Повседневная жизнь американской семьи

— Ну, у этих-то проблем, наверное, нет?

— О, еще сколько! Ко мне уже месяц ходит клиентка Д. Очень эффектная молодая женщина. Год назад она ушла от мужа, который до сих пор ее любит и надеется, что она вернется. Но она счастлива с его другом.

— Счастлива? Зачем же она к вам ходит? Ее-то жалеть не надо?

— Как сказать. Во-первых, ее гложет чувство вины перед первым мужем и жалость к нему. У них была хорошая дружба, они легко понимали друг друга.

— Ничего не понимаю. Почему же она от него ушла?

— Сексуальная дисгармония. Она женщина темпераментная, с сильной сексуальностью. Он ее, как принято говорить, «не удовлетворял в постели». Она промучилась семь лет и — ушла. Кроме вины перед мужем у нее еще большая вина перед дочерью. Шестилетняя девочка очень привязана к отцу. Отчиму эта роль никак не удается, хотя он и старается. Кроме того, ей непонятно, почему у других детей только один папа, а у нее два. И сколько мама ни старается уверить, что два лучше одного, она чувствует ложь. На местном телевидении, — продолжает Джина, — и по радио можно услышать приглашения поддерживающих групп. Они также функционируют в церквях, костелах, синагогах. Прихожане узнают об этом сами.

Я подумала, что если — не дай бог, конечно! — мне бы привелось оказаться в одной из таких ситуаций, я бы хотела попасть под опеку Джины и ее коллег из Семейной консультации. Как это, должно быть, важно — не остаться наедине со своей бедой, не ощущать себя изолированной от остального человечества, которое кажется тебе очень благополучным в это время. И насколько, наверно, комфортнее оказаться в среде себе подобных, пользуясь помощью профессиональных специалистов.

— А как помогают человеку в разводе в России? — вдруг огорошила меня вопросом Джина. — Вы же несколько десятилетий жили при социализме. У вас, я думаю, большой опыт внимания к человеку в беде.

Я крепко задумалась. В голове роились обрывочные воспоминания. Парткомы, куда жены приходили жаловаться на неверных мужей. Мужчины в разводе, которых не пускали в заграничные командировки. Женсоветы, выполнявшие роль то ли пастырей, то ли психологов, пытавшиеся топорно, самодельными методами воспитывать мужей-алкоголиков или примирять супругов, возвращать «ходоков» в семью.

Вспомнились мне и настоящие семейные консультации, появившиеся в последние 15-20 лет. В них работают вполне квалифицированные психологи с университетскими дипломами. Но, во-первых, самих консультаций мало. Во-вторых, традиция эта — разрешать свои проблемы у психолога — совершенно новая в России и прививается с трудом. В Америке я не встретила ни одной разведенной женщины, не побывавшей у психотерапевта. В России человек, попав в аналогичную ситуацию, борется с тяжелейшим жизненным испытанием в одиночку. За исключением некоторых наиболее продвинутых жителей больших городов. И, уж конечно, не слышала я ни о каких поддерживающих группах. Ни при старом «социализме», ни при нынешнем «капитализме».

Недавно во время своего телеинтервью известная певица Лолита заявила, что хочет создать новую организацию, что-то вроде союза брошенных жен. Предполагалось, что этот союз будет оказывать всяческую поддержку «разведенкам», а кроме того, защищать их права. Идея эта, однако, как-то заглохла. Нигде больше не встречала я упоминания о союзе разведенных женщин, нуждающихся во внимании и поддержке. В том числе и поддержке юридической.

— Я знаю, Джина, что это не по вашей части, но вы, наверное, в курсе того, как происходит раздел имущества при разводе.

— Да, я, конечно, в курсе. Дело в том, что поскольку у большинства супругов есть брачный контракт, то женщины чаще всего считают раздел делом несложным и полагаются на суд. Между тем, помимо условий брачного договора, существует еще множество нюансов, в которых под силу разобраться только адвокату. Сэкономив на защитнике, женщина может куда больше проиграть при разделе.

Нюансы раздела имущества в Америке меня не слишком интересуют. Но мне интересна другая тема:

— А кстати, Джина, как вы, психолог, относитесь к самой идее брачного договора? Ведь это, как бы сказать поточней, слишком прагматизирует, отрезвляет романтические отношения, свойственные молодым людям перед свадьбой. Я, например, даже представить себе не могу, как мы с моим будущим мужем, сидя на лавочке в парке, где он мне сделал предложение, обговариваем, кому что достанется при разводе.

