КАК ВЫБИТЬСЯ В ЛЮДИ

Житуха у меня дерьмовая, пора с ней кончать. Обрыдло катать смердящих лосьонами болванов, которые так и норовят рассыпать кокш на заднем сиденье. Я доверху накачан анисовой водкой и прозаком, и мне класть-положить на их выпендрежные прически из бразильских сериалов. Как я дошел до жизни такой? Не понимаю. Когда я был маленьким, казалось, передо мной открыты все дороги. Теперь я здоровый бугай, работаю шофером по вызову в Париже и окрестностях, и подо мной мчится улица Риволи. Я еду вдоль шикарных домов с видом на Тюильри, набитых белокурыми засранками, которых трахают телеведущие на диванах марки «Ромео». Пассажирка у меня за спиной разражается хохотом, не знаю уж, какую бредятину ей напевает этот ее цветной? Что-нибудь типа: «Знаешь, дарлинг, я купил новый вертолет для мой яхта». Или «новый яхта для мой вертолет»? Или «самолет для мой джип, чтобы кататься по бассейну»? Да мне на тебя с прибором, месье козел. Сейчас я тебе покажу, так что пузырь лопнет. Достали они меня, достали, и я давлю на акселератор изо всех сил. В зеркальце посматриваю на его пудреный нос, напомаженные волосы, золотую цепочку. Когда же эта стерва прекратит хихикать? Я думал, жизнь еще подарит мне шанс, сюрприз какой-нибудь. Фюйть! Все сюрпризы для богатеньких. Жизнь бедняка расчислена, ее можно рассказать наперед. Будущее мне сделало ручкой. Я неприбран, непригляден, они рассматривают мой затылок, бычью шею, они-то оба красивые, от них хорошо пахнет, они меня презирают. Это надо мной она смеется, без дураков, ничего, я сейчас со всем этим покончу. Площадь Согласия? Ночной Париж – это же красота! А вот на-ка же: и это тоже не для меня!

Я бедняк, а значит – ничтожество! Со мной не знаются. Меня называют «месье» и по имени, как принято называть обслугу. Моя судьба – не площадь Согласия, нет в ней ни света, ни блеска, это для тех, кто поважнее. И пью я, чтобы позабыть, что обо мне позабыли. Живу без всякого смысла. Я жму на газ, меня раздражают обочины. Ах ты черт! Она-таки расстегнула этому арабу ширинку, а теперь, слово даю, берет в рот, мне все видно в зеркало, должно быть, их возбуждает, что я могу их засечь, она играет с его шлангом, пока он тянет носом кокаин. Пусть сдохнут, с меня довольно. Что она в нем нашла, кроме его капусты? Почему мне никогда не везло, почему меня никогда не лизали на заднем сиденье лимузина? Что это она на меня так сострадательно поглядывает, эта шлюшка с тонной штукатурки на морде и тошнотворными духами? Ненавижу обходительность богатеев, их улыбочки, которые означают «поди вон!», будто вы у них клянчите милостыню. Вот я и чувствую себя уродом и вообще убогим.

Из приемника несется «Viva Forever», группа «Спайс герлз». Делаю погромче. В этой тачке я – самый неинтересный предмет. Вылез из ничего, чтобы прибыть в никуда. Перестраиваюсь, чтобы свернуть на набережную. Липкий тип у меня за спиной нарочно стонет, словно актер из порнушки. Из ничего – в никуда. И у меня были женщины, но все больше третий сорт, и со мной им не было весело. Никто не хотел состариться со мной рядом (даже я сам!). Я никогда не влюблялся и ни разу никому не доставил удовольствия. Любовь стоит слишком дорого, у меня не хватало средств. Я толстый, мои пальцы на руле жирны и волосаты, как у всякого поганого шоферюги. Папаша все детство не давал мне забыть, что я ни на фиг не годен, и я оправдал его слова. Учился из рук вон: без конца пялился в телик, слонялся без дела, не просыхал. Единственный экзамен, на котором я не засыпался, так это на права (и то благодаря армии).

