Весь Рим оплакивал его. Кардинал Цинтио был неутешен и желал великолепием похорон вознаградить утрату триумфа. По его приказанию говорит Женгене в "Истории литературы италиянской" - тело Тассово было облечено в римскую тогу, увенчано лаврами и выставлено всенародно. Двор, оба дома кардиналов Альдобрандини и народ многочисленный провожали его по улицам Рима. Толпились, чтобы взглянуть еще раз на того, которого гений прославил свое столетие, прославил Италию и который столь дорого купил поздние, печальные почести!..
      Кардинал Цинтио (или Чинцио) объявил Риму, что воздвигнет
      поэту великолепную гробницу. Два оротара приготовили надгробные речи, одну латинскую, другую италиянскую. Молодые стихотворцы сочиняли стихи и надписи для сего памятника. Но горесть кардинала была непродолжительна, и памятник не был воздвигнут. В обители св. Онуфрия смиренная братия показывает и поныне путешественнику простой камень с этой надписью: "Torquati Tassi ossa hie jacent" [Здесь лежат кости Торквато Тассо (лат.)]. Она красноречива. Да не оскорбится тень великого стихотворца, что сын угрюмого севера, обязанный "Иерусалиму" лучшими, сладостными минутами в жизни, осмелился принесть скудную горсть цветов а ее воспомивание!
      НАДЕЖДА
      Мой дух! доверенность к творцу!
      Мужайся; будь в терпенье камень.
      Не он ли к лучшему концу
      Меня провел сквозь бранный пламень?
      На поле смерти - чья рука
      Меня таинственно спасала,
      И жадный крови меч врага,
      И град свинцовый отражала?
      Кто, кто мне силу дал сносить
      Труды и глад и непогоду,
      И силу - в бедстве сохранить
      Души возвышенной свободу?
      Кто вел меня от юных дней
      К добру, стезею потаенной,
      И в буре пламенных страстей
      Мой был вожатай неизменной?
      Он! он! Его все дар благой!
      Он есть источник чувств высоких,
      Любви к изящному прямой,
      И мыслей чистых и глубоких!
      Всё дар его: и краше всех
      Даров - надежда лучшей жизни!
      Когда ж узрю спокойный брег,
      Страну желанную отчизны?
      Когда струей небесных благ
      Я утолю любви желанье,
      Земную ризу брошу в прах
      И обновлю существованье?
      1815
      НА РАЗВАЛИНАХ ЗАМКА В ШВЕЦИИ
      Уже светило дня на западе горит,
      И тихо погрузилось в волны!..
      Задумчиво луна сквозь тонкий пар глядит
      На хляби и брега безмолвны.
      И все в глубоком сне поморие кругом.
      Лишь изредка рыбарь к товарищам взывает;
      Лишь эхо глас его протяжно повторяет
      В безмолвии ночном.
      Я здесь, на сих скалах, висящих над водой,
      В священном сумраке дубравы
      Задумчиво брожу и вижу пред собой
      Следы протекших лет и славы:
      Обломки, грозный вал, поросший злаком ров,
      Столбы и ветхий мост с чугунными цепями,
      Твердыни мшистые с гранитными зубцами
      И длинный ряд гробов.
      Всё тихо: мертвый сон в обители глухой.
      Но здесь живет воспоминанье:
      И путник, опершись на камень гробовой,
      Вкушает сладкое мечтанье.
      Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой,
      И ветр колышет стебль иссохшия полыни,
      Где месяц осребрил угрюмые твердыни
      Над спящею водой
      Там воин некогда, Одена храбрый внук,
      В боях приморских поседелый,
      Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук,
      Броню заветну, меч тяжелый
      Он юноше вручил израненной рукой;
      И громко восклицал, подъяв дрожащи длани:
      "Тебе он обречен, о бог, властитель брани,
      Всегда и всюду твой!
      А ты, мой сын, клянись мечом своих отцов
      И Гелы клятвою кровавой
      На западных струях быть ужасом врагов
      Иль пасть, как предки пали, с славой!"
      И пылкий юноша меч прадедов лобзал
      И к персям прижимал родительские длани,
      И в радости, как конь при звуке новой брани,
      Кипел и трепетал.
      Война, война врагам отеческой земли!
      Суда наутро восшумели,
      Запенились моря, и быстры корабли
      На крыльях бури полетели!
      В долинах Нейстрии раздался браней гром,
      Туманный Альбион из края в край пылает,
      И Гела день и ночь в Валкалу провождает
      Погибших бледный сонм.
      Ах, юноша! спеши к отеческим брегам,
      Назад лети с добычей бранной;
      Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам,
      Герой, победою избранный!
      Уж скальды пиршество готовят на холмах,
      Уж дубы в пламени, в сосудах мед сверкает,
      И вестник радости отцам провозглашает
      Победы на морях.
      Здесь, в мирной пристани, с денницей золотой
      Тебя невеста ожидает,
      К тебе, о юноша, слезами и мольбой
      Богов на милость преклоняет...
      Но вот в тумане там, как стая лебедей,
      Белеют корабли, несомые волнами;
      О, вей, попутный ветр, вей тихими устами
      В ветрила кораблей!
      Суда у берегов, на них уже герой
      С добычей жен иноплеменных;
      К нему спешит отец с невестою младой1
      И лики скальдов вдохновенных.
      Красавица стоит, безмолвствуя, в слезах,
      Едва на жениха взглянуть украдкой смеет,
      Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет,
      Как месяц в небесах...
