Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сыщик Мура Муромцева (№5) - Кот госпожи Брюховец

ModernLib.Net / Детективы / Басманова Елена / Кот госпожи Брюховец - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Басманова Елена
Жанр: Детективы
Серия: Сыщик Мура Муромцева

 

 


Елена БАСМАНОВА

Дмитрий ВЕРЕСОВ

КОТ ГОСПОЖИ БРЮХОВЕЦ

Глава 1

«Тиара царицы Сантафернис была бы мне больше к лицу», – думала младшая дочь профессора Муромцева, пристрастно рассматривая свое отражение в зеркале. Ее темноволосую головку покрывал ситцевый, с блеклыми лиловыми колокольчиками по белому полю платок, который она нашла на сундуке кухарки.

В городской квартире Муромцевых стояла полная тишина: бесшабашные пылинки резвились в солнечных лучах, проникающих в комнаты сквозь неплотно задернутые шторы, заигрывали с зачехленной мебелью, пытались добраться до картин и гравюр на стенах. В отсутствии хозяев неодушевленные предметы – мебель, посуда, книги, безделушки – вели какую-то свою, непостижимую жизнь, и девушке казалось, что они подсматривают за ней с доброжелательной настороженностью.

Этим теплым июньским утром 1903 года Мария Николаевна была в квартире одна. Она только что приехала с дачи на Карельском перешейке, где семейство Муромцевых пятый год проводило лето, – подальше от душного Петербурга. По традиции на «Вилле Сирень» флигелек отводился для друга семьи – частнопрактикующего доктора Коровкина и его тетушки Полины Тихоновны. Сам двадцативосьмилетний доктор все еще находился в городе, не мог оставить без врачебной помощи захворавших не ко времени состоятельных пациентов. Мура надеялась, что сегодня доктор Коровкин не откажется сопровождать ее на праздник в Воздухоплавательном парке – ей хотелось посмотреть на полет воздушного шара «Генерал Банковский».

Правда, прервала свой летний отдых она по другой причине – ее ждали в частном детективном бюро «Господин Икс», в ее бюро! Полтора месяца назад она получила из рук Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, чья жизнь была спасена благодаря вмешательству проницательной Муры, патент, дающий ей право заниматься частным сыском. Почти месяц потребовался, чтобы убедить отца разрешить дочери завести собственное дело. Полмесяца ушли на организационные хлопоты: наем помещения, поиск солидного помощника, под прикрытием которого она могла бы работать, – разве доверил бы клиент свои тайны, с которыми не решается обращаться в полицию, девятнадцатилетней барышне с веснушками на носу? Наконец неделю назад она подала в «Петербургскую газету» объявление, что в Пустом переулке Петербургской стороны, у Тучкова моста открыто частное детективное бюро «Господин Икс». Название не только предполагало мужчину-руководителя, но и как бы намекало на исключительную конфиденциальность, на то, что имена и дела клиентов разглашаться не будут ни в коем случае. И вот вчера от помощника пришло послание: в бюро явился первый клиент! Точнее, клиентка. И поручение простое – найти пропавшего кота.

Старшая сестра Брунгильда со сдержанным неодобрением отнеслась к тому, что Муре придется обследовать дворы и помойки. Елизавета Викентьевна смотрела на младшую дочь с сочувствием: она догадывалась, что ее девочка мечтала совсем не о таком первом деле в своей частной практике, но в глубине души благодарила судьбу: дело, кажется, неопасное...

Мура скинула платок, отошла от зеркала и позвонила доктору Коровкину – Клим Кириллович обрадовался, услышав знакомый голосок. Он с видимой охотой согласился сопровождать ее в Воздухоплавательный парк.

Мура не стала говорить давнему другу семьи, зачем она приехала в город – ей было неловко. Не хватало насмешек доктора Коровкина! Вчера помощник поспешил успокоить свою юную хозяйку, заверив, что всю ночь и все утро самолично будет заниматься поисками беглого кота Василия, и Мура надеялась, что после подъема воздушного шара «Генерал Банковский» она заедет в контору, где ее встретит милейший Софрон Ильич и поздравит с успешным завершением дела. Такими пустяками и следует заниматься помощнику! А никак не ей, сумевшей раскрыть и предотвратить чудовищное преступление, значение которого сумели оценить венценосцы. Смущал ее огромный задаток, внесенный клиенткой, – двести пятьдесят рублей, на такую сумму некоторые из ее бестужевок-сокурсниц могли бы прожить год...

Мура решала сложную задачу: следовало нарядиться так искусно, чтобы в ее облике деловитость и строгость сочетались с ощущением праздничности, чтобы она одинаково хорошо смотрелась и в Воздухоплавательном парке, и в собственной конторе. Она остановилась на полотняном костюме с мережками, легкая соломенная шляпа со скромной гирляндой искусственных фиалок и отделанный кружевами зонтик завершили ее туалет. К приезду доктора Коровкина она была полностью готова.

Спускаясь по прохладной лестнице опустевшего дома и усаживаясь на разогретое ярким солнцем сиденье коляски, Мура искоса поглядывала на доктора – Клим Кириллович смотрел на нее ласково, на его губах играла непроизвольная улыбка. По дороге она беззаботно и весело рассказывала о новых дачных знакомых, премилых молодых людях и симпатичных барышнях, которых не было в прошлом сезоне. Не забыла упомянуть о беспокойстве тетушки Полины – конечно, кухарка Фекла не оставит ее дорогого Климушку без обеда и ужина, но кроме пищи нужен и свежий воздух.

На подъезде к Воздухоплавательному парку Мура увидела округлые очертания огромного, окутанного сетью серебристого шара. Он, удерживаемый красными и черно-бело-красными веревками и канатами, лениво покачивался в безоблачном голубом небе, готовый сорваться и воспарить ввысь. Поглазеть на подъем смельчака собралось изрядное количество народу. Площадка, где шла таинственная суета, была оцеплена молодцеватыми городовыми в белых летних кителях, из-за их спин публика видела внушительную корзину, воздухоплавателя, одетого в кожаную куртку и кожаный шлем, его помощников, переносивших увесистые зеленые мешки. Мешки с балластом были помечены белыми крестами.

Мура и доктор Коровкин старались продвинуться поближе к шару. Мура жалела, что не прихватила с собой фотоаппарат, подаренный ей на день рождения сестрой.

– Мария Николаевна! Доктор Коровкин! Идите к нам, отсюда лучше видно!

Мура и Клим Кириллович с изумлением смотрели на пробирающегося к ним расфранченного молодого человека: хорошо сшитый пиджак из альпака, синего легкого шелка белоснежная рубашка, завязанный широким узлом галстук в синюю крапинку, канотье из бежевой соломки на льняных, тщательно уложенных волосах. Они едва угадали в этом франте забавного знакомца по дачной жизни – Петю Родосского. Ныне в нем невозможно было узнать юнца, недавно подрабатывавшего репетиторством и не расстававшегося с потрепанной студенческой тужуркой.

Молодой щеголь бесцеремонно, по-дружески, подхватил их под локотки и повлек в только ему известном направлении. Он не обращал внимания на негодующие реплики окружающих, нещадно толкал и теснил публику, от него нестерпимо пахло одеколоном «Букет Наполеона».

– Знакомьтесь – мои друзья, достойнейшие люди. – Петя наконец остановился. – Дарья Анисимовна, звезда «Аквариума». Натура звериная.

Он кивнул на невысокую, худощавую, вызывающе ярко разряженную девицу. Та пронзительно захохотала и затрясла маленькой головкой – из-под ее шляпы с немыслимо широкими полями, украшенными огромными аляповатыми маками, поблескивали черные кудельки.

– Врет, шалун, да я прощаю ему аррогантный тон! Если сейчас же подаст мне шампанского!

– Подам, подам, – расцвел Петя. – Всенепременно.

Он обернулся к Муре и уловил направление ее настороженного взгляда.

– А это, дорогая Мария Николаевна, – лучшие мои друзья, поклонники велоспорта и меценаты. Господин Оттон, Густав Генрихович – служащий банка Вавельберга.

Высокий, стройный шатен в элегантном костюме, с гвоздичкой в петлице бледно-сизого пиджака, приветливо поклонился новым знакомым. Его симпатичное лицо не портил даже несколько мясистый нос и близко поставленные глаза, маленькие ушки аккуратно лепились к продолговатому черепу. «Неужели и такие достойные люди прожигают жизнь на велотреке, посещают обитель разврата „Аквариум“», – мельком подумала Мура.

– Не смущайтесь, Мария Николаевна, люди приличные, из хорошего общества. – Только тут Мура заметила, что Петя под хмельком. – Миша, Михаил Александрович Фрахтенберг, – инженер путей сообщения, как изволите видеть по форме.

Высокий блондин оправил приличный зеленый сюртук с серебряным шитьем из дубовых и лавровых листиков на воротнике и обшлагах и поклонился, сохраняя мрачное выражение лица.

– А этот прожигатель жизни по вашей части, Мария Николаевна, – сотрудник Эрмитажа, хранитель древностей, обломок старинного рода Платон Симеонович Глинский.

– Счастлив знакомству, – сквозь широкую улыбку заявил внушительный обломок и приподнял шляпу, обнажив на затылке круглую плешь.

– А этот злодей, – продолжал тараторить Петя, – преданный отцовскому проклятию гостинодворец, сын купеческий Степан Студенцов.

Из-за своей спины Петя выдернул за рукав щуплого коротышку с пышными пшеничными волосами, удивительно пропорционально сложенного. Он был одет во фрак, на груди его топорщилось несвежее жабо. В руках он держал деревянный футляр размером с портсигар, крышку которого украшал резной, покрытый позолотой крест.

