Глава 7

Милли вспомнила последние замечания Шона в ее адрес, на ее лице появилась мрачная усмешка.

— Конечно же, нет. — И она добавила, старательно подбирая слова:

— Он абсолютно уверен в том, что если у меня и были какие-то способности, то все это уже в прошлом. По его мнению, я деградирую.

— Да? — Рональд взял ломтик хлеба и аккуратно положил на него кружок приправленной чесноком колбасы. Его карие глаза проницательно смотрели на нее. — А ты сама как считаешь?

Милли закусила губу.

— Довольно трудно объективно оценить собственные способности. Всегда надеешься, что…

Она замолчала, поняв, что ее слова звучат так, словно она оправдывается.

— Значит, ты считаешь себя талантливее, чем он думает, — как бы размышляя вслух, сказал Рональд.

— Я этого не говорила!

— Тебе и не надо было. — Он улыбнулся. — Думаю, ты еще не призналась в этом даже самой себе. Но если бы ты была согласна с мнением маэстро О'Флаэрти, то не стала бы говорить, что человеку трудно объективно оценить свою работу. Не так ли?

Милли задумчиво провела рукой по волосам. Она видела, каким взглядом Рональд проследил этот ее жест. В выражении его лица было что-то напряженное. Ей стало неловко, и ее руки тяжело упали на колени. Она ждала, что и как он скажет, но, когда он заговорил, голос его звучал достаточно обыденно.

— А что говорят другие?

— А что они могут сказать? — Она вздохнула. — Все они друзья семьи. Мой отчим состоит в правлении директоров колледжа, преподаватель жил вместе с ним в Кембридже, ведущий музыкальный критик — один из приятелей моей покойной матери… Так что сторонних наблюдателей просто нет. Кроме… — Она сглотнула. — Кроме Шона О'Флаэрти.

Они надолго замолчали, а затем Рональд сказал:

— Ты слишком боишься пристрастных оценок.

— Что ты имеешь в виду?

— Любой, кто находит у тебя способности, сразу сбрасывается со счетов, а мнение того, кто считает тебя бездарной, ты считаешь правильным.

— Это не так!.. — начала было протестовать Милли, но Рональд перебил ее.

— Именно так. Ты только что сама сказала об этом.

— Ты исказил мои слова! Ты ничего не понимаешь! — взволнованно сказала Милли. — У меня были самые лучшие учителя и огромные возможности… как у тебя в твоем первом фильме. Только ты воспользовался ими, а я просто сидела и наблюдала за тем, как они проплывают мимо меня.

— Это твоя собственная версия событий? — поинтересовался Рональд, — или доктора О'Флаэрти?

— Моя. — Милли снова вздохнула и рассмеялась. От ее злости не осталось и следа, но смех прозвучал слегка печально. — Моя мать обычно говорила, что я слишком равнодушна, чтобы всерьез заниматься чем-либо.

— Ты не производишь впечатления девушки, которой все безразлично, — сухо заметил Рональд.

— Ты ведь не слышал, как я играю. Карие глаза цепко поймали ее взгляд.

— Можешь сыграть для меня сегодня вечером, — заметил Рональд.

Это был облеченный в мягкую форму вызов. Милли чуть было не выронила банку оливок, которую собиралась предложить ему. По необъяснимой причине сердце бешено запрыгало в ее груди. Устыдившись охвативших ее чувств, она попыталась воспротивиться:

— Тебе не понравится такая музыка.

— Я не говорил ничего подобного.

— Да, но ты сказал, что ничего не знаешь о музыке…

— Поэтому и буду объективен, — спокойно заметил он. — Ведь так? Передай-ка мне сыр…

Милли обреченно вздохнула. Мысль о том, что она сама во всем виновата, вовсе не утешала ее. Ей приходилось играть перед сотнями людей, которые могли более профессионально, чем Рональд Бредли, судить о ее исполнительском искусстве, но тем не менее она боялась играть именно при нем. Ее пугала мысль, что он согласится с точкой зрения Шона о ее заурядности, если ее музыка не затронет его душу.

