Ф. Зайвый) занял предполье и Литовский полуостров на Гнилом море. Командиры полков и дивизионный инженер майор А. А. Школьников приняли все меры, проявили максимум инициативы, чтобы в очень короткие сроки создать надежные земляные укрытия, траншеи. С этой задачей они справились блестяще. Оборудованные дзоты, ходы сообщения позволяли маневр частей, лисьи норы и блиндажи на валу служили хорошими укрытиями от авиационных бомбежек (а от них нам вскоре буквально не стало житья). Серьезных потерь от авиационных налетов мы не имели.
      В железнодорожных мастерских Армянска, по инициативе то ли самого Юхимчука, то ли его начальника штаба майора Д. С. Татаринова, сделали перископы (труба с системой зеркал) для скрытого наблюдения за противником. В том же 417-м полку мы с В. С Булатовым видели ложные окопы с тыквами, изображавшими головы стоящих в обороне бойцов. Получилось! Артистическая подделка. Полковник Александр Харитонович Юхимчук был посильнее командира левофлангового 361-го полка. Он единственный среди командиров полков в дивизиях, оборонявших север Крыма, имел академическое образование; грудь украшал орден Красного Знамени, полученный за командирскую доблесть во время конфликта на КВЖД.
      С конца августа грозные события надвигались на нас со все возрастающей быстротой. Генштаб, видимо, тоже это чувствовал. 26 августа 1941 года Б. М. Шапошников потребовал от главкома Юго-Западного направления С. М. Буденного "не допустить прорыва противника в направлении Перекопа", для чего, в частности, иметь не менее одной стрелковой дивизии в районе Аскании-Нова. 31 августа авиационная разведка Черноморского флота сообщила, что противник начал переправу через Днепр в районе Каховки; к 12.00 на левом берегу зафиксировано до батальона немецкой пехоты. Немецкие передовые отряды переправлялись также южнее Бернслава, у хутора Казацкий. Наших частей в этих районах не было замечено{6}.
      Мы с Черняевым только что вернулись из полков и, распрощавшись с секретарем Симферопольского горкома партии С. В. Мартыновым, сели за свои дела, когда было получено это ошеломляющее известие. Комдив вышел из себя:
      - Как же... Как же отдали такой рубеж без боя?
      - Летчики могли ошибиться, - ответил я. - Сейчас важно выяснить, каковы силы противника. Пошлите толкового командира-оператора в штаб девятой армии.
      - Василий Кириллович! Двигай к Черевиченко! - приказал начальнику штаба Черняев.
      Гончарук вернулся 1 сентября, командующего армией не застал - он вместе с офицерами штаба фронта и политуправления находился в войсках. Гончарук докладывал: "Состояние штаба девятой армии таково, что схватить у них суть дела о положении войск противника трудно". На следующий день был отправлен начальник разведывательного отделения штаба дивизии Н. В. Лисовой.
      - К командарму я прорвался, - рассказывал капитан, вернувшись. (Не знаю, куда бы не мог "прорваться" этот энергичный капитан, действуя то в лоб, то с покоряющей украинской обходительностью.)
      Высказав мнение о том, что "наступление немецких и румынских войск на Крым мало вероятно", и задав ряд вопросов по обстановке в Крыму и на Черном море, Я. Т. Черевиченко направил капитана Лисового в оперативный отдел армии, но, к сожалению, и там данных о наступающем противнике получить не удалось в связи с тем, что обстановка на фронте менялась с невероятной быстротой.
      - Кто же поверит тому, что немцы на Крым не пойдут? - воскликнул Черняев. - Что же все-таки сказали вам в оперативном отделе? - обратился он к Лисовому.
      - Больше двух полков пехоты уже на этой стороне, и танки переправляются. Зафиксирована пока двадцать вторая пехотная немецкая дивизия.
