Да и шутка ли, - в ночь перед Лиго отец собственноручно заколол чуть ли не полсотни черных быков, да коров и без малого - сотню свиней. Сегодня вся эта еда была выставлена на угощение и участники праздника под конец лежали вповалку с раздутыми животами и славили Лиго. Пива же было выпито столько, что я с высоты нынешней своей старости и опыта до сих пор удивляюсь, как это никто не помер со всего этого? Ну да - латышские желудки крепки к их напитку.
      Мы же с Ялькой так и уснули в обнимку в копне клевера. Мне было двенадцать, так что ничего не было... Так я женился на литовской католичке моей ненаглядной Ялечке двенадцати лет от роду. Это был один из самых счастливых дней моей жизни.
      Если бы не одно "но". До дня моей "свадьбы" я числился просто - Королем Лета. Вот и просил сдуру "Озоли" - "Дубки". Хутор, одно название коего, как мне казалось, связывало его с Дубом-Перконсом. Я был слишком мал и, зная мифологию античную и германскую - не мог себе и представить, что латыши услышат в сей просьбе иное:
      "Дайте мне выморочные Озоли, дайте мне пепелище - кладбище "Дубков"! Отдайте мне владения Господина Иного Мира - Велса!!!"
      Велс - Повелитель Даугавы, Король Голода и Холода, Король Унылого Дождя... Перконс - Солнце и Жизнь, Велс - Ночь и Смерть.
      Только один раз в году - в день Лиго братья-соперники встречаются, на один день мирятся и пьют и пляшут в одном кругу. В день Лиго, согласно преданиям, - Перконс совсем было побеждает Велса и в знак этого женится на Вайве -- "радуге". Он играет с ней свадьбу, но стоит померкнуть последнему лучу Солнца, прекрасная Вайва обращается в бледную Ель -- Гадюку (по-литовски - Эгле!!!) - Королеву Ужей, которая подносит Перконсу -"сонного зелья" и потом милуется со своим старым возлюбленным Велсом. Лето умерло!
      Я радовался моей столь пышной "свадьбе", но в двенадцать лет я просто не понял, что вижу древнюю латышскую тризну -- "свадьбу" Велса (и Ели) с погибшим вождем-героем.
      C этого дня я к титулу "сына ведьмы" прибавил яркий, запоминающийся и явно мистический ореол. Но ценность его для правления, скажем так... немного сомнительна.
      Как вам идея, что ваш будущий юный правитель -- вождь "некромансеров" (колдунов, оживляющих умерших), а его мистический знак (символ Велса -Патолса) -- Мертвая Голова?!
      (Помните "Песнь о Вещем Олеге"? Как вам идея насчет того, что Гадюка выползла из Конского Черепа?! А теперь вспомните, что Бенкендорфы -- Жеребцы Лифляндии, герб фон Шеллингов -- Лошадь Бледная, а я сам -- сын Иного Короля Лета, - Мертвой Головы - Велса!
      Да, многие в сем стихотворении Пушкина сыскали подтекст политический. Говорят, что за ним - попытка наших врагов рассорить меня с Nicola, коего с той поры иной раз зовут -- "Вещим Олегом"!)
      Я так увлекся моими отношениями с Ялькой, что и думать забыл про прочий мир. А там разбушевалась истинная гроза.
      Наследнику Константину исполнилось шестнадцать. Слухи о его дурных наклонностях докатились до самой Государыни, и по ее личному приказу к нему подложили несомненную красавицу, которая обнаружила, что Наследник... не выносит женского пола, ибо сам привык быть -- "девочкой".
      Здесь мне придется затронуть весьма щекотливую тему мужеложества. Долгие годы я возглавлял Особый Комитет по этой проблеме и попытаюсь обрисовать картину из первых рук.
      Этот порок всегда существовал в самых верхах русского общества. На Руси принято почитать старину и историю, а в ней есть один весьма пикантный момент...
      Владимир "Красно Солнышко", тот самый, который ввел на Русь христианство, был, как известно "робичичем, сыном Малуши -- ключницы из града Мурома".
