Было уже далеко за полночь, когда на одной из улиц подмосковного Чкаловска, хорошо освещенной полной луной, составившей в это время конкуренцию редким фонарям, затормозили неприметные «Жигули» шестой модели.
      Вышедшие из машины двое мужчин, кутаясь в модные пальто черного цвета, скрылись в переулке, который упирался в сосновый лес.
      Пройдя через него с полкилометра по тропинке, они вышли к окраине небольшого дачного поселка и остановились.
      Весна была в самом разгаре, однако столбик термометра по ночам все еще норовил опуститься за нулевую отметку. Промозглый ветерок, наполненный запахами едва оттаявшей земли, пробирал до костей.
      – Куда дальше? – вопросительно посмотрел на своего попутчика высокий, седой мужчина со шрамом на щеке.
      – Третий дом отсюда, – кивнул головой второй, указывая направление.
      Он выглядел моложе и уступал в росте, однако был шире в плечах.
      Оба говорили по-чеченски.
      Войдя во двор наполовину недостроенной дачи, они направились к воротам гаража, через щель которых едва заметно пробивался электрический свет.
      Седой остановился в нескольких шагах от железной двери, держа руки в карманах, и, слегка поеживаясь, принялся ждать, когда на стук его помощника отзовутся.
      – Кто? – раздался неприветливый мужской голос.
      – Аслан, – вполголоса ответил парень.
      Свет, лившийся через щель, погас, и двери бесшумно открылись. Мужчины прошли в глубь гаража. До слуха донесся едва слышный скрип петель и лязг запора, после чего свет вновь включили.
      Это помещение было довольно просторным. Здесь свободно могло разместиться несколько легковых автомобилей. Бетонный пол был тщательно вымыт.
      Вдоль одной из стен стояли коробки с компьютерами. Уложенные одна на одну, они занимали треть всего пространства. По центру находился длинный стол, на котором валялись отвертки, пинцет, куски полиэтилена и паяльник. Рядом с ним, на пластиковом стуле, сидел, уперев правую руку в колено, преклонного возраста мужчина.
      Черты лица этого человека имели какую-то тонкую, едва уловимую схожесть с внешностью вошедших. У него были серые умные глаза, глядевшие на гостей из-под темных, сросшихся на переносице бровей. Длинный, с горбинкой нос подпирали пышные усы. Голову покрывала круглая, сшитая в форме тюбетейки, кожаная шапочка.
      Его рот расплылся в улыбке.
      – Аслан! – Он медленно поднялся со своего места и, вытянув перед собой руки, вышел навстречу седому: – Ну, здравствуй, брат!
      – Здравствуй, – обнимая его, ответил Аслан.
      Впустивший гостей бородатый чеченец при виде этой сцены едва заметно улыбнулся и, поправив ремень небрежно висевшего на плече автомата, скрылся за дверью в пристройку.
      За происходящим наблюдали еще двое мужчин, стоящих чуть в стороне. Это были братья-близнецы Литвиновы – Андрей и Роман. Закончив институт радиоэлектроники, где получили за свои новаторские идеи и любознательность прозвище Кулибины, они, оказавшись невостребованными, ни дня не проработали на производстве. Перебивались случайными заработками, используя остатки знаний на ремонте и настройке радиоаппаратуры. Несколько месяцев назад Кулибины нашли пристанище у хозяина строящейся дачи Турпала, выполняя на первых порах роль охранников.
      – Все готово? – освободившись от объятий, Аслан окинул взглядом штабеля с коробками.
      – Обижаешь, – усмехнулся Турпал, переходя на родной чеченский язык. – Когда будет машина?
      – Прямо сейчас. Она стоит на въезде в город. Утром груз должен быть на базе, – доставая сотовый, ответил Аслан. – Что ты собираешься сделать с этими людьми? – имея в виду близнецов, едва слышно спросил он, одновременно набирая номер телефона.
      – Они загрузят машину, затем уберут здесь все, – пожал плечами Турпал.
