Глава 19

Наконец-то хоть один день начинался нормально – утром никто из обитателей дачи ни словом не обмолвился о вчерашних событиях. Пришла в себя и Глаша – девушка не из хлипких, она смогла за ночь отдохнуть и с прежним усердием принялась за выполнение своих обязанностей. А их было немало. Стоит только на один вечер расслабиться или выпасть из заведенного распорядка, как сразу же происходит сбой во всем: продукты портятся, посуда «разбегается» со своих мест, на полу оказывается невесть откуда взявшийся сор, вода утекает из рукомойника, цветы на клумбах вешают головы... Да мало ли еще чего случается! Поэтому Глаша, поднявшись пораньше, торопилась привести все дела в исходное, правильное положение. К первому завтраку встали только Елизавета Викентьевна и Полина Тихоновна. Чуть позднее явились и барышни. Брунгильда Николаевна выглядела сердитой – она собиралась во что бы то ни стало сегодня заняться музыкой, прямо с утра. Пусть мужчины торгуют фальшивыми древностями, стреляются, упиваются своими спортивными успехами – с нее довольно. Они только мешают ей развивать талант – а учителя в нее верят. Как она будет завтра на концерте смотреть в глаза слушателям? За день, конечно, упущенного не наверстать. Но все-таки она уже неплохо владеет техникой и сможет восстановить то, что так тщательно разучивала в слякотные весенние месяцы в Петербурге. Как это было давно!

Брунгильда неохотно отхлебнула чай из чашки и, даже не сев за стол, отправилась к роялю. Тут же раздались волнообразные звуки гамм и арпеджио, проносящиеся со скоростью пассажирского поезда.

– Как хорошо, – сказала мечтательно Мура, ненавистные гаммы впервые показались ей прекрасным подтверждением незыблемости мира.

– А что собираешься делать ты, Машенька? – спросила мать, с нежностью глядя на умиротворенную дочь. – Ты ведь тоже хотела заниматься на даче.

– Да, я совсем забросила моего Грегоровиуса, – посетовала Мура. – Цветы я уже полила. Пойду почитаю. Глаша, ты поможешь мне повесить гамак?

Мария Николаевна Муромцева, конечно, предполагала углубиться в Грегоровиуса и заодно все-таки подумать о том, следует ли ей заниматься историей и поступать ли ей на Бестужевские курсы. Но времени впереди предостаточно, и девушка решила сначала еще pas пережить вчерашние светлые мгновенья. Она легла на сетчатое ложе, с которого сразу же весь мир превратился в яркое голубое небо с плывущими по нему редкими кучевыми облаками. Опять будет жарко! Кудрявые небесные странники плыли медленно – высоко-высоко. Некоторые из них напоминали античные скульптуры, бюсты, другие – походили на кентавров и драконов. Но страха они не вызывали, а наоборот – переполняли бездумным счастьем и надеждами. «Вы – необыкновенная девушка, Мари», – сказал вчера он. Почему? Что он имел в виду? И что будет, если он убьет на дуэли милого Клима Кирилловича? А если доктор Клим Кириллович окажется более метким стрелком? Нет, нет, не надо! Ни один из них не должен умереть!

Мура встряхнулась и, чтобы отвлечься от ненужных мыслей, открыл а Грегоровиуса. Она скользила глазами по страницам, где рассказывалось о древней афинской истории Славные греки создали прекрасную культуру и не смогли ее сохранить. В диком мире утонченным натурам было не выжить, кругом кишели варвары, царства шли войной друг на друга, воинская слава добывалась уничтожением целых городов. Ничего ныне от них не осталось, только кое-где развалины... Как напоминание человечеству о его трагическом прошлом. Впервые Мура задумалась о том, что, наверное, и греки в каком-то смысле были варварами – где же славный город Троя? Разграблен и стерт с лица земли... И разрушили Трою греческие удальцы вместе с хитроумным Одиссеем... Но получается, что Гомер воспел эту трагедию и пленил картинами разрушения и уничтожения сердца многих поколений европейцев... Греки – герои... А где же варварские бессмертные поэмы, бесконечные эпосы о разграбленных городах античности? Неужели все троянцы погибли, или среди них не оказалось великих поэтов? Или хоть невеликих?

Мура не сразу заметила, отдавшись своим мыслям, что толчется взглядом на одном и том же абзаце. А когда заметила, то почувствовала, что по спине ее бегут ледяные мурашки.

