Я кивнул.

– Поэтому он хотел подбросить Умберто – парню, командовавшему итальянцами, – парочку пулеметов, так, на всякий случай, и Курце взялся доставить их.

Уокер смолк, уставившись в свой стакан. Я спросил:

– И что же с этим конвоем?

– О, проклятье, – заговорил он, путая слова, – никакой надежды достать его оттуда. Оно останется там навсегда, если Курце ничего не придумает. Я расскажу тебе. Мы шли к Умберто и неожиданно наткнулись на транспортный немецкий конвой там, где никакого транспорта и быть не могло. Мы его и прихлопнули…

Когда они добрались до вершины горы, Курце объявил привал.

– Отдохнем минут десять и двинем дальше, – скомандовал он.

Альберто глотнул воды и спустился пониже, откуда хорошо просматривалось ущелье. Он взглянул вниз, на каменистую пыльную дорогу, затем взгляд его поднялся чуть выше. И вдруг подозвал Курце:

– Посмотри!

Курце спрыгнул вниз. Вдалеке, куда тонкой змейкой убегала раскаленная солнцем темная дорога, висели клубы пыли. Курце быстро вскинул бинокль и навел его на дорогу.

– Что они здесь делают?

– Кто – они?

– Колонна военных грузовиков… немцы… Кажется, шесть машин.

Он опустил бинокль.

– Похоже, пытаются улизнуть окольными путями. Из-за нас главные дороги стали опасными для их здоровья.

Уокер и Донато присоединились к ним. Курце взглянул на пулеметы и перевел взгляд на Уокера.

– Что скажешь?

– Ты насчет Умберто?

– А, с ним все в порядке. Просто Граф становится несколько беспокойным – ведь война идет к концу. Считаю, нужно захватить эту небольшую колонну, у нас же два пулемета, справимся.

Уокер пожал плечами:

– Я согласен.

– Пошли. – И Курце побежал назад, к тому месту, где сидел Паркер.

– Подъем, kereli – скомандовал он. – Война продолжается. Где только черти носят этого Харрисона?

– Иду, – отозвался тот.

– Быстрей тащите все вниз, к дороге, – приказал Курце. Он посмотрел вниз. – Этот поворот – самое lekker[6] место.

– Какое? – жалобно спросил Паркер. Он всегда морочил Курце с его южноафриканскими словечками.

– Никакое, – огрызнулся Курце, – быстрее спускайте все вниз, к дороге. Надо успеть приготовиться.

Они нагрузились пулеметами и спустились по склону горы. На дороге Курце сделал мгновенную прикидку.

– На повороте они сбавят скорость, – сказал он. – Ты, Альберто, берешь Донато и устанавливаешь пулемет с таким расчетом, чтобы обстрелять последние два грузовика. Последние два, понял? Быстро выводишь их из строя, чтобы остальным назад ходу не было. – Он обернулся к Харрисону и Паркеру. – А вы свой пулемет поставьте здесь, с противоположной стороны дороги, вы подобьете первый грузовик, и мы запрем их.

– А что делаю я? – спросил Уокер.

– Пойдешь со мной. – Курце устремился вверх по дороге.

Он добежал почти до поворота, свернул с дороги, взобрался на небольшой камень, откуда мог разглядеть немецкий конвой. Когда Уокер плюхнулся около него, Курце уже наводил бинокль.

– Грузовиков четыре, а не шесть, – сказал он. – Впереди штабная машина, а перед ней мотоцикл с коляской. Похож на те, что выпускает фирма БМВ, в коляске – пулемет.

Он передал бинокль Уокеру.

– Определи расстояние между хвостом колонны и штабной машиной.

Уокер взглянул на приближающийся транспорт.

– Приблизительно шестьдесят пять ярдов, – подсчитал он.

