Первая встреча с посланцем из Тбилиси, с человеком, который почти де- вять лет спустя избрал себе фамилию Сталин, отчетливо запомнилась Кау- рову.
      Явкой служил кутаисский городской парк. Сухой восточный ветер, еще усиливавший томительно знойную жару, гнавший пыль по невымощенным ули- цам, пробирался сквозь заслон инжировых деревьев, каштанов, магнолий, барбариса сюда, на аллеи и тропки.
      Близился вечер. К Алеше, кружившему около клумб, где белые цветы таба- ка еще оставались по-дневному поникшими, подошел малорослый худенький лохматый незнакомец. Откинутые назад, не стриженные давно волосы-толс- тые, как приметил Кауров-возлежали беспорядочными прядями на непокры- той голове. Бритва давненько не касалась подбородка и щек, поросших черной, с приметным отливом рыжины, многодневной, но не густой, словно бы разреженной щетиной, Уже потом, в какую-то следующую встречу Кауров смог рассмотреть, что скрытая зарослью кожа нещадно исклевана оспой.
      Сейчас он вопросительно глядел на подошедшего, ожидая, чтобы тот про- изнес условную фразу-пароль. Обращенные к Каурову запавшие глаза отли- чались каким-то особенным цветом-такой свойствен жареным каштанам, что обладают не блеском, а, по русскому словечку, туском. Кроме того, сквозила и легкая прожелть. Однако выражение глаз было веселым.
      Неизвестный безмолвно показал взглядом на гуляющих. Действительно, здесь - в центральном круге парка - прохаживались парочки и группы, в большинство при участии офицеров во фронтовых, защитной окраски фураж- ках. Некоторые, прихрамывая, опирались на костыль или палку, у иных черная подвязь покоила раненую руку-русско-японская война, идущая в далекой Маньчжурии, населила город множеством привезенных сюда ране- ных, сделала вдруг его тесным.
      - Пойдем куда-нибудь от греха подальше,-спокойно сказал незнакомец.
      Кауров в мыслях тотчас признал его правоту. Так с самого начала обоз- начились их отношения: одному принадлежало старшинство, другой сразу это принял.
      Они молча зашагали в темноватую глубь парка. Кауров имел время внима- тельно рассмотреть спутника.
      Кончик четко вылепленного носа кругловат, однако чуть раздвоен ложбин- кой, уничтожающей это впечатление кругловатости. Губы нисколько не расплывчаты. Твердо прорисован и увесистый сильный подбородок, просве- чивающий из-под волос. Эту мужественную привлекательность, однако, портил низкий лоб-столь низкий, что сперва Каурову даже почудилось, будто верхняя доля скрыта хаотическим зачесом. Убедившись в ошибке, он, впрочем, тут же нашел оправдание этой некрасивости, воспринял ее как мету простолюдина.
      Одеждой незнакомец почти граничил с оборванцем: мятые обшарпанные брю- ки, мятый пиджак с бахромой на обшлагах. Шаг казался мягким: ступни облегала примитивнейшая обувь, стянутые ременной вздержкой истоптанные постолы, каждый из одного куска сыромятной шкуры. Засаленный ворот ру- бахи был расстегнут, ей явно не хватало пуговиц. «Хоть простолюдин, а неряха»,- подумалось Каурову. Но он и тут удержался от осуждения. На- верное, этому человеку доводится ночевать и под открытым небом. Да, под мышкой у того сверток-шерстяная легкая четырехугольная накидка, которая может служить и чем-то вроде пальто, и одеялом. По внешнему облику, по физиономии, лишенной черт интеллигентности, он мог легко сойти за бродячего торговца фруктами.
      На глухой тропке отыскалась пустующая скамья. Ее наискось делила про- бившаяся где-то сквозь листву полоска вечернего солнца. Тут они сели.
      Вот и произнесены необходимые условные слова. Затем приехавший без околичностей заговорил о деле. Сообщил, что назначен членом Имеретинс- ко-Мингрельского комитета партии.
      - Приехал вам помочь.
      - Знаю,- подтвердил Кауров.
      - Так введи в курс. С меньшевиками вконец размежевались? Или еще наде- етесь ужиться?
