Елена Бажина
      Осведомитель
      Когда он снова появился в ее окружении, ей трудно было поверить, что такие люди все еще живут в этом мире. Что он здоров и неплохо выглядит. Она забыла о нем - ведь прошло много времени, теперь казалось, - слишком много времени. Она никак не предполагала, что мир, в котором происходят не такие уж значительные события, окажется столь тесен.
      У него были пухлые щеки, немного выдвинутый вперед подбородок и какого-то неопределенного цвета глаза. Они, как и прежде, ничего не выражали. Он округлился. У него появилась лысина. Но сколько бы ни прошло лет, Ирина узнала бы его всегда.
      - Это новый сотрудник, - сказал ее коллега Максим. - Шеф сказал, что какой-то хороший специалист. В каких вопросах, интересно, он специалист?
      Ирина не ответила. Для их журнала, посвященного социальным проблемам и существующего всего несколько лет, сообщение о "хорошем специалисте" ровным счетом ничего не значило. Но она сейчас задумалась о другом. Не надо было прилагать особых усилий, чтобы вспомнить о том, как Сергей Охотин "сдал" всех, кто занимался в их философском кружке, хотя с тех пор прошло полтора десятка лет. Сейчас на дворе стояла другая эпоха. Человечество готовилось вступать в новый век, а зоны, колючая проволока и ужасы ГУЛАГа оставались в прошлом. Подразумевалось, что "лиц в штатском" больше не существует, - есть просто люди; что слово "стукач" - сленг уходящего столетия и не имеет никакой связи с нынешним временем, а колючая проволока, возможно, сохраняется в качестве экспоната в Музее Андрея Сахарова или в "Мемориале".
      Членов их кружка, собиравшегося тогда на чьей-нибудь квартире каждую неделю, колючая проволока миновала милостью судьбы. Через месяц после обысков, проведенных у некоторых из них, изъятия десятка книг "тамиздата" и нескольких рукописей "самиздата", напечатанных на папиросной бумаге через один интервал, скончался полупоследний генеральный секретарь ЦК КПСС. Сложилась неопределенная ситуация, которая давала передышку. Постепенно стали освобождать политзаключенных, а их, напуганных лишь несколькими "профилактическими беседами" и обысками, оставили в покое. Заведенные на них дела ушли в недра Лубянки. И, со страхом пройдя по невидимому краю, они очутились в обществе, которое все вокруг почему-то называли "демократическим".
      Ирина с тоской подумала, что самое странное, наверное, то, что они с тех пор не интересовались судьбой Охотина.
      А он вскоре исчез. Говорили, что работал в какой-то редакции. Потом говорили, что он преподавал в лицее. Затем занимался переводами с китайского, который сумел выучить в период своего увлечения конфуцианством. А потом ничего не говорили, потому что все разбрелись кто куда, занятые собственными проблемами.
      Ирина не смогла закончить телефонный разговор с одним из сотрудников. В течение нескольких секунд не могла произнести ни слова, пока наконец не услышала голос Охотина:
      - Ну вот, какая встреча. Будем еще раз знакомы. Теперь мы коллеги.
      Он как будто задолго до этой минуты знал, что все так произойдет.
      Заставив себя улыбнуться, она спросила о том, какими судьбами его занесло в эту редакцию. Он ответил, что не думал об этом, но мир, как известно, тесен.
      - И очень тесен, - добавил он.
      Он взял в руки последний выпуск журнала, небрежно повертел его в руках и сделал гримасу.
      - Ну вот, чем заканчиваются вселенские поиски, - произнес он. - Журнал, посвященный социальной проблематике. А как же Бергсон, Джемс... Леонтьев, Лосский наконец?.. И все они...
      Он бросил журнал на край стола.
      - Ну, а как Олег?.. - спросил он через минуту так же хладнокровно.
      Она сделала вид, что не заметила коварства этого выпада. Ирина с Олегом развелись четыре года назад. Олег был первым, у кого провели обыск в тот год, и первым, кого увезли на Лубянку. Потом, правда, отпустили. Тогда он и Ирина еще не были женаты. Вопрос про Олега был задан с нахальным торжеством.
      - Мне с ним хотелось как-нибудь встретиться, - сказал Сергей Охотин. Ведь он, кажется, составляет какие-то учебники...
      Их странная беседа привлекала внимание сотрудников.
      - Вы что, знакомы? - Максим повернулся к ним вполоборота.
      - О, да, - Охотин улыбнулся в ответ. - Cудьба потрясающе сводит людей. Правда?
      Он говорил так, как будто ничего не произошло. У него был совершенно честный, респектабельный и благополучный вид.
      Ирина сказала, что сегодня у них не получится разговора. Он кивнул. Он не обиделся.
      В коридоре она столкнулась с заместителем главного редактора, Андреем, и спросила, откуда здесь мог появиться этот странный человек. Ответ прозвучал спокойно:
      - Он хороший специалист. Работал в США. Я не знаю, он как-то сам появился. Позвонил и сказал, что он такой-то, у него большой опыт... Ну и так далее. А что, вы его знаете? Он действительно хороший специалист?
      - Вообще-то, - она решила почему-то сразу объявить об этом, - я его помню как стукача.
      Глаза Андрея расширились. Лицо застыло в недоумении.
      - Как кого?..
      - Как стукача, - почти механически повторила Ирина.
      - Ну зачем же так шутить. Впрочем, чтобы утверждать такие вещи, нужны факты, доказательства. Что значит "стучал"?
      - Это значит, информировал ГБ обо всем, что происходит в кругу моих друзей. Осведомлял.
      - Стало быть, он не стукач, а осведомитель. Это во-первых. А во-вторых... ГБ больше нет, - со знанием дела добавил он. - Есть Федеральная служба безопасности, то есть ФСБ... ГРУ, ФАПСИ и так далее... Ну а потом, - продолжил он после паузы, - вы видели, как он это делал?..
      - Если бы это можно было видеть, все было бы слишком просто.
      - Ну, тогда все это субъективно, - вздохнул он. - Я понимаю, что может быть личная неприязнь... Могут быть различные убеждения. Но мы, вообще-то, стремимся к плюрализму. Нам надо научиться понимать людей.
      * * *
      Вечером, дома, ей вдруг до мельчайших подробностей вспомнилось все, что тогда произошло с ними. Раньше в такой ситуации собеседник понял бы ее с полуслова. И, возможно, поблагодарил бы за предупреждение.
      Она бросила сумку на диван, подобрала одну из детских книжек, разбросанных по полу. Что сейчас? Саша уехал в США, Юля в Германию и Юра в Израиль. Лариса занимается воспитанием детей. И только Андрей преподает на философском факультете в МГУ. Когда-то они собирались издавать журнал, но успели подготовить материалы только для первого номера. О том, что такое лишение свободы, они имели скорее теоретическое представление. А убеждения... Убеждения их, по сегодняшним критериям, ничего оригинального не представляли.
      В записной книжке она нашла номер телефона Олега - его новый номер, который не могла запомнить. Охотин был хорошо осведомлен: Олег действительно готовил учебные пособия для одного из негосударственных вузов, и это была его самая большая удача за последние несколько лет. После развода они виделись четыре раза на дне рождения их сына. Звонок к Олегу мог быть оправдан только какими-нибудь серьезными обстоятельствами. Подумав, она сняла трубку.
      Какая жуткая ирония судьбы, думала она, набирая номер. Несколько лет они приспосабливались к новой жизни и искали в ней свое место. Еще несколько лет решали жилищный вопрос. Было время, когда едва сводили концы с концами. Расстались они именно тогда, когда, казалось, только можно было начинать жить.
      - Привет.
      От неожиданности Олег произнес какое-то восклицание, затем убавил звук телевизора.
      - Как дела? - спросил он.
      Его голос уже давно не вызывал у нее никаких эмоций, ни положительных, ни отрицательных.
      - В порядке, - небрежно ответила она. - Скажи, ты помнишь Охотина?
      - Ну еще бы. А что?
      - Теперь он работает у нас. С сегодняшнего дня.
      - Поздравляю. Хорошая компания. И что ты собираешься делать?
      - Пока не знаю. Он сказал, что и с тобой хотел бы увидеться.
      - Вот те на. Этого еще не хватало. Пусть только попробует. Я с ним увижусь... Спасибо.
      - Как ты думаешь, к чему бы все это?
      - Ох... Знаешь, устал я от всего этого. Так хорошо жить без оглядки на стукачей. Не хочется возвращаться в прошлое. Уж слишком это тяжело. Может, все обойдется?
      - Не знаю.
      - Я тоже не знаю. Вот сейчас смотрю новости. Да, кстати. Звонил Митя. Приехал из Питера с какой-то научно-технической тусовки. Сейчас его можно найти только где-нибудь в виртуальном мире. Но я его вытащу и расскажу о такой новости. Я его верну в реальность.
      - Ну-ну, попробуй.
      - А еще, пожалуй, позвоню Юле в Мюнхен. Если найду ее телефон... Помнишь, когда-то она собиралась изучать философию по Расселу... Представляешь? По Расселу! Кстати, как Алеша?
      - Алеша у бабушки с дедушкой.
      - Я купил ему одну компьютерную игрушку.
      - Было бы лучше, если бы ты с ним поговорил.
      - Я приеду к нему на день рождения.
      * * *
      Голос Олега вызвал из памяти другие образы, которые, как ей казалось, ушли далеко в прошлое. Ей вспомнились сырость и холод подъезда, в который она входила поздно вечером; полусумрак парадного, куда она вступала, при этом машинально, словно небрежно, оглядывая двор, чтобы убедиться, что сзади никого нет; она опускала руку на тяжелые перила и поднималась по ступеням "сталинского" дома на второй этаж. Там, на лестничной клетке, она останавливалась перед высокой дверью и ждала, пока она откроется после короткого звонка. В проеме появлялась худощавая, маленькая, неприметной внешности, словно школьница, отстающая по всем предметам, девушка, - Лариса. Сделав жест, приглашающий войти, она отступала назад, в перспективу коридора, в котором возвышались книжные полки, коробки, никогда не разбиравшиеся, словно хозяева всегда готовились к переезду. Ирина входила, осторожно переступая через чью-то обувь и чьи-то вещи, и опускала сумку на старинный журнальный столик.
      Сейчас, открыв записную книжку, Ирина легко нашла тот номер. Последний раз они с Ларисой разговаривали год назад.
      Ждать пришлось недолго. Лариса быстро сняла трубку, и Ирина услышала знакомый голос, который, как ей казалось, никогда не меняется.
      - Знаешь, - сказала Лариса, выслушав ее, - я всегда чувствовала, что Охотин когда-нибудь появится. Такие люди никуда не исчезают. Но никак не думала, что он влезет прямо в вашу редакцию. Пожалуй, надо позвонить Антону и рассказать ему об этом. Интересно, как он к этому отнесется?
      - Антон? Тот, апологет евразийства?
      - Да, только тогда, на Гумилеве, все его евразийство как началось, так и закончилось. Сейчас он апологет квартирного бизнеса. У него можно все узнать по поводу размена, обмена и так далее.
      - Кажется, мне больше незачем.
      - А кстати, помнишь, когда-то мы с тобой говорили, что если бы встретили этого Охотина, то с удовольствием дали бы ему по физиономии. Помнишь? Не знаю, как ребята, но мы с тобой хотели разобраться с ним самым мужским способом.
      - Помню. Это было бы вполне по-философски.
      - Да. Особенно если философы - женщины. Что касается меня, то моя философия давно находится между стиральной машиной и газовой плитой. С тремя детьми может быть только одна философия. А вообще, все получилось не совсем так, как представлялось. Знаешь, мне кажется, что когда-то, в самый разгар моего интереса к тайнам мироздания, где-то между философией жизни и философией всеединства вдруг произошел взрыв. И меня накрыло взрывной волной. А когда я выбралась, оказалось, все в мире изменилось. И вот с тех пор у меня, наверное, последствия контузии... - Лариса засмеялась. - И я с тех пор боюсь всех этих философских построений и систем, мне кажется, что они взрывоопасны... Хотя они тут ни при чем. Наверное, хорошо, что рухнул тот мир, который был до взрыва, но взрывная волна... А что касается Охотина, - она секунду помолчала, знаешь, за прошедшие годы я стала помягче. Честно говоря, не знаю, что теперь с ним делать.
      * * *
      На следующий день было много работы. Верстался номер, за это время несколько раз зависал компьютер, в последний момент были обнаружены опечатки, и в конце концов около девяти вечера удалось все закончить. Еще раз все пролистав, Ирина и Максим пошли пить кофе.
      Они спустились в бар, где всегда вечером было много народу. Заняли столик в глубине зала, где обычно обсуждали текущую работу.
      - А что, этот Охотин, новый сотрудник, действительно твой старый знакомый? - спросил Максим.
      - Да, - грустно ответила она.
      Она рассказала о том, что когда-то был кружок - нечто вроде самодеятельного философского клуба, где велись самые скучные по нынешним временам разговоры о смысле жизни, об истине, о книгах и так далее. Не все, конечно, собирались всерьез становиться философами, просто гуманитарной молодежи того времени такое времяпрепровождение представлялось вполне достойным. И, конечно, не обходилось без книг "тамиздата" и "самиздата". Приходил туда и Охотин, приходил и слушал, а потом сообщил в ГБ. Вероятно, он обо всем сообщал с самого начала, но никто этого не замечал, так как среди членов кружка не было профессиональных конспираторов. Конспираторами становились потом, после первого столкновения с гэбэшниками, но это отдельная история...
      Максим выслушал рассеянно, потом сокрушенно покивал головой.
      - Ты думаешь, он появился не случайно?
      Она не знала, что ответить. Ей не хотелось так думать.
      Они второпях обсудили планы следующей недели, и Максим, схватив портфель, побежал к выходу, а Ирина, вспомнив, что Алеша сегодня у бабушки с дедушкой, решила остаться еще на полчаса.
      В этот момент к ее столику подошел Сергей Охотин.
      - Будешь коктейль? - спросил он.
      Может быть, надо отказаться, подумала она. Хорошо ли пить коктейль вместе со стукачом, ну, то есть с осведомителем? Раньше такой вопрос даже не возник бы. Но сейчас... Впрочем, рядом нет тех, кто осудил бы ее за это.
      - Буду, - с улыбкой ответила она.
      Ну вот, сказала она себе, теперь ты сидишь напротив него, за одним столиком. Ты рядом с Сергеем Охотиным, доставившим всем когда-то столько неприятностей. Можно было бы его спросить, зачем он тогда это сделал и что испытывал, ведь он ответствен, в конце концов, за те события. Как ни странно, но у нее не было желания ни сказать ему что-то резкое, ни спросить его, ни тем более "дать по физиономии".
      - Хорошо здесь, - сказал он, пододвигая к ней бокал. - Ты, я надеюсь, довольна своей жизнью?
      Ну вот, подумала она, прямо-таки философский вопрос, ну совсем как "быть или не быть?".
      - Вполне, - ответила она. - О чем ты хотел поговорить?
      - Вообще-то, - сказал он задумчиво, - мне жаль, что все тогда так печально закончилось.
      - Что печально закончилось? - она сделала глоток через соломинку.
      - Ты понимаешь, о чем я говорю. Жизнь меняется, уходит, надо ценить то, что имеем. Наступает пора кончать с глупостями. Надеюсь, ты и Олег именно так решили однажды? Чего ты усмехаешься?..
      - С чем кончать?..
      - Ну, со всякой философией и так далее... С книгами... С поиском смысла и света в конце тоннеля... Все решается просто, я думаю, мы все это однажды поняли. И я тоже не хочу вспоминать. Ведь чем все могло закончиться, просто ужас. И кто нес за это ответственность? Олег? Или Антон? Почему никому тогда в голову не пришло, что нужно отвечать... Чего ты усмехаешься?
      - Но ведь ты знаешь, что кто-то донес на нас, - она сделала еще глоток.
      - Разве?.. - он потянулся к пачке сигарет. Закурил, выпустил дым и тихо произнес:
      - Я никогда об этом не думал. Мне и в голову не приходило. И кто же это мог быть?
      - А ты не догадываешься?..
      Он смотрел на нее ясными, ничего не выражающими глазами. В них застыло такое недоумение, что нельзя было не поверить ему.
      - Я не знаю, - ответил он. - Я действительно ничего об этом не знаю, и никогда не думал. Мне... Никто не рассказал об этом.
      И глубоко вздохнул.
      - Впрочем, - добавил он через минуту, - сейчас это уже неважно. Сейчас стоит подумать о том, что же из этого получилось. Зачем это все происходило, если сейчас это никому не нужно, даже нам самим. Просто было несколько безответственно... Вот и все.
      Потом он говорил про свою учебу, про работу в США, о своей неудаче в семейной жизни. Он больше ни слова не сказал о том, что произошло более пятнадцати лет назад. Его голос был так задушевен, что оставалось сомневаться и сомневаться в том, что он и есть тот самый стукач. То есть осведомитель, конечно, подумала она. Он заказал еще два коктейля, а потом неожиданно сказал:
      - Вообще-то я знаю один секрет. Один очень важный секрет, как можно жить при любых обстоятельствах. Хочешь, расскажу? Только не улыбайся.
      - Расскажи, - она почувствовала, как у нее слегка закружилась голова.
      - Как ты думаешь, можно ли поменять местами добро и зло? Добро и зло можно отличить только на каком-нибудь фоне. А если поменять фон? Кто разберется? Одному будет казаться, что добро - вот это, а другому - что вот то. И так все мы будем реализовывать свою идею добра, и не поймем друг друга, и будем считать друг друга врагами. При этом каждый делая свое добро. А результаты... Они сначала все равно неочевидны. Чтобы их оценить, должно пройти время. Это смогут сделать уже другие люди, если им это будет интересно. А мы так и останемся со своими понятиями добра, да еще с неприязнью друг к другу. Вот так мы и живем, вот так и существует весь наш мир. А неприязнь - разве это из области добра? Тогда, в те годы, было легче, потому что был слишком очевиден это фон. Этот черный цвет, на фоне которого даже серое кажется белым. И как хорошо считать себя обладателем истины! А попробуй разобраться сейчас...
      - Похоже, ты становишься философом. Как Сократ, только без Платона. - Она сделала еще глоток, словно желая опьянеть, чтобы разговор стал легким и веселым.
      - Никто из нас никогда не философствовал. Просто всем хочется так думать... А вообще, - сказал он несколько тише, - я думаю, что все повторится, вот увидишь. Потому что власть имущие всегда понимают, что куда лучше, когда люди заняты поисками хлеба, а не поиском истины. А потому лучше дать им столько хлеба, чтобы им было не до истины. И она придумает способ, как это сделать. Неважно, в какую форму это будет облечено, но это будет то же самое. Легенда о Великом Инквизиторе, помнишь?..
      Она чувствовала, что на нее не действует алкоголь. Ей хотелось прекратить этот разговор, спросить: "Зачем ты это сделал тогда?", а потом - наоборот, она не желала знать ответ. Почему-то вдруг ей захотелось неизвестности. Разговор остался незаконченным, и эта незавершенность придала ему значительности.
      Вернувшись домой, она позвонила родителям и узнала, что Алеша весь вечер прождал ее звонка, а не дождавшись, заснул.
      * * *
      Позже, однако, раздался междугородний телефонный звонок. Звонила Юля из Мюнхена.
      - А я понимаю, для чего он снова появился, - неторопливо рассуждала она. Нет, вовсе не для того, чтобы куда-то сообщить, кому-то что-то причинить... Скажи, ты давно читала какую-либо хорошую книгу? Нет, не детектив, не дамский роман, не эту гадость, которой сейчас в России завалены лотки, а что-то хорошее, ну, например, Данте, Толстого...
      Ее голос тоже не изменился. Слушая ее, Ирина представила ее такой, какой она была пятнадцать с лишним лет назад: в черных вельветовых джинсах, вязаном полосатом свитере, с ровной короткой стрижкой каштановых волос.
      - А помнишь очередь на Таганку? Мы как-то забыли, что существует искусство. А философия... Но мне вообще-то было интересно другое. Какая-то другая, не стандартная, не кондовая, не советская жизнь. Полет мысли и свобода, раздвижение границ... Короче говоря, поверх барьеров... Что есть в жизни высокие цели... А сейчас все силы брошены на решение материальных проблем...
      - Какая Таганка, какой Толстой?.. - прервала ее Ирина. - Ты фантазируешь. Ты грезишь тем, чего нет.
      - Я ничем не грежу, - спокойно возразила Юля. - Честно говоря, я уже отвыкла от России. Здесь, в Германии, у меня все сложилось неплохо. Ну разве что иногда вспоминается Измайловский парк и наш старый трехэтажный дом, который строили пленные немцы после войны. Интересно, его уже сломали или он все еще стоит? Ну, а так... Мне уже все равно.
      Положив трубку, Ирина подумала: наверное, если б не Охотин, Юля не позвонила бы.
      Однако это был не последний разговор в тот вечер. Около полуночи, когда она решила, что пора отдохнуть от мыслей об Охотине, вновь раздался телефонный звонок. Сняв трубку, она услышала голос Мити. Когда-то он был задумчивым молодым человеком - в очках, всегда потертом пиджаке и мятых брюках. Он все время что-нибудь читал, - окружающая действительность его мало интересовала. Он был рассеян и совершенно непрактичен.
      Он действительно приехал с какой-то конференции по новым информационным технологиям. Его голос звучал откуда-то издалека, из прошлого, и только интонации напомнили ей о том, что он принадлежит Мите. Он говорил устало.
      - Наверное, это наша самая крупная ошибка, - говорил он. - Мы решили, что можно просто жить. Жить просто так, спокойно и благополучно. А это иллюзия. В России не живут, в ней нельзя жить просто так. Здесь надо служить чему-либо, какой-либо идее, надо исполнять миссию, добрую или злую... Какую - уж кому как повезет. Здесь надо принимать участие в какой-то нескончаемой войне... А если точнее, - он усмехнулся, - бесконечном мордобое... А мы сейчас смешались с толпой и уже не знаем, где они, те ценности, за которые идут на эшафот...
      "Ну вот, какой-то эшафот... Что он выдумывает?" - подумала Ирина.
      - А впрочем, - продолжал он рассуждать, словно угадывая ее мысли, - может быть, и нет никакой миссии, а все это выдумки, чтобы оправдать этот бесконечный мордобой...
      - Может быть, - усмехнулась Ирина.
      - Единственное, что меня радует, что не надо думать, куда спрятать бумаги и книги, не надо обдумывать каждое слово, прежде чем сказать его по телефону, не надо оглядываться, когда идешь к метро... Все это роскошь, но к хорошему, как известно, привыкаешь быстро...
      - Ну и как, привык?
      Он словно встряхнулся.
      - Привык. Мне не хочется рассуждать об этом. У меня другие заботы. Честно говоря, меня это больше не интересует... Сейчас все это так далеко от меня, что мне с трудом верится, что когда-то все это было... На другой планете... И было не со мной... Сейчас я живу в другом мире.
      - В виртуальном?
      - Нет, в реальном, - сухо отвечает он. - А раньше жил в ирреальном, или идеальном, не знаю каком еще... Я с ним распрощался. Я нашел то, что мне нужно.
      Когда-то Митя считал себя экзистенциалистом. Однажды он был покорен Хайдеггером, и с тех пор искал "прорыв к Бытию", в котором обретается свобода.
      * * *
      Когда во время обеденного перерыва они вышли в холл, Охотин неожиданно спросил:
      - И хочется тебе делать эту черную работу? Сколько времени ты на это тратишь, а кто оказывается в выгоде? Кто тебе сказал, что все исчерпывается только этим? Ведь это смешно!
      Они остановились у окна.
      - Сейчас, может быть, еще ничего, но через несколько лет, когда подрастет твой сын, когда ему нужно будет давать образование... Я не думаю, что Олег поможет тебе в этом, - продолжил он.
      Тут он попал, пожалуй, в самое больное и слабое место ее нынешней жизни, которая была уже совсем не та, что прежде. Ирина знала, что еще год можно не думать об образовании сына. Менее всего ей хотелось отдавать его в районную школу, из которой последние годы выходило все больше пьяниц и наркоманов. Это предстояло решать, и Олег ей в этом деле действительно был не помощник.
      - Ну а потом, работать на идею... - продолжал Охотин. - Это как-то устарело... Хватит думать о том, что можно как-то изменить этот мир. Результаты все равно достаются другим.
      - По-моему, здесь неплохо, - весело ответила Ирина. - Мы столько сил и времени потратили на этот журнал...
      - Я понимаю. У вас много хороших идей... Этот Максим, он хорошо соображает.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Некоторые идеи выходят за рамки тематики вашего журнала. Вы придумываете какие-то странные вещи. Вот, смотри, - он открыл папку, которую держал в руках. - Заказ на социологический опрос. Недешевая штука, а какие вопросы! Это не социологическое, а прямо-таки психологическое исследование. Зачем вам это нужно?
      - Это интересно.
      - Это Максим придумал?
      - Какая тебе разница? Есть официальные цифры, статистика, которая давно вызывает сомнения. Она устарела, ее надо проверять. Вот и все.
      - Интересно... Зачем проверять официальные данные?..
      - Чтобы знать, как обстоят дела на самом деле.
      - Что, снова искать истину?.. В который раз?..
      - А почему тебя это так волнует?..
      - Извини, - он захлопнул папку. - Это я так. Любопытство. Я еще не совсем освоился на этой работе, мне хочется разобраться.
      Она отвернулась к окну. Что ж, может быть, просто из любопытства. Вероятнее всего. И она снова задумалась о том, что же произошло после распада их кружка. Тогда такой разговор ее насторожил бы куда более, чем сейчас. Охотин улыбнулся, и ее подозрения развеялись.
      "Да, конечно, он не освоился... Это просто любопытство... - подумала она. - Это не повод, чтобы сразу подозревать в чем-либо..."
      * * *
      Поздно вечером позвонил Олег.
      - А я тут, знаешь, совсем не сидел без дела, - сказал он многозначительно. - Я нашел человека, который знал Охотина последние пять лет.
      - Зачем тебе это нужно?
      - Как зачем? Ты что? Сидеть рядом с этим негодяем и не пытаться узнать, какой он сейчас?
      - Сейчас-то это зачем? Да и тебе зачем? Тебя все равно никак это не коснется.
      - Ну ты даешь, - вздохнул он. - Я ж для тебя старался. Ты что? Что с тобой?..
      - Ничего. Если хочешь, можешь заниматься такими глупостями. А мне надо работать.
      - Ну хорошо, хорошо. Но может быть, ты выслушаешь?
      - Да.
      - Так вот, где бы он ни появлялся, везде происходили странные вещи. Неожиданно кто-то лишался работы, в штате появлялись новые люди. Либо вдруг заглядывала налоговая инспекция, несмотря на то, что она уже была здесь две недели назад. Это что, его новая тактика? Что скажешь?
      - Я не понимаю, зачем ты передаешь мне совершенно непроверенные сведения от каких-то неизвестных людей. Мало ли кто что может сказать...
      - Между прочим, те, кто мне это рассказал, мои старые друзья, и я им доверяю.
      - Ну и что. Я знаю всех твоих старых друзей. Сколько еще можно жить событиями столетней давности? Сейчас другое время. Это все философский бред.
      - Вот те на. Ты что, заболела?
      - Возможно.
      - А что ты так поздно? Я звонил с восьми вечера.
      - Так получилось. Тебе-то теперь что за дело?
      - Мне - никакого. Но Охотин все-таки...
      - Сто лет прошло. У всех своя жизнь.
      - Верно. Своя.
      - Пока.
      - Пока.
      * * *
      А еще через пару дней к ней подошел Максим и сообщил, что у него разговор. Очень важный.
      - Мои друзья с третьего этажа интересуются, кто такой этот Охотин... Они просили меня спросить тебя, кто же он все-таки такой? Ну, ты с ним общаешься, и так далее...
      Я с ним не общаюсь, хотелось сказать ей, это совсем не такое общение... Мы с ним только побеседовали в баре несколько раз...
      - У них что-то случилось? - спросила она.
      - Пока нет... Но он стал проявлять к ним подозрительный интерес... Я вспомнил, ты сначала как-то недоверчиво отнеслась к нему и даже сказала, что он...
      - Стукач. Да, но, понимаешь, все сложно... Прошло пятнадцать лет, сейчас все по-другому... Проще простого заклеймить человека... У меня нет доказательств. Может быть, к нынешнему времени это не имеет никакого отношения.
      - Ты думаешь?..
      Удивительно было слышать такие слова от Максима, обычно рассеянного. Он был озабочен.
      - Что произошло? Расскажи.
      - Пока не могу. Просто я считал, что если что-то не так, ты об этом скажешь. Я их заверил, что если ты с ним сидишь в баре, значит, все в порядке, это все равно что рекомендация...
      - Какая рекомендация? Я не даю никакой рекомендации.
      - Но ты с ним общаешься...
      - Это совершенно ничего не означает. Это личное дело.
      - Но если он стукач, какие могут быть личные дела?..
      * * *
      Это был первый случай, когда они решили встретиться не на работе. В парке, где в этот день было много народу, в открытом кафе, недалеко от прудов. Это место ей тоже было знакомо: когда-то они с Ларисой и Митей обсуждали здесь "Истоки и смысл русского коммунизма", что-то еще...
      Она смотрела, как люди заказывали вино и мороженое, слушала музыку, и никак не могла освободиться от чувства раздражения и досады на собственные бесплодные размышления. "И почему - думала она, - он свалился на мою голову, почему через пятнадцать лет снова нужно думать о том, можно доверять этому человеку или нет?" Теперь ей казалось, что все эти годы оказались бессмысленными, оказались ненужными книги и знания, поскольку они ничего не изменили в жизни. Жизнь, казавшаяся долгим путем, вдруг сократилась до ничтожных размеров, в которых ничего серьезного и важного не могло уместиться. Наверное, мы ходим по кругу, думала она, если вот так, как много лет назад, она беседует с Охотиным, который не может предложить ей ничего другого, как только вспомнить легенду о Великом Инквизиторе. Наверное, мы живем в перевернутом мире, подумала она, если такие люди так спокойно, благополучно и неуязвимо чувствуют себя в нем...
      В момент ее размышлений о перевернутом мире у входа в аллею появился Сергей Охотин. Она узнала его издалека. Он направился к тому столику, за которым они договорились увидеться, огляделся. Он не видел ее, но наверняка был уверен, что она здесь.
      "А может быть, он не виноват?" - вновь задала она себе вопрос с надеждой, что кто-то другой скажет ей, подтвердит, что он не стукач и не осведомитель, что он ни в чем не виноват, что вообще никто ни в чем не виноват, что все, возможно, хорошо и не надо ни о чем беспокоиться.
      Она смотрела на силуэт. И вдруг ей открылась одна примитивная, как исторический материализм, истина.