      Кстати, ее старшего брата звали -- Илья, а прозвище его было, разумеется, - "Муромец". Впоследствии он возглавил дружину собственного племянника и понятно, что не случайно "первейшим" из былинных богатырей был родной дядя Владимира "Красно Солнышко".
      (Во всем этом есть забавный аспект -- раз Малуша стала рабыней, то и ее старший брат начинал, конечно, рабом. Вспомним, что Муром основали в те годы как крепость в сердце только что покоренных "финских земель". Тогда становится ясно, почему "Илья тридцать лет на печи сиднем сидел". Просто он был обычным финским рабом до тех пор, пока его младшенькая сестра не стала наложницей русского князя.
      Кстати, русским очень не нравится мысль, что их главным былинным героем был по происхождению -- финн. И "первый князь" - тоже. По-крайней мере -наполовину. Но тут уж ничего не поделать -- в окрестностях Мурома в X веке жили одни "мурома", а славянами там и не пахло!)
      В России необычайно популярен эзопов язык и люди сызмальства учатся читать между строк, так что в самых лучших семьях отпрыскам строго-настрого запрещалось иметь дело с рабыней "до срока". Дабы "сын смердячки" не порешил в один прекрасный день все законное семя, как это и сделал Владимир "Святой".
      Но вернусь к мужеложцам. Наученные горьким опытом, вплоть до совершеннолетия (по "Домострою") будущие князья и бояре не смели притронуться к женщине. Причем отец семейства имел право убить, как "ослушника", так и -- "гнусное семя". А Природа своего требует. И как говаривал Адам Смит, "коли есть спрос - будет и предложение".
      Впрочем, все это происходило в замкнутых теремах, за семью печатями и засовами в темной подклети. Все изменилось с воцарением Петра Великого.
      Если просмотреть списки Великого Посольства можно обнаружить поразительный факт, - три четверти петровых посланцев умерли в течение пяти-семи лет после выезда за границу! (А реформы пошли прахом, - не стало людей.) Причиной их смерти стал... сифилис.
      Оказалось, что Россия сухопутная, отсталая и домостроевская не знала этой современной проказы, завезенной из Нового Света. Это прозвучит мистикой, но русские люди, подхватив эту гадость, сгнивали прямо на глазах, за какой-нибудь год, - не больше того!
      В 1699 году была создана первая комиссия по вопросам сифилиса, которая обнаружила "панацею" от сей напасти. Все те, кто не заразился в Европе, просто-напросто - не спали с иностранками. А естественную потребность "счастливчики" удовлетворяли за счет... собственных слуг. Среди них был и сам "герр Питер", поступавший так по просьбе его матушки - Натальи Кирилловны.
      (Одно дело - проверенная личными лекарями Анна Монс, иное -- "гулящие твари заморские".)
      Как только "мин херц" уяснил себе причины "спасения", Александру Меньшикову был пожалован титул "светлейшего князя" и прочая, прочая, прочая...
      (А вы думали безродный Меньшиков добился чего-то своей головой?! Коли так, то лишь в - "смысле французском"!
      А ежели вы верите, что безродный мальчик мог оказаться в компании будущего царя "по случайности", - попробуйте прибыть в Царское Село. Если вы подойдете к Наследнику ближе чем на триста шагов и в вас не окажется с пяток штыков, - я сам лично сломаю собственный штык о кости егерей караула, допустившего подобное безобразие. Это сейчас - в покойное время, а представьте, каковы были меры охраны в дни резни меж Нарышкиными и Милославскими!)
      После столь скандального "возвышения" Меньшикова высшее сословие приободрилось и с тех пор выезжало за рубежи исключительно со смазливыми "слугами". Юноши ж "низкие", но привлекательные, увидав в сем примере робкую надежду "подняться" (а другими путями ко двору не выбивались, - богатеи вроде Демидовых - не пример), стали открыто предлагать услуги, и понеслась душа в рай...