      - Нет, какое там ужиться! Наша группа, товарищ Сосо…
      Каурову не пришлось закончить эту фразу. Собеседник тотчас оборвал:
      - Не называй меня Сосо.- Он не повысил голоса, нотка была, однако, по- велительной.- Всем надо переименоваться. Мы обязаны сколотить строго конспиративную, а не какую-то полулегальную организацию. Борьба нам предъявляет ультиматум: или глубокая конспирация, или провал!
      Не пускаясь в дальнейшие разъяснения -мысль и без того была ясна,-он неторопливо добавил:
      - Зови меня Коба.
      - Коба?- воскликнул Кауров.- Из романа Казбеги «Отцеубийца»?
      - Да.
      Кауров вспомнил выведенного писателем героя-это был мужественный го- рец-бедняк, неизменно благородный, ловкий, безупречно верный в дружбе, непреклонный рыцарь справедливости.
      - Только зря Казбеги назвал роман «Отцеубийца»,-высказал мелькнувшее сомнение Кауров.- Это, пожалуй, дешевая приманка.
      - Тебя такое заглавие задевает? Что же, сколь я могу судить, ты имеешь для этого некоторые основания. В самом деле, кого из нас двоих можно считать отцеубийцей?
      Уже тогда, в те минуты первого свидания, Кауров уловил манеру Кобы: риторические вопросы уснащали скупую речь.
      - Мой отец-«холодный сапожник»,-продолжал Коба.
      «Холодный сапожник»-тот, что сидит на улице и тут же чинит обувь. Подтвердилась догадка Каурова: да, с ним разговаривает человек из на- рода, выходец из самых низов, знавший нужду, нищету и, наверное, с раннего детства ненавидящий богатых.
      - Сапожник,- повторил Коба.- Зачем я его стану убивать?-Он опять вы- держал паузу после этого очередного риторического вопроса.-А твой отец полковник. И к тому же хотя и небольшой, но все-таки помещик.
      Ага, значит, Коба приехал уже осведомленный. Да, родитель Алексея был полковником в отставке и теперь жил на покое в собственном имении не- далеко от Кутаиса. Российская казна выплачивала ему пенсию-250 рублей в месяц. А те, кто вынужден был продавать пару своих рабочих рук, тру- женики в его поместье, нанимались, как и по всей округе, за 100 рублей в год. Когда-то, еще малышом, Алеша был поражен этой несправедли- востью, с ней не мирилась совесть.
      - Ошибусь ли я,-меж тем говорил Коба,-если предположу, что он и поныне посылает тебе деньги?
      Простой грубоватый вопрос требовал ответа.
      - Не ошибешься,- подтвердил Кауров.- Получаю от него сорок рублей в месяц.
      Коба удовлетворенно усмехнулся.
      - А что ты делаешь на его деньги?-Снова он выдержал паузу.- Подготав- ливаешь революцию. Намереваешься отобрать у него и землю и царскую пенсию. Он этакое может и не пережить. Тебя это, однако, не останавли- вает? А?
      - Не останавливает.
      - Получается, следовательно, что как раз ты н есть отцеубийца. Да еще и у отца же берешь на это деньги.
      Коба засмеялся, довольный своей шуткой. Смех тоже был веселым, как и взгляд. Кауров увидел его зубы, крепкие, подернутые желтизной, немного скошенные внутрь. Конечно, этот Коба не лишен юмора. Правда, тяжелова- того: мотив, казалось бы. к юмору не располагал. И логика Кобы была сокрушительна. Да, сильный, видимо, человек. Сильный работник. И воз- разить нечего. Все же Кауров нашелся:
      - О таких вещах, товарищ Коба, еще Гете размышлял. У него сказано: те- перь роль древнего рока исполняет политика,
      - Где же Гете об этом говорил?
      Полоска солнца уже сползла со скамьи, почти померкла. Однако еще про- бивались последние оранжевые лучи. Один будто застрял в щетине Кобы, явственно отблескивала примесь рыжины. Были ясно видны и глубоко поса- женные его глаза. Теперь они вдруг сменили выражение: стали как бы вбирающими, впитывающими. Впоследствии Кауров не раз схватывал во взгляде Кобы такую, казалось бы, далекую от дел внимательность: сын сапожника как бы на ходу пополнял образование, нечто усваивал.
      - В беседах с Эккерманом,-ответил Кауров.-Если хочешь, дам почитать.
