Виктор Баженов

Олег Шелонин

Дело «Тридевятый синдикат»

ПРОЛОГ

Илья не дыша следил за мерно шевелящимися усами монстра. Кажется, засыпает. Тогда он тихонько приподнял полог палатки, где таился в засаде, и бесшумно скользнул в траву. Нет, чудовище слишком далеко – мечом не достать. Илья покосился на лопнувшую тетиву лука, тяжело вздохнул и сурово нахмурил брови. Истинный воин одолеет ворога и голыми руками, а в его мощной длани настоящий самурайский меч. Неравный бой. Достойно ли это витязя? Колебался Илья недолго. Откинув катану в сторону, он взмыл в воздух.

– Йа-а-а-а!!! – завопил витязь, хватая чудовище за хвост.

– Мяу!!! – завопило чудовище и бросилось наутек.

Прыжок витязя, выползшего из-под трона, на котором восседала его мать, стал неожиданностью не только для монстра, но и для многочисленных нянек, мамок и облаченных в кольчуги ратников, отвечавших за безопасность наследника престола.

– Илья Иванович!

– Батюшка!

– Брось кису, поцарапает!

Илья Иванович, словно на санях, скользил на пузе по персидскому ковру, не выпуская из рук хвост страшного зверя по имени «кот». «Чудовище», истошно вопя, носилось по залу в поисках выхода. Проезжая в очередной раз мимо брошенного «самурайского» меча, витязь решил закончить битву одним ударом и на полном скаку подхватил свое грозное оружие. «Чудовище», дернув освободившимся хвостом, взметнулось по портьере вверх и застыло на карнизе, выгнув спину дугой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Однако это не остановило витязя. Размахивая своей деревянной сабелькой, он смело ринулся на штурм, но был пойман смеющейся Василисой.

– Воин растет…– Царица прижала к груди отбрыкивающегося сына. «Воин» надулся и удвоил усилия в попытке вырваться из материнского плена. Телячьи нежности он не любил. Силу от отца Илюшенька унаследовал богатырскую, рос как на дрожжах. И всего-то малышу год с небольшим, а вот поди ж ты… Василиса с трудом удерживала рвущегося на свободу отпрыска.

– Полно воевать, Илья Иванович,– ласково увещевала его царица.– Видишь, враг посрамлен и обращен в бегство. Все! Конец баталии. Царевич кушать хочет.

– Касу! – подтвердил царевич.– С моочком, були…

Это был его любимый завтрак – гречневая каша со сливками да с медовыми пряниками. Няньки приняли из рук царицы навоевавшегося «витязя» и повели в трапезную. Следом двинулась, гремя бердышами, охрана – десяток отборных воинов дружины Никиты Авдеевича.

«Куда это наш царь-батюшка с утра пораньше запропастился? Все молчат. Как язык проглотили. Что-то Ванечка мой последнее время все больше уставать стал от дел… гм-м-м… государственных». Рука Василисы потянулась к колокольчику, но на полдороге остановилась. «Сама разыщу»,– решила она, соскальзывая с трона. Нужды в этом, разумеется, не было, но Василисе очень хотелось еще раз полюбоваться роскошными залами восстановленного из руин замка Кощея. По дороге, как всегда, она остановилась перед огромным, в полстены, зеркалом дорогого венецианского стекла и принялась прихорашиваться, вертясь как девчонка. Материнство практически не изменило внешности юной красавицы. Тот же стройный стан, лебединая шея, маленький изящный с небольшой горбинкой носик на румяном личике, пушистые золотые волосы, перетянутые алой лентой на затылке. Нет, пожалуй, даже еще краше стала. Некогда уверенный, властный взгляд хозяйки посада приобрел глубину и мягкость, которых раньше за ней не замечалось. Это и понятно. С тех пор как бразды правления перешли к Ивану, ею владела одна лишь любовь. К первенцу и к своему большому, непутевому, доброму и такому дорогому мужу.

– Свет мой зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее? Всех румяней и белее?

Зеркало хранило молчание. Василиса Прекрасная вздохнула. Она до сих пор сожалела о Кощеевом трюмо, удравшем за кордон в поисках более цивилизованных работодателей. Царица скорчила рожицу своему отражению и тут же испуганно оглянулась: не подсматривает ли кто? Тронный зал был пуст. Облегченно вздохнув, Василиса сделала строгое лицо и величаво двинулась на поиски своего венценосного супруга, который решал в тот момент дела важные, государственные.

