и словно смела горечь.
      - Еще мои годы не ушли!-задорно воскликнула она.-Волю, волю дайте мне! Профессию!
      Аллилуев нежно сказал:
      - Эх ты, моя Олюшка-волюшка! Будет еще у тебя профессия.
      За это и чокнулись, Сергей Яковлевич лишь пригубливал из рюмки.
 

 
      Вскоре в столовую вторглись две девочки, вернувшиеся только что с кат- ка. Обеих разрумянил мороз. Старшая, пятнадцатилетняя Нюра, унаследо- вавшая от матери широкое лицо и крупный рот, учтиво поздоровалась с гостями. Надя была младше на три-четыре года. Она тоже отвесила пок- лон. Ее, как и сестру, не повергло в смущение, не заставило дичиться присутствие незнакомого студента за столом. Дети в этой семье давно привыкли, что нет-нет в доме появляется кто-то неизвестный, порой и заночевывает в маленькой угловой комнате за кухней. Они с ранних лет восприняли, впитали исповедание родителей, знали, что пойдут по такому же пути. Друзья отца были и для них друзьями.
      У радушного Авеля нашлись в кармане предусмотрительно запасенные, обернутые серебристой фольгой большие шоколадные ракушки. Этими сла- достями он одарил девочек. Ольга Евгеньевна немедленно скомандовала:
      - Съедите после обеда! Пойдемте, накормлю вас в кухне.
      Однако она, заботливая мама, не сразу поднялась, еще полюбовалась доч- ками, чистенько одетыми, с бантами в косах, веселыми, здоровыми.
      Меньшая подбежала к отцу, прижалась смуглой щекой к его плечу, внима- тельно посмотрела на Каурова. Сходство Нади и отца было разительным. Но еще более удивляло вот что: те же штрихи, которые у Аллилуева не казались пригожими, делали девочку красивой. Длинный прямой нос, как бы выраставший непосредственно из лба, почти без переносицы, не портил облик девочки, приводил на память запечатленные резцом лица гречанок. Был по-отцовски высок и ее лоб с резкими темными мазками бровей. Пожа- луй, ей передалось и что-то монашеское, что-то подвижническое. Каурову на миг даже почудилось, что в выражении блестящих карих глаз прогляну- ла недетская серьезность.
      Но только на миг! Волнистые, непокорно встрепанные, хотя и заплетенные в косу (о, сколько раз из-за этой встрепанности Наде приходилось выс- лушивать в гимназии замечания!) каштанового отлива волосы выказывали живость натуры. Живой краской рдела смуглая, с пушком щека. Нет, какая же это монашка? И словно в лад мимолетным впечатлениям гостя, Надя уже предстала шаловливым подростком, звонко возгласила:
      - Нюра, бежим!
      Аллилуев ее попридержал.
      - Как покатались?
      Надя взмахнула рукой. Жест был победоносным, ей, видимо, хотелось пох- валиться. Но она этого себе не разрешила:
      - Спроси Нюру!
      Будущая подопечная Каурова независтливо ответила:
      - Сегодня она всех обогнала.
      Надя рассмеялась и побежала из столовой. За нею более степенно после- довала старшая сестра.
      Полчаса спустя Кауров уже в детской, где уместилось четыре кровати, начал свое репетиторство, побеседовал с Нюрой, ознакомился с ее тет- радками. Условились, что он будет приходить два раза в неделю.
      Сергей Яковлевич на прощание заговорил относительно оплаты. Кауров и его пристыдил, отказался наотрез брать деньги с Аллилуевых.
      Вот гости покинули электропункт, вышли под пасмурное питерское небо, медлительно посыпающее улицы снежком. Енукидзе сказал:
      - Платоныч, у меня еще одно дело к тебе. Помоги немного «Правде».
      - «Правде»? Охотно. Но чем же?
      - У них в редакции не хватает интеллигентных сил. Ты был бы очень ну- жен.
      - Что же я смогу там делать?
      - Тебе по Баку знакомы вопросы профессионального движения. А в «Прав- де» отдел профсоюзной жизни ведется слабенько. Нужны люди. Надо ходить по союзам, писать корреспонденции.- Авель добавил:- Там и заработок у тебя будет.