– Пожалуй. – Курце забрал бинокль. – Отойдешь по дороге ярдов на шестьдесят пять с тем, чтобы, когда последний грузовик будет поворачивать, штабная машина уже оказалась рядом с тобой. Мотоцикл пропустишь – я возьму его на себя. Иди назад и передай ребятам: огонь не открывать, пока не услышат взрывы, начну я, с мотоцикла. И еще: пусть сконцентрируют весь огонь на грузовиках. – Курце повернулся и посмотрел назад: пулеметов видно не было, и дорога казалась безлюдной.

– Отличная засада, лучше не придумаешь, – сказал он. – Почище тех, что устраивал мой сига[7] на англичан.

Он хлопнул Уокера по плечу.

– Теперь ступай. Я приду на помощь, как только покончу с мотоциклом.

Уокер побежал по дороге, остановился у пулеметов, чтобы передать приказания Курце. Затем выбрал себе подходящий камень на расстоянии около шестидесяти ярдов от поворота, привалился к нему и проверил автомат.

Вскоре он услышал голос бегущего по дороге Курце:

– Четыре минуты! Они будут здесь через четыре минуты. Приготовиться!

Курце промчался мимо и исчез у края дороги.

Уокер говорил, что четыре минуты в такой ситуации могут показаться четырьмя часами. Скрючившись, он вглядывался в пустынную дорогу, не слыша ничего, кроме биения собственного сердца. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он различил рев моторов и лязг сцеплений.

Он плотнее прижался к камню и ждал. Ногу свела судорога, во рту пересохло. Мотоциклетный шум теперь перекрывал все остальные звуки, и Уокер снял автомат с предохранителя.

Он увидел проезжавший мотоцикл, водителя в огромных очках, похожего на уродливую химеру, охранника в коляске, вертевшего головой во все стороны, крупным планом – его руки, сжимавшие гашетку пулемета.

Как во сне, перед ним проплыла рука Курце, небрежно метнувшая гранату. Граната легла между водителем и бортиком коляски. Встревоженный пулеметчик повернулся, и от его резкого движения граната соскользнула внутрь коляски. Раздался взрыв.

Коляску разнесло, а пулеметчику, должно быть, оторвало ноги. Мотоцикл, как пьяный, завихлял поперек дороги, и Уокер увидел вышедшего из-за укрытия Курце, стрелявшего в водителя из автомата. Тогда и он вышел вперед, и уже его автомат поливал непрерывным огнем штабную машину.

Уокер рассчитал очень точно, так как хорошо представлял себе, где расположено водительское место, и стрелял не целясь – ветровое стекло разнесло вдребезги как раз на уровне лица водителя.

Он слышал стрекочущий звук и смутно понимал, что это пулеметы открыли по грузовикам огонь длинными очередями, но не имел ни времени, ни даже желания взглянуть в ту сторону. Уокеру было не до них. Прыгая на дороге, он увертывался от потерявшей управление машины, за рулем которой сидел покойник.

Офицер, сидевший рядом с водителем, поднялся во весь рост и судорожно рвал из кобуры пистолет, но короткая автоматная очередь – это подоспел Курце – превратила его в тряпичную куклу, нелепо повисшую на металлической раме разбитого ветрового стекла. Пистолет выскользнул из его руки и глухо стукнулся о землю.

С раздирающим грохотом автомобиль врезался в скалу и наконец остановился, хорошенько встряхнув на заднем сиденье солдата, стрелявшего в Уокера. Уокер услышал свист пуль над головой и нажал на курок. Дюжина пуль впилась в немца и отбросила его на спинку сиденья. Уокер уверял, что между ними было каких-нибудь девять шагов, и клялся, что слышал, как пули входили в живую плоть – по звуку это напоминало удары палкой по ковру.

Потом что-то кричал Курце и показывал рукой на грузовики. Уокер побежал по дороге за ним и увидел, что первый грузовик остановлен. На всякий случай он дал очередь по кабине, укрылся за ней и, оперевшись на горячий радиатор, перезарядил автомат.