– Значит, говоришь, пожуешь ее и никакого запаха? – Иван недоверчиво смотрел на охапку мяты, торжественно выложенную перед ним Никитой Авдеевичем.

– Соловей клянется – никакого.

– Спытаем.

Иван легонько стукнул по выпуклому камню в стене с нарисованным на нем красным кружочком. Стена содрогнулась. Откинулся каменный блок и застыл в горизонтальном положении, повиснув на цепях.

– Техника,– уважительно поднял брови воевода.– Молодец Яга! Полезная штука это ее блюдечко.

Иван благодушно кивнул:

– Федька! Ты что, заснул там?

Высунувшаяся из отверстия лохматая голова Федьки начала оправдываться:

– Дык не успеваем мы, царь-батюшка! Уж больно вы часто на кнопочку давить изволите.

– Чего по одной-то носите? Приволокли бы штуки четыре сразу, и все дела.

– Сами ж приказали, чтоб образцы холодненькие были, запотевшие. Только-только из погреба… О! Несет! Митька, бегом! Царя-батюшку ждать заставляешь!

Голова Федьки исчезла из проема «автомата», вместо нее появилась чья-то рука – то ли Федьки, то ли Митьки – и шлепнула на плиту, как на поднос, пузатую литровую бутылку с привязанным к горлышку свитком. Она была действительно запотевшая.

– Добро,– тяжело вздохнуло царское величество.

Панель с визгом и скрежетом поползла вверх. Уже изрядно взмыленный Федька крутил рукоять барабана с намотанной на нем цепью. Митьки видно не было. Он, подхватив на ходу плетеную корзину, галопом несся в погреб выполнять царский заказ.

Никита Авдеевич отцепил грамотку, сколупнул ногтем сургуч и одним ударом ладони по днищу бутылки вышиб пробку из горлышка.

– Какая марка?

– «Огненный дракон»,– прочел воевода, раскатав свиток.– «Тройной фиалковый». Красиво звучит.– Никита Авдеевич бережно разлил содержимое бутылки по чаркам.

– Почему опять тройной? Кто там перед Горынычем прогибается, Гена или Яга?

– Не, Горыныч тут ни при чем. Я после ромашковой специально интересовался. Они эликсир через чертов котел трижды пропустили, на травках каких-то настаивали. Духовитый получился. Я этого не одобряю. Зачем, спрашиваю? Гена плечами пожимает, а Яга смеется. Для аромату, говорит. По-моему, дурь все это. На фига эликсир портить? С той, ромашковой-то, партией такой конфуз получился!

– Ну? – Иван подозрительно понюхал чарку.

– Захожу вчера к Вакуле в кузню за твоим заказом для Илюшеньки, а там все вверх дном. Ищет чего-то. Что потерял, спрашиваю. Честно признается: была, родимая, едва успел до заката купить. Раньше-то никак не мог вырваться – работы невпроворот. Ну, половину, как всегда, вечерком усидел, на утро чуток на опохмел оставил. А утром хвать – нету. Все перерыл. Как сквозь землю провалилась.

– Заказ сполнил?

– Да какое там! Ее, родимую, искал.

– Нашел?

– Я нашел,– с гордостью сообщил воевода. По запаху. У Вакулы гарью да копотью из горна весь нюх отбило, а «Ромашковый дракон» духовитый.

– И куда его Малашка запрятала? – Лицо Ивана излучало искреннее любопытство.

– Ты не поверишь,– засмеялся воевода,– на голову себе вылила.

– Зачем? – изумился гигант.

– Не знаю. Несет от нее теперь этой ромашкой за версту. И ты знаешь,– озаботился вдруг воевода,– то ли со мной что-то после этого случилось, то ли проб мы накануне слишком много сняли с той партии… одним словом, как баба какая али девка мимо проскочит, все мне эта ромашка чудится… так в нос и шибает.

– Дуры бабы,– вынес свой вердикт Иван.

– Глупый баба,– согласился с ним катана-кладенец,– не туда дракон буль-буль нада. Давай покажу…– Прикованный к стене меч тянулся к тройному фиалковому, с завистью глядя на дегустаторов.