Для чего нужны такие, как я? Мы люди бесполезные, только планету засоряем. И в журнале «Вуаси» про таких не пишут. А на похороны ко мне вообще почти никто не придет. Господи, если ты существуешь, объясни, почему я всегда так кошмарно одет? Ух ты, так и есть, араб так и не вынул, гад. Она сплевывает в носовой платок. Понятно, это тебе не иранская черная икра. Торговать передком еще куда ни шло, но когда араб, да в рот – это уж слишком, правда, цыпочка? Я стоял себе спокойненько у стойки в баре «Убли», принимал свою анисовку и вместе с другими отбросами рода человеческого ругал почем зря всех черных и желтых, и вдруг на тебе! – звонит мой мобильник: я должен куда-то тащиться с клиентами, они будут тыкать мне в рожу свое безоблачное счастье, и я еще должен говорить спасибо?

Азиат запускает свои наманикюренные грабли в волосы блондинки. «Viva Forever». Вы только поглядите на них! Ничего, когда в их элитные физиономии набьется полкило битого стекла, спеси у них поубавится. Каждому однажды выпадает удача. До этой ночи мне не выпадала никогда. А сегодня наипоследний мой день. Меня отовсюду повышибали, но сейчас все в моих руках. Впервые в жизни мне чего-то очень захотелось: когда жить не получается, можно попробовать хоть умереть красиво.

«Mister Paul, you're driving too fast!»

Ага, то-то! Принцесса наша заегозила! Нет, уж такого случая я не упущу. Скоро Альма, мы ныряем в тоннель на двухстах в час. Алле хоп! Поворот руля

– и без промаха: прямо в стену! А пошли вы к бесу в зад! Теперь-то обо мне весь мир узнает.

Смерть роскошная, как отель «Ритц».

Кто знает, может, буду теперь знаменит аж до двухтысячного года.

САМЫЙ ТОШНОТВОРНЫЙ РАССКАЗИК ИЗ ВСЕГО СБОРНИКА

Предупреждение: некоторые фрагменты текста могут оскорбить чувства читателей, даже особо склонных к романтизму.

Чувствую, что сейчас снова заплачу, стоит только вспомнить эту историю. Но мне очень нужно ее рассказать: есть люди, которым мой пример мог бы сослужить добрую службу. Тогда у меня, по крайней мере, будет иллюзия, что я разрушил самую прелестную в моей жизни любовную историю не вовсе зазря.

Все началось с шутки. Помню как вчера. Я ее спросил, может ли она доказать мне свою любовь. Она ответила, что готова решительно на все. Тут я улыбнулся, и она тоже. Если бы мы только знали!

И конечно, с того дня все пошло наперекосяк. Прежде мы занимались любовью без устали и ни о чем ином не помышляли. Других доказательств любви нам не требовалось. Как выпить стакан воды – только приятнее. И жажда не утихала. Стоило ей на меня поглядеть, и мой живчик просыпался. Она приоткрывала губы – мои тотчас туда приникали; ее язык лизал мои резцы, у него был пряно-клубничный привкус; я запускал пятерню в ее волосы; ее ладонь ныряла мне под рубашку и гладила спину; наше дыхание учащалось; я расстегивал ее черный кружевной лифчик, выпуская на волю соски; у них был вкус карамелек; ее тело было как кондитерская, как магазин самообслуживания, где я не спеша прогуливался, примериваясь, к чему приступить сначала: к влажным трусикам или к грудям (две в одной упаковке); когда мы поддавали жару, нас уже нес поток со своими приливами и отливами, а когда кончали, я орал ее имя; она – мое.

Точка с запятой – очень эротичная штука.

Мы были самой что ни на есть влюбленной парочкой. Все оборвалось, лишь только мы решили, что любовь нуждается в доказательствах. Как будто просто заниматься ею было недостаточно.

