22

Я проснулся и почувствовал, что мне тепло. Это шкура, в которую я заполз во сне с головой, согрела меня. Я выбрался из нее и увидел солнце. Вокруг меня все уже давно проснулись и были заняты делом.

— Эх ты, соня! — стал дразнить меня Карталон. — Время обеда! Есть хочешь?

Карталон дал мне поесть.

— Ты кое-что пропустил, — сказал он. — Всех нас похоронило. Каждый из нас лежал под белым могильным холмиком. Все слоны были белыми, вся армия! А ты проспал! Солнце убрало это покрывало и унесло его в горы… Смотри!

Я сощурился. Яркий свет резал глаза. Сначала надо было привыкнуть к солнцу. Оно было высоко в небе и ярко горело. Просто удивительно, что натворило солнце за такое короткое время. Ночью все вокруг было холодным, диким — безрадостный конец света. А теперь нескончаемая цепь высоких гор сияла на фоне голубого неба. Они сверкали так, будто появились на свет только сегодня. Одна вершина вздымалась над другой. То там, то здесь на снежных пиках горели искры, дрожа и мерцая, как звезды в холодную погоду. Казалось, они изо льда, но удивительнее всего было то, что от них шло тепло. Белые пики помогали солнцу согревать мир.

Но где был мир, в котором жили люди? Мой взгляд упал на бесконечное рыхлое покрывало, раскинувшееся под нами. Казалось, что со всех вершин сползли вниз ледники, слившись в одно белое море, парящее высоко над миром.

— Мы над облаками, — воскликнул Карталон.

Он был в отличном настроении. Я поискал глазами Сура. Все слоны стояли теперь маленькими группами или поодиночке. Сура нигде не было видно.

— Где Сур?

— Он скоро вернется, — успокоил меня Карталон. — Он ищет воду.

Я отправился по дороге и вскоре нашел Сура. Тот стоял в стороне от лагерной суматохи возле канавки, проделанной тающим снегом. Он неутомимо всасывал воду хоботом и беспрерывно поливал себя, особенно ноги, которые у него, очевидно, болели. Сур похудел, бока у него ввалились. У меня в кармане был кусок хлеба, и я отдал хлеб ему. Он взял его с жадностью.

— Слонов уже кормили? — спросил я, вернувшись, у Карталона.

— Я разделил с ним свой завтрак.

— А корма не осталось?

— Там, внизу, — успокоил меня Карталон, — под облачным одеялом. Послезавтра у всех будет много еды, послезавтра мы начнем спускаться.

— Почему не сегодня? — спросил я в тревоге. — Выходит, слоны должны голодать?

— Ты только со слонами считаешься, — укорил меня Карталон. — Ведь есть еще и люди…

Воины были измучены. Многие из них не могли продолжать поход дальше. Ганнибал отдал приказ расположиться на два дня на отдых. Он рассчитывал на солнце. Еды было достаточно, и поэтому надо было дать людям покой, так как это самый лучший и быстрый способ восстановления сил. Здесь уже не надо было бояться нового нападения.

После таких ужасных потерь Ганнибал хотел провести в армии перестановки — как и после стычки трехсот солдат Магона с римлянами. Но сейчас потери были неизмеримо большие. Был сражен почти каждый второй. Правда, часть раненых солдат ожила под лучами солнца и нашла в себе силы подняться и присоединиться к нам. Некоторые раненые лошади тоже прибрели к лагерю днем. Но все ясно сознавали, что армия растаяла почти наполовину. За девять дней подъема к перевалу мы потеряли семнадцать тысяч пехотинцев и более двух тысяч всадников.

На следующий день облачный покров начал рассеиваться. В течение часа он растаял в южной стороне, обнажив долины и равнины. На север от перевала облака еще держались, скрывая от нас ущелье. На юге мы видели всю страну до самой реки Пад[46]. Огромная река лежала вдали, как блестящая лента.