Пока он возился с автоматом, бой кончился. Все грузовики были захвачены, и Альберто с Донато вели двух контуженных немцев. Курце рявкнул:

– Паркер, беги к повороту и проверь, нет ли там еще кого-нибудь. – Потом повернулся, чтобы осмотреть тот хаос, который явился результатом задуманной им операции.

Двое в мотоцикле были убиты наповал, в штабной машине было трое убитых. В каждом грузовике два солдата сидели в кабине и один – в кузове. Те, что сидели в кабинах, попали под пулеметный огонь и были уничтожены в считанные секунды. Как сказал Харрисон:

– На расстоянии двадцати ярдов нельзя было промахнуться – мы просто обстреляли первый грузовик, потом второй. Это же все равно что из пушек по воробьям стрелять.

Из семнадцати охранников уцелели двое, у одного на руке была открытая рана. Курце спросил:

– Обратили внимание?

Уокер покачал головой. Его трясло от пережитой опасности, а в таком состоянии он уже ничего не замечал.

Курце подошел к одному из пленных и ткнул пальцем в эмблему на его воротнике. Тот съежился.

– Они эсэсовцы. Все.

Курце отвернулся и зашагал к штабной машине. Офицер лежал на спине, наполовину вывалившись из передней дверцы. Курце взглянул на него, перегнулся и выдернул с переднего сиденья прижатый трупом кожаный портфель, который оказался запертым.

– Значит, в нем что-то интересное, – сказал Курце. – Почему же они выбрали именно эту дорогу?

– Ты же знаешь, они будут прорываться любыми путями, и здесь им бы это удалось, если бы случайно не нарвались на нас.

– Понимаю, – сказал Курце, – идея у них была неплохой и почти удалась. Это-то меня и беспокоит. Обычно немцам не хватает воображения, они следуют привычному порядку. Что же, интересно, заставило их изменить привычке? Только одно, я думаю, – необычный характер груза. – Он посмотрел на грузовики. – Неплохо бы заглянуть внутрь.

Он послал Донато следить за дорогой с другой стороны, а остальные, кроме Альберто, охранявшего пленных, направились осматривать грузовики.

Харрисон заглянул через борт первого грузовика.

– Здесь негусто, – сказал он.

Уокер подошел к нему и увидел на дне кузова множество ящичков – маленьких деревянных ящичков около восемнадцати дюймов в длину, в фут шириной и высотой не больше шести дюймов.

– Груз какой-то маленький, – сказал он. Курце нахмурился и медленно произнес:

– Такие ящички я уже где-то видел, но не могу вспомнить где. Дай-ка сюда один, посмотрим.

Уокер и Харрисон залезли в грузовик, оттащили в сторону тело убитого немца, и Харрисон ухватился за угол ближайшего ящика…

– О, черт! – воскликнул он. – Проклятая штука прибита! Уокер помог ему, и ящик сдвинулся с места.

– Нет, не прибит, просто очень тяжелый, наверное, в нем свинец. Курце опустил задний борт.

– По-моему, его лучше вытащить и вскрыть на земле, – предложил он дрогнувшим от волнения голосом.

Уокер с Харрисоном волоком подтащили ящик к краю и перекантовали вниз. Ящик грохнулся на пыльную дорогу. Курце попросил:

– Дайте-ка мне вон тот штык.

Уокер вынул штык из ножен у мертвого немца и передал Курце. С визгом вылетали гвозди, но крышка не поддавалась. Наконец Курце сорвал ее:

– Так я и думал.

– Что это? – спросил Харрисон, утирая лоб.

– Золото, – тихо ответил Курце.

Все застыли…

Уокер был уже вдребезги пьян, когда дошел до этого места своего рассказа. Он еле держался на ногах и, чтобы сохранить равновесие, хватался за стойку бара и торжественно повторял:

– Золото!

– Ради всех святых, скажите, что вы с ним сделали? – воскликнул я. – И сколько же его там было?