— О Боже, — едва слышно пробормотала она. Рональд не подал виду, что слышал это восклицание и, как ни в чем не бывало, спросил:

— А в этой реке можно купаться? Милли приложила все усилия, чтобы подавить напряжение и спокойно ответить:

— Да, здесь достаточно глубоко. Он жалобно простонал:

— А ты сама купаешься здесь? — с подозрением спросил Рональд.

— Всякий раз, когда прихожу сюда. Милли не уточнила, что обычно это бывает в конце лета.

— Хорошо. Вижу, моя репутация отчаянного человека здесь явно к месту.

— Не следует лезть в воду сразу после еды, — сжалилась Милли. — Подожди хоть часок.

— А ты сама разве не будешь купаться? Она отрицательно покачала головой и пояснила:

— Мне нельзя переохлаждать руку.

— Я согрею ее, — тут же предложил Рональд.

— Да, но… — попыталась вставить она, но он не слушал ее возражений.

— Рука об руку в водопад, — прикрыв глаза, пробормотал он. — Как во сне!

Он слегка дотронулся до ее запястья, и Милли снова почувствовала в этом прикосновении скрытую ласку. Она отдавала себе отчет в том, что он действует профессионально, и тем не менее не могла совладать с охватившей ее дрожью.

— Мне такие сны не снятся, — как можно тверже произнесла она. До сих пор это было правдой.

— Ты не только не романтик, но еще и мастерица врать, — с подчеркнутой задушевностью парировал Рональд, не открывая глаз. — Хочешь, чтобы я ради твоего удовольствия один барахтался в ледяной воде?

Милли фыркнула.

— Я же не сообщу об этом в газеты. — Последовав его примеру, она откинула назад голову, подставляя лицо солнцу, и закрыла глаза. — Тебе понравится, — уже сонным голосом добавила она. — Честно.

Последнее, что Милли услышала, погружаясь в сон, был его добродушный смешок.

Ей снилось, что она на сцене. Огромной сцене. Свет рампы слепил ей глаза, и публику в зале разглядеть было невозможно. Позади нее за роялем сидел Шон. Ей ужасно хотелось уйти со сцены, но она никак не могла найти выход. Она повернулась к Шону, моля его о помощи, но он смотрел сквозь нее, словно она была невидимкой. В ее руки вложили флейту…

Неожиданно из темноты зала вышел кто-то, поднял ее на руки и унес прочь — от цветов, от рояля, на котором Шон продолжал играть с каменным лицом.

Потом она почему-то оказалась перед аудиторией, которая не была скрыта за слепящим светом юпитеров и состояла из множества добрых лиц. Милли поднесла флейту к губам. Ее спаситель стоял сзади, положив руку ей на плечи, и она начала играть, уверенная, что может абсолютно все. Аккомпанемент Шона становился все громче, все злее. Затем он стих. Аплодисменты были бурными, как морской прибой… или землетрясение.

Милли пыталась оглянуться, чтобы разглядеть своего спасителя, но он не давал ей возможности сделать это. Затем он исчез. Она бегала по огромной сцене, пытаясь найти его, а публика уже свистела и топала. Спасителя нигде не было видно, а ей было просто необходимо найти его. Она снова стала неуклюжей, натыкалась на корзины цветов, чувствуя, как холодная влага с их лепестков и листьев брызжет на нее…

— Проснись, — вдруг сказал жизнерадостный голос.

Милли очнулась не сразу. Открыв глаза, она удивленно рассматривала стоящую над ней высокую фигуру мужчины с широкими, сильными плечами, мускулистой, коричневой от загара грудью, которая вздымалась в глубоком, атлетическом дыхании, и волнистыми влажными волосами. Внутри у нее что-то дрогнуло, и память вернулась к ней.

— Рональд… — Милли была потрясена, хотя не понимала, что ее так волнует.

