– Ну, день сегодня спокойный. Вами займутся довольно скоро.

– Приятно слышать, – буркнул я. – Потому что болит как черт знает что.

– Я могу дать вам тайленола, – вежливо сказала сестра.

– У меня не болит голова. У меня в ноге четырехдюймовая железная штуковина.

Она протянула мне бумажный стаканчик и две маленькие белые таблетки. Я вздохнул и проглотил их.

– Эй, – посоветовал мне санитар, когда она вышла. – Не переживайте так. Вам обязательно дадут чего-нибудь, как только вами займется врач.

– С таким заботливым уходом, возможно, не стоит.

– Не судите ее слишком строго, – покачал головой санитар. – Видели бы вы, на что люди идут, только бы им дали болеутоляющего. Ну, настоящего – викодина, морфия, типа того.

– Угу, – кивнул я. – Послушайте, приятель, могу я вас спросить кое о чем?

– Легко, – он принес плошку с колотым льдом и принялся набивать им пластиковые пакеты, которыми потом обложил мою ногу. – Это немного притупит боль, да и распухать будет меньше. Не местная анестезия, конечно, но пока хватит и этого.

Лед не испарился мгновенно от соприкосновения с моей ногой – я даже удивился этому. Боль не ослабла, но сделалась вдруг какой-то отдаленной.

– Спасибо, приятель. Тут такое дело, я хотел бы переговорить с парой ребят, с которыми познакомился, когда попадал к вам в прошлый раз, – сказал я. – С бригадой «скорой». Гэри Симмонс и Джейсон Ламар, вот как их зовут.

Санитар приподнял брови.

– Симмонс и Ламар – как же. Они водят карету «скорой».

– Ага, я знаю. Они сейчас здесь?

– У них дежурство было ночью, – сказал он. – Но сейчас конец месяца, возможны подвижки графика. Я спрошу.

– Премного благодарен, – кивнул я. – Если Симмонс здесь, скажите, что его школьный дружок хочет с ним пообщаться.

– Легко. Только если я это для вас сделаю, и вы кое-что для меня сделайте – заполните эти анкеты, ладно?

Я покосился на бумажки и взялся за ручку.

– Передайте доку, как он вытащит из меня эту штуковину, пусть разберется с моим кистевым туннельным синдромом. Так сказать, одним махом двух убивахом.

Санитар расплылся в ухмылке.

– Как скажете, так и сделаю.

Он оставил меня заполнять бумажки, что оказалось не таким уж долгим делом, поскольку страховки у меня нет. Как-нибудь разбогатею и обязательно себе оформлю. Говорят, заплатив за страховку, обретаешь душевный покой. И я думаю, это действительно так: при одной только мысли о том, сколько денег потеряет на мне страховая компания в долгосрочной перспективе, поневоле становится легче на душе. И если я проведу свою жизнь на открытом воздухе, а это было так с тех пор, как я приехал в Чикаго, им придется иметь дело со мной на протяжении двух или трех столетий. Интересно, подумал я, какая страховая премия причитается двухсотпятидесятилетнему клиенту?

Вскоре ко мне вышел молодой врач. Я добил анкеты, а он – как и предсказывал санитар – вырезал из меня этот чертов сюрикен. Мне вкололи местную анестезию, и внезапное избавление от боли само по себе подействовало на меня как наркотик. Я уснул, пока он продолжал резать меня, и проснулся, когда он кончал бинтовать мою ногу.

– …швы сухими, – говорил он. – Хотя судя по вашей карте, вы это и сами знаете.

– Конечно, док, – заверил я его. – Я знаком с процедурами. Их потом придется снимать, или вы мне другим чем-то зашили?

– Рассосутся сами, – ответил он. – Но если рана распухнет, или у вас поднимется температура, свяжитесь со мной. И я выпишу вам рецепт на кое-какие болеутоляющие и антибиотики.

– Следуйте письменным инструкциям и не пропускайте ни одного пункта, – произнес я тоном диктора из медицинской телепрограммы.

– Похоже, что по этой части у вас опыт, не уступающий моему, – заметил он и махнул рукой в направлении стального поддона, в котором лежал окровавленный сюрикен. – Орудие заберете с собой?

– Почему бы и нет? Избавит от необходимости покупать сувенирный.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы его осмотрела полиция? – спросил он. – Возможно, они сумели бы найти на нем отпечатки пальцев или еще чего-нибудь.

– Я же сказал вашим ребятам, это был, типа, несчастный случай.

Он смерил меня в высшей степени скептическим взглядом.

– Ладно. Если вы сами так хотите… – он окунул маленький металлический треугольник в сосуд со спиртом или каким-то другим антисептиком. – Держите ногу повыше – так будет меньше отекать. Не снимайте повязки как минимум пару дней.

– Без проблем, – заверил я его. Он покачал головой.

– Санитар сейчас принесет вам рецепты, – сказал он, – и еще одну бумажку на подпись, – он вышел.

Примерно через минуту занавеска отодвинулась, и ко мне заглянул здоровенный детина. Кожа у него чернотой почти не уступала моей ветровке, а волосы его были подстрижены сверху так ровно, что парикмахер, должно быть, пользовался линейкой. Габариты его и впрямь впечатляли: не то, чтобы он страдал избыточным весом, нет – просто он имел такое телосложение и неплохо чувствовал себя с ним. На куртке санитара «скорой помощи» красовался лейбл ЛАМАР. Пару секунд он просто стоял и молча смотрел на меня.

– У вас не тот цвет, чтобы учиться со мной в одной школе. И в колледж я не ходил.

– Армейский медик? – спросил я его.

– Флот. Морская пехота, – он скрестил руки на груди. – Чего вы хотели?

– Меня зовут Гарри Дрезден, – представился я.

Он пожал плечами.

– Так чего вам нужно?

– Вы были в бригаде, выезжавшей на место перестрелки в Уэккере?

Он протяжно выдохнул, посмотрел вправо, влево, потом сделал шаг к моей каталке и задвинул за собой занавеску.

– И что? – спросил он, понизив голос.

– Мне нужно, чтобы вы рассказали мне об этом.

Он покачал головой.

– Послушайте, я не хочу лишиться работы.

Я тоже понизил голос.

– Вы полагаете, рассказав мне, вы рискуете этим?

– Возможно, – согласился он, распахнул куртку и расстегнул пару пуговиц на рубахе. Он приоткрыл ее совсем немного, но достаточно, чтобы я разглядел под ней кевларовый бронежилет. – Видали? Нам, в «скорой» приходится ходить вот так, потому что время от времени в нас стреляют. Гангстерские разборки, вот какая штука. Мы приезжаем, чтобы их спасать, а в нас стреляют.

– Нелегко, должно быть, – осторожно заметил я.

Он покачал головой.

– Я-то справлюсь. Но многие не выдерживают. И когда вдруг начинает казаться, что у тебя крыша поехала от напряжения, тебя просто выставляют. Стоит пройти слуху, что я рассказываю всякие байки о сказочных штуках, которые видел, и суток не пройдет, как мне припаяют психическое расстройство, – он повернулся, чтобы уходить.

– Подождите, – сказал я и тронул его за руку. Я не хватал его за рукав. Не стоит хватать за рукав бывших морских пехотинцев, если хочешь, чтобы у тебя пальцы остались на месте. – Послушайте, мистер Ламар. Я только хотел услышать об этом от вас. Я не собираюсь повторять этого никому. Я не репортер и не…

Он задержался у занавески.

– Вы чародей, – сказал он. – Я видел вас раз по телику у Ларри Фаулера. Вас считают психом.

– Угу, – кивнул я. – Поэтому даже если я расскажу кому-нибудь о вас, мне не поверят. Но я не расскажу.

– Это ведь вас арестовали у нас в родильном отделении несколько лет назад, – сказал он. – Вы вломились сюда, когда у нас свет вырубался. Вас обнаружили в погромленной палате среди всех этих младенцев.

Я сделал глубокий вдох.

– Угу.

Ламар помолчал немного.

– Знаете, за год до того у нас была самая высокая смертность новорожденных по стране. В среднем один случай за десять дней. Никто не мог объяснить этого.

– Этого я не знал, – признался я.

– С тех пор, как вас арестовали здесь, не потеряли еще ни одного, – сказал он и повернулся ко мне. – Вы то-то такое сделали.

– Угу. Истории с привидениями любите?

Он с шумом выдохнул через нос.

– Терпеть не могу всякого такого вздора, чувак. Зачем вам нужно, чтобы я рассказал, что видел?

– Затем, что это может помочь мне уберечь других людей от беды.

Он угрюмо кивнул.

– Ладно, – буркнул он, помолчав. – Но я рассказываю это в первый и последний раз, ясно? Я не собираюсь повторять этого еще. Ни вам, ни кому другому. Единственное, почему я делаю это сейчас – это потому, что вы помогли тем младенцам.

Я кивнул.

Он присел на край каталки.

– Мы получили вызов около полуночи. Поехали в Уэккер. Копы приехали туда раньше нас. Обнаружили этого парня на улице, дырявого как решето. Два попадания в грудь и одно в брюшную полость. Он истекал кровью.

Я кивнул, не перебивая его.

– Мы попытались стабилизировать состояние. Но толку от этого было немного. Мы с Симмонсом оба это понимали. Но мы пытались, честно. Такая у нас работа, понимаете? Он находился в сознании. Стонал, кричал. Умолял нас не дать ему помереть. Говорил, что у него дочь маленькая.

– Что случилось?

– Он умер, – устало произнес Ламар. – Этого дела я навидался. И здесь, в городе. И на войне, когда я служил. Там уж научишься узнать смерть, когда она стучится, – он нервно потер руки – неожиданно изящные для такого размера. – Мы пытались – прямой массаж, адреналин – но сердце остановилось. Тут все и случилось.

– Продолжайте.

– Эта женщина подошла. Не знаю, откуда она взялась. Мы просто подняли головы, а она стоит перед нами и сверху вниз на нас смотрит.

Я подался вперед.

– Как она выглядела?

– Не знаю, – признался Ламар. – На ней был… ну, вроде как костюм такой, да? Вроде как на карнавал одевают. Длинный черный плащ вроде рясы, а на голове капюшон. Лица и не разглядеть, только подбородок и шею. Но она была белая, точно.

– Что вы сделали?

– Я решил, что она из психов. Их в это время года хватает. А может, на маскарад собралась. Черт, Хэллоуин ведь на носу. А она посмотрела на меня и сказала отойти и не мешать, пока она ему помогает.

Много ли женщин в черных плащах с капюшонами разгуливало по городу минувшей ночью? Кумори. Должно быть, это случилось за сорок пять минут или час до того, как я увидел ее перед лавкой Бока.

Ламар вгляделся в мое лицо.

– Вы ее знаете, – сказал он.

– Не лично. Но знаю. И что она делала?

Лицо его сделалось еще более отрешенным.

– Она опустилась рядом с ним на колени. Типа, рядом с носилками. А потом нагнулась – так, что этот ее плащ, и капюшон закрыли их обоих. То есть, я не видел, что она там с ним делает, – он облизнул пересохшие губы. – И сделалось холодно. То есть, так холодно, что все кругом обледенело – тротуар, и носилки, и машина наша. Богом клянусь, так оно и было.

– Я вам верю, – кивнул я.

– А потом раненый вдруг начал кашлять. Пытался стонать. То есть, я хочу сказать, раны его не делись никуда, но… не знаю, как и сказать… Он снова жил и держался, – лицо его вдруг болезненно скривилось. – Ему было больно, но он был жив, и состояние не ухудшалось больше. Словно… словно ему не позволили умереть. Вот так. А потом женщина встала. Она сказала нам, что у нас меньше часа на то, чтобы его спасти. И исчезла. То есть, стояла, а потом – фьють! – и исчезла. Словно она мне привиделась.

Я покачал головой.

– А что потом?

– Мы привезли его сюда. Врачи залатали его и сделали переливание крови. Примерно через час он потерял сознание. Но жив.

Ламар помолчал немного.

– Этого не могло быть, – произнес он наконец. – Я видел, как люди выкарабкивались после всяких гадостей. Но не таких. Ему положено было умереть. Все, что мне известно, подтверждает это. Но он жив.

– Случаются иногда чудеса, – негромко заметил я.

Он поежился.

– Это не чудо. Никакого хора ангелов, ничего такого. Мне единственно хотелось, убраться оттуда, хоть ползком, – он тряхнул головой. – Мне даже вспоминать про это не хочется.

– А ваш напарник? – спросил я.

– Напился до бесчувствия, не прошло и двадцати минут после окончания дежурства. Валяется под столом. Черт, единственное, почему я не последовал его примеру – это потому, что мне еще инструктаж новичкам проводить, – он посмотрел на меня. – Ну что, сильно я вам помог?

– Возможно, – кивнул я. – Спасибо.

– Не за что.

– Чего собираетесь делать теперь? – поинтересовался я.

– Пойду найду и себе стол, – Ламар встал. – Удачи, приятель.

– Спасибо.

Здоровяк ушел, а думал о том, что он рассказал – и получая рецепты, и заполняя последние анкеты. Потом купил в больничной аптеке прописанные лекарства, вызвал такси и попросил отвезти меня к Майку – забрать Голубого Жучка.

Я сидел на заднем сидении, прикрыв глаза, и обдумывал все, что узнал. Кумори спасла жизнь раненному в перестрелке. Если все, что рассказал Ламар, верно, это означало, что для этого она отклонилась от намеченного пути. Что бы она ни проделала с раненым, это наверняка потребовало от нее огромных усилий – потому и след на тротуаре показался мне таким интенсивным. Этим, возможно, и объяснялось то, что Кумори очень мало участвовала в моих разборках с Коулом. Я ожидал, что она окажется почти такой же сильной, как ее спутник, но когда она попыталась забрать у меня книгу, мне хватило собственной физической силы, чтобы противостоять ей.

Однако же в городе действовала ассоциация выпускников Кеммлера, затеявшая здесь какое-то опасное состязание. Почему Кумори потратила часть своих сил на спасение незнакомца вместо того, чтобы сохранить ее для борьбы с другими некромантами? Или жертва перестрелки играет ту или иную существенную роль в ее планах?

Что-то тут не сходилось. Раненый был обыкновенным уличным громилой – и в любом случае вряд ли мог оказаться ей полезным, лежа на больничной койке в реанимации.

Приходилось принимать в расчет и вероятность того, что она просто пыталась совершить добро: использовать свою энергию для спасения оказавшегося в отчаянном положении человека.

От одной этой мысли мне стало чертовски не по себе. Я понимал, что некроманты, которых я встречал, представляют собой смертельную опасность, и что если я хочу выйти из конфликта с ними живым, мне нужно быть готовым мочить их быстро, решительно и безжалостно. Но этот поступок Кумори менял дело. Он превращал ее в личность, в человека, а думать об убийстве человека для меня во много раз труднее.

Хуже того, если она действовала из чистого альтруизма, это могло означать, что черная энергия некромантов может использоваться и не только во зло. Что ее используют и для спасения жизни – как белая магия, которая тоже может использоваться как для созидания, так и для разрушения.

Я всегда считал, что грань между черной и белой магиями очерчена предельно четко. Но если темную энергию можно использовать с любой целью по выбору ее носителя, значит, она мало чем отличается от моей собственной, так?

Черт. Предполагалось, что расследование подскажет мне, как лучше действовать. Я не ожидал, что оно лишь запутает меня еще сильнее.

Когда я открыл глаза, темные тучи наползли на солнце и окрасили весь мир в оттенки серого цвета.