– Прошу прощения, уважаемые господа, – запел, жеманно растягивая накрашенные губы, смазливый гостинодворец, – папаня мой гневается, как будто и сам молод не был. Но сердцем он отходчив, да и молюсь я, чтоб простил он меня.

– Как же, молишься, с Петькой за карточным столом! – взвизгнула Дарья Анисимовна, кидая алчные взгляды на доктора Коровкина, потерявшего дар речи.

– Брось, Даша, – попытался угомонить подругу Петя. – Степан человек солидный, готов российский спорт поддержать.

– Только ради тебя, Петюня, – надула пунцовые губки Дарья Анисимовна. – Сердита я, обещал мне Степка настоящие бриллианты подарить, да все жмется.

– А впрочем, щастья все дары, суть тож воздушные шары, – лениво процедил железнодорожный инженер.

Тонкие бледные губы его презрительно кривились. Глаза с бледно-серой, почти бесцветной радужной оболочкой, окруженной черным ободком, холодно смотрели на гримасничающую певичку.

– Тише, – поднялся на цыпочки Степан Студенцов, – тише, батюшка вышел воздушный шар освящать.

Пестрое сборище устремило взоры на площадку, где появился священник с двумя служками. Издали было видно, как высокий старец в нарядном облачении с массивным наперсным крестом благословил смельчака, готового подняться на аппарате в небеса, затем пошел вокруг опасного сооружения, размахивая кадилом и крестя канаты и плетеные стены корзины.

– Пустите меня, пустите, хочу дар преподнести батюшке от нашей честной компании да благословение святое получить, – бормотал купеческий сын, протискиваясь к городовым

Мура видела, как он умильно заглядывал в лицо осанистому стражу порядка, едва доставая головой до сверкающей бляхи на могучей груди.

– Сейчас этому солдафону ассигнацию сунет, – зашептал рядом с Мурой бывший студент, а теперь известный велогонщик Родосский. – Насобачился, бестия, таковым манером пролезать везде

Мура испытывала странное чувство. Казалось, она попала в заколдованное царство, где милый мальчик Петя Родосский, считавший каждую копейку и страдающий от бедности и стеснительности, вдруг превратился в развязного нахала, прельстившегося легкими деньгами и «этими дамами». Как он мог променять достойную жизнь и будущую карьеру на службу в конюшне велосипедной фирмы? Она покосилась на доктора Коровкина.

– Кошмар, – шепнул ей на ухо Клим Кириллович, также пораженный перевоплощением бывшего студента, увлеченного когда-то техникой и механизмами.

Мура покраснела и взглянула на звезду «Аквариума» – неприятная девица! Практика частного сыска заставит, видимо, общаться и с более гнусными персонажами петербургской жизни. Ей стало грустно.

Улучив минуту, доктор вновь наклонился к Муре:

– Не отправиться ли нам восвояси?

– Пробрался-таки, стервец, к батюшке! – Петя неожиданно закричал и захлопал в ладоши, его спутники сделали то же самое.

– Простите, Петя, – выговорила через силу, стараясь не выказать неприязни, Мура, – у меня разболелась голова, придется уехать. Надеюсь, еще свидимся.

Она дернула соболиной бровкой и резко повернулась. Доктор Коровкин поспешил вперед – проложить ей путь через толпу.

Они разыскали дожидавшегося их извозчика. Из коляски Мура бросила грустный взгляд в сторону вздымающегося огромного шара – поднялся ветерок, и шар нетерпеливо колебался, подрагивал, готовый пуститься в плавание по безбрежному небесному океану. Ни воздухоплавателя, ни священника, ни проклятого отцом гостинодворца отсюда не было видно.

Зато отсюда было великолепно видно, как внезапно на стартовой площадке взлетел высокий черный «фейерверк» и вспыхнуло пламя. Многоголосый крик ужаса пронесся над нарядной толпой. Воздушный шар «Генерал Банковский», издавая жуткий и нарастающий свист, медленно уменьшался в размере.

Глава 2

«У савана нет карманов», – бормотал молодой человек лет двадцати пяти, стремительно шагая по перрону Николаевского вокзала солнечным июньским утром.

Он только что вышел из поезда, но никто не поверил бы, что он провел более двух суток в тесном и душном купе – белый костюм, подчеркивая атлетическую стройность фигуры, казалось, минуту назад был тщательно отутюжен. Дамы с любопытством поглядывали на элегантного мрачного гостя – густые черные волосы, напоминающие львиную гриву, ниспадали к белому шелковому шарфу, светлая шляпа надвинута на лоб, узкое смуглое лицо, чувственный крупный рот, выпуклые оливковые глаза, – таинственной мощью и необычностью веяло от незнакомца, не замечавшего обращенных к нему взоров. В руке он нес светлой кожи портфель. Впрочем, этим его багаж не ограничивался, два внушительных чемодана вез на тележке носильщик в белом фартуке и фуражке с бляхой.

Экзотический гость направлялся к стоянке извозчиков. Погруженный в тягостные думы, он равнодушно скользнул глазами по Знаменской площади, рассеянно и поспешно перекрестился на золоченые кресты утопающей в зелени пятикупольной церкви и сел в коляску.

– Куда прикажете, ваше сиятельство?

– Все равно, – резко ответил пассажир. – Все равно все погибло.

– В «Гигиену» не желаете ли?

Извозчик насторожился: а вдруг представительному господину нечем расплатиться, не обокрали ли его в дороге?

– Вези куда хочешь. – Седок махнул рукой в белой перчатке и прикрыл глаза. – В саване нет карманов.

Больше вопросов кучер не задавал. Он поспешил доставить элегантного господина в гостиницу «Гигиена» в Дмитровский переулок. Когда подозрительный седок скрылся в дверях, извозчик проворно соскочил с козел и, подойдя к дородному швейцару, шепнул, что гость требует особого догляда.

А мрачный красавец решительно шагнул к стойке портье и потребовал отдельный номер.

– Могу предложить номерочек-«люкс», – Портье заискивающе улыбался, оглядывая будущего постояльца поверх очков, водруженных едва ли не на кончик курносого носа.

– Все равно, – человек в белом сдвинул великолепные черные брови, – лишь бы побыстрее. Мне некогда.

– Как прикажете вас записать?

– Эрос Ханопулос, коммерсант.

Новый постоялец бросил на стойку вынутый из внутреннего кармана пиджака паспорт.

– Надолго ли пожаловали в. столицу? – осторожно продолжил портье, прикидывая, не намекнуть ли гостю на необходимость регистрации в полиции.

– Завтра меня уже не будет. – Выпуклые золотисто-оливковые глаза с неизъяснимой скорбью устремились на докучливого служащего. – Где у вас ближайшее кладбище?

Гость достал внушительное портмоне из тюленьей кожи, оплатил счет. Щедрые чаевые достались не только портье, но и шустрому коридорному, схватившему чемоданы и устремившемуся в оплаченный «люкс».

– Извольте осмотреть номер, господин Ханопулос, – еще шире заулыбался портье.

– Не изволю. Мне нужно ближайшее кладбище.

В голосе новоприбывшего постояльца клокотала сдавленная ярость.

– Не извольте беспокоиться, – портье спешил исправить оплошность, – ближайшее кладбище... Э... У Лавры, здесь недалеко.

Господин Ханопулос резко повернулся к выходу. К удивлению еще не отъехавшего от гостиницы извозчика он вновь уселся в коляску и крикнул:

– К Лавре! На кладбище! Живее!

Охваченный страхом возница хлестнул лошадь и более не оборачивался. Господин Ханопулос, раздувая ноздри скульптурного, с горбинкой носа, смотрел в широченную, обтянутую синей тканью спину: паршивец на козлах исподтишка осенял себя крестным знамением.

Гость столицы перевел взор на свой белоснежный костюм – скользнул взглядом по мягкой белой ткани брюк, по полам пиджака, по небрежно откинувшимся кончикам белого шарфа.

Никогда, никогда более не придется ему надеть этот чудесный наряд! Его молодой и счастливой жизни осталось не более суток. Господин Ханопулос был уверен, что если к вечеру не умрет от горя, то покончит счеты с жизнью ночью. Разве может он, самый красивый мужчина, самый умный и неотразимый, жить дальше с памятью о позорной сцене, которая разыгралась в поезде Симферополь – Петербург?

Прикрыв веки, он заново переживал недавнюю трагедию: купе поезда, приличного вида попутчики, худая томная дама, сидящая рядом с ним, закинув ногу на ногу. Она курила длинную папироску в мундштуке, картинно поводя перед ним острым локтем, пускала клубы ядовитого дыма, исподлобья бросала страстные мутные взоры. А когда они остались вдвоем, положила костлявые пальцы на его колено...

Господин Ханопулос содрогнулся. Он ненавидел плоских, жилистых дам! Его солнечной греческой душе не удалось справиться с охватившим его омерзением. Он стряхнул гадкую хищную руку с белой фланели брюк.

Гнусная тварь захохотала, откинулась на спинку дивана и злобно прошептала:

– Так я и знала. Импотент.

Ни одна, ни одна женщина, будь то пастушка или аристократка, не могла укорить его в мужской слабости или бессилии. Только нежные вздохи, слезы умиления и благодарности, когда он, утомив лаской избранницу, размыкал объятия. Но он привык к нормальным женщинам, которым Бог дал все женские прелести в необходимом объеме: упругие круглые бедра, выпуклые животы, высокую грудь. Страшилище, рожденное для анатомического театра, нанесло смертельный удар его мужскому достоинству. Он потерял самоуважение, честь, лицо. Жаль, что он не задушил ее собственными руками, – в купе вернулись попутчики...

