- "Почему такой грустный вид? На тебе лица нет!"
      Матушка, печально покачав головой, отвечает:
      - "Да нет, - я -- счастлива... Правда! Вот только..."
      Тетка внимательно смотрит на лицо юной девушки и с пониманием произносит:
      - "Сей Уллманис -- купец и пират! Я же имею глаза..."
      Матушка невольно смеется в ответ:
      - "От ваших глаз ничто не может укрыться! Мы любим друг друга и он -славный малый, но...
      Когда он садится выпить с друзьями, все их разговоры будут о ценах на порох в Гамбурге и Амстердаме, о новом оружии, о том, как визжали очередные католики, когда их резали после удачного абордажа... Когда же они вспоминают, как стонут пленные католички, мне приходится уходить -- иначе меня вырвет!
      А еще они бредят охотой, своими собаками, лошадьми, да меняют щенков на любовниц! К лошадям, да собакам их отношение лучше, - ими они не меняются...
      Мой Карлис... Однажды он заснул крепким сном посреди "Гамлета"! А в антракте назвал в ложу дружков и они пили пиво, да обсуждали, каковы должны быть в постели актрисы, игравшие Гертруду с Офелией! А потом...
      Я посмотрела на Карлиса и он в том не участвовал, но прочие сели играть. Играли они на то, кому из них после спектакля везти Гертруду, а кому -- Офелию! Как они смеялись - "их ужинать"!
      Я... Я ненавижу их! Господи, как же я ненавижу сих деревенских ослов! И... Я люблю Карлиса и понимаю, что он, в сущности, - такой же как все! И это разбивает мне сердце...
      Первое время я думала, что весь этот порох с оружием -- признак рьяного лютеранства и целостности натуры. Теперь же... Это -- ужасно!"
      Тетка внимательно слушает, снимает с руки перчатку, подбирает снег с небольшого сугроба, скатывает из него снежок и идет, подбрасывая сей комочек в руке. Она вдруг улыбается:
      - "А у нас в Цербсте снегу порой наметало... Я любила играть в снежки. А ты?"
      Матушка теряется от таких слов, потом берет из рук Государыни твердый снежок и... почему-то нюхает его:
      - "Я тоже любила снежки... Мы играли в них с дедушкой. Он выезжал в кресле-каталке в наш сад к большому сугробу и... Мы с ним кидались, пока не помирали со смеху... Он очень любил снежки!
      Иной раз я лепила снежок, иль поднимала снежок дедушки, а он пах камфорой -- я растирала ему культю ноги камфорным спиртом... У нас с ним руки всегда пахли камфорой..."
      Лицо Государыни вдруг меняется. Она закусывает губу и лицо ее будто трясется. Затем она начинает рассказ:
      "Я тоже любила снежки. Мой отец, верней -- муж моей матери был генералом в армии Железного Фрица и редко когда навещал нас. Он был очень жадный, холодный и скупой человек. Я никогда не любила его... Зато я любила моего крестного.
      Когда он приезжал к нам из Берлина - начиналось веселье! Он привозил с собой гору подарков: сладости, игрушки, обновки для меня, и для матушки... Много ли нужно вечно голодной и бедной принцессе для счастья? Крестный же и привозил в наш дом Счастье...
      Потом он опять уезжал к жене и детям в Берлин и я оставалась его ждать... Летом мы играли с ним в мяч, а зимою в снежки... Однажды мы с ним слепили такую большую снежную бабу, что она была ростом с крышу! Когда приехал муж моей матери, он разозлился -- баба мешала подъехать к крыльцу и он приказал разломать ее...
      И тогда матушка сказала ему:
      - "Сломай ее сам, коли смелый!"
      Я впервые увидела -- насколько мать его презирала... А он вдруг испугался, замахал на нее руками и баба простояла у меня под окном до самой весны. Она почернела и принялась оседать, когда снова приехал крестный и мы с ним вместе разломали дурацкую статую...
      Перемазались тогда... И смеялись до колик...
