Я еще раз перебрал в уме хитроумные штучки, которыми я могу склонить ситуацию в свою пользу: галлюцинации, временные помехи с электричеством или водоснабжением, внезапное нашествие крыс или тараканов... Я запросто мог бы устроить любую из них. Не так уж много людей, занимающихся магией, обладают такими разносторонними талантами, и еще меньше таких, чьи опыт и подготовка позволяют им задействовать все эти заклятья разом.
      Я раздраженно тряхнул головой. Мне некогда было грузить голову подобными тонкостями.
      Что ж, раз так - всю волю в талисманы. Волю в кольцо. Я накачал энергией так же посох и жезл, зарядив полыхающей во мне злостью холодную мощь дерева, и шагнул к входной двери "Версити".
      Я сорвал ее к чертовой матери с петель.
      Я вынес ее наружу. Щепки летели из дверного проема прямо в меня. Часть их пролетела мимо и приземлилась где-то у меня за спиной, на стоянке; часть - отрикошетила от щита из плотного воздуха, которым я успел прикрыться. Самым последним делом с моей стороны было бы изувечить ни в чем не виноватых посетителей по ту сторону двери. Людей судят по первому впечатлению, и исправить его уже не получится.
      Разнеся дверь, я нацелил в проем свой жезл и произнес слова заклинания. Музыкальный автомат шмякнулся спиной в стену с такой силой, словно в него угодило пушечное ядро, и стек на пол лужицей расплавленного пластика. Музыка в колонках взвизгнула и стихла. Я шагнул в дверь и высвободил заряд из своего кольца. По всему залу, начиная от входа, начали взрываться лампочки, с негромкими хлопками разлетаясь стеклянными брызгами и дымящимися шмотьями абажуров. Люди, сидевшие у барной стойки и за деревянными столами, реагировали на это так, как и положено реагировать в подобной ситуации. С криками и визгом они повскакивали на ноги или попадали под столы. Несколько человек нырнули в пожарный выход в боковой стене. Потом наступила полная, абсолютная тишина. Все стояли и потрясенно смотрели на дверь. То есть, на меня.
      Сидевший за дальним столом Джонни Марконе смотрел в мою сторону своими бесстрастными глазами цвета долларовых бумажек. Он не улыбался. Рядом с ним м-р Хендрикс испепелял меня взглядом; единственная бровь его сползла при этом так низко, что угрожала прикрыть оба глаза. Ежик побледнел, стиснув зубы. Попрыгунчик смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Ни один из них не пошевелился и не произнес ни слова. Наверное, вид сорвавшегося с цепи чародея может оказывать такое воздействие на неподготовленного зрителя.
      - Свинка, свинка, дверь открой, - произнес я в наступившей тишине. Потом уперся посохом в пол и, сощурясь, посмотрел на Марконе. - Мне нужно переговорить с вами, Джон. Всего пару минут.
      Несколько секунд Марконе продолжал молча смотреть на меня, потом уголки его рта чуть дернулись.
      - Ваша манера убеждать людей, мистер Дрезден, довольно необычна, - он встал и обратился к остававшимся в помещении посетителям, не сводя при этом взгляда с меня. - Леди и джентльмены, похоже, "Версити" сегодня закрывается ранее обычного. Прошу всех покинуть помещение, пользуясь ближним к вам выходом. Пусть вас не беспокоят ваши счета. Мистер Дрезден, не будете ли вы добры отойти от двери, чтобы мои клиенты могли выйти.
      Я отошел от выхода. Помещение опустело очень быстро, причем его покинули не только посетители, но и персонал, оставив меня наедине с Марконе, Хендриксом, Ежиком и Попрыгунчиком. Никто из этих четырех не пошевелился. Попрыгунчик заметно вспотел. Выражение лица Хендрикса не изменилось. Он держался невозмутимо как горный лев, готовый в любое мгновение прыгнуть на ничего не подозревающего оленя.
      - Мне нужны мои волосы, - произнес я, как только последняя парочка юнцов нырнула за дверь.
      - Прошу прощения? - Марконе чуть склонил голову набок. Похоже, мои слова и правда удивили его.