      - Пока не надо. Не до Гете…-Опять в словах просквозил грубоватый юмор.-Значит, зови меня Коба. А тебя я буду называть Того.
      - Того? Что за Того?
      - Не знаешь? Японский адмирал, который напал без предупреждения на русскую эскадру. Вот и ты нападай без предупреждения.
      Каурову, однако, кличка не понравилась.
      - Нет… Ну его к черту, этого Того. И почему тебе это взбрело? Разве я похож на японца?
      Нс отвечая, Коба глядел на Каурова. Конечно, этот лобастый, светлово- лосый, с черными, как два мазка углем, бровями, с легким румянцем, смазливый юноша отнюдь не напоминал японца,
      - У тебя кепка похожа на японскую,-обронил Коба. И с силой повто- рил:-Нападай без предупреждения. Не угрожай! Не говори: сделаю. Делай! Бей до смерти. Не оставляй врага живым. И семя его уничтожь!- Помол- чав, переменил тему:- Расскажи, Того, что тут у вас происходит.
      - Да не желаю я быть Того.
      Коба на это никак не отозвался. Холодно сказал:
      - Ну, к делу.
      Кауров кратко изложил позицию группы кутаисских большевиков, составив- шуюся из молодежи. Крестьянские волнения идут вокруг Кутаиса. Надо их возглавить, добывать оружие, готовить восстание, которое сомкнется с общерусской революцией. Меньшевистский комитет, куда входят, главным образом, всякие так называемые почтенные интеллигенты, к решительным действиям не способен. Это не воины революции. Они охочи порассуждать, подискутировать о неотвратимом историческом процессе, но осуществлять этот процесс, вести пробуждающиеся массы-нет, тут они лучше постоят в сторонке. Мы с ними расплевались. Движение уже, по существу, отшвырну- ло их.
      Коба одобрил линию группы. Сказал, что разрыв надо закрепить организа- ционно. И прежде всего устранить от руководства прежний состав комите- та. Кого возьмем в новый комитет? Кауров назвал, охарактеризовал нес- кольких товарищей.
      - Так. Это еще обдумаем,-произнес Коба.
      Здесь, в садовой глуши, уже почти стемнело.
      - Теперь, Того, иди. Разойдемся по отдельности.
      - Но где ты будешь ночевать?
      Левая бровь Кобы вскинулась. Это осуждающее скупее движение было дос- таточно красноречивым.
      - Не задавай таких вопросов. На них нс отвечают. Если нужно, скажу сам.
      - Извини.. Я только побеспокоился насчет тебя. Ты уже имеешь где-ни- будь приют?
      - Пока нет.
      - А твои вещи? На вокзале?
      - У меня все вещи с собой.- Коба жестом указал на сверток, покоившийся на коленях.- Не волнуйся, спать буду под крышей.
      - А тебе ничего не нужно?
      - Ничего. Иди.
      В полутьме еще можно было различить худенькую фигурку. Смутно видне- лись сложенные на животе руки. Кауров поднялся.
      - Ты не болен ли?- спросил он.
      - А что?
      - Такое впечатление… Вроде бы ты исхудал, ослаб после болезни.
      - Ослаб? Хочешь, поборемся?
      - Ну, я же был первый силач в классе. И до сих пор упражняюсь с гиря- ми.
      - Вот как…
      Внезапно Коба вскочил и, подавшись к Каурову спиной, захватил одной правой рукой ствол его шеи. Левая, как успел заметить в тот миг Кау- ров, не была столь быстрой. Это, однако, не помешало Кобе, быстро опустившись на колени, перекинуть рывком через себя юношу-атлета. По- верженный Кауров тотчас вскочил, сгреб, стиснул Кобу, стал его валить. Да, у того впрямь плохо действовала левая рука, была в локтевом сгибе лишь ограниченно подвижной. И все же Коба оказался жилистым, вывернул- ся. Оба запыхались.
      - Ладно!-скомандовал по праву старшинства приезжий.- В другой раз еще поборемся.
      - Что у тебя с рукой?- спросил Кауров.
      Коба ответил неохотно:
      - Это с детства. Был нарыв. Потом заражение крови. Полагалось бы, по всем правилам, переселиться на тот свет, но почему-то выжил.
      - На страх врагам!-сказал Кауров.-А по виду и не подумаешь, какая у тебя силенка.