      А потом... Крестный привез большой торт и мы втроем ели его с подноса -- ложками, точно свиньи... А мама с отцом кормили друг друга тортом с ложечки, очень смеялись, да измазались тортом. Я так смеялась, глядя на них, а потом...
      Мы запивали торт -- кофе. Черным и горьким кофе. И я, поднеся чашку к губам в очередной раз, увидала в кофе -- свое отражение. А перед глазами -как раз крестный целовал мою мать...
      У меня помутился рассудок... Я увидала перед собой два похожих лица. Слишком похожих, чтобы это было случайным! И сразу мне пришло в голову, что крестный всегда приезжает тогда, когда муж моей матери покидает наш замок. Верней, крестный всегда присылает письмо и сей человек сразу же едет в командировку...
      Я поставила чашку на стол и не могла смотреть на отца. А он вдруг будто почуял мое настроение, встал со своего места и вместе со стулом подсел вдруг ко мне.
      Он провел рукою по моей голове и спросил:
      - "Ты знаешь, что мы двоюродные с твоей матерью?"
      В груди у меня что-то сжалось и я прошептала:
      - "Знаю, папочка..."
      У отца перехватило дыхание. Он поцеловал меня в обе щеки и:
      - "Я... Мы пытались бежать из дому... Ни в одной германской стране нас не приняли. По германским законам мы -- брат и сестра и не имеем права на брак. А твоя мать была уже тобой в тягости...
      Тогда я купил ей мужа, страну и королевский престол... И я хочу, чтоб самая старшая из моих дочерей была -- Счастлива. И я сделаю все, чтоб и у тебя была -- пусть крохотная, но -- Империя и царский венец! Ты -- веришь мне?!"
      Я вцепилась в отца руками, я облилась слезами, ибо мне стало так хорошо, сладко и больно в его объятиях... И я прорыдала:
      - "Я верю тебе, папочка..."
      Прошли годы. Я стала Наследницею Престола России. Моя сестра (из законных) была уж сговорена к браку с Наследником Прусской Короны. Самая младшая же из нас еще не появилась на свет, но и ее дождалась Корона Ливонии. Отец умел выполнять обещания.
      Правда... Фридрих Великий пошел на мой брак лишь потому, что отец наплел ему, что я -- великий разведчик. Прусский король надавал мне массу приказов, за исполнение коих в России мне б полагалось десять усечений головы сряду! Но стоило мне прибыть в Санкт-Петербург, как кто-то из моей свиты сразу "донес" про сии поручения и всех немцев сразу же выгнали.
      Лишь потом я поняла, насколько был мудр мой отец. Сыск русских находился в зачаточном состоянии и пруссаки водили их за нос буквально во всем. И со зла русские ловили кого придется и -- сразу казнили, не обременяя себя доказательствами. Много погибло невинных, но столь частыми казнями русские повывели и всю нашу разведку, так что -- в сей жестокости был толк.
      Меня же не тронули, ибо я уже была единожды "схвачена" и теперь за мною следили в сто глаз. Именно потому, что за мною следили -- я оказалась вне подозрений!
      Это я поняла потом... А так -- был период, когда я готова была руки на себя наложить. Я как раз родила Павлушу и у меня его сразу отняли... Не дали единого разика -- грудью его покормить! (Корми своего малыша только грудью! Чем дольше, тем лучше. Меня с тобой матушки кормили грудью и мы с тобой -толковыми выросли, а Павлуша мой... Что с него взять -- грудью не кормленный!)
      Слонялась я по дворцу -- никому не нужная, всеми забытая. И вдруг однажды -- слышу кто-то поет... "Nonne und Graf". Когда отец был вместе с матушкой, они всегда вместе пели "Монашку и Графа"...
      Я тайком подошла... Один из моих офицеров стоял на посту и тихонько пел себе под нос. У меня отобрали всех моих немцев и в охране остались одни только русские... Средь них никто не мог знать сию песню!
      Слушая офицера, я невольно шумнула и он услышал меня. Он сразу прекратил петь и вытянулся по стойке. Я подошла ближе...
