– Нельзя, – пробормотал он. – Они ее забрали. Мы были… с мамой все в порядке? И с малышней?

Я прикусил губу.

– Не знаю. Ты знаешь, где они?

Он поморгал.

– В спасательной комнате.

Я нахмурился.

– Где-где?

– Н-на втором этаже. Убежище. Его папа построил. На всякий случай.

Я переглянулся с Томасом.

– Где это?

Дэниел слабо двинул рукой.

– Мама увела малышню наверх. Мы с Молли не успели к лестнице. Они ворвались. Мы пытались увести их.

– Кто, Дэниел? Кто «они»?

– Чудища из ужастиков. Потрошитель. Руки-Молоты. – Он поежился. – Пугало.

Я свирепо выругался.

– Томас, останься с ним. Мыш, постереги их. – Я встал и поспешил в дом. По лестнице я поднялся на второй этаж. Лестница открывалась в коридор, по обе стороны которого располагались спальни – ближе к родителям жили самые младшие дети. Я заглянул по очереди в спальни. Все оказались пусты, только в двух ближних от лестницы царил разгром. Повсюду валялись разбитые игрушки и поломанная детская мебель.

Если бы я не знал, что искать, я ни за что не заметил бы увеличенного простенка между бельевой и родительской спальней. Я зашел в спальню и не обнаружил ничего. Тогда я зашел в бельевую, в которой тоже царил беспорядок. Я засветил амулет-пентаграмму, присмотрелся внимательнее и нашел стеновую панель, едва заметно повернутую по отношению к остальным. Я шагнул к ней, коснулся руками, закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям.

Я ощутил энергию. Не оберег – во всяком случае, не из тех оберегов, с какими мне приходилось иметь дело. Это напоминало скорее негромкое гудение ровной энергии – иногда я ощущал примерно такое же вокруг Майкла. Энергия веры. Эта панель защищалась разновидностью магии.

– Ласкиэль, – прошептал я про себя. – Заметила?

Она не показалась, но голос ее звучал в моих мыслях достаточно ясно.

Да, мой хозяин. Ангельская работа.

Я поперхнулся.

– Настоящих ангелов?

Именно так. Рафаила или одного из его подручных, судя по всему.

– Это опасно?

Последовала неуверенная пауза.

Возможно. Ты тронут тьмой – и не только моей. Но это предназначено для того, чтобы скрыть находящуюся за ней комнату, не для того, чтобы поразить нарушителя.

Я сделал глубокий вдох.

– Ладно. – Я протянул руку и с силой постучал по панели. Трижды.

Мне показалось, я услышал какое-то движение. Скрипнули половицы.

Я постучал еще раз.

– Черити! – крикнул я. – Это я, Гарри Дрезден!

На этот раз за перегородкой точно шевелились. Щелкнул замок, и панель плавно скользнула в сторону, а из-за нее высунулся двуствольный дробовик, нацелившийся точно мне в подбородок. Я поперхнулся и скользнул взглядом вдоль ствола. На меня в упор смотрели ледяные голубые глаза Черити.

– Вы вполне можете быть не настоящим Дрезденом, – сообщила она.

– Самый что ни на есть настоящий.

– Докажите, – негромким, но не терпящим возражений голосом потребовала она.

– Черити, на такие штуки нет времени. Вам что, права водительские показать?

– Кровь, – напомнила она.

Что ж, разумно. Большинство существ, способных принимать человеческий облик, не обладают человеческой кровеносной системой, да и сама кровь у них другая. Не то чтобы этот тест не имел изъянов, но это, пожалуй, лучшее, что может использовать для уверенности человек, не обладающий способностями чародея. Поэтому я достал из кармана перочинный нож и слегка надрезал им свою обожженную левую руку. Все равно я ничего не чувствовал. Из ранки пошла красная кровь, и я показал ее Черити.

Долгое мгновение она смотрела на мою руку, потом щелкнула предохранителем дробовика, отставила его в сторону и вышла из-за панели. Я увидел за ее спиной освещенное свечой помещение. Все дети Карпентеров за исключением Молли и Дэниела находились здесь. Алисия сидела, широко раскрыв напуганные глаза. Остальные спали вповалку.

– Молли, – произнесла Черити, распрямившись. – Дэниел.

– Я нашел его в домике на дереве, – сказал я. – Он ранен.

Она коротко кивнула.

– Сильно?

– Здорово избит, в шоке, но думаю, непосредственной угрозы жизни нет. С ним Мыш и мой друг.

Черити снова кивнула. Лицо се оставалось спокойным, почти отстраненным, глаза – холодными, оценивающими. Она здорово держалась, хотя напряжение давало о себе знать. Руки ее заметно дрожали, и она машинально сжимала и разжимала пальцы.

– А Молли?

– Ее пока не нашел, – тихо произнес я. – Возможно, Дэниел знает, что с ней случилось.

– Это были динарианцы? – спросила она.

Я покачал головой:

– Точно не они.

– Они могут вернуться?

Я пожал плечами.

– Вряд ли.

– Но возможно?

– Да.

Она кивнула, и голос ее зазвучал так, словно она размышляет вслух.

– В таком случае первое, что надо сделать, – это отвезти детей в церковь. Удостовериться, что Дэниелу оказана помощь. Попробую передать весточку Майклу. Потом будем искать Молли.

– Черити, – сказал я. – Подождите.

Черити уперлась мне ладонью в грудь и прижала плечами к противоположной стене бельевой. Голос ее сделался совсем тихим, дикция – безупречной.

– Мои дети в опасности. Я отвезу их в укрытие. Помогите мне или не мешайте.

А потом отвернулась от меня и начала выносить детей. Алисия помогала ей в меру своих сил. Хотя она устала и боялась, она все же не разбудила ни одного, так крепко они спали. Я подхватил под мышки маленьких Гарри и Хоуп. Черити покосилась на меня с благодарностью, и тут ее самообладание дало трещину. Глаза ее набухли слезами. Она опустила веки, крепко стиснула зубы, а когда снова подняла взгляд, лицо ее опять сделалось уверенно-деловитым.

– Спасибо, – сказала она.

– Надо спешить, – отозвался я, и мы поспешили.

Крепкая женщина. Очень крепкая. Между нами имелись шероховатости, но я уважал ее гордую стойкость. О таких матерях читаешь в газетах – когда они поднимают руками машину, под которую залез кто-то из ее детей.

Вполне возможно, я только что убил ее старшую дочь. Если бы Черити узнала это, если бы она узнала, что это я навлек опасность на ее детей, она бы прикончила меня на месте.

Если Молли пострадала по моей вине, я помогу.

Собор Святой Марии Всех Ангелов – не просто церковь. Это монумент. Он велик, его купол вздымается на высоту семнадцатого этажа, и он покрыт всеми видами архитектурного декора, какие можно только припомнить, включая изваяния ангелов, расставленные по периметру крыши и карнизов. Я думаю, можно найти чертову уйму людей, спорящих насчет того, что именно олицетворяет этот монумент, но нет таких, кого бы не впечатлили его размеры, убранство и красота. В городе, полном архитектурных памятников, собор Святой Марии Всех Ангелов не склонит головы ни перед кем другим.

При всем этом служебный вход с заднего фасада выглядит просто функциональным, не более того. Туда мы и приехали – Черити на помятом семейном минивэне; мы с Томасом и Мышом – на не менее пострадавшем в бою прокатном фургоне Мадригала. Мы с Мышом вышли. Томас остался. Я нахмурился.

– Надо найти место, где бы эта тачка не бросалась в глаза, – объяснил он. – На случай, если Мадригал объявит его в угон или еще чего.

– Думаешь, он может нам угрожать? – спросил я.

– Не в открытую, – уверенно ответил Томас. – Он скорее шакал, а не волк.

– Мысли позитивнее, – посоветовал я. – Может, Пугало повернулось и догнало его.

Томас вздохнул:

– Мечты, мечты… Он скользкая мелкая крыса, но он выживет. – Мой братец поднял взгляд на церковь. – Я посторожу здесь. Как разберешься с делами там, выходи.

До меня дошло. Томас не хотел ступать на освященную территорию. Как вампир Белой Коллегии он был настолько близок к людям, насколько это вообще возможно для вампира. Я знал, что освященные объекты не оказывали на него особого действия. Так что дело тут не в сверхъестественной аллергии. Дело просто в восприимчивости.

Томас не хотел заходить в церковь потому, что не питал иллюзий относительно того, что Всевышний и его ведомства будут от него в восторге. Как и я, в делах мирских он предпочитал не высовываться. И уж если он вернулся к прежнему образу жизни, то и на экране теологического радара он явно старался не засвечиваться. Хуже того, вступи он в такое место, и это могло бы заставить его усомниться в избранном им пути – а значит, снова рваться на части.

В общем, я понимал, что он чувствует.

Я не бывал в церкви с тех пор, как коснулся рукой монеты Ласкиэли. Блин, да у меня в башке сидел гребаный падший ангел… ну по крайней мере факсимильная копия. Если это не оплеуха Богу, то уж и не знаю, как это назвать.

Однако мне нужно было делать свою работу.

– Будь осторожен, – вполголоса посоветовал я. – Позвони Мёрфи. Скажи ей, что происходит.

– Ты бы отдохнул, Гарри, – ответил Томас. – Вид у тебя паршивый.

– У меня всегда вид паршивый, – гордо заявил я и протянул ему руку. Он осторожно сжал мои пальцы своими, сел в Мадригалов фургон и уехал.

Я кивнул, подошел к служебному входу и постучал. Я снова был в своей кожаной куртке – для Дэниела нашлось одеяло. И плевать на жару. Мне нужна защита. Привычная тяжесть на плечах приятно успокаивала.

Фортхилл открыл дверь на мой стук полностью одетый – вплоть до стоячего воротничка, неестественно белевшего в ночи. Взгляд его голубых глаз скользнул мне за спину, на стоянку, и он без лишних слов поспешил к машине Черити. Я последовал за ним. Вместе мы разгрузили машину. Алисия отвела в дом младших братьев и сестер, Фортхилл с Черити перенесли туда же Дэниела, я старался не отставать от них с двумя так и не проснувшимися младшими под мышками.

Фортхилл проводил нас в кладовую, которая в экстренных ситуациях служит у него спальней для беженцев. С полдюжины сложенных раскладушек стояли у стены; еще одна стояла на полу, занятая кем-то, с головой укрытым одеялом. Фортхилл и Черити уложили сначала Дэниела, потом остальных.

– Что случилось? – спросил Фортхилл вполголоса, чтобы не разбудить спящих. Голос его звучал совершенно спокойно.

Мне не хотелось слушать, как Черити рассказывает об этом.

– Ноги затекли, – сказал я им. – Надо выйти, размять. Найдете меня, когда Дэниел придет в сознание?

– Очень хорошо, – кивнула Черити.

Фортхилл, нахмурившись, переводил взгляд с нее на меня и обратно.

Мыш не без усилия встал и, хромая, подошел ко мне.

– Нет, малыш, – сказал я ему. – Оставайся здесь и сторожи детей.

Мыш улегся обратно с почти благодарным вздохом.

Я повернулся и пошел. Мне было все равно, куда идти. Слишком много всякого вертелось в моей голове. Я просто шел. Само по себе движение не панацея, но я достаточно устал, чтобы оно не позволяло мыслям и эмоциям захлестнуть меня с головой. Я шел по коридорам и пустым помещениям.

Я оказался в зале. Мне приходилось бывать на стадионах меньшего размера. Сияющий полированный паркет покрывал весь пол здания. Поперек нефа тянулись ряды деревянных скамей, а с другой стороны от меня возвышался потрясающей красоты резной алтарь. Вместе с балконом и хорами зал вмещает больше тысячи человек, и по воскресеньям здесь проводится восемь служб на четырех разных языках.

Но помимо размеров и красоты, здесь имеется и еще кое-что, отличающее храм от обычного здания. Я ощущаю здесь негромкую энергию, глубокую, согревающую и ободряющую. Здесь спокойно. С минуту я постоял в пустом зале, закрыв глаза. Мне нужен был покой – столько, сколько возможно. Потом я медленно пересек помещение, невольно восхищаясь его красотой, и поднялся на балкон, в темный угол.

Я сел и прислонил голову к стене.

В голове моей зазвучал голос Ласкиэли – очень тихий и какой-то странный. Грустный.

Здесь красиво.

Я не стал утруждать себя ответом. Я даже не посоветовал ей убраться. Я подвинул голову так, чтобы она оказалась в самом углу, и закрыл глаза.

Проснулся я от шагов Фортхилла. Я не стал открывать глаза в надежде на то, что, увидев меня спящим, он уйдет.

Вместо этого он уселся в паре футов от меня и принялся терпеливо ждать.

Уловка не сработала. Я открыл глаза и посмотрел на него.

– Что случилось? – тихо спросил он.

Я сжал губы и отвернулся.

– Ничего страшного, – так же тихо произнес Фортхилл. – Если вы хотите рассказать мне, об этом не узнает больше никто.

– Может, мне не хочется говорить, – буркнул я.

– Разумеется, – кивнул он. – Но если вдруг захотите, мое предложение остается в силе. Порой единственный способ вынести тяжелое бремя – это поделиться им с кем-то. Выбор за вами.

Выбор.

Иногда мне кажется, что это было бы просто замечательно – не иметь выбора. Если бы у меня не было выбора, я не смог бы облажаться.

– Есть вещи, которыми я не стал бы делиться со священником, – сказал я не столько ему, сколько размышляя вслух.

Он кивнул. Потом снял воротничок и отложил в сторону. Он устроился на скамье поудобнее, полез в карман и извлек оттуда плоскую серебряную фляжку. Отвинтил крышку, сделал глоток и протянул фляжку мне.

– Тогда поделитесь ими с вашим барменом.

Я невольно усмехнулся в ответ. Потом тряхнул головой, взял фляжку и отхлебнул. Превосходный мягкий скотч. Я сделал еще глоток и рассказал Фортхиллу о том, что произошло на конвенте и как это выплеснулось в дом Карпентеров. Он слушал. Мы передавали фляжку из рук в руки, пока она не опустела.

– Это я послал этих тварей к ней в дом, – закончил я. – Я никак не думал, что выйдет вот так.

– Конечно, нет, – согласился он.

– Только мне от этого не очень-то легче.

– И не могло бы, – кивнул он. – Только вы должны понимать, что вы человек, обладающий властью.

– Как это?

– Власть, – произнес он, сделав рукой всеобъемлющий жест. – Вся власть одинакова. Магия. Физическая сила. Экономическая сила. Политическая. Любая власть служит единой цели – дает обладателю большую широту выбора. Порождает альтернативные образы действия.

– Ну да, – пробормотал я. – И что?

– А то, – сказал он. – У вас больше выбора. Из чего следует, что и возможности сделать ошибку у вас больше. Вы же человек. Время от времени и вам доводится давать осечку.

– Плевать мне на это, – буркнул я. – Платить-то за все мне.

– Но это не в вашей власти, – возразил он. – Вы не в силах предугадать все варианты исхода. Вы не могли знать, что эти создания направятся в дом Карпентеров.

Я стиснул зубы.

– Ну и что? Дэниел ранен. Молли, возможно, мертва.

– Вы не можете повлиять на их состояние, – сказал Фортхилл. – Всякая власть имеет предел.

– Тогда к чему этот разговор? – вдруг вскипел я. Голос мой пошел гулять эхом по огромному залу. – Что хорошего обладать властью, достаточной, чтобы убить семью друга, но недостаточной, чтобы их защитить? Какого черта вы вообще от меня хотите? Мне пришлось сделать этот идиотский выбор. И как мне теперь быть?

– Порой, – ответил он совершенно серьезно, – достаточно верить.

Я рассмеялся – громко и горько. Искаженное эхо моего смеха постепенно угасло где-то под сводами.

– Верить, – хмыкнул я. – Во что верить?

– Все открывается в свое время, – сказал Фортхилл. – Даже то, что представляется вблизи уродливым, при взгляде на целое может обернуться прекрасным.

– Так покажите, – огрызнулся я. – Покажите мне хоть что-нибудь прекрасное в этом месилове. Хоть одну гребаную серебряную нить.

Секунду-другую он молчал, задумчиво прикусив губу.

– Основатель нашего ордена говорил, – произнес он наконец. – В самых обыденных ситуациях спрятано что-то святое, что-то божественное – и каждому предстоит самому открыть это.

– Что это должно означать? – поинтересовался я.

– То, что добро не всегда выступает явно. Его не так просто увидеть. И не обязательно в тех местах, где мы ожидаем его найти. Вам нужно понять, что добро, порожденное событиями этой ночи, может не иметь ничего общего с победой над сверхъестественным злом или спасением чьих-то жизней. Это может оказаться чем-то очень небольшим. Очень обыденным.

Я нахмурился:

– Например?

Он вытряхнул последнюю каплю из фляжки себе в рот и встал. Потом сунул пустую фляжку в карман и снова надел свой воротничок.

– Боюсь, вам не меня надо об этом спрашивать. – Он положил руку мне на плечо и кивнул в сторону алтаря. – Но я вот что скажу: я пожил на этой земле чуть дольше вашего, и, так или иначе, все проходит. Я видел, как ситуации похуже этой оборачиваются иной стороной. Для Молли есть еще надежда, Гарри. Мы просто должны делать все, что в наших силах, и действовать по возможности разумно и с чувством. И еще мы должны верить: то, над чем мы не властны, подвластно Ему.

С минуту я сидел молча. Потом поднял взгляд.

– Вы почти заставили меня поверить.

Он вопросительно поднял бровь.

– Но?

– Не знаю, способен ли я на это. Не знаю, возможно ли это вообще для меня.

К уголкам его глаз сбежались морщинки.

– Тогда, возможно, вам стоит верить в то, что настанет день, когда вы поверите. – Его пальцы сжали и отпустили мое плечо. Он повернулся, чтобы уходить.

– Падре, – позвал я.

Он задержался.

– Вы… вы не скажете Черити?

Он повернул голову, и я увидел на его лице горечь.

– Нет. Не вы один боитесь верить.

Внизу послышались торопливые шаги, и под балконом показался Мыш, а за ним Алисия. Большой серый пес уселся и задрал к нам морду. Алисия, задыхаясь, вертела головой.

– Отец?

– Мы здесь, – откликнулся Фортхилл.

– Быстрее, – выдохнула она. – Мама просила передать вам, что Дэниел пришел в сознание.