Сказка о нездешнем городе

Басыров Игорь
Сказка о нездешнем городе

      Игорь Басыров
      Сказка о нездешнем городе
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      1
      "В одном труднодоступном, нездешнем городе жили-были люди..."
      Написав эту фразу, я подумал: а стоило ли ее писать? Ведь читателю может показаться, будто я сочиняю сказку. И, с одной стороны, он будет прав, потому что того, о чем я рассказываю, никогда не было. А с другой стороны, кто знает... В конце концов такова, наверно, природа любой сказки. Ведь если Конька-Горбунка никогда не было в реальности, то это совсем не значит, что его не было вообще...
      Итак, в одном труднодоступном, нездешнем городе... Но что за город? Откуда ему взяться на карте мира, вдоль и поперек исчерченной следами пытливых человеков?.. Чтобы вопросы эти не мучили моего читателя, приведу краткую историческую справку.
      КРАТКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
      Нездешний город был основан в незапамятные времена, но поначалу находился в другом месте. На нынешнее место его перенесли лет тридцать или шестьдесят тому назад. А до того в течение долгих веков он стоял километрах в двадцати севернее, на возвышенности. Такое географическое положение приносило городу немало бед, ибо со всех сторон он обдувался различными ветрами. В течение года не было ни одного тихого дня, и если северный и южный ветры приносили с собой лишь холод или тепло, а больше ничего не приносили, то западный и восточный несли горожанам массу несчастий. Вместе с западным ветром приходило лихорадочное оживление. Жизнь в городе начинала пульсировать с удвоенной силой. Целыми днями люди носились как угорелые, не помня ни о чем, кроме главной задачи дня, ночью на два-три часа забывались непрочным, тревожным сном, затем вскакивали и мчались дальше. В это время облик города резко менялся: ломались старые постройки и возводились новые; тот, кто раньше держал лавку, принимался за разведение гороха, и наоборот; трудоспособная часть населения запруживала широкие улицы, беспрестанно сталкиваясь друг с другом, о чем-то договариваясь, ссорясь и заключая перемирие; извозчики выходили на центральные площади и лепили из алебастра автопортреты в натуральную величину, в то время как их лошади одиноко и бессмысленно ржали в кривых переулках. Лошадей кормили с рук добрые бабушки. Среди историков существует мнение, что кипучая деятельность при порывах западного ветра вполне могла бы привести обитателей города к Высшему Смыслу, благо головы у них варили неплохо, но ветер менялся, на смену западному приходил восточный. При первом же его порыве цепкая усталость охватывала людей проволочными сетями, валила их с ног. Город мертвел. Расцвечивая силой воображения сухой исторический текст, нетрудно представить, как одинокий путник, шатаясь на подогнутых от усталости ногах, некоторое время шел, перешагивая через тела спящих прямо на мостовой людей, затем падал среди них и предавался всеобщему покою. Так проходило несколько суток. Днем уснувшего пекло горячее солнце, ночью освежала холодная луна. Светила безошибочно сменяли друг друга, с недоумением взирая на непонятный город, и только забытые извозчиками голодные лошади беспомощно ржали, запрокидывая головы и обращаясь к своему гривастому богу.
      Постепенно люди просыпались, встряхивали головами и расходились по домам. Пока они медленно тащились по улицам, казалось, что город оживает, но проходил час-другой, и вновь одинокий ветер гулял по пустым площадям, обдавая их мелкой горячей пылью. Люди запирались в своих домах и целыми днями пили чай, перекидываясь ленивыми словами, а по ночам скрывались в объятиях жен. Так тянулось до очередной перемены ветра.
      Лишь северный и южный ветры, как уже было замечено, приносили с собой дыхание нормальной жизни, и тогда у жителей Нездешнего города все было в меру, они с ужасом вспоминали кошмар последней лихорадки, весельчаки складывали о ней анекдоты, а извозчики ловили одичавших лошадей и запрягали их в свои повозки. Но, прежде чем приступить к работе, они ехали на центральную площадь, и каждый из них перевозил скульптурный автопортрет в свой палисадник. Эта традиция вызывает у ученых особый интерес, ибо таким образом, по их мнению, сама собой происходила профилактика культа личности.