Она села, а он опустился возле нее на одно колено. Его голая нога прикоснулась к ней, но она даже не вздрогнула. Он, должно быть, плавал, потому что был в одних плавках, а на его ногах и груди поблескивали бриллиантовые капельки.

Милли почувствовала, как у нее пересохло во рту. Она незаметно отодвинулась, чтобы их ноги больше не соприкасались, но от этого мало что изменилось — электрический ток короткими волнами все еще пробегал по всему ее телу. Его ухмылка дала ей понять, что отодвинулась она недостаточно небрежно.

— Ты права, — сказал Рональд, — после такой ванны чувствуешь себя замечательно. Но если тебе действительно нельзя переохлаждать запястье, то лучше не заходи в воду.

— Очень холодная?

— Как будто ныряешь в коктейль Рональда Бредли, — серьезно заявил он и, отбросив полотенце, потянулся за рубашкой. Милли зачарованно смотрела, как, натянув ее и даже не потрудившись застегнуть пуговицы, он со вздохом откинулся на спину.

— А что это за коктейль? — спросила она.

— Я смешиваю для него виски, ликер, свежий апельсиновый сок и добавляю очень много льда. — Он засмеялся, протянул было к ней руку, но снова остановился на полпути, будто припомнив что-то. — Так и быть. Я тебя прощаю. Не стану бросать в воду.

Милли почувствовала одновременно и облегчение и разочарование. Действительно ли он намеревался прикоснуться к ней? А если так, то почему остановился? Потому что она не была неотразимой Мэлани Кинсайд и могла возомнить о себе Бог весть что? Вероятно, это действительно было так.

Что ж, оно и к лучшему. Я не хочу, чтобы он дотрагивался до меня, заверила она себя.

Неожиданно Рональд перевернулся на живот и ухмыльнулся.

— Не хмурься.

Его карие глаза смотрели на нее так, что теплая волна тут же прокатилась по всему ее телу.

Рональд тут же заметил это. Он вообще замечал слишком много. Она вскочила.

— Пожалуй, купание все же пойдет мне на пользу, — заявила она.

Протянув руку, Рональд остановил ее.

— С больной рукой? Брось! — И потянув ее вниз, он решительно приказал:

— Сядь, Милли.

Встретив его взгляд, она покорно опустилась на траву. Ее охватило оцепенение, которому она старательно, но не слишком успешно сопротивлялась.

— Да кто ты такой, чтобы командовать мною?

— Я не командую, а, наоборот, умоляю, — лукаво возразил он. — Подумай о моих поклонницах… репутации…

Милли наконец удалось справиться со своим дыханием, хотя близость его тела все еще слишком волновала ее. Склонив голову набок, она притворилась, будто не замечает, что он находится слишком близко от нее.

— Ну, если это грозит твоей репутации… — Она мастерски изобразила разочарование. — Хорошо. Я, пожалуй, воздержусь от купания.

Облокотившись на руку, он взглянул на нее. Странно, подумала Милли, почему мне все время кажется, будто он знает все твои самые сокровенные тайны. Она сомкнула веки.

Никто еще не улыбался ей так. Даже Шон. Тут она почувствовала, как пальцы Рональда прикоснулись к ее бровям, скользнули по лбу, щеке.

— Не хмурься, — раздался его хрипловатый, дразнящий голос. — А то будут ранние морщины.

Он провел пальцем по ее губам, и Милли почувствовала, как сладостная дрожь охватывает все ее тело. Ей, конечно, следовало воспротивиться, но ощущение было слишком приятным. Чуть вздохнув, она откинулась на поросшую мхом теплую землю. Ее глаза медленно приоткрылись; в их глубине светился немой вопрос.

Рональд с улыбкой склонился над ней и стал перебирать ее волосы. Он казался полностью поглощенным этим занятием и выглядел счастливым. Сердитые складки в уголках его рта разгладились, в глазах светилась мягкая улыбка и что-то еще, чему Милли не могла найти определение.