Начали мы с пустяков. Она просила меня на минуту задержать дыхание. Если мне удавалось, значит, я ее люблю. Ну, это нетрудно. После этого она оставляла меня в покое на несколько дней. Но тут наступал мой черед.

«Если ты меня любишь, подержи палец над огнем и не убирай, пока не скажу».

Она меня любила, точно. Мы очень веселились, обхаживая волдырь на ее указательном пальце. Чего мы не подозревали, так это что суем пальчик в шестерни адской машины, от которой добра не жди.

Теперь каждый поочередно пускал в ход свое воображение. Вслед за цветочками появились и ягодки. Чтобы доказать ей мою любовь, я должен был в порядке перечисления:

– полизать ночной горшок;

– выпить ее пи-пи;

– прочитать до конца роман Клер Шазаль;

– продемонстрировать мошонку во время делового завтрака;

– дать ей сто тысяч франков без права к ней прикоснуться;

– получить от нее пару пощечин при всем честном народе в кафе «Марли» и снести это безропотно;

– десять часов простоять запертым в шкафчике для метел и тряпок;

– прицепить к соскам металлические прищепки-крокодильчики;

– переодеться женщиной и сервировать ужин для ее подруг, пришедших к нам в гости.

Со своей стороны, проверяя, сильно ли она меня любит, я заставил ее:

– съесть на улице собачий помет;

– проходить с жесткой резиной в заду три дня, а в клозет ни-ни;

– посмотреть с начала до конца последний фильм Лелюша;

– без анестезии сделать себе пирсинг между ног;

– сходить со мной на вечерний прием и смотреть, изображая, что все в порядке, как я одну за другой лапаю ее подруг;

– отдаться тому самому псу, чей помет она ела;

– целый день в одном белье простоять привязанной к светофору;

– в свой день рождения вырядиться собакой и встречать лаем каждого гостя;

– явиться со мной в ресторан «Режин» на поводке.

Лиха беда начало: нас охватил охотничий азарт. Но это еще цветочки. Ибо затем по обоюдному согласию было решено, что мы вовлекаем в наши любовно-боевые операции третьих лиц.

Так, в один из дней я привел ее к моим знакомым, склонным к садизму. С завязанными глазами и в наручниках. Перед тем как им позвонить, я освежил в ее памяти правила игры:

«Если попросишь перестать, значит, ты меня больше не любишь».

Но она и так все знала назубок.

Трое моих приятелей начали с разрезания ножницами ее одежды. Один держал ей локти за спиной, а двое других кромсали платье, лифчик и чулки. Она чувствовала прикосновение к коже холодного металла и содрогалась от тревожного ожидания. Когда она осталась голышом, они принялись ее оглаживать везде: грудь, живот, ягодицы, киску, ляжки, затем все трое поимели ее и пальцами, и еще кой-чем, сперва по отдельности, а затем все разом, кто куда; все это у них вышло очень слаженно. После же того, как они все вместе хорошенько позабавились, пришел черед вещей серьезных.

Ее руки привязали над головой к вделанному в стену кольцу. Повязку с глаз сняли, чтобы она могла видеть кнут, хлыст и плетку-семихвостку, затем ноги примотали к стене веревками и снова завязали глаза. Мы хлестали ее вчетвером минут двадцать. К концу этого предприятия было трудно определить, кто больше устал: надрывавшаяся от криков боли и жалобных стенаний жертва или палачи, вымотанные этой поркой. Но она продержалась, а следовательно, продолжала меня любить.

Чтобы отпраздновать все это, мы поставили ей отметину раскаленным железом на правой ягодице.

Затем настала моя очередь. Поскольку я ее любил, мне предстояло выдержать все не дрогнув. Долг платежом красен. Она повела меня на обед к одному своему «бывшему», то есть к типу, которого я заведомо презирал.