Развалины Сантамерийского замка – вот о чем писал Грегоровиус. Мура вернулась к предыдущему абзацу. Его следовало прочесть более внимательно! Да, сомнений не было – автор писал о том, что воинственные каталанцы брали штурмом Сантамерийский замок, и его владелец, граф Сантамери, бежал и погиб, утонув в реке. А жена его, вернее, вдова провела остаток дней в монастыре... На этом древний род пресекся. И происходило все это в первой трети четырнадцатого века в Греции.

Мура от неожиданности даже села в гамаке и захлопнула «Историю города Афин в средние века». Вот оно что! Если б она более усердно и методично занималась, как и предполагала, выезжая на дачу, она давно бы уже все это прочла и все знала бы! И могла бы расспросить самого Сантамери! Крестоносца, как зовет его Прынцаев. Впрочем, Прынцаев и Петю Родосского называет колоссом. Но какое отношение Петя имеет к Греции?

Но все же... Как же такое может быть! С одной стороны, Грегоровиус заявляет, что род греческого полководца Сантамери пресекся в 1330 году и развалины его замка до сих пор красуются в Греции. С другой стороны, ничего греческого в фамилии Сантамери нет. И еще, сам Рене говорил о том, что он приехал из Паде-Кале, а это на севере Франции, а вовсе не в Греции и не в Италии! А может быть, он – не граф Сантамери? Он избрал себе фальшивое имя для того, чтобы скрыть истинное. В самом деле – разве кто-нибудь в России может знать историю древних родов Франции? Два-три профессора-филолога, а остальные верят всему, что им скажут! И кто., кто здесь читал Грегоровиуса? Книга только в этом году вышла! У самой Муры он оказался в руках случайно – только потому, что она подумывала о Бестужевских курсах! Но книга скучная, читать ее не хочется... Вот и валялась столько времени без дела...

Но зачем, зачем Рене присвоил себе чужое имя? Зачем он выдавал себя за владельца суконных предприятий во Франции? Зачем он делал вид, что интересуется древностями, и рассказывал барышням что-то сентиментальное о предсмертной воле отца?

Все, что произошло за последние дни, озарилось теперь в сознании Муры каким-то необычным светом. Она подумала о самом страшном – нет, не случайно граф Сантамери вместе с Зизи сняли дачу по соседству! Не напрасно они стремились проводить почти все свое время в обществе Муромцевых. Граф Сантамери – скорее всего, шпион, а Зизи – его сообщница, возможно собиравшаяся сыграть роль невесты князя Салтыкова. Именно ей, ей должна была попасть в руки Псалтырь, а из ее рук книжонку с тайным сообщением принял бы мнимый граф Сантамери... Да, уж он бы порассказал о своих славных предках! Все ловкое прикрытие, маскировка. Он, граф, до последнего момента уверял, что ему нужен саркофаг! Хочет купить его! Как же! И те удивительные слова: «Вы – необыкновенная девушка, Мари» – тоже Преследовали какую-то определенную цель. Их нельзя считать невольным изящным признанием. Увы, какое разочарование! Ее охватила невыразимая грусть – не хотелось расставаться с прекрасной минутой своей жизни! Но надо смотреть правде в глаза. Нет, случайные знакомства до добра не доводят. То ли дело милый Клим Кириллович! Он-то уж точно не шпион! И фамилия у него настоящая!

Но за чем, за какой информацией могут охотиться на даче Муромцевых Сантамери и Зизи? Почему они ни слова не говорят о Псалтыри, в которой написано о саркофаге? Как с ними связан Петя Родосский? А он с ними связан – теперь Мура была уверена в этом целиком и полностью.

– Доброе утро, Мария Николаевна! – послышался с дорожки бодрый голос Клима Кирилловича. – Как изволили почивать?

Мура вскочила с гамака и улыбнулась:

– Благодарю вас, превосходно, – она присела в шутливом реверансе.

– Что будем делать? – спросил доктор.

– Отдыхать, – в тон ему отрапортовала Мура.

– Боюсь, вам придется довольствоваться моим обществом, – продолжал шутливо доктор, – все остальные при деле. Вы уже завтракали?

– Да, но не откажусь и от второго завтрака. – Мура оставила Грегоровиуса качаться в гамаке и пошла по направлению к дому с Климом Кирилловичем. – А если вы не пойдете со мной на взморье, то в знак протеста объявлю голодовку.