      Коба усмехнулся:
      - Теперь знай, как нападать!
      Мировая была закреплена рукопожатием. Так совершилось их первое зна- комство.
 

 
      Хотелось бы нарисовать и некоторых друзей Каурова, участников больше- вистской организации в Кутаисе. Среди них были примечательные люди, оставившие след в истории революционной борьбы. Однако сквозное дейс- твие, или, говоря иначе, красная нить повествования-ее можно бы наз- вать суровой ниткой-не позволяет отвлекаться. Воспроизведем поэтому лишь следующий эпизод из кутаисской жизни Каурова и Кобы.
      Однажды меж ними возникло небольшое разноречие касательно одного чело- века, входившего в прежний комитет. Это был пожилой грузин по имени Вахтанг, отец семейства, уже многие лета беспорочно служивший в долж- ности кассира Кутаисского кредитного общества. Он, кстати сказать, и в комитете бессменно нес обязанности казначея. К молодежи, принявшей сторону большевиков, относился дружественно, хотя еще надеялся, что междоусобица в лагере социал-демократов закончится добрым согласием. В кредитное общество к Вахтангу всегда было удобно забежать, передать или получить через него записку, перехватить взаймы рубль-другой. Кау- ров считал, что Вахтанга надо включить и в новый комитет. Коба воспро- тивился.
      - Место в комитете,-сказал он,-может принадлежать лишь профессиональ- ному революционеру, который отдал себя только одному делу: служить партии.
      Они разговаривали, уединившись опять в парке. По-прежнему нечесаный, небритый, Коба отчеканил этот свой тезис и, помолчав, молвил:
      - «Тебе одной…»
      Так начиналась первая строка известного грузинского любовного стихот- ворения: «Тебе одной все, что дано мне с высоты Богом». Он ограничился лишь двумя словами. И вновь умолк. Кауров покосился на него. Да, в ду- ше этого низенького ростом, смахивающего на бродягу человека вибриру- ет, значит, и струна поэзии. Да, не напрасно же он Коба!
      А тот уже вернулся к хладнокровному тону:
      - Только профессионалы революционеры! В этом необходима строгая грани- ца. Иначе мы не отделим себя от либерально болтающих интеллигентов, сами разрушим конспирацию.
      Кауров возразил:
      - Но и Вахтанг же, я уверен, будет хранить свято партийную тайну.
      Вот тут-то Коба и изрек удививший Алексея, запавший в память афоризм:
      - Тайна-это то, что знаешь ты один. Когда знают двое, это уже не впол- не тайна.
      Выдержав, по своей манере, паузу, Коба далее столь же четко определил:
      - А легальный человек в комитете, к тому же еще и примиренец, это все равно что настежь открытая дверь из квартиры на улицу.
      Приведя еще несколько доводов в обоснование нещадных организационных требований, Коба убедил в своей правоте юношу большевика.
      - Но, знаешь, Коба, я не могу сказать Вахтангу, что мы исключили его из комитета.
      - Ох, какой добрый, какой мягкий,- насмешливо произнес Коба. И холодно добавил:-Хорошо, я сам ему скажу. Но изволь присутствовать.
      Вахтанга известили, что надобно поговорить. Он предложил встретиться в тихом ресторанчике близ реки Риони.
      В назначенное время, когда дневной жар уже свалил, они туда сошлись. Первым, как младшему и полагалось, явился легконогий Алексей, вскоре он вежливым поклоном встретил шагавшего кассира. В меру полный, толс- тогубый, знавший толк в грузинской кухне и в грузинских винах, Вахтанг выбрал столик на открытом воздухе под вековой чинарой, распластавшей во все стороны широкие лапчатые листья, посудачил о том о сем с вла- дельцем духана. Кобу пришлось ждать. Вот наконец и он оказался за сто- ликом. Было по-прежнему заросшим его сильное лицо. Заказали кувшин местного вина, сыр, шашлыки. Вахтанг разлил по стаканам темно-красное вино и показал на стремительный Риони, шум которого чуть доносился и сюда. Мощная горная река вспенивалась на торчащих из воды зубцах белых камней,
      По праву старшинства Вахтанг провозгласил тост. Стиль был традиционно цветистым.