      Церковь была от всего этого просто в шоке и удаление Патриарха с заменой его Синодом вызвано и сей щекотливой причиной. (А также клеймо "Антихриста". А вы думали, что простой люд так прозвал царя за страсть к табаку и усечение бород?! Помилуйте, до него на Кукуе было тесно от бритых курильщиков! Что далеко ходить, - те же "раскольники" жгли себя заживо, спасаясь... "от женской участи".)
      Дело дошло до того, что под нажимом Государя "первейшим" членом Синода был избран Феофан Прокопович. Сей святой муж происходил из самых низов общества и сам добился "высших степеней" именно таким способом. ("На заметку" моим предтечам он попал, растратив несметные конфискаты Патриархии "на милых отроков".)
      Я готов признать, что у сих... "перегибов" была и рациональная сторона. Возник щекотливый выбор: пользоваться прелестями "иноземок" (при том, что в Тайном Приказе господствовало убеждение, что "враги нарочно подкладывают заразных"), иль... это дело. Здесь я должен снять шляпу перед Великим Петром. Мои сведения показывают, что Государь нарочно раздул "дело с Меньшиковым".
      Да, он стал "Антихристом", но сохранил "Окно в Европу" открытым. (Государь пошел на сию "славу" при том, что предпочитал "лучшую половину". Вообразите, - насколько сильны были сторонники "закрытья границ" и отзыва всех послов и посольств.)
      К 1710 году эпидемию сифилиса удалось обуздать. Все зараженные были изолированы от общества, невзирая на звания и фамилии. Методой изоляции стала бессрочная ссылка за рубеж, или в отдаленный гарнизон. Чтоб впредь такой страсти не повторялось, по дипломатическому ведомству пошла бумага за подписью Прокоповича, в которой черным по белому было сказано, что "Церковь не может оправдать сего поведения, но отпускает сие прегрешение, дабы не допускать заразы на Русь".
      Так наши посольства стали прямо-таки рассадниками "иной любви", а Пажеский Корпус - их "кузницей кадров". (Ведь дамы в составе посольств появились лишь при моей бабушке. До того им запрещалось нос казать за рубеж по причине "слабости естества" и "падкости на галантное обхождение".)
      Из этого проистекает столь жгучая ревность меж дипломатами и моим ведомством. Основу моего будущего Управления составили Бенкендорфы -"племенные" Жеребцы всей Прибалтики. Наша Кровь принуждает нас любить, холить и лелеять всех милых дам в обмен за... известные знаки внимания с их стороны. (Я сам люблю женщин и все мои кузены с племянниками их -- обожают. А против такой Крови, конечно же - не попрешь! Законы Наследственности...)
      В итоге сложилась довольно комичная ситуация, когда две трети посольских работников предпочитают "жить сами с собой", а другая треть офицеры моего ведомства. Они не дипломаты и не занимают больших постов, а потому и не имеют права вывозить своих жен за границу. Ну, а среди подруг сановных мужеложников, мои парни "как сыр в масле катаются".
      Нессель в итоге обвиняет моих людей в "бесстыдстве, распутстве и свальном разврате". Мои ж ребята, времени не тратя даром, делают все, чтоб многие старинные дома на Руси не пресеклись по причине бездетности. Лучшая же половина человечества - целиком на моей стороне. Из сего проистекает молва, что истинная власть Бенкендорфа исходит не от жандармерии, но будуаров.
      Но вернемся к нашим баранам. Смерть Петра на время положила конец вакханалии. Первым делом Екатерина Первая сослала Меньшикова (в обвинительном приговоре мелькают словечки типа "шлюхи" с "разлучником"), куда Макар телят не гонял, и вся сия братия вмиг присмирела. Но...
      "Лед прорвало" в годы правления Анны. Во время турецкой кампании из недр бироновской канцелярии на войска обрушился фантастический документ, в коем предписывалось, - "Запретить использование питьевой воды на гигиенические нужды после употребления нижних чинов греческим образом". (sic!)
      Умом я понимаю, что война шла в безводных степях, где каждая капля на вес золота, но... Только в немецких мозгах, привычных к порождению всяких инструкций с регламентациями, могло родиться подобное. Русский Иван до сего в жизни бы не додумался!