      - Вы меня слышали, - сказал я. - Этот ваш кусок дерьма, - я вскинул свой жезл и ткнул им в сторону Попрыгунчика, - напрыгнул на меня со спины на бензоколонке в городе и отрезал кусок волос. Я хочу их обратно. Я не хочу сдохнуть как Томми Томм.
      Взгляд Марконе мгновенно вспыхнул жуткой, холодной яростью цвета долларовой купюры. Он медленно повернул голову к Попрыгунчику.
      Широкое лицо Попрыгунчика приобрело еще более землистый оттенок. Он моргнул, смахивая с глаз капавший на них пот.
      - Не знаю, о чем это он, босс.
      Взгляд Марконе не дрогнул.
      - Полагаю, мистер Дрезден, - сказал он, - что у вас имеются доказательства?
      - Посмотрите на его левое запястье, - предложил я. - У него там несколько царапин от ногтей в месте, куда я вцепился.
      Марконе кивнул, не сводя своего холодного, тигриного взгляда с Попрыгунчика.
      - Ну? - почти ласково произнес он.
      - Он все брешет, босс! - вскинулся Попрыгунчик и облизнул пересохшие губы. - Блин, ну да, у меня там царапины. Подружка оцарапала. А он про это прознал. Вы же сами говорили, он взаправдашний, он все знает.
      Новые куски мозаики легли на место.
      - Кто бы ни убил Томми Томма, он знает, что я иду по его следу, сказал я. - Ваш противник, кем бы он ни был, промышляет продажей "Третьего Глаза". Этот ваш Попрыгунчик, - я кивнул в его сторону, - должно быть, неплохо заработал, служа ему. Он давно уже снабжает вашего противника информацией и выполняет его поручения.
      Игрок в покер из Попрыгунчика был никудышный, даже если от этого зависела его жизнь. Он в ужасе смотрел на меня, время от времени протестующе мотая головой.
      - Все это очень просто уладить, - произнес Марконе ровным, будничным тоном. - Лоренс. Покажи мне свое запястье.
      - Он брешет, босс, - повторил Попрыгунчик Лоуренс, но голос его дрожал. - Он вам голову дурить пытается.
      - Лоуренс, - сказал Марконе голосом терпеливого отца, обращающегося к капризному ребенку.
      Попрыгунчик Лоуренс понял, что игра окончена. Я увидел отчаянное решение на его лице прежде, чем он успел пошевелиться.
      - Брехло! - взвыл он, вскочил и выхватил руку из-под стола. Я успел увидеть в его руке револьвер - родной брат-близнец моему "Спешлу" тридцать восьмого калибра. А потом он открыл огонь.
      Несколько событий произошло одновременно. Я поднял руку, сфокусировав всю свою волю на набранном из маленьких, напоминающих средневековые щиты пластинок браслете, и замкнул вокруг себя защитный кокон. Пули с визгом ударили в него и отрикошетировали с фонтаном ослепительно ярких в темном ресторанном зале искр.
      Ежик отпрянул в сторону и пригнулся; в руке его неизвестно откуда возник маленький пистолет-пулемет, "Узи" или что-то в этом роде.
      Хендрикс действовал куда как решительнее. Возможно, он даже не рассуждал, а просто подчинялся рефлексам. Одной рукой он оттолкнул Марконе назад, прикрыв босса от Попрыгунчика Лоуренса своей тушей. Другой рукой он выхватил небольшой полуавтоматический пистолет.
      Попрыгунчик Лоуренс повернул голову и увидел Хендрикса и его пистолет. Ударившись в панику, он направил оружие на верзилу-телохранителя.
      Хендрикс открыл огонь, не колеблясь. Трижды хлопнул выстрел, трижды расцвела вспышка пламени на стволе его пистолета. Первые две пули ударили Попрыгунчика в грудь, оттолкнув на пару шагов. Третья попала чуть выше правой брови. Он запрокинул голову и рухнул навзничь.
      У Попрыгунчика Лоуренса были темные глаза - как у меня. Я видел их. Голова его повернулась в мою сторону. Я увидел, как он моргнул. А потом взгляд его потух, и он умер.