Он склонил голову и сомкнутыми губами потерся о ее рот. Должно быть, это один из дежурных трюков этого покорителя сердец, напомнила себе Милли, ее дыхание участилось, а когда Рональд легким поцелуем коснулся ее щеки, осторожно отводя прядь волос, она, уже не осознавая, что делает, обвила руками его плечи.

Словно получив наконец долгожданный сигнал, Рональд притянул ее к себе. Его рот жадно и властно накрыл ее губы… и Милли окончательно потеряла контроль над собой.

Как вчера вечером, подумала она, почти испугавшись собственной дерзости. Нет, не совсем так. Вчера она не понимала, что делает, сейчас же каждой дрожащей, вибрирующей клеточкой своего тела ясно осознавала, что происходит.

Его объятия были крепкими, но целовал он ее очень нежно. Потом его рука двинулась по ее спине, и у Милли все поплыло перед глазами. Она никогда не думала, что одно-единственное прикосновение может так воспламенить ее.

Его руки возобновили движение, отыскивая полоску нежной кожи между футболкой и джинсами. Она чуть не ахнула вслух от охватившего ее страстного волнения, когда он нагнулся и губами прижался к ее тонкой талии, и еще теснее прижала к себе его голову.

Рональд продолжал целовать ее медленными, дразнящими поцелуями, словно пробуя на вкус, и она впервые робко ответила ему, даже не заметив, как он ловко освобождает ее от одежды. Выгибаясь от охватившего ее возбуждения, она стремилась все теснее прижаться к нему и, когда он на мгновение отстранился, протестующе застонала.

— Не торопись, — произнес Рональд шепотом, хотя их никто не мог услышать. — У нас достаточно времени…

Своими поцелуями он заставил ее закрыть глаза. Затем его рот очень медленно отправился вниз по щеке и выгнутой от желания шее к ключицам. Она почувствовала, как его пальцы ловко расстегнули застежку лифчика от бикини, но протест замер у нее на губах.

Когда он накрыл ртом затвердевший от наслаждения сосок, Милли глухо вскрикнула. Ее тело содрогнулось, пальцы впились в его плечи, дыхание участилось. Неожиданно он требовательно прижался к ней бедрами, и у нее не осталось никаких сомнений относительно переполняющего его желания. Мягкие, изобретательные ласки исчезли. Теперь с ней был мужчина, который испытывал не менее острое, чем она сама, желание.

Милли прильнула к нему еще теснее. Он больше не играл с ней. Его пальцы, которые только что легкими прикосновениями вызывали острые всплески чувств в ее не привыкшей к чужим прикосновениям груди, неожиданно стали требовательно властными. Милли вздрогнула, но затем еще крепче прижалась к нему. Теперь уже ее руки, скользнув под его расстегнутую рубашку, чувственным движением двинулись вниз вдоль позвоночника. Он застонал от наслаждения и прервал поцелуй.

Склонив голову, Рональд прижался лбом к ее лбу, и она чувствовала, что он пытается обрести контроль над собой. Его дыхание несколько успокоилось.

— Этого не должно было случиться, — сказал он глухо.

Она отдернула руки так, словно по ним ударили кнутом.

— Нет. Не надо. — Он поднял голову и, мрачно глядя на нее, взял ее руку и поднес к губам. — Не отстраняйся от меня. Я не хотел… — Он не договорил.

Милли отвернулась. Она смотрела на струю падающей воды и думала, что если она постарается держать свои глаза широко открытыми, то он, возможно, не заметит в них подступающих слез.

— Не хотел заняться со мной любовью? — тихо и холодно спросила она.

— Черт! — вырвалось у него, и она вздрогнула. — Не смотри так на меня, — сказал он уже более мягким тоном. — Я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль. Разве ты сама не знаешь этого?

Но уже сделал больно! Она ничего не сказала, но эта не высказанная вслух мысль стеной встала между ними. Рональд вспыхнул, кожа на его загорелых щеках яркими пятнами зарделась под загаром. Он рывком отодвинулся от нее, сел, скрестив ноги, и уставился на противоположный берег реки.