В конце обеда она изрекла, глядя ему в глаза: «Любовь моя, я тебя не забыла. – И, кивнув в мою сторону, продолжала: – Этот недоносок никогда не восполнит мне того, что мы некогда с тобой пережили. Вдобавок он такое ничтожество, что будет смотреть, как мы занимаемся любовью, и не пикнет».

И я не двигался с места, пока она седлала моего злейшего врага. Она поцеловала его взасос, поглаживая рукой его член. Он в изумлении уставился на меня. Однако коль скоро я не реагировал, он в конце концов поддался ее натиску, и вскоре она насадила себя на его инструмент. Никогда ни до, ни после я так не страдал. Хотелось умереть на месте. Но я продолжал твердить себе, что эти муки – доказательство моей любви. Когда же они завершили дело обоюдным оргазмом, она обернулась ко мне в изнеможении, истекая потом, и попросила меня удалиться, поскольку им захотелось все начать сначала, но уже без меня. Я разрыдался от ярости и отчаяния. Я умолял ее: «Сжалься, потребуй уж лучше, чтобы я отрезал себе палец, но только не это!»

Она поймала меня на слове. Мой соперник лично отхватил мне первую фалангу левого мизинца. Это было чудовищно, но не так ужасно, как оставлять их наедине. К тому же потерять возможность ковырять в ухе левым мизинцем – не такая уж большая жертва в сравнении с приобретением рогов от такого пошляка.

Но после этого наша любовь потребовала новых, еще более внушительных доказательств.

Я заставил ее переспать со своим приятелем, у которого была положительная реакция на СПИД. Притом без презерватива (во время одной ночной оргии).

Она попросила меня ублажить ее папашу.

Я вывел ее на панель. Дело было на авеню Фош; ее там застукали легавые, а потом изнасиловала целая бригада патрульной службы плюс несколько ошивавшихся рядом бродяг, а я и мизинцем не пошевелил – тем самым, что она мне оттяпала. Она же засунула распятие мне в анус во время мессы на похоронах моей сестры, предварительно приказав трахнуть покойницу.

Я перетрахал всех ее лучших подруг у нее на глазах.

Она заставила меня присутствовать при ее бракосочетании с сыном богатого биржевика.

Я запер ее в погребе, где кишели крысы и крупные пауки.

Не умолчу и о самом паскудном: она зашла в своих извращениях так далеко, что заставила меня пообедать тет-а-тет с Романой Боренже.

На протяжении года мы проделали все, решительно ВСЕ.

Были уже почти не способны придумать что-либо новенькое.

И вот однажды, когда настал мой черед ее тестировать, я наконец нашел высшее ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЛЮБВИ.

Отметавшее все сомнения насчет того, что она может когда-нибудь меня разлюбить.

Нет-нет, я ее не убил. Это было бы слишком просто. Мне хотелось, чтобы ее муки не прекращались до конца дней, ежесекундно свидетельствуя о ее неугасимой любви до последнего вздоха.

Поэтому я ее бросил.

И она никогда меня больше не видела.

С каждым днем мы все сильнее страдаем и рвемся друг к другу. Мы льем слезы уже многие годы. Но она, как и я, знает, что ничего изменить нельзя.

Наше самое прекрасное доказательство любви – вечная разлука.

ЭКСТАЗИ СО СТРИПТИЗОМ

Во всей вселенной стоит кромешная ночь. Вселенная – бескрайнее, темное, пустое, ни с чем не сообразное пространство. Где-то в ней затерялся маленький бесполезный шарик, называемый Землей. На этой смехотворной планете каким-то образом держатся на воде несколько континентов, ведущих друг с другом бессмысленные поединки. Один из континентов именуется Азия. На юго-востоке Азии мы найдем гигантский бордель под названием Таиланд. У самого края этой страны имеется островок Пхукет – излюбленное место двуногих бездельников. На острове есть деревушка, где по ночам кипит чрезвычайно бурная жизнь: Патонг. Она изобилует барами с проститутками, но один из них особенно славится своими развлекательными программами: «Экстази со стриптизом» (а если предъявите воспроизведенную ниже карточку, вам гарантирован самый горячий прием и 20% скидки на первую выпивку).

ЭКСТАЗИ НАПРОПАЛУЮ

ЗАХВАТИТЕ С СОБОЙ ЭТУ КАРТОЧКУ –

И ВАМ ОБЕСПЕЧЕНО 20% СКИДКИ НА ПЕРВУЮ ВЫПИВКУ!

Лучшее время: с 20.00 до 22.00

50/51, Рэт-У-Тхит Роуд, Патонг Бич 83150, ПХУКЕТ, ТАИЛАНД

Тел.: (01)956-47-56,

Web Site: www.trv.net/extasy/

И кто же обретается в этом гнезде разврата? Кто около полуночи, облокотясь на стойку сего гнусного притона, потягивает пиво «Сингха» по 60 батов (10 франков) за кружку?

Фредерик Бегбедер собственной персоной. Он прибыл сюда провести новогодний отпуск со своей любимой подружкой Дельфиной. Но этой ночью они подарили друг другу холостяцкие удовольствия. Каждый имеет полное право делать что пожелает до самого рассвета. Фредерик и Дельфина – по-настоящему современная пара: оба разведены, не желают больше вступать в брак и временами делают вид, будто существуют каждый сам по себе, чтобы их запала на совместную жизнь хватило как минимум года на три. Вот почему Фредерик проводит нынешний вечер в одиночестве. Он разглядывает местных обольстительниц в мини-трусиках и лифчиках, они скользят, извиваясь, по опоясывающему зал подиуму, поглаживая и полизывая стальные шесты вроде тех, что видишь в парижском метро.

Краешком глаза они посматривают на гигантский экран, демонстрирующий схватку по тайскому боксу, спонсируемую «Самсунгом». Фредерик упивается сочетанием насилия и секса. Таиланд – страна, где девушки занимаются проституцией, а парни дерутся, такова жизнь.

«Все супружеские пары губит верность», – шепчет он, пристально разглядывая миниатюрную брюнетку в купальничке и лакированных туфельках на шпильках. В пупке кольцо с фальшивым бриллиантом, а на хрупком плечике вытатуирован дракон. Она склоняется к нему и улыбается, облизывая губы. Он спрашивает у бармена: «Почем номер 25?» Но тот не понимает по-английски и наливает ему еще кружку ледяного пива. Диджей с обесцвеченными патлами крутит какой-то евроданс.

«Все-таки лучше чувствовать себя виноватым, чем озабоченным», – бормочет Фредерик, воспитанный в католических представлениях. Интересно, где сейчас может обретаться Дельфина? Вероятно, ее как раз в эту минуту массирует какая-нибудь таиландка. Или она уже в кровати, смотрит порнуху. Или обкурилась и спит.

Девица буквально нависает над ним. Фредерик принюхивается, тычась носом меж ее грудей. Ему хочется в этом сомнительном заведении почувствовать рядом живое человеческое существо. Таиландка душится «Кензо джангл». Ему смешно: ведь именно он, Фредерик, сочинил рекламный ролик для этих духов. Тридцатисекундный ролик с белокурой японкой, которая встречает стадо металлических слонов в виртуальной саванне (режиссер Жан-Батист Мондино; арт-директор Тьерри Гуно). Знала бы эта красотка, что пытается продать себя тому, кто впарил ей свой парфюм! Мир очень тесен, а вокруг, куда ни глянь, полночь. Слоган гласил: «Попробуйте сблизиться!» Он сам не знал тогда, как это правильно. Смешивать расы, похоже, не менее приятно, чем смешивать напитки. Но шоу-герл номер 25, засунув в рот пальчики, утанцовывает от него в ритме техно к двум пузатым немцам в майках «Адидас», оглушительно ей аплодирующим.

«Любовь и желание – вещи нетождественные», – мысленно убеждает себя Фредерик.

Вдруг кто-то похлопал его по плечу. Ему улыбается толстый азиат. Под тонкими усами недостает двух передних зубов.

– You want girl?

Хочет ли он девушку? Вместо ответа Фредерик бьет щербатого борца сумо по ладошке.

– Beautiful. Why not? But I'm looking for something special.

Толстяк кивает головой и делает Фредерику знак следовать за ним. Они выходят из бара. По влажной от тридцатипятиградусной жары улице они выгребают к мрачной двери, увенчанной мигающей вывеской: «Массаж Парлур». Таиландец входит первым, Фредерик за ним. После извилистых коридорчиков, освещенных розоватыми неоновыми лампами, они попадают в салон с более приглушенным освещением. Тут Фредерик объясняет борцу-своднику, что ему не нужно обычного body-body. Чтобы его раззадорить, надобно что-то неординарное.

– I want something special, you understand?

Сводник молитвенно складывает ручки и кивает, а затем исчезает, предварительно попросив Фредерика подождать:

– Five minutes, I come back.

Фредерику невольно приходит на память девиз художника Фрэнсиса Бэкона: «Люди рождаются, умирают, а если еще что-то происходит в промежутке, значит, повезло».

Во время прогулки по Бангла-роуд он видел не меньше двух тысяч проституток; ему не удалось остаться совершенно равнодушным к их чарам. Из колонок марки «Боз» несется последняя песенка Джорджа Майкла: «I think I'm done with the sofa // Let's go outside». Через обещанные триста секунд толстый мажордом возвращается в сопровождении великолепного «катоэи» (тайского травести). У транссексуала две великолепные груди, несколько скомпрометированные великолепным возбужденным членом. Фредерик мотает головой.

– I'm sorry, – извиняется сводник.

Фредерик не может не оценить всей пикантности сочетания, однако сегодня на уме у него нечто совсем иное.

– You wait five minutes.

Церемониймейстер, похоже, воспринял этот отказ как брошенную перчатку, ибо он удаляется с довольной улыбкой, уводя за руку своего разочарованного «два в одном». Наконец-то в качестве клиента ему попался крепкий орешек! Фредерик же с нетерпением ожидает следующего сюрприза. Даже не отдавая себе отчета в том, что ОЖИДАТЬ СЮРПРИЗА нельзя, ибо сюрприз по определению должен быть неожиданным. Налицо терминологическое противоречие.

«Видела бы меня сейчас Дельфина!»

Фредерик уверен, что она будет хохотать от души, когда он опишет ей эпизод с транссексуалом. Еще через триста секунд дверь в будуар снова распахивается. Царственный толстяк появляется, держа на сей раз за плечо маленькую девочку. Она потупила глазки. Ее обрядили школьницей, в плиссированную юбочку и передничек, смоляные волосы заплетены в две симпатичные косицы, обрамляющие очаровательное личико.

– My name is Sum.

Жирная каракатица победоносно потирает ручки:

– Half virgin! Half virgin! Twelve years оld!

Он объясняет, что «полудевственница» – это девочка, которая только раз занималась любовью. Но Фредерик снова отвергает предложение: он предпочитает, чтобы в наличии имелась и грудь, и растительность на лобке (короче, ему подавай женщину).

– Sorry. Forget it. Bye Bye.

Фредерик делает вид, будто собирается уйти, но пузан преграждает ему дорогу. Теперь он уже не улыбается. Что же ищет француз, отвергший все эти сокровища? Фредерик и сам не ведает. Но знает, что все найденное ему не подходит.

Крэк? Опиум? Героин?

– Нет, – благодарит Фредерик. – Я предпочитаю экстази, но сейчас больше не употребляю: слишком тяжело, когда перестает действовать.