Господин Ханопулос резко качнулся вперед коляска остановилась. Расплатившись с извозчиком, оскорбленный красавец вошел в калитку кладбищенских ворот.

Он утратил интерес к делу, ради которого прибыл в северную столицу! Денег в могилу не возьмешь. В его сознании промелькнул образ старого отца, тот собирался передать сыну бизнес, приносящий хорошую прибыль. Отец бы понял его!

Господин Ханопулос осматривался, вдыхая влажные ароматы сирени и бузины, клонящих ветви над мраморными и гранитными обелисками, над высоченными склепами, над чугунными и деревянными крестами. Он твердо решил, пока есть время, купить место для захоронения собственных останков.

Да, да, очень скоро, сегодня вечером или завтра утром он переселится из этого бренного мира, где водятся ядовитые злобные фурии, нападающие в вагонах на порядочных людей, – на небеса, на собственное уютное облачко. Он будет там среди небожителей, среди обворожительных пышнотелых богинь, благосклонных к героям. Он, Эрос Ханопулос, потомок кормчего Менелая, великого Канопа, чей прах покоится в Египте, вблизи Александрии, разве он не достоин любви олимпийских красавиц?

Господин Ханопулос перекрестился, вздохнул и застыл как вкопанный. Из-за массивного надгробия черного мрамора слышались женские рыдания. Он ступил на еле приметную тропку, сделал два шага и остановился.

На свежей, усыпанной цветами могиле лейтенанта Митрошкина, Матвея Федоровича, распласталась безутешная женщина в черном. Сердце господина Ханопулоса сжалось – из-под подола черного платья выглядывала пухленькая ножка в ботиночке, аппетитно вздымающееся округлое бедро перетекало в полную талию; хорошо развитый бюст, даже заключенный в жесткую ткань лифа, приковывал к себе взор...

Он кашлянул. Женщина вскрикнула и повернула к нему заплаканное, прикрытое короткой черной вуалью, личико. Да, юная вдовушка была не только недурна собой, она была чрезвычайно мила, пухлые румяные щечки, яркий кукольный ротик, маленький носик. Застигнутая врасплох, она поспешно стала подниматься с могилы – галантный господин в белом поспешил поддержать ее – и смущенно опустила глаза.

Господину Ханопулосу страстно захотелось утешить несчастную вдову, рост которой оказался немногим больше ее размеров в ширину.

Она поднесла пухлую ладошку в ажурной черной перчатке ко лбу, разомкнула губки и покачнулась. Еще немного – и несчастная потеряла бы сознание.

– Позвольте вас проводить, сударыня, – участливо предложил господин Ханопулос.

Вдова потупилась, взмахнула длинными ресницами и робко пролепетала:

– Простите, сударь, мою слабость... Сейчас пройдет... Мне так неловко...

Сударыня, вам необходима помощь.

Господин Ханопулос подхватил вдовушку под локоток, она покорно приняла его услуги. За кладбищенскими воротами он усадил ее в коляску и, спросив адрес, велел извозчику трогать.

Господин Ханопулос смотрел на молодую, убитую горем женщину с глубоким состраданием. В цветущем возрасте лишиться супруга! Лишиться любви и ласки! Быть обреченной на одиночество на холодных пуховиках! И так из ночи в ночь! Его волнение нарастало.

Он представился, и дама грациозно протянула ему пухлую ручку:

– Госпожа Митрошкина, Павлина Аверьяновна.

О волшебное имя! Господин Ханопулос вновь ощущал себя сильным мужчиной, способным осчастливить любую женщину. Он не заметил, как коляска доставила их к скромному дому на Коломенской улице.

Он помог Павлине Аверьяновне сойти на тротуар и последовал за соблазнительной вдовой под арку. Та не возражала. Они вошли в опрятную парадную, поднялись по лестнице на второй этаж. Остановившись у дверей, вдовушка застенчиво зарделась.

– Благодарю вас, господин Ханопулос, – пропела она мелодичным голоском, опустив очи долу. Помявшись, нерешительно предложила: – Не соблаговолите ли зайти на чашечку чаю?

– О да! – страстно ответил коммерсант.

Хозяйка провела его в просторную, со вкусом обставленную комнату: в приятном полумраке – задернутые желтовато-коричневые шторы не пропускали солнечный свет, – гость разглядел уютную софу, пару кресел, салонные столики. Жардиньерка с букетом пышных роз и часы с медным маятником придавали гостиной респектабельный вид.

Хозяйка жестом предложила ему присесть и удалилась.

Гость недолго находился в одиночестве, однако время рассчитал правильно: до появления хозяйки он смог привести в порядок костюм, оправить узкие брючины, спрятать во внутренний карман пиджака объемное портмоне. Павлина Аверьяновна вернулась с подносиком, где соседствовали початая бутылка мадеры и две рюмочки, поставила его на столик у софы. Она успела переодеться в премиленький розовый халатик, пышные каштановые волосы рассыпались по округлым плечам. Вдовушка уселась рядом с гостем на софу и обратила к нему благодарный взор.

Господин Ханопулос протянул холеную руку к плечу несчастной красавицы, и та доверчиво прильнула к мускулистой груди. Рука господина Ханопулоса в приступе сострадания скользнула за полу халата, и через мгновение он ощутил теплую ладошку на своей талии.

– Погодите, – прерывисто шепнула красавица и, отстранившись, развязала кушачок халата, игриво обвила им атлетическую шею гостя и потянулась к его губам.

Прикрыв золотистые оливковые глаза, он ждал прикосновения нежных уст. Пухленькие ручки щекотали свежевыбритый подбородок.

Господин Ханопулос едва сдерживал охватившую его страсть...

Но внезапно розовый кушачок резко дернулся, крепко сдавив смуглую шею, господин Ханопулос закатил глаза и схватился обеими руками за горло. Неведомая сила повлекла его назад, лишая возможности вдохнуть спасительный глоток воздуха. Он захрипел, отчаянно попытался соскочить с предательской софы, но усилия его были напрасны. Свет померк в золотистых очах, атлетический организм с бессознательным упорством еще боролся за жизнь, стройные ноги содрогнулись в последних конвульсиях и, взлетев на спинку софы, застыли. Светлые летние туфли слетели на пол, и из сползших к щиколоткам белых брючин взору коварной вдовы явились сиреневые шелковые носки.

Глава 3

– Нет, Машенька, вам этого видеть не надо.

Доктор Коровкин был уверен, что от священника отца Онуфрия и от купеческого сына Степана Студенцова остались лишь исковерканные фрагменты тел, что пострадавшие есть и среди зрителей. Верный клятве Гиппократа, он спешил оказать помощь раненым, но перед тем, как броситься в гущу охваченной визгом и паникой толпы, обязан был отправить Муру домой.

Мария Николаевна Муромцева не возражала. Она отчаянно жалела и батюшку, отца Онуфрия, достойного, величавого, уважаемого иерея Мироновской церкви, и смазливого гуляку-гостинодворца, и мужественного воздухоплавателя, и всех-всех возможных жертв несчастного случая. Немного утешало, что где-то вдали, среди шляп, зонтиков, платочков, белых костюмов и светлых платьев, мелькали синий пиджак и вульгарная шляпка с огромными маками, – Петя Родосский и его подруга не пострадали.

Длинный путь до Петербургской стороны, к конторе частного детективного бюро «Господин Икс» давал возможность поразмышлять о превратностях судьбы, о хрупкости человеческой жизни. Лучше бы она отправилась в свое бюро с утра!.. Она чувствовала себя преотвратно и прикрывала глаза, чтобы не видеть нестерпимого сияния равнодушного солнца. Дело, которое ждало ее в конторе, казалось теперь особенно мелким и глупым. Но она обещала Софрону Ильичу Бричкину приехать.

Ей повезло с помощником. Этого замечательного, немного полноватого господина Мура встретила в «Обществе трудолюбия для образованных мужчин». Она заглянула туда по совету опытных подруг-курсисток: собираясь на дачу, хотела заказать подборку свежих газетных и журнальных вырезок по древнегреческой тематике. Софрон Ильич из-за открывшейся болезни сердца недавно покинул службу в артиллерии, родители его умерли, не оставив сыну средств к существованию, пенсия отставному поручику выплачивалась скромная, вот и подрабатывал он вырезками. Его-то и решилась пригласить Мария Николаевна Муромцева на работу в детективное бюро «Господин Икс». Человек интеллигентный, солидный, в возрасте – недавно ему сровнялось тридцать два года! Чем не сыщик? А Мура будет изображать его помощницу – то ли стенографистку, то ли писаря. Слушать, на ус мотать, а потом действовать. Не последнюю роль в решении пригласить господина Бричкина сыграло его отдаленное сходство с самой владелицей бюро: круглолицый, темноволосый, глаза живые, синие.

Коляска остановилась возле невзрачного трехэтажного дома. Мура с нежностью взглянула на скромную вывеску справа от проема арки: «"Господин Икс". Частный детектив. Вход со двора».

Софрон Ильич встретил хозяйку, стоя у стола, покрытого коленкором. За его спиной высился двустворчатый шкаф для бумаг – стекла его были затянуты бледно-зеленой тафтой, скрывавшей еще пустые полки. Помощник выглядел отлично: аккуратный пиджачный костюм-тройка, узкий, в мелкую крапинку темно-синий галстук пристегнут к запонке воротника рубашки, крахмальные манжеты на два-три сантиметра виднелись из-под рукава.

– Добрый день, господин Бричкин.

Мура сняла шляпку и уселась в кресло рядом со столом. После жаркой улицы прохлада просторного помещения радовала: окна первого этажа затеняли заросли акации.

– Не вижу беглого Василия. Неужели вы его уже вернули хозяйке?