– Тебе нельзя,– строго сказал воевода,– ты у нас буйный во хмелю.

– Моя сесный смирный японса…

– А кто в прошлый раз царя-батюшку словами поносными обзывал? Если б не папа лично тебя ковал, давно б мотыгой говорящей был.

Катана-кладенец обиженно умолк.

– Однако непорядок это,– почесал затылок царь.– Ежели они у мужиков эликсир тырить будут, чтоб головы свои бесстыжие поливать, брожение начнется. Кормильцы обидятся…

– Вот оно что!!! – дошло до воеводы.– Выходит, не только Вакула с утра похмелиться не смог. А я думал, у меня с головой что-то…

– Как работу закончим, скажешь писарю, чтоб грамотку подготовил для царских винокурен. Будем ромашковую с производства снимать. Я потом подпишу. Ну, проверим, что там у Гены с фиалковой получилось.

Однако чарки они ко рту поднести не успели. Шум за стеной и всполошенные крики охраны заставили торопливо затолкать их под стол, в специально отведенную для этих целей секцию. В кабинет влетела Малашка, распространяя вокруг себя ядреный ромашковый аромат. Воевода поспешно зажал нос. Следом ввалилась, стукнувшись лбами у порога, охрана.

– Куда, малахольная?!

– Батюшка! – бухнулась на колени Малашка.– Пиши указ!

– Ну-у-у,– глубокомысленно промычал Иван, прогоняя жестом охрану.

– Какой тебе указ? – возмутился Никита Авдеевич.– Порядок не знаешь? Прошение напиши, в очередь встань…

– Какая очередь? – заголосила Малашка.– Бунт на носу! Что у лавок винных творится, страсть! Мужики работу побросали, маются. Всем здоровье поправить не терпится, а до полудня еще далеко, лавки закрыты…

– Говорил я,– Никита Авдеевич с досадой крякнул, укоризненно глядя на Ивана,– ничего хорошего из этого указа не выйдет. Торговали б, как раньше…

– Василиса уперлась.– Иван расстроенно развел руками.

– И ведь до чего дело дошло,– продолжала тараторить Малашка,– баб да девок забижать стали. К прилавкам подпущать не хотят, так что ты, царь-батюшка…

– А бабы-то что там делают? – возмутился царь-батюшка.– Им эликсир запрещено продавать.

– А надо, чтоб мужикам было запрещено,– Малашка воинственно уперла руки в бока,– а нам разрешено! Мы и вашему брату сколько нужно эликсиру возьмем, чтоб вы потом хоть бы до постели мужиками доползали, и нам, глядишь, ромашковой чуток достанется!

– Ваше царское величество,– вмешался охранник, высунувшийся из-за двери,– тут воевода разбойного приказа удиенции просит.

– Зови,– сказал Иван, обрадовавшись, что можно сбагрить настырную посетительницу.– Извини,– он сделал строгое лицо,– дела государственные…

Не успели воины вытолкать упиравшуюся Малашку, как порог переступил Соловей. Разбойником в свете новой должности, доверенной ему самим «папой», Соловья уже давно никто не называл.

– Беда, ваше царское величество! Как бы лавки громить не начали. Мой приказ по сыску больше да по разбойным делам. Силенок совладать не хватит. Смекаю, ратников посылать надобно. Мужиков спасать.

– Мужиков? – выпучили глаза воевода с царем.

– Так бабы их бьют!

– Авдеич, распорядись,– с трудом выдавил из себя пораженный Иван,– сотникам поручи. Ты здесь еще нужен.

Никита Авдеевич исчез за дверью. Минуты две царь сидел, тупо уставившись в пространство.

– Ваше царское величество!

– А? Что? – встрепенулся Иван.

– Министр финансов прибыть изволили,– осторожно сообщили из-за двери, чуя, что державный не в духе.

– Давай его сюда! – проревел Иван.

Так хорошо день начинался, душевно, можно сказать, а тут чуть ли не бунт. Черт бы побрал эту Ягу с ее духовитыми фантазиями!