— Видите ли, — отвечает она, — процедура эта настолько вошла в ритуал бракосочетания по-американски, что она, мне кажется, никак не влияет на отношения. Это как бы обязательный формальный акт. Но при разводе он несомненно облегчает процесс раздела имущества. Это, возможно, особенность нашей культуры, где многое традиционно строится на расчете. Не в ущерб чувствам, кстати, а им в помощь. Но русские ведь известны как романтики. И, мне кажется, в России вводить процедуру брачного договора надо чрезвычайно осторожно. Очень уж она противоречит вашей традиции первенства эмоций.

Напоследок я спрашиваю Джину, как она объясняет высокий уровень разводов в США. Она называет мне все те же причины: повышенные требования к браку, женская трудовая занятость. Но все-таки, на ее субъективный взгляд, одна из главных причин — феминизм.

Глава V

ФЕМИНИЗМ

Упоминание о нем так часто встречается в моих беседах с американцами, чего бы эти беседы ни касались, что я собираюсь посвятить этому явлению целую главу. Феминизм, то есть борьба женщин за свое полное равноправие с мужчинами, охватил сегодня весь мир. Однако ни в одной другой стране, где мне приходилось бывать, не заметила я, чтобы это движение играло в жизни общества такую огромную роль. И нигде оно не носит такого специфического, порой утрированного характера, как в Америке. Моя французская приятельница Андре Мишель свое отношение сформулировала жестко: «Американки просто свихнулись на своем феминизме. Они даже не замечают, что превратили его в карикатуру, в гротеск». Честно говоря, мое первое впечатление было таким же. И только много позже я его изменила.

Гротеск по-американски

Конференция в Нью-Йорке была посвящена вопросам преподавания «русских знаний» в американских университетах. В качестве ее участника я вышла на кафедру с докладом «Семья в России». Не успела я сказать последнее слово, как в третьем ряду вскочила очкастенькая толстушка и сердито спросила:

— А вот вы лучше скажите, почему это ваши московские подруги так любят наряжаться? Я только что вернулась из России, я знаю, что говорю.

Пока я, пораженная абсурдностью вопроса, пытаюсь найти ответ, она торжествующе подсказывает его сама:

— Потому что они хотят понравиться мужчинам. Не так ли?

В голосе слышится язвительность. Но я не понимаю ее причин и отвечаю беззаботно:

— Да, а почему бы им этого не хотеть?

Боже, какая оплошность! Моя собеседница хватается за голову, она не в силах сказать ни слова, слышны лишь возмущенные междометия. Наконец она произносит нечто членораздельное, смысл сводится к следующему. Я подтвердила ее худшие предположения: российские женщины даже и представления не имеют о том, что такое равенство.

В аудитории это не единственная феминистка. Ее коллеги-американки, неплохо знающие русский, набрасываются на меня с другими вопросами-упреками:

— У вас в Конституции записано: «Каждый гражданин имеет право... он защищен законом...». Вы не замечаете тут некоторой политической некорректности?

Господи, просвети мой разум, да что же тут-то не так? И получаю разъяснение:

— Закон у вас защищает только мужчин? Ах, всех! Тогда почему «он», а не «он/она»?

Атака продолжается:

— Как вы называете женщину-бизнесмена? Так и говорите? Вы что, не понимаете, что унижаете бизнесвумен? А как будет по-русски женщина-профессор? Опять в мужском роде?

— Позвольте, — наконец прихожу я в себя. — Но в английском ведь тоже профессор — одно слово, и в мужском роде, и в женском.

— В английском нет родов, — поправляют меня. — А в русском есть. Если бы вы задумались о равенстве полов, вы бы давно уже нашли специальное слово, например «профессорша».

— Такое слово есть, оно означает «жена профессора».

— Ну так придумайте какое-то новое.

Кто-то из моих оппонентш (оппонентами я уж боюсь их назвать) тычет пальцем в учебник русского языка для иностранцев:

— Вот, смотрите, текст. Джим Смит приходит в гости к своему другу инженеру Ивану Лопатину, тот говорит: «Знакомьтесь. Моя жена Лена, она сейчас не работает, занимается домом, детьми». Как вам нравится такая модель семейной жизни: муж работает инженером, а жена сидит дома. Это что — норма? Образец для подражания?