– Добрый день, Мария Николаевна, – потупился Бричкин, – дело сложнее, чем я думал. Вынужден был взять из залога три рубля, собрал банду малолетних сорванцов и заставил их прочесать ближайшие подвалы, чердаки, крыши. Две дюжины котов приволокли, да все не тех.

– Котов приносили сюда? – Мура принюхалась: кошачьих запахов не ощущалось.

– До этого не дошло, Мария Николаевна, – вздохнул Бричкин.

– А как вы узнали, что коты не те? Вы носили их к госпоже Брюховец?

– Клиента понапрасну не тревожили. Есть описание особых примет: черный, пушистый, белые «носочки» и белый «галстучек».

– Что ж тут особого?

Мура обмахивалась шляпкой и рассеянно обводила взором пустые стены конторы: не повесить ли внушительные портреты? Императора Николая II? Петра Великого? Градоначальника Клейгельса?

– На Василии надет ошейник, серебряная цепочка с топазом. Ни у одного из пойманных котов не обнаружили.

– Серебряная цепочка? С топазом? – Мура приподняла левую бровь. – Зачем?

– Клиентка утверждает, – господин Бричкин решился присесть, – что топаз благотворно действует на живой организм, продлевает жизнь, ведет к долголетию. Да вот извольте сами убедиться, протокол вчерашней беседы.

Два листка бумаги являли собой чудо каллиграфии. Погрузившись в документ, Мура узнала, что Василий – потомок любимого кота Царя-Освободителя, его мать жила в апартаментах Зимнего дворца, котенком он был пожалован коллежскому советнику Брюховцу за особые заслуги. Родословная Василия восходит к священным кошкам фараона Хеопса; родоначальником российской династии был кот, привезенный для Петра Великого специально из Египта. Госпожа Брюховец склонялась к мысли, что кота похитили: любая из ее подруг или дам, проживающих по соседству. Жизнь Василия госпожа Брюховец оценивала в триста рублей золотом. Пораженная родословной кота, Мура подняла глаза на Софрона Ильича.

– Когда я служил в артиллерии, – начал смущенно Бричкин, – был у нас в полку один чудак, из южных краев. Он пережил в детстве страшное потрясение. В соседнем домишке жила ведьма, и когда настал ее час умирать, обернулась черной кошкой и вспрыгнула ему, спящему, на голову. Едва оторвал проклятую. Родители говорили, что это ему приснилось. Он же считал, что ведьмаческая душа хотела в него вселиться, искала старуха перед смертью, кому свою черную магию передать. В черных кошках есть что-то мистическое.

– Странные заявления... Особенно родословная... – осторожно заметила Мура, не жалующая мистику.

– Вы скоро убедитесь, Мария Николаевна, – наша клиентка дама добропорядочная. С минуту на минуту явится.

Мура вскочила и устремилась в смежную комнату, где она устроила склад вещей, необходимых для сыскной деятельности: кое-какая одежонка для нее и Софрона Ильича, накладки, парики, коробка с театральным гримом, корзины, мешки, бинокль, набор луп, веревки, свечи, спички, фонарь... Мура накинула поверх светлого платья темный жакет с крупными пуговицами, водрузила на нос круглые очки в стальной оправе. Зеркало на стене подтвердило, что выглядит она, как и полагается исполнительной серьезной служащей. Мура повертелась, осмотрела себя в разных ракурсах, постаралась придать лицу унылое выражение.

Когда она вышла из своего убежища, на стуле перед Софроном Ильичом сидела дородная, лет пятидесяти, дама, туго затянутая в палевое шелковое платье: неприступная башня в кружевах, бантах и оборках, распространявшая удушливый аромат тубероз. Темные волосы пышным валиком лежали над невысоким лбом, над маленькими бескровными ушками. Огромная шляпа сидела на темени так уверенно, будто родилась вместе с хозяйкой. Немного отвислые щеки дамы, испещренные красными прожилками кровеносных сосудов, дрожали, она закусила верхнюю губу и вынимала платок из-за обшлага рукава.

Мура шмыгнула мимо и пристроилась за столиком так, чтобы хорошо видеть господина Бричкина и клиентку.

– Дорогая мадам, – нависая над столом и с сочувствием глядя на даму, проникновенно говорил Бричкин. – Мы понимаем всю важность доверенного нам дела. Увы, первичное обследование окрестностей результата не принесло, трудились в поте лица всю ночь и утро, обследовали пядь за пядью крыши и чердаки, подвалы и помойки...

– Он умрет с голоду, – всхлипнула клиентка, – он ест только парную печенку, тушенные в сметане куриные крылышки и свежий творог. Муж не переживет, он человек в летах, у него слабое сердце, он и сейчас лежит в постели, тоскует.

– Я самолично посетил квартиры подозреваемых дам. Могу сказать со всей определенностью, на том участке, где вы проживаете, Василия нет. Не имел ли он склонности к дальним прогулкам? Не отлучился ли по амурным делам?

– Вы намекаете, что он прельстился какой-нибудь помоечной Муркой? – истерично взвизгнула дама.

Мария Николаевна вздрогнула и заерзала на стуле. Бричкин покосился на нее.

Голос женщины дрожал, но слезы исчезли. По всей видимости, дрожь была вызвана нарастающим негодованием.

– Мы предложили вам наивыгоднейшие условия! И имеем полное право рассчитывать на положительный результат.

– Совершенно согласен, дорогая госпожа Брюховец, совершенно согласен. – Бричкин, умильно улыбаясь, заторопился. – Все сделаем как нельзя лучше. Потерпите. Обещаю вам, вы не пожалеете.

Дама окинула его суровым взором:

– Что вы намерены предпринять?

– Возможно, Василий зашел на чужую территорию. Возможно, ему пришлось вступать в боевые действия с другими котами. Возможно, во время драки с его шеи слетела цепочка с топазом. ..

– Дальше?

– Цепочку наверняка найдут и сбудут ювелиру: она коротенькая, не для человека. Мы опросим ювелиров, выясним, кто принес находку. Узнаем место драки. И всех котов в носочках да с боевыми ранами принесем вам.

– В моем Василии около пуда! – негодующе возразила клиентка.

– Гм, да, – крякнул Бричкин. – Он мог одержать внушительную победу. Не опросить ли дворников, может, находили в своих владениях котов, скончавшихся от ран?

– Этот вариант я не исключаю, – с достоинством поощрила собеседника клиентка. – Но ювелиров и дворников недостаточно.

– Готов выполнить все ваши указания, госпожа Брюховец. – Софрон принял бравый вид.

– Направьте агентов в Физиологическую лабораторию к извергу Павлову. У вас барышня без дела сидит.

Мура перестала записывать и исподлобья взглянула на клиентку, направившую в ее сторону шелковый сложенный зонт чудовищной длины.

– Народ ныне циничный, без принципов. В голосе посетительницы зазвучали железные нотки. – Господин Павлов платит по тридцать сребреников за животных для своих опытов.

– Господин Павлов проводит эксперименты на собаках, – осторожно возразил Бричкин, – и я не уверен, что каждую собаку можно уравнивать с Сыном Божьим...

– Каждую собаку нельзя! – с горячностью воскликнула клиентка. – Но Василий такой нервный, такой чувствительный, такой ласковый. Он и спит только на белых шелках – в постели мужа. Подключить его к электродам – все равно, что человека!

– А как... а где же спит господин Брюховец? – Софрон Ильич приоткрыл рот от изумления.

– Я надеялась, что частный детектив умнее полицейской ищейки, – с достоинством произнесла дама.

– Немедленно отправляемся к господину Павлову.

Пристыженный Бричкин решительно встал. Мура поняла, что он желает избавиться от дамы.

– Нет, – с трудом поднялась и госпожа Брюховец, – к Павлову отправитесь вы. – Острие белого зонта обратилось в сторону Муры. – А ваша помощница должна поехать на Сенную.

– Но с какой целью?

– Чтобы не терять понапрасну время, – изрекла клиентка, оглаживая на крупных полных руках перчатки. – В столице полно сброду. Любой босяк мог задушить беднягу, а его чудесную шкурку продать на воротник какой-нибудь смазливой поденщице.

– Нет-нет, – запротестовал Бричкин, – я представить себе не могу такой драмы.

– А я могу, – жестко отрезала госпожа Брюховец. – И я плачу вам за работу хорошие деньги.

– Вы хотите, чтобы мы принесли вам все черные шкуры с Сенной? – залепетал Бричкин. – А топаз?

– Топаз что? Мелочь, ветошка.

Глава 4

Доктор Коровкин оставался на месте трагедии, пока не была оказана медицинская помощь последнему пострадавшему. Троих – двух рабочих и служку – отправили в Александровскую больницу в подоспевших санитарных каретах. Человек десять, из них две дамы, получили легкие ожоги и ссадины, и после перевязки их отослали по домам на извозчиках. Останки страстотерпца Онуфрия и несчастного юноши под присмотром полиции перевезли в морг.

Приличная публика, потрясенная драматическим исходом многообещающего увеселительного зрелища, давно разошлась, самых назойливых зевак прогнали хмурые городовые. В конце концов на взлетной площадке остались только служащие Воздухоплавательного парка и доктор Коровкин.

Техники военного ведомства, к которому относилось все связанное с воздухоплаванием, предполагали, что взрыв произошел из-за неисправности сосуда со светильным газом, из-за искры от кадила или отброшенной Студенцовым папиросы. Эту версию разделяли и городовые: ничего странного вокруг шара не происходило. Не соглашался с ними только мрачный воздухоплаватель, к счастью, мало пострадавший: в момент взрыва в прорезиненном плаще и дымчатых очках он стоял за мешками с балластом. Воздухоплаватель уверял, что перед взрывом отец Онуфрий открыл ларчик-портсигар, переданный ему каким-то зрителем, и требовал расследования. Контуженого воздухоплавателя безуспешно пытались успокоить.