      Ну, а раз есть приказ на сию тему, - даже те, кто и не думал об этом, поспешили его исполнить и мы имеем то, что имеем.
      Таков взгляд на проблему "сверху". "Снизу" же суть дела такая, - на Руси нет и пока не создано экономических предпосылок для заработков помимо военной службы, доходных мест в министерствах, торговли и поместного землевладения.
      Выход один, - записаться в полк, или учиться "в чиновники". В обоих случаях существует опять два пути - простой и тяжелый. Тяжелый заключен в том, что вы тянете воз за себя и "того парня", получая все шишки, но и бесценный опыт при этом. Вряд ли вы подниметесь когда-либо выше подполковника, или статского советника (полковники и действительные получаются только из нашей касты), но небывалое - бывает и тогда не вы, но ваши дети по праву займут место среди наших детей. А самое главное, - вы сохраните Честь для себя и всех своих отпрысков.
      Простой способ гораздо быстрее и легче. Надобно намаслить задницу и залезть под одеяло к начальству. Что в армии, что в министерствах высшим шиком считается "намаслить" не крепостного раба, но офицера, или в штатских делах - чиновника. Стоит сие удовольствие больших денег и "клюква", вылетая со службы, уже обеспечил себе безбедную старость. (Согласно Кодексу Чести сей фрукт не может получить чин выше майорского.)
      Как видите, - все очень легко и просто. Тонкости в мелочах. "Покровитель" платит "клюкве" за "девство", за "верность", за всякие фантазии в стиле Древнего Рима, так что сия судьба довольно докучна. Если "покровителя" убивают, "клюква" идет по рукам и судьба его просто ужасна. А самое главное, - за детьми его идет слава родителя и по зачислении в полк к ним сразу относятся как к "юной малышке". Сын "клюквы" практически с первых дней службы обречен на такую же участь. Россия сродни Индии - попал не в ту касту, вот и мучайся.
      Кстати, "клюква", чтоб вы знали - это анненский знак 4-й степени, представляющий из себя красный темляк из трех шерстяных узлов на эфесе оружия. Сам по себе знак ничего дурного в себе не несет, ибо клюква есть у всякого офицера.
      Она появилась в правление Анны, но нынешний смысл приобрела в правление Павла. Тот попытался обратить этот знак в методу разделения офицерства на "агнцев" и "козлищ".
      Будучи знаком 4-й степени, клюква стала условием к получению прочих крестов, но... Выдают ее лишь по кадровому представлению.
      Иными словами, - крест дают за личное мужество, за геройский поступок, за умелое командование, а "клюкву" за то, что ты глянулся командиру. Чуете разницу?
      В итоге сложился обычай, - в боевых частях "клюквой" не отмечают. Ждут, когда офицер проявит себя и в день подвига представляют к кресту и чину, оформляя "клюкву" задним числом.
      Увы, крест полагается за нечто этакое, что подтвердили бы все товарищи. "Клюкву" ж дает начальство по произволу и много ль найдется вояк, смеющих отказаться, раз ее отсутствие закроет путь к дальнейшим чинам и наградам?
      Только сильные духом готовы жить вообще без крестов, надеясь в один день совершить сразу два подвига, прочие же надевают "клюкву". А потом годами ждут случая - снять ее. Ведь пока нет креста хотя бы 3-й степени, вы принуждены ходить с нею и вызывать всеобщие смешки, да намеки!
      Казарма остается казармой и носителей "клюквы" открыто дразнят "любимчиками". Ведь согласно иному обычаю, командир "благодарит" свою "женушку" помимо прочего все той же "клюквой"! (Отсюда чисто армейское -"кормить узлами от клюквы", а когда юнца... это самое - "красить мальчику клюкву".)
      Коль вы увидели офицера с "развесистой клюквой", плетущего про его подвиги, можете позволять себе в его отношении что угодно. Это либо трус, либо шпик, либо дурак, либо "ночной горшок" у начальства. Словом -"клюква". (Не было у него никаких подвигов!)