Ошеломленные наемники смотрели вниз, в долину. Даже едва тащившиеся раненые выпрямились. Ганнибал вскочил на обломок скалы, чтобы все его хорошо видели. Он долго смотрел на юг. Потом повернулся к солдатам.

— Там находится Рим! — закричал он, обращаясь к наемникам и вытянув руку в направлении Италии. — Мы стоим у дальних стен Рима! Скоро мы спустимся и встретим тех, кто нас ждет. Из-за предательства наша армия в горах уменьшилась, но на равнинах она снова вырастет и будет еще сильнее. Самое худшее позади. Внизу наши друзья, а за ними стоит враг, которого мы сметем в сражениях, и сражений этих будет меньше, чем пальцев на моей руке. И тогда никто не встанет на нашем пути, пока мы не постучимся в ворота Рима. Для вас, которые перебрались через горные стены, упирающиеся в небо, городская стена Рима уже не будет препятствием. Вы покорили Альпы, и Рим будет для вас наградой. Берите этот город! Я отдаю его вам! Посмотрите назад! Там смерть. Вы покорили ее; она не осмеливается вам больше показываться. А теперь посмотрите на юг! Там жизнь. Она ждет вас…

Ганнибал кончил. Мы слушали его, вытянув шеи. Он соскочил со скалы и подошел к раненому солдату, опиравшемуся на копье.

— Мы были вместе в аду, — сказал он громко, чтобы его услышали другие. — А теперь мы возьмем награду за то, что повыдергали зубы у дьявола.

Речь Ганнибала прогнала наши мрачные мысли. Мы лихорадочно ждали, когда можно будет спуститься вниз, — там, по другую сторону гор, наши друзья и наши враги. В последний раз зажглись на перевале костры. Были розданы последние запасы пищи, все старались угостить друг друга. Карталон стал угощать Силена.

— Теперь мы братья, — провозгласил он торжественно, — мы стали братьями в аду.

Лицо у Карталона горело. Когда он начал говорить со мной, я увидел, что он в лихорадке.

Перевал напоминал обширный стол для пиршеств, где происходило дикое празднество. Мы были пьяными без вина.

23

Пришла ночь, и лагерь затих. Становилось холоднее. Карталон закутал меня и себя в шкуру и два покрывала, и мы согревали друг друга.

— Слоны делают так же, — сказал Карталон.

От него шел жар. Мы лежали неподалеку от слонов.

— И для них самое трудное позади, — уверял он меня. — Для всех нас наступают лучшие дни.

Мы лежали и смотрели в ночь. Она была полна сияющих звезд. Вокруг нас сверкал лед, и в нем отражались звезды. Мороз пощипывал кожу лица. Но мне не было холодно. От Карталона шел жар, как от печки. В нем бушевала лихорадка. Он лежал так тихо, что я иногда слышал быстрые удары его сердца. Когда он что-нибудь говорил, над его лицом поднимался белый пар.

— Осталось сделать только два шага, — сказал он вдруг, — в Рим и назад в Карфаген, в мой город, в твой город, мой маленький карфагенянин! — Он повернулся ко мне и спросил, горячо дыша: — Чем был бы африканский берег без Карфагена? — Потом приподнялся и глянул в широкий темный просвет на юге, открывавшийся между горами. — Вот он, сияющий город! — прошептал он в большом волнении. — Видишь желтый берег и белокаменный корабль? Это Карфаген, хозяин всех западных морей. Он навечно встал на якоре у берегов Африки…

Я тоже оперся на локоть и взглянул туда… Но я увидел только ледяные пики и блестящие звезды.

Карталон все еще говорил. Я закрыл глаза и увидел белокаменный корабль под синим небом Африки. Я увидел гавани, о которых он говорил: внешнюю — для торговых кораблей и внутреннюю — для военных. В середине военно-морской гавани я увидел маленький островок с башней коменданта, и корабли, пристающие к берегу между нарядными колоннами.