Клим Кириллович, полный сочувствия к невысокому кряжистому человеку в порванной кожаной куртке, поколебавшись, предложил позвонить опытному следователю Вирхову и сослаться на него, доктора Коровкина. Назвал доктор и людей, с которыми прибыл гостинодворец на поле. Честная компания, завсегдатаи «Аквариума», давно скрылась с места происшествия.

При таком раскладе Клим Кириллович полагал, что вскоре и ему придется явиться на Литейный, в здание Окружного суда. Поездка на Карельский перешеек, на «Виллу Сирень», где его дожидалась не только заботливая тетушка, но и семейство Муромцевых, снова откладывалась.

Под ритмичное цоканье гнедой лошадки, в пролетке, увозившей его прочь от места трагедии, доктор Коровкин думал о Муре. Соответствует ли царский знак благодарности, патент на открытие частного бюро, способностям и призванию Муры? Доктор очень сомневался. Предотвращенное ею покушение на Вдовствующую Императрицу вовсе не говорило о дедуктивных способностях девушки, сыскного азарта в ней не было. Скорее всего, сыграла роль женская интуиция. Но разве интуиции достаточно, чтобы воображать себя Шерлоком Холмсом в юбке?

Он сомневался, что в бюро «Господин Икс» повалят клиенты с интересными и серьезными делами. Были в городе знаменитые частные детективы, например, Карл Альбертович Фрейберг, прозванный газетчиками королем петербургских сыщиков, он брал солидный гонорар. Бюро «Господин Икс», скорее всего, привлечет малосостоятельную публику, обеспокоенную мелкими житейскими делишками. Доктор усмехнулся – он представил себе Муру, крадущуюся по следам смазливой мещанки, заподозренной влюбленным приказчиком в неверности. Или, наоборот, Муру, следующую за слесарем, изменившим бедной мещаночке.

Воображаемая мещаночка имела вполне определенный облик. Третьего дня доктор ужинал в доме тайного советника Шебеко.

Внимание гостей и хозяев было сосредоточено на худощавом господине с тревожными глазами, с щегольской эспаньолкой, ровеснике доктора: переводчик и дипломат Константин Дмитриевич Набоков рассказывал о далекой островной Японии. И польщенный вниманием гостей, позабавил их рассказами о своем чудесном племяннике. Четырехлетний малыш испытывал непреодолимое влечение к краскам, бабочкам и белым носочкам. По мнению дипломата, эти пристрастия свидетельствовали о необычных, может быть, гениальных задатках ребенка.

Клим Кириллович, пораженный этой диагностикой, едва сумел переброситься незначительными фразами с милой внучкой Шебеко, Екатериной Борисовной Багреевой: девушку беспокоила невидимая над Петербургом комета Боррелли, предвещающая несчастья.

Возвращался доктор в призрачном сумеречном свете белой ночи. Десятки женщин, большей частью пьяных, в ярких нарядах, перебегали мостовые, с хохотом кружились, поднимая платья, курили и матерно бранились... Высокий, худой мужик с растрепанной бородой тащил в подворотню упирающуюся козу; круглолицая молодица наклонилась над объемной корзиной: из-под сползшей, прикрывающей корзину тряпицы рвался громадный котище; облезлый пес скользил вдоль фасадов, останавливаясь и задирая заднюю лапу у каждой водосточной трубы и приворотной тумбы.

На одном из перекрестков дорогу пролетке перегородило сборище разгулявшихся донжуанов и лаур. В компании выделялся крутолобый, похожий на гренадера, красавец с тонкими черными усиками, сбегающими по носо-губным складкам к раздвоенному подбородку, в лихо заломленном черном котелке, с тростью. На нем висли дамы из питейных заведений третьего разряда. Извозчик сбавил ход, боясь ненароком задавить кого-нибудь из гуляк, и доктор хорошо разглядел хмельную компанию. Видел он, как из подворотни к «гренадеру» бросилась закутанная в шаль девица и, упав ему в ноги, запричитала: «Сердце мое, пойдем отсюда...» Красавец отпихнул ее ногой, обнял смеющихся кабацких гулен и пошел прочь с приплясывающими дружками.

Женщина завыла, закрыв лицо руками, и повалилась набок.

Доктор крикнул извозчику остановиться и соскочил на землю. Он помог несчастной, оказавшейся на сносях, подняться, поинтересовался, нужна ли ей медицинская помощь. Женщина воззрилась на него отсутствующим взглядом. Обеими руками она непроизвольно вцепилась в его рукав.

– Я боюсь, – прошептала она, едва размыкая губы.

– Что у вас болит?

Клим Кириллович старался понять по дыханию несчастной, пьяна ли она.

– Все... Я боюсь...

– Где вы живете?

– На Петербургской, у Николо-Труниловской церкви.

Потерпевшая расширенными от ужаса глазами уставилась на неожиданного доброжелателя.

Доктор Коровкин не мог бросить беззащитную беременную женщину одну ночью, помог ей подняться в коляску и отвез на Петербургскую сторону, хотя это и было в изрядном отдалении от его дома.

На Петербургской он высадил пассажирку у деревянного домишки с палисадником. У калитки женщина, поблагодарив его, тихонько простонала, что, кажется, она рожает.

Пришлось доктору Коровкину принимать роды. Они были легкими, и младенец появился на свет крепким и горластым. Роженица при свете приближающегося дня выглядела утомленно-умиротворенной, сонный лик ее напоминал рафаэлевскую мадонну...

Теперь с Воздухоплавательного поля Клим Кириллович направлялся к случайной пациентке, Ульяне Сохаткиной. Он раздумывал, не поместить ли заблудшую женщину в одно из учреждений Императрицы Марии Федоровны? Не предложить ли ей вспомоществование – сцелью обучения какому-нибудь ремеслу и налаживанию нормальной жизни?

Петербургская сторона всегда казалась доктору Коровкину лишенной столичного лоска: обширные сады, старинные усадьбы, дачи, одноэтажные и двухэтажные деревянные домишки с мезонинами, прячущиеся за высокими заборами или изгородями из акации и боярышника, немногочисленные еще каменные здания. Впрочем, еще до открытия Троицкого моста, покосившиеся домики безжалостно сносят, вырубают сады и палисадники – на их месте собираются строить новомодные громады из гранита и кирпича, с неумеренным использованием стекла и металла. Через год-два сонная, буколическая окраина окончательно исчезнет.

Возле знакомого забора он отпустил извозчика и открыл калитку. В тени резного козырька, нависающего над крыльцом, сидел сам хозяин дома, мещанин Фрол Сохаткин, сухопарый, с впалыми щеками, черной с проседью бороденкой.

– Милости просим нашего спасителя. – Он приподнялся со щербатой ступеньки.

– Мир вашему дому. Здорова ли Ульяна Фроловна?

– Что ей, кошке драной, сделается, – махнул рукой хозяин. – Встала и пошла, как с гуся вода.

– Как пошла? Куда?

Сохаткин злобно сплюнул.

– Знамо куда, по мужикам. Мать ее слаба по этой части была – кочергой от блуда отваживал, и дочки в нее. Старшая вовсе отбилась, шлындает по вокзальным чайным да пакгаузам. И младшая туда же...

– А ребенок? Ребенок как же? – расстроился доктор.

– Ребенка в приют отнес, от греха подальше, Божья помощь надежнее. – Фрол Сохаткин переступил с ноги на ногу. – В дом изволите зайти?

– Да нет, зачем же?

– Бедны мы, – повинился Фрол, – куда нам ребенка подымать? И девок-то не пристроить. И не уроды. К Ульянке-то и слесарь Пашка Шурыгин сватался, и плотник Сенька Осипов, дельный парнишка, на Каменноостровском дома строит, в артель взяли. Золотые руки. Всех Васька отвадил, кот этакий, обрюхатил девку и бросил.

– Как же не уследили вы за дочерью? – не удержался от укора доктор.

– Рази что на привязи не держал, – возразил Фрол, – да Васька сквозь стены пройдет.

Доктор достал портмоне и вынул ассигнацию. Фрол Сохаткин угрюмо молчал.

– Деньги эти вы по своему усмотрению употребите. Вижу, вы человек достойный. Дочери скажите, что Василий ей не нужен. Если захочет сойти со скользкой дорожки, я помогу.

– Вы? – В голосе хозяина звучало подозрение.

– Не в том смысле, в котором вы подумали, – смутился доктор.

– А в каком?

– Воспитанием и образованием Ульяны займется Ведомство Марии Федоровны, и это ничего не будет стоить ни вам, ни вашей дочери.

– Я скажу ей, – мрачно вздохнул Сохаткин, весь вид его свидетельствовал, что он не верит ни единому слову посетителя.

Доктор Коровкин вышел за калитку, миновал красного кирпича церковь с трехъярусной колокольней и по узенькому, недавно замощенному пудогоскими плитками тротуару направился к Каменноостровскому. Кружевная тень от молоденьких рябин причудливыми узорами лежала на сероватых квадратах.

Поплутав по Посадским, он свернул на Каменноостровский, к лидвалевскому новострою, и замер. По проезжей части проспекта шествовали... слоны. Они неспешно переставляли толстенные ноги, покачивали головами, поводили хоботами. Их сопровождали конные наряды полиции, на тротуарах толпились зеваки.

Черноволосая дама с блеклыми губами пояснила, что слонов ведут от Николаевского вокзала в увеселительный сад на Новодеревенской набережной.

Пожалуй, только один человек оставался равнодушным к экзотическому зрелищу: русоголовый плотник в картузе, стоя в проеме высоченного окна, устанавливал внутреннюю раму на третьем этаже. Напрасно собратья-артельщики призывали Сеньку Осипова полюбоваться заморским чудом. На подоконнике рядом с мастеровым замер черный котище – вытянув шею, он таращился на слоновье движение внизу: спина его выгнулась крутой дугой, шерсть встала дыбом, хвост распушился.

Замыкающий шествие слон двигался лениво и размеренно, будто спал на ходу. Погонщик в чалме, покачиваясь под легким балдахином, управлял своим живым кораблем с помощью длинной бамбуковой палки, которая, казалось, лишь щекотала толстокожую махину. Но и эта щекотка, видимо, досаждала гиганту – неожиданно слон резко взмахнул головой, вскинул хобот и затрубил.

Трубный глас индийского гостя, направленный к лидвалевскому строению, рассмешил зевак. Тем более что в ответ ему раздался дикий кошачий вопль, – и в мгновение ока ополоумевший кот метнулся в ноги плотнику.

Жуткий крик, треск дощатого настила и глухой удар – таковым был незримый финал забавной сценки, которая, как подумал доктор, привела к гибели плотника и кота.

Глава 5

В середине дня Карл Иванович Вирхов принял в своем кабинете на Литейном подтянутого, кряжистого человека. Сославшись на рекомендацию доктора Коровкина, воздухоплаватель Лейкин рассказал опытному следователю о своих подозрениях.

Посетитель напирал на то, что взрыв произошел сразу же, как только ящичек-портсигар, переданный щуплым юнцом, оказался у отца Онуфрия. Воздухоплаватель не отрицал, что рядом стояли сосуды со светильным газом, могла иметь место и утечка. Штабс-капитану не понравился взгляд покойного – остекленевший, как у самоубийцы. Или у сумасшедшего. Штабс-капитан Лейкин исключал, что истинной целью покушения был он. Не скрыл и точку зрения военных следователей, искавших техническую неисправность. Не тревожа, по просьбе Лейкина, военное ведомство, Вирхов счел возможным допросить друзей погибшего. Имена незнакомых Лейкину людей были записаны им со слов доктора. Теперь этот бесценный перечень лежал перед следователем.

Он послал своего помощника, молоденького претендента на судебные должности Павла Мироновича Тернова на розыск подозрительных завсегдатаев «Аквариума», а сам отправился в Судебную палату.

Вернулся к себе в кабинет к вечеру. Около двери с табличкой «Судебный следователь участка №2» томились три молодых человека, беспокойно пялясь на проносившихся по просторному коридору курьеров в форменной одежде, на разномастного вида публику, восседавшую на скамьях. Все трое были в изрядном подпитии.

В кабинете письмоводитель Поликарп Христофорович сообщил своему начальнику, что Петр Родосский, Михаил Фрахтенберг и Густав Оттон обнаружены в «Аквариуме».

Вирхов попросил пригласить первым знаменитого велосипедиста: звезда велодромов заметно нервничал, но, главное, по возрасту господин Родосский был ближе всех к погибшему купчику, не исключалось, что между ними сложились дружеские отношения. Велосипедист казался и менее пьяным, чем его старшие товарищи.

– Рассказывайте, господин Родосский, – начал Вирхов, когда молодой человек угнездился на казенном стуле для посетителей. – Что вам известно о происшествии, имевшем место сегодня в Воздухоплавательном парке при подъеме воздушного шара «Генерал Ванновский»?

– Ничего, – вздохнул Петя. – Степана жалко. Он был кроткого нрава. Не обижался, когда мы над ним подтрунивали.

Лицо преуспевающего велосипедиста, несмотря на неумеренные возлияния, сохраняло бело-розовый, по-девичьи нежный цвет, серые глаза под светлыми ресницами смотрели доверчиво, золотистые усики оттеняли яркость припухлых, как у ребенка, губ. Нога в светлом замшевом ботинке, выпроставшись из-под задранной белой брючины, предательски дрожала.

– Кто был инициатором поездки в парк?

– Кто? – Петя задумался. – Кажется, Дашка, то есть Дарья Прынникова. Ей очень хотелось посмотреть. А может быть, ее кто-нибудь подбил, Платоша, например. То есть господин Глинский. Он служит в Эрмитаже.

– А он интересуется воздухоплаванием?

– Вряд ли, просто любит всякие диковинки. Но я могу и ошибаться. Одно скажу точно – я не хотел ехать на праздник, мне хватает впечатлений на велодроме.

– Читал, читал в газетах о ваших спортивных подвигах, господин Родосский. Вирхов испытующе смотрел на велосипедиста. – Вы где-нибудь учитесь, служите?

Петя покраснел:

– Пришлось оставить третий курс Технологического института. Из-за отсутствия необходимых средств. Посвятил себя спорту.

– Так-так, – побарабанил пальцами по столешнице Вирхов. – На легкие деньги позарились?

– Но это временно, пока не накоплю средств на продолжение учения, – неуверенно сказал Петя. – О моих способностях поощрительно отзывались такие уважаемые люди, как профессор Муромцев.

– Да? – поднял плоские белесые брови Вирхов.

– Можете справиться у его дочери, Марии Николаевны. Она, кстати, тоже посетила воздухоплавательный праздник...

– Справлюсь, справлюсь, голубчик, не сомневайтесь.

Вирхов вытер со лба пот – лето в Петербурге выдалось жарким, духота утомляла.

– А что за деревянный футляр был в руках господина Студенцова?

– Ума не приложу. – Петя сцепил пальцы обеих рук. До сих пор дрожь ужаса не могу унять, простите. Он с этим футляром все утро таскался, и в экипаже вместе с нами ехал. Так это была бомба?

– Как вы думаете, господин Родосский, – вы же хорошо знали господина Студенцова! – его не преследовало желание покончить жизнь самоубийством?

– Степан никогда не взял бы грех на душу.

– У него были враги?

– Если и были, таких не знаю. Его любили...

– А у него могли быть мотивы для убийства батюшки?

Вирхов обратился к своему любимому методу допроса: «буря и натиск» – он состоял в том, чтобы как можно увереннее нагнетать в уме допрашиваемого самые умопомрачительные, самые невероятные версии и мотивы, да так, чтобы тот не выдержал напряжения, сорвался и сам выдал себя. Сейчас Вирхов надеялся извлечь из велогонщика мало-мальски полезную информацию.

Округлое лицо спортивной звезды вытянулось, в глазах появилось неподдельное удивление:

– Да что вы! Я никогда не слышал, чтобы Степан неуважительно отзывался о духовном сословии. Он набожный был, до глупости.

– Как это? – Вирхов нахмурился.

– Простите, если неловко выразился. Но мы над ним частенько потешались: он на каждый купол истово крестился, Священное Писание цитировал в неподходящих ситуациях. В «Аквариуме», например, когда шансонетку какую улещивал...

Вирхов успел навести справки о семье Степана Студенцова. Потомственные купцы Студенцовы издавна держали ковровую лавку в Гостином дворе, торговали честно, преуспевали. Отец погибшего, Кузьма Степанович Студенцов, – человек набожный, усердный прихожанин Спаса на Сенной, не пропускал ни одной праздничной службы. Если позволяли дела, выстаивал либо заутреню, либо вечерню, а нет, так заглядывал в гостинодворскую часовню Христа Спасителя. Единственного сына воспитывал в строгости, намеревался пустить по коммерческой линии. Но наследник надежд не оправдал: Коммерческое училище бросил, связался с дурной компанией, прожигал жизнь, не вылезал из «Аквариума», новодеревенских кабаков, крутился вокруг велодромов. К воздухоплаванию интереса не проявлял. Питал слабость к шансонеткам. Отец его проклял, второй год сына на порог дома не пускал.

– А в каких отношениях погибший был с Дарьей Прынниковой?

– Ее все зовут Дашка-Зверек. Шустрая, грызуна напоминает. Она всегда прибивается к тому, у кого есть деньги.

Юный губошлеп протрезвел, бело-розовое лицо приняло несчастное выражение.

И к вам? – прямо спросил Вирхов.

– Мне от ее щедрот перепадает, если на велодроме фортуна улыбнется. Гонорары за победу ее привлекают.

– Так велики? – Вирхов не мог скрыть сомнения.

– В последнее время, как спонсором наших соревнований стал Американский Дом бриллиантов Тэт, жаловаться не приходится.

Вирхов пытался разложить в голове полученную информацию по полочкам.

– Вы мне не ответили, Дашка-Зверек оказывала знаки внимания господину Студенцову?

– Вела искусную игру, – усмехнулся Петя, – не гнала, но и не слишком приближала. Ждала, пока отец Степана смилостивится и вернет сына в права наследства. А наследство, судя по всему, недурное.

– Вы считаете, Дашка не была заинтересована в смерти вашего приятеля и отца Онуфрия? – Петя растерянно вытаращился. – А где она может быть? Ни дома, ни в «Аквариуме» разыскать ее не удалось, – продолжил Вирхов.

– Может быть, за город уехала? – неуверенно предположил Петя. – В Сестрорецк?

– Прошу вас, господин Родосский, незамедлительно нас оповестить о местонахождении мадемуазель Прынниковой, если таковое вам станет известно.

Вирхов поднялся и протянул руку неприятно пораженному велосипедисту: Петя так старался быть откровенным, так хотел помочь следствию – и получил в благодарность чопорное, ледяное прощание.

Карл Иванович, глядя ему в спину, думал, что родители этого молокососа давно не брали в руки розги, а напрасно! Способный парнишка, не вполне испорченный, еще может стать полезным членом общества. А вон до чего дошел без родительских строгости и надзора путается с шансонетками, гоняется по велодрому как белка в колесе. И что? Так и будет гонять до седых волос?

Карл Иванович вышел из-за стола, несколько раз присел, наклонил туловище в стороны, помахал руками, согнутыми в локтях, сделал глубокий вдох. Да кончится ли когда-нибудь сегодняшний день?

Письмоводитель напомнил, что в приемной томятся еще два свидетеля, и получил указание – впустить обоих.

Господин Фрахтенберг и господин Оттон вошли в кабинет следователя притомленные, с виноватым видом. Первый был чрезмерно бледен, лицо второго покрывали красные нервические пятна.

– Прошу садиться.

Вирхов указал жестом на стулья, дождался, пока новые свидетели пообвыкнутся.

– Начнем с вас, господин Фрахтенберг. Что вам известно о сегодняшнем происшествии?

– Ничего, – отчетливо выговорил блондин в форменном мундире Министерства путей сообщения. – Прибыл на праздник с опозданием, вся компания была уже в парке.

– Почему вы опоздали?

– Служебные обязанности. – Фрахтенберг с трудом сдерживал икоту. Светлые, бесцветные глаза оставались спокойными, ни тени сомнения не появилось на худощавом лице. – Меня редко приглашают развлечься, знают, что я не располагаю временем.

– Мы и не ждали господина Фрахтенберга, – вступил банковский служащий, привлекательный шатен с настороженными темными глазами. – Он человек занятой.

– А кто предложил ехать в Воздухоплавательный парк?

Оттон, покосившись на Фрахтенберга, выдавил:

– Дарья просила.

– Какие отношения связывали вас с покойным Степаном Студенцовым? – Вирхов смотрел на Густава Оттона.

– Встречались в «Аквариуме», – с готовностью ответил тот. – Предполагал в нем будущего клиента банка Вавельберга.

– А вы?

Вирхов перевел взгляд на инженера, изо всех сил старавшегося сохранить прямую осанку.

– Меня этот пустой мальчишка не интересовал. Сами понимаете, мы из разных сфер.

Вирхов согласно кивнул.

– Что за футляр был у него в руках?

– Ума не приложу. С ним и явился, когда мы собрались ехать, – пожал плечами банковский служащий.

– Но откуда он взял этот футляр? – прервал свидетеля Вирхов. – Он говорил, зачем он ему, что там?

– Ни слова, – покачал головой господин Оттон. – Только за минуту перед трагедией и узнали, что собирается его в дар батюшке преподнести.

– А вы не интересовались? Вопросов не задавали? И если в футляре была бомба?

– Он всегда с собой дрянь какую-нибудь таскал, – с досадой ответствовал Густав Оттон, – мы привыкли. Футляр ничего особенного из себя не представлял. Деревянный ящик размером с портсигар. На крышке резной дурновкусный крест, облепленный золотом, – у меня мысль мелькнула, не кусочек ли святых мощей с собой таскает? С него станет.

– Зачем же вы о покойнике дурно говорите? – осадил Оттона Вирхов.

– Господин Оттон хотел сказать, что покойный готов был пойти на все, чтобы вернуть расположение своего отца. Степан хотел даже в Святую землю ехать паломником. – Бледные губы блондинистого инженера дрогнули.

Нет, Степан не террорист, – задумчиво произнес Оттон. – Почему вы говорите о бомбе?

– Я думаю вслух, – посуровел Вирхов. – Вы правы, не мог ваш дружок отправить на тот свет себя и отца Онуфрия... – И так как свидетели подавленно молчали, Вирхов спросил: – Когда вы видели Степана Студенцова последний раз, если не считать сегодняшнего дня?

– Вчера, в «Аквариуме», – с готовностью ответил повеселевший Фрахтенберг.

– И я вчера, и тоже в «Аквариуме».

– Известно ли вам, где он провел ночь? – Мужчины переглянулись. – У Дашки?

– Видите ли, господин следователь, – красные пятна на лице смущенного банковского служащего стали ярче, – мадемуазель минувшей ночью, ну, в общем... Она пожелала остаться у меня.

– Вот как? – Вирхов с любопытством взглянул на лощеного собеседника, на красную гвоздичку в петлице пиджака. – А Степан?

– Может, в гостинице ночевал, – помог следствию трезвеющий инженер, – он бродил, как цыган, по друзьям и меблирашкам...

– Высказывал ли когда-нибудь Степан недозволенные взгляды?

– Что вы, господин следователь, – всплеснул руками Густав Отгон, – он был благонадежнейшим подданным.

– Ничего не понимаю, – нахмурился Вирхов. – Были ли у него враги? Мог ли кто-то желать его смерти?

– Сомневаюсь, – отверг эту мысль Оттон. – Скорее уж надо искать врагов отца Онуфрия. А что, если бомба была у самого попа?

– Думаете, священник покушался на воздухоплавателя? Это форменный бред, – замахал руками Вирхов.

– И тем не менее есть еще один вариант, если у Степана была бомба. Степан мог быть орудием в чьих-то руках, – предположил господин Фрахтенберг. – Впрочем, в купеческой психологии я не особенно разбираюсь. Допускаю, что он свихнулся на почве религиозного фанатизма.

Уставший от бессмысленного разговора Вирхов поблагодарил свидетелей, попросил подписать протоколы и отпустил их.

Карл Иванович взглянул на часы – время позднее, пора было дать отдых ногам и голове. Судя по всему, его помощнику Тернову не удалось разыскать господина Глинского, ибо в противном случае курьер уже давно бы сообщил о прибытии свидетеля.

Вирхов смотрел на светлое окно – конец июня, белые ночи в самом разгаре, самая благодатная, самая теплая пора. Хотя воздух и прогревается до удушливой жары, но запахи молодой листвы и цветущих деревьев еще не перебиваются невыносимым чадом раскаленного асфальта и камня.

Карл Иванович собрал бумаги, положил их в ящик письменного стола и запер на ключ. Он собирался покинуть свой кабинет, но дверь открылась, и на пороге появился Павел Миронович Тернов. Воротник его крахмальной сорочки был расстегнут, галстук сбился набок, обнажив тоненькую шею, растянутые в бессмысленной улыбке губы и мутные глаза без сомнения говорили, что юный юрист пьян в стельку. Пьяна до безобразия была и черноволосая девица в красном платье со шлейфом. Близко поставленные черные глазки, остренький носик, мелкие зубки в обрамлении накрашенного вызывающей помадой рта не оставляли сомнений – в кабинет пожаловала Дашка-Зверек. Она нагло обвивала худенькими ручонками талию начинающего юриста. Оба едва стояли на ногах, поддерживая друг друга и покачиваясь.

– Господин Вирхов, – тихо произнес заплетающимся языком Тернов, – я доставил свидетельницу. Важную.

– Ха-ха. – Дашка чмокнула Тернова в щеку. – Я и есть самая важная. Что говорить, Павлуша? Напомни?

– Про футляр, киска, – едва выговорил Тернов.

– Ну? Я жду. – Вирхов с трудом сдерживал глухую ярость.

Ноги Дашки подгибались, и Павел Миронович, хватая ее за талию, старался утвердить свою даму в вертикальном положении.

– Ну, говори, кто дал Степану футляр?

– Я же говорила тебе, зайчик, – игриво капризничала Дашка, вытягивая губки, – говорила.

– Ну повтори, киска, повтори. – Тернов из последних сил таращил сами собой закрывающиеся глаза.

– Ну этот... друг... наш общий... – пролепетала Дашка и, сделав неосторожное движение рукой, потеряла равновесие.

Более ничего важного Вирхов не услышал. Кандидат Тернов и важная свидетельница Дашка-Зверек свалились к ногам изумленного Карла Ивановича и мгновенно погрузились в пьяный сон.

Глава 6

Профессиональная совесть не позволила доктору Коровкину покинуть место происшествия, не оказав бедолаге-плотнику медицинской помощи, в которой тот нуждался.

Семен Осипов, крупный рябоватый парень, которого артельщики извлекли из-под обломков досок, лежал на деревянном помосте и стонал. Открытых переломов доктор не обнаружил, но ребра плотника порядком пострадали, не исключалось и сотрясение мозга. Отвергнутый воздыхатель посадской мадонны после оказания первой помощи был отправлен в больницу.

Отобедав в родной Адмиралтейской части в ресторане «Фортуна», у старого знакомца и пациента Порфирия Федулова, доктор Коровкин направился домой на Большую Вельможную. Он намеревался позвонить следователю Вирхову и на квартиру Муромцевых. Больше всего его интересовало, как обстоят дела у Марии Николаевны? Обращался ли к ней Карл Иванович Вирхов в связи с печальным событием в Воздухоплавательном? Навещала ли она свое сыскное бюро «Господин Икс»? Справляется ли с поручениями ее помощник? И наконец, собирается ли она завтра возвращаться на дачу? Они могли бы поехать вместе. Однако ответов на эти вопросы доктор не получил – трубку телефонного аппарата в квартире Муромцевых никто не снимал.

Клим Кириллович, облаченный в домашнюю бархатную куртку, возлежал на диване в прогретой солнцем коричнево-розовой гостиной и читал брошюру о музыкальной терапевтике: заботливая тетушка оставила ее на видном месте. Предложение англиканского пастора Максуэлла использовать лечебные свойства музыки поддерживал российский физиолог академик Тарханов. Особенно доктору нравилась идея устроить зал с оркестрионом в грандиозном здании акушерско-гинекологического института, возводимом на Васильевском острове. Он сразу же представил красавицу Брунгильду, старшую дочь профессора Муромцева, известную пианистку, играющую там Моцарта. Моцарт по телефонам поступает во все комнаты, где находятся роженицы.