      Конец эпохе ветров и начало великому переселению на теперешнее место, в низину, положил случай почти анекдотический. Исторические хроники так излагают его содержание. В пору западного ветра один человек решил снести свой дом и построить на его месте пекарню для выпечки французских булочек (какой-то путешественник подарил ему рецепт; надо сказать, что в Нездешнем городе никто никогда не пробовал французских булочек, и человек этот рассчитывал иметь немалую выгоду от задуманного предприятия). Он взялся за выполнение своего проекта с энергией, присущей в эту пору всем жителям города. Через некоторое время пекарня была готова и выдала своему счастливому обладателю первую продукцию. Новоявленный пекарь помчался в магистрат, чтобы договориться о сбыте, но, к несчастью, переменился ветер. С востока потянуло мертвящей расслабленностью, герой наш перешел с бега на шаг, потом на медленный шаг и в конце концов заснул, лежа на мостовой. Как водится, проспал он несколько суток, проснувшись, размял затекшие конечности и поплелся домой, мечтая о чашке чая, домашнем уюте и ласковой жене. Каково же было его отчаяние, когда вместо дома он обнаружил остывшую пекарню. Человек впал в состояние, близкое к трансу, пустился бродить по пустынным улицам, бормоча под нос бессмысленные фразы, и, скорее всего, сошел бы с ума от неприкаянности, если бы восточный ветер вновь не сменился западным. Когда город только-только начал оживать, незадачливый предприниматель умчался в неизвестном направлении, что ничуть не удивило обитателей Нездешнего города, поскольку такое поведение было нормально для поры западного ветра.
      Прошло несколько дней, и город был потрясен страшной силы взрывом. Пекарня для выпечки французских булочек взлетела на воздух, разрушив множество соседних строений и покрыв ближние улицы налетом белой муки, вырвавшейся на волю из тесноты кладовых. По счастливой случайности жертв не было. В тот же день с небес обрушился невиданной силы ливень, плотной стеной оградивший всю округу от воздействия всяких ветров.
      Как сообщают хроники, подрывник был арестован, но суд присяжных оправдал обвиняемого, а сразу после суда стало очевидно, что дальше так жить невозможно. Было принято кардинальное решение о переносе города в низину, куда не мог залететь ни один, даже самый шальной, ветер.
      Вот с той поры и спрятался Нездешний город в Долине Безветрия. Жизнь успокоилась, люди перестали бросаться из крайности в крайность, зажили чинно, спокойно, без вызова. Чтобы избавиться от психологических атавизмов, люди вознесли над собой Канон. Канон - это свод правил, единогласно принятый воодушевленными переселением в низину нездешнегородцами. Он объявлял предосудительной всякую излишнюю активность в жизненных проявлениях, а также излишнюю пассивность в оных. Измученные бесконечными ветрами люди считали свой Канон великим даром свыше. Здесь позволю себе привести еще один анекдот. Один бывалый нездешнегородец рассказал землякам, что где-то очень далеко, за морями, горами и пустынями, есть удивительная страна. Ее жители проводят свободное время в рассматривании какого-либо незначительного предмета, например, камня или собственной ноги. Даже глаза у них с годами становятся уже от сосредоточенности. "Люди эти достигают невиданных успехов в своей общественной и хозяйственной жизни", - утверждал рассказчик. Послушав его, нездешнегородцы сдержанно покачали головами, не особо доверяя образу жизни иноземцев после происшествия с французскими булочками. Но в глубинах их душ незаметно для них самих родилась искренняя симпатия к далеким узкоглазым людям. На короткий период у нездешнегородских женщин даже появилась мода носить маленькие прищепочки у краешка глаза. Но эта мода не прижилась, поскольку ходить с проколотыми ушами и защемленной кожей было неприятно.
      Коротко о современном положении. В настоящее время Нездешний город процветает под сенью Канона. Ни одно движение воздуха не просачивается на его мирные улицы. Есть, правда, некоторые неудобства в обволакивающей город духоте, но горожане считают ее необходимой и сносной данью, уплачиваемой за благоденствие. Вера людей в незыблемость Канона безгранична, что, впрочем, не мешает им вносить в его текст сообразные с течением жизни дополнения. Так, например, запрещены любые устройства, вызывающие колебания воздуха.
      Мироощущение среднестатистического горожанина оптимистично. У Нездешнего города есть одна особенность. Обычная жизнь города вследствие неподвижности атмосферы переплетается с жизнью иной, нездешней, как сам город. Ночью горожанам снятся сны. В этом нет ничего удивительного, они снились им и раньше, но тогда на рассвете сны обычно уносились ветром. Сейчас ветра нет, и сны остаются. Они плавают над городом и создают свой особый мир сновидений. И чем дальше, тем теснее срастается этот мир с городом, образуя невиданный реально-иллюзорный мегаполис. В нем явь становится сном, а бывает и так, что сны становятся явью. Действительность перетекает из одного состояния в другое, и как-то постепенно случилось так, что Канон материализовался. Это произошло лет десять или сорок тому назад. Канон принял форму чего-то огромного и человекоподобного, завис над городом в прозрачном океане сновидений, тараща выпуклый мутный глаз. Впрочем, материализация идей случается в Нездешнем городе крайне редко, поскольку запрещена Каноном.
      Таковы основные черты истории и современности Нездешнего города на тот момент, с которого начинается наш рассказ. Возможно, я упустил из виду какие-то детали и нюансы, поэтому оставляю за собой право вносить некоторые дополнения по ходу дела. Ну, а теперь самое время перейти к сути.
      2
      Переулок был кривой, обшарпанный и носил название "проспект Великого Переселения". Впрочем, здесь было тепло, тихо, и уютная кривизна создавала впечатление патриархальности быта. Приземистые двухэтажные домишки, крытые черепицей, ласково смотрели друг другу в окна и почти соприкасались открытыми дверями. В плане переулок имел форму буквы "Г" с приделанной снизу бессмысленной закорючкой, создававшей ужасные трудности при передвижении. Зато верхняя палочка фактически была отделена от переулочной неразберихи. Здесь стояли три двухэтажных домика.
      Надо сказать, что жители проспекта Великого Переселения очень гордились названием своего переулка. Они считали, что название превращает их в узелки всеобщей связи времен, а шутники прибавляли: и народов. Прибавляли шепотом и с улыбкой; шепотом, потому что Канон не позволял шутить такими вещами, а с улыбкой оттого, что горожане сильно сомневались в существовании других народов, кроме народа, населявшего Нездешний город. Возможно, где-то существовали иные племена, но они жили так далеко отсюда, что их как бы и вовсе не было. Сами горожане назывались двояко: в просторечии - нездешнегородцы и официально - канониры (то есть следующие великому и справедливому Канону). Канониры-нездешнегородцы наделяли друг друга латинскими именами, из чего я заключаю, что на самом деле они были римлянами. Однако говорили они по-русски; это наводит меня на мысль, что я ничего не понял в их этногенезе.
      Итак, на короткой палочке буквы "Г" жили: Циркулус, Симплициссимус, Табулус, Квипроквокус и Лапсус с женами и детьми. Нет, виноват, ко времени начала нашей истории Квипроквокус жил уже без жены. Но о каждом по порядку.
