Глава 4

По бальному залу прокатился восхищенный шепот, когда Элизабет начала спускаться по лестнице. Она словно плыла в блестящем облаке бледно-золотистого шелка. Атласные туфельки абрикосового цвета, топазовые серьги и коралловое ожерелье идеально гармонировали с блестящей кожей и рыжеватой гривой волос.

Моника недовольно нахмурилась, заметив, что Элизабет отвергла платье от Лауры Эшли, но потом расплылась в притворно-теплой улыбке. Как ей хотелось поскорее избавиться от Элизабет! Это стало единственной целью ее жизни, навязчивой идеей. Муж незаметно толкнул ее локтем в бок, призывая обратить внимание на молодого графа Фэйрфакса. Молодой человек стоял в дверях большого зала с открытым ртом, словно вынутая из воды задыхающаяся форель.

Графине послышался звон венчальных колоколов.

— С днем рождения, дорогая. Должен признаться, ты выглядишь превосходно, — похвалил Тони.

Он крепко держал дочь за локоть, когда Элизабет пожимала руки гостям. Он ощущал некоторую неловкость. Его дочка-сорванец выглядела сейчас потрясающе женственной. Несомненно, Дэвид Фэйрфакс проявляет к ней интерес. Как хорошо, что любовь слепа, ведь Элизабет способна доставить только головную боль.

Ничего другого.

Тони быстро повел дочь сквозь сияющую толпу.

— Добрый вечер, Дэвид. Я рад, что ты смог прийти. — Граф радушно улыбнулся.

Элизабет сразу покраснела. Как смеет отец так себя вести? Ей хотелось подобрать пышные юбки и убежать.

Куда угодно, только бы не слышать этого сладкого, словно сироп, голоса отца, метущего хвостом перед Дэвидом Фэйрфаксом Какого черта? Почему он демонстрирует ее, как призовую телку?

— Спасибо за приглашение, лорд Кэрхейвен, — поблагодарил Дэвид Фэйрфакс. Он окинул Элизабет восхищенным взглядом. Платье с высокой талией обнажало покрытые веснушками холмики грудей. — Привет, Элизабет. С днем рождения. Потрясающее платье, — добавил он с еще большим воодушевлением.

Элизабет устало взглянула на него. Дэвид уже несколько лет преследовал ее. Он такой обыкновенный, с песочными волосами, с крепкой нижней челюстью, закончил политехнический, а степень ему выписали… Да и зачем ему было корпеть над науками? Если ты Дэвид Фэйрфакс, это значит, что унаследуешь имения и будешь ими заниматься всю жизнь. Они частенько встречались на вечеринках, на охотничьих балах, на мероприятиях тори, организованных для пополнения фондов партии. Отец никогда не позволял ей пропускать ничего подобного. В общем, Дэвид, конечно, в порядке, но невыносимо скучный.

Ему уже двадцать четыре года, а ей всего шестнадцать, и Элизабет думала, что он извращенный тип, если гоняется за девочкой на восемь лет моложе себя.

Отец же совершенно ясно выражал свои намерения.

Никакой герцог на свете не может ему показаться скучным. Дэвид был молодой консерватор, носил только твидовые пиджаки, слушал Кола Портера вместо Боуи или «Т-Рекс»3.

И вдруг озорной дух бабушки взыграл в Элизабет.

— Привет, Дэвид. Что новенького-хреновенького? — спросила Элизабет, ухмыльнувшись.

Отец было напрягся, но Фэйрфакс расхохотался, и Тони, в упор посмотрев на дочь, отошел. Элизабет немного поболтала с Дэвидом и тоже хотела ускользнуть.

Но ее сердце екнуло, когда на нее набросилась Моника.

— Что ты себе позволяешь? Неужели не видишь, как на тебя смотрит Дэвид? — прошипела Моника.

Элизабет вздохнула, отвернулась и уставилась в камин.

Мать права. Его светлость смотрел на нее таким раздражающим томительно-тоскливым взглядом. Он походил на спаниеля, которому отказали в кусочке сыра и совершенно несчастное существо замерло в молчаливой мольбе.