Чебурашка перевалился через порог и двинулся вперед, с трудом волоча за собой объемистый портфель, набитый отчетно-финансовой документацией. Следом шагнул Никита Авдеевич. Он дернулся было помочь, но вовремя остановился, вспомнив, что это небезопасно. За содержимое портфеля Чебурашка готов был биться насмерть и доверял его только царю-батюшке.

– Я тут Ягу навестил,– пропыхтел он,– вот читай.

Чебурашка выдернул из портфеля свиток и передал его в царские руки. Иван поморщился. Если Яга страдала аллергией на кошачью шерсть, то он на грамоту, которой его с трудом обучили.

– Своими словами излагай.

Чебурашка своими словами излагать не стал.

– Указ,– внушительно сообщил министр финансов,– экстренный.

Он раскатал свиток и, откашлявшись для солидности, приступил к оглашению:

– «Мы, Иоанн вдовий сын, Государь всея Руси, сопредельных присоединившихся и неприсоединившихся стран, повелеваем:

1-е. Винокурням царским «Огненного дракона тройного ромашкового» производить спешно и не мешкая в десять раз больше супротив прежнего».

– Спятил?!! – завопил Соловей.– Ты на улицу выйди, посмотри, что твоя ромашковая натворила!

– Я еще не закончил,– ледяным тоном произнес министр финансов.– «2-е. Мастерским стеклодувным приступить также спешно и не мешкая к изготовлению шкаликов расписных всевозможных форм и расцветок размером в десять раз меньше, а количеством в сто раз больше супротив прежнего.

3-е. Винокурням царским отпускать торговым людям русским шкалики «Огненного дракона тройного ромашкового» по цене в десять раз больше супротив прежней, а негоциантам да купечеству иноземному сии шкалики не отпускать вовсе.

4-е. Торговым людям разрешаем продавать «Огненный дракон тройной ромашковый» в любое время и в любом количестве всем людям русским, акромя купцов иноземных да негоциантов басурманских. А того, кто указ сей нарушит, вором объявлять да в разбойный приказ волочь. Али, еще лучше, сразу в суд, а то Горыныч последнее время скучать и худеть начал.

Подпись. Дата».

Все ошарашенно молчали.

– А ну дыхни! – неожиданно потребовал Иван.

– Я на работе не пью,– оскорбился Чебурашка.– Если, конечно, того не требует дело,– торопливо поправился он.

– Ежели обычный литр у нас четыре полушки,– задумчиво пробормотал воевода, что-то усиленно подсчитывая в уме,– то литр ромашковой принесет нам…

– Рубль. Полновесный золотой рубль! – Министра финансов просто распирало от гордости.

– Да кто ж ее покупать по такой цене будет?– неуверенно протянул Соловей.

– Бабы! – ответил министр.– Не веришь – выйди на улицу и посмотри!

– И все же намудрили вы с этим указом,– покачал головой Иван.– Ну, как по заветам папы жить начали, Руси, конечно, сильно полегчало. Рубли уже не серебряные, из чистого золота чеканим. Народ к нам потянулся, князья гонор поубавили. Первыми шапку ломают, под руку царскую просятся, но с каких это пор я стал царем неприсоединившихся стран? И с чего это я вдруг из Ивана в Иоанна превратился?

– А вот тут-то, царь-батюшка, собака и зарыта!– радостно сообщил ему Чебурашка.– Эликсиром чудесным, что папа нам подарил, мы в лягушачьи басурманские страны махонькую форточку прорубили, вона сколько посольств-то к нам понаехало. Шебуршатся, мельтешат, всё формулу папы ищут, а эликсиром ромашковым…

– Мы окно прорубим,– сообразил воевода.

– Какое окно,– ахнул Соловей, тоже въехавший в грандиозные планы Яги,– всю стену одним махом вышибем!

– А нас крышей случайно не придавит? – почесал затылок Никита Авдеевич.

– Не придавит,– задумчиво протянул Иван. Похоже, и он начал вдохновляться этой грандиозной затеей.

Звеня цепями, с грохотом откинулась каменная панель, оттуда высунулся Федька и замолотил по «кнопке».

– Ты че? – опешил Иван.

– Работает,– удивленно сообщил Федька,– а мы думали, сломалась. Митяй, крути назад, автомат в порядке!

– Стой! – гаркнул воевода.– Заказ царский сполнили?

– Обижаете,– донесся до них голос Митьки,– уж давно тут стоят.