Уокер тихонько икнул.

– Как насчет… еще по одной? – спросил он.

Я тотчас сделал знак бармену.

– Давай рассказывай, мне не терпится узнать, чем все закончилось.

Он искоса посмотрел на меня.

– Вообще-то, не надо бы мне рассказывать тебе об этом, – сказал он. – Да черт с ним!.. Теперь уже все равно. А дальше было вот что…

Долго стояли они, глядя друг на друга.

– Я же говорил, – сказал Курце, – что мне эти ящики знакомы. Такие использовали на золотом руднике. Риф для упаковки слитков перед погрузкой на транспорт.

Убедившись, что все ящики в этом грузовике одинаковой тяжести, они как безумные бросились к другим машинам. Второй грузовик разочаровал их: он был забит коробками с какими-то документами.

Курце, копаясь в коробке и выкидывая оттуда бумаги, произнес с досадой:

– И кому понадобилась эта макулатура?!

Уокер выбрал подшивку и пролистал.

– Похоже, это документы из Итальянского государственного архива. Может быть, сверхсекретные?

Из глубины кузова донесся приглушенный голос Харрисона:

– Эй, ребята, смотрите, что я нашел!

Он вынырнул оттуда с пачками бумажных лир в обеих руках – чистенькими, новыми банкнотами.

– Тут их целый ящик! А может, и больше!

В третьем грузовике опять оказалось золото, но его было меньше, чем в первом; там же стояло несколько крепко сколоченных деревянных ларцов с запорами. И снова им пришлось поработать штыком.

– Боже! – прошептал Уокер, когда открылся первый ларец. С благоговейным ужасом он достал оттуда переливающееся всеми цветами радуги драгоценное ожерелье из бриллиантов и изумрудов.

– Сколько оно может стоить? – спросил Курце у Харрисона.

Харрисон обалдело мотал головой.

– Откуда мне знать? – Он слабо улыбнулся. – Я в этом не разбираюсь.

Они стали копаться в ларце, и Курце наткнулся на золотой портсигар.

– Здесь что-то написано, – сказал он и громко прочитал: – «Саго Benito da parte di Adolfe. Brennero. 1940»[8].

Харрисон медленно заговорил:

– Гитлер встречался с Муссолини на Бреннерском перевале в сороковом году. Тогда-то Муссолини и принял решение вступить в войну в качестве союзника Германии.

– Ну вот, теперь мы знаем, кому это принадлежит, – сказал Уокер, помахивая рукой.

– Или принадлежало, – задумчиво поправил его Курце. – А вот кому это принадлежит теперь?

Они переглянулись и примолкли. Курце первым прервал молчание:

– Пошли посмотрим, что в последнем грузовике.

Четвертая машина была набита уже знакомыми коробками с документацией. Но в ней еще был ящик с короной, инкрустированной драгоценными камнями – рубинами и изумрудами, но без алмазов.

Харрисону пришлось поднатужиться, чтобы поднять ее.

– Какой же гигант носил ее во дворце? – спросил он, собственно, ни к кому не обращаясь. – Недаром говорят, что «долу клонится глава под тяжестью короны», – вполголоса пробормотал Харрисон, укладывая корону обратно в ящик. – Ну и что будем делать?

Курце поскреб затылок.

– Действительно, проблема, – согласился он.

– Давайте заберем все себе, – прямо заявил Харрисон. – По праву победителей это – наше.

Простодушный Харрисон сказал то, что было у всех на уме. Атмосфера разрядилась, и всем стало легче.

Курце счел необходимым собрать всех и провести голосование.

– Что толку голосовать, если хоть один не согласится, – небрежно обронил Харрисон.

Его сразу поняли. Если хоть один из них решит, что нужно обо всем рассказать Графу, большинство вынуждено будет подчиниться. Наконец Уокер предложил:

– Без паники. Проголосуем, а там посмотрим.