      - Я бы пошел, но…
      Кауров, признаться, не был уверен в своих литераторских способностях.
      - Чего «но»? Сколько сможешь, помоги.
      - Попробую.
      Авель обрадовался:
      - Тебя в редакции уже ждут. Иди туда, обратись к…
      Так в начале 1913 года Енукидзе сосватал Каурова в «Правду». Сту- дент-математик стал штатным сотрудником. Оживление партии, рабочее движение, вновь после упадка набиравшее мощь, подхватило, понесло и его на своем гребне.
 

 
      Как-то вечером, добросовестно отбыв свою упряжку репетитора, похвалив Нюру, проявившую усердие и сообразительность, Кауров собрался уходить. Однако его ученица вдруг произнесла:
      - Алексей Платонович, подождите здесь минутку…
      - Что такое?
      Не объясняя, она лишь повторила:
      - Минутку.
      И быстро вышла в коридор. Он сквозь раскрытую дверь слышал удалявшиеся в сторону кухни и, кажется, дальше-к маленькой угловой комнате-ее ша- ги.
      «Минутка» оказалась слишком долгой. Кауров рассеянно придвинул лежав- ший на столе том Диккенса «Давид Копперфилд», видно, многими уже чи- танный. Закладкой служила ученическая тонкая тетрадь, принадлежавшая, как явствовало из надписи, меньшей сестре, которую Кауров про себя именовал: носатенькая. Да, подошло и для нее время увлекаться Диккен- сом.
      Внезапно он почувствовал, что кто-то на него смотрит. Обернулся к две- ри. На пороге стоял неслышно подошедший Коба.
      Он был одет по-домашнему. На ногах войлочные туфли. Пиджак отсутство- вал. Вязаная серая фуфайка, полученная от Каурова, облегала худое ту- ловище. Маленькая, щуплая фигурка могла бы принадлежать подростку пят- надцати лет. Но тяжелый его взгляд по-прежнему было трудно выдержать. Усы и скрывающая сильную нижнюю челюсть борода, по-видимому, недавно повстречались с ножницами, выглядели аккуратно. Однако тут же Коба разрушил это не вяжущееся с ним представление об аккуратности. Он без стеснения почесался, оттянув ворот фуфайки, надетой, как приметил Кау- ров, прямо на голое тело. Наверное, он скинул, дал здесь постирать свое белье. У Каурова невольно вырвалось:
      - Ты, значит…
      Он хотел спросить «значит, здесь живешь?», но спохватился. Сколько раз в подобных случаях Коба холодно его осаживал. Однако сейчас Сталин не показал недовольства.
      - Нет,-произнес он, распознав недоговоренную фразу.- Живу кочевником.- И пошутил:- Это полезней для здоровья.- Затем продолжал:-Случается, и тут переночую. Ну, а ты как, Того? Пишешь?
      Коба не подмигнул, не улыбнулся. Оставалась прежней маска восточного спокойствия, некой туповатости. «Пишешь?» Откуда ему стало известно? Свои хроникерские заметки Кауров подписывал просто буквой «К.», а чаще они шли совсем без подписи. Он не знал, что Сталин, который в редакции никогда не появлялся, близко участвовал в формировании номеров газеты. Не знал и о работе, какую тот проделывал для шестерки большевиков-де- путатов Государственной думы. Не от Енукидзе ли дошло? Догадка заста- вила воскликнуть:
      - Коба, так это ты подсказал Авелю?
      - Экая важность: я или не я? Чего об этом толковать?
      И все же под усами мелькнула усмешка, оживившая лицо. Каурову уже не требовалось иного подтверждения: Коба, именно Коба говорил тогда уста- ми Авеля. Все устроил и держится в тени. И вот даже не хочет разгова- ривать о своей роли, о себе. Лишь усмехнулся. И поставил точку. И, опустившись на стул рядом с Кауровым. сам стал расспрашивать. Его ин- тересовали дела профессиональных союзов. И в особенности настроения в связи с расколом думской социал-демократической фракции на две части: шестерку и семерку. О меньшевистской семерке он выразился резко: сля- коть, сволочь, слизняки. Кауров сказал, что, сколь он на основе своих впечатлений может судить, общее настроение таково: хотят единства.