      Сегодня у нас юноша "пользующийся" окружен ореолом озорства и молодечества, несчастному же "пользуемому" проще пустить себе пулю в лоб, чем терпеть все то, что его окружает. То, что Константин Павлович привык быть "девочкой", вызвало шок при дворе!
      Умом я понимаю, что такое поведение Наследника Константина было следствием ужасной болезни, но - сердцу не прикажешь, и на всю жизнь во мне поселилось самое брезгливое отношение к несчастному.
      Первое же микроскопическое исследование семени царевича (полученного "дурным" способом) показало, что Константин никогда не сможет иметь детей.
      Бабушка моя была в совершеннейшем шоке. Когда она немного пришла в себя, она потребовала немедленного освидетельствования на сей счет другого внука - Александра. Тот в отличие от Константина был необычайно красив, но очень стеснителен и наотрез отказался иметь дело, как с девицами, так и мальчиками. Только после сильной дозы опия удалось получить образцы его семени.
      Оно тоже оказалось нежизнеспособным. Бабушка моя постарела в один день на десять лет и созвала срочный консилиум из лучших врачей Империи, дабы они дали совет, как бороться с этой напастью.
      Только на Совете и выяснилось, что врачи, имевшие дело с Наследниками, давно уже знали, что у мальчиков прошли все сроки для нормального развитья яичек, но боялись сказать о том венценосице.
      Бабушка была вне себя от услышанного. В конце концов она осознала всю тяжесть и неотвратимость фактов и спросила, - как быть?
      Ей отвечали, что в сем деле следует уповать лишь на Господа, но можно верить, что у Александра возможны дети, правда - нежизнеспособные. Его образ жизни таков, что "его семя постепенно накапливается в организме и может еще зачать плод". Что касается Константина... "Он уже вошел во вкус удовольствий и принуждает к ним других мальчиков". В этих условьях прогноз - ужасен.
      Тогда несчастная Императрица спросила: каковы шансы на то, что хоть какая-нибудь из Наследниц сможет принести ей венценосного правнука? На что врачи долго мялись, а потом Карл Эйлер осмелился выйти вперед:
      - "Ваши внуки таковы, потому что таков Ваш Сын - Наследник Павел. Все дети Наследника Павла больны наследственным сифилисом. Так же, - как и сам Павел. Он же был заражен в вашем чреве - вашим мужем сифилитиком Петром III. У вас не может быть ни правнуков, ни правнучек. По-крайней мере, жизнеспособных".
      Пока мой дед говорил эти страшные слова моей бабушке, лицо ее багровело и искажалось. Потом она встала, тяжко прохрипела:
      - "Так я и знала... Все этот паскудник... Кончилась Россия..." - а потом тяжко повалилась на пол прямо со своего кресла. К счастью, все это произошло посреди врачебного консилиума и - бабушку "откачали". Она всего лишь месяц и пролежала с легким параличом правой стороны тела.
      Многие удивляются, - как Петр III мог заразить Павла в чреве моей бабушки, не заразив саму бабушку? Сифилис -- удивительная болезнь. В форме заразной он поражает органы и тело несчастного, но его можно вылечить. Да вылечить так хорошо, что внешне не остается никаких следов страшной болезни. Но он -- не исчез. Он теперь -- не заразен, но перешел -- в форму наследственную.
      Скорее всего, сифилис проник в дом Романовых с Екатериною Первой -полячкой Скавронской. Она до брака с Петром вела жизнь полковой шлюхи и, возможно, переболела сифилисом в легкой форме. (Прибавьте к этому, что поляки почему-то устойчивей к заразным болезням, чем остальные славяне -все вместе взятые.)
      В момент свадьбы она была уже совершенно здорова, но ее дети с Петром поголовно имели признаки наследственных сифилитиков. (Вспомним странную смерть Петра Петровича, иль бездетность почти всех Петровен!)
