«Санфорд» накренилась еще больше, когда сжатый воздух из отсека вышиб крышку носового люка, и стала тонуть все быстрее, так как и в это отверстие стала вливаться вода. Тянущая вниз нагрузка на корму фэамайла становилась опасной, и Меткаф, взяв из зажима топор, встал рядом с тросом. Он оглянулся на «Санфорд», видно, никак не мог решиться, но наконец взмахнул топором и с силой ударил. Трос лопнул, как натянутая струна, свободный конец скользнул в море – и корма катера подпрыгнула. Яхта еще больше накренилась и перевернулась. Когда она погрузилась и почти исчезла в бурном водовороте, случайный луч солнца коснулся киля, и мы увидели ослепительный блеск вечного золота. И больше ничего, только море.

Велик был гнев Меткафа, но, как и шквал, он скоро утих, и перед нами снова предстал мудрый и жизнерадостный Меткаф, философски принимавший удары судьбы.

– Жаль, – сказал он, – но что поделаешь! Золото пропало, и мы не в силах вернуть его.

Мы сидели в салоне фэамайла, державшего курс в Малагу, где Меткаф собирался высадить нас. Он дал нам сухую одежду, накормил, и мы почувствовали себя увереннее. Я спросил:

– Чем теперь займешься?

Он пожал плечами:

– Танжер вот-вот закроется, марокканцы приберут его к рукам. Думаю рвануть в Конго, там, похоже, что-то готовится.

Меткаф и такие, как он, несомненно «рванут» в Конго, подумал я. Черные вороны стаей слетаются на поживу, но Меткаф все-таки не такой черный…

– Может, объяснишь мне кое-что?

Он ухмыльнулся.

– А что ты хочешь знать?

– Во-первых, как ты вычислил нас во время первой встречи? Почему у тебя возникло подозрение, что мы направляемся за золотом?

– Дружище, какое подозрение? Я просто знал об этом.

– Когда ты успел узнать, дьявольское отродье?

– А когда напоил Уокера. Он вывалил мне всю историю о золоте, о киле… обо всем.

Значит, он все-таки разболтал, черт возьми! Я вспомнил, сколько трудов потратил, чтобы сбить Меткафа со следа, как ломал себе голову, изобретая всевозможные уловки, чтобы одурачить его. И все впустую!

– Я думал, вы уже избавились от него, – сказал Меткаф, – ведь с самого начала и до конца от него были одни убытки. Или спустили за борт, или еще что-нибудь в этом роде.

Я увидел улыбку на лице Курце и заметил:

– Возможно, на совести Уокера еще и убийство.

– Меня бы это не удивило, – согласился Меткаф, – он был жалким предателем по натуре.

Тут я вспомнил, что, возможно, и сам убил человека.

– Где Крупке? Что-то я его не вижу.

Меткаф хохотнул.

– Причитает в своей койке. У него вся рожа в занозах.

Я показал ему руку.

– Со мной он проделал то же самое.

– Вижу, – сказал Меткаф серьезно. – Только Крупке, наверно, ослепнет на один глаз.

– Так ему и надо, черт бы его побрал! – зло сказал я. – Это отобьет у него охоту целиться в людей.

Я еще не забыл, что Меткаф и его команда негодяев старались изо всех сил убить нас всего несколько часов тому назад. Но ссориться с Меткафом сейчас не с руки – как-никак мы находились у него на борту.

– Автомат был для нас полной неожиданностью. Ты чуть не подстрелил меня. – Меткаф показал на разбитый мегафон, лежащий на буфете. – Своим выстрелом выбил у меня из рук эту замечательную вещь.

Франческа спросила:

– А почему вы так заботились о моем муже? Взяли на себя столько хлопот?

– О, мне действительно стало не по себе, когда я увидел, какой удар нанес ему Хал, – серьезно ответил Меткаф. – Видите ли, я ведь знал, кто он такой и сколько от него будет вони. Я хотел, чтобы Хал отлил киль и выбрался из Италии, и мне нужно было предотвратить вмешательство полиции.

– По этой же причине ты пытался удержать Торлони, – добавил я.

Он потер подбородок.

– Что верно, то верно, Торлони – моя ошибка, – согласился он. – Я думал, что сумею использовать его, не посвящая в суть дела. Но он отъявленный мерзавец, и, когда в его руки попал портсигар, все обернулось против меня. Я ведь хотел, чтобы Торлони только следил за вами, но вмешался этот идиот Уокер, и все полетело к чертям. Торлони стал неуправляемым.

– Поэтому ты предупредил нас.

Он развел руками.

– А что еще я мог сделать для друга!

– Дружба тут ни при чем. Тебе нужно было золото.

Он усмехнулся.

– Что теперь об этом говорить? Ты же выбрался, не так ли?

Мне горько было думать, что Меткаф вертел нами, как марионетками. Одна кукла порвала-таки ниточки, расстроив все планы, – Уокер оставил с носом и Меткафа.

– Если бы ты не впутал в дело Торлони, киль бы не развалился. Ведь отливать его пришлось в жуткой спешке, когда бандиты уже готовили нападение.

– Верно, – сказал Меткаф. – А что же ваши доблестные партизаны? Почему не помогли? – Он поднялся. – Ладно, пора заняться делами. – Он помедлил немного, а потом достал из кармана портсигар. – Возьмите себе этот сувенир – Торлони обронил. Кое-что внутри вас порадует. – Меткаф метнул портсигар на стол и вышел из салона.

Я переглянулся с Франческой и Курце, потом не торопясь протянул руку и взял портсигар. Он был тяжелым и вызвал знакомое ощущение золота, но я не почувствовал того утробного волнения, которое испытал, когда Уокер положил мне на руку геркулес – сейчас меня тошнило от одного вида золота.

Открыв портсигар, я обнаружил внутри письмо, сложенное пополам. Оно было адресовано мне, владельцу яхты «Санфорд», танжерская гавань. Я начал читать, и меня стал разбирать смех.

Франческа и Курце ничего не понимали. Я пытался остановиться, но не мог, смех буквально душил меня.

– Мы… мы выиграли… выиграли… в лотерею, – выдавил я наконец и передал письмо Франческе. Прочитав, она тоже не смогла удержаться от смеха.

Озадаченный Курце спросил:

– Какая еще лотерея?

– Неужели не помнишь? Ты же сам настоял, чтобы мы купили лотерейный билет в Танжере. И еще сказал: «Надо подстраховаться». Так вот он выиграл!

Он заулыбался:

– И сколько?

– Шестьсот тысяч песет.

– А сколько это будет в нормальных деньгах?

Я стер выступившие от смеха слезы.

– Чуть больше шести тысяч фунтов. Эта сумма, конечно, не покроет всех расходов, ведь я вбухал в эту веселенькую поездку все, что имел, но и они пригодятся: все же лучше, чем ничего.

Курце смутился.

– Сколько ты потратил?

Я стал подсчитывать. Я потерял яхту – это около двенадцати тысяч, оплачивал все расходы в течение года, что тоже немало, ведь мы выдавали себя за богатых туристов, плюс огромная рента за поместье Каза Сети в Танжере и расходы на экипировку и провизию.

– Думаю, тысяч семнадцать-восемнадцать наберется.

Глаза Курце засветились, и он полез в потайной кармашек.

– Вот, они тебя выручат? – спросил он и выкатил на стол четыре крупных бриллианта.

– Ничего себе! – изумился я. – Где ты их прихватил?

– Наверно, прилипли к моим рукам в туннеле, – развеселился он. – Так же как шмайссер прилип к твоим.

Франческа засмеялась и тронула замшевый мешочек, висевший на ее шее. Ослабив шнурок, она вытряхнула его содержимое – к лежащим на столе добавились еще два бриллианта и четыре изумруда.

Я посмотрел на них и сказал:

– Ну, жулье, как же вам не стыдно! Договорились ведь, что драгоценности останутся в Италии.

Я хмыкнул и достал свои пять бриллиантов. Мы сидели вокруг стола, хохоча как полоумные.

Потом мы убрали драгоценные камешки подальше от любопытных глаз Меткафа и вышли на палубу. На горизонте из тумана выплывали горы Испании. Я обнял Франческу за плечи и как-то неуверенно сказал:

– А у меня есть еще половина верфи в Кейптауне. Ты не откажешься стать женой судостроителя?

Она крепко сжала мне руку.

– Не волнуйся, Южная Африка мне наверняка понравится.

Я достал из кармана портсигар и открыл его. На внутренней стороне крышки имелась надпись, и впервые я сам прочитал ее: «Саго Benito da parte di Adolfe. Brermero. 1940».

– Да, слишком опасно хранить такую вещицу. Увидит еще какой-нибудь Торлони! – сказал я.

Франческа вздрогнула:

– Надо избавиться от него. Хал, выброси, пожалуйста!

И я швырнул портсигар за борт – золото на мгновение сверкнуло в зеленой волне и исчезло навсегда.

Примечания