– Вываливай,– решительно приказал Иван,– и пару чар добавь, вишь, нас уже четверо.

– Не извольте беспокоиться, ваше царское величество! Все в лучшем виде будет.– На панель бухнулись четыре литровые бутыли и два расписных фужера.– С вас за сегодняшнее утро…– внутри «автомата» зашуршали бумажками,– один рупь золотом, две гривны и полушка.

– Мы что, столько надегустировали сегодня? – удивленно спросил царь, глядя на воеводу.

– Да как обычно вроде,– пожал плечами Никита Авдеевич.

– Слушай, откуда такие цены? – возмутился царь, заглядывая в отверстие «автомата».

– Дык поставщик-то наш, кабатчик сволочь, про грамотку тайную прознал, вот и ломит теперь цену.

– Какую грамотку?

– Да ту, что вы после крестин Марьи-искусницы подписать изволили.

– Не подписывал я ничего,– набычился Иван.

– Дык вот она, грамотка-то…– Федька сунул под нос царю свиток.

Иван долго изучал неровную закорючку, выведенную явно нетрезвой, но, несомненно, царской рукой.

– О чем это? – Он протянул свиток министру финансов.

– «Мы, Иван вдовий сын, царь всея Руси, обязуемся поддерживать сухой закон и пить не более трех чар в день, дабы быть примером для народа своего.

Подпись. Дата»,– смущенно прочел Чебурашка.

– Это кто мне такую фигню на подпись сунул? – грозно вопросил Иван, раздирая в клочки злосчастный указ.

– Василиса-матушка,– вздохнули присутствующие.

Обрывки указа взмыли в воздух и, слившись воедино, нырнули в окошко «автомата».

– Во попал!

Иван долго шарил по карманам, но выудить удалось лишь пару гривен.

– В долг поверишь? Завтра отдам. Слово царское даю.

– Что вы, ваше царское величество?! – округлил глаза Федька. Бутылки молниеносно исчезли с «прилавка».– У меня сегодня ревизия, сам министр финансов придет!

– Да тут он рядом стоит!

– Тем более не дам!

– Тьфу! Авдеич, у тебя с собой чего есть?

Пришла очередь шарить по карманам воеводе. Глядя на него, полез туда же и Соловей. Все, что наскребли, вывалили на стол. Суммарно набралось ровно рубль и полушка. Все вопросительно посмотрели на Чебурашку. Тот молча достал из портфеля чистый лист, перо, чернильницу, нацарапал пару строк, спокойно сгреб со стола добычу, ссыпал ее в свой карман и сунул бумагу в отверстие «автомата».

– Вот это другое дело,– облегченно выдохнули оттуда, выставляя обратно бутылки.

Воеводы и царь-батюшка озадаченно переглянулись. Чебурашка невозмутимо разлил тройную фиалковую по хрустальным фужерам.

– Ну, за удачу!

– За это стоит,– оживился Никита Авдеевич.

– Попомнят нас басурмане! А то ишь – «Русь сиволапая»!

– Мы им покажем, чем Русь пахнет!

– Тихо! Детали на тайном совете обсудим. Ну, с богом!

Звон аварийной сигнализации застал их на полглотке. Кто-то яростно дергал за веревку. Все дружно поперхнулись. Тройная фиалковая пошла не в то горло. Ароматное творение секретной лаборатории брызнуло во все стороны, окропляя одежды, стол и ковры. Государственные мужи дружно рванулись к охапке зеленой травы на столе и яростно заработали челюстями. Поздно. Дверь открылась. Все замерли. Такими их и застала Василиса: с выпученными глазами и торчащими изо ртов зелеными пучками мяты.

– Хорошая жизнь настала,– разморенный Лихо лениво перевернулся на другой бок. С легкой руки «папы» банька стала его страстью. Посещал он ее не реже двух раз в седмицу. А с тех пор как по заказу Саламандры соорудили гигантские термы по римскому образцу, готов был париться чуть ли не каждый день. Гигантскими термы сделали, учитывая габариты мирового судьи, ибо он был один из первопризванных великим «папой». Остальным сюда вход был строжайше воспрещен, за исключением обслуживающего персонала, разумеется.

– Почет. Уважение. Клиентов море,– продолжал разглагольствовать меж тем народный целитель.– Клинику мою видали?

Горыныч с Саламандрой завистливо вздохнули.

– То-то. Человек!

Человек, он же истопник, вырос как из-под земли. Лицо его скрывала широкополая войлочная шляпа, из-под которой торчал красный мясистый нос.

– Чего приказать изволите, доктор? – почтительно спросил он.

– Сегодня за мой счет гуляем,– вальяжно протянул Лихо.– Сообрази-ка ты нам, дружок, что-нибудь этакое… особенное… для души.

– Только обычный эликсир,– стушевался истопник.– Винные лавки еще закрыты. Ромашковой не достать.

– Пусть будет так.– Лихо милостиво махнул рукой.– Себя не забудь. Разрешаю.

– Вам как обычно? Ведро на кубометр? – спросил обрадованный истопник, поворачиваясь к Саламандре.

– Угу,– буркнула ящерка,– только дровишки смочи получше.

– Обленилась ты,– ревниво вздохнула Левая, когда дверь за истопником закрылась,– целая толпа на тебя работает. Одних истопников я штук шесть насчитала.

– Рабочие места создаю,– отмела упрек Саламандра.– Чтоб народ жил лучше. Это что? Здесь уже все отлажено. Вот у Яги я скоро развернусь. Она у себя такой комплекс отгрохала. «Дремучий бор» называется.

– Видели,– сердито прошипела Правая.

– Хорошо вам,– тоскливо протянула Центральная.– Все при деле. А мы с тоски скоро удавимся. И куда варнаки подевались? Хоть суд закрывай. Если дело так и дальше пойдет, совсем отощаю. Подумать только, за два года один смутьян, да и тот не из наших. Жесткий попался. Чуть не подавилась проклятым.

– Чья бы корова мычала.– Розовое брюшко Лиха затряслось от смеха.– Главный поставщик царского двора. Твое мясо полгорода жрет.

– Что за намеки пошлые?

– Ну, не твое. Стада твои.– Лихо осторожно протер запотевшие очки, не снимая их с носа. После погрома, учиненного им в посаде перед решающей битвой с Кощеем, технику безопасности он соблюдал строго, ибо нарушения ее обходились целителю очень дорого. Экономические санкции за подобные прецеденты Чебурашка ввел драконовские.

– Так не в том ведь дело! – взвыла Центральная.– Меня от бяшек воротит. Скоро сама блеять начну. Раньше как бывало? Скушаешь витязя– на подвиги тянет, умным человеком закусишь– душа поет, стихи рождаются. Лирика. А сейчас…

– А что сейчас?

– Одна пошлятина в голову лезет.

– Ну-ка почитай,– оживились Лихо с Саламандрой.

– Да ну… неудобно…

– Пожалуйста, господин судья!

– Ладно… из последних.

Я достаю из широких штанин…

– Деньги,– радостно перебил Лихо,– угадал?

– Дурак,– хихикнула Саламандра,– ты продолжай, продолжай. Что она там достает?

– Что достает, то и достает,– мировой судья покраснел всеми тремя головами.– Я ж говорю– пошлость одна.

– Это ты смутьяном тем отравился,– авторитетно заявил целитель.– Хочешь, промывание желудка сделаю? Для своих бесплатно.– Рука Лиха потянулась к очкам.

– Не надо! – решительно заявила Централь-ная.– Я его, гада, принципиально переварю.

– Он кто такой? Что натворил? – Ящерка лучилась любопытством.

– Подсыл немецкий. Мастеровых смущать пытался. Вы, говорил, пролетарии. Гегемоны. Царя на кол. Винокурни – народу. Я вот до сих пор сообразить не могу: за кого Вакула больше обиделся, за царя или за винокурни? Долго потом смутьяна водой поливали. Даже запивать не пришлось… Слушай! Твоих истопников только за смертью посылать. Где наши стопарики?

– Г-г-господин судья,– в парилку, пошатываясь, ввалился истопник. Нос его был уже не красный, а сизый.– Вас в залу за…сседаний срочно требуют.

– Народу туда сволокли – пропасть,– добавил кто-то из-за его спины.

– А ты боялся, Горыныч! Безработица тебе не грозит.

– Значит, никакого запаха, говоришь?