Хозяин знаком велит девочке ретироваться. Та пятится задом, сюсюкая: «Коп кхум кха» (спасибо). Она явно рада оттянуть расставание со своим полудевичеством еще на несколько часов. И тут обладатель брюха впадает в высокую патетику:

– You say what you want. What you want, I got.

Он нажимает кнопку, и часть раздвижной стены отползает, открывая взгляду вереницу почти обнаженных женщин, отдыхающих в мутно освещенном зальчике, отделенном от салона зеркалом без амальгамы. У Фредерика возникает противное ощущение, будто он персонаж какого-то сериала, вроде «Блюза нью-йоркской полиции», и должен опознать подозреваемого. Ему подают адскую смесь – ром-Гран Марнье-Амаретто с ананасово-гранатово-апельсиновым соком и оставляют рассматривать женщин, которые, сидя к нему лицом, спокойно пудрятся перед зеркалом. Между ними и Фредериком стоит стена похуже Берлинской: денежная стена.

Одна из женщин вставила себе в щель фломастер и, присев на корточки, что-то пишет им на листке бумаги. После нескольких минут этой сложной гимнастики она вскакивает и размахивает листочком, на котором можно прочесть: «Wеlcome». Фредерик счастлив констатировать, что процесс письма еще не исчерпал своих возможностей. Подобный перформанс произвел бы фурор в парижском Книжном салоне!

Он продолжает смотр падших созданий. Развалившись на подушках, они положительно дохнут от скуки. Крашеная блондинка поит пивом сидящего у нее на плече малыша-гиббона. Не продует ли их от кондиционера? Фредерик не осмеливается задать этот вопрос толстяку: чего доброго вышвырнет его за дверь.

Внезапно его внимание привлекает девушка с необычайно гибким телом, исполненным женственного порыва. Лицо скрыто шлемом из латекса с прорезями для глаз. Он указывает на нее пальцем. Борец восклицает:

– The Slave! Ha ha! Good! You stay here!

– Five minutes, yes, I know, – кивает Фредерик.

Наконец-то он узнает, что чувствовали наши предки-рабовладельцы. Это великолепное растение с прикрытым маской лицом должно будет робко повиноваться всем его прихотям. Когда беззубый толстяк возвращается (после привычных трех сотен секунд), с ним никого нет. Он просит Фредерика следовать за ним и приводит в прекрасно оборудованную камеру пыток: блоки, наручники, цепи, плети, хлысты, щипцы и искусственные члены всех размеров развешаны по стенам. Настоящий пыточный застенок для профессионалов. Рабыня прикована к стене за ноги, за руки и за талию. Маску она так и не сняла. Сунув в карман его денежки, толстяк складывает ладони и удаляется, тысячу раз поклонившись.

«По моей милости, – мелькает в голове у Фредерика, – западных мужчин здесь еще долго будут считать скотами и деспотами».

Затем он решает испробовать на этой очаровательной женщине все, что только взбредет в голову, дабы извлечь максимум удовольствия (подобно тому как вор, укравший кредитную карточку, норовит урвать побольше чужих денег).

Тут уместно прибегнуть к фигуре умолчания. Это такой стилистический прием, который позволяет ленивому автору не описывать все детально. Столь элегантный перескок заставляет порой читателя попоститься. Мы заранее просим у него прощения.

Итак, подвергнув свою рабыню «смене наслаждений и страданий» (как выражался наш мэтр Оноре), Фредерик начинает мучиться от любопытства. Ему нужно увидеть лицо красавицы, которую он только что ласкал снаружи и изнутри, а также терзал и кусал везде, где только мог. Вот он тихонько отстегивает какие-то пряжечки, молнии, маска падает – и перед ним предстает сияющая физиономия Дельфины. Звучит вопрос:

– Слушай, Фред, ты хоть понимаешь, что сделал мне ребенка?

Что ж, как у каждой басни, у этой тоже в конце припасена мораль.