ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Кинкейд был проворнее. Один из его пистолетов оказался в руке так быстро, словно его телепортировали из-под куртки. Однако не успел он навести его на старого чародея, как стальное кольцо на правой руке Эбинизера вспыхнуло изумрудным светом, воздух наполнился негромким басовитым гудением, я испытал на мгновение приступ головокружения – и пистолет Кинкейда, вырвавшись из его пальцев, полетел куда-то в темноту.

Я покачнулся. Кинкейд пришел в себя быстрее, и из-под куртки с красным крестом на плече выметнулся второй пистолет. Я оглянулся: Эбинизер уже вскинул свой старый дробовик, стволы его смотрели Кинкейду прямо в лоб.

– Какого черта! – выдохнул я и бросился между ними. В результате пистолет Кинкейда целился мне промеж лопаток, а Эбинизеров дробовик – мне в голову; впрочем, с учетом обстоятельств это было к лучшему. Пока на линии стрельбы находился я, оба не могли выпалить друг в друга в упор. – Какого черта вы оба делаете? – прохрипел я.

– Хосс, – прорычал Эбинизер, – ты не знаешь, с кем связался. Отойди.

– Опустите дробовик, – скомандовал я. – Кинкейд, уберите пистолет!

– Боюсь, Дрезден, такой мой шаг маловероятен. – Голос Кинкейда звучал так же ровно, как за завтраком. – Не обижайтесь.

– Я говорил тебе. – Вот голос Эбинизера заметно изменился: сделался ледяным, жестким, жутким. Я никогда еще не слышал, чтобы старик разговаривал так с кем-либо. – Я говорил тебе, увижу еще раз – убью.

– По этой причине ты меня с тех пор не видел, – отвечал Кинкейд. – Это бессмысленно. Если мы откроем пальбу, кто-нибудь да попадет в мальчика. Это не входит ни в мои, ни в твои интересы.

– И ты думаешь, я поверю, будто тебе есть до него хоть какое-то, черт подери, дело?

– Хоть какое-то, черт подери, есть, – возразил Кинкейд. – Мне он даже типа симпатичен. Но я имел в виду, что, убив его, никто не получит от этого никакой выгоды.

– Да опустите вы свои чертовы пушки! – прохрипел я. – И прекратите говорить обо мне так, будто я безмозглое дитё, которого здесь нет.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Эбинизер, не обращая на меня внимания.

– Я же наемник, – усмехнулся Кинкейд. – Дрезден меня нанял. Да сложи два и два, Черный Посох. Уж кому-кому, а тебе известно, как это происходит. – В голосе Кинкейда появились какие-то задумчивые нотки. – А вот мальчику неизвестно, кто мы такие. Правда ведь?

– Гарри, да отойди же! – снова рявкнул мне Эбинизер.

– И это вы мне? – возмутился я, посмотрев на него в упор. – Хорошо. Тогда дайте слово, что не будете наезжать на Кинкейда, пока мы с вами не переговорим.

– Черт подери, парень! Я ничего не буду обещать этому…

– Да не ему! – Мой голос тоже звенел от злости. – Мне дайте слово, сэр. Ну!

Взгляд старика дрогнул, и он убрал левую руку с цевья дробовика, демонстративно растопырив пальцы. Стволы опустились.

– Ладно. Даю слово, Хосс.

Кинкейд медленно выдохнул сквозь зубы. Я почувствовал, как он сменил позу у меня за спиной.

Я оглянулся. Пистолет его опустился, но все еще смотрел в нашем с Эбинизером направлении.

– Ваше слово тоже, Кинкейд.

– Я ведь на вас сейчас работаю, Дрезден, – произнес он. – Считайте, что вы его получили.

– Тогда уберите пушку.

К моему удивлению, он повиновался, хотя его пустой взгляд оставался прикован к Эбинизеру.

– Что это, черт возьми, за штуки такие? – прорычал я.

– Самозащита, – все тем же ровным голосом отозвался Кинкейд.

– Не вешайте мне лапшу на уши, – возмутился я.

– Самозащита, – повторил Кинкейд, и на этот раз в голосе его слышалась злость. – Знай я, что ваш гребаный водила – Черный Посох Маккой, я бы уже находился в соседнем штате, Дрезден. Я не хочу иметь с ним дела.

– Боюсь, для этого поздновато, – заметил я и хмуро повернулся к Эбинизеру. – А вы что делаете?