      С минуту я стоял как оглушенный. Как бы я ни обставил свой приход сюда, такого финала я вовсе не желал. Я никого не хотел убивать. Черт, я правда не желал чьей-либо смерти - ни своей, ни кого угодно другого. Мне сделалось дурно. До сих пор это было своего рода игрой, выпендрежем. Этаким состязанием между мачо, в котором полагалось победить мне. И вдруг это сразу перестало быть игрой, и все, чего я хотел - это выйти отсюда живым.
      Мы все стояли, не шевелясь. Первым заговорил Марконе.
      - Он был нужен мне живым, - произнес он из-за спины Хендрикса. - Он мог бы прежде ответить на несколько вопросов.
      Хендрикс нахмурился и отошел в сторону.
      - Извините, босс.
      - Все в порядке, мистер Хендрикс. Предосторожность прежде всего, верно? - Марконе встал, поправил галстук, потом подошел к телу и опустился рядом с ним на колени. Он ощупал тому горло, пульс и покачал головой.
      - Лоуренс, Лоуренс... Я мог бы заплатить тебе вдвое больше, чем они тебе предлагали, если бы ты пришел с этим ко мне. Но ты ведь никогда не отличался особым умом, ведь нет? - потом, с лицом, выражавшим не больше эмоций, чем за весь этот вечер, Марконе закатал левый рукав Попрыгунчика Лоуренса и осмотрел его запястье. Он нахмурился и задумчиво упустил ее на пол.
      - Похоже, мистер Дрезден, - произнес он, помолчав, - у нас с вами общий враг, - он повернулся и уставил в меня свой взгляд. - Кто он?
      Я покачал головой.
      - Не знаю. Если бы знал, меня бы здесь не было. Я думал, может, это были вы.
      Марконе приподнял бровь.
      - Вы могли бы знать меня лучше, мистер Дрезден.
      Теперь настала моя очередь нахмуриться.
      - Вы правы. Стоило бы, - убийства были куда более дерзкими и жестокими, чем позволял своим людям Марконе. Он мог устранять конкурентов, но смысла в том, чтобы делать это основным своим занятием, он не видел. И уж наверняка ему не было смысла убивать случайных свидетелей вроде Линды или Дженнифер Стентон. Это никак не помогло бы бизнесу.
      - Если у него есть что-то, принадлежащее вам, вы вольны забрать это обратно, мистер Дрезден, - сказал Марконе. Он огляделся по сторонам и вздохнул. - Только советую вам поторопиться. Боюсь, "Версити" проводил последних посетителей. Жаль.
      Это далось мне нелегко, но я подошел к телу Попрыгунчика Лоуренса. Чтобы обыскать карманы трупа, мне пришлось положить на пол жезл и посох. Шаря по его карманам, я ощущал себя кладбищенским вором.
      Я так и не нашел своих волос. Я поднял взгляд на Марконе и он встретил его все с тем же непроницаемым выражением лица.
      - Ничего, - сказал я ему.
      - Любопытно. Должно быть, он передал искомый предмет кому-то еще, прежде чем приехал сюда, - предположил Марконе.
      - А не после того, как он приехал?
      Марконе покачал головой.
      - Я совершенно убежден в том, что он этого не делал. Я бы заметил.
      - Я вам верю, - сказал я, и я не лгал. - Но кому?
      - Очевидно, нашему врагу.
      Я зажмурился. Усталость вдруг горой навалилась мне на плечи.
      - Черт подрал.
      Марконе не ответил. Он встал и негромко приказал что-то Хендриксу и Ежику. Хендрикс вытер свой пистолет салфеткой и оставил лежать на полу. Ежик обошел барную стойку и принялся делать что-то с проводом и бутылкой виски.
      Я поднял с пола посох и жезл, встал и повернулся к Марконе.
      - Расскажите мне все, что вам известно. Мне нужно все, чем вы можете мне помочь, если хочу отыскать этого парня.
      Марконе подумал немного и кивнул.
      - Да, конечно. Жаль, что вы выбрали для этой дискуссии слишком людное место. Вы утвердили себя в глазах зрителей моим врагом. Какими бы обоснованными ни представлялись мне ваши побуждения, то, что вы публично унизили меня, остается фактом. Я не могу оставить это без последствий. Я должен сохранять контроль. Поверьте, мистер Дрезден, лично против вас я ничего не имею. Однако бизнес есть бизнес.