На дороге все было спокойно, поэтому Донато и Паркера отозвали с постов. Пленных загнали в грузовик, так что Альберто тоже смог участвовать в обсуждении. Все вместе они приступили к работе, как парламентская комиссия по процедурным вопросам.

Харрисон напрасно волновался – проголосовали единодушно. Слишком велик был соблазн, чтобы кто-то отказался.

– Не попасть бы впросак, – сказал Харрисон, – ведь когда обнаружится пропажа, начнется самое грандиозное в истории расследование, независимо от того, кто выиграет войну. Итальянское правительство не успокоится до тех пор, пока не найдет пропажу, особенно документы. Бьюсь об заклад: они страшнее динамита.

Курце погрузился в размышления.

– Значит, мы должны спрятать и сокровища, и грузовики. Ничего не должно быть обнаружено. Надо сделать так, чтобы все решили – транспортный караван исчез бесследно.

– Как же мы это сделаем? – спросил Паркер. Он посмотрел себе под ноги: везде были камни. – Нам потребуется неделя только на то, чтобы закопать сокровища, но нам не удастся закопать даже один грузовик, не говоря уже о четырех.

Харрисон щелкнул пальцами.

– Старый свинцовый рудник, – сказал он, – он же недалеко отсюда.

Лицо Курце просияло.

– Точно, – сказал он, – там есть подземная выработка, в которую все и войдет.

Паркер недоумевал:

– Какой свинцовый рудник… какая подземная выработка?

– Понимаешь, это горизонтальный ствол шахты в горе, – объяснил Харрисон. – Эти шахты заброшены еще с начала века. Никто к ним и близко не подходит с тех пор.

Альберто понял:

– Мы загоняем внутрь грузовики…

– …и взрываем вход, – смачно закончил Курце.

– А почему бы не прихватить что-нибудь из драгоценностей? – предложил Уокер.

– Нет, – отрезал Курце, – слишком опасно. Харрисон прав. Тут такая адская заварушка начнется, когда выяснится, что груз исчез. Его нужно припрятать и дождаться момента, когда опасность минует и можно будет спокойно достать все обратно.

– У тебя есть знакомые среди скупщиков краденых драгоценностей? – съязвил Харрисон. – А если нет, как ты избавишься от них?

Решили спрятать все: грузовики, трупы, золото, документы, драгоценности – абсолютно все. Загрузили машины, собрав все ценное в два грузовика, а все остальное, включая бумаги; – в два других. Решили первой в туннель загнать штабную машину, на которую водрузили мотоцикл, за ней – грузовики с документацией и трупами и последними – грузовики с золотом и драгоценностями.

– Так нам будет легче добраться до них, – пояснил Курце.

Освободиться от грузовиков удалось довольно легко. От пыльной дороги, где они находились, к шахтам вела заброшенная колея. Подъехав туда, они завели машины в самый большой туннель задним ходом, именно в том порядке, как и было задумано. Курце и Харрисон приготовили заряд для взрыва, чтобы завалить вход. Нехитрое дело заняло всего несколько минут. Курце поджег фитиль и отбежал.

Когда пыль осела, они увидели, что вход в туннель, ставший отныне пышной гробницей для семнадцати мертвецов, исчез.

– Что мы скажем Графу? – спросил Паркер.

– Скажем, что имели небольшую стычку на дороге, – сказал Курце. – Кстати, так ведь и было, верно? – Он широко улыбнулся и велел трогаться в путь.

По возвращении в лагерь они узнали, что Умберто попал в хороший переплет и потерял много людей. Коммунисты нарушили договоренность и не явились, а ему так не хватало пулеметов…

– Ты думаешь, золото и теперь там? – спросил я Уокера.

– То-то и оно. – Уокер треснул кулаком по стойке. – Давай еще по одной.

После этой порции я уже ничего не мог от него добиться. Мозги его пропитались бренди, и он отвечал невпопад. Но на один вопрос ответил довольно связно.