      Циркулус был кругл и добродушен. Может быть, даже более добродушен, чем кругл. Одним словом, он был добродушен беспредельно. Это добродушие очень мешало ему в жизни. Он занимался садоводством и огородничеством, выращивал вкусные огурцы и красивые тюльпаны. Огурцы он продавал на рынке, а тюльпанами усыпал свои сновидения. Я уже говорил о том, что сновидения занимали очень важное место в жизни Нездешнего города, но для Циркулуса они были важны вдвойне. Дело в том, что Циркулус был женат. Женат на женщине из своих снов. Да, не удивляйтесь, брак был официально зарегистрирован в городском магистрате. Циркулус встретился со своей будущей женой во сне. Он видел ее недолго и успел только узнать, что зовут ее Дормия. Сон настолько понравился ему, что на следующую ночь встреча повторилась. Прошло какое-то время, и Циркулус понял, что это судьба. Ради своей судьбы он и занялся разведением тюльпанов. Судьба благоволила ему, но, когда он впервые заикнулся о женитьбе, она пришла в ужас.
      - Твои родители никогда не благословят этот брак, - сказала Дормия.
      Но у Циркулуса не было родителей, и, узнав об этом, она согласилась. Циркулус был рад безмерно, ведь, чтобы подольше видеться со своей избранницей, он готов был спать целыми сутками и не представлял, как он будет жить, если Дормия не согласится стать его женой. Но, к счастью, брак был заключен, и медовый месяц Циркулус провел в летаргическом сне. В положенный срок Дормия родила ему очаровательных двойняшек, и не было на земле отца и мужа, более счастливого, чем Циркулус.
      Когда дети немножко подросли, они полюбили игру в прятки. Но, сыграв с ними несколько конов, Циркулус стал избегать этой игры. Он постоянно проигрывал, и ему было обидно. Он придумал для своих детей другую игру. Игра называлась "путешествие". Циркулус садился в мягкое кресло, закрывал глаза и принимался мечтать. Он вызывал в своем воображении самые фантастические страны, самых удивительных волшебников и чудовищ и сочинял прекрасные сказки. При этом он непременно помещал детей в придумываемые им истории, даря им эффект прямого присутствия. Дети с наслаждением сражались с чудовищами, бродили по неведомым дорожкам и спасали попавших в беду принцев и принцесс. А фантазии Циркулуса становились все более изощренными, он все глубже погружался в придуманную им самим игру. Он уединился, почти перестал видеться с друзьями, и если выходил из дома, то только на рынок, чтобы продать партию огурцов. Но зато не было во всем Нездешнем городе детей счастливее, чем его дети.
      Ну так вот. Однажды вечером семейство Циркулусов сидело дома и играло в "путешествие" (Дормия тоже обожала эту игру). На "огонек" к ним забежал сосед Квипроквокус. Он сел в уголке и стал наблюдать за игрой. По комнате носились обрывки мечтаний, цельного образа для постороннего глаза никак не складывалось. Квипроквокус следил, как вокруг сидящего с закрытыми глазами Циркулуса из воздуха неожиданно возникают то голова ребенка, то королевская мантия, то нога жены. Квипроквокусу стало скучно.
      - Послушай, Цирк, тебе не надоела такая жизнь? - громко спросил он.
      Циркулус открыл глаза. Было слышно, как Дормия с детьми вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
      - Нет, - ответил Циркулус лениво и с досадой.
      - Не понимаю тебя, - претенциозно заявил Квипроквокус, закидывая правую ногу на левую.
      - А что бы ты сделал на моем месте?
      - Не знаю, Цирк, что-нибудь бы да сделал... Хотя бы вывез на рынок тюльпаны, а огурцы бы закинул в сновидения. Там ведь тоже питаться нужно. Не представляю себе, как твоя жена живет на одних тюльпанах.
      Циркулус презрительно взглянул на своего соседа. Квипроквокус подошел поближе.
      - Нет, ей-богу, Цирк, сделай так только один всего разочек, по-соседски тебя прошу. Я поспорил с одним человеком. Если завтра утром на рынке будут огурцы, а не тюльпаны, я должен буду отдать ему очень много денег, а у меня их нет. Выручи, брат, ну что тебе стоит?
      И Циркулус согласился.