      Гриша был настоящий красавец, - стройный шатен, кровь с молоком, гренадерская стать... У меня аж сердце в пятки ушло. А на уме -- "Я родила им Наследника. Теперь я никому не нужна. Государыня при первой возможности пострижет меня в монастырь. Так чего ж теряться? Последние денечки на свободе хожу..."
      Я спросила его:
      - "Ваш голос -- хорош. Где вы услышали сию песню?"
      Он щелкнул мне каблуками:
      - "Моя матушка любила мне ее петь перед сном!"
      - "Ваша матушка?! А откуда она знает немецкие песни?"
      - "Моя матушка -- урожденная баронесса фон Ритт! Это по отцу я -Орлов. Григорий Орлов -- к вашим услугам!"
      Я обомлела. Я и представить себе не могла, что в моей свите могут быть немцы! Ну... Пусть хотя бы наполовину.
      Я не знала что и подумать и побежала за разъяснениями к садовнику. Он был англичанин, а мы с тобой в родстве с английской короной и, когда из России выслали немцев, я знала, что англичане -- мне не чужие. (Чутье не обмануло меня, - наш садовник оказался резидентом "Интеллидженс Сервис" в России и через много лет возглавил сие заведение. С моей помощью, разумеется.)
      Я спросила его, - что он думает на сей счет? И тогда англичанин, поклонившись, сказал мне:
      - "Мадам, вы еще слишком молоды и не понимаете поступков людей. Ваш же отец с самого первого дня знал, как именно поступит Государыня Всея Руси. Вы можете сердиться на Елизавету, но в сущности это -- очень добрая женщина. Истинная полячка.
      Мать ее -- полька. Екатерина Скавронская. И пока Елизавета была маленькой, из ее окружения то Петр Второй, то Государыня Анна убирали поляков. Боялись, что польские родственники настроят девочку на свой лад. Вплоть до того, что маленькой Лизаньке запрещалось петь польские колыбельные -- так, как пела их ей ее матушка. И девочка сего не забыла.
      Теперь она - Государыня и из принципа окружила себя поляками. Воронцовы, Чернышовы, Шуваловы, Разумовские, Шереметьевы...
      Это все -- польская шляхта с примесью русской крови. Чистых же поляков среди них нет, ибо тех когда-то повывели и Государыня привыкла жить среди "русских поляков".
      Запомните же, - Государыня может быть глупой, строптивой и необразованной женщиной, но у ней -- доброе сердце. Все ваше окружение -обязательно русское, но с обязательной примесью родной вам -- немецкой крови. Государыня настояла на этом. Она сказала:
      "Я сама прошла через весь этот ад и, как добрая христианка, не хочу, чтоб невестка моя так же мучилась! Может быть, когда я стану старенькой -она позаботится обо мне, а не вырежет всех, как я -- семя чертовой Иоанновны! Я слишком озлобилась, а Катарина не должна жить в этой злобе..."
      Запомните же -- вас окружают ваши друзья и приверженцы. Можете на них положиться всецело -- русские немцы в одной вас видят надежду и спасение от произвола русских поляков!"
      Как только я поняла, кто -- меня окружает, я стала жить так, как мне нравилось. И я стала -- Счастлива.
      Когда ж наступил День, мои люди вышли под моей командой на улицы (их не пустили на войну с Пруссией за немецкую Кровь) и я стала Императрицей. Пока у тебя не найдется горстки людей, готовых ради тебя на все тяжкие -- Власть твоя не стоит и пфеннига!
      А Людей невозможно завлечь чем-нибудь, кроме Идеи, Веры и Крови. Ваших с ними Идеи, Веры и Крови.
      Так прими мой совет, - окружи себя соплеменниками. Да, ты живешь в готической Риге. Но ты выросла среди Торы, мацы, да игры в шахматы! И никогда немцы, да латыши не признают тебя своей! Даже и не пытайся...