Вечером в одном нью-йоркском русском доме, где собрались гости, иммигранты, я рассказываю об этой перепалке. В ответ слышу дружный смех: у каждого есть история, похожая на анекдот, но вполне реальная.

Сын одного из присутствующих гостей в очереди на автобус увидел за собой девушку с тяжелым чемоданом. Он предложил ей пройти первой и поднял на ступеньку чемодан. Она посмотрела на него неприязненно: «Вы хотели продемонстрировать, что сильнее меня, но это не так. Посмотрите на мои мышцы». Другая гостья, пожилая дама, пожаловалась, что никак не может привыкнуть: мужчины-американцы не пропускают ее у двери вперед, не уступают место, не подают пальто.

Я, между прочим, тоже вспомнила, что в одном доме немолодой хозяин подал мне шубу и с виноватым видом спросил: «Пожалуйста, извините меня, я вас не обидел?»

Студент рассказывает, как пригласил свою однокурсницу в ресторан. Когда принесли счет, она вытащила кошелек, чтобы заплатить за себя. Он, естественно, запротестовал, но она обиделась: «Разве мы не равны?»

У этого же бедолаги была и другая промашка. Еще одна американская подружка пригласила его на день рождения. Будучи на свою беду хорошо воспитанным, он вручил два букета — имениннице и ее маме. Но при этом — страшно сказать! — он поцеловал маме руку. Та отскочила как ошпаренная с возгласом: «Что вы делаете?» Маме было лет сорок с небольшим, но шестидесятилетняя бабушка оценила политес по достоинству: «Дорогая, это же знак уважения. В моей молодости тоже так было принято».

Однако его подружке жест не понравился, она нравоучительно заметила: «Не знак уважения, а знак унижения».

Андре Мишель может рассказывать о «гротескном феминизме» американцев часами. Однажды ее коллега, профессор из Сорбонны, приглашенный на один семестр в очень известный американский университет читать французскую литературу, внезапно был вызван в администрацию. Ему сообщили, что он срочно должен оставить университет, хотя прошло всего три недели. Что случилось?

Как я уже говорила, у американских студентов есть привычка располагаться для отдыха прямо на полу. Кто-то читает, кто-то пьет кофе из картонного стаканчика, а кто-то и спит. Именно такую спящую на боку девушку обнаружил профессор прямо перед дверью аудитории, где через две минуты начиналась его лекция. Профессор позвал ее, но она не услышала. Тогда он нагнулся и похлопал ее по спине. Во всяком случае, именно так он рассказывал об этом Андре. Та считает, что он мог похлопать ее и по задику, плотно обтянутому джинсами. Девушка проснулась, извинилась, встала и ушла. Больше он ее не видел. А жаль. Иначе, возможно, профессор бы узнал, что сразу после лекции студентка написала заявление в деканат, что такого-то числа, в таком-то часу она подверглась секшл харазмент, то есть сексуальному домогательству со стороны преподавателя.

Обвинение это было настолько серьезным, что декан, опасаясь волнений среди студенток-феминисток, счел за благо отослать приглашенного профессора на родину, где подобные шалости грехом не считаются.

Еще одну историю я услышала от Владимира Шляпентоха, известного московского социолога. В середине 70-х он эмигрировал в Америку. С работой было трудно. Несмотря на свою известность в научных кругах, несколько лет он перебивался на временных должностях. И вдруг повезло. Мичиганский государственный университет предложил ему постоянное место преподавателя. Можно себе представить, с каким рвением он принялся за работу — и научную, и преподавательскую. Старание было оценено по заслугам. Через пару лет ему предложили тенюр, бессменную профессорскую должность. Это было везение! Он не мог в него поверить. И, как оказалось, правильно делал.

Теперь вернемся назад. Когда Шляпентох был еще преподавателем на полставки, ему поручили вести несколько аспирантов. Он старался подготовить их к защите диссертаций как можно лучше, не жалел времени и сил. Одна из этих аспиранток — он давно забыл ее лицо и имя — после защиты подошла к нему со словами благодарности. Он в ответ поцеловал ей руку.

Два года спустя, когда на кафедре шло обсуждение его кандидатуры на новую должность, вдруг поднялся заместитель декана и сказал, что утвердить его в позиции тенюр невозможно. В деканате лежит заявление от той самой «благодарной» аспирантки, которая просит принять административные меры против профессора Шляпентоха. Он позволил себе неполиткорректное поведение, дал ей понять, что она всего лишь женщина, чем унизил ее человеческое достоинство.

Я пытала Владимира с пристрастием. Может, он хоть приобнял ее, крепко к себе притиснул, поцеловал в щечку? Он клянется, что все было именно так — поцеловал руку, и все. Но на кафедре не захотели неприятностей. Тенюр он получил только три года спустя.

В 1994 году американскую общественность потрясла душераздирающая история. Некая Лорена Боббит, хорошенькая женщина-мексиканка, вышла замуж за белого американца. Вскоре выяснилось, что, несмотря на южное происхождение, Лорена несколько фригидна. А возможно, сексуальные потребности ее мужа оказались выше нормы. Во всяком случае, интимные отношения с мужем стали для нее слишком обременительными. Что в таких случаях делает современная женщина? Подает в суд. Разводится. Уезжает домой. Но Лорена решила проблему кардинально — просто лишила мужа органа, который доставлял ей столько неприятностей. Отрезала кухонным ножом.

Несколько недель Америка жила этим событием, разделившись на два лагеря. Одни ждали если не тюремного заключения, то хотя бы высылки подсудимой на родину. Другие требовали полного оправдания. О позиции феминисток, полагаю, говорить не надо. Их давление оказалось столь мощным, что решением суда Лорена Боббит была полностью оправдана.

Ну и, наконец, история, сотрясавшая почти год не только США, но и весь мир, — интрижка Билла Клинтона с Моникой Левински. Приезжая в Америку в 1999 и 2000 годах, я буквально в каждом доме слышала эти два имени. И по телевидению, в любой программе новостей, и в газетах. Меня тогда, как и сейчас, глубоко возмущала эта кампания. Что произошло? Президент Билл Клинтон оказался втянутым в недолгий роман с практиканткой из Белого дома. Раз ты президент великой страны, будь добр, показывай пример высокой морали. Ну а как быть с Джоном Кеннеди? У того, как известно, адюльтеров было видимо-невидимо. И ничего. Погиб от пули убийцы, но при всеобщей народной любви. Просто тогда никто не счел возможным вторгаться в личную, более того, интимную жизнь хоть президента, хоть соседа по дому. Это было в 60-е. Через сорок лет подробности встреч Билла и Моники в Овальном зале печатались на четырех полосах ведущей газеты страны «Нью-Йорк таймс», не говоря уж о других изданиях.

Почему я пишу об этом в главе о феминизме? Потому что именно представительницы этого движения требовали суровой кары для Клинтона. Требовали того же, что и судья Стар с его друзьями-консерваторами. Хотя традиционно феминистки разделяют скорее взгляды демократов. А все дело в том, что Моника — подчиненная Клинтона. И значит, по установившемуся стереотипу он ее домогался. И пусть с первой минуты скандала было известно, что инициатива исходила не от него, а от молодой и очень напористой особы, и все знали, что Билл сопротивлялся довольно долго... Все равно дело было квалифицировано как секшл харазмент. Хотя официально Клинтону инкриминировали дачу ложных показаний (он, видите ли, не захотел, чтобы весь мир узнал о его личных отношениях с девушкой).

Ну и последнее, о гротеске. В том нью-йоркском доме, где мы так весело болтали о феминизме, один из гостей не поленился, поехал домой и вернулся с газетной вырезкой. Статья называлась «Агрессия в сексе». Автор анализировала технику полового контакта и убедительно доказывала, что этот акт, как ни крути, является натуральным актом агрессии. Атакующим, естественно, выступает мужчина-агрессор. Женщина же вынуждена ему подчиняться. Где тут справедливость? Где равенство полов?

Чуть-чуть истории

Макс Лернер называет своих соотечественниц-феминисток «самыми неутомимыми революционерами». Начавшаяся в конце XVIII века борьба американских женщин за равенство с мужчинами не утихает по сей день. В начале прошлого века это была суфражистская революция, длительная и изнурительная, — за право голосовать и за другие политические гарантии. Потом вспыхнула революция сексуальная — против двойной морали. Она предоставила женщинам свободу выбора сексуального поведения, которая до тех пор была привилегией мужчин. Наконец, третья, бихевиоральная, то есть поведенческая, революция привела женщин к массовым занятиям физкультурой, упростила одежду — в сторону удобства и спортивности, посадила их за руль. А главное, привела на рабочие места, занятые до того (если не считать военные годы) преимущественно мужчинами.

Новую жизнь феминизм получил в 1963 году с выходом книги Бетти Фриден «Загадка женской души». В центре ее исследования обеспеченные женщины среднего сословия, жены состоятельных владельцев домов в пригородах. Автор разоблачает набор пропагандистских приемов СМИ, цель которых убедить женщин в том, что их счастье — дом и семья. Тем более что домашний труд существенно облегчен современной бытовой техникой. Вот как Фриден иронично рисует этот «идеальный образ» неработающей американки: «Ее главное социальное предназначение быть украшением своего мужа, шофером для детей, профессиональной экономкой и организатором вечеринок. Принято считать, — говорит автор, — что такая жизненная модель — мечта всех молодых американок. Если же этим „счастливицам“ хочется чего-то большего, чем эта ограниченная стенами дома сказочная жизнь, — например, получить высшее образование или сделать карьеру, то им дают понять, что у них просто расстроены нервы или же они чудовищно эгоистичны и неблагодарны».

В начале 90-х Бетти Фриден подвела некоторые итоги борьбы. В своей статье в журнале «Эсквайр» она писала: «Тридцать лет назад роль женщины в США определялась лишь ее полом. Это была роль жены, объекта вожделения, удовлетворяющего физические потребности мужа. Это также была роль матери, роль домработницы. Женщина не была личностью, существование которой определяется ее действиями в обществе. Это было все то же старое традиционное представление о женщине, воплощенное в иудейско-христианской религии: женщина — это почти человек... Мы должны были разрушить это ошибочное представление и заявить, что женщины — тоже люди, а значит, на них распространяется и основное право американцев — право на равенство возможностей... Мы постарались взять в собственные руки свою судьбу и переменить свою жизнь... Мы потребовали равенства при найме на работу...»

Это была главная победа феминисток. Сегодня женщины в США составляют почти половину всех работающих (45%).

Война мам

Перемены эти, разумеется, происходили не бескровно. Сопротивлялись мужчины, им вовсе не улыбалась перспектива оставаться в домах, на которые женщины перестали обращать внимание. Но еще больше сопротивлялись сами женщины. Те, что продолжали заниматься только домом, хозяйством, детьми. Враждебность между этими двумя лагерями получила название «война мам». Она, в частности, описана в книге Аниты Шрив «Женщины вместе — женщины врозь».

...Работающая мать мучается комплексом вины перед ребенком: он вырастает без ее внимания, на чужих руках. Она узнаёт из газет о страшных случаях недосмотра, равнодушия и половых преступлений случайных бэбиситтеров. Она воспринимает как справедливые упреки со стороны близких, что мало времени уделяет ребенку. Она огорчена, что пропускает что-то очень важное в его жизни, что кто-то другой услышит его первые слова, увидит первые шаги. Часто мать договаривается с неработающими соседками. Но вместе с помощью получает также порцию осуждения. Анита Шрив приводит такой пример. Джулия, секретарша из Нью-Йорка, оставляет на день трехлетнего сына у соседки. С собой она дает ему сандвич. Однако бэбиситтер уверяет ее, что мальчик сандвичи не ест. Мать удивлена: он же так любил эту еду. Но соседка ехидно замечает: откуда, мол, ей знать, что любит сын, если она совсем не видит своего ребенка.

Другая героиня книги «Женщины вместе — женщины врозь», режиссер из Миннеаполиса Джун, рассказывает, что ее сын-школьник часто просит отвести его к другу. У того есть еще двое братьев, а мать не работает. При каждом удобном случае эта мать друга не упускает возможности сказать Джун: «Не могу себе вообразить, как это дети пришли из школы, а дома никого нет». «Подтекст этих слов — она любит своих детей больше, чем я», — со слезами на глазах жалуется Джун. Она готова позавидовать этой матери.

«Но на самом деле, — комментирует Анита Шрив, — зависть вызывает сама Джун. Ибо, потонув в домашней работе, замучившись с детьми, неработающая женщина начинает чувствовать, что теряет уважение мужа. Она с беспокойством думает о времени, когда дети вырастут и покинут дом, и о том, что они, возможно, тоже не будут ее уважать. Ей бы хотелось, чтобы муж пораньше приходил с работы, чтобы можно было общаться со взрослыми людьми, а не только с детьми. При этом она горда, что пожертвовала собой ради дома и детей, она осуждает работающих матерей за их эгоизм и жадность (она имеет в виду погоню за заработком). Но очень завидует соседкам, видя, как они, нарядные, отправляются на работу. У них ухоженный вид, а она не помнит, когда в последний раз употребляла косметику, да и на блузку она обязательно чем-то капнет».

«Война мам» также любимый объект для карикатуристов. В журнале «Working women» я увидела такой рисунок. Две мамы в школьном дворе обмениваются репликами. Одна, рыхлая, в небрежно накинутой кофте поверх потертых джинсов, иронично говорит другой, подтянутой и элегантной: «Как это прекрасно, что у вас хватает времени хотя бы возить малышку Боби каждое утро в школу» (мол, все остальное время — на работе). Вторая отвечает с улыбкой: «Какое счастье, что вы готовы быть со своими детьми весь день и при этом оставаться довольной жизнью. Я бы просто сошла с ума к концу дня».

Непримиримость двух лагерей вылилась в конце концов в скандал, вошедший в историю феминизма как «скандал в Уэлсли».

Дорогой частный колледж Уэлсли (на западной окраине Бостона) — женский. К моему удивлению, в США еще сохранилось несколько десятков таких раздельных высших учебных заведений. Каждый год на выпускной вечер сюда приглашается одна из бывших выпускниц, сумевших чем-либо прославиться и, значит, прославить колледж.

В мае 1990 года в качестве такой почетной гостьи получила приглашение Барбара Буш. В событии этом не было бы ничего странного, если бы не письмо, подписанное ста пятьюдесятью студентками Уэлсли. Они были возмущены таким выбором. Дело в том, что на почетную роль знаменитой выпускницы претендовали несколько кандидатур: две писательницы, телевизионный комментатор, астронавт, судья и две актрисы, одна из которых всемирно известная негритянка Вупи Голдберг. Наибольшее число голосов при голосовании получила писательница-феминистка, автор нашумевшего романа «Лиловый цвет» Элис Уоркер. Всего на несколько сторонников меньше оказалось у Барбары Буш.

Чтобы не ставить администрацию колледжа в неловкое положение, Элис Уоркер отказалась от приглашения. И эта честь выпала жене президента. Вот тут-то и вспыхнул скандал. Как писала «Нью-Йорк таймс», «полторы сотни студенток возмутились тем, что был нарушен главный принцип, которому учили в колледже, — женщина должна пожинать плоды собственных усилий, а не жить успехами своего мужа». Эту мысль подтвердила Пегги Рейд, одна из соавторов письма: «Мы не оспариваем достоинства Барбары Буш как хорошей жены, матери, к тому же занимающейся общественной работой. Но почему было не пригласить на роль почетной гостьи столь же достойную другую жену, мать и общественницу? А дело в том, что ее выбрали из-за ее мужа. Его, а не ее известность привела миссис Буш к нам. Мы не против Барбары Буш, мы против того, что ее пригласили как миссис Джордж Буш».

Женский совет

Так называется студенческая феминистская организация в Мичиганском государственном университете. Президент Совета Шантал Джоунс вовсе не похожа на лидера феминисток: очень худенькая, как то предписывает американский эталон красоты; копна мелко завитых волос; сбоку в каждом ухе по две сережки-заклепки, тонкая майка, облегающая высокую грудь, аккуратно вправлена в белые джинсы. Улыбка мягкая, приветливая. Сжато и толково объясняет она мне цели организации:

— Мы выступаем против всего, что унижает женское достоинство. Против подчиненного положения жены в доме. Против нежелательных сексуальных домогательств. Против жестокости мужей по отношению к женам — физической или словесной. И, наконец, против культа женской сексуальности.

— И все в отрицании? Только «против»? — уточняю.

— Нет, наоборот, все в утверждении, — парирует она. — Мы за равную ответственность мужа и жены перед семьей. За всестороннее развитие личности — и мужчины, и женщины.

Я прошу Шантал рассказать мне немного о конкретной работе Совета. Она приводит в пример несколько эпизодов.

Первый — о любви Мэри Эн и Родригеса. Она возникла с первого взгляда, и уже через неделю девушка оставила номер в студенческом общежитии, который разделяла с подругой, и переехала к бойфренду. Дело это в университетском кампусе обычное, порядка вещей не нарушает.

Когда первое любовное обалдение немного схлынуло, жизнь стала входить в рамки будничной жизни. Лекции, семинары, компьютерный зал, библиотека — это для обоих одинаково. А вот обеды... Влюбленная Мэри Эн исправно готовила вкусные блюда, влюбленный Родригес их исправно поглощал.

Со временем девушка обнаружила, что не только готовка, но и уборка, и стирка как бы само собой становятся обязанностью ее и только ее. Она поделилась наблюдением с Родригесом и услышала в ответ: «Да, любовь моя, мы, надеюсь, скоро поженимся, и потому я хочу посмотреть, как ты умеешь вести хозяйство». Тут надо объяснить, что Родригес — наполовину перуанец, а Мэри Эн — уроженка Детройта, города современного, либерального. То, что она услышала, показалось ей патриархальной дикостью. Она посмеялась над «мачизмом» друга и попыталась в шутливой форме ему объяснить, какой нынче век. Однако натолкнулась на жесткий принцип: домашние заботы — дело женщины.

Так начались их размолвки. Во время одной из них — это была уже не просто ссора, а скандал — Родригес ударил подругу. В следующую минуту она уже бежала в свой двухместный номер в общежитии.

В тот раз они помирились. Он явился с цветами, умолял его простить. Она вернулась. Острая радость примирения на какое-то время отодвинула идеологические разногласия. Но вскоре они вспыхнули снова, стали еще серьезней. И тогда Мэри Эн ушла, твердо объявив, что это — конец. Он не хотел верить. Он преследовал ее всюду. Однажды, когда она была одна, он ворвался в ее комнату, стиснул в объятиях. Она вырвалась, выскочила в коридор. Он крикнул ей вдогонку: «У тебя кто-то есть, шлюха?! Не надейся, что я оставлю тебя в покое!»

И тогда Мэри Эн пришла в Совет. Она рассчитывала найти здесь только сочувствие, сострадание. Но нашла большее. Защиту. Феминистки предавались эмоциям недолго. Без лишних сантиментов они обсудили, какая из существующих систем охраны может оградить Мэри Эн от возможных неприятностей.

Через неделю Родригес получил приглашение в университетский суд — общественную студенческую организацию. Решение суда было категоричным: из университета исключить. Родригес пошел на прием к вице-президенту. И тот... приказ об отчислении не подписал. Тут надо заметить, что первая реакция администратора была совсем другой: он очень рассердился и воскликнул, что не потерпит, чтобы репутация одного из лучших университетов была испорчена таким безобразным инцидентом. Почему он потом отменил свое решение? По одним слухам, Родригес разыграл карту своего латиноамериканского происхождения. А любой руководитель любого американского учреждения хорошенько подумает, прежде чем наказать представителя национального меньшинства. Кому охота прослыть расистом? По другим — молодой мужчина тронул сердце зрелого человека рассказом о несчастной любви или попросту — мужик мужика всегда выгородит. Так, во всяком случае, расценили этот поступок члены Совета и начали действовать.

Они отправили вице-президенту вежливое письмо: предупредили, что собираются опубликовать всю историю в трех газетах — университетской, городской и газете штата. Пришлось высокому администратору вступать с девочками в переговоры. Сошлись на том, что Родригес в университете остается, но к нему применяется probation, то есть условное наказание со строгим контролем до конца учебы. В случае первой же жалобы исключение последует автоматически.

Совет часто приглашает к себе лекторов со стороны. Так, однажды появилась аспирантка из Калифорнии с докладом «Порнография и феминизм». Опираясь на свои исследования, лектор доказывала, что хотя порнография аморальна по своей сути, тем не менее играет и положительную роль: освобождает женщину от сексуальных комплексов.

Такого всплеска страстей на заседаниях Совета еще не было. Бурные дебаты, однако, ни к чему не привели. И тогда решено было позвать более авторитетного эксперта, писательницу и социолога Андреа Дворкин, автора книги «Порнострасти».

— Ничего, кроме унижения, порнография нашему полу не несет, — горячо начала доклад Андреа. — Она разжигает интерес к женщине только как к объекту сексуальных притязаний. Она априори оставляет за скобками ее личность. Ее духовное начало, ее душевные потребности. Вольно или невольно порнография укрепляет вековую традицию неравенства полов.