Я спросил:

– Что стало с теми двумя пленными немцами?

– А, с ними, – пренебрежительно ответил он, – убиты при попытке к бегству. Курце взял это на себя.

Уокер так набрался в тот вечер, что не мог идти. Пришлось мне узнавать его адрес у клубного администратора. Я загрузил его в такси и забыл обо всем. Не принимать же всерьез его историю – обычная пьяная болтовня. Возможно, он и нашел что-нибудь ценное в Италии, но вряд ли это были четыре грузовика с золотом и драгоценностями – настолько моего воображения просто не хватало.

Но если я и забыл об Уокере, то ненадолго. В следующее же воскресенье я увидел его в клубном баре сидящим за стаканчиком бренди. Он поднял глаза, но, узнав меня, поспешно отвел взгляд, словно смутившись. Я не сделал попытки заговорить с ним, ведь он человек не моего круга, да и вообще не люблю иметь дело с пьяницами.

Но позже, выйдя из бассейна и блаженно затянувшись сигаретой, я обнаружил, что рядом стоит Уокер. Он поймал мой взгляд и, преодолевая неловкость, заговорил:

– Кажется, я остался вам должен за такси?

– Забудьте, – коротко ответил я.

Внезапно он пал на одно колено:

– Я очень сожалею, что причинил вам неприятности.

Я невольно улыбнулся.

– Вспомнить не можете?

– Ни черта не помню, – сознался он. – Я не лез в драку, не скандалил?

– Нет, мы только разговаривали.

На миг он отвел глаза.

– О чем же?

– О ваших приключениях в Италии. Вы рассказывали мне довольно странную историю.

– О золоте?

Я кивнул.

– Был пьян, – сказал он. – Надрался как сапожник. Не должен был я говорить вам об этом. Надеюсь, вы еще никому не рассказывали?

– Нет, – ответил я. – Вы что же, хотите сказать, что все это правда?

Сейчас Уокер определенно не был пьян.

– Именно так, – мрачно ответил он. – Груз по-прежнему лежит там, на итальянской земле. И мне бы не хотелось, чтобы вы об этом болтали.

– Не буду, – пообещал я.

– Пошли выпьем, – предложил он.

Я поблагодарил и отказался. Вид у него был подавленный. Мы попрощались, и я видел, как вяло поднимался он по лестнице.

После этого разговора, казалось, Уокер уже не мог обходиться без меня. Возможно, доверив мне тайну, считал необходимым следить за ее сохранностью. Он вел себя так, будто мы с ним участники заговора: кивал, подмигивал, менял темп разговора, опасаясь подслушивания.

При ближайшем знакомстве оказалось, что он неплохой, в общем-то, малый, если не брать во внимание непреодолимую тягу к спиртному. При необходимости он умел быть обаятельным, а основным объектом его внимания всегда оказывался я. Думаю, он мог и не стараться так: я был чужаком в этом экзотическом крае, а он составил мне какую-никакую компанию.

Ему бы стоило пойти в актеры, он обладал врожденным даром подражания. Когда он рассказывал мне свою историю, его подвижное лицо неуловимо менялось, менялся голос – и передо мной возникали то Курце с его решительным упрямством, то мягкий Донато, то мужественный Альберто. И хотя в речи Уокера слышался легкий южноафриканский акцент, при желании он освобождался от него и легко переходил на гортанный язык африканеров или на быстрый и певучий итальянский. По-итальянски он говорил бегло, вероятно, он относился к тем людям, для которых выучить чужой язык – дело нескольких недель.

Мои сомнения в правдивости его истории постепенно таяли. Слишком уж много в ней было подробностей. А самое большое впечатление на меня произвело то место в его рассказе, где говорилось о надписи на портсигаре. Не мог я представить себе, чтобы Уокер выдумал такое. И вскоре стало совершенно ясно, что бренди здесь ни при чем, – рассказывая эту историю в очередной раз, Уокер не менял в ней ни одного эпизода, независимо от того, выпил он или нет.