— Я хочу танцевать с Ричардом Виллерсом, — резко заявила она.

Ричард был неотесанным сынком финансового директора «Дракона», огромным детиной, поклонником «Блэкберн Роверс». Уж лучше она будет говорить о футболе, чем каждый Божий день о садоводстве с Дэвидом.

— Ради Бога, Элизабет! — снова прошипела Моника.

Элизабет состроила гримасу. Да, выхода нет, если она хочет избежать сцены. Девушка вернулась к Дэвиду через весь зал и увидела, как загорелся туманный взор Дэвида, Теперь он походил на терьера, выслеживающего кролика.

— Потрясающее платье, просто потрясающее! — повторял Дэвид. — Хочешь потанцевать?

Девушка угрюмо подчинилась неизбежному, к неописуемой ярости стайки дебютанток, с надеждой вертевшихся вокруг герцога целый вечер.

— Ну конечно, Дэйв, это было бы здорово.

Дэвид обнял ее за талию и повел через зал. От волнения он истоптал ей все ноги. Элизабет взбесилась. Ну по чему этот увалень, этот несчастный деревенщина не берет уроки танцев? Он ведь не вылезает с балов и приемов!

— Знаешь, Бесси… Я могу называть тебя Бесси?

— Нет, — холодно бросила Элизабет.

— Знаешь, ты напрасно тратишь время в школе. Ты слишком красивая. Любой готов на тебе жениться хоть сейчас.

Элизабет старалась держаться от него подальше, насколько это возможно, но Дэвид все ближе притягивал ее к себе.

— Вовсе нет, мне всего шестнадцать. Я еще даже не училась в колледже.

Герцог заметно нервничал, но сделал еще одну попытку.

— Ну чего ради такой красавице скучать в колледже?

Бьюсь об заклад, твои родители ничего не будут иметь против, если ты не пойдешь учиться дальше.

— Я про это не думаю, — резко заявила Элизабет. — Вообще-то у меня есть парень. Джо Шарп из деревни.

— Шарп? Никогда не слышал.

— И не услышишь, — ухмыльнулась Элизабет, представив себе Джо в заляпанном комбинезоне, потного, мускулистого. Когда они целовались, у него изо рта несло табачищем. — Он работает учеником в гараже и учится в школе Святого Иосифа.

— Ха-ха! — раздраженно рассмеялся Фэйрфакс. — Не смеши.

Он привлек ее к себе и, когда они совершали пируэт под музыку Штрауса, ткнулся лицом ей в щеку и чмокнул. Элизабет с отвращением оттолкнула его.

— Какого черта? Что ты делаешь? Убирайся! Отстань!

Она была сильной девочкой. Фэйрфакс споткнулся и с грохотом растянулся на полу.

Танцующие замерли, струнный квартет запнулся на секунду — посреди зала происходило что-то непонятное, — но бодро заиграл снова, когда графиня замахала руками, требуя продолжать. Дэвид лежал на полированном мраморе и мучительно стонал. Струйка крови текла по щеке.

В зале воцарилось напряженное молчание.

Прислонившись спиной к дереву, Элизабет, вспоминая эту сцену, поморщилась. Лицо отца стало похоже на гранитную маску. Бал внезапно закончился. Все магнаты вспомнили о важных делах завтра утром, о встречах за завтраком, а светские львы начали жаловаться на головную боль. Гости, вежливо извиняясь перед хозяевами, поспешили удалиться. Дэвид с трудом поднялся на ноги под взглядами окружающих, смущенно поклонился Элизабет и заковылял к двери. Не прошло и получаса, как кучи шуб и кашемировых шалей исчезли из гардеробной, а когда последний гость вышел за порог, граф отправил дочь в комнату с тихой угрозой в голосе, что было гораздо хуже, чем его крик.

Ни вечером, ни утром Тони не хотел слушать никаких объяснений. Родители считали, что она их просто опозорила.