      Так не изводи себя -- будь верной своему Карлису, но отводи душу средь своих -- средь евреев. Пусть немецких, но -- все же евреев. Это -нормально. Это -- Путь к Счастью!"
      Такой вот был разговор меж моими мамой и бабушкой в марте 1783 года. И матушка из него вынесла много важного. Во-первых, она выписала из Германии Меллера и Бен Леви. Во-вторых, она создала "Жидовскую Кавалерию" - Рижский конно-егерский. В-третьих, она запомнила про снежки и про то, как бабушкины отец с матерью пели "Монашку и Графа". И о том, как сию песню пел юный Орлов...
      Бабушка услыхала пение Бенкендорфа в августе 1795 года. С того дня дела между Россией и Латвией пошли на поправку и многие опытные царедворцы мигом связали это резкое улучшение с болезнью Наследников. Многие заговорили о том, что Государыня намерена "предать Россию в руки жидов" и уже подписала секретное завещание насчет того, что в случае ее смерти русский престол переходит к ее внучатому племяннику -- "жиденку Александру Бенкендорфу".
      Этот слух породил невиданное брожение в умах, в остальном же столичный двор радовался. Восстановление связей между Санкт-Петербургом и Ригой привело к тому, что матушка возобновила дружбу со своей доброй приятельницей - урожденной Принцессой Вюртембержской. Две старых подружки теперь долго сидели в обнимку и посмеивались чему-то своему, девичьему. Сам Наследник Павел, как ни настроен он был против моей матушки, был немало рад такой перемене в настроении любимой жены. Такой веселой, по его собственным словам, он не видал ее со времен свадьбы.
      Только один-единственный раз он всерьез разозлился, дав волю своему природному бешенству. Однажды он пришел в гости к жене и обнаружил ее в необычайно хорошем расположении духа. Генерал Бенкендорф рассказывал ей с матушкой пикантные анекдоты. Наследник решил присоединиться к веселью, но вскоре взбесился.
      Бенкендорф был не в ладах с русским и потому рассказывал анекдоты исключительно по-немецки, а его не знал сам Наследник. Тогда Павел приказал всем присутствующим говорить только по-русски и все веселье сразу же кончилось. Бенкендорф не мог дольше веселить дам по причине незнания языка, а те со зла стали говорить гадости на чистом русском, а он как известно велик и могуч, и склонен к эзоповым и византийским роскошествам.
      Так что Наследник выбежал из покоев жены совершенно взбешенным, а вслед ему раздался дружный смех. Бенкендорф, по простоте душевной, не поняв ни одной из дамских шпилек на чуждом ему языке, продолжил увлекательную историю про жену молочника, или что-то вроде того. Самое любопытное, что Наследник нисколько не озлился на своего Охранника. Он был сыном своей матери, чтоб обижаться на главного придворного идиота.
      Тот же, "радуя" жену господина всеми доступными способами, говорил всем, что такими методами он восстанавливает мир в семье. Ведь частые роды и впрямь жестоко обезобразили его любовницу. Вот такая идиллия.
      В ноябре месяце 1795 года к нам в Колледж прибыл вестовой с приказом от Государыни "всем воспитанникам организованно прибыть в театр и просмотреть весь репертуар заезжего Рижского театра". Ну, не надо и говорить, какое у нас началось оживление. Казарма она и есть - казарма и там не до развлечений.
      В театре давали премьеру (для России) "Гамлета" - у столь позднего дебюта Шекспира в России весьма прозаическое объяснение: русский профессиональный театр появился на свет только в 1783 году (в Риге - в 1782). До того театры в России были исключительно крепостными, исполняя функции публичных домов, да борделей.
      Во-вторых, - Шекспир писал во времена английской династии Тюдоров и был придворным драматургом протестантки Елизаветы Великой, которая, как известно, разгромила испанскую Непобедимую Армаду и обезглавила свою соперницу - католичку Марию Стюарт.