      - Общее…- передразнил Коба.- И твое тоже?
      Кауров затруднился:
      - Какая штука… Кому же приятно раздробление сил?
      - Какая штука,-опять сымитировал Сталин.-Вижу, что и на тебя действуют фразочки Троцкого.
      Кобины глаза, где можно было отыскать и серый, и зеленоватый, и корич- невый цвета, враз пронизала желтизна. Он жалил Каурова, будто вымещая раздражение.
      Совсем недавно-в январе 1913-го-Коба провел некоторое время в Вене, где по совету Ленина писал свою работу «Марксизм и национальный воп- рос». Там он впервые повстречался с Троцким, который в ту пору, воюя против «раскольников Ленина», выступал объединителем всех течений, групп, оттенков российской социал-демократии.
      Троцкому были свойственны умственный аристократизм, сознание собствен- ного превосходства, обособленность, или, если употреблять позднейший термин, неконтактность. Исключение он делал для немногих. Кобу, не владевшего немецким или иным европейским языком, да и по-русски гово- рившего с резким грузинским акцентом, к тому же лишь синтаксически примитивными, короткими фразами, возымевшего претензию отстаивать большевизм, да еще и отважившегося лезть в теоретические проблемы марксизма, он обдал презрением. Подробности этой встречи в Вене, воз- можно, уже невосстановимы, но нельзя сомневаться: язвительный Троцкий до смерти обидел самолюбивого грузина. Так зародилась личная вражда.
      Там же, в Вене, упомянем кстати, завязалась дружба Кобы и молодого большевика Бухарина, который, душа нараспашку, помог будущему Сталину разобраться в источниках на немецком языке, выбирал, переводил для не- го цитаты.
      Скрытный по натуре, Коба не стал распространяться перед Кауровым о своих венских встречах. Сказал:
      - Троцкого я повидал. Фальшивый барин.-Не удовлетворившись этим опре- делением, он его усилил;-Фальшивый еврейский барин. Чемпион с фальши- выми мускулами. Раздень его-и что останется? Ничего, кроме желания иг- рать первую роль. Подобным эгоцентристам в выдержанной рабочей партии места не будет. Они и стараются кое-как сляпать что-то расплывчатое, неоформленное. Какую-то слизь вместо боевой партии. Надеются в таком месиве пофигурять.
      Опять логика Сталина была несокрушима. Если ты принимаешь книгу Ленина «Что делать?», тезис о сплоченной централизованной партии, о роли про- фессионалов революционеров, то принимай и выводы, то есть раскол, раз- рыв с мелкобуржуазной бесхребетностью. И опять Каурова пленяла ясная голова, сильная воля собеседника.
      - Согласен с тобой, Коба.
      - А ты нагородил: общее мнение. Во-первых, у меня другие сведения. Во-вторых, если и общее, надо его переломить. Победа с неба к нам не свалится. Надо поработать. Твердо отстаивать большевистскую позицию. С этим и являйся в профессиональные союзы.
      - Я как раз сегодня буду в союзе металлистов. Прямо туда и собираюсь.
      - В разговорах держись твердо. Водицей вина не разбавляй.
      - Ну, я пошел. Загляну только к хозяевам, сказать «Всего хорошего!».
      - Что же, заглянем вместе.
 

 
      В столовой Ольга Евгеньевна шила на машинке; Нюра прилежно склонилась над тетрадкой; Надя, обмакивая тонкую кисточку в чернила, что-то выво- дила на приколоченной крышке фанерного ящичка. Еще несколько таких же ящичков громоздилось на столе. Девочки не бросили своих занятий, когда в комнату вошли Коба и Кауров. Лишь мама оставила машинку.
      - Дядя Сосо,-живо выговорила Надя,-хорошо у меня получается?
      И продолжала водить кисточкой. Бородатый «дядя Сосо» подошел к ней, девочке, которой еще не минуло двенадцати (кто мог тогда ведать, какие судьбы уготованы ему и ей?), и, не склоняясь, посмотрел на ее работу. Она надписывала адреса на посылках, которые уйдут в далекую Сибирь партийцам-пленникам царского правительства. Средства для такой помощи составлялись из добровольных взносов. Девочки Аллилуевы ежемесячно об- ходили с подписным листком известные им семьи, приносили деньги. И из квартиры Аллилуевых текли, текли посылки.
