ГЛАВА 13

Доктор Коровкин в состоянии легкого отупения сидел в гостиной Муромцевых, куда хозяева и гости перебрались пить кофе с ликером по завершении обеда в честь помолвки Брунгильды и генерала Фанфалькина.

Обед прошел бы в тягостном молчании, если бы не безудержное стрекотание генерала Фанфалькина. Счастливый жених успел поведать и о своих славных предках, и о родовом имении в Оренбургской губернии, которое процветало, благодаря кирпичному заводику и честному управляющему из остсейзских немцев, и поделиться соображениями о развитии военной ситуации на Дальнем Востоке. Время от времени он сбивался со связного рассказа и обращал увлажненный взор к надменной невесте. Он вспоминал, какое сильное потрясение испытал, увидев когда-то впервые на благотворительном вечере в Офицерском собрании юную пианистку, как посещал все концерты, где выступала блистательная Брунгильда Муромцева, как осыпал цветами предмет своего восхищения, не надеясь быть выделенным из толпы поклонников. Его сотрапезники безмолвно поглощали содержимое тарелок, только Елизавета Викентьевна, улавливая паузы в потоке слов, едва слышно отдавала распоряжения Глаше подавать следующее блюдо.

Теперь в благоухающей розами гостиной Брунгильда сидела рядом с генералом и машинально вертела на безымянном пальце подаренное женихом колечко.

— Милая Сонечка, — нарушила тягостное молчание невеста, — мне жаль, что ты не можешь отвлечься от грустных размышлений. А я верю, что у тебя все будет хорошо.

— Да-да, разумеется, — подхватила Елизавета Викентьевна. От выпитой рюмочки щеки ее порозовели, скоропалительная помолвка старшей дочери будоражила, и она утратила свойственную ей уравновешенность. — Брунгильда рассказывала, что вы, Сонечка, тоже собираетесь обвенчаться.

Сонечка, строгая девушка с тонким носиком и вьющимися прядками темных волос вокруг чистого выпуклого лба, вздохнула.

— Венчание опять откладывается, — с грустью призналась она. — Жених мой прислал из Якутска телеграмму. Он едет в Порт-Артур.

— О Боже! — воскликнула профессорская жена, покосившись на генерала. — Но Брунечка говорила, что ваш жених не флотский офицер, а гидрограф.

— Да, — сказала Сонечка, — Александр Васильевич участвовал в экспедиции барона Толля, они искали землю Санникова.

— Но ведь эта экспедиция завершилась. — Николай Николаевич с сочувствием смотрел на юную подругу дочери — Остался зимовать лишь сам барон с группой помощников. Насколько мне известно, следы этой экспедиции затерялись.

— Да, Александр Васильевич надеялся, что барон Толль смог вернуться на Новосибирские острова. Он прошел вдоль острова Котельный на север к острову Беннета, а потом на юг по возможному пути Толля. Александр Васильевич писал мне чудные письма. Он и фотографию мне прислал. Я ее с собой всегда ношу.

— А сейчас, сейчас она у вас с собой? — жалостливо спросила Мура.

Сонечка открыла ридикюль и достала фотографический снимок. Ее жених сидел в кают-компании шхуны «Заря» на узком диване откинувшись к стене, на которой висел портрет Императора. Простой свитер грубой вязки еще сильнее подчеркивал значительность, силу и целеустремленность гидрографа. Лицо с правильными чертами венчал высокий лоб, из-под надбровных дуг жестко и темно смотрели умные глаза, аккуратно стриженные усы и заостренная бородка подчеркивали твердую складку губ.

Мура зачарованно перевернула снимок и на обороте увидела стремительную надпись: «Любимой Сонечке. Александр Колчак».

— Нам пришлось и в прошлом году отложить свадьбу, — продолжила грустная подруга невесты, — из-за поисковой экспедиции. Александр Васильевич сам едва не погиб: провалился под лед. Но убедился, что барон и его товарищи погибли. Он уже собирался в Петербург, чтобы наконец-то повести меня под венец, как случилась война.

— Но как же ему удалось добиться разрешения на участие в боевых действиях? — изумился профессор. — Ведь он не принадлежит сам себе.

— Он телеграфировал в Академию наук с просьбой вернуть его в Морское ведомство, — поникла Сонечка, — а когда Академия отказала, обратился к самому Великому князю, Алексею Александровичу.

— Вот несчастье-то! — посочувствовала Елизавета Викентьевна. — Такой горячий человек! Да когда же вы замуж-то выйдете? Война может продлиться не один год!

— Позвольте мне внести ясность в этот вопрос, дорогая Елизавета Викентьевна, — вступил генерал Фанфалькин. — Россия сильна, как никогда. Победа будет скорой и блестящей. И все мы сможем поднять за нее рюмочку сакэ.

Доктора Коровкина неприятно покоробило родственное обращение к хозяйке дома, и он поморщился.

— Если дела на Дальнем Востоке обстоят так блестяще, то России вполне можно обойтись и без господина Колчака. Уважаемый Эраст Петрович, вы имеете доступ к куратору Морского ведомства, так похлопочите, может, Великий князь и отменит свое разрешение? — Клим Кириллович ласково взглянул на подругу пианистки. — Хотелось бы, чтобы господин Колчак быстрее обвенчался с такой замечательной девушкой.

Брунгильда вспыхнула и посмотрела на Муру.

— К сожалению, уважаемый Клим Кириллович, Великий князь своих распоряжений не меняет, — ответил Фанфалькин с подчеркнутой учтивостью.

Доктор, сидя недалеко от жениха, незаметно принюхивался. Нет, организм героя турецкой кампании имел какие-то особые свойства! И вино пил со всеми, и ел острые закуски, а запаха все равно никакого!

— Так что ж вы собираетесь делать, Сонечка? — мягко спросила Елизавета Викентьевна.

— Поеду в Порт-Артур. — Гостья впервые за вечер улыбнулась, улыбнулась радостно, отчего сразу необыкновенно похорошела.

— Как? — воскликнули в один голос Мура и доктор. — Зачем?

— Видно, судьба, — кротко пояснила Соня. — Мы обвенчаемся на театре боевых действий.

— Если б я знал, что вы такая храбрая девушка и был бы свободен, то сам бы был у ваших ног, — галантно откликнулся генерал Фанфалькин. — И друг мой тоже. Не правда ли, Дмитрий?

Инженер утвердительно кивнул и приподнял рюмку с ликером.

— А поскольку вы не свободны, — вступила с непонятной иронией в голосе Брунгильда, — то останетесь у моих ног.

— С превеликим удовольствием. — Фанфалькин сконфузился, понимая, что ввиду только что состоявшейся помолвки сморозил редкую глупость.

— И будете выполнять свои обязательства, — продолжила невеста.

— Почту за честь, — жених низко склонил голову, так, что отблеск хрустальной люстры высветил выразительную серебряную прядь в его черной шевелюре.

— А значит, не станете препятствовать моему творческому самовыражению, — настаивала Брунгильда.

Доктор вздрогнул: старшая профессорская дочь второй раз повторила одну и ту же фразу. Наверняка заготовила ее умышленно!

— А значит, — продолжила наступательно девушка, — не будете возражать, если я поеду с Сонечкой в Порт-Артур.

В гостиной повисла зловещая тишина.

— Эраст Петрович! — наконец обрела дар речи несчастная мать. — Да что ж это такое! Скажите свое веское слово! Я понимаю, когда невеста едет к жениху. Это одно дело. Но когда невеста уезжает от жениха — от штабного генерала! — это совершенно немыслимо!

Генерал встал и сделал знак инженеру Шевальгину.

— Мы должны вас покинуть, дорогие мои, — сказал он мягко, — дела зовут. Что же касается намерения Брунгильды Николаевны, то не только не возражаю, но и всячески приветствую. Даже приставлю для охраны моего верного камердинера Басу. У штабного генерала, как вы справедливо изволили заметить, дражайшая Елизавета Викентьевна, не может быть трусливой невесты и беспомощной супруги. Я не сомневаюсь, что в лице Брунгильды Николаевны найду понимающего друга.

Обескураженные слушатели не нашлись что ответить генералу, который, отвесив общий сдержанный поклон, поцеловал ручку невесты и в сопровождении инженера Шевальгина покинул муромцевскую гостиную.

Когда до слуха оставшихся донеслись слабые звуки запираемой за посетителями двери, раздался общий вздох облегчения.

Профессор поднялся с кресла и прошествовал к старшей дочери. Он остановился напротив нее, заложил руки за спину и набычился. Багровый румянец заливал лицо Николая Николаевича, щеки счастливой невесты покрывала необычная бледность.

— Не мытьем, так катаньем? Признавайся! — загремел он.

— В чем, в чем должна признаваться бедная девочка? — пришла на помощь дочери профессорская жена, придвигаясь на всякий случай поближе.

— Зачем ей нужен этот брак?! Чтобы выскользнуть из-под родительской, опеки? Отправиться на Дальний Восток? Устраивать концерты для раненых?! Пусть признается! С самого детства учил обеих, и жизнь не раз доказывала мою правоту: лучше уж сразу признаться!

— Генерал Фанфалькин мой давний поклонник, он замечательный человек, и я выхожу за него замуж! — Брунгильда вскочила со стула, подобно упругой пружине разом распрямившейся, подняла к отцу решительное лицо. — У каждого своя миссия.

— Все равно рано или поздно все откроется, дорогая! — Глава семейства, глядя в отчаянные голубые глаза дерзкой дочери, усмехнулся и нежно коснулся выставленного подбородка рукой. — И почему в России каждая вторая барышня мнит себя Жанной д'Арк?

Выплеснув негодование, профессор направился к своему креслу.

— Простите, милая, — Елизавета Викентьевна приобняла подругу дочери. — А как ваши родители отнеслись к намерению следовать за женихом?

— Я сирота, — Сонечка опустила глаза. — Прошу вас, не огорчайтесь. Если мы поедем вместе, то я обещаю полнейшую безопасность Бруни. А как доберемся до Александра Васильевича, то и никакой Баса нам не потребуется. Уверяю вас, мой жених человек надежный.

— Да, милая Сонечка, — согласилась хозяйка, — господин Колчак — человек необычайного мужества и благородства. Такой мужчина достоин счастья.

Мать и подруга виновато взглянули на Брунгильду — на лице ее не было и следа недавних переживаний.

— Нам надо поговорить с Сонечкой. Простите, мы покинем вас ненадолго, — игриво прощебетала она, и барышни благополучно выскользнули из гостиной.

— Нет, не только сумасшедшие Бурбоны и гнусные убийцы населяют российскую столицу, — задумчиво сказала Мура, глядя им в след, — есть и достойные люди. Господин Колчак, барон Толль…

— А когда в окружении Брунгильды появился генерал? — Доктор, на правах старого друга семьи, решился на нескромный вопрос.

— Вчера, Клим Кириллович! Только вчера! — откликнулся возмущенный профессор. — Я уверен в этом, что бы он ни плел о своих воздыханиях.

— И… и… и… сразу…

— Да! Сразу попросил руки Бруни! И она сразу же согласилась! — плачущим голосом пожаловалась измученная мать.

— Все было так похоже на сцену из «Евгения Онегина». Генерал упал на колени, а Брунгильда ему: «Довольно, встаньте, я должна»… — протянула Мура. — Почти цитата… Но она слишком быстро приняла это предложение. Но не понимаю, чем он ее привлек?

— На сговор не похоже, — разочаровал Николая Николаевича доктор Коровкин. — Генерал весьма убедительно рассказывал, как он домогался внимания Брунгильды Николаевны. Несомненно, он влюблен в нее и влюблен давно.

— Взрослые дочери, взрослая жизнь, — пробормотал Николай Николаевич.

— И все-таки этот генерал мне не нравится, — призналась Елизавета Викентьевна. — Не знаю, в чем причина? Делаю над собой усилие, а все бесполезно… Не лежит сердце.

— От него даже медикаментами не пахнет! — откликнулся доктор. — А ведь у него свежая рана! Должно пахнуть хотя бы карболкой!

— К чему вы это говорите, Клим Кириллович? — с надеждой встрепенулся профессор. — Вы думаете, перевязь фальшивая? И раны нет? И он морочит нам голову?

— Нет, я не имел это в виду. Просто не могу понять, в чем дело…

Памятуя о недавних временах, когда Брунгильду мысленно прочили в невесты доктору, никто не стал уточнять, что Клим Кириллович имел в виду.

Двусмысленность ситуации чувствовал и доктор, но откланяться ему мешал элементарный долг предложить свои услуги в качестве провожатого гостье Муромцевых. А барышни-невесты возвращаться не спешили.

— Вероятно, тетушка уже беспокоится, — осторожно заметил он. — Да и вам пора отдохнуть от гостей и переживаний.

— Мы от вас совершенно не устали, Клим Кириллович, — заспешила Мура.

— Но вам надо изучить темные места в биографии Орлеанской девственницы, — подзадорил Клим Кириллович, не удержавшись от ласковой улыбки. — Завтра, наверное, пойдете на занятия?

— Да, курсы надо посетить, — со вздохом признала девушка. — Если ничего непредвиденного не случится.

— Все непредвиденное уже произошло, ждать больше нечего, — саркастически прокомментировал глава семейства. — Разве что ты еще внезапно замуж выскочишь.

Мура надулась и покраснела.

— Пока вижу всего двух достойных претендентов, — пошутил доктор. — Или Бурбон, или ваш покорный слуга.

Доктор никак не ожидал, что Мура ответит быстрой переменой настроения и блеском в глазах.

— Вы делаете мне предложение?

Доктор замялся. Сказать нет, я пошутил — обидеть можно. Сказать да, делаю — будет выглядеть глупо, оскорбительно для Муры — не получив ее старшую сестру, решил довольствоваться тем, что попроще…

Игра сомнений и разнообразных тайных мыслей, видимо, явственно отразилась на лице доктора, смущение которого росло с каждой минутой.

— А я бы этому нисколько не удивилась, — вздохнула обречено профессорская жена; было жалко всех и саму себя вдвое больше.

— Шутки в сторону, помешались на замужествах, — раздался гневный профессорский голос. — Клим Кириллович, вы не забыли о нашей просьбе? Если у вас будет случай навестить генеральшу Зонберг, не порасспрашиваете ли вы ее о нашем будущем родственнике? Я-то в таких кругах не вращаюсь…

— Непременно спрошу, — поспешил заверить друга доктор. — Не стоит ждать случая. Если позволите, я прямо с вашего аппарата телефонирую Зинаиде Аполлоновне и договорюсь о визите.

— Замечательно! — оживилась оправившаяся от потрясения Мура. — Быть может, удастся что-нибудь узнать, что помешает замужеству Брунгильды.

Доктор, как изваяние, застыл у телефонного аппарата. Если он сейчас позвонит генеральше Зонберг, получается, что он, действительно, хочет расстроить будущий брак между Брунгильдой и генералом Фанфалькиным. Имеет ли он моральное право вмешиваться в судьбу девушки? И девушки неглупой и самостоятельной? Не исключено, что генерал выгодная партия для Брунгильды, не располагающей никаким приданым. Возможно ли, что ею движет расчет? Впрочем, не исключено, что его старая пациентка положительно отрекомендует Фанфалькина, и это утешит угнетенных неожиданным выбором дочери родителей.

Пока Клим Кириллович размышлял, телефон зазвонил сам.

— Вы позволите?

— Разумеется, — кивнул профессор.

Доктор снял трубку. Его мягкий баритон после первого слова потеплел, и Муромцевы догадались, что доктор разговаривает со своей любимой тетушкой. Внимательно выслушав ее, Клим Кириллович опустил трубку на рычаг и виновато посмотрел на потускневшую Муру.

— Увы, визит к генеральше Зонберг придется отложить. Звонили от господина Безсонова. Его дочь Зина, которую доставил с час назад к дому мичман Таволжанский, предприняла попытку отравления…

ГЛАВА 14

Следователь Вирхов взглянул на настенные часы; он уже давно отпустил домой письмоводителя, поскольку присутственный день завершился. В помещениях Окружного суда, малолюдных в этот час, царила полнейшая тишина. Дежурные курьеры дремали на своих постах. Разве что кто-нибудь из припозднившихся агентов марал бумагу в пустой приемной.

Отправив кандидата на судебные должности вон, Вирхов откинулся на спинку служебного кресла. Он сознавал, что должен позвонить Муромцевым, справиться о подозрительном Шевальгине, тем более что в его усталом мозгу родилось еще одно ужасное предположение: а не собрались ли Шевальгин и Герц убить Муру, если она нащупала след Балабанова?

И все-таки он не спешил, мысленно выстраивая предстоящий разговор так, чтобы не встревожить отходящих ко сну уважаемых им людей. Наконец он решился; поднял трубку и назвал телефонистке номер.

К телефону подошла горничная, и следователь попросил ее пригласить профессора.

— Добрый вечер, Николай Николаевич, простите за поздний звонок.

— А что случилось, Карл Иваныч? — без обиняков поинтересовался Муромцев. — Не томите, умоляю, мне и так сегодня наши эфирные создания, как их называет Менделеев, все нервы вымотали.

— И, верное, преспокойненько уже почивают?

— Брунгильда соизволит отдыхать. Она у нас теперь невеста.

— Поздравляю. Очень за вас рад. А Мария Николаевна?

— Эта негодница поскакала в дом Безсоновых. Вместе с доктором Коровкиным. Там ее подруга, видите ли, решила наложить на себя руки.

— Но ее спасли от этого необдуманного шага? — вежливо выразил надежду следователь.

— Во всяком случае, на момент звонка она еще была жива. — Николай Николаевич обреченно вздохнул. — Вот таким образом закончилась наша церемония обручения.

— Печально, — невесело отозвался Вирхов. — Позвольте поинтересоваться именем жениха? Профессор хмыкнул.

— Некто генерал Фанфалькин. Из Главного штаба.

— И он прибыл к вам один?

— Представьте себе, с сопровождением. Роль его адъютанта исполнял прекрасный шахматист, господин Шевальгин.

— А что, генерал тоже показывает успехи в шахматной игре?

— Насколько я понял, вообще шахматами не интересуется. А Шевальгина возит как бесплатное приложение к своему автомобилю. Господин Шевальгин превосходный, редчайший специалист автомобильного дела, служит в мастерской. — Возникшая пауза навела профессора на нехорошие подозрения. — Извините, Карл Иваныч, — смутился он, — вы, вероятно, по делу, а я вас отвлекаю своими рассуждениями. Слушаю вас внимательно.

— Да я, собственно, никакого определенного дела и не имел, — замялся Вирхов и неожиданно выпалил: — Николай Николаевич, а вы не думаете, что господина Шевальгина пригласила Мария Николаевна?

— Маша? — Изумлению профессора не было предела. — Нет, не думаю. Не похоже. По-моему, они и словом не перекинулись. А почему вы об этом спросили? У вас есть какие-то подозрения?

Вирхов натужно рассмеялся.

— Какие подозрения? Разумеется, никаких. Девушка талантливая, быстрая, сообразительная… Не подскажете ли, кстати, чем она в последнее время занимается?

— Насколько я понял, историей Жанны д'Арк, — ответил профессор. — Во всяком случае, к ней приходил какой-то Бурбон… Самозванец, разумеется…

Вирхов откликнулся с горькой иронией:

— Самозванцы не по моей части. Мне и банальных убийц хватает.

— У нас в доме таких не бывает, Карл Иваныч, — заверил профессор. — Господин Шевальгин человек достойнейший выше всяческих похвал. А вот генерал Фанфалькин что-то мне не нравится….

— Это потому, что вы не желаете ему отдавать свою дочь, талантливую красавицу, — объяснил Вирхов и задал очередной прямой вопрос: — А господин Шевальгин, я слышал, глухонемой?

— Мне так не показалось, — профессор замялся. — В общении он очень сдержан, это правда. Да мне и в радость, разговоров и так хватает…

— Покорнейше благодарю за то, что смогли уделить мне время. Передавайте мой сердечный поклон вашим домочадцам.

Опустив трубку на рычаг, Вирхов задумался.

Значит, господин Шевальгин был-таки в квартире Муромцевых. Но с самой Марией Николаевной не разговаривал. И вообще, юная сыщица уехала с доктором из дому на ночь глядя. Неужели профессор так огорчен обручением своей дочери, что не заметил природного недостатка гостя? А ведь господин Кронберг ясно сказал, что этот шахматист речью не владеет.

Не на ложном ли пути он, Вирхов? О Фридрихе Герце и Юлии Балобанове профессор ничего не сказал. Вероятнее всего, она их не выслеживала, а они на нее не покушались. А вот был ли Шевальгин на Дворцовой? Убивал ли?

Заказывать нож для убийства купца Малютина, которого, верно, и в глаза никогда не видел, Шевальгину ни к чему. Нож он мог преспокойно изготовить в своей мастерской: инструменты там всякие есть.

Да, но при чем здесь генерал Фанфалькин? Сегодня утром генерал подвергся нападению бандитов, был ранен! Что может связывать этого достойного человека, о котором Вирхов был наслышан от старших товарищей еще в юные годы, с автомобильным инженером? Почему на обручение он пригласил именно его, а не кого-то другого?

События двух дней тяжелым мутным комом ворочались в черепной коробке Вирхова. Он чувствовал, что если и отправится сейчас домой, в свою квартиру на Кирпичном, то заснуть не сможет. Приходящая прислуга Прасковья, вероятно, давно убралась восвояси, оставив ему на кухне холостяцкий ужин, прикрытый крахмальной салфеточкой. Квартира, несомненно, хорошо протоплена. В ногах постели, под одеялом, примостилась грелка с кипятком… Поблизости от нее свернулся калачиком любимый кот Минхерц…

Тяги к домашнему уюту, как ни вызывал Вирхов в воображении соблазнительные картины, он не испытал.

Поняв, что может так просидеть до утра, Карл Иванович выбрал другое решение: отправиться к любезному другу Фрейбергу. Прихватить по дороге пару бутылочек пива, да скоротать вечерок с приятелем в покойных креслах у камина. Может быть, король петербургских сыщиков, отличавшийся жесткостью и немногословием, все же проронит золотое словечко, которое станет путеводной нитью в криминальном лабиринте, погруженном в снежный январский мрак.

Вирхов поднялся и убрал бумаги со стола. У вешалки с ненавистью глянул на свое цивильное пальто: он чувствовал себя в нем, как медведь! Он и так долго мирился с пожеланиями начальства, неужели и в ночное время, отправляясь, так сказать, в мир, он не может надеть свою любимую шинель? И она соскучилась по хозяину! Вирхов облачился в служебное сукно — то ли дело! Сразу же чувствуешь себя подтянутым, стройным, быстрым, собранным!

Через полчаса, раскрасневшись на морозе и прижимая к груди плотный коричневый пакет, в котором приятно побулькивало бутылочное пиво и топорщилась пивная закуска, Вирхов входил в парадную дома на Свечном, где квартировал Фрейберг.

Однако вид парадной Вирхова насторожил. Дверь, несмотря на поздний час, не заперта, нигде не видать привычной фигуры швейцара. Войдя вовнутрь, Вирхов услышал невообразимый гвалт на площадке второго этажа: истеричные крики, хохот, пьяное бормотание и собачий лай.

На ходу расстегивая кобуру на правом боку, он, перескакивая через ступеньки, взметнулся на второй этаж.

— В чем дело!? — выдохнул он, ворвавшись в многоголосое скопище; револьвер легко подался из кобуры и привычно лег в руку. — Тихо!

От неожиданности все примолкли.

Вирхов обвел глазами разномастную публику. Справа от него, на ступеньках, ведущих на третий этаж, замерла худощавая надменная дама средних лет в папильотках и чепце, в пуховой шали поверх ядовито-голубого, с невероятными фиолетовыми лотосами пеньюара, с болонкой на руках. Шею собачки украшал кружевной синий платочек, длиннющие белые пряди закрывали псине глаза и даже лапы. Слева, у дверей своей квартиры, возвышался невозмутимый Фрейберг в стеганом халате и пушистых тапочках. Он обдал Вирхова ледяным взором. Набриолиненный, безупречный, спускающийся на затылок английский пробор короля сыщиков стягивала мелкая черная сеточка, в углу рта поникла погасшая сигара. Между дамой и Фрейбергом топоталось несколько подвыпивших, прилично одетых мужчин, взявших в кольцо хмурого швейцара.

— В чем дело? — повторил Вирхов. — Сударыня, это вы кричали?

— Ваше превосходительство, — дама очнулась. — Я потомственная дворянка, из рода Биронов! Живу на третьем этаже над ними!

Она ткнула пальцем в осоловелых мужчин. Те игриво подмигивали следователю, корчили невообразимые гримасы.

— Эти, эти… — обвинительница брезгливо поморщилась, — эти господа нарушают общественный порядок. И не первый день. Пьянствуют, до утра распевают вульгарные песни, уродуют рояль, курят… — Тут дама не выдержала и визгнула, в унисон ей противно затявкала и собачонка. — Дым идет по вентиляции ко мне… А у моего Амишки астма!

— Что скажете, господин Фрейберг? — следователь повернулся за поддержкой к другу, тот невозмутимо пожал плечами.

— Господин Фрейберг жилец тихий, покладистый, — пронзительный голос дамы уже заглушал жалобный хрип зашедшейся лаем собачонки. — Он, может, смиряется со своими соседями. Но сегодня мне пришлось его побеспокоить. Наглость этих, этих… извергов перешла все границы. Они совершили бандитское нападение! С кровопролитием!

— Погодите, сударыня, — терпеливо остановил пустопорожнее словоизвержение Вирхов. — На кого напали?

— Господин Фрейберг свидетель! Я сразу позвонила в его квартиру! Он сам видел следы побоища! Пьяное нападение, без всяких причин! Мирному существу негде укрыться от террора!

— Тише! — Вирхов сморщился. От визга у него гудело в ушах. Он передал Фрейбергу пакет с пивными принадлежностями, расстегнул шинель и ткнул револьвером в сторону казавшегося ему наименее пьяным, ладного, с раскосыми глазами, крепыша лет тридцати. — Говорите вы!

— Нет! — верещала дама. — Нет! Вы служитель закона! Я подам в суд! Вы обязаны принять мое заявление, вы обязаны провести дознание на месте преступления! Запишите мои слова!

— Уже записал, — прорычал Вирхов и схватил свободной рукой за лацкан пиджака черноглазого господина.

— Ваше превосходиство, — тот икнул, — мы навестили нашего друга, собираемся у него квартире, так сказать, но не безобразничаем.

— Общаемся, музицируем, отдыхаем… — подхватил смуглявый низкорослый собутыльник.

— Извольте взглянуть. Пройдите в квартиру, никакого притона нет, — продолжил заплетающимся языком раскосый. — Я в притонах толк знаю. Может, слышали мое имя? Сотрудничаю в газетах, мои фельетоны и репортажи идут в набор моментально. Меня сам Горький ценит!

— Кто таков? — Вирхов отпустил лацкан пиджака. Максим Горький авторитет, а это — неизвестный сочинитель.

— Куприн, Александр Иваныч, — улыбнулся узкоглазый репортеришко и, подмигнув Вирхову, со значением сообщил: — Частенько бываю в «Капернауме», на Владимерском.

— Он гений, и глаз у него вострый, — выговорил смуглявый.

Вирхов нахмурился — намекает, что там собираются негласные осведомители? Что он знает их в лицо? Пользуется их расположением?

— Ближе к делу, — отрезал он, сочтя необходимым для поддержания порядка прожечь взглядом истеричную даму.

— Я требую экспертизы! — не поддавшись чарам следователя, дама снова пронзительно завизжала. — Немедленно вызывайте врача! Объявляйте розыск!