Однажды я заметил:

– Единственное, чего не могу себе представить, это огромную корону.

– Альберто считал ее короной эфиопских правителей, – сказал Уокер. – Она предназначалась не для приемов, а только для обряда коронации.

Это звучало убедительно.

– А почему ты так уверен, что кто-то другой из вашей группы еще не добыл клад? Ведь есть же еще Харрисон и Паркер, а уж для итальянцев и вовсе просто – они там живут.

Уокер покачал головой:

– Нет, остались лишь Курце и я. Остальные погибли. – И он скривил рот. – Выяснилось, что приближаться к Курце небезопасно, тогда я перепугался вконец и удрал.

Я пристально посмотрел на него.

– Хочешь сказать, что Курце убил их?

– Не приписывай мне того, чего я не говорил, – парировал Уокер. – Я знаю только, что четверо погибли, когда были поблизости от Курце.

Он перечислил их по пальцам.

– Харрисон погиб первым – на третий день, после того, как закопали добычу.

Он постучал по второму пальцу.

– Следующим был Альберто, я сам видел. Здесь не подкопаешься – несчастный случай, да и только. Потом Паркер. Он был убит в стычке точно так же, как Харрисон, и опять рядом не было никого, кроме Курце.

Он держал уже три пальца и медленно разгибал четвертый.

– Последним был Донато. Его нашли недалеко от лагеря с разбитой головой. Сказали, что погиб, случайно сорвавшись со скалы, но меня-то не проведешь. С меня было довольно, я собрал пожитки и смотался на юг.

Я немного помолчал, а потом спросил:

– Что ты имел в виду, когда сказал, что видел гибель Альберто?

– Мы пошли на разведку, – начал рассказывать Уокер. – Как обычно. Но немцы опередили и заперли нас в ловушке. Оставалось одно – спускаться с отвесной скалы. Курце был в этом деле мастак, поэтому они с Альберто пошли первыми, впереди – Курце. Он сказал, что хочет найти самый безопасный путь. Дело привычное – он ведь всегда так поступал. Курце прошел по карнизу и скрылся из виду, затем вернулся и знаком показал Альберто, что все в порядке. Потом подошел к нам и сказал, что можно начинать спуск. Паркер и я двигались за Альберто, но, завернув за выступ, увидели, что он застрял. Впереди ему не за что было держаться, но и назад он вернуться не мог. Как раз в тот момент, когда мы приблизились, Альберто потерял самообладание: мы видели, как он трясется от страха. Он торчал, как муха на стене, под ногами – адская пропасть и свора немцев, готовая свалиться на голову, вот он и дрожал как студень. Паркер позвал Курце, и тот спустился. Ему едва хватило места, чтобы разойтись с нами, и он сказал, что пойдет на помощь Альберто. Только он дошел до того места, где стоял Альберто, как тот упал. Я готов поклясться, что Курце подтолкнул его.

– Ты это видел? – спросил я.

– Нет, – признался Уокер. – Я ведь не мог видеть Альберто после того, как вперед прошел Курце. Курце – малый здоровый и не стеклянный. Но зачем тогда он дал Альберто знак идти по этому карнизу?

– Может быть, он просто ошибся?

Уокер кивнул.

– Я сначала тоже так думал. Потом Курце объяснил: он не предполагал, что Альберто уйдет так далеко. Не доходя до места, где застрял Альберто, был подходящий спуск. По нему Курце и провел нас вниз.

Уокер закурил.

– Но когда на следующей неделе подстрелили Паркера, я задумался.

– А как это случилось?

Уокер пожал плечами.

– Обычное дело. Знаешь, как бывает в стычке? Когда все кончилось, мы нашли Паркера с дыркой в голове. Никто не видел, как это случилось, но ближе всех к нему был Курце.

Уокер помолчал немного.

– Дыра была в затылке.

– А пуля немецкая?