— Где еще есть такие стены? — восторгался Карта-лон. — Внутри их есть место для трехсот слонов, для шести тысяч лошадей и двадцати тысяч наемников! Над стенами высоко вздымается Бирса[47] — холм, на котором основан Карфаген. На его вершине возвышается замок, а между гаванью и замком раскинулся город. Его крутые узкие улицы полны шума, грязи и толкотни. На базарах кипит жизнь, большие дома теснятся, отнимая друг у друга море и небо.

В бреду Карталон повел беседу с моряками в красных куртках, с торговцами и красильщиками, которые привезли на рынок товары: пурпурные, красно-коричневые и малиновые ткани… Куда бы Карталон ни шел, повсюду он встречал старых знакомых. Он хлопал по шее ослов, когда они возвращались от колодца Тысячи кувшинов — единственного колодца в городе… У каждого осла на спине привязаны высокие кувшины, до краев наполненные свежей водой… Ослов ведут мальчишки, которые с восьми лет начинают ходить за водой к колодцу.

И тут Карталон разозлился.

— Эти уличные мальчишки! — проворчал он сердито. — Видишь человека в короткой тунике с орнаментом из колосьев? За ним бегут мальчишки и кричат: «Маленькая крыса!» Это один из тех торговцев, которые заставляют рабов таскать на базар партии товара. Он будет очень богатым, потому что копит деньги. Его отец копил деньги, он сам низкий человек, и его сын будет одним из тех, которые спят на мешке с деньгами. У него будет загородный дом в Мегаре[48], среди садов и виноградников, между горами и морем, где родился Барка и где Ганнибал впервые увидел свет. Посмотри на деревья — они гнутся под тяжестью фруктов! Как тучны поля, простирающиеся до самой пустыни! И посмотри на каналы, вырытые между полями и пустыней, как между двумя врагами. Даже пустыня не смеет нападать на Карфаген! Всюду жизнь, а это именно то, что любит карфагенянин. Жизнь кипит и в крестьянских хижинах, где пахнет капустой и чесноком, и в ночлежных домах, где неимущие спят на земляном полу. Все они дружно справляют праздники, пекут пироги из муки, сыра, меда и яиц. Они любят сдобные пироги — богатые и бедные, молодые и старые. Стеклодувы и плотники, моряки и крестьяне, богатые купцы и нищие бродяги — все полны кипучей жизни и не хотят быть никем иным, кроме как карфагенянами! И только рабы проклинают жизнь, которая им больше не принадлежит. Такая судьба ждет и римлян! Мы будем громить их до тех пор, пока из каждого римлянина не сделаем раба. Но мы, — он притянул меня к себе, трясясь в лихорадке, — мы навеки заживем счастливо после всего этого… Карфаген, мы на пути к тебе! Лед не заморозит нас, потому что ты согреваешь нас, ты — белокаменный корабль, который никогда не потонет!

Он прижался к моему лицу своим грубым, горящим, покрытым шрамами лицом. Потом он взглянул на меня, и его глаза заблестели в темноте.

— Мы будем там счастливы — ты, Сур и я, — и там не будет ни льда, ни снега, ни римлян. А теперь давай спать, маленький карфагенянин. Завтра мы спустимся с гор и покончим с Римом!..

Его горячие руки отпустили меня. Он откинулся назад, измученный. Я поплотнее закутался в шкуру.

На следующее утро Карталон разбудил меня, когда небо еще серело. Его опять лихорадило, но он кpeпилcя. Все вылезали из-под покрывал, стряхивая снег; надо было готовиться к спуску. Небо нависло очень низко и касалось горных вершин. Шел снег, и было ясно, что снегопад еще долго не перестанет. Но никто уже не обращал на него внимания. Мы уже видели зеленые долины — они звали нас к себе, и мы были уверены, что в этот же день снег останется позади нас.