      - У вас, молодых,-говорил он,-такая же душа, как у этого Риони. Рве- тесь вперед сквозь все теснины, бросаетесь грудью на преграды, пока не прибьетесь к цели. Ничто вашу стремительность не остановит. Выпьем же, друзья, за наш вечно молодой Риони.
      Улыбаясь, он поднес стакан к своему большому рту и, причмокивая, вытя- нул до дна. Вслед и Кауров поставил на скатерть опорожненный стакан. Коба лишь отхлебнул, И вытер рукой жесткие усы.
      - Почему же вы, товарищ, проявляете такую половинчатость?- шутливо спросил Вахтанг.
      Знать бы ему, что за человек перед ним сидит,- не стал бы, наверное, над ним подтрунивать. Коба был крайне чувствителен к насмешке. Янтар- ная примесь, желтизна в его радужнице мгновенно проступила явственней. Остановившийся гипнотический взор уперся в кассира. Кауров тогда впер- вые увидел этот взгляд, для которого лишь позже нашел обозначение. Улыбка непроизвольно сползла с лица Вахтанга. Несколько секунд длилось молчание. Ничего, казалось, не произошло. Ничего, кроме лишь взгляда. Затем глаза Кобы обрели свой прежний туск, не мрачный, скорее веселый.
      - Хотя монашеских зароков не давал,-спокойно выговорил он,-вином нс увлекаюсь.
      Это было истиной. Много раз впоследствии Кауров имел случаи убедиться, сколь Коба воздержан в употреблении питий, какими славна Грузия. Кута- ис в особенности имел репутацию города, обильного вином. Белые, голу- бые, серые каменные домики, лепившиеся по склонам долины Рионн, что составляли разбросанный город, были почти без исключений окружены, по нынешней нашей терминологии, приусадебными виноградниками, дарующими пьянящий сок. Однако Кобу Кауров никогда не видел пьяным.
      Отодвинув вино, небритый, да и характером вроде щетинистый, участник застолья продолжал:
      - Кроме того, и тост ваш нуждается в критике. Душа человека не река. И тем более не река горная, которая знать ничего не знает, лишь несется вскачь. Душа человека-море. Чего только не вмещает она? Об этом хорошо сказал Казбеги.
      Процитировав наизусть несколько строк, принадлежащих автору «Отцеубий- цы», Коба добавил:
      - Такую же мысль можно найти и у Достоевского. Но наш грузинский клас- сик сказал это раньше.
      В свойственную Кобе манеру бесстрастия тут ворвалась более живая нот- ка-он гордился грузинской литературой, любил свою маленькую родину.
      - За море так за море!- благодушно согласился Вахтанг.
      Духанщик подал дымящиеся, нанизанные крупными кусками на вертел шашлы- ки. Приправой служили тонко нарезанные сырые луковицы, образовавшие ворох колечек. Вахтанг, принявший на себя обязанности тамады, вновь взялся за кувшин, долил и недопитый стакан Кобы. Тот опять лишь прих- лебнул. Но ел жадно. Нож и вилка ему не были нужны. Крепкие, немного скошенные внутрь зубы вонзались в горячее мясо молодого барашка, отку- сывали, быстро пережевывали. Колечкам лука тоже не было пощады, Коба их хватал горстью, во рту хрустело. Он жадно поглощал и поджаристую лепешку чурека-выпеченного по-грузински хлеба. Во время еды не разго- варивал.
      Наконец на его тарелке остались одни обсосанные косточки да голый, поблескивающий сталью вертелок. Слегка откинувшись, Коба подождал, по- ка сотрапезники не разделаются с кушаньем.
      Потом без обиняков перешел к делу.
      - Мы, товарищ Вахтанг, должны поставить вас в известность. Прежний ко- митет распущен. Вместо него создан другой.
      Вахтанг серьезно слушал. Коба со спокойствием и хладнокровием хирурга продолжал:
      - Лично против вас мы ничего не имеем. Но из комитета вы исключены.
      Кассир был глубоко оскорблен. Его толстые губы задрожали.
      - Почему же? За что вы меня так запятнали?
      - Повторяю,-сказал Коба,-лично против вас мы ничего не имеем. Будете работать как не запятнанный ничем член организации. Но в комитет отны- не вы не входите.
      - В чем же причина?
      - Причина?-переспросил Коба.