Доктор рассмеялся. Хорошее предложение, лучше, чем выдумывать всякие глупости и таинственные истории.

– Вы надеетесь еще раз лицезреть балтийского Нептуна? – спросил игриво Клим Кириллович, в его глазах зажглись лукавые серые искорки.

– Я бы предпочла лицезреть Пузика, – погрустнела Мура, – а вдруг мы его где-нибудь на взморье встретим? Вдруг он решил просто порезвиться на свободе?

Они уже вошли на веранду и, поприветствовав находящихся там женщин, продолжили радостно перебрасываться фразами, похожими на маленькие мячики. Чудесная игра!

– Мамочка, сегодня такой чудный день, а Брун-гильду, уверена, не уговорить сходить на пляж. Что ж мне весь день сидеть дома?

Она чмокнула мать в висок и надула губки.

– Тетушка, сегодня такой чудесный день, а вас, я уверен, не уговорить пойти на пляж. Что ж и мне весь день сидеть дома?

Он тоже чмокнул тетушку в висок. Его ненатуральная бодрость и явная неискренность избавляли Полину Тихоновну от необходимости объяснять ночную сцену во флигеле.

– В нашем возрасте, Климушка, ультрафиолет опасен, – вздохнула, не глядя на племянника, Полина Тихоновна, – сам знаешь. Я тебе читала брошюрку, в которой рассказывается о старых курицах, которые, находясь на солнце, больше подвержены заболеваниям.

– Так то ж курицы, а не люди! – усмехнулся доктор. – Вы слишком серьезно относитесь к популяризаторской литературе.

– Ах, Соня, почему люди не могут летать? – Мура приняла театральную позу. – Вот села бы на подоконник, обняла бы колени – и полетела!

– Зачем же ты, озорница, насмехаешься над Графом Толстым? – Елизавета Викентьевна, выговаривая Муре, смотрела на нее доброжелатель– – Он все-таки великий писатель! Обаяние и Толстого не уменьшат ни насмешки молоденькой девушки, ни отлучение от церкви. Его авторитет поболе, чем у Николая и у Синода.

– Отлучение только увеличивает значение Толстого, – менторски подхватил Клим Кириллович, – и – увы! – враждебность к Православной Церкви.

– Ну, Толстой, в сущности, отлучен не столько за оскорбление таинства евхаристии в «Воскресении», сколько за описание визита Нехлюдова к Победоносцеву. Этого и не мог переварить глава Синода, – заметила Елизавета Викентьевна. – Мура, не смейся над писателем.

– Я тоже никогда не мог себе представить, – слишком игриво бросился доктор на защиту Муры, – как можно взлететь, обняв руками или крыльями колени. Довольно смешно.

– Можете не лететь, но и томиться взаперти не стоит, – согласилась Елизавета Викентьевна. – Если Клим Кириллович согласится тебя сопровождать, я могу ему доверить свою хорошую девочку.

– Вы забываете, что я – почти мушкетер, – весело заулыбался доктор Коровкин, – буду скоро драться на дуэли.

– А, оставьте эти шутки, Богом молю, – махнула рукой Елизавета Викентьевна. – Все от несдержанности, от переживаний. Уверена, что все разрешится благополучно и граф сам придет с извинениями, когда остынет его пламенный галльский нрав.

– Мы пойдем на пляж, но сначала сходим на станцию, – уточнила планы Мура. – Я бы хотела телефонировать отцу – у шага о его здоровье, о его новой чудо-технике и заодно попросить его привезти мне еще книг по истории и географический атлас. Историю без карт понять невозможно.

– Прекрасная идея, – согласилась Елизавета Викентьевна, – и напомни ему про средство от мышей – а то он, наверное, забыл дать его на анализ своим лаборантам. Но не говори о вчерашних событиях, я не хочу, чтобы он расстраивался, да по телефону и не объяснишь как следует.

– Хорошо, мамочка, непременно скажу только про средство и про книги. Милый Клим Кириллович, через десять минут я буду готова. А вы?

Она сдержала свое обещание, и через десять минут оба уже выходили из калитки. Они без всяких приключений сходили на железнодорожную станцию, где доктор стал свидетелем вполне безобидного Муринового разговора по телефону с отцом.

Со станции через поселок, минуя свою «Виллу Сирень», они отправились к взморью. К огорчению Муры, ни на станции, ни по дороге Пузик не попался.