      Здесь уместно вспомнить весьма важную директиву, адресованную 20 августа 1941 года маршалом Б. М. Шапошниковым командованию Южным фронтом: "Организовать взаимодействие 9-й армии с 51-й армией, предложить Черевиченко установить прямую проводную и радиосвязь и обменяться делегатами командования". Директива эта, к сожалению, не была выполнена.
      Не получая достоверных и своевременных данных о положении левого крыла Южного фронта (9-я и 18-я армии), мы должны были принять какие-то меры. Насчет того, что противник предпримет попытку ворваться в Крым - и именно через Перекопский перешеек, - у нас не было никаких сомнений. 2 и 4 сентября немецкое командование уже заявило о своих намерениях, подвергнув бомбежке Армянск, железную дорогу на Перекопе. В эти дни вражеские самолеты кружились даже над станцией Джанкой. Я решил создать из состава 156-й и 106-й дивизий два разведывательных отряда, выдвинуть их в район Каховки с задачей вести непрерывную разведку войск противника, переправившихся через Днепр, установить направление их движения и выяснить главную группировку. Это единственное, что можно было сделать, тем более, что авиационная разведка 51-й армии была уже скована превосходством в воздухе "мессершмиттов", а авиация флота в то время выполняла задачи по разведке морских сил противника.
      Возглавили отряды капитан Н. В. Лисовой и майор Л. М. Кудидзе (командир разведроты 106-й дивизии). Оба они успешно справились с задачей. Разведывательный батальон 156-й дивизии был целиком выдвинут в Ново-Киевку, километров за пятнадцать северо-западнее Перекопских позиций, а собственно разведывательный отряд Лисового состоял из мотострелковой роты и мотоциклетного отделения, усиленных минометной ротой из 530-го полка и противотанковым дивизионом.
      Мне лично приходилось, особенно в первые дни, ставить Лисовому задачи на разведку вплоть до Днепра, и я мог полнее составить представление об этом офицере. Подходящий характер для такого дела, как командование подвижным отрядом, действующим на значительном удалении от основных сил. Инициатива, военная хитрость, точный глаз и отличное знание своих бойцов-разведчиков, которых он ласково называл "Мои орлята". Командирский опыт, поскольку у него за плечами было командование разведывательным взводом, ротой и батальоном. За плечами у него было еще кое-что: секретарь комсомольской ячейки в родном селе в год великого перелома деревни на колхозный путь. (Его слова: "Тогда комсомол был большой опорой Советской власти на селе, и мы куркулям давали жару...") Что-то от комсомольского огня у него осталось и в сорок первом году. Еще одна черточка. В дивизии было известно, что три офицера - Лисовой, секретарь парткомиссии Винокуров и начальник штаба 361-го полка Андрющенко такие друзья, что водой не разольешь. Недаром Винокуров, хотя и не положено было ему, отправился с разведчиками в Черную Долину. Винокуров как-то рассказал мне, что начальник дивизионной разведки любит вспоминать слова отца своего, Василия Ивановича, сказанные в 1932 году, когда парень экстерном сдал за школу "червонных старшин": "Сынку, так ты скоро самого Ворошилова догонишь". Винокуров, смеясь, утверждал, что остается тайной, то ли капитан не берет всерьез предсказание батьки, то ли есть у него цель догнать самого Народного комиссара. В общем, все это создало динамическую натуру, годную для рискованных предприятий.
      Подвижной отряд капитана Лисового столкнулся с передовыми частями противника 6 сентября неподалеку от села Черная Долина. Захватили "языка". Показания: движутся части 22-й и 72-й пехотных дивизий, а также кавалерийские отряды румын{7}. На следующий день разведчики установили наличие 170-й и 46-й пехотных дивизий. Было замечено большое движение автоколонн от Каховки в сторону Чаплинки, Любимовки, Ново-Украинки.
      Из Чаплинки, где находился уже ВПУ{8} 9-й армии, капитан докладывал по телефону Черняеву:
      - В Ново-Павловке мы обнаружили немцев, боя они не приняли и отошли в Черную Долину, заняли оборону.