Элизабет сидела под замшелой яблоней и грызла падалицу. Она любила убегать в сад. Стены из высушенного камня были увиты плющом, пахло теплой ароматной луговой травой, маленькие белые мошки роились над головой, плетя в воздухе кружева. У них в саду росли груши, яблони, сливы, и если не бояться ос, которые с жадностью кружились над деревьями, то прятаться здесь было лучше всего. Элизабет сделала такое открытие еще в детстве, к большому неудовольствию родителей. Она любила взбираться на старые деревья с кривыми ветками и просиживала там весь день, пока кто-нибудь из рабочих с конюшни не находил ее и не звал домой.

Может быть, тогда и началось ее сопротивление. Сколько волнений для детской души — взбираться по веткам и жить среди листвы, как белка. А если влезть повыше, то можно увидеть, что происходит за стенами сада. Она видела красные крыши конюшен, ухоженную зеленую лужайку для крокета, а дальше, за пределами имения, зубцы скал и серебристый блеск моря. Элизабет возвращалась в замок к чаю с исцарапанными коленками, порванными носками, оставляя грязные следы и сухие листья на кухонном полу. Ее отправляли спать без ужина.

Элизабет улыбнулась. Шестнадцать лет. А у нее все еще проблемы…

Мать приказала слугам отнести ей в спальню кофе и тосты, а этот маленький тщеславный Ричард лакомился копченой рыбой и повидлом. Он даже не сказал ей «доброе утро».

Боже мой, если отец собирается все оставить своим сыновьям, она окажется совсем без наследства, подумала Элизабет, но быстро взяла себя в руки: бабушка позаботилась о ней, ей больше нечего бояться.

Едва закончился завтрак, девушка оседлала одну из самых спокойных кобыл и галопом помчалась к вершинам утесов. Так прекрасно вырваться на волю! Башенки и зубчатые стены остались далеко позади, они казались особенно мрачными, угрюмыми и угрожающими в холодном утреннем свете. Никогда еще она не видела Тони в такой ярости. Элизабет наконец догадалась, насколько серьезны намерения отца относительно ее брака с Дэвидом. Отец был в бешенстве. Дочь не дала ему шанса сделать ее герцогиней…

— Лиззи, — раздался скрипучий голос.

— Я здесь, Ричард.

Элизабет швырнула огрызок яблока в заросли папоротника. Брат с раздраженным видом неуклюже пробирался среди деревьев.

— Где ты, черт побери, прячешься? Тебе, злючка, лучше пойти домой. Отец хочет поговорить с тобой в библиотеке. Прямо сейчас.

Элизабет встала, не обращая внимания на злорадство в голосе брата. Ну какой противный крысенок! Он просто счастлив всякий раз, когда она попадает в переплет.

Девушка старалась не обращать внимания на раздраженный внутренний голос, который нудно повторял, что в последний вечер она вела себя как настоящая испорченная дрянь. Бедный неуклюжий Дэвид не хотел сделать ничего плохого.

«Да как же? Почему я должна его терпеть на собственном дне рождения? С какой стати?»

Когда они наконец добрались до холла, отделанного темными панелями, Ричард сразу отвернулся и зашагал в комнату матери, оставив Элизабет перед дверью библиотеки. Та посмотрела на медную ручку старой дубовой двери и заставила себя взяться за нее. Придется выдержать разговор с отцом. Нечего бояться. Она пригладила длинные волосы и громко постучала.

— Входи! — громко и холодно произнес граф.

Элизабет толкнула толстую тяжелую дверь, и та раскрылась, заскрипев петлями. Библиотека была большой, украшенной гобеленами, старинными мечами, развешанными между рядами пыльных книг в кожаных переплетах. Рояль красного дерева стоял возле стены. За письменным столом, спиной к ней, сидел отец. Аккуратная стопка бумаг лежала на зеленом сукне.

— Элизабет, — начал он ледяным тоном, не оборачиваясь к ней. — Твое поведение вчера вечером было непростительно. Ты опозорила себя перед нашими друзьями. Ты выставила себя на всеобщее посмешище.

Твоей мачехе было так стыдно, что она слегла.