      И там, где камней ряд, седым одетый мхом,
      Помост обрушенный являет,
      Повременно сова в безмолвии ночном
      Пустыню криком оглашает;
      Там чаши радости стучали по столам,
      Там храбрые кругом с друзьями ликовали,
      Там скальды пели брань, и персты их летали
      По пламенным струнам.
      Там пели звук мечей и свист пернатых стрел,
      И треск щитов, и гром ударов,
      Кипящу брань среди опустошенных сел
      И грады в зареве пожаров;
      Там старцы жадный слух склоняли к песне сей,
      Сосуды полные в десницах их дрожали,
      И гордые сердца с восторгом вспоминали
      О славе юных дней.
      Но все покрыто здесь угрюмой ночи мглой,
      Все время в прах преобратило!
      Где прежде скальд гремел на арфе золотой,
      Там ветер свищет лишь уныло!
      Где храбрый ликовал с дружиною своей,
      Где жертвовал вином отцу и богу брани,
      Там дремлют, притаясь, две трепетные лани
      До утренних лучей.
      Где ж вы, о сильные, вы, галлов бич и страх,
      Земель полнощных исполины,
      Роальда спутники, на бренных челноках
      Протекши дальные пучины?
      Где вы, отважные толпы богатырей,
      Вы, дикие сыны и брани и свободы,
      Возникшие в снегах, средь ужасов природы,
      Средь копий, средь мечей?
      Погибли сильные! Но странник в сих местах
      Не тщетно камни вопрошает
      И руны тайные, останки на скалах
      Угрюмой древности, читает.
      Оратай ближних сел, склонясь на посох свой,
      Гласит ему: "Смотри, о сын иноплеменный,
      Здесь тлеют праотцев останки драгоценны:
      Почти их гроб святой!"
      Июнь или июль 1814
      ЭЛЕГИЯ ИЗ ТИБУЛЛА
      Вольный перевод
      Месалла! Без меня ты мчишься по волнам
      С орлами римскими к восточным берегам;
      А я, в Феакии оставленный друзьями,
      Их заклинаю всем, и дружбой и богами,
      Тибулла не забыть в далекой стороне!
      Здесь Парка бледная конец готовит мне,
      Здесь жизнь мою прервет безжалостной рукою...
      Неумолимая! Нет матери со мною!
      Кто будет принимать мой пепел от костра!
      Кто будет без тебя, о милая сестра,
      За гробом следовать в одежде погребальной
      И миро изливать над урною печальной?
      Нет друга моего, нет Делии со мной.
      Она и в самый час разлуки роковой
      Обряды тайные и чары совершала:
      В священном ужасе бессмертных вопрошала,
      И жребий счастливый нам отрок вынимал.
      Что пользы от того? Час гибельный настал,
      И снова Делия, печальна и уныла,
      Слезами полный взор невольно обратила
      На дальный путь. Я сам, лишенный скорбью сил,
      "Утешься", - Делии сквозь слезы говорил;
      "Утешься!" - и еще с невольным трепетаньем
      Печальную лобзал последним лобызаньем.
      Казалось, некий бог меня остановлял:
      То ворон мне беду внезапно предвещал,
      То в день, отцу богов Сатурну посвященной,
      Я слышал гром глухой за рощей отдаленной.
      О вы, которые умеете любить,
      Страшитеся любовь разлукой прогневить!
      Но, Делия, к чему Изиде приношенья,
      Сии в ночи глухой протяжны песнопенья
      И волхвованье жриц, и меди звучный стон?
      К чему, о Делия, в безбрачном ложе сон
      И очищения священною водою?
      Все тщетно, милая, Тибулла нет с тобою.
      Богиня грозная! спаси его от бед,
      И снова Делия мастики принесет,
      Украсит дивный храм весенними цветами
      И с распущенными по ветру волосами,
      Как дева чистая, во ткань облечена,
      Воссядет на помост: и звезды, и луна,
      До восхождения румяныя Авроры,
      Услышат глас ее и жриц Фарийских хоры.
      Отдай, богиня, мне родимые поля,
      Отдай знакомый шум домашнего ручья,
      Отдай мне Делию: и вам дары богаты
      Я в жертву принесу, о Лары и Пенаты!
      Зачем мы не живем в златые времена?
      Тогда беспечные народов племена
      Путей среди лесов и гор не пролагали
      И ралом никогда полей не раздирали;
      Тогда не мчалась ель на легких парусах,
      Несома ветрами в лазоревых морях.
      И кормчий не дерзал по хлябям разъяренным
      С сидонским багрецом и с золотом бесценным
      На утлом корабле скитаться здесь и там.
      Дебелый вол бродил свободно по лугам,
      Топтал душистый злак и спал в тени зеленой;
      Конь борзый не кропил узды кровавой пеной;
      Не зрели на полях столпов и рубежей
      И кущи сельские стояли без дверей;
      Мед капал из дубов янтарного слезою:
      В сосуды молоко обильною струею
      Лилося из сосцов питающих овец...
      О мирны пастыри, в невинности сердец
      Беспечно жившие среди пустынь безмолвных!
      При вас, на пагубу друзей единокровных,
      На наковальне млат не исковал мечей,
      И ратник не гремел оружьем средь полей.
      О век Юпитеров! О времена несчастны!
      Война, везде война, и глад, и мор ужасный,
      Повсюду рыщет смерть, на суше, на водах...
      Но ты, держащий гром и молнию в руках!
      Будь мирному певцу Тибуллу благосклонен.
      Ни словом, ни душой я Не был вероломен;
      Я с трепетом богов отчизны обожал,
      И, если мой конец безвременный настал
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.