      Я стиснул зубы, крепче сжал в руках жезл и на всякий случай проверил, действует ли еще мой щит.
      - И что вы намерены делать с этим?
      - Ничего, - ответил он. - Мне и не нужно ничего делать. Или наш враг убьет вас, и в таком случае мне не нужно будет рисковать собой или своими людьми, чтобы устранить вас, либо вы вовремя найдете его и разделаетесь с ним. Если это вам удастся, я дам общественному мнению понять, что вы это сделали по моему поручению, после чего я буду склонен забыть сегодняшний вечер. В любом случае в моих интересах ждать, наблюдая.
      - Но если он меня убьет, - возразил я, - я буду следующей жертвой с вырванным сердцем, а вы так и не узнаете, где он. В результате вы ни на шаг не приблизитесь к решению проблемы устранения его и сохранения своего бизнеса.
      - Верно, - кивнул Марконе. Потом он улыбнулся - это выражение сохранялось у него на лице какую-то долю секунды. - Но мне кажется, что вы будете не такой уж легкой добычей. Я полагаю, что даже в случае, если он вас убьет, он каким-нибудь образом выдаст себя. И со времени нашей прошлой встречи мне кажется, я лучше чувствую, на что мне стоит обращать внимание.
      Я хмуро кивнул, повернулся и зашагал к двери.
      - Гарри, - произнес он. Я остановился и оглянулся.
      - Только между нами: я все равно не знаю ничего, что могло бы вам помочь. Все его люди, которых нам удалось захватить, не открыли нам ничего. Так они все его боятся. Похоже, никому из них неизвестно, откуда берется этот наркотик, из чего он делается, или где этот тип ведет свои дела. Тени, говорят они. Он всегда является к ним тенью. Это все, что мне удалось узнать.
      Мгновение я молча смотрел на него, потом коротко кивнул.
      - Спасибо.
      Он пожал плечами.
      - Желаю удачи. Мне кажется, будет лучше, если мы с вами не будем пересекаться в будущем. Я не могу терпеть вмешательства в мои дела.
      - Пожалуй, это неплохая мысль, - согласился я.
      - Вот и отлично. Приятно, когда тебя понимают, - он отвернулся и зашагал к своим оставшимся людям. Труп Попрыгунчика Лоуренса остался лежать на полу.
      Я тоже повернулся и вышел из зала, в ночь, в холод, под продолжавший моросить дождь. Меня все еще мутило, а из памяти не изглаживались глаза умирающего Попрыгунчика Лоуренса. В ушах моих все еще звучал хрипловатый смех Линды Рэндалл. Я все еще переживал свою ложь Мёрфи, и все еще не собирался говорить ей больше того, что уже сказал. Я так и не знал еще, кто собирается убить меня. У меня все еще не было никаких аргументов, чтобы представить Белому Совету.
      - Будем смотреть правде в глаза, Гарри, - сказал я себе. - Тебя все еще дрючат.
      Глава 18
      Приходилось ли вам когда-нибудь испытывать отчаяние? Чувство абсолютной безнадежности? Приходилось ли вам когда-нибудь стоять в кромешной тьме, зная в глубине души, что просвета не будет больше никогда, никогда? Что вы потеряли что-то такое, чего вам больше не найти?
      Именно такие чувства я испытывал, выходя из "Версити" под дождь. Когда в душе моей царит раздрай, когда я не в состоянии думать, когда я устал, или боюсь, или мне совсем одиноко, я отправляюсь пройтись. Да, именно так я и поступаю. Я брожу, и брожу, и рано или поздно что-то снисходит на меня что-то, от чего мне меньше хочется бросаться с крыши.
      Поэтому я пошел пройтись. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было чертовски глупо: бродить по Чикаго субботней ночью. Я шел, почти не глядя по сторонам. Я шел, не мешая мыслям роиться у меня в голове, сунув руки в карман ветровки, полы которой хлопали по моим ногам, тогда как мокрые волосы липли к голове.