      Елизавета была женщина властная и жестокая. Сам Шекспир частенько принимал участие в возмущениях против своей покровительницы и она миловала вольнодумца единственно ради его таланта. Когда же, к безграничной радости великого драматурга, Елизавета умерла, пришедшие к власти Стюарты выкинули его на улицу. Я люблю вспоминать эту притчу нашим фрондирующим литераторам, но они смеются и делают вид, что сие - не про них.
      Потом на английский престол взошли наши родственники. Они-то и вымели со сцены всех католических драматургов, сдунув пыль с уже забытого протестанта - Шекспира. С этого дня Шекспир стал культурным идолом всех протестантов. Именно этим и объясняется его столь бешеная популярность в Англии, Пруссии, и разумеется - Риге.
      Россия же долгое время дружила с католиками против нашего брата. А на русских крепостных подмостках безусловно господствовали пасторали. Но когда во Франции грянул Террор, русским срочно понадобился Шекспир. Расин же стал вольнодумством, а за Мольера сразу рвали ноздри и - в Сибирь на вечное поселение.
      Бабушка даже нарочно устроила гастроли рижского театра, - матушкины актеры не знали русского и спектакли шли по-немецки. (Языком знати к той поре был язык Вольтера -- "злостного якобинца", согласно новому веянию.) Поэтому после представлений всех, кто не понял сути происходившего, люди Шешковского тут же брали "на манжетку", как предполагаемого вольтерьянца со всеми вытекающими последствиями. (Цены на немецких учителей выросли до небес, а от французских гувернеров шарахались, как от чумы.)
      Надо ли объяснять, что спектакли смотрели, затаив дух, с замиранием сердца и занавес опускался под всеобщие аплодисменты, переходящие в бурную овацию, так что зритель шел более-менее подкованный и многие из моих друзей-актеров потом со слезами на глазах признавались, что так как в России - их не принимали больше нигде во всем мире.
      С той поры во всех губерниях идет хотя бы одна пьеса Шекспира и это ныне числится лучшим примером "благочиния" всей губернии.
      (Что меня радует в сей истории, - благонадежность проверили все-таки на Шекспире... А ведь могли и на чем-нибудь квасном, кондовом, да доморощенном!
      Помните, - "по брегам невским много крав лежало, к небу ноги вздрав!" А ведь сей "пиит" стал при Павле числиться "русским народным классиком", да "гордостью русской литературы". Чур меня, Господи!)
      Пригнали нас в театр, рассадили на галерке и началось представление. По счастью, вся моя группа знала немецкий, и мы (в отличие от славян) получили огромное удовольствие.
      Впрочем, гастроли в столице начались скандалом. В царской ложе посреди "Гамлета" поднялся шум и спектакль вдруг прервали. Потом по нашим рядам побежали какие-то люди, которые спрашивали, - нравятся ли нам жиды? Многие из тех, кто ответил отрицательно, тут же поднимались и покидали театр. Прочие же чисто подсознательно пересаживались ближе к моей группе. (К нам просто не подошли.)
      Вскоре добрая половина театра опустела и стали играть дальше. Оказалось, что посреди представления Наследник Павел вдруг вскочил с места и произнес:
      - "Такой великий герой, как Гамлет, не мог быть жидом! То, что его играет жид - оскорбление. Я требую убрать евреев со сцены!"
      Пару минут в царской ложе царило гробовое молчание, а потом Государыня обернулась к моей матушке и прохрипела:
      - "Объясни ему, что они все - жиды и жидовки. Если их убрать, вообще никакого спектакля не будет. Он страшно близорук и чуток косоглаз, а Гамлета он опознал лишь по выговору. Объясни ему. Я уж язык обмозолила, да и не разговариваю с этой радостью. Всякий раз, будто дерьма наешься..."
      Наследник весь аж пошел багровыми пятнами и заорал:
      - "Все зло от сего чертова семени! Жиды совершили Революцию в Франции, в России они пролезли на все посты, жидовка отбирает у тебя Прибалтику, а ты ей во всем потакаешь!"
      Тут уж почти все невольно отшатнулись от матушки и в ложе образовалось как бы пустое место. А посреди него матушкин стул и чуть ближе к сцене кресло моей бабушки.