– Разбираюсь с проблемой, – ответил старик. Убирая дробовик обратно в пикап, он не сводил взгляда с Кинкейда. – Гарри, ты ведь не знаешь, что это, – рот его скривился в брезгливой гримасе, – за тварь. И не знаешь, что он натворил.

– Уж кто бы говорил, – отозвался Кинкейд. – Как это ты расстарался в Касаверде, кстати! Русский спутник в качестве симметричного ответа за Архангельск. Красиво, ничего не скажешь.

Я резко повернулся к Кинкейду:

– Прекратите.

Кинкейд встретил мой взгляд невозмутимо, даже с вызовом.

– Прошу разрешения вступить в философские дебаты с этим лицемером, сэр!

Злость захлестнула меня багровой волной. Не успев даже осознать, что делаю, я придвинулся вплотную к Кинкейду – так, что мы едва не касались носами.

– А ну заткните свой поганый рот! Этот человек принял меня к себе – единственный на всем белом свете – и, возможно, спас этим мою жизнь. Он научил меня настоящей магии – тому, что жизнь важнее убийств и власти. Может, вы и крутой мужик, Кинкейд, но вы и грязи не стоите с его чертовых башмаков. Если уж на то пошло, я променяю вашу жизнь на его, даже не задумавшись. И если увижу, что вы пытаетесь еще раз спровоцировать его, я вас сам убью. Ясно?

Последовала секунда – долгая секунда, на протяжении которой наши взгляды, встретившись, начали втягивать нас в душу друг другу. Должно быть, Кинкейд тоже почувствовал это. Его взгляд скользнул в сторону, а потом он отвернулся и снова принялся рыться в какой-то из своих коробок.

– Я понял, – произнес он.

Я стиснул кулаки и зажмурился, досчитал до десяти и только после этого позволил себе пошевелиться. Еще через пару секунд я отошел от Кинкейда на несколько шагов и тряхнул головой. Потом прислонился к мятому крылу Эбинизерова «форда» и окончательно взял себя в руки.

Вспышки гнева не раз прежде ставили меня в дурацкое, а еще чаще и просто опасное положение. Я знаю за собой это свойство и борюсь с ним в меру сил – и все же порой полезно и пар стравить немного. И, черт подери, у меня был хороший повод навешать Кинкейду плюх. Как-то не верилось мне, что у него хватит наглости ставить себя на одну доску с моим старым наставником. В любом отношении.

Черт, судя по тому, что сказал Эбинизер, Кинкейд и человеком-то не был.

– Прошу прощения, – буркнул я, придя в себя. – Ну, за то, что он пытался вывести вас из себя, сэр.

Эбинизер помедлил, но все же ответил.

– Ерунда, Хосс, – сказал он. Голос его звучал чуть хрипло. – Не за что извиняться.

Я внимательно посмотрел на него. Он отвел взгляд. И не потому, что боялся, как бы я не заглянул ему в душу. Он настоял на этом в первый же час, как мы познакомились. Я до сих пор помню это совершенно отчетливо – как и все прочие случаи, когда заглядывал в чужие души. Я помню крепкую как старый дуб волю, спокойствие, убежденность в правоте того, что он делает. Да что там, он всегда был для меня не просто достойным человеком – примером для озлобленного, смятенного юнца.

Джастин Дюморн научил меня тому, как заниматься магией. Но именно Эбинизер научил меня тому, зачем это делать. Тому, что магия рождается в душе, питается тем, во что верит чародей, – в зависимости от того, каков он есть и каким хочет стать. Тому, что порожденная любым чародеем магия несет с собой и ответственность за ее использование во благо людям. Тому, что на свете много того, что стоит защищать и оберегать, и что мир – это все-таки не только джунгли, в которых выживает сильнейший, а слабых поедают.

Эбинизер был, наверное, единственным известным мне человеком, о котором я мог отзываться только положительно. И, если подумать, он этого действительно заслуживал.

И все же взгляд в чужую душу – это не детектор лжи. Он показывает тебе ядро, сущность другого человека, но он не способен проникнуть во все потаенные уголки его души. Сколько бы ты ни увидел, это не значит, что от тебя ничего не утаили.

Эбинизер прятал от меня взгляд. И вид у него при этом был немного пристыженный.