      Я думал о своем отце. Когда мне становится совсем погано, я часто его вспоминаю. Он был хорошим человеком, щедрым человеком, безнадежным неудачником. Чародей, выступавший со своими трюками перед публикой в век, когда техника казалась волшебнее любой магии, он никогда не зарабатывал достаточно, чтобы прокормить свою семью. Большую часть времени он проводил в разъездах, пытаясь наскрести нам с матерью на пропитание. Его не было дома, когда я родился.
      Его не было там, когда умерла мать.
      После того, как я родился, он показывался у нас чаще. Он окрестил меня именами трех великих чародеев. Позже он начал брать меня с собой в турне, развлекая детей и пенсионеров, давая представления в школах и продуктовых магазинах. Он всегда был щедр и добр - добрее и щедрее, чем мы на деле могли себе позволить. И он всегда был чуть печален. Каждый вечер он показывал мне фотографии матери и рассказывал о ней. В конце концов мне начало казаться, что я и сам хорошо помню ее.
      Когда я подрос, это ощущение только усилилось. Я видел отца. Я думаю, я видел его таким же, каким видела его она - милым, славным, мягким человеком. Немного наивным, но честным и добрым. Человеком, который заботится о других и мало заботится обо всем остальном. Я понимаю, за что она любила его.
      Я так и не успел подрасти настолько, чтобы сделаться его ассистентом, как он мне обещал. Он умер ночью, во сне. Аневрия, объяснили врачи. Я нашел его, уже остывшего, с улыбкой на лице. Возможно, умирая, он видел во сне маму. И, глядя на него, я в первый раз в жизни ощутил себя полностью, совершенно одиноким. Я понял: что-то ушло и никогда больше не вернется. Понял, что внутри меня образовалась пустота, которая никогда больше не заполнится.
      Вот так я чувствовал себя и теперь, той дождливой весенней ночью в Чикаго, бродя по улицам. Дыхание вырывалось у меня изо рта клубами пара, правый сапог поскрипывал на каждом шагу, а из головы все не шли умершие люди.
      Наверное, не стоит удивляться тому, что, прошатавшись несколько часов, я оказался у двери в квартиру Линды Рэндалл. Полиция давно уехала, свет погас, а зеваки-соседи мирно спали по постелям. В доме царила тишина. Восточная часть небосклона не начинала еще светлеть, но где-то неподалеку, на подоконнике или на крыше, уже щебетала какая-то ранняя птица.
      Силы мои были на исходе. Я не думал больше вообще ни о чем, не говоря уже о каких-нибудь спасительных идеях. Убийца сложит заклятье, чтобы убить меня, в следующую же грозу, а судя по воздуху, это могло случиться в любую минуту. А если меня не убьет он, Морган наверняка сумеет убедить Белый Совет в том, что меня нужно казнить, и случится это уже в понедельник утром. Если это дело дойдет до Белого Совета, у меня не останется ни единого шанса.
      Я прислонился к двери в Линдину квартиру, крест-накрест заклеенной черно-желтым полицейским скотчем с надписью: "ПОЛИЦИЯ - НЕ ЗАХОДИТЬ". Я не соображал, что делаю, пока не произнес заклинания, открывающего двери, не отодрал нижнюю полосу черно-желтой ленты и не вошел в квартиру.
      - Это же глупо, Гарри, - сказал я сам себе. Наверное, я был не в настроении прислушиваться к собственным советам. Я обошел комнату, принюхиваясь к запахам ее духов и крови. Кровь еще не вытирали. Должно быть, позже этим придется заняться домовладельцу. Не знаю. Подробности вроде этой в кино не показывают.
      Потом я обнаружил, что лежу на полу, на ковре у огромной Линдиной кровати. Я лежал на боку, свернувшись калачиком, спиной к кровати, а лицом к откатной стеклянной двери, которая вела в ее маленький, мощеный бетонной плиткой дворик. Мне не хотелось ни идти куда-нибудь, ни делать что-нибудь. Бесполезно. Все бесполезно. Я все равно умру, если не завтра, то послезавтра - наверняка.
      Хуже всего то, что мне было на все это наплевать. Я так устал от всего того волшебства, которое мне пришлось творить, от ходьбы, от синяков и ссадин, от недосыпа. Было темно. Темно со всех сторон.