Светлый солнечный день еще только набирал силу – он опять обещал быть жарким. Прячась под тенистыми кронами деревьев, Клим Кириллович и Мура добрались до пляжа. Она уверенно подвела своего спутника к будке, перевезенной сюда, на пляж, еще в мае хозяевами снятого Муромцевыми дома, специально для дачников. Клим Кириллович вытащил два шезлонга и огромный матово-розовый зонт – Мура не стала говорить, что цвет для пляжного зонта подбирала Брунгильда: ее старшая сестра считала, что отсветы розового красиво ложатся на кожу.

Для Муры пляжные картинки уже стали привычными. Доктор с интересом поглядывал на отдыхающих: совместные морские купания и воздушные ванны для мужчин и женщин только-только вошли в моду, и многое было ему в новинку. Женщины были одеты в длинные красные комбинезоны из какого-то отвратительного тика, отделанного у щиколоток и шеи белой тесемкой. Некоторые из них предпочитали консервативные пляжные костюмы, натянутые на корсеты, – они имели черты обычного костюма с отделкой из складок, вставок и кружева. Головы дам венчали гигантские полумаски-полушляпы, украшенные искусственными цветами и фруктами.

Мужчины делили свои симпатии между одеяниями синего и красного цвета и страшноватыми трико в бело-голубую или бело-синюю полоску – длиной до половины икры. И на пляже, и в воде, при купании, они также не расставались с соломенными панамами или маленькими соломенными жокейками.

Мура с удовольствием смотрела, как доктор устанавливает зонт в специально укрепленное на пляже гнездо для подобных сооружений, как быстро и ловко раскладывает шезлонги, и думала, что, хотя он и не занимается специально физкультурой, как Прынцаев, но кажется мускулистее и сильнее, чем их друг-спортсмен.

Устроив Муру на шезлонге, Клим Кириллович решился зайти в будку и переодеться в пляжный костюм. Когда он вышел оттуда, его несколько смутил пристальный взгляд Муры. Он думал, что виной всему его купальный костюм. В таком виде он впервые предстал перед глазами посторонних людей. И хотя все вокруг красовались примерно в таких же нарядах, он еще не привык к этому одеянию и чувствовал себя слегка стесненным: в полосатом трико он казался себе похожим то ли на зебру, то ли на заключенного.

Под розовым зонтом в шезлонгах недалеко от воды жара не ощущалась так тяжело, как среди деревьев, отдающих в окружающую атмосферу накопленное тепло вместе со своими терпкими запахами. Легкий ветерок относил далеко в сторону голоса галдящих детишек, подползающих к набегающей на берег тоненькой прозрачной волне.

Погода стояла великолепная, и на горизонте ослепительно поблескивал купол Кронштадтского собора. Доктор старался туда не смотреть – там служил несчастный застрелившийся офицер. Клим Кириллович не хотел предаваться печальным воспоминаниям. Буксиров с белыми щитами-мишенями сегодня около форта Тотлебен не наблюдалось, но зато на море до самого горизонта по плоской поверхности залива скользили яхты, большие и маленькие, а чуть дальше, у самого горизонта, можно было рассмотреть и огромные суда.

– Знаете, Клим Кириллович, – призналась Мура, отвернувшись от кораблей и сосредоточенно втирая в кожу рук крем от загара, – я вчера о вас думала.

– В самом деле? – Доктор насторожился.

– Мне стало немного грустно, когда я представила себе вас участвующим в дурацкой дуэли.

– А уж как грустно мне себе это представлять! – вздохнул он в ответ. Он старался не смотреть на Муру и обводил взглядом окружающее пространство: ему очень хотелось первым увидеть бегущего Пузика и обрадовать этим известием младшую дочь профессора Муромцева. Но собаки нигде не было видно. Среди посетителей пляжа мелькнуло несколько знакомых доктору лиц – кого-то он встречал на улицах поселка, кого-то видел в поезде и на вокзале. В какой-то момент ему даже показалось, что вдали, между деревьев, прошел человек с рыжими усами – как здесь тесно, на взморье! Одни и те же лица!

– Вы не боитесь перегреться? Уже прошло после завтрака больше часа, не пора ли искупаться? – спросил доктор Муру.

– Я еще подожду. Ах, если б мама не волновалась, то я бы провела здесь весь день.