– Ладно, нам нужно заниматься делом, – рассудительно сказал я. – Не знаю, что такого вам известно про Кинкейда, но работу свою он знает. И это я позвал его сюда. Мне нужна его помощь.

– Да, – согласился Эбинизер.

– И ваша тоже, сэр. Вы с нами?

– Да, – повторил он. Мне показалось, я услышал в его голосе что-то вроде боли. – Конечно.

– Тогда за дело. Потом поговорим.

– Идет.

Я кивнул. Появилась Мёрфи – в джинсах, темной куртке и бейсболке Красного Креста, которые дал ей Кинкейд. Разумеется, куртка оттопыривалась на бедре, там, где висела на поясе кобура, да и вообще сидела на ней несколько непривычно, из чего я сделал вывод, что под курткой прячется кевларовый бронежилет.

– Ладно, – произнес я, подходя к Кинкейдову фургону. – Эбинизер заглушит Мавру – ну или по крайней мере придавит мокрым одеялом то, что она может сделать. У вас для этого все есть, сэр?

Эбинизер утвердительно хмыкнул и похлопал ладонью по двум старым кожаным седельным мешкам, которые он взвалил себе на плечи.

– Отлично, – сказал я. – Значит, основными проблемами для нас будут ренфилды и псы. Пули и зубы. Хорошо бы войти и спуститься в подвал – тогда, если начнется пальба, люди на первом этаже и на улице не пострадают.

– А остальная часть плана? – поинтересовался Кинкейд.

– Убить вампиров, освободить заложников, – ответил я.

– Так, на заметку, – вздохнул Кинкейд. – Я надеялся получить ответ, в котором хотя бы намекалось на наши конкретные действия. Цели операции я и так знаю.

Я хотел было огрызнуться, но сдержался. Тем более и времени на это не оставалось.

– Вот и предложите, что считаете разумным. Секунду-другую Кинкейд молча смотрел на меня, потом кивнул.

– Зарядить «Моссберг» кое-чем. – Он повернулся к Мёрфи. – С дробовиком управитесь?

– Угу, – отозвалась Мёрфи. – Бой предстоит в основном на близких дистанциях. Нам пригодится что-то мощное вроде этого, чтобы остановить нападающих… только стволы должны быть укорочены.

Кинкейд внимательно посмотрел на нее.

– Оружие-то выйдет абсолютно противозаконное, – заметил он, полез в фургон и протянул ей дробовик со стволом, обрезанным практически сразу перед цевьем. Мёрфи фыркнула и повертела его в руках, разглядывая, а он снова нырнул в глубь фургона.

На этот раз вместо второго дробовика в его руках оказался предмет из матовой стали. Эта штука напоминала пику, с какой в средние века охотились на диких кабанов: металлический стержень длиной примерно пять футов с поперечными выступами у основания наконечника – полуторафутового стального пера шириной с мою ладонь у основания и острым концом. Противоположный конец пики завершался большим округлым набалдашником – наверное, для равновесия.

– Пика и волшебный шлем, – произнес я, как мог копируя голос Элмера Фудда. – Только тифе, тифе. Мы охотимся на вампиров.

Кинкейд одарил меня улыбкой из разряда тех, от которых собаки обыкновенно разражаются нервным лаем.

– Ваша-то палка наготове, Дрезден?

– Вам тоже стоило бы взять дробовик, – посоветовала ему Мёрфи.

Кинкейд покачал головой.

– Не получится одновременно перезаряжать дробовик и отгонять нападающих вампиров или псов пикой, – сказал он. Он повертел пику в руках и сделал что-то с рукояткой. Из выступа у основания наконечника ударил узкий луч фонарика. Он потыкал пальцем рядом с этим местом. – И еще у меня тут по паре зажигательных патронов с обоих концов. При необходимости – бабах!

– И на тупом конце тоже? – поинтересовался я.

Он перехватил пику и показал мне устройство:

– Достаточно нажать скобу вот здесь. – Кинкейд опустил конец пики и держал ее так. Странное дело, эта штука смотрелась в его руках совершенно уместно и естественно. – Прижать острием к цели – и бабах. Принцип взят у тех гарпунов, с какими парни из «Нейшнл джиогрэфик» ныряют к акулам.

Я перевел взгляд с его навороченной пики и суперсовременной брони на свой старый деревянный посох и кожаную куртку.

– Зато у меня член больше вашего, – сказал я.