— Милли, послушай. Ты такая… — Он поколебался, но все же закончил:

— Такая неопытная.

Неопытная, незатейливая, неинтересная… Значит, я была права, подумала Милли. Он отвернулся потому, что я далеко не Мэлани Кинсайд.

Она собрала свою разбросанную одежду и скомкала ее, радуясь тому, что он не наблюдает за ней. Этого она сейчас просто не вынесла бы.

Рональд сказал:

— Милли, ты совсем не знаешь меня.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — холодно спросила она, натягивая футболку.

Рональд беспомощно взмахнул рукой. — Дорогая, ты была готова любить… но меня ли? Это совсем не я, разве ты не понимаешь? Это все та же старая рекламная машина. Звездный Любовник, мечта любой женщины на одну ночь… или на один час у горного водопада, как в данном случае. — Его голос звучал жестко и горько.

Милли вздрогнула. Ей хотелось с жаром опровергнуть его слова, сказать, что она почти ничего не слышала прежде о Рональде Бредли и, конечно же, не мечтала провести ночь ни с ним, ни с кем-либо еще. Но неожиданно до нее дошло, что именно это и будет инкриминировано ей. Потому что, если она не была потрясена его имиджем кинозвезды, то что, черт возьми, всего несколько минут тому назад привело ее — как он правильно догадался! — на грань… И даже за эту грань! Она поежилась.

С Шоном она никогда не заходила так далеко, хотя считала, что любит его. А ведь он был так же настойчив в своих желаниях, как Рональд, и в каком-то смысле даже более убедителен, но тем не менее она не теряла разума и, сдерживая свои эмоции, всегда напоминала ему о жене и детях. Милли закрыла лицо руками.

— Это просто безумие, — пробормотала она.

— Не говори так, — быстро произнес Рональд. — Это моя вина. Я знал, что делал, но позволил себе увлечься. Извини. К счастью, ничего не произошло, и с тобой все в порядке.

Ничего не произошло?! Милли отвернулась и поднялась на ноги. Она и не знала, что ее можно так больно задеть.

— Да уж, все хорошо, что хорошо кончается, — сказала она тихо. — Кажется, скоро пойдет дождь.

Рональд ловко встал и протянул ей руку, но Милли отошла в сторону, делая вид, что не заметила этого его жеста. Он огорченно вздохнул и посмотрел на небо. Солнце было по-прежнему высоко, но, гонимые сильным ветром, с запада быстро надвигались черные тучи.

— Думаю, ты права. Нам лучше вернуться в замок, — сказал он и стал одеваться.

Милли тем временем собирала оставшиеся от пикника продукты. Он взял у нее сумку, и ей удалось сделать так, чтобы их пальцы при этом не соприкоснулись. Рональд печально улыбнулся, но промолчал.

Она быстро, не оглядываясь, побежала вниз по тропе.

Они уже почти добрались до замка, когда увидели другую пару, взбиравшуюся по тропе им навстречу.

— А ты говорила, что водопад — твое сокровенное место, — тихо заметил Рональд. — Я и не знал, что нас могут… прервать.

Он повеселел, и это рассердило Милли. Она резко пояснила:

— Это действительно только мое место. Просто тропой нередко пользуются альпинисты.

— Альпинисты?

— Считается, что здесь хорошее место для тренировок, — сказала Милли, стараясь защитить свои горы.

— Да, понимаю. Но не в такую же погоду! Они поравнялись с солидным мужчиной средних лет и девушкой значительно моложе его. За плечами оба несли рюкзаки с полным комплектом горного снаряжения. Милли повела плечами.

— Только опытные альпинисты знают об этой тропе. Должно быть, они отдают себе отчет в том, что делают…

Рональд посмотрел через плечо на удаляющуюся по тропе пару.

— Надеюсь, — мрачно ответил он. — На мой взгляд, ей не больше шестнадцати.