      Утром следующего дня на проспекте Великого Переселения появилась огромная повозка, доверху набитая тюльпанами. Поплутав немного в извилинах проспекта, она выехала на длинную и узкую улицу Доблестных Канониров и медленно поплыла к рыночной площади. Циркулус сидел на козлах, а Квипроквокус бежал впереди и сзывал людей пронзительным криком:
      - Самая красивая повозка во всем Нездешнем городе! Все на рынок! Невиданная в нашем городе торговля! Доблестные канониры, не упустите свой шанс!
      В сущности, предприятие в рекламе не нуждалось, а личность глашатая доверия не вызывала. Квипроквокус был известен в городе как человек пустой и никчемный. На него никто и не обращал внимания, однако он, ничуть не смущаясь этим обстоятельством, продолжал оглушать прохожих воплями. Толпа же собралась вокруг повозки Циркулуса, расхваливая невиданный товар, и Циркулусу пришлось начать торговлю, не доехав до рынка. Надо сказать, что в Нездешнем городе многие выращивали цветы, но никто не торговал ими. Просто не было традиции. Поэтому идея Квипроквокуса была обречена на успех.
      За неделю Циркулус выручил столько денег, сколько не получал раньше за год. Город был засыпан тюльпанами, а сны Циркулуса - огурцами. Игра в "путешествие" теперь приобрела ярко выраженную огуречную направленность. Змеи Горынычи, Дракулы и Кощеи Бессмертные давились зелеными хрустящими плодами. Все бы хорошо, но вскоре начались серьезные неприятности. Огурцы Циркулуса стали проникать в сны других нездешнегородцев, а затем угрожающе заполнили все пространство сновидений. Ведь сны горожан составляли единую систему, накрепко связанную с реальной жизнью города. Огурцы теперь снились всем - влюбленным юнцам и дряхлеющим старцам, базарным попрошайкам и респектабельным работникам магистрата. Кумушки, встречаясь утром на базаре, судачили так:
      - Как спалось, кума?
      - И-и, милая, какой там сон? Вся голова огурцами набита!
      В конце концов возникла угроза того, что неконтролируемая масса огурцов вытеснит из мира сновидений Канон. И Канон возмутился! Ворочая мутным глазом, он объявил несчастного Циркулуса персоной нон грата. Одиозный огородник был арестован. Что касается Квипроквокуса, то он укрылся на окраине города у какой-то путанки, благо его никто и не думал искать.
      3
      - Глубокоуважаемые присяжные заседатели! Дорогие канониры! Вы собрались сегодня здесь, чтобы оценить проступок огородника Циркулуса. Нет смысла излагать суть его провинности, о ней говорят все обитатели нашего с вами замечательного и неповторимого города. - Адвокат Дефендиус перевел дух и сделал глоток из стакана. - В силу долга и убеждения я хочу доказать вам, доказать общественному мнению, что проступок этот не так уж и страшен и не заслуживает слишком сурового наказания. Не к милости взываю я, но к справедливости!
      Обвинение сформулировано сурово и бескомпромиссно: подрыв авторитета великого Канона. Нужно ли говорить о том, что для нас с вами означает Канон? Канон, избавивший нас от зубодробительных передряг эпохи ветров; Канон, обеспечивший благоденствие и процветание нашему прекрасному городу! И что должен чувствовать добропорядочный и законопослушный канонир, слыша страшные слова обвинительного заключения? В воображении законопослушного и добропорядочного канонира возникает образ кровавого злодея, злоумышляющего на благоденствие честных канониров и ехидно щерящегося на их маленькие, вполне простительные слабости. Но задумывался ли кто-нибудь о том, что возникновение такого образа представляет собой страшную опасность? Мне ли объяснять вам, что означает подобный образ для нашего города, не одиночный образ, говорю я, а образ, возникший одновременно в головах тысяч канониров? Кем бы ни был на самом деле несчастный торговец, этот независимый от него образ грозит занять доминирующее положение в пространстве сновидений. И что тогда будет с нами? Я спрашиваю, что тогда будет с нами? - Адвокат сделал решительную паузу. - Я защитник, но сегодня я обвиняю. Я обвиняю прокурора в попытке сотворения угрозы для благоденствия Нездешнего города.