По приказу Ганнибала слонов поставили впереди колонны. Мы шли рядом со слонами, они охотно двинулись в путь, гонимые голодом. Никогда им еще не приходилось так голодать. Кожа на слоновьих боках обвисла, болталась. Все же слоны увереннее находили под снегом дорогу, нежели лошадь или даже человек. Мы без отдыха шагали по широкой, стремительно спускавшейся серпантином дороге, пока это было возможно. Но когда дорога стала круче, начали падать даже некоторые слоны. Под слоем вновь выпавшего снега лежал пласт прошлогоднего, который образовал ледяную корку. Под ногами людей и животных свежий снег превратился в месиво. Местами можно было продвигаться вперед только на четвереньках. К тому же мы потеряли видимость из-за вьюги. Но слонов не так-то легко было сбить с пути. Коварству гор они противопоставили свою ловкость. Когда дорога превращалась в крутой ледяной склон, они садились наземь и осторожно катились вниз, выставив, как тормоз, передние ноги. А острые копыта вьючных лошадей вонзались в предательскую поверхность и застревали в ней, как в клещах.

Снегопад продолжался еще около трех часов, потом показалось чистое небо, и мы вздохнули с облегчением.

Внезапно перед нами возникла белая стена — высокая, словно крепость. Дорогу, шедшую мимо этой скалы смело оползнем. С изумлением смотрели мы на белую стену, возникшую перед нами над крутым склоном. На тысячу футов книзу склон был покрыт камнями. Ганнибал пытался найти кружной путь, чтобы преодолеть пропасть и обойти скалу над ней, но безуспешно.

— Если нет дороги, мы ее сделаем, — решил Ганнибал.

Никто не понял, что он этим хотел сказать. Он приказал спилить несколько деревьев, которые стояли как забытые часовые, и разрубить их. Поленья сложили друг на друга возле скалы. Потом их подожгли. Огромное пламя лизало белый камень, и он стал черным. Когда камень раскалился и готов был лопнуть, Ганнибал приказал облепить скалу тающим снегом. Потом мы облили ее уксусом, и она стала покрываться трещинами. Всю ночь Ганнибал штурмовал белую скалу огнем, ледяной водой и уксусом. Он разрыхлил ее, и она начала поддаваться. К утру белую скалу прорезал узкий проход. Воины смогли протиснуться сквозь него и построить над пропастью мост из стволов деревьев. Они навели мост над тем участком дороги, где его смело оползнем.

На тринадцатый день, когда солнце стояло на юге, мост был готов. Слон за слоном, лошадь за лошадью, человек за человеком прошли по тропе через мост, который был местами шириной всего в несколько футов[49]. Один из слонов погиб, когда стволы в одном месте разошлись. Туда вставили новый ствол и закрепили его. В пропасть упало несколько лошадей. Но из людей не погиб никто. Ночью мы не могли сомкнуть глаз. Утром слоны тихо прошагали в долину, как огромные призраки.

Воздух становился теплее. Мы спотыкались о корни, о травяные кочки. Мы смотрели друг на друга украдкой, не осмеливаясь заговорить: боялись, что первое же сказанное вслух слово разобьет этот сон. Как только местность позволила сделать привал, Ганнибал приказал остановиться. Многие попадали там, где стояли, и сразу же уснули.

— Какие прекрасные деревья! — услышал я слова Карталона и увидал, как Сур тянется к веткам.

Когда слоны начали есть, я уже засыпал. Карталон наклонился ко мне.

— Семнадцать прошли сквозь стену, — сказал он, и на его лице было такое выражение, будто война уже окончена и мы победили.

24

На второй день спуска мы прошли через область, которую населяли салассы. О них Магил говорил еще на Острове: «Сперва вы пройдете через страну салассов[50], они ваши друзья…»

Салассы, встречавшиеся нам по дороге, вели себя не как друзья, но и не как враги — они толком не знали, как себя держать… Казалось, они были застигнуты врасплох, смущены, а их дети пугались нашего вида и убегали. Видимо, салассы ожидали увидеть армию, а тут появились группы оборванцев. Некоторые даже не имели при себе оружия. Полуголодные, обросшие бородами люди тащились в долину. Мы едва держались на ногах. Даже наводящие страх серые великаны, возглавлявшие эту колонну привидений, качались так сильно, что казалось, они вот-вот упадут. Многие из нашей армии были ранены и смертельно бледны, в глазах затаились тени преодоленных страхов. «И это непобедимые завоеватели?» — думали салассы. Они повидали римскую армию. Они знали, что Рим отрядил против Ганнибала целые легионы. А теперь эти тени изможденных воинов хотят покорить Рим?