Милли остановилась как вкопанная. На какое-то мгновение она отчетливо почувствовала болезненный укол ревности. О Боже! Как она может ревновать к кому-то Рональда Бредли, который только что самым недвусмысленным образом дал ей понять, что не испытывает к ней никаких чувств.

— В чем дело? — мгновенно почувствовав перемену в ее настроении, обеспокоенно спросил Рональд.

Она попыталась беспечно улыбнуться.

— Ничего. Должно быть, я немного устала. Вот приду домой и отправлюсь отдохнуть.

Это был превосходный предлог оставить его одного в кухне, когда они вернулись в замок. Он пристально посмотрел на нее, но не стал уговаривать остаться с ним внизу.

— Тебе принести что-нибудь? Может быть, кофе или что-нибудь еще?

— Нет.

Милли еле сдержала крик, потому что единственное, что бы ей хотелось сейчас, так это заполучить Рональда в свою спальню.

— Хорошо, — бесцветным голосом ответил он. — Поскольку ты занималась пикником, я приготовлю ужин. Но запомни, если к семи часам ты не спустишься вниз, я сам приду за тобой.

Ее передернуло.

— Я спущусь вовремя, — пообещала она.

Глава 8

Войдя к себе, Милли беспокойно заметалась по комнате. Она чувствовала себя неуютно и боялась смотреть в зеркало.

Что же со мной все-таки происходит, думала она. Я ведь могу неделями избегать необходимости лишний раз выйти на улицу, встретиться с друзьями… а сейчас охотно сходила бы на репетицию оркестра — хотя бы для того, чтобы просто заварить для всех чай, пообщаться с людьми.

Она больше не чувствовала себя прежней, и все из-за Рональда Бредли! В его присутствии ее не покидало ощущение, что вот-вот что-то должно произойти и нет никакой возможности избежать этого. Тем не менее, несмотря на смущение и трепет, она вовсе не стремилась противиться происходящему.

— Просто безумие какое-то. Чего ты ждешь? пробормотала она, но единственно верный, сам собой напрашивающийся ответ на этот вопрос ей не понравился. — Он ведь уже касался тебя, даже целовал… Неужели тебе недостаточно того, что случилось у водопада? Ты хочешь большего?

Нет, подсказывал ей здравый смысл и природный инстинкт самосохранения. Да, возражали чувства.

— Я просто не вынесу всего этого, — вслух произнесла Милли.

Вернуться на кухню и откровенно поговорить с Рональдом у нее не хватило мужества и, забравшись под одеяло, она погрузилась в беспокойное забытье сна.

К счастью, Милли проснулась как раз вовремя, чтобы он не успел осуществить свою угрозу подняться за ней. Она быстро приняла душ и надела самый скромный наряд из всех, что имелись в ее распоряжении: темную юбку до пола и хлопковую блузку с высоким воротником с пуговицами-жемчужинами и рюшами на воротнике и манжетах. Она тщательно причесалась и, облаченная в строгую закрытую одежду, словно в доспехи, спустилась вниз.

Рональд тоже переоделся. На нем были черные брюки и светло-бежевая рубашка с закатанными рукавами, обнажающими загорелые мускулистые руки. Взглянув на них, Милли невольно вспомнила о его силе и, почувствовав, как в ней что-то дрогнуло, разозлилась на себя.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что Рональд обернулся, и его брови удивленно поднялись.

— Очень торжественно, — произнес он.

— Ты ведь сказал, что хочешь, чтобы я сыграла для тебя? — быстро отреагировала она.

Его взгляд изучающе скользнул по ее фигуре.

— Ты что, лучше играешь в таком виде? — В его голосе сквозила ирония.

Ее подбородок слегка дернулся.

— Я всегда все делаю лучше, если тщательно подготовлюсь.

Он тихо засмеялся, и она еще сильнее напряглась. К счастью, Рональд не заметил охватившего ее волнения. Пожав плечами, он протянул ей бокал.