      Тишина стояла такая, что казалось - еще немного и грянет гром среди ясного неба. Даже на сцене все замерли. Актеры не станут играть, пока из царской ложи раздаются всякие выкрики. Потом кто-то из знати наверняка захочет поглядеть пропущенную сцену еще раз, так зачем потеть дважды?
      Затем моя бабушка оторвалась от созерцания застывших актеров, обернулась к матушке и, чуть пожимая плечами, повинилась:
      - "Тяжело тебе с ним придется. Весь в отца. Не думает ни о приличиях, ни о своей голой заднице, ни даже - Империи. Где он кредиты намерен искать -- не возьму в толк... Не был бы моей плотью - удавила б гаденыша".
      Тут уж у матушки не выдержали нервы и она, забыв об обычной предосторожности, поклонилась Государыне и отвечала:
      - "Я исполню все тайные желания Вашей Милости!"
      Тут Наследник картинно взмахнул руками (он всегда любил "жест ироический") и воскликнул:
      - "Решено! Я - не стану вторым Густавом Третьим! Те, кто любит меня и готов живот положить в битве с сей саранчой - ура, за мной!!"
      Добрая половина двора бросилась вслед за будущим Императором и первым среди них - Кристофер Бенкендорф, а прочие сдвинули стулья ближе к центральным двум креслам и трагедия продолжалась.
      Кстати, совсем забыл объяснить - при чем тут Густав III. Сей подлец в свое время получал от матушки весьма крупные кредиты на более чем приятных условиях и обещался, в свою очередь, обеспечить нейтралитет Риги в случае русско-шведской войны. Но он и не думал держать своих слов.
      Матушка этого так не оставила и в 1792 году, через два года после ничейного исхода Шведской войны, Густава III - зарезали.
      Впервые в истории Северной Европы Помазанник Божий пал жертвой наемного убийцы. Все следы заговора вели к нам в Ригу, но на шведских следователей было оказано колоссальное давление со стороны Англии (должной - полмиллиарда гульденов частным инвесторам) и в итоге выяснилось, что смерть Густава дело рук маньяка. Конечно же, -- одиночки. Впрочем, с той поры матушку ни разу не решились надуть при сделке. Даже монархи.
      Люди же, с коими матушка никогда не вела дел, (навроде - Наследника Павла), не зная подробностей, стали во всеуслышание болтать о существовании некоего "всемирного заговора", нити которого тянутся к некоему таинственному Рижскому Синедриону и главе его - Шарлотте Бенкендорф. Ну, что возьмешь с больных, да убогих?
      По возвращении в Колледж страсти накалились. Две плотных толпы воспитанников, возглавляемые Наставниками, чуть ли не сцепились у мостков на наш островок. Только личное вмешательство самого Настоятеля Колледжа Аббата Николя предотвратило кровавую драму. Стороны уже взялись за шпаги, сторонники Павла прибыли на островок раньше нашего и теперь отказывались пускать нас за нашими же вещами.
      Переговоры продолжались всю долгую, холодную и мерзостно-слякотную столичную ночь и к утру в нашей компании выработалось общее мнение, что нам нужны лишь наши вещи, а учиться под одной крышей с сей сволочью мы не станем, чего бы это нам ни стоило.
      Были небольшие сомнения -- что делать с русскими, пожелавшими примкнуть к нашей группе? Мы предложили им вернуть исконное православие, плюнув на католическое распятие и латинскую Библию. Средь них было много сомнений и в конце концов мы взяли лишь тех, кто согласился стать православным, но отказался осквернять святыни общие для всех христиан.
      (В католическом Колледже того не учили, но по протестантским понятиям -- нет различий в кресте протестантов с католиками. Тем более - нет ложных Писаний. Есть Писания на латыни, по коим грешно справлять лютеранскую службу, но от этого они не прекращают быть Святыми Писаниями!)