Доктор улыбнулся, встал с дивана и снова телефонировал Муромцевым. Телефонная барышня ответила, что там к аппарату никто не подходит. Видимо, Мура еще не вернулась.

Часы в гостиной пробили десять. Клим Кириллович чувствовал, что с каждой минутой его охватывает все большее беспокойство. Кто-то другой, поселившийся в глубине его сознания, нашептывал, что с девушкой случилось несчастье. Мелькнули в памяти сцены пьяного разгула на ночных улицах, в воображении вспыхнули жуткие картины насилия, жертвой которых могла стать беззащитная бестужевская курсистка. Можно ли порядочной барышне заниматься сыском в российской столице? Это не на Бейкер-стрит – сидеть у камина, наслаждаясь решением интеллектуальных головоломок!

Доктор шагал из угла в угол и возражал внутреннему пессимисту. Хуже всего, что квартира, снятая под бюро, еще не телефонизирована! Нет ничего мучительнее, чем неизвестность.

К одиннадцати доктор поспешно переоделся, взял неизменный медицинский саквояж и через полчаса входил в контору «Господина Икса». Дверь ему открыл господин Бричкин – испуганное выражение округлого лица тут же сменилось на более спокойное, щеточка черных усов перестала дергаться.

– В чем дело? – спросил с порога доктор Коровкин. – Что случилось?

– Мы, мы... мы думали, что это опять госпожа Брюховец, – виновато пояснил Бричкин, запирая дверь за посетителем.

Войдя в приемную, доктор был несказанно удивлен. Мура сидела у стола, на котором валялась безобразная шкурка. Одета юная сыщица была странно – серая юбка в сборку, передник, как у прислуги, черный жакет, на ногах немыслимые опорки. Ее прекрасные темные волосы скрывал дешевенький платок с бахромой. В глазах девушки стояли слезы.

– Клим Кириллович!

Мура бросилась навстречу доктору и, оказавшись в его осторожных объятиях, зарыдала.

– Ну-ну, успокойтесь, дорогая Мария Николаевна, успокойтесь, сейчас я дам вам брому, – бормотал доктор, желая, но не решаясь погладить девушку по голове. – Что за маскарад?

– Я так несчастна! – всхлипывала Мура. – Я не могу ничего расследовать, у меня нет талантов, лучше я займусь историей.

Доктор бережно довел ее до стула, заботливо придвинутого Софроном Ильичом.

– Нет ли у вас чего-нибудь обеззараживающего? – спросил Бричкин, виновато оглядываясь на Муру. – Надо бы свою аптечку держать, да еще не успели этим озаботиться. А рану следует обработать, боюсь нагноения.

Доктор поставил на стол саквояж и полез в его разверстый зев.

– Ну-ка, ну-ка, рассказывайте, где и у кого рана?

– Видите ли, господин Коровкин... Пришлось мне сегодня отправиться во владения господина Павлова...

– Павлова? Какого? – Клим Кириллович извлек бромистый натр, перекись водорода, перевязочный материал.

– Физиолога нашего величайшего. Сразу скажу: допущен в святая святых не был. Хотел проникнуть на исследуемую территорию нелегальным образом. Перелезал через забор. Да отяжелел, доски меня уж не держат. Одна и обломилась. Гвоздем поранил голень. Вы позволите?

Бричкин взглянул на Муру, и когда та, приняв от доктора лекарство, смущенно отвернулась, задрал узкую полосатую брючину – бледную отечную ногу обезображивала рваная рана, края ее припухли.

– Сейчас обработаем. – Доктор покачал головой. – Рана весьма опасна. Лучше бы вам полежать денек-другой, не тревожить ткани.

Он покосился на отвернувшуюся Муру.

– Пока я занимаюсь антисептикой, хотелось бы услышать, чем так расстроена Мария Николаевна.

Всхлипывания за его спиной прекратились.

– Я... я... обследовала Сенной рынок.

– И потому вы так нарядились? – хмыкнул доктор.

– Да, это моя ошибка. В следующий раз надену мужской костюм.

– В следующий раз направьте туда лучше Софрона Ильича, – ворчливо предложил доктор, – ему костюм селянки тоже будет к лицу.

Мура шмыгнула носом.

– Обследование прошло удачно? – примиряюще спросил доктор, хлопоча над раной Бричкина.

– Боюсь, что нет. Теперь не знаю, что делать.

– Самое главное, чтобы сейчас не заявилась наша клиентка. – Бричкин поморщился.

– Эта самая госпожа Брюховец? – уточнил доктор.

– Нет, совсем другая, – откликнулась Мура.

Боковым зрением доктор видел, что она снимает намотанный на голову ужасный платок.

– Так у вас уже не один клиент? – притворно изумился он.

– Разумеется, от клиентов нет отбоя, – слишком уверенно и горделиво подтвердила Мура, – впрочем, это все конфиденциальные дела.

– Я так и думал, – поспешил ретироваться доктор.

– Пока вы тут возитесь, пойду переоденусь.

Мура скрылась за дверью в смежную комнату. Доктор закончил обработку раны, сложил принадлежности в саквояж и покосился на стол.

– А это что такое? – Он кивнул в сторону черного безобразного комочка.

– Это? – поджал губы Бричкин. – Конфискованная нами шкура. Шкура зайца.

Доктор недоверчиво воззрился на вещественное доказательство преступления. Но Бричкин поспешил выдвинуть ящик стола и брезгливо смахнул в него шкуру.

– Доктор Коровкин, вы ничего не видели и ничего не знаете, – заговорщицки прошептал он, – а то может пострадать репутация нашего бюро.

– Да-да, – рассеянно подтвердил доктор.

Из своего убежища появилась Мура – если б не заплаканные глаза, она была бы так же хороша, как и утром на празднике в Воздухоплавательном парке.

– Совсем другое дело, – улыбнулся одобрительно доктор и шутливо заверил: – Вашу работодательницу, Софрон Ильич, доставлю домой в полной сохранности.

– А я останусь на своем посту, – скромно потупился Бричкин.

Молодые люди выбрались на свежий воздух: в опустелом дворе дремали густые кусты акации. На Большом призрачными тенями скользили силуэты припозднившихся прохожих; пыль к вечеру улеглась, каменные стены зданий излучали накопленное за день тепло.

– Вас, Мария Николаевна, наверное, обыскался следователь Вирхов. Воздухоплаватель Лейкин собирался обратиться к нему. Лейкин не верит в несчастный случай. Думаю, и нас привлекут к дознанию.

– Но я по существу ничего не видела.

Неторопливое цоканье копыт за спиной заставило их обернуться – извозчик выискивал пассажиров. Клим Кириллович помог Муре подняться в пролетку, но назвать адрес не успел. Девушка тронула его за рукав:

– Если вы считаете, что дело важное, может, не дожидаясь приглашения, заедем на Литейный? Как вам кажется, Карл Иваныч еще на службе?

Изумлению доктора не было предела. Он собрался сказать, что визит можно отложить до утра, даже если Вирхов еще в своем кабинете, но Мура, неожиданно воодушевившись, крикнула извозчику:

– Эй, дружок, езжай на Литейный, к зданию Окружного суда! – Она повернула головку в светлой, игриво сдвинутой шляпке к опешившему спутнику: – Милый доктор, надеюсь, вы не против в романтическую пору белых ночей провести в обществе молодой девушки несколько лишних минут?

Доктор задохнулся от возмущения и почувствовал, что краснеет. Откуда вдруг этот игривый тон?

– Я лишь загляну к Карлу Иванычу на минутку, – продолжила кокетливо Мура, – чтобы он не думал, что я скрываюсь от правосудия. А вы тем временем подождете меня в экипаже.

Доктор смотрел на свою спутницу с нарастающим раздражением – дал же Бог профессору такую неугомонную дочь! Почему он обречен потворствовать ее капризам? Судя по всему, она еще надолго застрянет в Петербурге. Доктор с досадой думал, что ему неловко завтра утром отправиться на «Виллу Сирень» без Муры. Обитатели дачи не поймут, если он оставит девушку без поддержки. Тетушка Полина изведет его вздохами и многозначительными взглядами!..

Экипаж остановился у парадных дверей Окружного суда, и Мура легко спрыгнула на землю. Помахав Климу Кирилловичу рукой, обтянутой белой перчаткой, она скрылась внутри здания.

Карл Иванович Вирхов оказался на месте. Он сидел с расстегнутым воротником мундира, лицо его было багровым от гнева: он только что с помощью дежурного по коридору курьера дотащил до свободной камеры мертвецки пьяных кандидата Тернова и Дашку-Зверька. Хозяин кабинета в правой руке сжимал стакан с водой, а левой придерживал бешено колотящееся сердце.

– Извините за позднее вторжение, Карл Иваныч. – Мура, робея, застыла на пороге. – Я, кажется, не вовремя?

Вирхов, раздувая ноздри, уставился на явление в светлом костюме и в шляпке с фиалками.

– Надеюсь, вы не пьяны, фройляйн, – наконец буркнул он.

– Нет, Карл Иваныч. – Мура шагнула вперед. – Я считаю своим долгом помочь следствию.

– Это можно сделать и завтра утром, – нелюбезно ответил Вирхов. – А может быть, вам самой требуется помощь? – Осененный догадкой, Вирхов хлопнул себя ладонью по лбу. – Всегда готов служить.

– Я... я... только хотела спросить, – Мура сделала еще шаг, – не упоминался ли в ваших сводках большой черный кот?

– Что?!

Следователь приподнялся. Испугавшаяся Мура хотела было прошептать, что это все не важно, и быстро ретироваться. Но в эту минуту дверь кабинета с грохотом отворилась – задев Муру локтем, к вирховскому столу бросился неизвестный мужчина в белом костюме.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3