      По залу прокатился сдержанный гул. Циркулус сидел на скамье подсудимых, отрешенно рассматривая барьер. Никто не заметил, как открылась боковая дверь и в зал суда ввели бледного, взъерошенного Квипроквокуса. Заметил это лишь адвокат. Он удовлетворенно кивнул и продолжил свою речь.
      - Посмотрите на торговца Циркулуса. - Адвокат простер правую руку к подсудимому. Циркулус поднял глаза и тут же опустил. - Разве похож он на зловещий образ, нарисованный прокурором? Вот сидит он перед вами, тихий, добрый семьянин, добропорядочный канонир, по случайности, я повторяю, по случайности попавший в эту нелепую переделку. Разве не говорит в пользу обвиняемого тот факт, что женился он на женщине из мира сновидений? Не говорит ли это о возвышенности натуры Циркулуса? Кто из сидящих здесь может сказать о себе, что совершил поступок, аналогичный по возвышенности поступку Циркулуса? Обвиняемый зарекомендовал себя как образцовый семьянин, имеет двух детей...
      - Как это он умудрился детей-то прижить с привидением?
      - Попрошу соблюдать тишину! - Председатель суда постучал колотушкой по столу. Адвокат снисходительно обвел зал глазами. - Как вы видите, уважаемые канониры, не все из присутствующих способны хотя бы понять поэтическую душу Циркулуса. И вот его, этого тонкого, возвышенного человека, хотят представить кровавым злодеем, для него, для этого нежного, оранжерейного цветка, взращенного в благодатных условиях нашего великого города, прокурор требует смертной казни. А подумал ли высокочтимый прокурор о том, что расстрел для Циркулуса означает также расстрел для его жены и детей, расстрел в буквальном смысле, поскольку они существуют исключительно в снах обвиняемого?
      Адвокат гордо возвышался над притихшими присяжными. Циркулус поднял глаза над барьером. В них впервые блеснула надежда.
      - Хочу коротко остановиться еще на одном обстоятельстве. - Заученным усилием адвокат спрятал выпиравшее наружу торжество и деловито пошелестел бумагами. - Весь, с позволения сказать, сыр-бор разгорелся после того, как сны Циркулуса были наводнены огурцами. Но ведь до того в течение нескольких, я бы даже сказал, многих лет Циркулус ради любви к своей жене усыпал свои сны тюльпанами и никто, я подчеркиваю, никто не возмущался этим фактом. Вы скажете, что любовь, тюльпаны, - адвокат неопределенно покрутил рукой в воздухе, - это вещи такие нематериальные, что о них не стоит и говорить, а огурец (резкий, рубящий жест) - предмет вполне осязаемый, имеющий вес и цену. И вот тут-то вы попадете впросак, ибо для правосудия тюльпан и огурец - предметы равнозначные, а материальность тюльпанов доказывается непреходящим рыночным спросом на них в течение целой недели. - Адвокат сделал заключительный глоток из стакана. - И наконец. В ходе предварительного следствия допущена грубейшая ошибка, а именно: не выявлена роль Квипроквокуса, лица без определенных занятий. А между тем если принять во внимание роль этой личности, то дело Циркулуса предстает совсем в ином свете. Ведь это именно Квипроквокус подбросил Циркулусу идею поместить огурцы в пространство сновидений. Причем он сделал это, коварно прикинувшись другом и умоляя Циркулуса помочь ему выиграть некое пари. У меня имеются неопровержимые доказательства, что никакого пари не было. Да и сам Квипроквокус признает это. И вот наивный, добродушный Циркулус оказывается на крючке у коварного провокатора, и что мы видим в итоге? В итоге мы видим несчастного Циркулуса на скамье подсудимых и мы видим, как торжествует гнусный Квипроквокус. - Голос адвоката достиг высшей силы трагического звучания; взъерошенный Квипроквокус сжался в комочек и превратился в ничто. - Из каких же побуждений Квипроквокус подвел своего соседа Циркулуса, по-простому выражаясь, под монастырь? А вот из каких. У меня имеются неопровержимые доказательства того, что в беседе с ремесленником Кракусом Квипроквокус говорил о своей зависти к Циркулусу и о глубоко скрытой страсти к его жене. Я передаю суду имеющиеся у меня документы. - Адвокат вышел из-за стола, отдал бумагу председателю суда и вернулся на место. - Что же мы видим, уважаемые канониры? Мы видим в итоге, как низменная, подпольная страстишка мелкого человека Квипроквокуса губит возвышенного, мечтательного Циркулуса. Истощенный запретной и неудовлетворенной похотью и неспособный возвыситься до таких вершин духовной жизни, кои демонстрирует нам всем Циркулус, Квипроквокус затеял подлую провокацию, свидетелями финала которой мы с вами сегодня являемся.