Салассы предоставили солдатам Ганнибала все, что требовалось, но они дали это так, как будто мы были нищими. Они открыли двери своих домов, но остались на пороге, никто не вышел навстречу — никто и не думал присоединиться. В лучшем случае они соглашались продать оружие. Большинство из них наблюдали за пришельцами издалека, молча, и по их позам было ясно, что с этими «освободителями» они не хотят иметь ничего общего.

В этот же день мы пришли в долину. Спуск длился всего два дня, нигде нам не было оказано сопротивления, не встретилось никаких засад, никаких враждебных действий, — но войска всюду вызывали жалостливое сочувствие, а это было много хуже враждебности. Наемники восприняли это как позор. Угнетен был и Карталон. Он пытался скрыть это от меня, но я видел, как он разочарован. Его все сильнее лихорадило. Но о лечении он не думал.

Ганнибал велел остановиться возле маленькой речки. Слоны сразу вошли в воду, хотя она была холодной. Сур оставался в реке дольше других. Он то и дело охлаждал себе грудь. Карталон обратил на это внимание. Когда Сур вышел на берег, Карталон осмотрел его.

— Его знобит, — сказал он озабоченно, — у него что-то болит.

И Карталон обнаружил причину нездоровья: на груди, там, где начинается шея, у слона появилась опухоль. Под складками кожи был огромный мешок гноя. Карталон ругал себя за то, что обнаружил это только сейчас:

— Это мучает его уже много дней!

Он порылся в карманах, нашел кусок хлеба, немного соли и угостил Сура. Потом он стал тереться лицом о хобот слона. Одновременно он разговаривал со мной. Он потребовал, чтобы я ушел. Когда я через десять шагов обернулся, я увидел, как Карталон быстро воткнул в грудь Сура кинжал и отпрыгнул в сторону. Сур испугался, его хобот взлетел вверх, из груди вырвалась кровавая струя. Больше ничего не случилось. Сур даже не повернулся в сторону Карталона, который чистил землей кинжал.

— Они способны выдержать многое, — сказал мне Карталон вечером, — и всегда понимают, когда им хотят помочь.

Я все еще боялся за слона; в какой-то момент я даже стал опасаться, что Карталон мог попасть в сердце Сура.

— Оно у него глубоко, — успокоил меня Карталон.

Мы осматривали Сура ежечасно. Он разрешил Карталону приблизиться. Рана была величиной с ладонь, но боль, очевидно, уже прошла.

На другое утро Сур залепил свою рану глиной. Казалось, что и Карталона больше не лихорадило. Он уже не выглядел таким подавленным.

— В воздухе веет победой! — сказал он, когда был отдан приказ о выступлении.

Я посмотрел на наемников. Они выглядели все такими же истощенными оборванцами, и я удивился словам Карталона.

В этот день нас встретили посланцы Магила. Это были те самые всадники, которые перешли с Магилом Альпы. Ганнибал спросил, почему Магил сам не явился.

— Ему некогда, — ответили всадники. — Он осаждает город тавринов за то, что они плохо отзывались о покорителях Альп.

— О вас? — переспросил Ганнибал.

— О вас! — возмущенно ответили люди Магила. — Они называют вас опустившимися.

Ганнибал помрачнел.

— Они еще нас узнают, — пообещал он. — Как далеко до этого города?

— Два дня пути.

— Эти таврины нищие?

— У них всего в избытке.

— Тем лучше.