      Коба проронил:
      - Не имею замечаний.
      Надя подняла на него взгляд. Кауров снова уловил в ее карих глазах от- цовскую серьезность. Однако носатенькая девочка тут же засмеялась:
      - Мама, слышишь? Дядя Сосо не имеет замечаний! Чем горжусь.
      Ольга Евгеньевна улыбнулась своей младшей. И сказала:
      - Иосиф, мы вам сделали теплые вставочки. Примерьте.
      Легко поднявшись, она сняла со спинки стула потертый темный пиджак Сталина.
      - Надевайте, Иосиф, надевайте.
      В этом доме Коба позволял называть себя и Сосо и Иосифом. Он, знавший- ся с Сергеем Аллилуевым еще в Тифлисе и затем в Баку, теперь был при- нят здесь по-родственному.
      Ольга ловко расправила пиджак, хотела подержать, чтобы удобнее просу- нулись руки в рукава. Коба отклонил эту услугу, напялил свое одеяние. Под лацканами пиджака с каждой стороны были пришиты черные, на вате, вставки, закрывавшие косячок груди и шею по кадык.
      - Застегните. Или дайте я.
      Коба сам застегнул вставки. Молвил:
      - Спасибо.
      Каурову Ольга пояснила:
      - Он простуживается, застуживает горло. Да и галстука не любит. И вот мы ему придумали.
      Кауров в мыслях усмехнулся. Не любит галстука. Да он попросту занаши- вает рубашки почти дочерна. А теперь этого и не приметишь.
      В столовую то и дело глухо доносилось хлопанье входной двери. В элект- ропункте пульсировала трудовая жизнь: сменялись, уходили по вызовам монтеры и другие рабочие кабельной сети. Что говорить, отличный приют для нелегального ночлежника, Легко затесаться в гурьбу и незамеченным прийти, уйти.
      Коба присел в своем обновленном пиджаке. Он был доволен, жмурился, подняв нижние веки.
      У Каурова вновь всплыла догадка. Пожалуй, не только в «Правду», но и сюда, в дом Аллилуевых, он был привлечен Кобой. Да-да, и в этом Авеля подтолкнул Коба. И ни намеком свою роль не обнаружил!
      Кто знает, уловил ли Сталин мысли Каурова. Покосившись на него, грубо- вато бросил:
      - Чего прохлаждаешься? У тебя же дело!
      Студент-«правдист» сказал всем «до свидания», погладил непослушные во- лосы Нади, уже отложившей кисточку, и пошел исполнять корреспондент- ские обязанности, добывать материал для «Правды». А заодно пользовать- ся всяким случаем, чтобы несгибаемо поддержать думскую шестерку, твер- до отстаивать невозможность единства с ликвидаторами и теми, кто кло- нится в их сторону.
 

 
      Минула еще приблизительно неделя. Кауров приходил к Аллилуевым на свой урок, однако Кобы уже не заставал. Угловая каморка пустовала, там мож- но было заниматься.
      Как-то днем Кауров находился в «Правде», вычитывал корректуру профсо- юзной хроники. Раздался телефонный звонок. В трубке Кауров услышал:
      - Того?
      - Я.
      Коба заговорил по-грузински:
      - Хочу повидаться. Ты свободен?
      - Через полчаса освобожусь.
      - И куда пойдешь?
      - В нашу типографию на Ивановской. Понесу гранки.
      - Условились. Где-нибудь на улице я тебя встречу.
      И вот на какой-то улице зимнего Питера к Каурову, неизменно носившему студенческую шинель и форменную, с синим околышем фуражку, подошел Ко- ба. Он, как и прежде, ходил в кепке и в летнем забахромившемся пальто. Кое-как намотанный шерстяной шарф топорщился вокруг шеи. Из-под шарфа виднелись краешки наползавших к кадыку черных, на вате, вшитых в пид- жак вставок.
      Коба был мрачен. Казалось, некий пламень еще истемнил его смуглое ли- цо. Глаза, по-всегдашнему маловыразительные, смотрели исподлобья.