— Снова старого доброго вина? Или ты хочешь шерри?

— Нет, спасибо, — отказалась она.

— Вовсе не обязательно повторять эксцессы вчерашнего вечера. Просто составь мне компанию. Она отрицательно покачала головой.

— Не стоит, ведь мне играть, — сказала она. — Может быть, позднее. Если ты действительно намерен послушать мою музыку.

— Да, — ответил Рональд, помрачнев. Он налил себе вина и сделал большой глоток.

— Я сыграю тебе после ужина.

— А почему не сейчас? Она растерялась.

— Я… Мне бы хотелось поесть.

— Ужин еще не готов, и я бы хотел, чтобы ты сыграла прямо сейчас. — И, заметив ее растерянность, Рональд сухо добавил:

— Взгляни на проблему с другой точки зрения: ведь если ты сыграешь прямо сейчас, то быстрее покончишь с этим делом.

Она кивнула в знак согласия.

— Где твоя флейта? — мягко, но с оттенком неумолимости спросил он.

— В зале…

— Тогда пошли.

Прихватив с собой бутылку вина и свой бокал, он открыл ей дверь. Милли старалась успокоиться. Она никак не могла взять в толк, почему паникует, собираясь играть для какого-то любителя, ведь всю свою жизнь играла для настоящих профессионалов! Но кончики пальцев у нее вдруг похолодели.

Их шаги гулко отдавались в просторном, с высокими потолками зале. Рональд щелкнул выключателем и начал задергивать портьеры.

Милли тем временем установила пюпитр и вынула из футляра флейту. Затем она подошла к шкафчику с кассетами и через плечо спросила:

— Ты хочешь послушать только меня? Или что-нибудь более значительное?

Рональд подошел ближе и посмотрел на тщательно пронумерованные кассеты.

— Вот это коллекция! — восхищенно присвистнул он. — Аккомпанемент на любой случай.

— Эти записи не продаются в магазинах, — пояснила Милли. — Пит готовил их для различных семинаров и тому подобных встреч, которые проводит уже в течение многих лет. А часть из них я записала сама в то лето, когда мы с доктором О'Флаэрти работали здесь.

Казалось, Рональд не слушает ее объяснения. Он просмотрел отпечатанный на машинке каталог и заметил:

— У твоего отчима неплохой вкус. Ничего не ответив на эту реплику, Милли нашла нужную кассету и включила магнитофон.

— Тебе не нужна моя помощь?

— Я умею обращаться с техникой, это часть моей профессиональной подготовки.

Она тщательно отрегулировала уровень звука. Рональд хмыкнул.

— Вижу. — Он огляделся. — Хорошо. Готовь аппаратуру, а я займусь освещением.

Он взял три стоявших за роялем высоких канделябра, в которые уже были вставлены длинные белые свечи, и расставил их полукругом вокруг пюпитра, затем достал из кармана брюк зажигалку, и через мгновение языки пламени заплясали, словно живые.

Милли вновь ощутила улегшееся было волнение и отвернулась, пытаясь сконцентрировать внимание на аппаратуре. Рональд прошел к дверям зала, выключил свет и вернулся обратно, гулко стуча каблуками по деревянному полу. Взяв один из покрытых позолотой стульев, он поставил его в центре и сел на него верхом, положив руки на спинку, вырезанную в форме лиры.

— Готова?

Была ли в этом вопросе насмешка? У Милли не было полной уверенности на этот счет. Она почувствовала себя еще более беззащитной и, хотя ноты были абсолютно не нужны ей, преувеличенно долго возилась с ними, надеясь, что привычные движения помогут унять дрожь в руках. Наконец она поднесла флейту к губам и взяла несколько пробных нот.

— Готова, — тихо проговорила она, нажала кнопку воспроизведения и замерла в ожидании аккордов.

Насыщенные звуки фортепьяно наполнили всю комнату. Шону нравилось аккомпанировать ей. Милли хорошо помнила тот день, когда они сделали эту запись. Ей было всего семнадцать, и она уже начала влюбляться в него.