      - Как ведет себя противник?
      - Нахально. Мотоциклисты носятся по дорогам, простреливают лесополосы, поджигают деревни и стога сена. Панику накручивают. А отряды пехоты движутся на машинах под охраной танков и осторожничают, не хотят ввязываться в бой. Видимо, у них тоже разведывательные задачи. Что прикажете делать?
      - Любой ценой уничтожить завтра противника в Черной Долине.
      Возвратившись в отряд, капитан собрал командиров, политработников и сказал:
      - Давайте, товарищи, думать, чтобы не осрамиться.
      Решили под покровом ночи окружить село. Удар нанести на рассвете.
      На огневые позиции были доставлены минометы и 45-миллиметровые пушки. Утром накрыли село, и разведчики, ворвавшись в Черную Долину, провели там скоротечный бой. Уничтожили немецкий танк, захватили батарею четырехминометного состава. Уничтожили много гитлеровцев. Полтора десятка взяли в плен. Капитан не мог отказать себе в удовольствии влететь в расположение 156-й дивизии на трофейном мотоцикле.
      Друзья жали капитану руки. Вокруг пленных - толпа. Их разглядывали, как разглядывали 22 июня осколки первой немецкой бомбы. Недоуменно и с каким-то сожалеющим добродушием. Начподив Владимир Михайлович Гребенкин, быстро шагая, врезался в эту толпу, расталкивая бойцов.
      - Смотрите, что это за люди? Думаете, парни как парни, белобрысые, с засученными рукавами... Я вам покажу, что это за люди!
      Он сунул в руки первому попавшемуся фотографию, изъятую у одного из пленных. Молоденький солдат, держа в руках снимок, смотрел, бледнея. "Такого не может быть!.." Гнусная фотография: один насилует девушку, другие с пьяными рожами ждут очереди.
      Наших людей будто волной отхлестнуло от немцев. Ненависть к врагу-захватчику - священное и самое гуманное чувство. Но оно рождается с такой болью сердца и мукой души, что не дай бог испытать это никому второй раз...
      Лисовой чувствовал себя героем и не скрывал своей радости. Однако когда я спросил, каково ему было в первом бою, он откровенно ответил:
      - Я думаю, все вышло из-за неимения боевого опыта. А то бы смелости не хватило. У них же была усиленная рота мотоциклистов с зенитной батареей, с минометной батареей и танками... Мы очень жалели, что зенитная батарея врага из наших рук ушла. Потом она стала на пригорке и, доложу вам, дала нам жару!
      Капитан говорил, что в бою отлично действовал командир разведэскадрона старший лейтенант А. Л. Святодух. Он сам вел людей в атаку на Черную Долину. С другой стороны села ворвался с мотоциклистами старший лейтенант Петрухин. Похвалил за мужество и храбрость командира отделения Авакяна.
      В последующие дни, включительно до 12 сентября, разведывательный отряд не раз ввязывался в бой с врагом. Из оперативной сводки штаба 51-й армии за 11 сентября: "Отряд 156-й дивизии действует совместно с частями 9-й армии Южного фронта, имея перед собой не менее батальона пехоты на мотоциклах с 3 - 4 легкими танками, батареей 75-мм орудий и минометной, зенитной батареями".