Уокер фыркнул.

– Братишка, у нас не было времени на вскрытие. Но и оно не прояснило бы ничего. Мы ведь пользовались немецким оружием и взрывчаткой – трофеи, а Курце с самого начала воевал с немецким автоматом, считал, что немецкое оружие лучше английского.

Вид у Уокера был печальный, но он продолжал:

– Случай с Паркером заставил меня задуматься всерьез. Слишком уж все как на заказ – ребята погибали так нелепо. И когда погиб Донато, я смылся. Все равно от нашего иностранного легиона почти никого не оставалось. Я дождался момента, когда Граф послал Курце куда-то с заданием, собрал свои манатки, сказал «гуд бай» и подался на юг – к союзникам. Мне повезло – я добрался до них.

– А что же Курце?

– Он оставался с Графом до прихода американцев. Встретил я его в Йоханнесбурге два года назад. Перехожу улицу, направляясь в пивную, и вдруг вижу – туда входит Курце. Я и передумал, выпить-то я выпил, но только в другом месте.

Внезапно он вздрогнул.

– Нет, лучше держаться от Курце подальше. Между Кейптауном и Йоханнесбургом тысяча миль – должно хватить.

Он резко встал.

– Пошли выпьем, ради Бога!

Мы пошли и выпили, и не по одной.

Я чувствовал – Уокер что-то хочет мне предложить. Он говорил, что ему причитаются непонятно откуда деньги, что он нуждается в человеке, на которого можно положиться. Наконец он решился.

– Слушай, – начал он, – мой старик умер в прошлом году и мне причитается две тысячи фунтов, если удастся вырвать их из лап адвокатов. Я мог бы съездить в Италию на эти две тысячи.

– Конечно, мог бы, – сказал я.

Он прикусил губу.

– Хал, я хочу, чтобы ты поехал со мной.

– За золотом?

– Да, за золотом. Поделим поровну.

– А как же Курце?

– К черту Курце! – горячась, сказал Уокер. – Я не хочу иметь с ним дело.

Его предложение заставило меня задуматься. Я был молод, настроение в те дни – паршивое, а тут такое заманчивое предложение, если, конечно, Уокер не врет. Да хотя бы и врал, почему бы мне не прокатиться в Италию за его счет? Путешествие сулило интересные приключения, но я колебался.

– А зачем я тебе?

– Не справлюсь я один, – ответил он. – Курце я бы не доверился, а тебе доверяю, честное слово.

Я решился.

– Хорошо, договорились, но при одном условии.

– Выкладывай.

– Ты перестанешь напиваться, – сказал я. – Пока ты трезвый, все хорошо, но в пьяном виде ты невыносим. К тому же, сам знаешь, ты болтаешь много, когда наберешься.

Он скорчил самую серьезную мину.

– Согласен, Хал, больше не притронусь.

– Ладно, когда отправляемся?

Теперь-то я понимаю, какими наивными дурачками мы тогда были, собираясь без всяких хлопот вытащить из-под земли несколько тонн золота. Мы и не представляли себе, сколько изворотливости ума, усилий потребуется от нас, все это ожидало нас в будущем.

Уокер вздохнул:

– Адвокат говорит, что завещание вступит в силу только через шесть недель. Тогда мы сразу можем с тобой отправляться.

Мы частенько обсуждали с ним предстоящее путешествие. Собственно, практическая сторона дела Уокера не интересовала, он и думать не хотел о том, как достать золото из шахты, как переправить его. Он находился под гипнозом каких-то призрачных миллионов.

Однажды он сказал:

– Курце подсчитал, что золота там четыре тонны. По нынешним расценкам выходит больше миллиона фунтов! Да, там ведь еще лиры – коробки просто набиты ими. Ты даже представить себе не можешь, какое количество лир только в одной такой коробке.

– О них можешь забыть, – предупредил я. – Только вынешь такую бумажку, как тут же окажешься в лапах итальянской полиции.