      Итак, подытоживая все сказанное, я прошу у суда: а) оправдательного приговора Циркулусу, б) привлечения к уголовной ответственности Квипроквокуса, в) вынесения частного определения в адрес прокурора. Не к милости взываю я, но к справедливости!
      Зал взорвался аплодисментами. Со сладостным чувством исполненного долга адвокат опустился в свое кресло. Воспользовавшись вдохновенной сумятицей, Квипроквокус пробрался к Циркулусу.
      - Цирк, а Цирк, - подергал он его за рукав, - не верь им, Цирк! Я не виноват.
      - Какая разница, Квип? - устало вздохнул Циркулус.
      - Нет, правда, Цирк, я и не думал о твоей жене... Да я и не могу так вот... со сновидением... Правда, не могу.
      - Суд удаляется на совещание! - прогремел над залом голос председателя.
      - Каков сегодня наш Дефендиус?
      - Вития, просто вития...
      - Уважаемые канониры, прошу не отвлекаться! Нам предстоит выработать важнейшее решение... Прошу высказываться.
      Присяжные задумались. Председатель мерно отстукивал костяшками пальцев трехсекундные интервалы. В принципе каждый уже имел свое мнение, но Канон предписывал показать озабоченность важным общественным процессом, именуемым Правосудие. Поэтому присяжные напустили на свои лица выражение тягостного раздумья, хотя на самом деле все ждали, когда же председатель отстучит необходимое число интервалов. Председатель тоже стучал неспроста. Он навострился отмерять трехсекундные промежутки с точностью электронного хронометра и с гордостью демонстрировал эту способность новичкам. Наконец прозвучал шестидесятый удар. В недрах присяжных душ одновременно зародились два возгласа. Вместе родившись, они в одно мгновение выплеснулись в объем комнаты.
      - Надо оправдывать!
      - Оправдывать нельзя ни в коем случае!
      - Обоснуйте свое мнение, Примус! - Председатель ткнул карандашом в грудь сидевшего по левую руку.
      - А что тут обосновывать? Дефендиус все сказал. Готов подписаться под каждым словом!
      - А вы, Ультимус?
      - Склоняюсь к противоположному мнению.
      - Ну, обоснуйте же!
      - Оправдывать нельзя ни в коем разе. Подумайте хорошенько, Примус, что вы нам тут предлагаете. По-вашему, нам следует оправдать Циркулуса и привлечь к суду Квипроквокуса? Хочу вам заметить, что вы позволили себе непростительную слабость, подпав под влияние краснобая Дефендиуса и забыв о великом Каноне! А что предписывает нам Канон? Он предписывает игнорировать личностей, подобных Квипроквокусу. Их не существует для Канона, они вне общественного мнения. Ах, бедный Циркулус, ах, гнусный Квипроквокус! - Ультимус спародировал адвоката. - Между тем Циркулус в отличие от Квипроквокуса существует для Канона и, как честный канонир, обязан отвечать за свои поступки, обязан не иметь ничего общего с личностями, подобными Квипроквокусу, а уж подпадать под их влияние - это вообще возмутительно!