– Вам не нравится ваша дача? – удивился доктор. – Вы свили себе в гамаке уютное гнездышко.

– Нравится, но я не чувствую себя там в безопасности, – призналась Мура. – А вы?

– Лично мне, думаю, никакая опасность не угрожает. Надеюсь, и вам тоже.

– Вы так говорите, потому что не все знаете – Мура понизила голос и огляделась по сторонам. – Я за вас беспокоюсь. Вас могут убить.

– Меня? – недоверчиво спросил доктор. – Вы имеете в виду безумного графа и его саркофаг. Но дуэль будет честная, квалифицированная, и Прынцаев о том же хлопочет. – Утолки губ Клима Кирилловича дрогнули в легкой усмешке.

– Нет, если граф вас убьет, то вовсе не из-за саркофага.

– Надеюсь, причина не будет французской? Я имею в виду – спор из-за женщины? Прямо вам заявляю: не желаю знать никаких Прекрасных Елен!

– Жаль, – протянула разочарованно Мура, – смерть из-за женщины так романтична!

– Нет уж, увольте, – в серых глазах доктора разгорались сердитые искорки, – и не портите мне настроение, милая Маша. Боюсь, я не романтик. Увы! Я предпочту жить ради любимой женщины и рядом с ней.

– Клим Кириллович, не сердитесь, – она взяла его за руку и виновато заглянула ему в глаза. – Я не дразню вас. Но я обязана вас предупредить, предостеречь, поскольку вы мне не совсем чужой человек... То есть нам. Ну в общем...

– Хорошо, – доктор поощрительно улыбнулся, – я уже смирился со своей смертью. Из-за чего же меня может убить граф Сантамери? Самозванец – по утверждению княгини Татищевой?

– Из-за меня, Клим Кириллович, из-за меня. – Мура закусила нижнюю губу и покраснела.

– Как? – Изумлению и гневу его не было предела. Он смотрел на виновато склоненную голову Марии Николаевны Муромцевой, в его сознании проносились самые невероятные коллизии.

– Не подумайте ничего плохого, – поспешила успокоить его Мура.

– Да уж что может быть хуже смерти из-за несовершеннолетней гимназистки! – вскричал неожиданно разъярившийся доктор.

– Вовсе и не из-за гимназистки, – обиделась девушка. – Я давно не маленькая.

– Не маленькая, так говорите яснее: из-за чего вы мне пророчите смерть?

Мура собралась с духом, взглянула прямо в лицо доктору и прошелестела дрожащими от обиды губами:

– Из-за того листка с цифрами, который я вам передала.

Глава 20

Терпение Клима Кирилловича лопнуло – он поднялся с места и быстрым шагом устремился по раскаленному песку к воде. Решительно и сердито он ступил на длинные деревянные мостки, слегка прогнувшиеся под его тяжестью, – идти надо было полверсты, чтобы добраться наконец до такой глубины, где можно было бы поплавать, как и полагается мужчине. Рядом с мостками барахтались не умеющие плавать дачники, из воды показывались красные и синие полушария – это дамские комбинезоны надувались в воде как баллоны, мелькали мужские панамы и дамские чепчики из желтой резины, отделанные красным воланом.

Клим Кириллович шел не оборачиваясь, он смотрел вперед – там, в отдалении, проплывали катера и корабли, горделиво скользили белые паруса небольших яхт, маленькими светлыми пятнышками качались рыболовецкие лодчонки. Местное население летом сбывало по утрам многочисленным дачникам свежайший улов окуней, щучек, судаков – и доктор мечтал о том, чтобы договориться с каким-нибудь местным рыбачком и сходить на рыбную ловлю. Детские воспоминания о многочасовых сидениях с удочкой над тихими водами маленькой уютной речушки вернули ему душевное равновесие.

Мостки кончились, и доктор, постояв немного, сложил руки над головой и решительно ринулся в прозрачную воду залива – она обожгла его холодом, и он быстро и энергично поплыл, резко вскидывая руки. Плавал он хорошо, тело постепенно привыкало к воде, она начинала казаться теплой и ласковой. Он устремился вперед, ориентируясь на небольшое судно, вокруг которого сновали какие-то лодки. Он старался: не думать о чепухе, угнездившейся в голове младшей дочери профессора Муромцева. Только Муре с ее фантазиями могла прийти в голову связь между цифрами студенческих экзерсисов и французским графом. Логичнее, если бы она придумала какую-нибудь романтическую любовную историю. Жить ради Муры? Хорошо, конечно, что она доверяет ему. Значит, он в ее глазах является человеком мудрым, взрослым и трезвомыслящим, – может быть, по его реакции она и проверяет свои летучие мысли, и избавляется от странных фантазий. Во всяком случае, она пока еще ничего предосудительного не сделала, несмотря на свой романтический склад ума, – и отсутствие непоправимых поступков доктор склонен был считать своей заслугой. В конце концов, он уже начинал жалеть Машу Муромцеву – в самом деле, ранимая подростковая психика, – а рассматривать Машу Муромцеву как женщину да еще объект вожделения французского испорченного графа он решительно не хотел – подростковая психика не годится для того, чтобы переваривать столько разнообразных бессвязных событий. Клим Кириллович даже мысленно перекрестился, обрадованный тем, что книга Зигмунда Фрейда не попала в руки Муре. Еще не хватало ко всему имеющемуся присовокупить толкование видений, посещающих сознание в ночные часы. Доктор знал, что здоровые люди снов не видят, поскольку процесс торможения деятельности коры головного мозга у них проходит безупречно. А вот люди, у которых есть нарушения в мозговой деятельности, обладают поверхностным сном, неглубоким торможением, поэтому в их мозгу и проносятся в самом фантастическом порядке искаженные образы реальной жизни.

Он перевернулся на спину и, глядя в бездонное голубое небо с редкими белыми облачками, предался мыслям, занимающим его гораздо больше, чем глупые цифры и гипотетическая дуэль. У доктора Коровкина была своя гипотеза, объясняющая феномен сна. Он о ней никому не говорил, потому что научная дисциплина требовала считаться с принятым в медицинском сообществе мнением, а его теория научным мнениям противоречила. Сон существует для отдыха мозга, утверждала наука. Он согласился бы, если бы речь шла о сплошь и рядом напряженно мыслящих существах. Но разве нужно отдыхать мозгу идиота, который вовсе не мыслит? А ведь и он спит! Далее, если взглянуть на все разнообразие видов, то окажется, что и все живые существа, даже если у них крошечные мозги, вовсе не предназначенные для размышлений, погружаются в сон. От чего же отдыхают они? Более того, оказалось, что и собаки видят сны! Это в серии удивительных опытов выяснил Иван Петрович Павлов! Интересно, помнят ли собаки свои сновидения и что они для них значат?

Доктор Коровкин не имел подтверждений своей собственной гипотезе, объясняющей феномен сна. Но родилась она в его сознании тогда, когда он стал размышлять: почему человек, лишенный сна, неизбежно умирает? Его можно кормить и поить, мозг его можно не загружать никакой работой, тело его тоже может пребывать в покое – но невозможность сомкнуть глаза и отключиться от реальности становится причиной гибели организма. Так погиб злодей Каракозов! Террорист, пытавшийся стрелять в Государя! До самой казни ему просто не давали спать. И фактически в день повешения он уже был мертв.

Размышляя над судьбой Каракозова, доктор Коровкин пришел к выводу, что феномен сна должен иметь более сложное объяснение. Отдых здесь ни при чем. Скорее всего, речь идет об универсальной духовной субстанции, которую мы привыкли называть Богом: духовная сущность человека должна для поддержания сил и гармонизации существования в материальном мире периодически сливаться с высшим разумом, получать от него энергию и силу. Ведь телесная ипостась человека требует энергии и поддерживается за счет питания-подпитки в виде пищи, материя питается материей, а дух должен питаться духом, разум – разумом. Впрочем, доктор понимал, что для формулирования его гипотезы не существует научной терминологии, а пользоваться терминами физики пока возможности не было. Хотя физика как раз давала материал, чтобы хотя бы обозначить сущность его гипотезы. Она утверждала, что все окружающее пространство заполнено электромагнитным излучением – но ведь и в мозгу зарегистрирована слабая электромагнитная деятельность! Причем во время сна она возрастает! Не является ли это свидетельством правильности его предположения – то есть ночной подпитки духа? Качество сна, то есть способность подвергать мозг глубокому торможению, сказывается на человеке вполне определенным образом. Глубокий сон, хорошая электромагнитная подпитка, дает бодрость и силу. Напротив, человек с поверхностным сном, обуреваемый сновидениями, подпитки не получает и встает утром с постели слабым и обессиленным.