Глава двадцать шестая

Я спал крепко и проснулся, когда солнце давно уже встало. Я услышал незнакомые голоса и, прислушавшись, понял по интонациям и звучанию, что это говорит радио. Я встал и обтерся мокрым полотенцем в ванной. Конечно, это было не так приятно, как горячая ванна, и даже не так, как душ, но мне ужасно лень было совать свою больную ногу в пластиковый мешок для мусора и туго перетягивать его веревкой или пластырем, чтобы не намочить бинты.

Одежды своей я не нашел, поэтому вывалился из спальни босиком и в мятых штанах. Большую часть штанины у меня срезали накануне в больнице, а остаток растрепался рваной бахромой. У зеркала в коридоре я задержался и полюбовался на свое отражение.

Я выглядел шуткой. Неудачной шуткой.

– …загадочное отключение электроэнергии продолжается, – говорил диктор. – Собственно, трудно предсказать, как долго еще мы сможем продолжать передачу, как невозможно определить, сколько людей ее сейчас слышат. Аккумуляторы работают ненадежно, аварийные дизель-генераторы в городе по непонятной причине выходят из строя, да и остальные двигатели внутреннего сгорания, включая автомобильные, ведут себя непредсказуемо. Телефонная сеть работает с перебоями, а сотовые телефоны фактически бесполезны. Аэропорт О’Хара, как вы, наверное, и сами догадались, полностью закрыт, и это вносит сумятицу в расписание рейсов по всей стране.

Томас стоял на кухне у газовой плиты. Он жарил оладьи и слушал старенький Мёрфин транзисторный приемник, стоявший рядом на тумбочке. Он кивнул мне, приложил палец к губам и выразительно покосился на радио. Я кивнул, скрестил руки на груди и, прислонившись к дверному косяку, принялся слушать продолжение выпуска новостей.

– Официальные власти воздерживаются от комментариев по поводу происходящего, хотя администрация мэра опубликовала заявление, в котором в качестве причины аномальных событий называется повышенная солнечная активность.

Томас фыркнул.

Диктор продолжал болтать.

– Это объяснение не вызывает особого доверия, поскольку в пригородах южнее Джолье все городские сети функционируют нормально. Остальные источники выдвигают самые различные предположения от масштабного розыгрыша на Хэллоуин и до взрыва какого-то электромагнитного устройства, импульс которого нарушил работу городских энергосистем. По последним сообщениям пресс-конференция по этому вопросу назначена на вторую половину дня. Мы будем оставаться в эфире до окончания нынешнего кризиса, чтобы держать вас в курсе собы…

Голос диктора прервался треском атмосферных разрядов. Томас протянул руку и выключил радио.

– Двадцать минут уже слушаю, – сообщил он. – Чистый сигнал шел дай Бог, чтобы пять минут из них.

Я хмыкнул.

– Ты понимаешь, что происходит?

– Возможно, – кивнул я. – Где Баттерс?

Томас мотнул головой в сторону задней двери.

– Пошел прогулять Мыша.

Я сел на табуретку у маленького кухонного стола, чтобы снять вес с больной ноги.

– Сегодня будет еще хлопотнее, – сказал я.

Томас перевернул оладью на сковородке.

– Все те же наследники Кеммлера?

– Угу, – подтвердил я. – И если Мэб права насчет того, что они собираются сделать, кому-то необходимо остановить их до полуночи.

– Почему?

– Потому что после этого я вообще не уверен, что их возможно будет остановить.

Брат кивнул.

– Думаешь, сможешь одолеть их?

– Они бьются друг с другом, – сказал я. – Они больше боятся своего же брата-некроманта, чем меня.

– Гм, – хмыкнул Томас. – Но ты думаешь, ты справишься с ними?

– Нет?

– Тогда то, о чем ты говоришь, чувак, не героизм даже. Это просто самоубийство.

Я покачал головой.

– Мне не обязательно убивать их. Мне нужно только остановить их. Если я сыграю все правильно, мне вообще не нужно будет ни с кем драться.

Томас перевернул другую оладью. Поджаренная сторона вышла идеального, светло-коричневого цвета.

– И как ты собираешься это проделать?

– Для того, чтобы у них выгорели все их игры в бога, им необходимы две вещи, – сказал я. – Эрлкинг и знания «Слова Кеммлера». Если я лишу их и того, и другого, весь бум-тарарам отменяется.

– Ты разгадал эти цифры?

– Нет.

– Тогда… что? Ты собираешься напасть на Эрлкинга, чтобы не дать ему показаться?

Я мотнул головой.

– Из того, что рассказала Мэб, у меня сложилось впечатление, что Эрлкинг выступает в той же весовой категории, что она.

– А она крутая? – спросил Томас.

– Круче некуда.

– Значит, убить Эрлкинга ты не можешь. Тогда что?

– Я сам призову его.

Он удивленно выгнул бровь.

– Послушай, каким бы он там ни был могущественным, он не может находиться в двух местах одновременно. Если я призову его и, типа, займу чем-нибудь, наследники не смогут призвать его на свою церемонию.

Он кивнул.

– И как ты собираешься призывать его?

– Книга, – ответил я. – Наверняка это одна из песен или стихов. Где-то среди них прячется заклинание, имеющее привлечь внимание Эрлкинга.

– Но книги у тебя больше нет, – заметил Томас.

– Угу, – кивнул я. – Над этой загогулиной я еще не поработал.

Томас кивнул, выскреб со дна миски остаток теста и плюхнул его на сковородку.

– Даже если тебе удастся придумать, как призывать Эрлкинга, тебе не кажется, что он может быть, того, типа, опасен?

– Возможно. Но ко мне он безразличен. А значит, не так опасен, как любой из наследников – тот, заделавшись богом, наверняка решит расквитаться со мной за некоторые доставленные неприятности, – я пожал плечами. – И потом, в этом случае единственный, кому будет грозить опасность – это я.

– А вот и нет, – возразил Томас. – Я буду с тобой.

Почему-то я не сомневался в том, что он скажет что-нибудь в этом роде. И все равно мне было приятно слышать это. Конечно, Томас – штучка с ручкой, и он далеко не всегда самый приятный человек в мире – и все же он мой брат. Он меня не бросит.

Тем труднее для меня было произнести следующие слова.

– Тебе нельзя,– сказал я.

Выражение лица его разом сделалось нейтральным.

– Из-за Мавры?

– Нет, – мотнул головой я. – Потому, что я собираюсь задействовать Белый Совет, – Томас уронил лопатку на пол. – Придется, – объяснил я. – В прошлый раз, чтобы одолеть Кеммлера и его учеников, им пришлось собрать всех Стражей. Возможно, мне не удастся предотвратить появление Эрлкинга. Если это случится, кто-то должен напрямую помешать наследникам. Я этого не могу. А Стражи могут. Только и всего.

– Ясно, – произнес он. – Но это не объясняет того, почему я не могу пойти с тобой.

– Потому, что для них ты, Томас, всего лишь вампир Белой Коллегии, с которым мне полагается находиться в состоянии войны. Это может дать тем членам Совета, кто меня не любит, повод усомниться в моей верности. И даже если они поверят, что я не действую против Совета, и что я не нахожусь под твоим влиянием, они все равно будут относиться к тебе с подозрением. Они потребуют заверений в том, что ты с нами.

– Они будут использовать меня, – вполголоса произнес Томас. – Использовать против тебя.

– Они с радостью используют нас обоих друг против друга. Вот почему тебя не должно быть поблизости, когда они появятся.

Томас повернулся и внимательно посмотрел на меня.

– А как быть с Мёрфи? Если ты впутаешь в это дело Совет, Мавра же ей всю жизнь переломает.

Я задумчиво пожевал губу.

– Мёрфи не хотела бы, чтобы я, защищая ее, рисковал жизнью невинных людей. Если один из наследников превратится в темного бога, погибнет куча народа. Она не простит мне, если я спасу ее такой ценой, – сказал я. – И потом, в данном случае речь идет не о поисках «Слова». Только о том, как остановить наследников. Я и в этих условиях смогу достать Мавре эту чертову книгу и выполнить условия сделки.

Томас сделал глубокий вдох.

– Думаешь, это разумно?

– Не знаю, – признался я. – Она не жива в полном смысле этого слова. Я сомневаюсь, чтобы Кеммлеровы технологии сочетались с той магией, которую она практикует.

– Если так, – не успокаивался Томас, – зачем ей эта книга?

Чертовски хороший вопрос. Я потер глаза.

– Все, что мне ясно пока, это то, что мне необходимо остановить наследников. И защитить Мёрфи.

– Если Совет узнает, что ты собираешься использовать их для того, чтобы отдать книгу Кеммлера вампиру Черной Коллегии, тебе могут грозить большие неприятности.

– Ну, если и случатся, то очень ненадолго, – заметил я. – Стражи казнят меня, не сходя с места.

– Боже. И ты на это идешь? От рук своих же.

– Привык уже.

С минуту мы оба молчали.

– И ты хочешь, чтобы я отсиживался в стороне, – нарушил тишину Томас. – Не хочешь, чтобы я помог?

– Я как-то выбора особого не вижу, – сказал я. – А ты?

– Ты мог бы просто выйти из игры. Мы могли бы улететь в Арубу, или еще куда.

Я только посмотрел на него.

– Ну ладно, – сдался он. – Ты не отступишься. Я просто надеялся на лучшее – ведь могу я надеяться, или нет? Мне просто тошно при мысли о том, что придется сидеть в стороне, когда тебе, возможно, понадобится моя помощь, – он вдруг нахмурился. – Сукин сын вонючий! Ты нарочно это делаешь, чтобы защитить меня, да?

– Ну, выглядит так, – сказал я. – Считай это платой за твои таблетки.

Он поморщился, но кивнул.

– И спасибо, – добавил я вполголоса. – Ты говорил дело. Отдых был мне необходим.

– Еще бы не дело, – хмыкнул Томас. – Ты бы на себя тогда посмотрел – словно вот-вот в обморок брякнешься. Да у тебя и сейчас вид так себе.

– Я жрать хочу. Ты эти оладьи на завтрак готовишь – или так, для украшения?

– Поиздевайся здесь еще, – отозвался Томас. Он вывалил готовые оладьи из миски на тарелку и поставил ее на стол рядом с бутылкой кленового сиропа. – Вот. С днем рождения.

Я зажмурился. Потом посмотрел на оладьи. Потом – на него.

– Мне, конечно, полагалось бы вручить тебе подарок, но… – он пожал плечами.

– Нет, – пробормотал я. – То есть, нет, все о'кей. Я просто не ожидал, что ты об этом помнишь. С тех пор, как Сьюзен уехала, никто не вспоминал о моем дне рождения.

Томас положил оладий на себе и поставил на стол чистую тарелку для Баттерса. Потом сел за стол и принялся за еду. Сиропом он оладьи не поливал.

– Только не превращай это черт-те во что. Я, типа, сам удивляюсь, что вспомнил, – он кивнул сам себе и сменил тему. – Значит, ты думаешь, это Гривейн и Собиратель Трупов выключили свет?

Я мотнул головой.

– Оба напрягались по полной, пытаясь собрать под свое начало побольше мертвяков. Потому Собиратель и наскакала на Гривейна с мечом, потому ему и пришлось защищаться от нее физически.

– Тогда кто это сделал?

– Коул, – ответил я. – Его вчера вечером не видно и не слышно было. Я так думаю, он был слишком занят, устраивая это, чтобы заниматься разборками с Гривейном и Собирателем.

– Но почему Коул?

– Потому, что заклинание для этого требуется самого большого калибра. Спроси меня вчера, и я бы ответил, что такое вообще невозможно. Не знаю, как он это проделал, но… – я поежился. – Его магия сильнее моей. И даже по тому, что я видел из его техники, у него и навыков больше. Если он так же хорош в томатургии, как в призвании духов, чародея сильнее его я еще не встречал.

– Не уверен, что то, «как» он это проделал, так же важно, как «зачем», – заметил Томас.

Я кивнул.

– Он получает уйму преимущества. Парализует силовые структуры смертных. Отвлекает копов и всех прочих, чтобы те не мешались у него под ногами.

– Но это только один повод. Ты говорил что-то насчет мощения пути?

– Умгум, – я прожевал оладью с сиропом. – Черная магия очень тесно связана со многими негативными эмоциями – особенно страхом. Поэтому если ты делаешь что-то, напугавшее чертову уйму народа, ты делаешь среду более благоприятной для черной магии. Этот трюк сеет хаос. Приводит в расстройство множество людей. И наверняка поможет главному шоу, намеченному на первое ноября – точнее, на сегодняшний вечер.

– Ты уверен, что на сегодня?

Я кивнул.

– Совершенно. Хэллоуин ведь. Барьеры между миром смертных и миром духов сегодня слабее всего. Если им нужно как можно больше духов, чтобы пожрать для увеличения собственной силы, наловить их легче всего сегодня. Все фокусы с черной магией, что устраивают они по всему городу – это часть такой подготовки. Создают спиритические завихрения. И облегчают применение все больших объемов черной магии.

Томас слушал меня, кивал и ел.

– И как, интересно, – спросил он, прожевав, – ты собираешься вызвать Совет, если телефоны отключены?

– Альтернативные каналы связи, – ответил я. – Пошлю гонца.

– А мне в это время, – произнес Томас не без горечи, – что, сложа руки сидеть?

– Нет, не сложа руки, – заверил я его. – Тебе предстоит рассчитать, откуда им удобнее всего призывать самых древних духов. И еще, я оставлю тебе копию цифр Костлявого Тони. Попробуй понять, что они означают.

Он погонял по тарелке кусок оладьи.

– Древние духи приходят с кладбища, так?

– Возможно, – согласился я. – Однако порой они привязаны не к географическим точкам, но к тем или иным предметам. Посмотри, что удастся нарыть насчет захоронений и археологических раскопок североамериканских индейцев. По давности они примерно соответствуют тому, что нужно наследникам.

– Ясно, – кивнул Томас – без особой, правда, убежденности в голосе. – И ты хотел еще, чтобы я подумал над цифрами.

– Вместе с Баттерсом, – уточнил я. – Он может помочь по обоим направлениям. Он чертовски сообразителен.

– Если он, конечно, захочет помогать, – заметил Томас. – Он вполне может решить забрать фишки и выйти из игры, пока еще жив.

– Если он так сделает, придется тебе поработать в одиночку, – сказал я. – Но мне кажется, он не захочет.

Дверь со двора распахнулась, и в кухню ввалились Баттерс с задыхающимся Мышом на поводке. Пес, прихрамывая, подошел ко мне, ткнулся мокрым носом в руку и дождался, пока я почешу его за торчащим под неправильным углом ухом.

– Кто и что не захочет? – поинтересовался Баттерс. – Ого, оладьи! А мне осталось?

– На плите, – сказал Томас.

– Класс.

– Баттерс, – повернулся я к нему. – Послушайте, в принципе, вы вольны дальше делать все, что считаете нужным. Если хотите, я отвезу вас домой после завтрака.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Конечно, хочу. Октоберфест ведь сегодня, и конкурс.

Томас выразительно покосился на меня.

Баттерс посмотрел на меня, потом на него, потом опять на меня.

– Вы хотите, чтобы я что-то сделал?

– Возможно, – кивнул я. – Надо кое-какие изыскания проделать. То есть, я абсолютно пойму вас, если вы решите уехать – типа, от добра добра не ищут. Но и помощь ваша нам не помешает, это правда.

– Изыскания, – повторил Баттерс. – Какие изыскания?

Я объяснил.

Баттерс прикусил губу.

– А меня… никто не попытается меня убить за то, что я делаю это?

– Не думаю, – ответил я. – Впрочем, не хочу вам врать: это чертовски опасная братия. Я не могу предугадать, что им еще придет в голову.

Баттерс кивнул.

– Но… Если вы не добудете этой информации, что случится?

– Остановить их будет еще труднее.

– А если вы не остановите их? Что тогда?

Я отложил вилку: аппетит мой разом куда-то пропал.

– Один из них получит в руки власть космического масштаба. Меня убьют. И множество невинных людей. И одному Богу известно, что можно натворить, обладая такой властью, в долгосрочной перспективе.

Баттерс опустил взгляд на свои оладьи.

Я ждал. Томас тоже молчал. Его аппетит явно не пострадал, так что некоторое время единственным звуком в кухне оставалось позвякивание его вилки и ножа по тарелке.

– Это важнее меня, – произнес, наконец, Баттерс. – Это важнее даже чем полька. Так что, пожалуй, я помогу.

Я улыбнулся ему.

– Премного благодарен.

Томас поднял взгляд и внимательно посмотрел на Баттерса.

– Умгум?

Баттерс кивнул и поморщился.

– Если я уйду, зная, что могу помочь… Не знаю, смог ли бы я жить дальше с этим. То есть, если бы вы попросили меня стрелять в кого-нибудь, или чего еще такого, я бы сразу сделал ноги. Но изыскания – другое дело. Изыскания – это по моей части.

Я встал и легонько хлопнул Баттерса по плечу.

– Томас объяснит вам, что надо.

– А вы куда? – спросил он.

– Мне нужно выяснить, как призвать Эрлкинга, – ответил я.

– Это для этого все так гоняются за этой книгой?

– Наверняка поэтому.

– Но она ведь была у вас в руках. Черт, да вы ведь ее прочитали.

Я провел рукой по глазам.

– Угу. Знаю. Но тогда я еще не знал точно, чего в ней искать.

Баттерс кивнул.

– Досадно.

– Есть немного.

– Жаль, что память у вас не фотографическая, – заметил Баттерс. – У нас в колледже учился один парень с такой. Этому ублюдку достаточно было раз глянуть, и он через неделю запросто из головы как по бумажке шпарил.

Тут меня осенило – я даже дернулся от возбуждения.

– Что вы сказали?

– Э… Что у вас нет фотографической памяти?

– Да, – просиял я. – Баттерс, вы гений.

– Ну… да, – кивнул он и тут же спохватился. – Правда?

– Натуральный гений, – сказал я. – Просто с ума сойти.

– О… Хорошо.

Я встал и принялся собираться.

– Где тот рюкзак, который я просил вас принести?

– В гостиной, – ответил Баттерс. – А что?

– Он вам может пригодиться, – хромая, вышел я в гостиную и вернулся с рюкзаком, на ходу ощупывая выпуклость в месте, где лежал Боб. Потом взял куртку, сунул в карман ключи от машины и направился к двери.

– Куда ты сейчас? – поинтересовался Томас.

– В дозор, – отозвался я.

– Тебе не стоит ехать одному.

– Возможно, не стоит, – согласился я. – Но поеду.

– Хоть Мыша возьми, – настаивал Томас.

Пес услышал свое имя и поднял голову.

– Чтобы держать поводок в зубах? – возразил я. – У меня только одна рабочая рука, не забывай.

Томас нахмурился, но пожал плечами.

– Ладно, – буркнул он.

– На телефоны полагаться нельзя, – напомнил я и бросил ему рюкзак. Он поймал его на лету. – Боб знает, как связаться со мной, если вы обнаружите что-нибудь. Ты понял, Боб?

– Яволь, герр коммандант, – отозвался приглушенный голос из рюкзака.

Баттерс пискнул и едва не упал со стула.

– Ч-что это?

– Объясни ему, – попросил я Томаса. – Свяжусь, как смогу.

Брат кивнул мне.

– Удачи. И осторожнее, ладно?

– И ты. Держи ухо востро. И еще раз спасибо, Баттерс.

– Да не за что. До скорого, – Баттерс потыкал в рюкзак вилкой.

– Эй! – возмутился Боб изнутри. – Прекрати. Щекотно ведь!

Я отворил дверь во двор. Ночной отдых пошел мне на пользу, а осознание того, как можно остановить наследников Кеммлера, придавало моим действиям электризующий смысл. Я подошел к машине, почти не ощущая боли в ноге.

Я повернул руку и там, на ладони, чернел написанный маркером телефонный номер Шилы.

У меня нет фотографической памяти.

Но я знал, у кого она есть.

Глава двадцать седьмая

Я отправился к себе в офис. Ситуация на дорогах могла бы оказаться и хуже. Похоже, народу из пригородов сегодня приехало на работу меньше обычного. Светофоры не работали, но на большинстве мало-мальски нагруженных перекрестков стояли копы-регулировщики, да и водители старались вести машины разумно, не спеша, как и подобает во время кризиса. Собственно, так это и назвали по радио: кризис. Еще пешеходов на улице виднелось больше обычного, и вели они себя проще обычного, лишившись безликих, деловых повадок.

Что ж, с учетом обстоятельств люди реагировали на ситуацию более чем достойно. Похоже, люди вообще могут вести себя при кризисе либо впадая в панику и массовые беспорядки, либо помогая друг другу, как и положено разумным существам. Когда свет вырубался в Лос-Анджелесе, народ жег машины и громил магазины. В Нью-Йорке люди сплотились.

Что ж, хорошо, что люди реагировали не так слепо, как можно было бы ожидать. Даже не напрягаясь, я ощущал пульсирующую, завивающуюся потоками по улицам черную магию. Одной ее вполне могло хватить для того, чтобы посеять в городе панику.

Но, конечно, еще не стемнело. Темнота могла многое изменить.

Какими бы продвинутыми мы себя ни считали, в каждом из нас живет древний, первобытный страх темноты. Страх того, что мы не увидим приближение опасности. Конечно, нам неприятно думать о том, что мы все еще боимся темноты, но если это не так, с чего тогда мы так отчаянно стараемся осветить наши города? Мы окружаем себя таким количеством света, что и звезд-то над головой толком не видим.

Занятная это штука – страх. Достаточно изменить освещение – и все мелкие, незначительные страхи могут вырасти до чудовищных размеров. А уж когда в воздухе клубится, как сейчас, черная магия, этот инстинктивный страх магии подпитывает сам себя, удваиваясь и учетверяясь – и в отсутствие внятных объяснений того, почему погас свет, люди начнут забывать все основанные на логике поводы не ударяться в панику.

Даже если исходить из того, что мне дастся помешать свежеиспеченному темному богу взойти на престол, вечер обещал выдаться поганым. Даже очень поганым.

Я поднялся в офис и попробовал дозвониться Шиле. Телефоны отказались помогать мне в этом – что, впрочем, не слишком меня удивило. Они и в лучшие времена редко работают идеально. Зато у меня в офисе имеется телефонная книга, с помощью которой я нашел ее адрес в Кабрини-Грин. Район этот когда-то пользовался дурной славой; сейчас он не так плох, но и лучшей частью города его тоже не назовешь. На мгновение я остро пожалел о револьвере, который посеял в переулке за букинистом Бока. Не то, чтобы револьвер намного превосходил эффективностью прочие штуки, с помощью которых я могу защитить себя, но на среднего чикагского уличного вора он производит больше впечатления, чем резная палка.

Скорее, забавы ради я попробовал набрать еще один номер – ближайшего дежурного Стража. И – благословенна будь телефонная сеть – в трубке послышались длинные гудки.

– Слушаю? – ответил мне низкий, чуть хрипловатый женский голос.

Я порылся в кармане ветровки в поисках записной книжки с паролями.

– Секундочку, – пробормотал я. – Не ожидал, что дозвонюсь так быстро, – хорошо еще, нужная мне запись находилась на последней странице, а не где-нибудь в середине. – Э-э… Шартрёз сирокко.

– Кролик, – отозвался женский голос. Я сверился с записной книжкой. Отзыв совпадал.

– Говорит чародей Дрезден, – доложил я. – У меня здесь ситуация категории Волк. Повторяю: категория Волк.

Женщина на другом конце провода издала странный, шипящий звук.

– Здравствуйте, чародей. Говорит страж Люччо.

Черт меня подери, сам босс, собственной персоной. Анастасия Люччо стояла в очереди на место в Верховном Совете и уже не первый год возглавляла корпус Стражей. Закаленная в боях тетка, и в войне с Красной Коллегией она фактически являлась главнокомандующим Совета.

– Добрый день, страж Люччо, – отозвался я как мог почтительнее – и потому, что она заслуживала почтения, и потому, что она чертовски нужна была мне здесь, в Чикаго.

– Какова обстановка? – спросила она.

– В городе по меньшей мере трое бывших учеников Кеммлера, – доложил я. – Они нашли четвертую книгу. Они собираются использовать ее сегодня вечером.

На противоположном конце провода воцарилась оглушенная тишина.

– Алло? – осторожно произнес я.

– Вы уверены? – спросила Люччо. В голосе ее улавливался едва заметный итальянский акцент. – Откуда вам известно, кто они такие?

– Ну, со всеми окружающими их зомби и прочими призраками нетрудно и догадаться, – объяснил я. – Я вошел в столкновение с ними. Они назвались Гривейном, Коулом и Капиоркорпусом, и при каждом из них по барабанщику.

– Dio, – произнесла Люччо. – Вам известно их местонахождение?

– Нет пока, но я это выясняю, – сказал я. – Вы можете помочь?

– Ответ утвердительный, – сказала Люччо. – Мы немедленно направим в Чикаго Стражей. Они прибудут к вам домой в течение шести часов.

– Возможно, мой дом не лучшее место, – возразил я. – Прошлой ночью на меня напали там, и мои обереги разрушены. Не исключено, что за моим домом ведется наблюдение.

– Ясно. Тогда встречу назначаем в альтернативном месте.

Я заглянул в записную книжку. В качестве альтернативной точки встречи там значился МакЭнелли.

– Заметано, – сказал я.

– Checosa? – не поняла она.

– Э… принято, Страж, – поправился я. – Шесть часов, альтернативная точка встречи. И не экономьте на живой силе. Эти ребята серьезнее некуда.

– Я представляю себе, кто такие ученики Кеммлера, – буркнула она, хотя в голосе ее звучало, скорее, не раздражение, а согласие со мной. – Я лично возглавлю группу. Шесть часов.

– Идет. Шесть часов.

Она повесила трубку.

Я тоже опустил трубку на рычаг и задумчиво прикусил губу. Блин-тарарам, военачальник Белого Совета лично поведет войска в бой. Это означало, что по степени чрезвычайности ситуация примерно аналогична террористу с ядерной бомбой. И если уж старший Страж сам идет в бой, значит, неприятель огребет по полной.

И помощь я получу по максимуму. Помощь, которая может угрожать мне самыми неприятными подозрениями, которая может стоить мне головы, если Стражи узнают хоть часть моих секретов, но все же помощь. Я испытал непривычное чувство облегчения. Со времени, когда я узнал о существовании Стражей, я боялся их едва ли не больше всего остального, и теперь я получал кучу самого глубокого удовлетворения при мысли о том, что этот объект моего страха обратит внимание на Гривейна со товарищи. Вроде как Дарт Вейдер обратился бы против императора и сбросил его в ту шахту. Нет, правда, что может быть приятнее того, когда тот, кого ты боишься до чертиков, оборачивается против твоего врага.