      Кажется, я заснул. После всего, что случилось, мне просто необходимо было поспать. Во всяком случае, я не помню ничего до того момента, когда я проснулся от бившего в глаза солнца.
      Я зажмурился и прикрыл глаза рукой. Утро у меня вообще не самое любимое время суток. Солнце уже выглянуло из-за крыш домов на противоположной стороне улицы, и веселые весенние лучи струились сквозь занавески на Линдином окне прямо мне в мозг. Я пробормотал что-то и повернулся на другой бок, лицом к приятной темноте под Линдиной кроватью, спиной к теплому свету.
      Но я не уснул. Вместо этого я обозлился на самого себя.
      - Что, мать твою, ты делаешь, Гарри? - громко, в голос спросил я.
      - Лежу, чтобы подохнуть, - равнодушно отвечал я себе же.
      - Черта с два, - заявила та часть меня, что оказалась умнее. - Вставай с пола и марш за работу.
      - Не хочу. Устал. Уходи.
      - Не так ты и устал, раз говоришь сам с собой. А значит, не настолько и для того, чтобы убрать задницу из крокодильей пасти. А ну открывай глаза! настойчиво потребовал я.
      Я съежился, не желая подчиняться какому-то там себе, но глаза все же открыл. В солнечном свете квартирка Линды Рэндалл казалась почти праздничной, окутанной тонким слоем позолоты - все еще пустая, но согретая какими-то добрыми воспоминаниями. Недалеко от моего лица лежал под кроватью школьный календарь, заложенный в нескольких местах фотографиями. Рядом лежала фотография в рамке: совсем еще юная Линда Рэндалл со счастливой улыбкой на лице, ничуть не похожей на ту, которую я видел у нее всего позавчера. Она стояла в мантии выпускницы университета, стояла с симпатичного вида парой лет пятидесяти. Наверное, ее родители, решил я. Она казалась счастливой.
      А еще чуть дальше, на самой границе освещенного утренним солнцем пятна, лежал маленький красный цилиндрик с серой крышечкой.
      Мое спасение.
      Я выудил его из-под кровати. Я весь дрожал. Я встряхнул коробочку, и в ней что-то застучало. Я открыл ее и вытряхнул пленку на ладонь. Хвоста из кассеты не торчало: значит, пленку отсняли, но еще не проявляли. Я убрал ее в коробочку, снова защелкнул крышку, порылся в карманах ветровки и достал другую коробочку - ту, что нашел рядом с озерным домиком Виктора Селлза. Коробочки были неотличимы друг от друга.
      Мысли мои крутанулись в голове и устремились по новому следу. Находка открывала передо мной целый ряд возможностей, и где-то там, среди них, таилась одна, дававшая мне шанс выбраться из всего этого живым, спасти все, что продолжало пока висеть на волоске.
      И все же кое-что оставалось неясным. Я не знал точно, что происходит. Зато у меня появилась потенциальная зацепка - связь между расследуемыми убийствами и оборванными поисками пропавшего мужа Моники Селлз, Виктора. У меня появилась еще одна нить, только времени на то, чтобы ее распутать, оставалось совсем немного. Мне ничего не оставалось, как встать и быстро, как можно быстрее взяться за дело. Хорошего чародея не так-то просто одолеть.
      Я вскочил, подобрал с пола свои посох и жезл, и двинулся к двери. Меньше всего мне нужно было, чтобы меня отловили на опечатанном полицией месте преступления. Меня бы просто-напросто арестовали, сунули в камеру, и я был бы мертв, не успев даже предстать перед судом. Я уже заглядывал вперед, планируя свои дальнейшие шаги: попытаться найти фотографа, приезжавшего на озеро к дому Виктора Селлза, потом проявить эту пленку и посмотреть, действительно ли на ней запечатлено нечто, ради чего кто-то мог убить Линду Рэндалл.
      Именно в эту минуту я услышал какой-то шум и застыл. Шум повторился негромкое царапанье.
      Кто-то повернул ключ во входном замке и отворил наружную дверь.
      Глава 19
      Спрятаться под кроватью или в ванной я никак уже и не успевал, и в любом случае я не хотел лишаться свободы передвижения. Поэтому я ринулся вперед, стал за полотном открывающейся двери и затаил дыхание.