– Ха, – только и сказал Кинкейд. Он повесил на шею связку чеснока, кинул другую такую же Мёрфи и третью мне.

Мёрфи удивленно покосилась на чеснок.

– А я-то думала, вампиры будут спать. Я хочу сказать, они ведь закрывали Дракулу на день в гроб, так?

– Это только в кино, – ответил Кинкейд. Он протянул мне пояс с флягой и сумкой. В сумке обнаружились аптечка, моток изоленты, пара разовых химических светильников-трубок и фонарик. Крышка у фляги была заклеена скотчем, на котором кто-то написал маркером: «СВЯТАЯ ВОДА». – Почитайте книгу. Старейшие и сильнейшие вампиры из Черной Коллегии боятся солнечного света, но он для них не обязательно смертелен.

– Все это вполне может относиться и к Мавре, – добавил я. – Стокеров Дракула разгуливал при дневном свете. Однако солнце в сочетании с Эбинизером должны ограничить возможности Мавры. Если кто из Черных и будет бодрствовать, им придется справляться с нами исподтишка.

– Вот потому я приготовил для вас сюрприз, Дрезден.

– Вот здорово, – буркнул я. – Сюрприз, значит. Уверен, это будет супер.

Кинкейд полез в фургон и вручил мне этакое фантастического вида оружие. Типа пистолет. Сверху над патронником крепился круглый баллон, и на мгновение мне показалось, что мне доверили компактный огнемет. Потом я узнал его и прокашлялся.

– Но это же пистолет для пейнтбола.

– Это суперсовременное оружие, – сказал Кинкейд. – И шарики заряжены не краской. Святой водой с тертым чесноком. Псов это напугает и отгонит – а уж вампиров продырявит насквозь.

– Не причиняя ни малейшего вреда нам, – поняла Мёрфи. – Или случайным людям.

– Ладно, – согласился я. – И все равно это пистолет для пейнтбола.

– Это оружие, – возразила Мёрфи. – Оружие, которое опасно для нехороших парней и безопасно для своих. Классная штука для ближнего боя. Да пойми же, Гарри, ты неплохо дерешься, но стрелять умеешь так себе, тем более в бою внутри помещения. Дай тебе чего-нибудь посерьезнее, и ты поубиваешь нас вместе с неприятелем.

– Дело говорит, – согласился Кинкейд. – Да не напрягайтесь так, Дрезден. Это серьезное оружие, и оно оптимально для предстоящей операции. Ладно. Теперь порядок. Все просто: я иду первым. За мной дробовик. За ним вы, Дрезден. Если я вижу вооруженного ренфилда, я залегаю. Мёрфи снимает его. Если встречаем вампира или пса, я пригибаюсь и сдерживаю его пикой. Вы двое убираете его кто чем. Или отгоняете, пока я не проткну его острием. А потом добиваете.

– Чем? – спросила Мёрфи. – Кольями осиновыми?

– К черту колья! – хмыкнул Кинкейд. Он протянул Мёрфи мачете в брезентовых ножнах цвета хаки. – Отсекайте ему голову.

Она пристегнула ножны к поясу.

– Ясно.

– Если будем начеку, все втроем сможем убрать одного вампира. С трудом, но сможем. Но если хоть один из них сумеет прорваться к нам, скорее всего нам каюк, – сказал Кинкейд. – Лучший способ остаться в живых – это расправиться с ними быстро и все время нападать самим, не переходя в оборону. Как только одолеем неприятеля, вы двое сможете спасать заложников, или выводить ренфилдов для последующего исцеления, или плясать качучу – чего вам захочется, то и делайте. Если дело обернется задницей, держимся вместе и пробиваемся к выходу. Маккой пусть держит тачку наготове перед выходом.

– Заметано, – согласился Эбинизер.

– О'кей, – кивнул Кинкейд. – Вопросы есть?

– Есть, – поднял руку я. – Почему хот-доги продаются в упаковках по десять штук, а булочки для хот-догов – только по восемь?

Все молча смотрели на меня. Нет, блин, мне точно стоит уйти из чародеев и заняться уличной клоунадой.

Я взял игрушечный пистолет в правую руку, посох в левую и вздохнул.

– Пошли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я подогнал машину Красного Креста к самому входу в приют, остановил ее на стоянке и вытянул ручник.

– Вы двое выходите первыми, – сказал я. – Уверен: кто бы ни работал на вампов, они сразу узнают меня – хотя бы по описанию. Ну, Мёрфи они тоже узнать могут, но она по крайней мере переодета. Это должно усыпить их внимание на время, которое потребуется, чтобы вывести из здания посторонних.

– И как я должен это сделать? – поинтересовался Кинкейд.

– Блин-тарарам, это вы у нас великий спец по безопасности. За что я вам плачу? – раздраженно буркнул я. – Мёрф, сколько времени положено на реагирование в этом районе?

– Это гангстерская территория. Официально положено шесть минут. На деле скорее десять-пятнадцать. Возможно, больше.

– Значит, будем считать, шесть или семь минут на все про все с того момента, когда кто-нибудь позвонит в полицию по поводу бешеных собак и стрельбы, – сказал я. – Чем дольше они не приедут, тем лучше. А поэтому постарайтесь уговорить их тихо и гладко, Кинкейд.

– Нет вопросов, – хмыкнул Кинкейд и прислонил свою пику к панели торпедо. – Пошли.

Мёрфи опустила обрез, спрятав его под курткой, и следом за Кинкейдом вошла в здание. Я остался ждать, решив войти в дом через минуту, если ничего не услышу. Я начал считать до шестидесяти.

На счет «сорок четыре» дверь отворилась, и из нее вышли нетвердой походкой двое оборванных мужчин и три не менее оборванные женщины – не старые, но изрядно побитые жизнью.

– Я же сказал, это ненадолго, – послышался жизнерадостный голос Кинкейда, в котором на этот раз явственно звучал чикагский говор. Он вышел следом за оборванцами – ни дать ни взять пастух, погоняющий своих овец. – Возможно, это просто датчик неисправный. Как только парни из газовой компании проверят подвал и удостоверятся, что никакой опасности нет, мы за все заплатим. Час, не больше.

– А где Билл? – визгливо спросила одна из женщин. – Билл, парень из Красного Креста. Ты не Билл.

– Отпуск, – ухмыльнулся Кинкейд. Хорошая у него была улыбка – добрая, белозубая… вот только глаза она не затрагивала. Глаза оставались ледяными, невозмутимыми. Он сунул руку в окно машины и достал свое оружие. Женщина покосилась на его лицо, на пику, вжала голову в плечи и поспешила прочь от приюта. Остальные последовали за ней, возмущенно бормоча что-то, словно вспугнутый выводок куропаток.

Я вошел, и Кинкейд закрыл за нами дверь. Вестибюль походил скорее на охраняемую проходную: небольшое помещение, пара стульев, крепкая, обитая железом дверь и пост охранника с зарешеченным окошком. Однако дверь была распахнута и подперта одним из стульев. За дверью стояла Мёрфи – неподвижно, подняв обрез.

Я подошел к ней. Следующее помещение размерами напоминало небольшой кафетерий. Казенного вида, крашеные стены поросли в одном углу какой-то прозрачной слизистой плесенью. У ближней стены стояли шестеро мужчин в обычных деловых костюмах, и Мёрфи держала их на мушке обреза.

Им полагалось бояться. Ничего такого. Они просто стояли с пустыми глазами, с телячьей покорностью на лицах.

– Гарри, – окликнула она меня. – Кинкейд сказал, нам нельзя отпускать их, пока мы не удостоверимся, что они не представляют опасности.

– Угу, – буркнул я. С учетом предстоящего насилия мне отчаянно не хотелось оставлять за спиной таких вот зомби, пялившихся в никуда, – но это все же лучше, чем какой-нибудь кровожадный ренфилд. На мгновение я зажмурился, сосредоточиваясь. Черт, на свете есть масса других вещей, которые я предпочел бы сделать вместо того, чтобы вглядываться Внутренним Зрением в жертв Черной Коллегии, но и времени ни на что другое у нас не оставалось.

Я открыл глаза и Вгляделся в стоявших у стены.

Не знаю, приходилось ли вам видеть, как убивают овцу, чтобы снять с нее шкуру. Этот процесс не из самых быстрых, но и чрезмерно жестоким его не назовешь. Овцу заставляют лечь на бок и закрывают ей глаза. Она лежит так, не сопротивляясь; пастух берет острый нож и резко проводит им по ее горлу. Овца дергается от неожиданности, но ее даже не нужно особенно удерживать. Так, чуть-чуть придержать. Только кровью очень пахнет. А потом животное затихает в его руках. Просто истекает кровью.