      С католиками нам было не по пути, а существ, для коих нету Святынь (пусть даже и -- католических!) я не считаю людьми. (Кстати, сам граф Спренгтпортен впоследствии говорил, что я поступил в лучших иезуитских традициях.)
      Мы даже немного побили отказавшихся поганить святыни. Впоследствии это стало обычаем Эзельской Школы -- мы (в иезуитском обличье) били новоприбывших за их лютеранство, требуя от новичков Отреченья от Веры. Если мальчик ради шкуры своей отрекался, его выгоняли, стойких же помещали в карцер, откуда они выходили уже нашими Братьями и -- полноправными членами нашего "цеха".
      Так в моем Управлении появились первые русские и я никогда не жалел, что принял этих ребят к нам на службу. Русский -- обязан быть Православным и уважать чужую Веру при этом...
      К утру прибыли бабушкины лейб-гвардейцы и матушкины конные егеря. Две детских толпы были наконец-то разведены и бабушкины охранники стали выносить нам из казарм наши вещи.
      Все наше имущество было изодрано, запачкано и осквернено юными "павловцами" и я приказал ни к чему не касаться. (Кроме, разумеется, памятных вещей и - семейных реликвий.) Так мы покинули Колледж налегке, а за нашей спиной осталась гора изгаженных "павловцами" вещей. В прямом смысле этого слова - изгаженных.
      Так кончилось мое обучение в столице и началась моя рижская жизнь. В следующий раз мне довелось прибыть в столицу только через шесть лет - в 1801 году принять участие в коронации Императора Александра I.
      19 мая 1796 года жена Наследника Павла разрешилась от бремени мальчиком, названного Николаем. Николаем Павловичем.
      С первой минуты после рождения придворные дамы, присутствовавшие при сем событии, стали шушукаться о том, что теперь с наследованием трона проблем не предвидится, - роды были очень тяжелыми. Мальчик родился в два раза тяжелее и в полтора - длиннее своих старших братьев, - Александра и Константина. Но больше всего поразил факт, который сразу стал анекдотом.
      Павел был колченог и потому носил короткие сапоги. В длинных кривизна ног сразу бросалась в глаза - даже по швам. Точно такие же ноги были и у Константина. Александр же унаследовал ноги матери и любил щеголять во всем обтягивающем. Ножки его имели вид самый что ни на есть - соблазнительный, а попка - аппетитней попок многих и многих дам. Извините за эту "казарму".
      Итак, у Александра ножки были - фигуристыми и он предпочитал сапоги мягкие, почти дамские, которые бы хорошо облегали ногу и подчеркивали достоинства фигуры Наследника. У новорожденного же ноги были невероятно длинны и очень мощны. До такой степени, что придворная дама, исполнявшая роль восприемницы от повитухи, при виде сих ног перекрестилась и воскликнула:
      - "Ну, наконец-то! Теперь и в этой семье есть кому носить ботфорты Петра!"
      Тут в дверь постучались и сказали, что Наследник желает знать о здоровье и статях новорожденного. Дама тут же передала мальчика на руки своим помощницам, а сама вышла к Наследнику, который стоял в окружении свиты, и рассказала:
      - "Это мальчик, Ваше Высочество! Настоящий богатырь, вырастет в подлинного гренадера! Я приняла роды у многих женщин и сразу могу сказать, кто в итоге получится из маленького. Мне частенько приходится кривить душой, но сегодня мальчик удался на славу - истинным русским богатырем! А ножки у него просто на радость! Несомненно мальчик будет... будет... носить... ботфор..." - тут несчастная мертвенно побледнела и упала в глубокий обморок.
      Вернее, не упала. Потому что ее успел подхватить на лету Начальник Охраны Наследника. Генерал-лейтенант гренадерского роста и богатырских статей - Кристофер Бенкендорф. Он стоял совсем рядом с Наследником и последние слова впечатлительной дамы были обращены скорее к нему, чем к Принцу. Вернее, не к нему, а к его сапогам - огромным, тяжелым, надраенным до зеркального блеска ботфортам, которые заканчивались, извините за подробность -- "у самых... причиндалов", а те как раз получились на уровне грудей восприемницы. И груди Наследника.