      В комнату вошел мужчина - невысокий, худой и взъерошенный. Темные, начинавшие седеть волосы были собраны в хвост на затылке. Верхнюю одежду его составляли темные брюки и темный пиджак; на плече висела пухлая сумка-кофр. Он прикрыл за собой дверь и огляделся по сторонам. Впрочем, как и большинство людей, теряющих способность ясно мыслить от волнения, он увидел меньше, чем стоило бы, и хотя краем глаза он должен был заметить меня, этого не случилось. На первый взгляд он производил впечатление вполне приличного человека: четко очерченный подбородок, волевые скулы.
      Он пересек комнату и замер, уставившись на окровавленную постель. Я увидел, как руки его судорожно сжались в кулаки. Он издал странный, сдавленный звук, потом резво опустился на четвереньки и принялся шарить руками под кроватью. Поиски его становились все более лихорадочными, и я услышал, как он громко выругался.
      Пальцы мои нащупали в кармане гладкую поверхность коробочки. Так-так. Таинственный фотограф, прятавшийся на улице у дома Виктора Селлза, сам явился сюда искать пленку. Я ощутил чувство сродни тому, какое испытываешь, уложив на место последний кусок особо сложного пазла - забавное удовлетворение, к которому примешивается изрядная доля самодовольства.
      Я тихонько поставил свои жезл и посох в угол у двери и прицепил на грудь своей черной ветровки полицейский пропуск с моей фотографией. Потом потуже запахнул куртку, чтобы из-под нее не было видно двусмысленной футболки, и постарался поверить в то, что незнакомец слишком взвинчен и передрейфил, чтобы обращать внимание на мои тренировочные штаны и ковбойские сапоги.
      Держа руки в карманах, я захлопнул дверь каблуком.
      - Так-так, - произнес я, не давая ему опомниться. - Вернулись на место преступления, да? Я так и знал, что мы поймаем вас, стоит только подождать немного.
      В любой другой день реакция незнакомца заставила бы меня покатываться от хохота. Он дернулся, стукнулся головой о низ кровати, взвыл, вынырнул из-под нее, повернулся, попятился и опрокинулся на кровать, увидев меня. Я поменял мнение о его внешности: губы у него были пухловаты, глаза, напротив, мелковаты и слишком близко посажены, придавая ему вид хищного, настороженного хорька.
      Я холодно прищурился и не торопясь двинулся к нему.
      - Не могли удержаться подальше от этого места, так?
      - Нет! - выпалил он. - О Господи! Вы же не поняли! Я фотограф. Фотограф, ясно? - он порылся в висевшей на боку сумке и достал фотоаппарат. - Я снимаю. Для газет. Я и сюда пришел, чтобы посмотреть, не найду ли чего интересного.
      - Бросьте, - дружески посоветовал я ему. - Мы оба прекрасно знаем, что вы здесь не для того, чтобы снимать. Вы искали вот это, - я достал из кармана коробочку с пленкой и повертел у него перед носом.
      Он закрыл рот и как оглушенный уставился на меня. Потом на коробочку. Потом облизнул пересохшие губы, но так и не сумел выдавить из себя ни звука.
      - Кто вы, - спросил я, стараясь говорить резко и внушительно. Я пытался представить себе, как бы держалась в подобной ситуации Мёрфи, будь я сейчас у нее в центре, на допросе.
      - Э... Уайз. Донни Уайз, - он судорожно сглотнул, не сводя с меня перепуганного взгляда. - Я что, попал в какую-то неприятную историю?
      Я снова холодно прищурил взгляд.
      - Там видно будет. Документы с собой?
      - Э... Да, конечно.
      - Дайте-ка глянуть, - я смерил его подозрительным взглядом. Медленно, - добавил я.
      Он опасливо покосился на меня и нарочито медленно полез в карман брюк. Одной рукой он выудил оттуда бумажник, расстегнул его и раскрыл, показывая вложенные в прозрачный кармашек водительские права. Я подошел к нему еще на шаг, взял бумажник и внимательно осмотрел. Фотография и имя совпадали с тем, что он мне назвал.