Но Шон никогда ничего не говорил ей о своих чувствах. Затем он уехал в Штаты, а она в течение восьми лет усердно поддерживала разгоревшееся в ней тем летом пламя любви.

Восемь лет, думала Милли, вслушиваясь в прекрасные звуки, мягко струившиеся по залу. Целых восемь лет! Когда, вернувшись, Шон стал ее преподавателем в колледже, она решила, что это знак судьбы. Он учил ее музыке, водил в концерты, после чего они сидели в небольших ресторанчиках, где он не отпускал ее руку даже во время еды. Он говорил, что любит ее, и явно добивался близости с ней. Лишь по чистой случайности они не стали любовниками, прежде чем Милли узнала о его жене и детях.

Вступление закончилось. Она подняла флейту к губам… и тут же забыла и о таинственности этого пустого зала с единственным слушателем, и о событиях последних дней. Ее охватило грустное ощущение утраченной надежды — и повествующая об этом музыка. Никогда раньше Милли не испытывала подобного чувства. Она знала, что играет сейчас прекрасно, может быть, лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Музыка стихла. В затемненном зале воцарилась тишина. Легкий сквозняк чуть колыхал пламя свечей, но был слишком слаб, чтобы пошевелить тяжелые занавески. Мужчина, сидевший верхом на стуле, не двигался. Его глаза смотрели напряженно, странно блестя в колеблющемся свете. Тени на стенах и полу тоже чуть колебались, принимая причудливые формы, словно пытающийся материализоваться дух.

Милли опустила флейту и встретилась с взглядом Рональда. У нее возникло фатальное чувство неизбежности перед лицом своего властелина и судьи. Он глубоко втянул в себя воздух, будто до сих пор сдерживал дыхание.

С едва слышным щелчком, прозвучавшим в полной тишине, как выстрел, кассета остановилась. Рональд встал и произнес:

— Я бы сказал, что тот парень, который считает, что ты достигла вершины мастерства, абсолютно прав.

Милли была озадачена, но потом вспомнила, что рассказала ему об оценке ее игры Питом и Шоном. Преодолевая горечь, она улыбнулась. Со своей привычной проницательностью Рональд тут же заметил ее реакцию.

— Послушай, — мягко сказал он. — Это было сказано как комплимент.

Милли отвернулась и с подчеркнутой деловитостью стала перематывать пленку.

— Никогда не говори музыканту, что он достиг вершины мастерства, Рональд, — небрежно заметила она. — Потому что это означает для него конец карьеры. — Она вынула кассету и поставила ее на место. — Теперь ты готов поесть? — с деланным спокойствием осведомилась она и, вопросительно подняв брови, повернулась в его сторону.

Рональд явно размышлял о чем-то. Его глаза пытливо смотрели на нее.

— Чего бы мне действительно хотелось, — сказал он, не отрывая взгляда от ее глаз, — так узнать, что же ты на самом деле думаешь. Милли поежилась.

— Зачем?

Он подошел к ней. Падающая от него тень бешено запрыгала и исчезла в круге света. Он уверенно взял ее за подбородок, повернув лицом к себе.

— Ты такая спокойная… Безукоризненные манеры. Холодна, как лед. Вот только твои глаза свидетельствуют об обратном, моя дорогая. — И он, едва касаясь, провел пальцем по ее щеке. — Так же, как, впрочем, и твоя игра.

Милли с горечью подумала, что действительно выдала себя, когда он заключал ее в свои объятия, но у нее хватило ума не сказать об этом вслух. Она рывком отодвинулась и отступила на шаг. Так ей было легче.

— Ты выдумываешь. Рональд покачал головой.

— Нет, не выдумываю. Теперь ты снова стала холодна и сдержанна, но периодически сбрасываешь свои доспехи и тогда горишь ярким пламенем, как вот эта свеча.

В полном изумлении Милли отпрянула еще дальше, кашлянула и неестественно громким голосом сказала: