ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Пугало издало пронзительный, закладывающий уши скрежет – как накачанный стероидами кузнечик – и прянуло в сторону, пытаясь укрыться от меня за замерзшим фонтаном. Я знал уже, как быстро могут двигаться фетчи, и не пытался подстрелить его на бегу. Вместо этого я дождался, пока он отойдет подальше от Молли и Черити, укроется за ледяным куполом фонтана и остановится. А потом одним огненным разрядом снес к чертовой матери две трети этого купола.

Золотая струя летней энергии пронзила лед и ударила в Пугало. Она застигла фетча врасплох – огненная пика сожгла ему то, что у человека было бы бедром, и верхнюю часть ноги. Пугало издало металлический рев, полный боли и злобы, ударилось о белую мраморную статую трех сестер, отлетело от нее, и ему пришлось схватиться за ногу одной из статуй, чтобы не сорваться с края балкона.

Но он кричал не один. На меня навалился вдруг целый ураган звуков, таких громких, что барабанные перепонки пронзила острая боль. Арктис-Тор снова вздрогнул, и черный лед застонал низко-низко, на грани инфразвука. Внизу, во дворе, продолжали визжать как безумные другие фетчи.

Сотрясение поверхности сбило меня с ног, и я полетел спиной вперед на изваянный изо льда розовый куст, ощетинившийся длинными шипами. Лед оказался на удивление крепким и не раскрошился под моей тяжестью. Я ощутил острую боль в оцарапанной лодыжке, но заговоренная кожа куртки защитила меня от других повреждений. Не прошло и секунды, как я снова был на ногах, приготовившись к следующему выстрелу.

Однако за эту секунду Пугало успело стремительно сменить направление. Двигаясь на трех конечностях, оно быстро – ни дать ни взять раненый паук – устремилось к Молли и Черити. На этот раз я не мог позволить себе тянуть время с прицеливанием. Я выпустил огненную струю, целясь между Пугалом и лежавшими на льду женщинами, но фетч успел увернуться, и огонь лишь опалил несколько побегов-щупалец. Пугало метнулось к Молли. Черити лежала рядом с ней совершенно неподвижно.

Но только до тех пор, пока Пугало не оказалось в пределах досягаемости ее меча. Тогда Черити перекатилась, и меч ее, описав дугу параллельно земле, полоснул по здоровой ноге Пугала, вспоров ее от бедра до колена. Фетч отпрянул, пытаясь увернуться от меча. Черити преследовала его, держась слишком близко к чертовой твари, чтобы позволить мне выстрелить еще раз. Подпрыгивая на оставшихся конечностях, Пугало пыталось добраться до края балкона.

– Черити! – крикнул я. – Ложись!

Жена Майкла мгновенно упала, открыв мне линию огня.

Фетч дернулся, тело его как-то странно исказилось, и он прыгнул с края. Уже в прыжке он преобразился. За спиной его развернулись огромные складчатые крылья, а еще через долю секунды и он весь превратился в одну из тех чудовищных летучих мышей размером с дельтаплан, которых я уже видел раз в Небывальщине. Хлопая крыльями в попытках набрать высоту, он устремился прочь от башни, и колдовская луна заливала его своим безумным серебряным светом.

Идеальная мишень.

Я еще раз накачал в жезл заряд летнего огня. Я чувствовал, что запас его подходит к концу, но упусти я фетча в этот раз, и другой такой возможности мне не представится. Ну и еще. Эта гадина мучила жену и дочь моего друга, едва не убила их у меня на глазах, так что теперь должна за это ответить.

Поэтому я разрядил в него жезл – на сей раз с такой силой, что огонь высветил горные склоны в пяти или даже десяти милях от башни, а падавший с неба снег громко шипел, касаясь раскаленной струи. Достигнув фетча, заряд расцвел исполинским огненным цветком, и ударная волна взрыва раздробила все ледяные розовые кусты на балконе.

То, что устремилось с неба к безжалостному горному склону, уже трудно было назвать фетчем или чем-либо другим. Разбрасывая искры, оставляя за собой дымный след, он врезался в гранитный склон с такой силой, что с вершины сорвалась лавина, похоронившая его под толщей камней и льда.

Я торжествующе потряс в воздухе посохом.

– Ну? – заорал я. – Кто следующий?

На мгновение во дворе под нами воцарилась абсолютная тишина, а потом темная масса фетчей отпрянула от подножия башни, спасаясь бегством.

– Гарри! – услышал я напряженный голос Черити.

Уходя с линии огня, жена Майкла рухнула на ледяной пол, сделавшийся скользким от моих выстрелов, и теперь инерция медленно, но неумолимо тащила ее к краю балкона. Я повернулся, чтобы броситься ей на помощь, но капля рассудка, остававшаяся еще в моей усталой голове, подсказала мне, что я лишь повторю ошибку, из-за которой Черити оказалась в таком отчаянном положении. Поэтому я опустился на карачки и пополз вперед, вытянув перед собой посох. Когда я подобрался к Черити достаточно близко, чтобы она смогла дотянуться до посоха, ноги ее уже свисали с края почти до колен. Она крепко схватилась за один конец посоха, а я держался за другой, остановив ее скольжение к краю. Очень медленно, очень осторожно я начал пятиться назад. А потом черный лед парапета снова застыл, словно и не таял только что, и я осторожно оттащил Черити от края, лишив возможности поупражняться в прыжках без парашюта.

Как только она оказалась в безопасности, мы оба повернулись и посмотрели на Молли. Девушка лежала неподвижно, но дышала. Я перекатился на спину и лежал, приходя в себя. Черити поднялась и подошла к дочери. Я не пошел за ней. Не думаю, чтобы ей хотелось делиться со мной этим моментом.

Я ждал, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Черити опустилась на колени и обняла дочь, прижимая к себе, как маленькую, покачивая и приговаривая что-то вполголоса. С минуту мне казалось, что ужас и боль довели Молли до состояния, откуда уже нет возврата. Но потом она вздрогнула, открыла глаза и тихо заплакала, прижавшись к матери.

Услышав за спиной стон, я резко повернулся, держа наготове жезл.

Изваяние распятого мужчины снова застонало. Хотя он все еще висел на ветвях, жар моих выстрелов растопил ледяные наручники на его левой руке, и она безжизненно свисала, раскачиваясь на ветру. Я никогда еще не видел человеческой плоти, истерзанной столь ужасно. Его пальцы, кисти, запястья промерзли до кости, но кровь еще струилась по жилам, причиняя, должно быть, ужасную боль. И еще я увидел, что вся рука его покрыта шрамами. Шрамами от ожогов. Шрамами от порезов. Шрамами от чудовищных ударов и сросшихся абы как переломов.

Ну, меня тоже ранили, и не раз. Но одной этой руке несчастного досталось больше, чем всему моему телу.

Почти против воли я встал и подошел к дереву. Волосы мужчины свисали на лицо бесформенными космами, клочками лишайника. Одни пряди сохранили свой светло-каштановый цвет, другие поседели, третьи вообще превратились в белый хрупкий лед. Борода его в этом отношении мало чем отличалась от шевелюры. Лицо – та часть лица, которую я разглядел под волосами, – казалось совершенно опустошенным, и мне почудилось, что гримасы боли так долго искажали его, что сами начали причинять боль, хотя в отличие от руки шрамов на нем я не видел. Глаза были открыты, но белые зрачки, казалось, не видят ничего.

Я узнал его.

– Ллойд Слейт, – прошептал я. – Зимний Рыцарь.

В последний раз я видел Слейта после битвы на холме Каменного Стола, места, где династии фейри устраивают свои разборки. Ну, занимаются дипломатией, то есть мочат всех, кто принадлежит к команде соперника. Слейт представлял собой угрозу обществу. И еще какую. Наркоман, насильник, тип без стыда и совести. В конце битвы он прикончил женщину, с которой мы могли бы подружиться.

Он пошевелился и всхлипнул.

– Кто здесь?

– Дрезден, – откликнулся я.

Слейт открыл рот, и из него вырвался истерический смешок.

– Ты здесь. Слава Богу, ты здесь. Я так давно здесь торчу… – Он склонил голову набок, выставив сонную артерию. – Освободи меня. Давай же, ну!

– Освободить? – не понял я.

– От этого, – всхлипнул Слейт. – От этого кошмара. Убей меня. Убей меня. Убей меня. Бога ради, Дрезден, убей меня.

Та часть моей души, что размякла, ослабла от происходящего, с радостью исполнила бы его просьбу. Но другая – более жесткая, более темная – часть меня, напротив, хотела посмотреть, не придумаю ли я чего-нибудь такого, чтобы усугубить его страдания. Я так и стоял, глядя на него и взвешивая возможности. Минут через десять он снова потерял сознание.

Откуда-то справа послышался невыразимо прекрасный голос, хрипловатый и шелковистый одновременно.

– Ты не понимаешь сути его наказания.

Я повернулся к замерзшему фонтану. Точнее, к тому, что от него осталось. Сохранилась примерно треть ледяного купола, зато теперь я смог разглядеть заключенную в него статую – нет, не статую, а женщину-сидхе, высокую, неестественно прекрасную. Вернее сказать, она была бы прекрасной при других обстоятельствах. Сейчас же ее алые волосы, освободившись от поддерживавшего их льда, прилипли к голове. Глаза ввалились и горели слишком ярко, словно у нее был жар. Она стояла спокойно; из-подо льда, служившего ей единственным одеянием, виднелись одна нога, голова, плечо и рука. Что-то неестественное чудилось в ее спокойствии, словно она не ощущала неудобства, физического или иного, от ледяного плена. Казалось, она смотрит на происходящее с терпеливой иронией – а может, считала подобные тривиальности недостойными своего внимания. Леанансидхе, одна из старейших и наиболее влиятельных сидхе при дворе Зимней Королевы. А также моя крестная.

– Леа, – выдохнул я. – Блин-тарарам, что с вами?

– Мэб, – коротко ответила она.

– В прошлый Хэллоуин, – пробормотал я, – она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?

– Разумеется. – В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. – Ты не понимаешь истинной сути его наказания.

Я покосился на Зимнего Рыцаря.

– Э… Чего?

– Слейт, – мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. – Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль – естественная составляющая вселенной, так что вряд ли Повелительница Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.

С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.

– Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?

Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.

– Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, – это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве – и все, что ему останется, это ждать ее возвращения.

Я тряхнул головой.

– Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?

Леа улыбнулась.

– Любовь, – пробормотала она. – Может, да, а может и нет. Но желание – о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. – Глаза ее засияли. – Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся – и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого. Ну, не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. – Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. – Это медленное совращение. Преображение, только крошечными шажками.

На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.

– Да, – прошипела Леа. – Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. – Она зажмурилась на мгновение. – Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.

– Леа, – спросил я, – что случилось с вами? Давно ли вы так?

– Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.

– И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? – Я покачал головой. – Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.

Она снова открыла глаза, горящие, безумные как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, негромким смехом, ни капельки не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил со времен, когда еще водительских прав не получил.

– Безумное дерево, – прошептала она, и глаза ее снова закрылись. – Да.

Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.

– Гарри!

– Я здесь, – откликнулся я, помахав ему рукой. Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри. – Где Мёрфи?

– Успокойся, – выдохнул он. – Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?

– Дышит. – Я понизил голос. – Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере она плачет. Это добрый знак. Что там творится?

– Нам нужно уходить, – сказал Томас. – Быстро.

– Почему?

– Что-то надвигается.

– Всегда что-нибудь, да надвигается, – возразил я. – Ты поконкретнее можешь?

Он стиснул зубы и мотнул головой.

– С прошлого года… Эрлкёнига… у меня… интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще много всякого спешит.

Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, печальный, голодный зов рога.

Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фейри делают свои доспехи и оружие.

Еще один рог протрубил – зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а потом до нас донесся и нарастающий рев и рык – со всех сторон. В горах на восток от Арктис-Тора одна из снежных вершин скрылась в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам – тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.

– Блин-тарарам, – выдохнул я и повернулся к крестной. – Это та энергия, которую я использовал здесь. Это она причиной, да?

– Разумеется, – подтвердила Леа.

– Срань господня! – поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.

– Томас, это моя крестная, Леа, – представил я ее. – Леа, это То…

– Я знаю, кто это, – пробормотала моя крестная. – Я знаю, что это. И я знаю, чей он. – Взгляд ее снова уперся в меня. – Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили боль. А теперь они спешат убить тебя.

Теперь поперхнулся уже я.