      - Что ж, мистер Уайз, - начал я. - Продолжим допрос. До тех пор, пока вы будете оказывать мне содействие, полагаю, у нас с вами не...
      Тут я заметил, что он уперся взглядом в мой пропуск, и замолчал. Он выхватил бумажник у меня из рук и отступил на шаг.
      - Да вы не коп! - возмущенно заявил он.
      Я надменно вздернул подбородок.
      - О'кей. Может, и нет. Но я работаю с копами. И у меня ваша пленка.
      Он снова выругался и принялся запихивать свою камеру обратно в кофр, явно намереваясь смыться.
      - Нет. Ничего у вас нет. Ничего, что связывало бы это дело со мной. Я здесь ни при чем.
      Я повернул голову, глядя, как он делает шаг мимо меня, к двери.
      - Не спешите, мистер Уайз. Мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить. Ну, например, о коробочке из-под пленки, забытой под верандой дома на Лейк-Провиденс в прошлую среду вечером.
      Он поднял на меня взгляд и тут же опустил.
      - Мне нечего вам сказать, - пробормотал он, - кем бы, черт подери, вы ни были, - он был уже у двери и взялся за ручку.
      Я протянул руку к стоявшему в углу посоху и, постаравшись придать своему голосу как можно больше драматизма, рявкнул: "Vento servitas!" Повинуясь заклинанию, подхваченный туго скрутившимся потоком воздуха, посох выпрыгнул из угла и захлопнул дверь прямо перед носом у Донни Уайза. Тот застыл как вкопанный, потом с округлившимися глазами повернулся ко мне.
      - Боже мой! Вы один из них. Не убивайте меня, - пролепетал он. Господи! Да отдам я вам ваши картинки. Не знаю я ничего. Ни-че-го, слышите? Я ничем вам не угрожаю, - он старался говорить спокойно, но голос его дрожал. Я заметил, как он постреливает глазами в сторону стеклянной двери во дворик, словно прикидывая, успеет ли он выскочить в нее прежде, чем я успею остановить его.
      - Спокойнее, мистер Уайз, - сказал я. - Я здесь не затем, чтобы вредить вам. Я охочусь за человеком, который убил Линду. Помогите мне. Расскажите то, что знаете. Об остальном позабочусь я сам.
      Он нервно хихикнул и сделал шажок, нет, полшага в направлении стеклянной двери.
      - Чтобы меня потом убили? Как Линду, как тех, остальных? Нет уж, спасибочки.
      - Нет, мистер Уайз. Расскажите мне все, что вам известно. Я положу конец убийствам. Я отдам убийцу Линды в руки правосудия, - борясь с нарастающим раздражением, я старался говорить ровным, успокаивающим голосом. Черт, я бы с удовольствием потряс его за грудки, но не хотел пугать его настолько, чтобы он рыбкой прыгал сквозь стекло. - Я хочу остановить этих людей никак не меньше вашего.
      - Но почему? - удивился он, продолжая недоверчиво смотреть на меня. Что она для вас значила? Вы что, тоже с ней спали?
      Я мотнул головой.
      - Нет. Нет, просто она - еще одна из тех, кто не должен был погибать.
      - Но вы же не коп. С чего вам рисковать своей задницей ради этого? С чего биться с теми людьми? Вы что, не видели, на что они способны?
      Я пожал плечами.
      - А кто, если не я? - он не ответил, поэтому я помахал в воздухе коробочкой с пленкой. - Что там, на этих фотографиях, мистер Уайз? Что такого снято на эту пленку, если из-за этого убили Линду Рэндалл?
      Донни Уайз вытер вспотевшие ладони о бедра. Хвостик у него на затылке мотнулся - он оглядел комнату, нету ли в ней кого еще.
      - Предлагаю сделку. Вы отдаете мне пленку, а я расскажу вам все, что знаю.
      Я покачал головой.
      - Мне может понадобиться то, что здесь снято.
      - От того, что здесь снято, вам не будет никакого прока, если не знать, на что смотреть, - возразил он. - Я вижу вас первый раз в жизни. Мне не нужно никаких неприятностей. Все, чего я хочу - это унести свою задницу отсюда целой и невредимой.