Это злосчастное утро окончательно вывело Ивана из себя.

– Клянусь! – Соловей гулко стукнул себя в грудь.– На кого ни дыхну, ну никто не чует!

– А Василиса почему почуяла?

Иван стукнул по «кнопке». «Автомат» открылся, оттуда высунулся Федька с двумя бутылками в руках:

– Этого пока хватит?

– Дыши на него! – приказал Иван.

Соловей подошел и послушно дыхнул. Акустический удар отбросил бедолагу в глубь «автомата». Зазвенели разбитые бутылки.

– Ну как? Пахнет от меня? – тревожно спросил Соловей.

Федька сидел у стены, тряся головой.

– Видите, как он головой крутит? Не пахнет, значит,– радостно сообщил разбойный воевода, оборачиваясь к друзьям. Они тоже сидели. На полу… на полу. И головы их тряслись не хуже, чем у Федьки.

– Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец!

Гена на карачках выполз из избушки. Зеленая шерстка на макушке стояла дыбом. Переведя дух, домовой с трудом принял вертикальное положение и, пошатываясь, поплелся к озеру.

– Лучше б я мяукал эти два года,– с трудом выдавил он из себя, нагибаясь к воде. Личико охладить домовой не успел. Потоки воды, фонтаном отлетевшие от водяного, окатили Гену с головы до пят. Водяной сидел под дубом и трясся мелкой дрожью. Между ним и озером метались русалки с бадейками в руках.

– Да успокойся ты,– утешал водяного леший,– сказка это. Обычная детская сказочка. Нет в твоем озере никаких лохнесских чудовищ.

– Сам-то чего в лес не идешь? – сердито булькнул водяной.

Леший насупился и замолчал. Какую сказочку прочел ему Мурзик, не знал никто, но папа Гены поклялся, что в лес он теперь ночью ни ногой.

– Водные процедуры на ночь принимаем? – С другой стороны озера, где полным ходом шла подготовка к торжественному открытию культурно-развлекательного комплекса «Дремучий бор», подлетела Яга.– Молодцы. Для здоровья пользительно. Киску накормили?

– Он нас тоже накормил,– отстучал зубами Гена.

– Чем? – удивилась ведьма, соскакивая с метлы.

– Сказками.

– Умница,– умилилась старушка, проворно семеня к своему любимцу.– Я ж говорила – научится.

– Бабуль, спать хочу,– промурлыкал, увидев хозяйку, Мурзик и сладко зевнул.

– Ну так ложись баиньки,– заворковала Ягуся.

– А сказку на ночь?

– Сейчас, мой маленький. Про что тебе сегодня рассказать?

«Маленький» котяра с приличного теленка величиной свернулся калачиком на пуховой перине Яги и сонно промурлыкал:

– Про вампирчиков чего-нибудь аль про оборотней кровожадных…

– Тьфу! На нечисть всякую тянет тебя! Чтоб к блюдечку больше не подходил! Я тебе правильные сказки рассказывать буду. Слушай. Жил да был Иван-дурак…

– Царь-батюшка? – Мурзик приоткрыл один глаз.

– А вот в политику тебе лезть не советую,– проворчала Яга,– быстро хвост прищемят.

Мурзик послушно кивнул.

– Слушай дальше…

Наслушавшись правильных сказок, Баюн наконец заснул. Яга на цыпочках вышла из избушки и приблизилась к нахохлившейся компании у озера.

– Завтра дел много. Спать не пора?

– Бессонница у нас, бабуль,– нехотя буркнул домовой.

– Может, Мурзика разбудить? Я его хорошим сказкам научила. Вмиг заснете.

– Не надо! – Троица, стуча зубами и подвывая, бросилась врассыпную. Леший с перепугу полез в озеро, водяной ломанул в лес, а Гена взметнулся на дерево и попытался залезть в дупло, откуда был бесцеремонно выдворен бывшим вредным бельчонком, а ныне почтенным главой семейства. Под напутственное «Занято!» бедный домовой отправился в обратную сторону ускоренными темпами.

– Ну, раз не надо, тогда давай о делах потолкуем,– бодро предложила старушка, ловя домового на лету.– Понимаешь, Геночка, я тут на досуге прикинула… не подумавши Василиса последний указ ввела.

– А разве указы не царь издает?