— Дэвид Фэйрфакс поцеловал меня. Что же я должна была делать? Он испортил мне платье…

— Элизабет! — Отец резко повернулся в кресле и уставился на дочь. — Больше ни одного слова. Ты меня слышишь? Перестань лгать.

— Но я не лгу. — Она почувствовала, как слезы помимо ее воли полились из глаз.

Граф предупреждающе поднял руку. Его лицо было мрачным.

— Желая оправдать свое бесстыдное поведение, ты избрала дурной метод — оскорбить одного из своих же собственных гостей.

— Это не правда!

— Ради Бога! Да почему благовоспитанный молодой человек должен вообще тобой интересоваться? Это вне пределов моего разумения. Но даже столь малый романтический жест, столь необременительное внимание ты не сумела принять…

— Ничего романтического нет, когда тебя лапает павиан! — сердито закричала Элизабет. — Вы с Моникой просто хотите выдать меня за герцога. Да вы пара снобов, и больше ничего.

Тони окинул ее бесстрастным взглядом. Потом потянулся к столу и взял лист бумаги.

— С этим письмом ты поступишь в Эколь Анри Дюфор.

— Эколь Анри Дюфор? — тупо повторила Элизабет.

— Саас-Фе.

— Ты отправляешь меня в Швейцарию?

Отец холодно кивнул.

— Поскольку ты не умеешь себя вести здесь, я отправлю тебя в школу поучиться хорошим манерам.

Элизабет удивленно уставилась на него.

— Учиться манерам и ухаживать за цветами? Да на дворе семидесятые годы, отец! Никто этим больше не занимается. И я же хорошо учусь.

— Ну, ты можешь получить степень бакалавра, мне все равно. — Небрежным жестом он положил лист бумаги перед собой. — Тебе надо уехать подальше отсюда, юная леди.

Я не разрешу делать из нашей семьи посмешище.

Девушка поглубже засунула руки в карманы брюк для верховой езды.

— Не поеду.

— Нет, поедешь. Или я лишу тебя всех денег, до пенни.

— Я займу в банке.

— Ну разумеется. Ты думаешь, банки — благотворительные организации? Под залог чего ты их займешь?

Под своего пони?

Выражение отцовского лица испугало Элизабет, но она упрямо качала головой.

— Ты очень хорошо знаешь. Бабушка сказала тебе в день своей смерти. Она оставила мне пятнадцать процентов акций компании.

Наступила тишина, ее нарушало лишь потрескивание сосновых поленьев в камине.

— Твоя бабушка оставила все свое имущество мне, — заявил Тони Сэвидж.

— Нет. — Элизабет побледнела. — Бабушка не обманывала бы меня.

Отец взял маленький медный ключик с зеленого сукна, полез под стол и отпер боковой ящичек. Элизабет почувствовала, что ее сердце готово выпрыгнуть из груди, когда на свет был извлечен тонкий лист пергамента, пожелтевший от времени.

— Элизабет, это завещание моей матери. Если не веришь на слово, прочти сама.

— Она сделала новое завещание, — сказала Элизабет.

— Она не сделала нового завещания. Она не оставила тебе ни единой акции. — Граф смотрел на лист пергамента. — Насколько я помню, тебе завещано маленькое украшение, ты сможешь его получить, когда тебе исполнится двадцать один год. Банк об этом позаботится Элизабет стояла, дрожа всем телом. Именно завещание бабушки было ее защитой. Она очень рассчитывала на него.

— Позвони ее адвокатам, если хочешь, — холодно предложил отец, указывая на телефон рядом с ней, на карточном столике. — Тебе подтвердят мои слова.

С трудом сохраняя спокойствие, Элизабет покачала головой. Отец не предложил бы звонить, если бы блефовал. А ведь бабушка обещала ей всего несколько дней назад.

— Может быть, она не успела внести изменения, — Элизабет с трудом ворочала языком, — но ты знаешь, что она собиралась, отец. Именно про это она сказала тебе, когда ты поднялся к ней. Она хотела передать мне свою долю в «Драконе». Ты должен уважать ее последнее желание.

— Мать ничего такого не говорила. — Голос графа звучал совершенно бесстрастно. — И должен признаться, мне очень жаль, что ты избрала именно это для своей очередной лжи.