Когда вы видите это в первый раз, это кажется неестественным, нереальным: таков контраст между яркой, густой кровью и покорностью животного. Крови очень много. Она вытекает на землю, впитываясь в песок или опилки. Она пачкает шерсть на груди у овцы, на ногах. Иногда немного крови вытекает из овечьего носа, и последние выдохи идут красными пузырями.

Овца может еще дернуться раз или два, но все происходит безмолвно, да и рывки эти вялые, пассивные. Овца просто лежит, затихая, и через несколько минут – неспешных минут – умирает.

Вот такими они предстали перед моим Внутренним Взглядом – люди, которых вампиры обратили в лишенных разума рабов. Они стояли тихо, расслабленно, ни о чем не думая. Подобно овцам, их лишили зрения, возможности видеть истину. Подобно овцам, они не делали попыток бежать или сопротивляться. Подобно овцам, их держали ради какой-то надобности – как пищу скорее всего, которая гораздо лучше сохраняется живой. Я Видел их, беззащитных, избитых, в перепачканных кровью костюмах, а чья-то сильная рука удерживала их лежащими.

Они стояли молча, умирая, как овцы. Точнее, пятеро из них умирали.

Шестой был ренфилд.

Короткое мгновение шестая жертва – коренастый мужчина среднего возраста в голубой рубахе – казался мне такой же овцой, как остальные. Потом образ исчез, сменившись другим, и этот уже ничем не напоминал человека. Лицо его казалось искаженным, непропорциональным, мышцы в сетке темных вен чудовищно вспухли неестественной силой. У горла его клубилась подобием ошейника лента переливающейся зловещей энергии – отражение той черной магии, что поработила его.

Но страшнее всего были глаза.

Казалось, кто-то вырвал их ему маленькими, острыми, как скальпель, когтями. Я встретил его слепой взгляд – и не увидел в нем ничего. Вообще ничего. Только пустую черноту – столь бездонную, столь жуткую, что легкие мои застыли на полу вдохе.

Когда до меня дошло наконец, что же я вижу перед собой, он испустил животный вопль и бросился на меня. Я вскрикнул от неожиданности и попытался отпрянуть, но он оказался быстрее. Он с размаху ударил меня кулачищами. Наложенные на куртку заклятия-обереги лишили удар части силы, так что он даже не сломал мне ребер, но и без того его энергии хватило, чтобы сшибить меня с ног, как следует приложив спиной об стену. Оглушенный, я повалился на пол.

Ангел в ореоле гнева и свирепой силы повернулся к ренфилду. Глаза его пылали небесно-голубым огнем; в руках виднелся огненный жезл. Одежды у ангела, правда, были не белые, а грязные, перепачканные гарью, и кровью, и еще какой-то гадостью. С десяток ран на его теле сочились кровью, и двигался он, словно испытывая ужасную боль.

Мёрфи.

Громыхнул раскат грома, из светящегося жезла в ее руках взметнулся язык пламени. Ренфилд, напоминавший теперь изваянную каким-то безумным скульптором горгулью, почти не пошатнулся и взмахом чудовищной лапищи выбил светящийся жезл из рук ангела. Мёрфи бросилась за покатившимся по полу дробовиком. Ренфилд нырнул следом, пытаясь дотянуться до ее горла.

Что-то с силой ударило его – другой жезл, только отлитый не из света, а из черного с лиловыми прожилками дыма. Удар сбил ренфилда с ног, и ангел успел-таки схватить выпавшее оружие. Второй огненный язык ударил ренфилда в голову, и тот рухнул на пол.

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от болезненной четкости Зрения. Кто-то шагнул ко мне. Все еще оглушенный, я оглянулся.

Какую-то секунду я видел того, кто стоял надо мной. Или то, что стояло. Что-то огромное, безобразное, что-то безмолвное и беспощадное, смертоносное. Ему приходилось пригибаться, чтобы не задевать потолок витыми рогами; за плечами его свисали до пола перепончатые крылья, и мне показалось, что я увидел за его спиной еще один образ – зловещий призрак самой Смерти.

А потом мне удалось-таки стряхнуть с себя Зрение. Кинкейд смотрел на меня сверху вниз.

– Я говорю, вы в порядке?

– Угу, – пробормотал я. – Да. Оглушен немножко.

Кинкейд протянул мне руку.