      Его глаза при этом забегали. Он часто заморгал.
      Аслан понял, что родственник не хочет убивать их.
      Бросив в телефон несколько фраз, он убрал трубку в карман и перевел взгляд на человека, с которым пришел.
      – Гурно, эти люди очень много знают. За этот месяц они упаковали в компьютеры три миллиона долларов для наших братьев, ведущих священную войну. Сегодняшний миллион должен стать для них последним, поэтому отсюда должны уйти только четверо.
      Тот понимающе кивнул головой:
      – Будьте спокойны. Эти люди сгорят в своей комнате, обожравшись водки. Инсценируем неосторожное обращение с огнем.
      – Не годится, – неожиданно запротестовал Турпал. – Много шума будет. Пожарные, милиция…
      Издалека донесся гул работающего двигателя.
      – Ну что, джигиты? – вновь перейдя на русский, как ни в чем не бывало, весело подмигнул Аслан Кулибиным. – Последний рывок – и расчет! Деньги и водка в машине.
      Незадолго до рассвета пьяных братьев, измотанных недосыпанием последних нескольких дней, сморил сон.
      Не снимая перчаток, Гурно разлил остатки водки в стаканы и растолкал их.
      – Давайте по последней и спать.
      – Я сегодня дежурю, – растягивая слова и глотая окончания, пробормотал Андрей. – Мне спать нельзя!
      – Ничего, до обеда я посторожу, – похлопал его по плечу чеченец, кивая на черную «Волгу» Турпала: – Допивай и полезай в машину. Проспись, тебе отдохнуть надо.
      Влив в себя, как воду, содержимое стакана, Андрей поднялся и, больше не говоря ни слова, шатаясь из стороны в сторону, побрел к машине.
      Через десять минут Кулибины спали, забывшись крепким сном, один – уронив голову на руль, другой – завалившись на заднем сиденье заведенного автомобиля, который, не трогаясь с места, через некоторое время должен был унести их в самый дальний и последний путь.
      Плотно прикрыв двери гаража и утерев слезившиеся от едкого дыма глаза, Гурно Алхастов принялся дожидаться, когда братья уснут уже вечным сном.
 

* * *

 
      На прощание, дружески хлопнув по плечу стоящего возле турникета охранника, Антон Филиппов вышел с территории автобазы.
      Оказавшись за проходной, еще раз, при свете уличного фонаря, открыл дорожную сумку. Все подарки для Жанны были на месте. Можно было, конечно, уместить в ней свитер и термос, оставленные в спальнике «КамАЗа». Для этого лишь стоило покомпактнее все уложить, но, побоявшись помять красочно оформленные упаковки, он отказался от этой затеи.
      Было уже поздно, поэтому рассчитывать на трамвай или троллейбус не имело смысла, и Антон пошел пешком.
      До дома было около тридцати минут ходьбы по ночному городу, однако это нисколько его не беспокоило. Хоть и кишит город отморозками, все же это далеко не Грозный, где в такое время несколько десятков метров от блокпоста до нужника могут оказаться дорогой в ад.
      Филиппов шел, улыбаясь самому себе, представляя удивленное и заспанное лицо Жанны, когда, бесшумно проскользнув в спальню, разбудит ее поцелуем.
      Осторожно, почти без шума, открыл дверь. Полоса тусклого света с лестничной площадки осветила прихожую.
      «Все, три дня выходных, и никого, кроме Жанны!» – думал он. Однако, переступив через порог, ощутил неприятный холодок тревоги. Что-то было не так, как всегда.
      Он замер, пытаясь определить причину этого чувства. В висках застучало. Отчего-то защемило под сердцем.
      Что?
      И тут до него дошло!
      Каждой квартире присущ свой специфический запах. Это зависит от совокупности причин, в том числе от парфюмерии, которой пользуются хозяева.
      Его обдало жаром. Привычный колорит был нарушен приторно сладковатым ароматом незнакомого одеколона.
      Осторожно поставив сумку на пол, он включил свет. На вешалке висела кожаная куртка Жанны, его и… Не может быть! Чужой мужской кожаный плащ! Он перевел взгляд ниже, на подставку для обуви. То же самое. Легкие полусапожки жены и пара мужских туфель.
      Еще не веря первым пришедшим на ум мыслям насчет неверности жены, Филиппов какое-то время растерянно разглядывал эти чужие вещи. «Может быть, какой-нибудь родственник приехал?» – мелькнуло в голове.
      С минуту постояв, собираясь с мыслями у дверей в зал, он повернул ручку и вошел, одновременно заметив тень, метнувшуюся из спальни. Не сводя с нее глаз, левой рукой щелкнул выключателем. Яркий свет заставил на мгновение зажмуриться. Когда Антон открыл глаза, то на другом конце комнаты, у телевизора, увидел незнакомого мужчину. На вид ему было не больше двадцати пяти лет. Внешность его говорила о том, что даже если не он сам, то его предки были выходцами с южных окраин давно распавшегося на отдельные государства Союза. Черные, кучерявые волосы торчали в разные стороны. Неестественно бегающие глаза, такого же цвета, как шевелюра, разделял длинный и тонкий нос. Лицу, вытянувшемуся от удивления и испуга, еще более нелепое выражение придавала отвисшая нижняя челюсть. Застигнутый врасплох бедняга был во власти животного страха.
      Он стоял в одной рубашке, наспех надетой в темноте и неправильно застегнутой, от чего одна пола была короче другой.
      Антон медленным и тяжелым взглядом обвел его с головы до ног, задержав взгляд на трусах белого цвета, надетых наизнанку, да еще, ко всему, не первой свежести, и уставился на выпирающие коленки худых ног, которые неестественно тряслись.
      В висках застучало.
      Филиппова охватило дикое желание просто порвать на части стоящее перед ним существо…
      «Я горбачусь, сутками не вылезая из-за баранки, а в это время какой-то урод приходит в мой дом, как к себе! – молнией пронеслось в голове. – Сколько же раз мне пришлось обнимать и целовать жену после этого недоноска?!»
      Тем временем «гость», стараясь не смотреть нежданно появившемуся и заставшему врасплох хозяину квартиры и мужу любовницы в глаза, обезумевшим от страха взглядом шарил по углам комнаты. При этом его голова поворачивалась рывками, как у параноика, а тряска перешла в частые судорожные подергивания.
      – Снимай трусы, «мачо», – сквозь зубы процедил Антон.
      – Слюшай, не… Не надо, – взмолился горе-любовник, еще не понимая, что хочет сделать неожиданно появившийся в квартире амбал.
      Его голос еще сильнее разозлил Филиппова.
      – Живо, урод!
      Тот подчинился. Можно было только предполагать, какие мысли роились у бедняги в голове, когда он стягивал с себя эту принадлежность туалета.
      – Она сказала, что одна живет, – попытался он оправдаться, но Антон не дал ему договорить:
      – Я даю тебе шанс выжить. Сзади тебя балкон… Считаю до трех, два уже было…
      Глаза «Казановы» расширились от ужаса. Казалось, они сейчас выкатятся из орбит. Он замотал головой.
      Словно бык, с шумом втянув в себя воздух, Антон сделал шаг в сторону своей жертвы. В то же мгновение несчастный любовник, издав какой-то нечеловеческий, протяжный вой, развернулся и кинулся на балкон, видимо, даже не подумав, что находится на четвертом этаже.
      До слуха Антона донесся вскрик и звук треснувших реек, между которыми сосед снизу натянул бельевые веревки. Он вышел следом. На удивление, парень не разбился. Слегка хромая и пошатываясь, он ковылял в сторону от освещенной дорожки, проходившей вдоль дома, волоча за собою обломки приспособлений для сушки белья, одновременно, на ходу, пытаясь от них избавиться левой рукой. Правая висела как плеть.
      «Ну вот, и мараться не надо, сам себя наказал», – со злорадством и облегчением подумал Филиппов, провожая его взглядом.
      На третьем этаже зажегся свет. Во избежание объяснений с соседом он поспешил вернуться в комнату. Благо, дом пятнадцатиэтажный, попробуй теперь догадайся, что и откуда слетело, тем более жалкое существо уже скрылось из виду.
      Осторожно, чтобы не было слышно снизу, он притворил за собой дверь и обернулся.
      Закутавшись в одеяло, перед ним стояла та, которой он жил, теперь уже чужая, словно случайно попавшая в его дом женщина. Некоторое время Антон разглядывал ее, прямо и бесцеремонно, как животное в зоопарке.
      Они относились к той категории семейных пар, которым бросают вслед завистливые взгляды. Жанна едва доставала в росте ему до подбородка. У нее были голубые и бездонные как небо глаза, с детским озорством смотревшие на мир из-под длинных ресниц. Маленький, слегка вздернутый носик словно приподнимал аккуратную верхнюю губку, обнажая ряд ровных, ослепительно белых зубов.
      Как он любил каждый миллиметр ее нежной кожи! Как любил тонуть в синеве этих глаз, часами перебирая и гладя эти шелковистые и невесомые волосы…
      «Неужели такое могло случиться?! – стучала одна мысль. – Да, это было на самом деле, это есть до сих пор, но почему же не верится?»
      Жанна ждала своей участи, правильно поняв, что лучше в этой ситуации не открывать рта. Но Антон молча прошел на кухню, где, кстати, обнаружил хорошо сервированный стол с почти не тронутой закуской на две персоны и бутылкой «Белого аиста».
      – Ишь ты, как торопились в кровать! – неожиданно вырвалось у него.
      Он одним движением руки снес все это на пол. В звоне бьющейся посуды потонули отборные ругательства. С силой рванув на себя дверь холодильника и достав из него бутылку водки, оставшуюся еще со дня рождения, Антон взял стакан и вернулся в комнату.
      Жанна, еще сильнее съежившись, стояла на том же самом месте.
      «Куда подевалась вся ее прежняя красота? Жалкая самка!» – брезгливо подумал он. Усевшись на диван и налив полстакана, сразу же осушил его до дна.
      – Слышь, сука! – он запнулся, неожиданно поймав себя на мысли, что впервые за семь лет совместной жизни произносит что-то вульгарное в адрес жены. – Тебе полчаса времени… Это ровно столько, сколько я смогу тебя терпеть в этой квартире.
      Слова давались с трудом. Он никогда раньше и мысли не мог допустить, что их счастливая супружеская жизнь может завершиться подобным образом. Зная только из анекдотов и кино, чем заканчиваются подобные инциденты, Антон не мог представить, как вести себя дальше.
      Снова выпил. Немного поморщившись, перевел дыхание. Жанна продолжала стоять, глядя куда-то в пустоту перед собой. Расценив ее бездействие по-своему, он добавил:
      – Между прочим, ты рискуешь отправиться лифтом, презентация которого только что состоялась, – и, указав в сторону балкона уже пустой бутылкой, вновь удалился на кухню.
      Под ногами хрустели осколки битой посуды. Было скользко от салатов, шпротов, холодца, перемешавшегося с обломками сервиза, и обильно разлившегося на полу коньяка. Сервиз было жаль, подарок. Пользовались им только по большим праздникам. От этого обида нахлынула на него с новой силой. Он методично стал давить ногой крупные осколки чашек, тарелок…
      Тем временем Жанна звонила отцу:
      – Папа! Это я, да, ничего… срочно приезжай… Нет… Не беспокойся. Да, все объясню!
      Затем, положив трубку, судя по приглушенному ковром звуку шагов, удалилась в спальню.
      На опьяненный яростью мозг алкоголь не действовал. Да и не хотелось этого. Выпил не из-за того, что в этом возникла острая необходимость, а просто это было первым, что пришло ему в голову. Выпил, чтобы скрыть свою растерянность и то, что не знает, как поступить дальше. Подбирая в уме нужные слова, в паузах между предложениями Антон специально медленно наполнял стакан, оправдывая тем самым промежутки в своей речи, ставшей мгновенно высохшим венцом их многолетней совместной жизни. Сделав бутерброд с колбасой, он вернулся в комнату и уселся в кресло.
      Тем временем Жанна осторожно ходила по комнатам, не произнеся ни одного слова.
      Прошло где-то около получаса, когда в дверь позвонили. Вздрогнув, она испуганно посмотрела ему в глаза. Полуприкрыв веки, Антон продолжал безучастно сидеть, развалившись в кресле.
      Жанна прошла в прихожую. Щелкнул замок.
      Отец с ходу начал задавать вопросы, голосом, немного повизгивающим и с хрипотцой, характерной для людей, неожиданно прервавших сон.
      – Жаннушка, что случилось?!
      – Пап! Я прошу тебя, ничего не спрашивай! Ничего, – раздались приглушенные всхлипы.
      – Что с тобой? – уже рассеянный и полный недоумения голос отца прозвучал так тихо, что Антон, находясь в комнате, едва расслышал.
      Антон недолюбливал тестя. Можно сказать, терпел, как, впрочем, и тот его. Леонид Алексеевич был невысоким, но сильно раздавшимся в ширину человеком, слегка напоминал квадрат. Наполовину лысую голову, с остатками седой шевелюры над висками и на затылке, почти всегда покрывала черная фетровая шляпа. Большой, крупный нос был слегка расплющен и почему-то отливал синевой, как у алкоголиков, хотя тесть не часто прикладывался к спиртному.
      Глаза у него были маленькие и смотрели на все с какой-то непонятной подозрительностью. У него была неизменная привычка держать левую руку в кармане, а правую на груди, между второй и третьей пуговицей плаща или куртки. По этой причине он не любил носить верхнюю одежду, застегивающуюся на «молнию». В разговоре всегда привставал на цыпочки, при этом смешно выпячивая живот.
      Предвзятость, с которой он относился к зятю, распространялась практически на всех без исключения, кого он считал ниже своего социального уровня. Это качество было выработано у него за долгое время работы на руководящих должностях. Антон с самого начала семейной жизни ощущал постоянную неприязнь со стороны тестя и тещи, которую в принципе они пытались скрыть с присущим людям такого уклада жизни полным отсутствием артистизма.
      Он познакомился со своей будущей женой, учась на четвертом курсе общевойскового училища, тогда еще имени Верховного Совета. Плотно параллельно учебе занимаясь офицерским многоборьем и к тому времени став уже мастером спорта, Антон часто ездил на тренировки в бассейн, куда имела привычку ходить его будущая супруга.
      Их знакомство пришлось на тот период времени, когда престижность военной службы упала на самую критическую отметку. С экранов телевизоров не сходили сюжеты о замерзающих в военных городках семьях военных и офицерах, падающих в голодные обмороки во время несения боевого дежурства. Антон знал, родители Жанны категорически настроены против их свадьбы, однако он добился своего.
      Ему, как он считал, везло. После нескольких месяцев службы в должности командира взвода одной из частей Ленинградского военного округа он получил предложение о переводе в спецподразделение ГРУ, где, несмотря на полную разруху в стране и нищету в армии, регулярно и неплохо платили. После окончания специальных курсов под Санкт-Петербургом побывал на трех войнах и отделался лишь одной контузией. После неожиданно поступившего приказа о расформировании части не поддался настроению большинства и не вернулся в войска, а уволился и нашел хорошо оплачиваемую работу.
      Он пробивал себе дорогу сам, не оглядываясь по сторонам и не надеясь на чью-то помощь…
      Антон сидел с закрытыми глазами, спиной ко входу, однако, несмотря на это, сразу почувствовал, что Леонид Алексеевич вошел в комнату.
      Жанна металась по квартире и собирала вещи. Хлопали двери бельевых шкафов, выдвигались и задвигались ящики, шуршали пакеты. Отец, пытаясь понять, в чем дело, несколько минут ошарашенно наблюдал за суетой дочери, затем ему на глаза попался затылок зятя, виднеющийся из-за спинки кресла.
      – Он что, пьян? – с трудом переводя дыхание, провизжал тесть. – Он что, пьяный сидит?!
      Но Антон даже не подал виду, что слышит.
      Видя, что на него никак не реагируют, Леонид Алексеевич уже более громко, даже с некоей угрозой в голосе, потребовал у дочери объяснений столь срочных сборов.
      В ответ – молчание.
      Запах разлитого на кухне коньяка, заполнивший квартиру, и отсутствие какой-либо реакции со стороны зятя окончательно утвердили его в правильности сделанных им выводов.
      – Эта пьяная свинья обидела тебя? – И, не дожидаясь ответа, по привычке всегда уверенного в своей правоте человека, Леонид Алексеевич перешел в наступление: – Мы с мамой предупреждали тебя, что это быдло! Ему на роду написано в навозе ковыряться. Кстати, откуда он взялся, ведь его послезавтра ждали?!
      Но и на этот раз не дождался ответа. Жанна знала, что Антон все слышит, однако не предпринимала даже попытки заставить отца замолчать, только при каждом слове еще ниже опускала голову, от чего тот все больше убеждался в своей правоте.
      Когда возня из комнаты переместилась в прихожую, Антон встал, зашел в спальню и, брезгливо собрав лежащие на кровати «использованные» спальные принадлежности в один большой узел, вышел следом.
      – На! – Брезгливо ухмыльнувшись, он бросил сверток под ноги тестю. – Забери заодно и сексодром своей доченьки!
      Леонид Алексеевич оторопел от неожиданности.
      Немного подумав, с неподдельным отвращением на лице, Антон снял висевший на вешалке плащ, взял туфли несчастного любовника и засунул в сумку, стоящую у ног Жанны:
      – Снаряжение своего порнопилота ты ему передашь сама.
 

* * *

 
      До восхода солнца оставались считаные минуты. Верхушки сосен слегка порозовели на фоне посветлевшего неба. Низины подернулись невесомой дымкой тумана. По шоссе, сонно и недовольно урча двигателями, все чаще стали проноситься автомобили.
      Недалеко от него, на проселочной дороге, стоял невзрачный на вид «Опель» желтого цвета. Находящиеся в нем люди бодрствовали.
      Средних лет мужчина, положив подбородок на руль, с безразличием во взгляде провожал автомобили. Сидевший рядом с ним, наполовину лысый субъект, с изрядно тронутым морщинами лицом, напротив, волновался. Это было заметно по тому, как часто он перекладывал из руки в руку трубку сотового телефона, при этом тщательно вытирая освободившуюся ладонь о штаны.
      – Что-то ты, Саныч, нервничаешь раньше времени, – осторожно заметил развалившийся на заднем сиденье еще один член странного экипажа. Нареченный при рождении Рудиком, он был «перекрещен» братвой и имел странное прозвище – на бандитском сленге «погоняло» – Барабан.
      На вид ему было не больше двадцати пяти. От своих товарищей он отличался не только возрастом, но и комплекцией. Под футболкой с коротким рукавом бугрились мышцы. Бычья шея не позволяла ему держать голову прямо, от чего он смотрел исподлобья, слегка наклонив ее вперед, действительно напоминая быка. Искривленная переносица на крупном, веснушчатом лице, рассеченные в нескольких местах брови и покатая спина наводили на мысль о том, что он занимался боксом. Волосы у него были рыжего цвета, и, несмотря на очень короткую стрижку, это было заметно даже в предутренних сумерках. Такого же цвета поросль покрывала и огромных размеров кулаки, с набитыми пястными костями указательного и среднего пальцев.
      – Рудик, помолчи, а! – с раздражением одернул его Саныч и нажал кнопку магнитолы.
      На несколько минут салон заполнила музыка «Русского радио», затем женский голос известил о том, что в Москве пять часов утра, и коротко проинформировал об основных темах новостей. Среди них были и результаты расследований недавних взрывов, прогремевших на юге России.
      Поморщившись, словно от зубной боли, Саныч выключил приемник.
      – Дернул же черт этих идиотов шухер наводить именно на этой неделе, – неожиданно подал голос сидящий за рулем. Было ясно, что он имеет в виду организаторов терактов, коими, несомненно, являлись чеченские боевики. – Сейчас менты, как собаки. В машинах ночью все вверх дном ставят. Опять этот «Вихрь-антитеррор» объявили.
      Запиликала трубка сотового. Саныч приложил ее к уху.
      – Да, мы на месте. Ждем…
      Отключив трубу, он перевел взгляд на водителя:
      – Москвичи на связь выходили. В районе восьми они нам его передадут… Так что, Константин, дальше от тебя и от твоей телеги будет зависеть, проживем мы больше двух суток или нет…
      Тот, в свою очередь, ухмыльнулся, но промолчал, стараясь скрыть передавшееся и ему волнение. Однако от Саныча не ускользнуло, что Константин, он же Бельчик, нервно затарабанил пальцами по баранке…
 

* * *

 
      На погрузке Антон не обратил внимания на стоящий неподалеку «Мерседес» темно-синего цвета. Было просто не до этого. Расписавшись в документах и проверив замки контейнера, под утро он выехал с территории товарной станции. Изрядно измотанный сначала поездкой на Москву, затем получением груза, Филиппов, погруженный в свои мысли, возвращался назад.
      Столичные дороги он не любил из-за перенасыщенности транспорта. Все куда-то спешили. То и дело его «подрезали» шустрые иномарки, столкновение с которыми, даже повлекшее небольшое повреждение, не сулило ничего хорошего.
      Между тем темно-синий «мерс», проследовав за ним до кольцевой автострады, исчез, уступив место неприметному на вид «жигуленку», который «повел» его дальше автострады.
      Асфальтированная лента шоссе извивалась, словно змея от боли, причиненной колесами. Ускользала то вправо, то выворачивалась влево, вздымалась вверх, а затем круто забирала вниз.
      Прошел месяц, как Антон остался один. Перешагнув в ту роковую ночь через порог своего дома, он словно шагнул в новый, уныло серый и безрадостный мир. Попытка залить горе водкой не принесла желаемого результата, и через несколько дней он пришел к выводу, что понятие «утопить горе в стакане» – лишь оправдание, придуманное алкашами.
      «А может, прав тесть? Может быть, я действительно быдло, только сам себя не могу увидеть? – размышлял он из рейса в рейс, оставаясь наедине с дорогой. – Дураку понятно, что не бывает людей без недостатков, а ведь мне до сих пор казалось, что у меня их нет! Я, например, считаю этого парня уродом, но ведь не просто так, ради скуки, приволокла она его домой…» -…Ну, Бельчик, готовься. Через несколько минут передадут фуру нам. – Саныч устало опустил руку с зажатым в ней телефоном на панель. – Заводи!
      – Не суетись, – спокойно ответил тот, однако повернул в замке ключ зажигания.
      Сзади заерзал Барабан. Из кармана спинки заднего сиденья извлек «ПМ» и зачем-то, в который раз, проверил обойму.
      – Ты смотри, горячку не пори и за ствол не хватайся, – заметил Бельчик, косясь на напарника в зеркало заднего вида. – Рожу тоже попроще можно сделать, а то при виде нее у любого мента появляется желание покопаться в машине.
      Послышался звук приближающегося «КамАЗа». Одновременно запиликал сотовый.
      – Слушаю, – не представляясь, с едва скрываемым волнением, выдавил Саныч в трубку.
      – Девушку в синем видишь?
      – Вижу…
      – Тогда давай, с богом!
      – Спасибо.
      Саныч указал Бельчику на мелькающую среди деревьев машину, затентованную синим брезентом:
      – Давай за ней!
      Никто из них не подозревал, что за груз предстоит сопровождать. Бельчик и Барабан знали одно – важный, и если с ним в дороге что-то произойдет, не сносить обоим головы.
      Саныч был информирован чуть больше, но не настолько, чтобы предположить, каким способом их будут отправлять на тот свет, если в дороге произойдет что-то из ряда вон выходящее. То, что результатом наказания будет смерть, ему дали понять еще в Самаре, но смерть бывает разная…
      Он знал лишь то, что было ему положено знать, а именно: при любом раскладе, в случае нестандартных ситуаций, десять системных блоков «Pentium» из тридцати, под номерами с 4440020 по 4440030, должны быть у Хозяина не позднее завтрашнего вечера.
      На всякий случай в его кармане лежали дубликаты обоих ключей от замков контейнера. Но это на всякий случай. По идее, Решетов сам будет присутствовать при разгрузке.
 

* * *

 
      Николай Николаевич Гусев весь день чувствовал себя не в своей тарелке. Причиной послужил утренний звонок из Москвы. Курирующий его чиновник осторожно намекнул, что сегодня с ним встретится человек, деловым контактом с которым многие заинтересованы. Однако этим разговор ограничился. Кто этот субъект, как именно Гусев должен определить, что это именно тот, о ком его проинформировали, не уточнили.
      За прошедший год, после выборов главой администрации одного из крупнейших районов области, Гусев часто задавался вопросом – зачем он сюда влез? Разве мало ему было пирога в виде десятка предприятий нефтяной и газовой промышленности? Всплыли в памяти слова куратора: «Район хороший… Модернизируешь пару больниц, отремонтируешь дороги, приподнимешь заводы… Раскрутишься, а там выборы в губернаторы не за горами. Стратегия».
      Олигархи и криминальные сообщества бесцеремонно делили Россию, насаждая своих наместников. Новый президент, чувствуя это, еще год назад ввел полпредов. На что куратор только усмехнулся:
      – Они тоже люди, да и президент скоро устанет.
      Внезапно включился селектор.
      – Николай Николаевич! – Голос секретарши заставил его вздрогнуть. – К вам генеральный директор акционерного общества «Мост» господин Решетов Дмитрий Иванович.
      Поднявшись из-за стола, Гусев подошел к старинному книжному шкафу, занимающему все пространство от стены до стены, открыл дверцу. На его внутренней стороне было зеркало. Оно не было предусмотрено теми, кто столетие назад создал это произведение искусства, но Гусев, щепетильно относившийся к своей внешности, дал указание его установить.
      Умные глаза, прямой нос, волевой подбородок… Однако синева под глазами – результат ночного скандала с женой – немного портила вид.
      Поправив галстук, он вернулся к столу и, перегнувшись через него, нажал кнопку селектора:
      – Пусть войдет.
      Гусев много слышал об этом человеке. Нередко с ним сталкивался, однако его появление в стенах администрации насторожило.
      Решетов держал мощную сеть магазинов стройматериалов по всему региону и был одним из крупнейших бизнесменов города.
      Это был среднего роста мужчина с мужественным лицом, выглядевший на неполные сорок лет. Не успел он войти, как Николай Николаевич ощутил непонятную тревогу. Поднявшись из-за стола и изобразив при этом на лице радушие, Гусев указал на кресла, стоящие в углу кабинета. Их было несколько, глубоких, удобных, отделанных кожей. Между ними небольшой стеклянный столик. Рядом рос огромных размеров фикус. Этот уголок он про себя называл «островком непринужденной беседы».
      Решетов уселся у окна, закинув ногу на ногу. Гусев сел напротив, стараясь выглядеть спокойно. Но это у него не получалось. Закравшаяся непонятная тревога держала его в напряжении.