      - Что ж теперь, расстрелять его?
      - Нет, уважаемый Примус, расстреливать его нельзя. Это единственное, в чем я согласен с Дефендиусом. Но за поведение, порочащее звание честного канонира, Циркулуса необходимо выслать из города вплоть до полного исправления.
      - С конфискацией огурцов?
      - С конфискацией огурцов и тюльпанов! - подытожил председатель.
      После недолгой дискуссии это мнение восторжествовало.
      4
      Если с проспекта Великого Переселения выйти на улицу Доблестных Канониров, пройти по ней до рыночной площади и, миновав бульвар Мирных Наслаждений, свернуть на проезд Добродетели, то прямиком очутишься на шоссе Утраченной Радости. Эта магистраль ведет к единственному выезду из Нездешнего города. В принципе никаких стен вокруг города нет и окраинные дома свободно смотрят в поле, но улицы, доходя до окраин, как-то причудливо изгибаются и, словно помахав ручкой городской черте, возвращаются к центру. И только шоссе Утраченной Радости безрассудно врезается в границу города и, преодолев ее, уходит в неизведанную даль. На непривычного человека шоссе Утраченной Радости производит странное впечатление. На нем нет домов, одни трибуны для зрителей. Когда я впервые очутился в Нездешнем городе, я принял это шоссе за вытоптанное футбольное поле, уродливо вытянутое в длину. Но это всего лишь впечатление наивного новичка. На самом деле шоссе Утраченной Радости полностью соответствует своему названию. По нему уходят из города высланные в судебном порядке. Быть высланным из Нездешнего города - это одновременно и наказание, и честь. Это честь, потому что ее удостаиваются только добропорядочные канониры, так или иначе скомпрометировавшие себя. Для уголовного элемента существуют другие наказания. И в то же время быть высланным - это наказание, потому что идущий по шоссе Утраченной Радости на неопределенный срок отлучается от Великого Канона, становится сирым и беззащитным в чужом, неведомом мире. Поэтому нездешнегородцы считают дурной приметой наступить хотя бы одной ногой на поверхность этого шоссе. И когда по нему проходит очередной осужденный, весь город выстраивается на трибунах по обе стороны дороги, молчаливо скорбит о судьбе отступника, безмолвно клянется никогда не повторять его ошибок и глубоко в душе восхищается величием Канона.
      Вот этим путем в один из пасмурных, бессветных нездешнегородских дней прошел Циркулус. Он шел медленно, тяжело переставляя ноги, точно с каждым шагом преодолевал невыносимую боль. Ему было трудно продираться сквозь острия тысяч взглядов, впивавшихся в него с обеих сторон. Пусть не все из них сочились злобой, но Циркулус вообще не любил чужих взглядов. Сейчас с ним была его семья, никто из канониров не видел ее, но Циркулусу казалось, что видят все, что его любимую женщину, что детей, рожденных от него этой женщиной, отрывают от его тела, пригвождают злыми взглядами к полотну шоссе и оставляют в этом городе заложниками. Циркулус шел, стараясь броней своей души оградить семью от острых стрел, летящих отовсюду. Ему было больно.
      Откуда-то сбоку на шоссе выскочил Квипроквокус. Маленькой, никчемной точкой, нарушив неписаные традиции Нездешнего города, он метнулся вдогонку за Циркулусом. Он бежал под гробовое молчание зрителей, которым Канон запрещал улюлюкать. Он догнал осужденного и, переводя дыхание, пошел рядом с ним; маленький, живой рядом с тучным, отрешенным Циркулусом. Так они прошли метров двадцать или пятьдесят, затем Квипроквокус забежал чуть вперед и заглянул Циркулусу в глаза. Он по-прежнему вымаливал прощение, хотя Циркулус не сердился на него.