      Начальник Охраны Наследника был воистину богатырского роста. И я весь в него, вернее - в его родного брата, который тоже был таким же, как и все Бенкендорфы. Сегодня при дворе только один человек может оспаривать у меня пальму первенства самого рослого человека русского двора. Это нынешний Государь Всея Руси - Николай Павлович Романов.
      Любопытна реакция Наследника на сии сообщения. Он необычайно приободрился и сказал весьма гордым голосом:
      - "Это - неудивительно. Ребенок настолько большой, потому что мать переносила мальчика в своем чреве. Представьте себе, она по моим подсчетам носила моего сына десять с половиною месяцев! Вот он и вымахал таким громадиной. Ничего удивительного!"
      На другой день о десяти с половиною месяцах и ботфортах судачило пол-России и люди не знали, что им делать, - смеяться, или плакать в ожидании правления Павла.
      Доложу, когда я впервые услыхал про десять с половиною месяцев, я ржал до болей, до визга, до колик в желудке!
      Сегодня мне стыдно за тот смех, - из архивов я понял, что Наследник чуть ли не с первых дней знал, что жена ему изменяет...
      Люди - странные существа, и я никогда не любил Павла за то, что он был несомненным лунатиком и маньяком. И вот теперь, после многих лет я узнал, что он... любил свою жену. Любил настолько сильно, что готов был простить ей предательство несомненное. Любил до того, что искренне желал, чтобы ее ребенок любой ценой стал Императором Всея Руси. Много ли найдется других мужчин, которые бы любили своих жен до такой степени?
      На нем же самом лежало какое-то ужасное проклятие, - его не любили. Его не любила матушка, его не любили жены, его не любили любовницы. Ужаснейшая кара, какую только можно представить...
      Сегодня я пытаюсь понять, какое нужно было самообладание, для того, чтобы не учинить скандал в тех условиях, чтобы не объявить новорожденного младенца - незаконнорожденным...
      Ради чего?! Ради сущего пустяка - вашей Любви к неверной вам женщине. Люди бывают странными существами. Даже курносые, колченогие карлики, способные одним своим видом вызвать только наше презрение. Никогда не смейтесь над странностями других людей. Вы можете просто не знать некоторых неприметных подробностей.
      А кроме того возникла проблема и -- юридическая.
      В незапамятные времена в Великой Степи кочевали монгольские скотоводы. Пока монголы резались меж собой, не все примечали, что мужчины надолго покидают свой дом. Но потом стало ясно, что в годы походов резко падает деторожденье в Степи и стало быть -- меньше солдат вырастет для новых войн. Из этого в Ясе Чингисхана появился любопытный Указ.
      Ввиду того, что монголы числили себя по родам по мужской линии, Чингисхан объявил, что нет разницы от кого родится ребенок. Лишь бы он появлялся от родственника ушедшего на Войну по мужской линии!
      В домонгольской Руси право наследованья шло по "братней лествице". По "Русской Правде" (Своду Законов Кнута Великого) наследство умершего переходило к его младшему брату, а если он сам был младшим в семье -- к его племяннику от старшего брата при условии, что старший брат сам владел сим имуществом.
      Увы, деловая и судебная практика скандинавского общества, выросшего на постоянных "квиккегах" -- пиратских походах в соседние земли, сразу вошла в разительное противоречие с Правом и обычаями древних славян. И уже после смерти Ярослава был созван Любечский собор, на коем постановили: "каждый держит отчину свою". (Судя по всему, у тогдашних славян было больше в почете право "отцовское", нежели - "братнее".)
      Оба Права все время вступали в конфликт меж собой, но поистине неразрешимым он стал уже при монголах после смерти Даниила Московского. Сей Святой Князь имел несчастие умереть раньше своего брата -- Андрея и таким образом не стал Наследником. И стало быть его сыновья -- Юрий Злой, да Иван Калита лишились прав не только что на "Великое Княжество", но даже -- самое Москву.