      Был захвачен в плен унтер-офицер с легковой машиной, принадлежавшей, как выяснилось, 29-му батальону связи, обслуживавшему 11-ю армию Манштейна. Ефрейтор, взятый в плен майором Л. М. Кудидзе в районе Васильевки, показал, что он служит в дивизии СС "Викинг", переброшенной из-под Киева на Крымское направление. Наконец, еще один случай помог нам перепроверить собранные разведывательные данные о противнике. У населенного пункта Черногрей, недалеко от совхоза "Червоний чабан", отделение младшего сержанта Красикова рыло для своей роты окопы. Внимание бойцов привлекла одиночная легковая машина, шедшая в тыл нашей роте. Да это немцы! Красиков подал команду открыть огонь по скатам машины. Вскоре перед ним было четверо пленных; один из них оказался офицером разведки 42-го армейского корпуса 11-й армии Манштейна, при нем была топографическая карта с нанесенной на ней обстановкой. Она говорила, что в первом эшелоне на Крым движутся 22, 46, 73, 50-я пехотные дивизии, усиленные танками. Таким образом, мы отчетливо представляли оперативную обстановку, группировку сил врага, сложившуюся в начале сентября: острие 11-й немецкой армии направлялось на Крым (а не на Мелитополь, куда отходила наша 9-я армия), причем именно на Перекоп. Это ко многому обязывало командование 51-й Отдельной армии. Однако главный недостаток - крайняя ограниченность сил на Перекопских позициях - не был устранен. Нашей 156-й дивизии предстояло вступить в единоборство с врагом, имевшим тройное превосходство в живой силе и артиллерии и абсолютное - в танках и авиации.
      С гребня Перекопского вала, особенно в ясную погоду после дождя, открывался хороший обзор на 15 - 20 километров. В сухое время проклятая крымская пыль кого угодно ввела бы в заблуждение - едет одна повозка, а в воздухе такая пылевая завеса, будто дивизия на марше. Но с 3 сентября пошли дожди, и в бинокль можно было видеть, как вдалеке мимо наших позиций движется с запада и уходит по северному берегу Сивашей бесконечный поток воинских частей. Это отходила 9-я армия. Ни одно подразделение не повернуло в Крым. И не могло сделать этого. У них была другая задача: прикрыть подступы к Донбассу. Затем поток иссяк. Под вечер 11 сентября я своими глазами увидел появившегося перед фронтом противника: небольшие группы немцев вышли к полосе предполья, постреляли трассирующими пулями и отошли в населенные пункты ночевать. 12 сентября боевое охранение 417-го полка впервые столкнулось с немцами на дороге Чаплинка - Армянск. В этот же день капитан Е. К. Ивашина докладывал из "Червоного чабана", что разведывательная группа противника силою до роты выдвинулась к нашему боевому охранению, занимавшему западную окраину поселка Ставки (Родниковое).
      - Когда немецкая разведка приблизилась метров на сто, боевое охранение открыло сильный ружейный и пулеметный огонь. Немцы пытались спастись бегством, но почти все были уничтожены. Боевое охранение захватило шесть пленных, все из разведбата семьдесят третьей дивизии пятьдесят четвертого немецкого армейского корпуса. Захвачено двадцать мотоциклов, из них восемь вполне исправных, и три автомашины...
      Комбат особенно подчеркивал мужество и мастерство расчета станкового пулемета под командованием красноармейца Григория Максименко. Именно он нанес главный урон врагу. Комбат, видимо, очень гордился доблестью своего солдата, проявленной при боевом крещении.
      -За мужество и подвиг, - сказал он, - мы представляем Максименко к высшей награде и просим поддержать наше ходатайство о присвоении ему звания Героя Советского Союза.
      Несколько высоко взял комбат. Но его можно было понять: для необстрелянного человека подпустить роту противника на сто метров и только тогда ударить по ней огнем - это акт большой воли. А забота командира батальона об отличившемся бойце была трогательной.
      К исходу 12 сентября немецкие войска вышли на рубеж "Червоний чабан" Сальково, то есть от Перекопа до Чонгарского полуострова. Они обложили Крым. Северный берег Сиваша и далее до основания Арабатской стрелки заняла 22-я пехотная дивизия 30-го армейского корпуса 11-й немецкой армии. Основные силы (весь 54-й корпус) противник сосредоточил на своем правом крыле и вел разведку боем с целью выявить очертание нашей главной обороны на Перекопском валу и систему огня.
      К чести генерала Черняева надо отметить, что он, не имея в своем распоряжении из резерва ничего, кроме батальона разведчиков, старался ответить активными действиями и, насколько возможно, спутать расчеты врага. 15 сентября разведгруппа (ее вел старший лейтенант А. Л. Святодух) овладела Макаровкой в пяти километрах севернее "Червового чабана" и несколько дней удерживала ее, отвлекая на себя силы передовых отрядов противника. Другая разведгруппа завязала и с успехом вела бой за Второ-Константиновку (на западном берегу Перекопского залива). Атака Перво-Константиновки (на берегу Сиваша), предпринятая в ночь на 15 сентября силами роты от Юхимчука, кончилась неудачей. Комдив переоценил возможность своих людей, послав их, еще не нюхавших пороха, в ночной бой.
      Черняев, связанный моим присутствием, довольно сдержанно отчитывал командира полка. Юхимчук и сам тяжело переживал потерю людей.
      Блиндаж командного пункта подрагивал, когда немецкие бомбы падали близко. Дивизионный инженер А. А. Школьников построил его добротно: сдвинул дом, вскрыл пол, вырыл блиндаж, залил сверху бетоном и снова поставил дом на свое место. Здесь был установлен и мой аппарат В Ч. Звонок телефона вернул к событиям большого масштаба. Дежурный по штабу армии информировал меня, что во второй половине дня неожиданным танковым налетом противник захватил станцию Сальково, при этом подбит паровоз и захвачен только что прибывший на станцию Сальково эшелон с какими-то машинами. Батальон 876-го полка, державший там оборону, отошел на Чонгарский полуостров. Другой батальон находится на станции Ново-Алексеевка (несколько севернее) и ведет бой в окружении.
      - Где командующий?
      - Приказал не беспокоить. Заперся, пишет приказ. По его поручению докладываю, что завтра генерал-полковник прибудет к вам...
      - Тогда попросите к аппарату товарища Николаева.
      - Член Военного совета отбыл к комдиву Савинову вместе с поэтом Константином Симоновым.
      Час от часу не легче! Зачем там нужен поэт? Потом-то пойму, как это важно. К.М. Симонов - корреспондент газеты "Красная звезда", очень много сделает для нас, фронтовиков, за годы войны.
      ...Как стало известно позже, оба подразделения подверглись атаке, еще не закончив строительство оборонительных рубежей. В Ново-Алексеевке бойцы еще рыли окопы. Батальон принял бой в невыгодных условиях, несколько дней героически отбивался от автоматчиков и танков противника, прорваться на Чонгар в свою дивизию не смог и остатками сил отошел к частям 9-й армии. В эшелоне, захваченном немцами, были тягачи для создаваемой армейской артиллерийской группы.
      События на правом крыле поставили перед нами, командирами, озабоченными обороной Перекопа, новый вопрос: верно ли мы оценили намерения противника? Возможно, он начнет вторжение в Крым через Чопгар и Арабатскую стрелку. Самый тщательный анализ последних данных разведки не давал, однако, подтверждения для такого вывода. На нашем правом фланге по-прежнему действовала только 22-я пехотная дивизия противника, причем ее подразделения растянулись по всему северному берегу Сиваша, входя в соприкосновение с боевым охранением 106-й дивизии. Общее убеждение было таково: взятие Сальково - это демонстрация с ограниченной целью перехватить последнюю нить железной дороги, связывающую Крым с материком. С этими мыслями я и встретил на следующий день командарма.
      Генерал-полковник сказал, что после вчерашних событий он решил создать оперативную группу войск, командовать которой поручает мне.
      - Ваша задача быть готовым к удару противника в направлении Чонгарского полуострова и центра Сиваша...
      - Вы ждете удара именно там, товарищ командующий?
      - Да. Разумеется, не исключена возможность действий оперативной группы и в направлении Перекопа, а также западного побережья Черного моря. В состав группы я включаю двести семьдесят первую дивизию, третью Крымскую мотострелковую (т. е. 172-ю по общесоюзной нумерации. - П. Б.) с ее танковым полком и кавалерийскую дивизию из группы генерала Д. И. Аверкина.
      Я воспринял это решение с радостью, потому что главное дело солдата в условиях войны - воевать. Как ни важны были обязанности "перекопского контролера", но совсем другое дело иметь под командованием войска и вместе с ними бить ненавистного врага.
      Относительно Сальково командарм сказал, что он приказал организовать ночью контрудар с целью восстановить положение.
      Приказ о создании оперативной группы и связанных с этим перегруппировках был вскоре получен. Больше половины полков командарм оставлял "на прежних позициях", то есть в районе Симферополя, совхоз "Трудовое" ("Симферопольский"). Это было разумно, если иметь в виду контратаки и на запад (против морских десантов), и на север (против сухопутных войск противника). Это вызывало возражения, если исходить из мысли, что к 20 сентября главным направлением стало Перекопское.
      21 сентября в письме начальнику Генерального штаба командующий армией сообщал: "Генерал-лейтенант Батов, являющийся моим заместителем, командует резервной оперативной группой в составе 271 сд, 3 мед и 42 кд, предназначенной для контрударов на северном и на евпаторийском направлениях... конная группа генерал-майора Д. И. Аверкина будет использована для нанесения контрудара преимущественно на чонгарском и, в случае нужды, на керченском направлениях". Как видно, до самых последних дней командование армии не имело целеустремленности, держало свои силы не в кулаке, а растопыренными пальцами. Отсюда произошли дальнейшие трудности. 24 сентября, когда жизнь, наконец, властно сказала: Перекоп и только Перекоп! - началась нервная спешка. Времени для сосредоточения войск оперативной группы на рубежах развертывания в обрез. Штаб армии наспех планирует выход полков из глубины по времени. Авиации прикрытия не оказывается. Темп движения к месту боя решает "одиннадцатый номер", и приходится солдатам идти десятки километров по ровной степи под ударами вражеских самолетов{9}. Артиллерия отстает. И так далее. И так далее.
      Позволю себе напомнить азбучную истину: командир ведет бой с помощью аппарата управления. У командующего оперативной группой этот аппарат состоял из двух строевых командиров. При этом полностью отсутствовали средства связи. И хоть эти офицеры были опытными, самоотверженными и способными работать за десятерых, но кто мне поверит, если я скажу, что хорошо управлял войсками, наносившими контрудар?.. Вначале контрудар развивался успешно, и мы задачу выполнили. Отношу это прежде всего за счет мастерства и мужества таких командиров, как М. А. Титов, В. В. Глаголев, И. Г. Торопцев, С. П. Баранов, А. X. Юхимчук, С. А. Федоров, и беззаветной храбрости бойцов. Для большинства из них это был первый бой в Великой Отечественной войне. Они провели его достойно, умело, радуясь тому, что гонят врага назад, хотя это был лишь момент кровавого оборонительного сражения.
      В ходе событий организация управления, как ни странно, не улучшалась, а ухудшалась. В Крыму было два крупных штаба - собственно штаб армии (Симферополь) и штаб 9-го стрелкового корпуса (Воинка). В адрес корпуса писалось много приказов, но практически этот довольно сильный квалифицированный аппарат управления был отстранен от руководства войсками. В самом деле, на третий день боев командарм передал оперативной группе 156-ю дивизию, придал полк 106-й дивизии. Что же осталось в 9-м корпусе? Одна дивизия И. С. Савинова, в районе которой после 17 сентября не было никаких боевых действий. Солидный аппарат управления стал руководить одной дивизией на спокойном участке обороны, а рядом маломощная оперативная группа буквально задыхалась под тяжестью свалившихся на нее задач...
      Вот таким образом случилось, что мне пришлось принять непосредственное участие в оборонительных боях на Перекопских позициях, а затем на Ишуньских и Чатырлыке. Прежде чем рассказать об этих боях и людях, вынесших на своих плечах их кровавое бремя, рассмотрим события 17 - 18 сентября в районе Сальково и Арабатской стрелки. Оборону здесь держала, как я уже говорил, 276-я стрелковая дивизия, сформированная в Чернигове уже после начала войны; больше половины бойцов в ней в возрасте за тридцать лет, не обученных как следует ведению боя. Как-то раз генерал И. С. Савинов откровенно сказал мне, что порой просто теряется из-за того, что люди еще не умеют по-настоящему с винтовкой обращаться, а большинство командиров - из запаса, без опыта командования. Помочь ему было невозможно, в это время в командирских кадрах до крайности нуждалась осажденная Одесса, и управление 51-й армии, отрывая от себя, посылало их туда. Самого комдива я знал как высококвалифицированного штабного работника. Позже, в ноябре и декабре 1941 года, на Тамани, когда я принял командование 51-й армией, генерал И. С. Савинов служил у нас заместителем начальника армейского штаба, а после гибели начальника штаба армии генерал-майора Гаврилы Даниловича Шишенина возглавил штаб, прекрасно работал при подготовке десантной операции. Это был очень опытный штабной работник, но командовать дивизией ему, видимо, было тяжело.
      Выведенная в район обороны с крайним опозданием, дивизия не успела освоить его. Мы потеряли Сальково. Не состоялся и тот "контрудар с целью восстановить положение", о котором говорил мне командарм.
      Работая над крымскими материалами в обнаружив в записной книжке заметку: "Сальково взято. Там А. С. Николаев с корреспондентом, я решил попытать счастья. Константин Михайлович Симонов теперь стал маститым военным романистом, наверняка у него сохранились заметки тех лет. Писатель без дневника все равно, что генерал без резерва. Таким образом, я и обратился к товарищу Симонову за резервами, и он был так любезен, что не отказал. Прислал мне выдержки из своего крымского дневника. Многое я пережил и передумал над его страницами. В них мне особенно дорого вот что: живой портрет человека, в руках которого тоже в определенной мере находилась тогда судьба Крыма корпусного комиссара Андрея Семеновича Николаева. Ему, как и многим товарищам, испытавшим неожиданное выдвижение в конце тридцатых годов, было трудновато. На Хасане он был комиссаром полка. Теперь - член Военного совета Отдельной армии, действующей на правах фронта. Николаев уезжал в полки, в родную для него стихию боя. И после удара по Сальково туда выехал не командующий армией с оперативной группой офицеров штаба, а член Военного совета.
      Константин Симонов пишет, что утром 18 сентября они с Николаевым выехали на Чонгарский полуостров. В штабе дивизии генерал-майор Савинов доложил, что немцы вышли к станции Сальково и заняли ее. Один из наших батальонов оказался отрезанным от своих войск. Вечером предприняли атаку станции, чтобы помочь батальону вырваться из кольца. Далее в дневнике идет описание этого наступления. Николаев возмущался, что совершенно необстрелянных людей посылают в ночной бой. И все же, вскинув на плечо карабин, он пошел в атакующие цепи.
      "Трассы пуль шли у людей прямо над головой, сзади гремела артиллерия, впереди все рвалось и ревело. Люди шли, может быть, излишне пригибаясь, но в общем хорошо, почти не залегая.
      ...Была уже полная тьма. Трудно было разобрать в ней, сколько осталось до Сальково, но, судя по трассам немецких пулеметов, до первых домов станции теперь было не больше трехсот метров. Из этих домов и отовсюду кругом немцы вели сплошной заградительный огонь из пулеметов и автоматов. Вскоре начали бить немецкие минометы. Но они били не по нас, а куда-то дальше, в тыл к нам, левее и правее насыпи. Должно быть, немцы боялись, что мы будем наступать на станцию через какие-то неизвестные им проходы в заграждениях.
      По настроению людей кругом нас чувствовалось, что это их первый бой, что люди совсем необстрелянные и, в сущности, не знают, что делать, хотя готовы сделать все, что им прикажут.