Ганнибал отослал всадников к Магилу и велел передать ему, что просит его повременить со штурмом, пока сам не подойдет со своим войском. Он решил сделать город добычей «опустившихся».

Услышав о наглости тавринов, Карталон просветлел. Да и в каждом солдате войска проснулась охота вступить в рукопашную с людьми, которые могут потерять свою крепость. Столь неожиданно появившийся враг сразу превратил сборище привидений в боевую армию. Изменились даже слоны. Чем ближе подходили они к крепости тавринов, тем более угрожающими они выглядели. Кельтские воины, зараженные воинственным настроением наемников, присоединились к ним. Они принесли с собой оружие, привели лошадей, прихватили много повозок. Раненые уже не хотели оставаться в тылу. Из уст в уста передавались слухи о богатстве тавринов.

Спустя три дня крепость была взята с налета. Таврины, парализованные видом боевых слонов, почти не оказали сопротивления. Ганнибал отдал город на разграбление наемникам. Сотню пленных он пощадил и согнал в загон для скота. Войско упивалось молниеносной победой. И тут произошло то, что Ганнибал предсказывал еще на перевале: бреши, пробитые в горах каменными лавинами, заполнились — со всех сторон текли вооруженные отряды людей, чтобы присоединиться к армии Ганнибала. Начало этому положил Магил. Присоединились инсубры, бойи[51], даже салассы; теперь их больше не смущало, что победители ходят в лохмотьях. Наемники переоделись во все новое. Оружия тоже хватало — достаточно было взять его у убитых. Хватило для всех лошадей и седел, вина и хорошей еды. Слетелись, как воронье, работорговцы, когда начали продавать уцелевших женщин и детей. У каждого наемника вдруг оказались набитые деньгами карманы. Война развертывалась именно так, как они себе представляли.

Все это я наблюдал издали, со стойбища слонов, которое Ганнибал приказал устроить вне шумного лагеря. Во время штурма города слонов всего лишь подвели к стенам, и этого оказалось достаточно, чтобы навести страх на обороняющихся. В город не вошел ни один слон даже после боя. Ганнибалу важно было сохранить как можно больше слонов — их и так оставалось всего семнадцать. Каждое утро Сур вел свое поредевшее стадо к реке. Солнце блестело на широких мокрых спинах. Местные жители наблюдали слонов на почтительном расстоянии. Дети с каждым днем смелели и подходили все ближе. Целую неделю казалось, будто слоны не имеют с войной ничего общего. Но от наблюдавших за слонами, конечно, не ускользнуло, что животные беспокойны. Возле реки слоны собирались на свои долгие совещания. Мы слышали их нараставшее и смолкавшее ворчание. Карталон, загоравший, как и все мы, на солнце, прислушивался к ним вполуха. Ему, конечно, было ясно, о чем они беседуют.

— Сперва о том, что было до сих пор, — пояснил он мне. — Представь себе, как они гордятся тем, что преодолели ущелья, горные реки, перевал, эту проклятую белую скалу! Они запоминают каждый свой шаг…

Карталон уверял меня, что даже человек не обладает такой хорошей памятью, как слон. Карталон опять прислушался.

— А теперь они говорят о том, что еще предстоит, — сказал Карталон. — Римлян они чуют издалека, задолго до нас. Они еще покажут этим римлянами, что значат семнадцать слонов!

Через неделю вооруженные наемники перебрались на другой берег реки. Во все стороны высланы были дозорные.

— Пахнет римлянами, — сказал Карталон, когда отдан был приказ одеть слонов в боевое снаряжение и привести их в лагерь.

Ганнибал велел построить слонов на площади посреди лагеря. Он сел на Сура, чтобы обратиться к воинам с речью. Наемники и солдаты вспомогательных отрядов пожирали его глазами. Уже несколько часов ползли слухи: римляне выступили нам навстречу…

Вернулись высланные Ганнибалом дозорные, появились в лагере и перебежчики.