— Я не лгу! — выдохнула Элизабет. — Ты знаешь, как сильно я любила бабушку.

— Да разве? Похоже, ты пыталась использовать старую больную женщину в собственных интересах. Ты всегда была слишком самовлюбленной. — Отец подался вперед, его угрюмое лицо стало еще угрюмее. — Кстати, для твоего сведения, мы с мамой обсуждали фонд твоего брата. Как бы тебе ни хотелось, но мир не крутится вокруг одной тебя. — Он презрительно хмыкнул. — Ты дурачишь одну себя, Элизабет.

Ее охватила паника, когда она взглянула в холодное и решительное лицо отца. Неужели он правда думает, что она лжет про бабушку? Неужели бабушка действительно собиралась сказать отцу позже и не успела?

Граф держал завещание, написанное твердой рукой на пергаменте. С ужасным ощущением потери девушка поняла: она проиграла. У нее нет акций «Дракона». У нее нет никакого шанса получить работу в компании.

Никакого права сидеть среди членов правления. Она просто воинственный подросток, и родители решили полностью поломать ей жизнь.

На миг у Элизабет возникло желание убежать — но куда? В Кардифф? В Лондон? С какими деньгами и что она будет там делать? Она всего-навсего школьница, всю жизнь прожившая в роскоши. На улице она протянет десять секунд, не больше.

— Итак, ты едешь в Швейцарию! — решительно заключил граф, словно читая ее мысли. — Если станешь вести себя разумно, мы будем продолжать посылать тебе деньги. Если решишь огорчить нас с мачехой, ничего не получишь. Ни сантима. Выбор за тобой.

По крайней мере, уехав, она избавится от них.

— Я еду в Швейцарию, — сказала Элизабет.

Глава 5

— Положить тебе ветчины, Нина? — спросила миссис Глейзер.

Нина почувствовала себя неловко. Как это понимать?

Не собираются ли ее оскорбить? Джефф сразу сказал, что она еврейка.

— Нет, спасибо, — тихо поблагодарила она, отпив немного чая.

Чашка была из настоящего фарфора, украшенная золотыми листьями. Вилки и ножи серебряные, стол из темного дерева, очень дорогой, а ковры у Глейзеров такие толстые, что ноги утопали в них. Глейзеры жили в особняке из красного кирпича на Виллоу-стрит в Хетс.

Богатый район, с чистыми зелеными улицами. Миссис Глейзер открыла дверь, одетая в красный шерстяной костюм, с золотыми серьгами в ушах, в итальянских кожаных туфельках.

Нина разгладила на коленях свое дешевое черное платье, но успокоиться не смогла. Она знала, что Джефф богат, но все равно была потрясена. Да, конечно, они оба жили в Бруклине, но его мир был совершенно другой.

Ясное дело, его мать думала точно так же. Утонченно-вежливая улыбка трогала только губы, но не глаза.

— Красивый район, — заметила Нина, пытаясь завести разговор.

Джефф даже не пытался ей помочь. Он ел, низко склонившись над тарелкой.

— Разумеется, — холодно бросила миссис Глейзер. — Хенри Уорд Бичер живет как раз напротив нас.

— Правда?

— Нина, расскажи мне еще раз о твоих родителях, — сказал Кен Глейзер, которому явно мешала парадная воскресная одежда.

Нина Рот навела справки и узнала, что мистер Глейзер работает на «Ай-Би-Эм». Компьютерная промышленность находилась в стадии младенчества, но крепла год от года. Большинство считало эти машины выдумкой писателей-фантастов, но Нина не сомневалась, что за ними большое будущее. Очень может быть, что в один прекрасный день ни одна компания не сможет обойтись без компьютера. Глейзеры умели с ними обращаться. Она хотела бы поговорить про это с отцом Джеффа, но всякий раз, когда смотрела ему в глаза, она ловила его взгляд, прилипший к ее пышной груди. Может быть, именно этим объяснялось недовольство миссис Глейзер. Но Нина не знала, что хуже.