      Я чувствовал, что Николаев хорошо понимает всю эту обстановку, но почему-то не хочет принимать решений. Как я уже потом понял из его дальнейшего поведения, он считал неправильным самому непосредственно вмешиваться в решения командования при отсутствии абсолютно критической обстановки. Так он считал с точки зрения комиссарских принципов и комиссарской этики, как он их понимал. А по складу своей души, когда было тяжело и когда ему казалось, что бойцам плохо и что они чего-то не понимают и чего-то боятся, то для себя лично он находил простое решение: быть там, где трудно, сидеть вместе с этими бойцами или идти вместе с ними.
      Мы присели на корточки у очередных преграждающих дорогу железных рогаток рядом с командиром батальона и командиром роты. Докладывая Николаеву обстановку, командир батальона, по-моему, пребывавший в полнейшей неуверенности насчет того, что происходит и где у него кто находится, однако с аффектацией, отчеканивая каждое слово, говорил, что вот сейчас такая-то рота его повернет туда-то, такой-то взвод развернется там-то, тот-то будет обходить слева, тот-то - справа и так далее и тому подобное, хотя было совершенно ясно, что в такой момент все эти заранее расписанные обходы и маневры могут окончиться только тем, что свои перестреляют своих, не нанеся ущерба немцам".
      Николаев все-таки добился отмены приказа о наступлении. Он вернулся в штаб дивизии и спросил у И. С. Савинова, как обстоят дела на Арабатской стрелке. Тот сказал, что недавно ходили слухи, что там якобы переправились немцы. Туда была направлена рота бойцов. Николаев и Симонов пошли с ней.
      Константин Михайлович подробно описывает, как прибывшие на ровную песчаную косу бойцы продвигались по направлению к Геническу. "До передних линий наших окопов оставалось, наверно, километра полтора-два. Едва мы двинулись, как немцы сразу открыли по Арабатской стрелке минометный огонь. Это так внезапно нарушило странную тишину этого утра, к которой мы уже привыкли, что мы бросились на землю не только от чувства самосохранения, но и от неожиданности.
      ...Рота была первый раз в бою, под огнем, и все больше бойцов ложились и дальше двигались только ползком или просто лежали, не вставая, прижавшись лицом к земле. Мне было так страшно, что, может быть, и я поступил бы так же, если бы не Николаев. Первый раз он бросился от неожиданности на землю так же, как и все мы, но теперь безостановочно шел, не пригибаясь, даже при сравнительно близких разрывах. Шел с таким видом, такой походкой, что казалось, идти вот так же, как он, - это единственное, что возможно сейчас делать. Он шел зигзагами вдоль цепи, то влево, то вправо, мимо упавших и прижавшихся к земле людей. Он неторопливо нагибался, толкал бойца в плечо и говорил:
      - Землячок, а землячок! Землячок! - и толкал сильнее.
      Тот поднимал голову.
      - Чего лежишь? - говорил Николаев. - Убьют.
      - Ну что ж - убьют. На то и война. А ты думал, стрелять не будут, а? Вставай, вставай.
      - Убьют.
      - Вот я стою, ну и ты встань, не убьют. А лежать будешь, скорее убьют: на ходу-то труднее в нас попасть.
      Примерно так, с разными вариантами, говорил он то одному, то другому. Но главное было даже не в словах, а в том, что рядом с прижавшимся к земле, дрожащим от страха человеком стоял другой - спокойный, неторопливый, стоял во весь рост. И тот, у кого оставалась в душе хоть крупица самолюбия и чувство стыда, не мог не подняться и не встать рядом с Николаевым. Примерно такое же чувство испытывал и я. Глядя на него, я тоже поднялся и тоже пошел, и у меня была злость на тех, кто еще лежит, и я так же, как другие поднявшиеся бойцы, орал на тех, кто еще лежал, чтобы они вставали и шли. И они вставали и шли и орали на других. И так понемногу двигалась вся цепь необстрелянных людей, на ходу становившихся обстрелянными.