      Он не спешил, глядя на обидевшегося, ошеломленного кассира.
      В ту минуту Каурову заново просилась в глаза ложбинка, раздавившая кончик носа Кобы. И вдруг всплыло вычитанное в какой-то книге: раздво- енный нос-признак жестокости.
      Продлив молчание, Коба затем кратко обронил:
      - Соображения конспирации.
      Вахтанг вскочил.
      - Я буду писать в Тифлис. Этого так не оставлю.
      Не считая нужным отвечать, Коба сложил на животе руки. Кассир сделал над собой усилие, заставил себя выговорить:
      - До свидания.
      Кауров мягко откликнулся:
      - Извините. До свидания. Мы тут расплатимся, товарищ Вахтанг.
      Однако тот, храня достоинство, подозвал духанщика, велел дать счет, уплатил за всех. И тяжелым шагом несправедливо осужденного покинул ресторанчик.
      Коба рассмеялся.
      - Человека выгнали из комитета и еще заставили платить за угощение.
      - Вовсе не заставили.
      Но Коба похохатывал, обретя отличнейшее настроение.
      - Так, Того, и надо!
 

 
      Не затрагивая пока событий, что происходили в те же сроки, докончим рассказец о деле Вахтанга.
      Он действительно писал жалобу в Тифлис, в Союзный комитет, где его знали как давнего участника социал-демократических кружков. Послал и личное письмо Папаше, с которым подружился еще в юности.
      Папаша приехал в Кутаис, чтобы на месте разобрать этот конфликт.
      Члены нового, уже сконституированного комитета-тайная большевистская пятерка-собрались вместе с Папашей в обширной, почти необитаемой квар- тире полковника Каурова, постоянно жившего в имении.
      Небольшая комната Алеши служила местом заседания. Кауров уважительно предложил Папаше занять кресло за письменным столом, но тот уселся на диван.
      - Мне тут поудобнее. А хозяйское кресло занимай сам. Я у вас здесь только гость.
      Коба на этот раз явился выбритым. Освобожденная от растительности ниж- няя часть лица была густо изрыта щербатинками оспы. Он скромно выбрал стул в углу. На стульях расположились и другие. Папаша огласил жалобу Вахтанга. Потом повернулся к Кобе, желая послушать объяснение. Но Коба сказал:
      - Пусть выскажутся товарищи.
      Слово взял Кауров. В свое время, как помнит читатель, он нс был уве- рен; надо ли Вахтанга устранить из комитета? Согласившись, однако, с аргументами Кобы, Алеша теперь убежденно их изложил. Да, мы будем за- щищать наше решение о Вахтанге. Складывается новая партия пролетариа- та. Боевая. Централизованная. Дисциплинированная. Подчиняющая себя глубокой конспирации. В комитеты такой партии могут войти лишь профес- сионалы революционеры, последовательно твердые большевики. И Алексей дословно повторил изречение Кобы:
      - Легальный человек в комитете- это все равно что открытая настежь дверь из квартиры на улицу.
      Папаша склонил голову набок, почесал под бородой шею.
      - Сдается мне,-заговорил он,-это схоластика, товарищ Вано.
      Тут, кстати, заметим, что Кауров, не желавший зваться Того, выбрал се- бе непритязательную кличку Вано, что соответствовало русскому «Ваня», «Иван».
      - У тебя,- продолжал бородач,- получается так: легальный человек-ка- кое-то окаменевшее понятие. Легальный, а ведет нелегальную работу. По- чему это должно на него бросать тень? Ты говоришь: примиренец. Это не совсем так. Я с ним беседовал. В совместном деле он, думаю, совсем пе- рейдет па нашу сторону. Зачем его отталкивать?
      В нашем повествовании уже мельком сообщалось, что моральный авторитет этого размышляющего сейчас вслух тифлисца, ушедшего от народничества к революционным марксистам, одного из зачинателей социал-демократических организаций в Грузии, далее безоговорочно заявившего себя большевиком, последователем Ленина, был непререкаем. Все знали: в вопросах, что составляют жизнь партии - а другой он не имел, даже семьей не обзавел- ся,-Папаша отбрасывает личные привязанности или иные непринципиальные соображения, судит по совести.
      Он сделал еще несколько замечаний насчет только что выслушанной речи, сказал с улыбкой и об ее молодой пылкости. Затем опять повернулся к рябенькому члену комитета:
      - Товарищ Коба, твое мнение?
      Кауров ожидал, что его старший товарищ, умевший убедительно отстаивать свою правоту, развернет сейчас ряд доказательств в подкрепление их об- щей позиции.
      Но Коба преспокойно выговорил:
      - Я не возражаю. Пусть Вахтанг останется членом комитета.
      Кауров был ошеломлен. Слегка румянившиеся его щеки вдруг густо покрас- нели. В ушах зашумело от прилившей крови. Смятение помешало ему что-либо сказать. Он лишь воззрился на Кобу, который с еле приметной усмешкой выдержал негодующий взгляд. Дальнейшего обсуждения Кауров почти не слышал, не мог сосредоточиться.
      Вскоре стали поодиночке расходиться. Ушел и Папаша. В комнате остались только двое-Алексей и Коба. Наконец-то можно дать себе волю.
      - Коба, как это понимать? Ты меня предал!
      Низенький оборвыш твердым шагом приблизился к столу. Сказал:
      - Я не буду из-за одного человека, какого-то Вахтанга, ссориться с Со- юзным комитетом.
      Под рукой Каурова на столе стояла лампа. Не раздумывая, он ее схватил и швырнул в Кобу.
      (…Рассказывая об этом мне спустя пять с половиной десятилетий, Алек- сей Платонович пояснил:
      - Я тогда был наивным, невинным мальчишкой. Воистину простаком револю- ции. Не имел понятия о таких подлых вещах…)
      Тусклоглазый гость обладал, однако, быстрой реакцией, сумел увернуть- ся, Разбилось со звоном стекло, по желтым половицам растекся керосин. Коба не утратил спокойствия, иронически прокомментировал:
      - Хорошо, что не была зажжена. А то сгорел бы дом.
      - Но где же,-выпаливал Кауров,-где твои слова: «открытая дверь на ули- цу»? Где твои принципы?
      - При мне. Мы свое проведем. Изолируем Вахтанга. Не будем с ним счи- таться.
      - Почему же ты не посоветовался со мной?
      Ответ был холоден:
      - Не нахожу нужным советоваться о том, что признаю правильным.
      Словно бы поставив на этом точку, Коба затем спокойно заговорил:
      - Библиотека, наверное, у твоего отца богатая. Я посмотрю. Не возража- ешь?
      - Можешь не спрашивать,-буркнул Кауров.
      Коба пошел в кабинет, где располагались книжные шкафы. Переживая оби- ду, Платоныч остался в своем кабинете. Минул, по меньшей мере, час. Что же там Коба? Кауров заглянул в отцовскую благолепную обитель.
      Маленький грузин в заношенном с разлохмаченными обшлагами пиджаке си- дел за обширным письменным столом, куда наложил извлеченные с полок книги. Дымя самокруткой, сбрасывая без церемоний пепел на ковер, он склонился над большого формата объемистым томом. Это был один из годо- вых комплектов «Правительственного вестника»-в доме полковника Каурова хранились переплетенные в кожу подборки этого издания за много-много лет.
      - Нехорошо, Того!- бросил через плечо гость.- Владеешь такой вещью и молчишь. Не по-товарищески поступаешь.
      - Пожалуйста. Читай, читай.
      Коба снова подался к тридцатилетней давности столбцам, содержащим пол- ный текст судебных заседаний по делу студента-революционера Нечаева, родоначальника так называемой нечаевщины, исповедовавшего: цель оправ- дывает средства.
      Еще некоторое время Коба провел за чтением. Потом, не прощаясь, нес- лышно исчез.
      Том «Правительственного вестника» остался на письменном столе. Приби- рая за ушедшим, Платоныч полистал прочитанные Кобой страницы. На полях виднелись вдавлины, оттиснутые твердым ногтем,-этак Коба кое-что поме- тил. Светловолосый юноша недовольно рассматривал эти врезавшиеся в бу- магу следы ногтя. Черт возьми, что за дикарская манера портить книгу!
      Впоследствии Платоныча потянуло внимательнее рассмотреть строки, от- черкнутые Кобой. Фигурировавший в деле «Катехизис революционера» был особенно уснащен метами. Одна за другой следовали борозды, вонзившиеся сбочь столбца.