— Это все тот же Сципион, — сказали они, — который хотел остановить карфагенян на Родане; теперь он полон решимости задержать Ганнибала у подножия Альп. Он уже уничтожил мост через реку Пад.

Ганнибал подтвердил эти слухи.

— Я хочу вам рассказать обо всем, что касается римлян, — закричал он наемникам. — К нам перебежали люди, которые до сих пор поддерживали римлян. Сципион попробовал было разжечь их кровь. Чего он достиг, вы видите сами, — они от него сбежали. И не удивительно! Послушайте, что он им рассказывал…

Ганнибал дал говорить некоторым из перебежчиков: речь Сципиона переводил он сам. Когда он обратился к своим людям как римлянин, сразу же раздался одобрительный смех.

— Римляне! — кричал он, усиленно жестикулируя. — К сожалению, вы одержите только половину победы, ибо вы встретите врага, который уже побежден — побежден горами, через которые погнал своих наемников этот сумасброд, именующий себя Ганнибалом! Вы будете воевать против ослабевших от голода! Это тени людей, разбивших себе плечи и головы об острые утесы, отморозивших себе пальцы на руках и ногах.

Все вокруг смеялись, ибо Ганнибал принимал неестественные позы, и многие подражали ему, тряся головами. Еще неделю назад эти слова попали бы в цель, теперь же они вызывали один лишь смех. А когда Ганнибал заговорил о сломанном оружии, о хромых лошадях, о поредевшей армии, заносчивость обогатившихся и опьяненных победой наемников вылилась в диком реве.

— Вы, римляне! — крикнул Ганнибал. — Перед вами разбитая армия, которую осталось всего лишь прикончить! Накажите этих упрямцев, они заплатят вам дань! Обращайтесь с ними, как с рабами, восставшими против вас. Закуйте юного безумца, развязавшего войну, в цепи!.. Сципион имеет в виду меня, — закончил Ганнибал.

И опять раздался рев наемников. Они бурно требовали выступить навстречу римлянам.

— Нельзя их недооценивать, — сказал теперь Ганнибал серьезно. — Они знают, за что борются: за свой город, за дома, поля и скот, за матерей и братьев. Если они не победят, то станут рабами. Впервые для них все должно решиться. Для нас тоже! Не обманывайте себя, выхода у нас нет. За нашей спиной горы, с обеих сторон море — и ни одного корабля, чтобы спастись бегством. Помочь себе можем только мы сами. Но разве этого мало? Вы меня знаете: я вырос среди вас, каждый из вас видел, как я поступаю с врагами. Я же знаю каждого из моей армии, и знаю, на что он способен. Нас возвеличила война, в войне мы дома, как рыбы в воде, как птицы в воздухе. Нам же противостоят новички, завербованные в спешке, неопытные. Сципион командует армией всего лишь полгода, как полководец он подобен ребенку, еще не научившемуся ходить. И такой человек называет нас своими рабами! Вашими рабами станут римляне — это я вам обещаю. Каждый из вас получит двух рабов-римлян… Они, видите ли, потребовали, чтобы нас выдали, как разбойников, они обещают нам пытки и смерть. Все это достанется им самим! Вы получите их поля и сады, их дома и добро. В конце у них не будет ничего, а у вас все!..

Последние слова Ганнибала вызвали долго не смолкавший рев одобрения. Слоны забеспокоились. Ганнибал приказал их увести. Поэтому я не увидел, что происходило на площади дальше. Чтобы еще больше поднять боевой дух наемников, Ганнибал велел привести в лагерь сотню пленных тавринов. Им предложено было завоевать свою жизнь в поединках. Это были в основном юноши, они с радостью приняли предложение. Некоторые, танцуя, выказывали готовность бороться до тех пор, пока кто-нибудь из двоих не будет убит. Их нисколько не смущало, что таврины будут драться против тавринов. Им дали оружие, победителям Ганнибал обещал подарить боевого коня и, конечно, свободу. О конце каждого поединка возвещал рев толпы. Карталон, видевший часть этих поединков, вернулся из лагеря с красным лицом. Он не уставал прославлять храбрость этих смертников.

— Оставшиеся в живых будут теперь с нами, — объявил Карталон с гордостью. — Кому бы это удалось, кроме Ганнибала, — сделать из вчерашних врагов союзников? Из бойев, инсубров, салассов, тавринов он делает карфагенян; из толпы — армию! А эти римские птенцы еще отваживаются… — И тут Карталон потерялся в злобных речах против Сципиона и ему подобных, стал обвинять римлян во всех мыслимых подлостях и предрек, что их падение совсем близко.

Им овладело нетерпение, от которого он не в силах был отделаться, скорее достигнуть Карфагена. Вечерами его лицо пылало. Под глазами легли глубокие тени. Меня это беспокоило, и я поговорил об этом с Силеном. Силен позаботился о том, чтобы Карталона осмотрел Синхал. Тот дал Карталону мазь — натирать грудь и спину. Когда я натирал ему спину, то слышал, как тяжело клокотало в груди у Карталона.

— Смести римлян — и назад в Карфаген! — повторял он все чаще.

25

Ганнибал двигался вдоль Тицина[52] по направлению к Паду. Дни стояли теплые, хотя зима была на пороге. Солнце бодрило людей и животных; наемники с нетерпением ожидали встречи с врагом. На третий день после ухода из городка тавринов Ганнибал привел армию в укрепленный лагерь. Он нервничал из-за того, что все еще не встретился с легионами Сципиона. Лежащая впереди местность была неведомой, он боялся попасть в ловушку. На следующее утро он двинулся с конниками широким фронтом, чтобы встретить врага. Прочесали рощи, обыскали ущелья, осмотрели холмы. День стал жарче. Копыта лошадей поднимали тучи пыли.

Ганнибал с Магарбалом, Магоном и с небольшой свитой въехали на вершину холма. У Ганнибала захватило дыхание от того, что он вдруг увидел. Перед ним стояла римская конница. Как и Ганнибал, Сципион тоже искал врага, и он тоже ехал во главе примерно трех тысяч всадников. И он выбирал позицию на вершине холма.

Ганнибал прибыл туда раньше, и теперь у него было преимущество. Он не стал медлить ни одного мгновения. Магарбал и Магон разделили конницу на два крыла. Под прикрытием холмов нумидийцы подошли к флангам римлян. Столкновение двух армий было таким яростным, что многие всадники попадали с седел. Они продолжали яростно биться пешими. Раненые лошади беспорядочно носились вокруг. Вскоре все поле покрылось мертвыми и ранеными. Потом Магарбал и Магон врезались со своими нумидийцами во фланги римлян, после чего противник уже почти не сопротивлялся.

Каждый человек боролся теперь только за свою жизнь. Сципион сражался тоже отчаянно. Вокруг него стоял неописуемый шум. Его сбили с лошади. Ганнибал увидел это и решил схватить консула живым, но не сумел к нему пробиться. Забыв об опасности, римские всадники преградили путь к месту, где их командующий лежал под копытами лошади. На глазах у Ганнибала какой-то молодой всадник пробился к раненому консулу, посадил его на лошадь, остальные окружили их, и все они стали пробиваться сквозь кольцо врагов под градом кровопролитных ударов. Так они ушли от преследователей. Сотни пожертвовали собой, чтобы спасти консула. Ганнибал не потерял и половины того числа всадников, которые были потеряны римлянами. Преследуя римлян, Ганнибал добрался до гряды холмов, откуда он увидел римский лагерь. До карфагенского лагеря было отсюда полдня пути.

Ганнибал повернул назад. Он решил атаковать римский лагерь на следующий день и вынудить римлян принять этот бой. Он вернулся в свой лагерь с сотнями пойманных лошадей. Наемники завидовали победе, одержанной конницей. Они чувствовали себя ограбленными, но успокаивались мыслью о близком сражении.