– А… ну да… царь, конечно… вот я и говорю, не подумала наша Премудрая. Убытки колоссальные грядут.

При слове «убытки» Гена встрепенулся. «Снотворные» сказки Мурзика отошли на второй план.

– Да, Геночка, убытки,– отвечая на его безмолвный вопрос, продолжила Яга.– Нельзя было условия продажи эликсира менять. Ох, не к добру это. Есть тут у меня мыслишка одна… Нужно срочно сюда всех собрать. Кто с папой лично знаком был.

– И Василису тоже?

– Не-э-эт,– протянула Яга,– царице-матушке об этом знать ни к чему. Спокойней спать будет. Пусть Илюшеньку тетешкает. А для таких дел молода еще. Есть кому за нее головку поломать да порадеть малость о благе государства нашего.

– Так Кощей тоже с папой знаком был.

– Вот и славненько.– Старушка довольно потерла руки.– Заодно и грехи замолит.

– Да он некрещеный! – Гена, окончательно переставший понимать свою хозяйку, вылупил глаза.

– Надо будет – окрестим,– свернула дебаты Яга и засеменила обратно к избушке.

Гена почесал свою зеленую шерстку на затылке и пошел налаживать «сотовую» связь.

1

– Ах, какой парфюм! – Жан де Рябье галантно оттопырил зад, склоняясь перед Марьюшкой. Хрящик на горбатом носу забавно дергался. Неотразимый обольститель усиленно обнюхивал свою даму сердца.

– Да-да.– Марья-искусница согласно кивнула, стараясь не морщиться. Надушен и напомажен был русский француз так, что с души воротило. Она попыталась проскользнуть мимо навязчивого хлыща.

– Я только что из Парижа,– важно заявил Жан де Рябье, перегораживая дорогу,– так там сейчас в моде розовая вода. Баснословных денег стоит. Специально для вас, мадам… через все границы…

– Мерси.– Марьюшка сделала реверансик, принимая изящный флакончик, и проворно юркнула в ближайшую дверь. Жан сунулся было следом, но торопливо отпрянул при виде бердышей, скрестившихся перед самым его носом.

– Пардон,– прогнусавил он, сообразив, что чуть не вломился в царскую опочивальню.

– Слушай, что такое пердон? – спросил один охранник у другого, задумчиво глядя вслед удаляющемуся щеголю.

– Сам не чуешь?

– А-а-а, понял.

Марьюшка сидела на царском ложе и дрыгала ногами в ожидании, пока назойливый ухажер удалится, мягко говоря, куда подальше.

– Сядь как положено. Ты, как сестра царицы, должна подавать пример,– назидательно проговорил кто-то,– этикет должна соблюдать, даже когда ты наедине сама с собой.

Марьюшка повертела головой. Голос шел из-под подушки.

– Ага! – азартно воскликнула она.– Вот ты где! – Плюхнувшись всем телом на подушку, Марьюшка придавила попытавшееся улизнуть оттуда зеркальце и, схватив его, как победитель принялась диктовать условия: – Значится, так, мое серебряное. Перво-наперво покажешь мне моего суженого-ряженого.

– Нашла цыганку,– пыхтело зеркальце, тужась вырваться из цепких пальчиков озорной девицы.– Откуда мне знать, кто твой суженый?

– Давай-давай! А то все Василисе расскажу. Как за членами царской фамилии подглядывало, как словеса им дерзкие да непочтительные выговаривало…

– Это когда? – искренне изумилось зеркальце.

– Да только что.

– Шантаж!

– Конечно, шантаж. Ладно! Даю задание полегче. Покажи кого-нибудь из мужей государственных.

– Тебе зачем? – насторожилось зеркальце.

– Похихикать хочу,– честно призналась Марьюшка,– они такие забавные. До сих пор понять не могу, как такие чудики государство поднять сумели.

– Папина школа,– строго сказало зеркальце,– по его заветам живут! И показывать я ничего не буду. Люди серьезными делами заняты. Мало ли какие они сейчас секреты важные обсуждают.

– Папа, папа…– хмыкнула Марья-искусница.– Только и слышу со всех сторон «папа» да «папа». Все стены его портретами увешаны. И везде он разный. Разве что по платью несуразному сообразить можно, что это папа.