      В то же самое время поздние дети Петра от иных женщин (тот же Кристофер Бенкендорф) -- несомненно здоровы и можно считать, что Государя миновала чаша сия. Да и удивительно было б ему заразиться, если всех его дам "перед этим" проверяли его личные фельдшеры! (Петр жил под впечатлением судьбы его "Посольства в Европу" и страшно боялся "чего-нибудь венерического".)
      Поздний вечер, бабушка не спит в ее Царском Селе, - она постанывая и покряхтывая ползает по своей спальне, тяжко вздыхает, крестится и все стучит-стучит своей теперь уже неизменной спутницей и подругой - толстой узловатой клюкой. Потрескивая горят свечи, и неверные тени, отбрасываемые ими на стены, все время пляшут какую-то страшную и неведомую пляску. Стучат в двери. С поклоном входит одна из фрейлин со словами:
      - "Прибыла - Госпожа Бенкендорф".
      Старуха вздрагивает от такого известия, быстро и часто кивает немного трясущейся головой и ползет к своему креслу. Совсем уже хочет в него сесть, но затем передумывает и, принимая величественную позу, встает посреди спальни, пытаясь унять старческую дрожь в коленках.
      Двери распахиваются. В комнату входит моя матушка. Вместе с нею врываются запахи летней ночи, ароматы ночных цветов, свежего воздуха и недавно отгремевшей грозы. Матушка стремительна и решительна во всех движениях, ее сапоги начищены до блеска и чуть поскрипывают при ходьбе и звенят подковками. Сегодня Шарлотта Бенкендорф практически не прихрамывает и без ее обычного "летнего платка" с чередой - единственным спасением от сенной болезни.
      Дряхлая Императрица в старческом ночном капоре с усилием приподнимает голову, чтобы хватило сил посмотреть в глаза гостье. Старуха ведь тоже рода фон Шеллингов, - в молодости ее гипнотический взгляд заставлял трепетать королей и фельдмаршалов, но... сегодня ей не тягаться с пронизывающим взором племянницы. Старенькая бабушка покорно опускает слезящиеся глаза и, тихонько вздыхая, спрашивает:
      - "Как добралась? Тебя больше не мучит сенная лихорадка?"
      Матушка небрежно отмахивается:
      - "Все пустое... Тяжко было в твоей России, - по моей же Прибалтике пронеслись с ветерком, я даже нисколько не запыхалась. Вообрази, проскакала всю дорогу от Риги до твоей дачи в стременах и ни разу не присела в седле. Говорят, это от радости. Мой Карлис радует меня постоянно - вот я и в форме! Ну да что мне об этом тебе говорить, - у тебя ведь тоже все это было... Не так ли?
      А что касается сенной лихорадки... Ты тоже в свое время шибко страдала и вечно слезилась, да сопливилась, а как отправила к лешему своего муженька, так и выздоровела. А я вот никого не придавила, а все равно - Слава Богу, вылечилась. Кончила с курляндцами, поквиталась со шведами, успокоилась насчет тебя, да графа Суворова, и - как рукой сняло.
      Как здоровье?"
      Женщины разговаривают по-немецки и видно, насколько каждое новое матушкино "Du", обращенное к тетке, коробит русскую Государыню, но с улицы, через распахнутую дверь доносится ржание лошадей и немецкая речь. Матушка с недавней поры наносит визиты исключительно в компании полка конных егерей. В какой-то степени, это беседа рижских паровиков с золотыми руками тульских мастеров-оружейников. Бабушка злится на матушкино "Du", но терпит, а племянница получает от разговора явное удовольствие. Женщины любят сводить старые счеты.
      Государыня машет рукой и, оседая в свое кресло, бормочет:
      - "Дела наши скорбные... Знаешь, небось, про мою беду... Что скажешь? Ведь мы с тобой, чай, - одной крови..."
      Племянница пожимает плечами и, стягивая с руки перчатку для верховой езды, пропитанную грозой, конским потом и запахами асфальтов, коими стали "крепить" дороги Прибалтики, легко бросает:
      - "А и думать тут - нечего. Вызови сюда невестку и скажи ей, чтобы она с этого дня жила с любовником, не скрываясь, а сына пошли в Крым послом к туркам - бумажки носить, да перышки чистить.
      Господи, о чем это я?! Ведь Крым-то давно наш! Совсем все перепутала где-то я это слышала, а где - не припомню..."
      Государыня сидит, вжавшись в кресло и крепко зажмурив глаза, ее пальцы побелели и похожи на кости скелета, вцепившегося в ручки кресла, а по щекам бегут дорожки непрошеных слез. Наконец Императрица Всея Руси, открывает глаза и шепчет:
      - "Откуда ты это взяла? Про любовника... Мне ничего не сказали... Зачем ты мучишь меня и болтаешь вздор. Нет у нее любовника! Откуда ты знаешь?!"
      Матушка заразительно смеется и, многозначительно потирая в воздухе пальцами правой руки, шепчет на ухо несчастной старухе:
      - "Я уже купила весь твой Тайный Приказ. Мне, а не тебе - сообщают все пикантные слухи твоего двора!"
      Бабушка плачет навзрыд, а матушка сперва стоит рядом с теткой и на губах ее - улыбка. Потом улыбка как-то линяет и племянница садится прямо на пол в ногах у кресла своей былой благодетельницы и покровительницы. Затем она вдруг обхватывает руками коленки дряхлой старушки и обе женщины плачут вместе. Они обнимаются, целуются, бормочут друг другу мольбы о прощении и, наконец, успокаиваются во взаимных объятиях.
      Потом бабушка спрашивает:
      - "Кто он? Верные ли у тебя сведения?"
      Матушка в ответ странно смотрит на венценосную тетку, а потом на большие часы, стоящие на полке не растопленного камина:
      - "Это не моя тайна... Обещаете ль вы, что не накажете мою былую подругу?"
      Государыня с подозрением и хитрецой ухмыляется (на ее постарелом лице -- гримаса выглядит просто ужасно) и говорит:
      - "Конечно... Ну, разумеется!"
      Матушка покорно кивает и зовет за собой...
      На улице хорошо пахнет грозой, свежим воздухом и нежными листьями. Старуха с усилием ковыляет, поддерживаемая сильной племянницей, и клюка ее теперь качается в воздухе, будто -- усики огромно-неповоротливого жука. Сперва она полна решимости идти на край света, чтоб узнать -- кто любовник ее невестки, и даже не замечает, что вышла из дома в домашних тапочках. Затем...
      Затем она вдруг замирает, прислушиваясь к чему-то слышному только ей. Потом она медленно, как сомнамбула идет по тропинке меж древних берез на все громче слышные голоса...
      В летнем павильоне кто-то играет на клавесине и печально поет:
      "... Ach, Madchen, du warst schon genug,
      Warst nur ein wenig reich;
      Furwahr ich wollte dich nehmen,
      Sahn wir einander gleich. ..."
      Поют на два голоса: мужской -- низкий и сильный будто поддерживает высокий и словно девичий голос женщины. А тот рвется под небеса и так и давит слезу у незримого слушателя...
      Сложно не узнать в этом пении моего дядю -- Начальника Охраны Наследника Павла Кристофера Бенкендорфа и Великую Княгиню -- жену Наследника Павла.
      Но бабушка почему-то не спешит прервать старинную песню и разоблачить безбожных любовников...
      Сгустился ночной туман, моросит мелкий дождь, иль капли сыплются с листьев от недавней грозы -- лицо Государыни мокро. Она стоит в мокрых домашних шлепанцах, закрывши глаза и вцепившись рукой в плечо любимой племянницы. Потом она подносит палец к губам и почти что не слышно шепчет:
      - "Я ничего не слышу. Я ничего не вижу... Бог им Судья..."
      На самом-то деле, - это конец истории. Середина же ее такова:
      Не доезжая до Царского Села, матушка отделяется от кавалькады прибалтов и несется сквозь дождь, сопровождаемая лишь капитаном Давидом Меллером и раввином Бен Леви. (Арья Бен Леви, хоть и духовного звания, но в Пруссии ему пришлось служить в армии -- военным священником в "жидовских частях". Так что ему не в новинку гарцевать на горячем коне...)
      На перекрестке незаметных тропинок их ждет одинокий ездок. Матушка и незнакомец спешиваются и откидывают капюшоны дорожных плащей. Незнакомец оказывается Кристофером Бенкендорфом... Он с опаской смотрит на спутников своей законной жены, но признав в них знакомые лица, капельку успокоен:
      - "Мадам, я прибыл сюда по вашей записке... Это -- опасно. Меня могут заподозрить в любую минуту. Я и так -- как уж на сковороде меж двух огней, немцы не любят меня за мое "как-будто" предательство, на которое я пошел по вашему наущению, русские же не доверяют -- потому что я -- немец! Сколько ж продлится сие безобразие?"
      Матушка примирительно кладет руку на рот гиганта и тот сразу же успокоен. Как ни странно -- похоже эти два непримиримых на людях врага -всецело доверяют друг другу. Матушке нужен последний из Романовых -способный к деторождению, дяде нужны матушкины мозги. Вместе они -- страшная сила.
      Матушка спрашивает:
      - "Вы сегодня встречаетесь с вашей любовницей в летней беседке, что у южных ворот?"
      Дядя смертельно бледнеет:
      - "С чего... Откуда вы знаете?"
      Матушка невольно улыбается такому наиву и говорит:
      - "Сегодня там будет стоять клавесин. Не спрашивайте -- откуда и не удивляйтесь его появлению. Пусть сегодня ваши друзья из охраны и фрейлины Великой Княгини не оставляют вас тет-а-тет. Если что-то пойдет вдруг не так, - мы должны иметь кучу свидетелей, что в сей встрече нету ни капли... чего недозволенного.
      Вы садитесь с Княгинею за клавесин и занимаетесь чем угодно, пока по тропинке не пробежит кто-то из моих егерей. Его увидят и ваши спутники. Поэтому он не пойдет к вам, он не подаст какого-то знака, но как только он пробежит по тропе мимо беседки, - вы начинаете играть "Nonne und Graf". По моим сведениям вы оба любите петь сию песню, оставшись наедине, и у вас, конечно -- получится.
      Пойте же так, чтоб ангелы на небесах облились слезами! И если вы споете действительно хорошо, я обещаю вам, что... Исполнятся все ваши желания!"
      Дядя растерян, он жует губами, он морщит лоб, пытаясь найти в сем какой-то подвох, затем по-бенкендорфовскому обычаю машет рукой, и с отчаяньем в голосе говорит:
      - "Ах, пропадай моя задница...! Я опять доверюсь тебе, жидовская морда! Но если ты подвела нас под монастырь -- ты губишь не только меня, но и подругу свою! А она верит тебе -- просто всецело. Мы с того света придем мучить тебя!" -- при этом он протягивает руку, как для пожатия. Матушка протягивает руку в ответ и дядя ни с того, ни с сего (на жидовский манер) вдруг бьет ее ладонью по ладони, гикает, вскакивает на коня и с грохотом уезжает.
      Кончается моросящий дождик. Матушка поднимает глаза к небу, беззвучно говорит ему все, что думает о давешнем собеседнике, а потом, ковыляя, идет к своей лошади. Бен Леви и Меллер беззвучно смеются и матушка невольно подхватывает их смех, восклицая:
      - "Ну вас, жидовские морды! Довели меня до греха!"
      Это -- середина истории, а вот какое у нее было начало:
      Когда моя матушка приезжала в 1783 году к моей бабушке, был месяц март на дворе, а матушка была мной на сносях.
      Встретившись, они гуляют по берегу Финского -- матушке прописали прогулки на воздухе, а бабушке нравится выезжать из душного, большого дворца, в коем даже у стен растут уши.
      Оставив за спиной роскошные санки, они бредут по дорожке с расчищенным снегом по высокому берегу моря, а под ними расстилается белая гладь... Сверкают снежинки и мягко хрустят под ногами, воздух прозрачен и свеж, а солнце сияет так, что даже дыхание женщин искрится в его лучах.
      Тетка спрашивает у племяшки: